Заранее выбранную поляну, на которой через объявленных пятнадцать минут собралась вся команда, с одной стороны прикрывал лесистый горный склон, с другой — сплошная стена деревьев. Все пятеро выстроились по росту — сказывался армейский и лагерный опыт. Только Волох, перед тем бросив чуть поодаль на землю сумку с оружием, по какой-то причине встал первым слева, хотя самым высоким все-таки был Виталий Крамер, Крамаренко. Уволившись из армии сержантом, Хижняк не чувствовал себя вправе заниматься с новоиспеченными подчиненными чем-то вроде строевой подготовки, и только это удержало его от желания указать альбиносу его место в строю, предпоследнее, между Пастухом и Лещом.

— Познакомимся, — сказал он, стараясь говорить громко, но при этом ровно, не крича. — Меня зовут Виктор. Так получилось, что меня назначили среди вас старшим. Вы ничего не должны мне, я ничего не должен никому из вас. От всех нас отличается Андрей Волох, которого вы уже знаете.

— А почему? — вырвалось у альбиноса.

— В зеркало глянь! — хохотнул Лещ.

— Разговорчики в строю! — прикрикнул для порядка Хижняк и пояснил свои слова: — Он, в отличие от всех нас, работает на того типа, который вытащил вас из тюрьмы. Ему никто из нас, кстати, тоже ничего не должен. Пока хозяин Волоха не вытащил вас из зоны и не предложил свободу и деньги. Мне тоже предложили деньги, хотя ни в них, ни в свободе я не нуждался и не нуждаюсь до сих пор: все это у меня было. Не навалом, но хватало. Пока понятно?

— Не совсем, — ответил Воронов.

— Тогда объясняю популярно. Нам всем предложили заработать. И мы согласились. Каждый — по разным причинам, но предложение поработать приняли все. Я понятия не имею, как укатывали каждого из вас. Вот тебя, Крамер, долго убалтывали?

— Не особо, — отозвался тот. — Вот этот чудак, — он кивнул в сторону Волоха, — предложил вписаться в одну тему на воле. И пообещал, что если все пучком пойдет, то в зону я больше не вернусь. Еще и лавэ подкинут.

— Тебе сказали, что надо будет делать?

— Спросили, умею ли стрелять, вожу ли машину, и все дела.

— У кого было по-другому? — обратился к остальным Виктор, игнорируя альбиноса.

Трое других молчали. Но на лице Пастуха мелькнуло что-то, заставившее Хижняка обратиться к нему отдельно:

— И у тебя тоже?

— Я из Новошахтерска сам, — просто сказал Олег. — Мне сказали — работать надо там, спросили, хорошо ли город знаю… Так я ж там родился, елы-палы! Ну, сказали, что подхожу.

— Кто сказал?

— Вот он. — Снова кивок в сторону альбиноса.

Волоху заметно переставало нравиться положение хозяйского порученца и чуть не холуя, а значит, чужака в этой компании мужчин, отбывающих срок за умышленное убийство, в которое его за короткое время успел поставить Хижняк.

— Ладно, теперь я вам скажу. — Виктор прокашлялся, словно лектор перед докладом. — Мы все, в том числе Андрюха Волох, выбравший вас, как я понимаю, из кучи кандидатов и по вашему же согласию всех завербовавший, должны будем немножко повоевать с плохими парнями.

— Я сам плохой! — не выдержал Лещ.

— Я еще хуже, — успокоил его Хижняк. — Сейчас это не обсуждается. Наша задача, выражаясь казенным оперативным языком, — создать противовес организованной преступной группе, в которой старший — некто Александр Кондратенко, он же Сашка Кондрат. Если никто из вас про него не слышал, не страшно. Вас, как я уже понял, специально подбирали в местах, где Кондрат не сидел. Никого из нас с ним ничего не связывает. И, что тоже важно, никому из нас гражданин Кондрат тоже не плюнул в суп.

Он замолчал, ожидая реакции, и она тут же последовала.

— Все равно мы должны с ним воевать, правильно? — Вопрос Воронова звучал риторически. — Значит, будем, чего бодягу разводить. У этой войны есть победный конец? Или мы должны охранять от этого Кондрата родной город Пастуха?

Подобный вопрос Виктор сам себе задавал уже много раз.

— Как пойдет, — ответил он. — Есть план действий, который я изложу позже.

— Когда?

