Глава 18
Фотомастерскую закрыли на неопределенное время. Никто из сотрудников не знал, как долго продлится их вынужденное безделье, до конца следствия или, возможно, дольше? Татьяна Робертовна, как наиболее близкая к руководству, пыталась что-то выяснить, но ей ничего определенного не отвечали. Обзванивая вечером всех сотрудников, она жаловалась, что боится потерять работу вообще.
– Весело будет, если всех нас поувольняют! Сотрудники испытывали смешанные чувства по поводу
этой версии. Надя с головой ушла в домашнее хозяйство и даже радовалась тому, что у нее, наконец, выдалось свободное время. Наташа в ответ на мрачные прогнозы кассирши заметила, что если ее уволят, она только обрадуется. Борис к телефону не подошел, зато обнаружился у Ирины – именно он снял трубку, когда Татьяна Робертовна звонила лаборантке. Та даже растерялась:
– А, так ты в гостях… Иру-то можешь позвать?
– Конечно, – ответил тот, судя по голосу, что-то дожевывая. Потом донесся его крик: – Ира! Ты где там, подойди!
Татьяна Робертовна разговаривала исключительно дипломатично – как всегда, когда предвкушала очередную захватывающую интригу. Но Ира отнеслась к разоблачению очень легко. Она сообщила, что Борис теперь живет у нее, так что если с ним хотят поговорить – пусть звонят по ее номеру. Кассирша не выдержала:
– Когда же вы успели?
– Да в тот самый день, когда нас всех опять допрашивали.
И пока Татьяна Робертовна усваивала эту новость, Ира, перекинувшись несколькими словами с Борисом, неожиданно сделала ей предложение:
– Скажите, а вы бы не согласились увидеться с нами сегодня? Мы можем подъехать к вам ненадолго. А хотите
– вы к нам приезжайте!
– А зачем?
– Нам нужно кое-что выяснить, – уклончиво ответила Ирина. – Это касается Лены. У нас возникли кое-какие соображения, нам нужно их проверить.
Татьяна Робертовна колебалась недолго. Конечно, она бы предпочла провести этот вечер дома, у телевизора. Но любопыство пересилила – ей очень хотелось посмотреть на парочку в домашней обстановке. Тем более что дома у Ирины она никогда не была.
– Ты так уверена, что она не опасна? – спросил Борис, когда Ира повесила трубку, обстоятельно объяснив, как до нее добраться.
– Я уверена в ней одной. В то утро, когда убили Елизавету, она все время сидела за кассой. Касса рядом со мной, и я видела – она ни разу не вставала.
– А во мне ты уверена до сих пор? – спросил он. – Я-то вставал и выходил на крыльцо покурить.
Ирина улыбнулась:
– Я тоже выходила из зала на несколько минут. Ну и что? Я подозреваю тебя не больше, чем себя саму.
– И кто же в таком случае остается? Только приемщицы. Ты можешь себе представить, что Наташа или Надя приставляют кому-то нож к горлу?
Та покачала головой:
– Нет. Не хватает фантазии. Но кто-то из наших явно испугался, когда Лена на нашей пьянке сказала, что видела, как кто-то прошел за занавес. Иначе, почему ее убили? Других причин не было.
– А на следственном эксперименте, после того как погибла Елизавета, она сказала, что не видела, кто заходил к ней после половины двенадцатого.
– Значит, она видела, кто туда заходил до этого времени! – отрезала Ира. – В любом случае, нужно что-то делать. Ты ведь не хочешь оказаться в тюрьме только потому, что не найдут никого другого, кроме тебя?
Татьяна Робертовна вошла в квартиру, озираясь так, будто оказалась в клетке с ягуарами. Сдержанно поздоровалась с Борисом, долго и подозрительно пробовала предложенный кофе, и, немного расслабившись, сладко поинтересовалась у Ирины, что же они хотят узнать насчет той несчастной девочки?
