Глава 19
ТЕТ-А-ТЕТ НА ТРОИХ
Утро светило нежным розовым светом, терявшимся в листве густых разлапистых кленов. Накануне прошел дождь, о нем еще напоминали темные пятна луж на асфальте, и прозрачный воздух еще сохранял ночную грозовую свежесть. Густо гудели тепловозы, таща в отстойник зеленые вагоны дальних поездов. Площадь трех вокзалов, как всегда, гремела автомобилями и кишела приезжим народом.
Посвистывая, Григорий Жало дефилировал вдоль стен Казанского вокзала и наслаждался прекрасной погодой. Поводов для отличного настроения у него было предостаточно. Во-первых, у него сегодня выходной день, во-вторых, у его девчонки, Жанны, которая торгует в переходе около универмага «Московский», день рождения, и вечером намечается небольшой сабантуйчик, а в-третьих, у него припасен небольшой, но приятный подарок для возлюбленной — перстенек, который Гриша давеча удачно сторговал у приезжего лоха.
Он вынул руку из кармана, вытянул ее и издалека, любуясь, взглянул на колечко. Ослепительное солнце отразилось от его полированных граней, и в глаза прыгнул фиолетовый зайчик. Григорий зажмурился. Подходящий подарок для такой классной девчонки, как Жанна. И главное, совсем дешево — всего две сотни отдал, да и те фальшивые!
Жало улыбнулся и почесал вихры. Все-таки он молодец. Эти две бумажки ему сунули на рынке за кожаную куртку. Он переживал, матюкался, но сбыть их боялся, подсудное дело… Но вот и пригодились они… «В побрякушках я, конечно, не смыслю, — с ложной скромностью размышлял Григорий, — но где нужно провернуться, там уж не буду зевать…»
И главное, как удачно получилось… Подошел к нему мужик: волчий взгляд, синяя наколка, морда кирпича просит. Жало малость струхнул, в гражданине этом минимум сто кило, да и по всему видно, приятель с уголовным прошлым, с таким и словом зацепиться страшно… Ну вот, подходит и говорит, мол, перстенек есть для твоей бабы, мне он никуда, только карман тянет. Мне, мол, деньги нужны, а не брюлики, возьми, задешево отдам…
Ну, Григорий ломался, ломался, мол, на кой это мне надо, но потом смекнул. Нечестным трудом заработал мужик, потому и отдает за бесценок. А ему чё? А ему ничё! Купил — и взятки гладки, ничего не слышал, ничего не знаю… Да и кто когда дознается про такую мелочь, как колечко… Взял, конечно, чего шанс упускать.
А камень-то какой здоровый, дорогущий, наверное! Металл-то, наверное, ерунда, мельхиор какой-нибудь, но камушек! Как говорится, то, шо любишь! Во Жанна обрадуется!
Перед подземным переходом Гриша достал из кармана расческу, пригладил вихры и посмотрелся в витринное стекло киоска. Посмотрим, как она теперь с ним заговорит. Небось быстро забудет про Лысого… Для верности Григорий достал из кармана штанов дезодорант, брызнул на себя и зажмурился — запах, хоть топор вешай!
— Привет, — беззаботно бросил он крутобедрой девице с дюжиной бюстгальтеров, гроздью висевших на руке. — Как сегодня торговлишка?
— Да так себе, — отозвалась Жанна. — А ты чего приперся?
— Поздравить тебя с утра пораньше. Вот и подарочек принес…
— Да ты что? — Жанна расплылась в довольной улыбке и кокетливо захихикала. — Ну, покажь…
Гриша ловко достал из кармана колечко, повертел его перед носом девицы, надел его ей на палец и скромно отступил, ожидая восхищенных возгласов и благодарственных поцелуев.
Одна бровь на девичьем лице поползла вверх, а другая подозрительно нахмурилась. Жанна близоруко поднесла кольцо к самым глазам. В переходе было темно, неверный свет желтых ламп сгущался сумерками, и камень блестел в полумраке не ярче обыкновенной стекляшки. Жанна хмыкнула и, не глядя, сунула подарок обратно в руку.
— Ну и дурак ты, Гришка, — презрительно произнесла она, отворачиваясь. — Чё, не мог на нормальный подарок потратиться? Чё, жаба заела?
— Да ты чего, Жанна? — удивился Григорий. — Это ж знаешь какой цены колечко!
— Брось мне лапшу на уши вешать, я не девочка, могу стекляшку от камня отличить! Да на Казанском такие «ценности» в каждом ларьке продаются, красная цена им десятка!
— Как десятка! — Жало изумленно расширил глаза.