— Как только мы все здесь освоимся, притремся друг к другу и я пойму, кто на что годится и кого на какой участок нашего будущего фронта бросать. Времени у нас на эту притирку немного, дня три. Еще я знаю, что под Кондратом сейчас одиннадцать стволов. Нас шестеро, где-то получается двое на одного. Учитывая, что Кондрат таких действий не ждет, расклад нормальный. Если у нас все выйдет, как я задумал, мы пощипаем Кондрату перья один раз, но как положено. И потом второй раз покажем ему кузькину мать окончательно. Идеально — завалить самого Кондрата в первой же стычке, тогда уцелевшая братва сама разбежится и наша работа будет благополучно окончена. У нас есть база, оружие и транспорт. За деньги отвечает Андрюха Волох. Слушать вы, повторяю, должны на время, пока мы в одной команде, только меня. Вплоть до того, что если Господь Бог захочет внушить кому-то из вас что-нибудь, сначала нужно поставить в известность меня, а потом уповать на Бога. Я все сказал. Дальше — как повезет.

Закончив, Виктор подошел к Крамеру, протянул руку.

— Виктор.

— Виталик. — Рукопожатие вышло коротким и крепким.

— Витя.

— Володя. — Воронов, наоборот, подержал его пятерню в своей чуть дольше и при этом встряхнул.

— Виктор.

— Олег. — Вместо рукопожатия Пастух хлопнул по его ладони своей.

— Виктор. Рука Анатолия Лещинского по кличке Лещ продолжала висеть вдоль туловища. Это был сигнал, от всей фигуры человека-крысы исходили волны опасного протеста, внутреннего нежелания принимать любое подчиненное положение, в котором он оказался, но, к своему счастью, как раз на такую публику Хижняк в свое время насмотрелся.

— Виктор, — повторил он, не опуская руки.

— Я красноперым руки не подаю, — оскалился Лещ и, уже наперед ожидая реакции, сделал полшага вперед, вызывающе глядя прямо в глаза Хижняку.

Раскрытая ладонь сжалась в кулак.

Кулак разжатой пружиной полетел в острое крысиное лицо.

Нырнув под кулак, Лещ несколько раз быстро и резко ударил снизу, целясь в челюсть, живот и печень, куда повезет, но всякий раз кулаки били воздух — Виктор уходил от ударов, при этом успев отметить, насколько профессиональными они были. Здесь не уличная стычка, не пьяный мордобой, Лещ двигался из стороны в сторону, как боец на ринге. По молчаливому сговору, не желая пока вмешиваться, остальные сразу расступились, давая дерущимся место. Не было криков, никто никого не подбадривал — это были не болельщики, а зрители.

Так, во всяком случае, показалось Хижняку сразу. Через несколько секунд он сделал вывод: ошибся в расчетах и недооценил настроение членов своей новой команды. Позже он понял — они не сговаривались. Все вышло само собой, каждый действовал, ведомый только голосом своего сердца, по наитию, используя первый и единственный, одним только им понятный шанс и явно не думая о последствиях.

На Викторе были берцы, и обутый в старые, но более легкие кроссовки Лещ получил небольшое преимущество, двигаясь стремительнее и быстро переходя из обороны в атаку. Не сумев вовремя блокировать удар в скулу, Хижняк решил, что пора прекращать игры, и уже следующим ударом достал-таки челюсть противника. Однако в это время сзади, за спиной, что-то началось. Крамер с криком налетел на Волоха, не ожидавшего столь вероломного нападения, и, сбив альбиноса с ног пушечным ударом мощного кулака, а потом добавив ногой, тремя мощными прыжками оказался возле отдельно лежащей сумки, где, как знал Виктор, было нужное им сейчас оружие.

Отвлекшись на это, он чуть не пропустил удар Леща. Работая уже в полный контакт, но при этом стараясь все-таки не покалечить и не остаться без бойца, Виктор взял его в «мельницу», стремительно бросившись противнику в ноги и резко перекинув через себя, а потом кинулся к Крамеру, который уже тащил из сумки автомат.

На его пути маячили Воронов и Пастух, которые могли прикрыть товарища и на которых ему в этом случае пришлось бы потратить время. Этого будет достаточно для того, чтобы Крамер начал стрелять, целясь, конечно же, в Хижняка с Волохом и тем самым срывая планы Неверова с Шереметом. Но и тут Виктор не до конца просчитал своих новых знакомых: Воронов, не давая достать оружие, прыгнул на Крамера сверху, они схватились и покатились по земле, громко ругаясь, а Пастух бросился в ноги Лещу, который успел подскочить и снова атаковал Хижняка. Окончательно разрешил ситуацию альбинос — придя в себя, он выхватил из кармана пистолет и, вытянув руку с оружием перед собой, несколько раз выстрелил.