– Татьяна Робертовна, вы знаете, ведь у девочки была своя теория насчет того, как погибла Елизавета.
Та едва удержала в руке полную чашку:
– Да что ты? Первый раз слышу! Откуда же ей это знать?!
– Она, может, и не знала точно, но кое-о чем догадывалась, – вступил Борис. – Она решила, что та женщина в контактных линзах просто отвлекала на себя внимание от настоящего убийцы. Все помнили только об этой женщине. Совместили смерть заведующей с ее появлением. А Лена сказала буквально следующее: «Туда заходил еще кое-кто, но все об этом забыли».
– Господи! – воскликнула Татьяна Робертовна. – Так ты что думаешь – Лизу убили раньше?
– Это нужно проверить.
– Да как?!
Ира присела рядом с ней на диван и услужливо подвинула корзинку с печеньем:
– Нам можете помочь только вы. Понимаете, ведь мы сидели спиной к занавеске. А вы – лицом. Вы должны были видеть, кто туда заходил. Кто-нибудь из наших там побывал? В одиннадцать, скажем? Ведь после этого часа никто не видел заведующую живой.
Та автоматически взяла печенье, сжевала его, взяла другое. Ее глаза остекленели, она смотрела на Бориса и вряд ли видела его. И вдруг поперхнулась, отставила чашку в сторону и принялась кашлять. Ира осторожно похлопала ее по спине. Женщина грузно откинулась на спинку дивана, приоткрыв рот и заведя к потолку мокрые глаза:
– Ох, боже мой… Чего вы только не придумаете!
– Татьяна Робертовна, вы что-нибудь вспомнили?! – воскликнула Ира.
– Да ну вас! – раздраженно ответила та. – Вы мне совсем башку задурили! Даже следователь не думает, что Лизавету зарезал кто-то из наших! Да вы что – рехнулись совсем? Там же столько кровищи было! И что
– после этого Наташа спокойно встала за прилавок и руки у нее были чистые?!
– Наташа?! – вскочил со своего кресла Борис. Ирина сделала ему знак, чтобы он успокоился, но тот не мог прийти в себя. Схватил сигарету, закурил и так же возбужденно продолжал: – Мы же подозревали, что это кто-то из них двоих – Надя или Наташа!
– Да сядь, пожалуйста, – сказала Ира. Она подбежала к нему и обняла его за плечи: – Это же еще ничего не значит!
– Не значит?! Ты так хотела узнать, кто это, а теперь испугалась?!
Татьяна Робертовна все еще кашляла. Она взяла чашку, сердито отхлебнула кофе и заявила, что ни за что не позволит обвинить Наташу.
– Она порядочная женщина, – твердо сказала кассирша. – И чего ради она бы убила Елизавету?!
– Постойте, – умоляла уже обоих Ира. – Надо же во всем разобраться! Татьяна Робертовна, почему вы раньше не говорили, что туда заходила Наташа?
– А кто меня спрашивал про одиннадцать часов?! Все говорили, что это сделала та баба с линзами, а та пришла в полдвенадцатого!
Борис и Ирина обменялись быстрыми взглядами. Заявление кассирши еще раз подтверждало правильность их гипотезы. Лена высказала то же суждение – что женщина в линзах только отвлекала внимание, сама не являясь убийцей. Значит…
– Но как же так? – усомнилась вдруг Ира. – Ведь именно Наташа отдала линзу следователю!
– А как бы она посмела ее не отдать? – возразил Борис. – Все же видели эту линзу, все видели, что она ее унесла домой!
– Ну она могла сказать, что потеряла ее.
– Тогда бы и навлекла на себя подозрения!
Татьяна Робертовна отставила в сторону опустевшую чашку:
– Можете говорить что угодно, а Наташа не могла этого сделать! Да в кабинет войти было нельзя из-за этой кровищи! Как она умудрилась не запачкаться?
– Может, вымыла руки там? – предположила Ира.