— Вот так! Иди посмотри, у Гиви таких навалом. Да таких здоровых драгоценных камней и не бывает! И вообще, иди отсюда, ты мне покупателей распугиваешь.
Жало механически повернулся и пошел прочь. Сверкающий день померк в его глазах и превратился в серый осенний полдень. Он шел на Казанский к Гиви, убедиться в правоте Жанниных слов.
Вот надули его так надули! Вот облом так облом! Встретить бы сейчас этого уголовника и морду ему хорошенько начистить, несмотря на его габариты. Чтоб знал, как честных людей обманывать! Только ищи его, свищи теперь, небось уже слинял из города. Гриша расстроенно почесал затылок. Вот облом так облом!
С десяти часов утра, внутренне томясь, Костырев сидел на совещании у начальства. Его руки перебирали только что полученные листы с результатами экспертизы. Он должен был информировать руководящих товарищей по поводу состояния дел, вверенных его попечительству. А дела были пока неутешительными.
Жмурова искали, но безрезультатно. Полученные с утра данные дактилоскопической экспертизы и результаты вскрытия не внесли требуемой ясности, а, наоборот, только запутывали картину преступления. Найденные отпечатки пальцев принадлежали в основном убитой и ее домработнице. Только на кухне, на двери, ведущей в кладовку, удалось снять четкий отпечаток, не похожий на «пальчики» женщин. Сравнение показало, что он совпадает с отпечатком большого пальца Жмурова, хранящимся в деле. Входная дверь же оказалась до такой степени захватанной руками, что бесполезно было пытаться идентифицировать все «пальцы», которые на ней отыскались. Они накладывались один на другой и являли неразборчивую мешанину.
Со следами дело обстояло немногим лучше. Удалось выявить два различных мужских следа. Причем один свидетельствовал о том, что его хозяин предпочитает обувь немецкой фирмы «Ультангер», а другой — что посетитель носит обувь неопознанного происхождения. Больше информации получить не удалось — слишком много ковров было в этой квартире.
Изъятый из больницы костюм сбежавшего Алтухова, тщательно продезинфицированный и выстиранный, ничего не дал. Но его волокна не совпадали с найденными на пеньюаре погибшей.
Костырев, внешне спокойный и сдержанный, ощущал всей кожей жесткий, пристальный контроль руководства, под которым находилась его группа. Он понимал, что, в свою очередь, на генерала тоже давят, давят сверху, из тех кабинетов, которые не любят, когда пресса начинает делать поспешные выводы. А первые скептические выводы уже прозвучали в некоторых газетах, хотя еще не подошел к концу месяц розыскной работы.
Сам же подполковник отчетливо сознавал, что, поскольку преступление по горячим следам раскрыть не удалось, то торопиться не надо, можно наломать дров. Он только начал входить во вкус, получая удовольствие от самого процесса ведения дела, от работы своих молодых помощников, методично идущих по следу. Лишь сейчас в его руках собралось достаточное количество фактов, необходимых для верных шагов в поиске преступника.
Костырев не был силен в тех случаях, когда требовалось раскрыть преступление быстро. Начальство знало это и, наверное, не требовало бы немедленных результатов, если бы не давление газетчиков, ежедневно алчущих информации у пресс-центра МВД. «Коронкой» подполковника были затяжные дела, требующие глубокого анализа, вдумчивого подхода, микроскопической прорисовки картины преступления. Поэтому на него часто вешали безнадежные дела, «висяки», в надежде, что он распутает узел, запутанный другими. И он распутывал. Безумно медленно, раздражая нетерпеливое начальство, но распутывал, неумолимо приводя порученные ему дела к закономерному финалу — поимке преступника, если таковой существовал.
Перебирая нервными пальцами зеленоватые листы с медицинским заключением, Костырев глубоко задумался, и ничто не могло вывести его из этого состояния. Взгляд его невидящих глаз остановился на подставке для бумаг. Он не слышал, о чем говорилось на совещании, перебирая в уме возможные варианты событий двадцать шестого июня. Версии подсказывал ему зеленоватый листок.
Едва только совещание закончилось, Костырев поспешил в свой кабинет — уже полчаса, как должен был явиться Барыбин.
Анцупова сидела за столом, перед ней на гладкой поверхности лежали чистая бумага и ручка. Тонкие пальцы, украшенные скромным колечком, нервно теребили края листа — она волновалась. В кресле, свободно рассевшись, как будто на вечеринке, возвышался полноватый, крупный мужчина лет сорока с небольшим, одетый в дорогой костюм и яркий галстук, по которому разбежались странные волосатые жуки. Из-за розовых полноватых щек глубоко посаженные желтые глаза казались меньше и острее.
