Эпилог

Фоторобот, изображавший преступника, скрывавшегося под именем Жаркова Андрея Константиновича, был предъявлен продавщице рыбного отдела небольшого гастронома по улице Руставели. Та вытерла руки, взглянула и ахнула: «Знаю!» Женщину расспросили, и она заявила, что молодой красавец покупает продукты у них в гастрономе… Нет, как его звать, она не знает… И где он живет. Но, наверное, где-то поблизости…

Дальше пошло дело куда веселее. Жаркова опознавали во всех окрестных магазинах, продавщицы ахали и пускались в расспросы. Преступник, несомненно, проживал в этом районе. Оперативная группа готовилась к выезду.

А в доме по Руставели, 15 происходили следующие события. Старуха, жившая напротив Тамары и Делона, принесла им вечером продукты, как и условливались. Позвонила в дверь, не дождалась ответа, недоуменно постояла. Потом заметила, что дверь неплотно прикрыта. Толкнула, дверь отворилась.

– Томочка? – Старуха нерешительно зашла в квартиру. Тут же с диким воплем ей под ноги бросились кошки, толкаясь, протиснулись в щель и исчезли на лестнице.

Старуха потопталась в прихожей, двинулась в угловую комнату, где, как она знала, обычно коротала время Тамара. Из этой комнаты старуха вышла спустя десять минут с перекошенным лицом. Она что-то спрятала в карман своей растянутой старой кофты и, выйдя из квартиры, двинулась вниз – к лейтенанту Федору.

Тот сам открыл дверь. Неприветливо оглядел старуху.

– Ну что? – бросил он.

– Что-что… – забормотала старуха. – Убили их, вот как…

– Да ты что?! – С лейтенанта тут же слетело напускное начальственное спокойствие. – Они там?

– Да ты иди сам посмотри.

– Там открыто?

Лейтенант прикрыл за собой дверь, что-то крикнув жене, и поднялся со старухой на второй этаж. Там он самолично обозрел картину в угловой комнате. Ни к Делону, ни к Тамаре он не притронулся, – и так было ясно, что оба мертвы. Потом посмотрел на старуху.

– Что делать будешь, Федор? – спросила старуха.

– Черт их знает… Заявлять надо…

– А портрет его?

– Что портрет?

– Скажут, что ты с ним в одном доме жил, а портрет не опознал? И почему портрет никому не предъявлял?

– Черт бы их взял, сволочное племя, – сквозь зубы проговорил лейтенант. – У меня из-за них неприятности будут.

– Сильно нагреют?

– Увидим. Давай посмотрим тут… Нет ли чего… – Лейтенант жадно осмотрелся по сторонам. – Шикарно жили, сволочи. – Он кивнул на раззолоченный туалетный столик. Старуха подхватила:

– И то, жили вон как, а мне каждым куском грозили – ты, мол, дармоедка…

– Слушай-ка… – Лейтенант вдруг сощурился на старуху. – Ты говоришь, меня нагреют. А сама-то? Ведь квартира-то на тебя записана?

– Ну так что ж, что на меня? – возмутилась старуха. – Я ее сдавала! Непонятно? Имею право!

– Ладно… – процедил лейтенант. – Посмотрим еще…

– Чего посмотрим-то?

– Если про меня что вякнешь!

– Одурел? – разозлилась старуха. – Ты что мне за начальник? Я ничего противозаконного не делала. Это ты!

– Молчала бы!

– Молчу, – согласилась старуха. – Ну что, смотреть-то будешь?

– Ты у них бывала? Где тут что?

– А я откуда знаю? – Старуха пожала плечами.

– Небось уже пошарила? – Лейтенант пытливо смотрел на нее.

Старуха возмущенно отперлась:

– Ничего не знаю и не шарила нигде! Что я – воровка, что ли, шарить… Ты меня не пугай!

Лейтенант выдвинул ящики столика, заглянул вовнутрь, поворошил…

– Бабские причиндалы… – раздраженно сказал он. – А вот у нее серьги такие были… Аж глазам больно… Эти где? На ней нет.

– А может, украли?

– Украли?

– Ну! Убили-то их не за так, сам подумай! Что им за расчет тут сережки оставлять? У нее еще и кольца были… Да. Гляди – тоже нету… А вещи ценные.

– Вот… – Лейтенант грубо, многоэтажно выругался. – Что теперь делать?

– Заявил бы ты.

– Что уж… Пойду заявлю… Знал бы – не связывался.

– И про меня там много не болтай! – попросила старуха. – Сдавала, мол, квартиру, а сама – бабка дикая, не то что фоторобот, себя в зеркале не признает.

– При чем тут фоторобот, если я его в этом районе вообще не предъявлял… Ах ты!

– Так ты про меня молчи! Я у себя сидеть буду! – Бабка исчезла за дверью.

Лейтенант постоял посреди комнаты, выругался еще раз, глядя на неподвижно лежавшие, уже застывшие тела, пошел к телефону.

Опергруппа, которая прибыла через пятнадцать минут, застала в квартире невероятно мрачного лейтенанта, а на лестничной площадке – невероятно тупую старуху, которая знай себе всплескивала руками и причитала: «Горе-то какое, а?! Вот ведь горе какое?!» Старухе велели идти в свою квартиру и занялись осмотром места преступления. Один из осматривающих угловую комнату внимательнее вглядывался в лицо мертвого мужчины.