– Где? Там нет умывальника!
– Зато чайник есть, у заведующей в кабинете!
Это, казалось, поколебало кассиршу. Та задумалась и, наконец, вздохнула:
– Все равно не могу представить, что это сделала Наташа. Может, позвоним ей и спросим, зачем она туда заходила?
– Ни в коем случае! – испугалась Ира. – Мы же ее спугнем! Лучше припомните – долго она там оставалась?
– Да ну, какое долго, – вздохнула Татьяна Робертовна. – Минуты две, может. Проводила того мужчину и вышла. А потом он тоже ушел.
– Мужчину?!
– Ну да. Он зашел и начал мне претензии предъявлять, что его сняли плохо. Спросил, к кому обратиться? Я сказала, к заведующей. А Наташа ему говорит: «Я вас провожу». Проводила и вышла. А его, наверное, переснимали, потому что я еще прислушивалась, не слышно ли там скандала? И ничего не было. Потом занавес заколыхался, он вышел и сразу ушел. Ну я и решила, что раз он денег обратно не просит, то его пересняли.
– Татьяна Робертовна! – возмущенно воскликнул Борис. – Вы что, не понимаете, о чем говорите? Наташа провела туда мужчину?
– Ну да. Только ведь это было в одиннадцать, а та с линзами пришла через полчаса… – Кассирша не выдержала и вспылила: – Да что вы за дуру меня считаете! Если такие умные – идите и расскажите все следователю!
– Мы-то расскажем, – пообещала Ира. – Только и вы тоже должны подтвердить ваши сведения. Не станете потом отпираться?
Татьяна Робертовна обиженно поджала губы:
– А зачем мне отпираться? Только знаете, виноват этот мужчина или нет, это еще вилами на воде писано. Приличный такой мужчина, в кожаной куртке, рубашка чистая. Я обратила внимание, потому что она белая. А вот та баба в линзах – она точно причастна. Так что можете на меня ссылаться – я ничего скрывать не буду. Только это как-то непорядочно получается. Надо все-таки сообщить Наташе.
– Татьяна Робертовна, вы хотите, чтобы она предупредила убийцу? – укоризненно спросила Ира. – Ну, может, она и не виновата. Конечно, отвести клиента к заведующей – это еще не преступление. Она могла и не догадываться, кто он такой. Тем более она так быстро вышла. Значит, ничего бы не успела сделать. И конечно, какие-то пятна на ней должны были быть…
Она вдруг осеклась и замолчала. Татьяна Робертовна с минуту ждала продолжения, потом с трудом поднялась с дивана, застегивая пуговцы на плаще:
– Ну ладно, поеду. Думала, вы что-то дельное придумали, а оказывается, пустяки. Вы бы, ребята, все-таки поосторожнее с такими вещами! Обвинить человека легко, а отмыться трудно!
– Вот именно, – согласился Борис. – Я до сих пор, кажется, у вас первый подозреваемый?
Та отмахнулась и попросила выпустить ее из квартиры. Она взглянула на хозяйку, но та как будто не услышала ее. Ира стояла посреди комнаты и быстро покусывала сустав согнутого пальца. Ее глаза остановились, зрачки сузились. Она явно ничего не видела и не слышала. Борис проводил кассиршу до двери, еще раз попросил ничего не говорить Наташе и вернулся. Ира стояла на том же месте и ожесточенно кусала палец. Мужчина тревожно заглянул ей в лицо:
– Да что с тобой? Тебе что, плохо?
– Мне? Нет, – она тряхнула головой и, наконец, очнулась. – Послушай, когда она сказала насчет пятна…
– Это ты сказала, а не она!
– Нет, она начала первая. Она сказала, что Наташе негде было бы смыть кровь, помнишь? И я с ней согласилась…
– Так ты все-таки видела на ней пятна?
Ира подняла на него глаза и кивнула. Борис так сжал ее плечи, что девушка вскрикнула:
– Только это была не кровь!