— Подполковник Михаил Аркадьевич Костырев, — представила Лиля своего шефа.
Барыбин привстал в полупоклоне и снова опустился в кресло. От его вольготной позы не осталось и следа, как только вошел Костырев. Почувствовав силу и мощь нового противника, Барыбин заметно подобрался, сосредоточился, посерьезнел и забеспокоился.
— Алексей Игоревич, — собравшись, начала Лиля негромким твердым голосом. — Мы пригласили вас, чтобы задать вам несколько вопросов относительно ваших отношений с погибшей женой.
— Извините, вы, наверное, не совсем верно осведомлены, — вежливо прервал ее Барыбин. — Мы находились в процессе развода, когда жизнь Евгении Викторовны так неожиданно прервалась, о чем я, естественно, глубоко скорблю.
«Старается выглядеть сильным и независимым, но в глубине души очень боится», — подумал Костырев. Пока Лиля для разгона задавала формальные вопросы, он исподтишка разглядывал посетителя. Барыбин выглядел уверенным мужчиной с гипертрофированным чувством собственного достоинства, знающим цену себе и своему времени. Его тщательно выбритые щеки благоухали дорогим одеколоном, пожалуй, сильнее, чем следовало бы, и в кабинете быстро воцарился удушливый аромат парфюмерного магазина. Выставив вперед подбородок и сцепив под животом холеные белые руки, посетитель исподлобья оглядывал кабинет.
На Костырева Барыбин будто бы не обращал особого внимания, однако тот чувствовал, что все ответы он неизменно адресует ему, посматривая в его сторону настороженным глазом.
— Я понимаю, чем объясняется ваш вызов, — горько усмехнулся Барыбин. — Конечно, наши отношения с Евгенией Викторовной за последние годы приобрели форму откровенной вражды, но поверьте, что не по моей воле…
— Пожалуйста, опишите, как вы провели утро и день двадцать шестого июня, — с мягкой улыбкой, сквозь которую проглядывал стальной оскал, перебила его оправдания Анцупова. Она начала входить во вкус.
Очевидно, официальная обстановка кабинета, длинные коридоры, полные корректных людей в штатском с военной выправкой, отрезвляюще подействовали на важного посетителя. К тому же над головой Лили с побеленной стены взирал на Барыбина огненным взглядом не кто иной, как «железный Феликс», один вид которого вызывал в представлении сырые подвалы Лубянки.
Заметно суетясь, Барыбин расстегнул папку и достал из нее блокнот-органайзер с золочеными уголками.
— Мне очень легко ответить на ваш вопрос, — с принужденной улыбкой сказал он, листая страницы. — Понимаете, у меня плотный график, на счету каждая минута, и поэтому приходится все фиксировать… Вот, двадцать шестое июня. Девять ноль-ноль. Начало рабочего дня в офисе моей фирмы. Десять тридцать. Совещание с представителями нефтедобывающей компании в «Оним-банке». Двенадцать тридцать. Прием у министра топливно-энергетической промышленности. Честно говоря, — улыбнулся Барыбин, — я проторчал у него почти полдня, а он меня так и не принял, поэтому остальные мероприятия, запланированные на этот день, также остались невыполненными…
— Около двенадцати часов дня вы попали в аварию. Скажите, вы ехали к жене? — спросила Лиля, что-то отметив на белоснежном листке. На полях листка она вырисовывала розочку с красиво изогнутыми лепестками — чтобы занять руки.
— Нет, нет, что вы! — испугался Барыбин. — Я случайно оказался около ее дома — возвращался из банка, он находится в нескольких минутах ходьбы от Патриарших. Вы можете спросить у моего шофера, он подтвердит.
— Спросим, — хладнокровно заверила Лиля, что-то аккуратно отчеркивая.
«Барыбин боится, что его обвинят в убийстве жены, — подумал Костырев. — Если он боится этого, значит ли, что он ее не убивал? Если бы он не боялся подобного обвинения, это более свидетельствовало бы против него, чем в его пользу — парадоксально, но это так. Если он боится, то, скорее всего, не чувствует себя виновным в преступлении. Если бы он был виноват, то старался бы не показать испуга. Но это уже рефлексия второго порядка, к ней способны немногие преступники. Возможно, он просто плохо владеет собой».
— Скажите, как вы были одеты в то утро? — спросила Лиля, обозначая шипы у розы.
— Кажется, было довольно жарко… Но я был в костюме.
— Какого цвета?
— Неужели это важно? По-моему, светло-серого. Надо спросить у жены…
— У жены? — Лиля удивленно подняла брови, хотя была прекрасно осведомлена о личной жизни посетителя.