После этого драка резко прекратилась.

Лещ сбросил с себя Пастуха и поднялся, отряхиваясь. Воронов, помешкав всего мгновение, протянул руку Крамеру. А Хижняк, приведя в порядок дыхание, подошел к альбиносу, положил свою пятерню сверху на его ладонь, слегка нажал, заставляя опустить руку, а потом, преодолевая легкое сопротивление, отобрал пистолет. После обвел взглядом мужчин, уже ставших полукругом на поляне и косо посматривающих друг на друга.

— Для чего? — спросил негромко. — Зачем? Ладно этот. — Он показал стволом на Леща. — Бои без правил, угадал, было дело?

— Ты тоже ничего… Технично… — отозвался Лещ.

— Короче, по тебе видно, что ты боец без правил. Видно по нему! — Теперь Хижняк повысил голос. — И не найдется человека, который такому вот долболобу в башку его тупую вмолотит: в нашей с вами ситуации залупаться, членами меряться, как детки в песочнице, резона нет! Нету, блин, резона, понятно вам?

Стремительно сократив расстояние между собой и Лещом и в движении перебросив пистолет из правой руки в левую, Виктор, не давая тому опомниться, двинул его кулаком в солнечное сплетение, подождал, пока человек-крыса, ловя ртом воздух, опустится перед ним на колени, скрючившись вопросительным знаком, а потом повернулся к остальным.

— Крамаренко. Крамаренко, твою мать, к тебе обращаюсь!

— Ну… — прогудел Крамер.

— Не нукай! Без «ну», придурок! Крамаренко!

— Я!

— Вот так. — Хижняк снова сбавил тон. — Чего ты ждал? Чего вы все ждали? На что надеялись, уроды? Что будет, как в штрафбате во время войны? — Все молчали. — Знаете, как было в штрафбатах? Слышал кто-нибудь? Ладно, расскажу: у́рок, воров всех мастей позвали на войну, в специальные штрафные батальоны. Оружия не давали, в бою надо было добывать. Кого немцы подстрелят, но не насмерть — все, кровью вину искупил, судимость снята, обратно возвращаются гражданские права. И знаете, какие умники находились? Шаг из строя делали, когда начальник лагеря в штрафбат добровольцев выкликал. А потом, кто уже по дороге на фронт прямо с поезда ноги делал, кто из окопов когти рвал. И если надо — стрелял, резал, рвал зубами хоть командира, хоть такого же, как сам, зека. Вот как вы сейчас. Как Лещ, как Крамер, кто еще?.. Остальные пока не решили, как именно уйдут?

Он замолчал, вытирая пот с лица, и этим тут же воспользовался Воронов.

— Выходит, у нас тут вроде того штрафбата, а, начальник?

— Начальники на зоне остались! Это сказал Пастух, и теперь все смотрели на него.

— Правильно, — согласился Виктор. — Разумно. Не начальник я, тем более не гражданин начальник. Нравится — зовите командиром. Не нравится — по имени, я уже представился. И все мы тут с вами, мужики, в одном окопе. Даже Волох, если он сам еще этого не понял. И стволы от вас никто не прячет, вон, полная сумка, берите и стреляйте в меня. Только дальше что? Крамаренко, Лещинский, Воронов, что дальше? Куда потом?

— А Воронов здесь при чем? — Хижняку показалось, что российский гражданин даже всерьез обиделся. — Единственное, что могу, так это… ну, как сказать… Короче, извиниться за всех, что ли… Не повторится больше…

— Ты что за всех расписываешься? Крамер, Лещ?

— Замяли, — пробасил Крамер. — Бес попутал. Сам пойми — свобода, только какая-то… хрен разберешь…

— Ты?

Теперь на Леща, который уже перевел дыхание и выпрямился, смотрел не только Виктор — его ответа ждали еще четыре человека.

— Ты можешь нормально сказать — мы вписываемся в твою разборку или ты нас подписываешь на чужое? — спросил Лещинский, глядя исподлобья.

— Нас всех, и меня первого, подписали на чужое. Выбора не оставили.

— Ну, раз не оставили… тогда заметано, — проговорил остролицый. — Банкуй… командир. Держи краба!

И, подойдя к Виктору, уголовник протянул ему руку ладонью вверх.

А во взгляде уже, словно по волшебству, не просматривалось ничего крысиного.

— Сегодня вечер. Располагаемся, отдыхаем, травим байки, едим, спим и не забываем про сухой закон. Завтра поглядим, кто на что горазд.

Сказав так, Виктор Хижняк крепко пожал протянутую ему жилистую татуированную руку.