– А что тогда?
Девушка высвободилась и подошла к дивану. Уселась и зябко обхватила себя за локти.
– Боже мой, – сказала она после паузы. – Как же мне это в голову не пришло! В то утро, когда нашли мертвую Лену… Ты помнишь, как выглядел торговый зал? На полу была кровь и целое море мыльной воды. В опрокинутом ведре была вода с порошком.
Тот согласился, что так и было, но не видит, почему это так важно?
– Я тоже не понимала, – прошептала Ира. – Когда всех увели к следователю, одного за другим, я осталась одна. Я прошлась по залу и сильно поскользнулась. Не упала только потому, что схватилась за прилавок. Пол был такой скользкий и загаженный. Я еще подумала тогда, что если бы упала, то была бы вся в пятнах…
– Ты хочешь сказать, что на Наташе были такие пятна?
Она кивнула:
– На юбке. На ней была серая юбка, она всегда в ней ходит на работу. И внизу, у колена, было такое пятно, знаешь, какое остается от мыльной воды. Я еще посмотрела на него и подумала, что Наташа где-то запачкалась. Пятно было беловатое, совсем сухое. И потом… Она немножко прихрамывала.
– Ты хочешь сказать…
– Да, именно это я и хочу сказать! – Ира прямо взглянула на него, и в ее глазах был страх. – Она была там накануне. Когда опрокинули ведро. Явно поскользнулась в луже и упала на колено. Не знаю, сама она это сделала или кто-то ей помогал… Знаю только, что того мужчину она проводила к Елизавете не случайно. Кажется, нам пора звонить следователю.
И Борис снял телефонную трубку.
* * *
Варя попала в Москву только к десяти часам утра. Она невыносимо устала и чувствовала, что простудилась. Полтора часа она провела на вокзале в Бологом, не решаясь зайти в кафе, из опасения потратить деньги на еду, а не на билет. На ней было только черное платье с декольте – то самое, которое ей навязала Нина. Ноги без колготок отчаянно мерзли, и, уже садясь в обратный поезд, Варя чувствовала себя больной. Ее халат и плащ уехали в Питер. Но она о них не жалела, как не жалела теперь ни о чем. Сумка была при ней – и остаток ночи она провела, сидя на своей полке и рассматривая при свете ночника фотогазету и содержимое конверта, с которым теперь не расставалась. Кусок пленки, снимки Дубовской в Питере. Розовую салфетку с телефонным номером. И письмо Лизы.
Из-за этого письма она и не смогла уснуть, хотя глаза слезились, голова болела и ее тянуло прилечь. Это письмо доводило ее до отчаяния. Она столько узнала этой ночью. Но по-прежнему чего-то не понимала. «Лиза не назвала Дубовскую своей теткой, она стыдилась и боялась этого родства. Значит, она знала, чем та занимается? Она написала, что они с Андреем не так уж невиновны. Что она имела в виду? Что Андрей толкнул Нину на проституцию? Да, она знала об этом – иначе, как бы она связала продажу дачи с Дубовской? Она это знала. Но почему она обвиняет себя? Только из-за родства с этой ужасной женщиной?»