— Да, я собираюсь жениться, — смешался Барыбин. Он постепенно терял контроль над собой. От его уверенной самодовольности не осталось и следа. Серые тревожные тени залегли в складках обвисших щек, в тени выдающегося подбородка. Он заметно нервничал.
— Скажите, пожалуйста, какие отношения были у вас с Шиловской?
Барыбин потупил взгляд и криво усмехнулся. Девушка явно задавала вопросы, ответы на которые знала лучше его.
— Обыкновенные, — буркнул он, бросая мимолетный взгляд на Костырева. — Как у всех, кто разводится с женщиной, с которой его больше ничего не связывает.
— Кто был инициатором развода?
— Я. — Барыбин судорожно сглотнул.
— Насколько нам известно, Шиловская выдвигала требования, которые вы не хотели удовлетворить.
— Нет, не хотел! Не хотел и не мог, понимаете, не мог! — чуть не вскричал Барыбин. — Она выдвигала такие условия, которые мог выполнить только безумец! Она хотела забрать у меня все! Все, что я заработал за последние годы! Она угрожала мне, понимаете? Она шантажировала меня, не соглашалась ни на какие, самые выгодные условия!
— Чем она вас шантажировала?
Барыбин осекся. Он замолчал, тяжело дыша, лихорадочно соображая, что бы ответить.
— Она… Она угрожала мне, что обнародует мои коммерческие тайны.
— Кому?
— Никому… Всем. Она собиралась опубликовать их в своей книге. Она хотела назвать ее «Голая правда». Глупое название, да? — Барыбин слабо улыбнулся. — Она решила в ней разоблачить все и вся. Она могла повредить моей репутации в бизнесе. Я неоднократно просил ее не делать этого.
Он опустил голову, как бы чувствуя бремя неведомой вины.
— Вы читали ее предсмертную записку?
— Записку? Нет. — Барыбин говорил потерянным голосом.
— Прочтите, может быть, она адресована вам. — Лиля перебросила ему через стол сложенный вчетверо тетрадный листок. — Вы узнаете почерк?
Ошеломленный Барыбин впился в письмо. В кабинете стало тихо, только слышно было, как тяжело дышит грузный взволнованный человек в модном дорогом костюме. Лиля внимательно смотрела на его руки, они немного дрожали.
Барыбин прочитал письмо и осторожно положил его на стол.
— Что вы об этом думаете? — спросила Лиля.
— Я?.. Я… Я не знаю. — Барыбин неожиданно подобрался и, кажется, стал приходить в себя. — Так, значит, это не убийство… Она сама? Да?
— Мы пока не знаем, — ответила Лиля. — Расследование подтвердит или опровергнет эту версию. Вы считаете, письмо адресовано вам?
— Мне? Не знаю… Может быть, мне… Нет, наверное, все-таки нет, хотя кто знает… Меня она, кажется, ненавидела. Хотя я со стопроцентной уверенностью не могу утверждать, она была такая непредсказуемая.
— Кому могло быть адресовано письмо, кроме вас?
— Кому? Не знаю… У нее были близкие мужчины.
— Назовите фамилии, имена.
— Фамилии? Я не знаю. Я не помню ее театральных знакомств…
— Хорошо…
Лиля сделала вид, что записывает что-то. Не поднимая головы, она сухо сказала:
— Спасибо. У меня все. Ваш пропуск, пожалуйста.
— Минуточку! — Костырев приподнял руку, останавливая Барыбина. — У меня к вам один неформальный вопрос.
Бизнесмен замер, едва пролепетав:
— Пожалуйста.
— Мне так понравились ваши ботинки, — простодушно произнес Костырев. — Вы не подскажете, где такие можно купить?
Лиля удивленно вскинула брови.
— О, это очень дорогие ботинки, — расплылся в довольной улыбке Барыбин. — Рыбья кожа, новый материал. Но боюсь, что для вас они будут дороговаты.
— А все-таки, где вы их приобрели, поделитесь секретом.
— Фирменный салон фирмы «Ультангер». Тысяча долларов пара.
— Да что вы! — изумился Костырев. — Да, вы правы, мне это не по карману. Ну что ж, до свидания.
Как бы надев привычную маску, Барыбин вновь принял лощеный, довольный вид, сразу став выше на целую голову. Он с достоинством поднялся, взял пропуск и направился к двери. Как только рука его коснулась ручки, мягкий женский голос за его спиной произнес:
— Когда вы нам понадобитесь, мы вас вызовем повесткой.
Барыбин вышел в коридор с тревожно колотящимся сердцем.