Этот мотив казался ей явно недостаточным. Если бы дело было только в этом, Лиза наверняка нашла бы способ объяснить, что не имеет ничего общего с занятием своей тетки. Что она презирает и осуждает ее. Но она не сделала ни того, ни другого. «Она предоставила мне, именно мне, все узнать самой. А написать прямо не смогла. У нее рука не поднялась. Значит… Неужели она имеет какое-то отношение к этому бизнесу? Но в чем оно заключалось? Она заведовала фотомастерской. Умела делать снимки. Больше ничего. В поездах не ездила, так как каждый день ходила на работу. Работала она в мастерской меньше года. А сколько проработал там Андрей? Три года. Три… Три года назад он столкнулся на улице с Ниной, и у них завязался роман. Три года назад… Что-то было еще. То, что меня возмутило так же, как возмутила история Нины. Немного меньше, но причина та же… Я еще подумала, почему он мне ничего не сказал…»
Ей показалось, что ночник стал гореть ярче – или это ее усталые глаза обманывали ее. Варя прижала голову к холодной стене купе – в виске запульсировала острая злая боль. Она вспомнила. «Три года назад он познакомился с Шуртаковым! Тот сам мне это сказал! С Шуртаковым и Лизой! Боже мой! Я тогда подумала – почему я об этом ничего не знаю? Почему он скрыл от меня наличие новых знакомых?! Может это быть как-то связано с его новой работой? Андрей искал работу по специальности, но ни одно предложение его не удовлетворяло. И однажды он пришел счастливый. Сказал, что устроился. Что будет получать твердую зарплату. Это было три года назад. Он познакомился с фотографом Шуртаковым. Точнее, это было уже не знакомство, а возобновление знакомства – ведь тот снимал нашу свадьбу. Так, может быть, все эти годы они не теряли друг друга из виду? Чем они занимались? Что их связывало? Может быть, именно Шуртаков пристроил его в мастерскую? Шуртаков пристроил на работу Андрея. Тот стал общаться с его женой. Когда он узнал, что Нина в безвыходном положении, он явно пытался ей помочь. Искренне хотел найти ей занятие. И нашел… Это занятие было предоставлено теткой Лизы. Ведь это явная связь, другой быть не может! Господи! Он толкнул эту несчастную в пропасть, но не знал об этом! А Лиза?! Она знала, если рекомендовала свою тетку как работодательницу?!»
Напротив, на верхней полке, недовольно заворочался парень – ему явно мешал шелест бумаги и свет Вариного ночника. Она погасила свет и легла. Но не могла уснуть – глаза горели, горло начинало болеть все серьезнее. Поезд трясло на стрелках, и это с кошмарной точностью напоминало ей ночь возвращения из Питера. Она тогда думала, что за стеной спит ее муж. На самом деле, его там давно не было. И все-таки, он вернулся в свое купе – уже после Бологово, когда Варя давно спала. Поезд приближался к Москве. Андрей побывал в вагоне-ресторане. Там он убедился, что все его попытки спасти Нину оказались напрасными, что он стал жертвой обмана. Где он провел время после возвращения из вагона-ресторана? В купе, где ехала Дубовская? Зачем он к ней пошел? Пытался ее переубедить? Пытался получить какие-то гарантии, что Нина оставит свое ремесло? Наверняка та посмеялась над ним. «Он никогда не умел поставить на своем, – подумала Варя, закрывая глаза. – В сущности, они с Ниной были так похожи. Может быть, она была бы ему лучшей женой, чем я. И все-таки он решился не сразу. От Дубовской он вернулся в свое купе. Должен был вернуться, раз положил салфетку в свой лоток. Зачем он это сделал? Может быть, ему захотелось есть, ведь в ресторане он к еде не прикоснулся? Когда он нервничал, то всегда лез в холодильник. Открыл лоток. Но ничего не тронул. Сколько он сидел там, в темноте, о чем думал? Думал ли хоть немного обо мне, или давно вычеркнул меня из жизни? Я спала за стеной. Ему нужно было только стукнуть, я бы проснулась, вышла в коридор. Все было бы по-другому. Но он меня не позвал. Положил в лоток салфетку с ее телефоном. Машинально, скорее всего. Наверное, держал салфетку в руках. Потом вышел из купе, забрал фиксатор, заперся в туалете. И сделал это».
Когда поезд прибыл в Москву, она вышла из вагона первой, хорошо сознавая, на кого похожа в этом платье, без багажа – только с сумочкой на плече. «Теперь я одета, как все местные проститутки, – подумала она, направляясь к выходу из вокзала. – Только на них, в отличие от меня, есть чулки. Да и выглядят они не так жалко».
Ей очень хотелось взять такси, но заглянув в кошелек, она поняла, что это сделать не удастся. Если она потратит последние деньги на машину, ей нечего будет есть в ближайшие дни. «Все равно, придется занимать деньги у родителей, – подумала она. – Ведь я должна вернуть долг. И это платье. Только… Как? Нина запретила мне звонить ей в Питер. Остается единственный выход – завтра утром встретить ее здесь, в Москве. Ведь она, наверное, поедет опять».
Добравшись до дома, Варя первым делом набрала горячую, почти обжигающую ванну. Но выдержала в воде всего несколько минут – ей стало так плохо, что она поняла – это становится опасным. Она вытерлась, преодолевая нарастающую вялость. Горло болело так, будто в нем поселился маленький злой зверек. Больше всего ей хотелось лечь спать. Упав на диван, она накрылась пледом. Но лежать было неудобно – спину разламывало, под бок попало что-то твердое. Варя с трудом нащупала этот предмет. Телефонная трубка!
Она села, сжимая руками виски. «Что-то я хотела сделать. Что-то еще нужно было сделать. Я хотела позвонить, как только доберусь до телефона. Но шансов мало. Очень мало. И все-таки, их нужно использовать».
Варя подняла с полу брошенную сумку и достала оттуда блокнот. Открыла страницу, где был записан домашний телефон Лизы. Набрала номер, ошибаясь и повторяя набор, рука казалась какой-то чужой, существующей отдельно от головы, – она не слушалась. Послышались долгие гудки, а потом Варя услышала женский голос. Она попросила к телефону мать Лизы.
– Это я, – с неудовольствием ответила женщина. – Между прочим, меня зовут Анна Павловна.
– Я знаю… Я помню, – вяло ответила Варя. – Вы тоже должны меня помнить. Я – Варвара Кузмина.
– Конечно, я помню вас, – оживилась та. – Хорошо, что вы позвонили! Мне как раз нужно было с вами связаться, только я не знала, как! Просила телефон у следователя, а тот не дает.
– В самом деле? – удивилась Варя. Она даже забыла о головной боли. – А зачем я вам понадобилась?
– Да не мне, а Тоне. Она звонила из Питера, я рассказала, что случилось с Лизонькой и Николаем. Она спрашивала о вас.
– Обо мне?! – Женщина содрогнулась, и озноб ее уже не отпускал. – Почему обо мне?
– Ну я ей рассказала, что вы были при том, как убили Николая. Упомянула ваше имя, фамилию, сказала, что вы носите с собой ее фотографию. Она так хотела с вами встретиться!
– Погодите, – Варя закуталась в плед до подрободка, но ее все равно колотила ледяная дрожь. – Она просила мой телефон?
– Да нет, она сказала, что номер у нее есть… Алло, вы меня слушаете?
Варя слышала ее, но не отвечала. Она забыла о том, что позвонила ради того, чтобы задать прямой вопрос. Знала ли родная сестра Дубовской о роде занятий своей сестры? Знала ли об этом Лиза, ее муж? За что, в конце-концов, их могли убить? Кому они причинили зло – молодая девушка, мать четырехлетнего ребенка, и ее спившийся супруг? Но теперь она не думала об этом. Ею овладело куда более сильное желание, чем желание знать правду. Желание спрятать голову под одеяло. Наплыв детского, неконтролируемого страха. Анна Павловна, забеспокоившись из-за молчания в трубке, продолжала повторять «алло». Варя, наконец, заставила себя отвечать.
– Ваша сестра собирается в Москву? – спросила она.
– В Москву? Не слыхала об этом. А вы бы сами ей позвонили и спросили о ее планах. С вами все в порядке?
– Да, только я простудилась. – Варя мучительно закашлялась и поняла, что сказала чистую правду. – Я, конечно, ей позвоню. Скажите, Анна Павловна, а чем занимается ваша сестра? Кто она по профессии?
Вопрос изумил женщину. Она неуверенно засмеялась и спросила:
– Да вы же вроде ее знакомая, должны знать? Она фотограф. Мастерская на Невском, рядом с Московским вокзалом. Вы же с ней встречались в Питере? Или я вас не так поняла?
Варя повесила трубку. Ее трясло, из горла вместе с кашлем вырывался нервный смех. Фотомастерская, Московский возкзал, поездные проститутки. И еще одна мастерская – только в Москве. Где работал сперва ее муж, а потом туда же устроилась Лиза. Стала заведующей в двадцать пять лет – едва переступив порог мастерской, без диплома фотографа, без опыта работы. «По великому блату» – как сообщил ей Николай. Родители нажали какие-то кнопки и устроили ее туда. А может быть, это старались не родители?
«Я не понимаю только одного – за что их убили? Лизу и Николая? Кто и за что? Лиза звонила тетке в Питер, спрашивала, ехала ли та в поезде. Та даже не стала этого скрывать. Значит, Лиза знала обо всем. Она знала и про то, что Андрей с охотой отдаст Дубовской все свои деньги. Его смерть ее потрясла. Я это видела. Она не могла разыграть такое потрясение. Отправляясь в отпуск, он уволился. Сжег за собой все мосты. Зачем он это сделал? Знал, что Нина теперь свободна, и думал, что может порвать все связи с мастерской, и, возможно, с Дубовской? В поезде он понял, что ошибся. Но эта ложь про Крым… Он никому не сказал, что едет в Питер. Стал бы он это скрывать от Лизы? А если он скрывал это от кого-то еще? Лиза написала, чтобы я ни в коем случае не отдавала кусок пленки на печать в ее мастерскую. Сама она это сделала. Там были снимки Дубовской».
Догадка пришла сама собой – и обожгла ее жаром, как высокая температура. «Они оба боялись кого-то, кто там работал. Кого-то, кто знал Дубовскую. Кто был с ней связан».
Зазвонил телефон. Это была Кристина, с работы. Варя еле смогла выдавить, что сильно простудилась и теперь лежит в постели. Подруга посочувствовала и предложила вечером к ней заехать. Варя знала, на какие жертвы придется пойти подруге – оставить детей одних или взять их с собой. Она сказала, что справится сама, что с ней посидит мама. О своем ночном приключении она не сказала ни слова.
Положив трубку, Варя с трудом села, нашарила тапочки, поплелась на кухню. Покормила кошек, едва следя за тем, что кладет в их пустые миски. Засыпала в их лоток свежий наполнитель. Умылась. Воду она пустила прохладную, чтобы освежить лицо и прийти в себя. Но щеки уже через минуту снова начали полыхать жаром.
Женщина взглянула на себя в зеркало. Больные глаза, потрескавшиеся губы. На батарее возле зеркала висело черное платье – она повесила его сюда, ложась в ванну. «Нужно позвонить маме и попросить денег, – подумала она. – Эти двести рублей нужно обязательно вернуть. И это платье. И забрать мой плащ, с халатом я готова попрощаться, не такая уж эта ценность. И что-то еще я там забыла. О, боже мой, зонтик! Я все время держала его в руке, а когда переодевалась, положила на верхнюю полку, рядом с…»
Ей показалось, что у нее начинается бред. Варя провела пальцами по лбу, снова взглянула в зеркало. Глаза неестественно блестели. «Не может быть, – она облизала пылающие губы. – Мне это сейчас привиделось. Да я даже не смотрела, что там лежало. Там была куча всякого барахла, ведь девицы переодевались. Там этого не было!» Но она сама уже знала, что пытается обмануть себя. Там, на верхней полке купе, куда она уложила свои халат и плащ, действительно лежала куча разной одежды. Потрепанная косметичка, пустая пачка из-под сигарет, массажная щетка, зубья который были забиты светлыми волосами. И длинный зонтик – с деревянной ручкой, в клетчатом чехле.