– Да это же… Ну-ка взгляни! – Он пригласил напарника посмотреть на труп. – Ну? Узнаешь? Он же в розыске!

– Точно, – узнал тот.

– С Зеленоградской? Вот повезло!

– Уж повезло так повезло… – проворчал первый. – Звони в управление, кто там этим делом занимается…

Старуха сидела у себя в комнате и давала показания зашедшему к ней следователю:

– Нет, ничего за ними не замечала… Квартира-то? А это мне дочка, покойница, оставила… Мы в одном доме жили, вот я и осталась – одинокая, да при двух квартирах. Вот одну и сдаю. Жильцы ничего были, хорошие… Ну, парень немножко беспутный. Но чтоб чего такого… Это там он, что ли, двух мужчин убил? Ни за что бы не поверила… А мать такая приличная, всегда в срок платила. Сколько платила? Да я с них всего сто восемьдесят долларов и брала… Это, по нынешним ценам, знаете, совсем даром! А? Что? Вот эта женщина, что ли? Помню, помню… Что, она тоже в розыске была? Скажите пожалуйста! Да, жила она у них, жила… Невеста ему была, мне мать его говорила. Говорила, что сынок ее страшно любит… Да. А давно – недавно, не знаю, знаю только, что он ее любил. А она его? Этого я знать не могу, она мне душу не открывала. Нет, мне она не нравилась. Стерва есть стерва. И, помяните мое слово, на Зеленоградской она его надоумила такое дело сделать! От мужа избавиться захотелось! А? Ладно, молчу. Где подписаться?

Следователь вздохнул. «История повторяется. Давыдова опять пропала, куда – неизвестно. Два трупа. Ни денег, ни драгоценностей. Что за роковая женщина! И где она теперь? Залегла где-то на дно. Выход только один – искать ее. Ее сестра утонула в пансионате, где она находилась, муж и любовник погибли, теперь погиб и этот красавец вместе с матерью… Уже пять трупов, и все в течение месяца! Чертово дело! И пока не найдем Давыдову, оно не тронется с места!»

Они не нашли ее – ни через неделю, как рассчитывал следователь, ни через месяц. Ирина Алексеевна регулярно звонила следователю, который становился все мрачнее и мрачнее, и пыталась что-то узнать о племяннице. Потом звонить перестала – уж слишком расстраивали ее односложные ответы.

– И хоть бы что-то определенное сказали! – жаловалась она закройщице, которая работала за соседним столом. – А то все время одно твердят: «Ищем. Пока ничего не известно».

– Ищут они, – проворчала ее соседка. – Ждите, Ирина Алексеевна, найдут они! Им до нас дела нет.

– Да ведь дело-то им надо закрыть!

– Ну, так найдут кого-нибудь подходящего и закроют. Попадется кто-нибудь под руку… У меня вот так же племянника чуть не посадили… Чтобы дело закрыть.

– Посадили или не посадили?

– Нет, не посадили. Откупились.

– Ой, Боже мой, – всплеснула руками Ирина Алексеевна. – А если Маринку найдут да к делу захотят притянуть?! Мне и откупиться-то будет нечем!

– Да что ее притягивать, – покосилась соседка. – Она и так уже вляпалась!

– Да не вляпалась она, не вляпалась! – чуть не закричала Ирина Алексеевна. Огромные портновские ножницы угрожающе блеснули у нее в руке. Соседка даже отшатнулась. – Муж ее вляпал!

– Да он при чем?

– Он-то? – Ирина Алексеевна немного успокоилась. – Не знаю, правду сказать. Да только у самой Мариночки никогда таких страшных знакомых не бывало… Ну, так, значит, это он!

– А может, нет!

– А кому еще!

С этими словами женщины отвернулись друг от друга и с новой силой защелкали ножницами. Ирина Алексеевна тяжело вздохнула. «Нет, не увидеть мне больше Мариночки! – думала она, почти не видя ткани, которую кроила, из-за выступивших слез. – Вот и Павел Аркадьевич тоже… Хороша благодарность, нечего сказать! Мариночка его лечила, а он… Наобещал с гору всего, а ничего не сделал! Хотя, может, зря я на человека клевещу. Он же нездоров… Может лежит и встать не может… Что у него там? Невроз! Что бы это было?»

С этими мыслями она вытерла слезы и снова склонилась над тканью.

Мужчина, называвший себя в экстремальных ситуациях Павлом Аркадьевичем, действительно был болен. У него был запой. Дома пить он не мог – жена не позволяла. Он пытался воевать с ней, но все попытки кончались поражением. Она стойко сопротивлялась в ответ на требования отменить «сухой закон», аргументируя это тем, что он себя погубит.

– Ну зачем ты это делаешь? – в отчаянии спрашивала она, снова унюхав, что от него пахло спиртным.

Он только мотнул головой.

– Как ты переменился с тех пор! – продолжала жена. – Ну что тут такого?!

– Что такого?!

– Ну, я все понимаю, ты переживаешь. – Жена умерила свой гнев. – Но ведь ты в безопасности! Димка тебя прикрыл бы, если что! Да ведь и нет ничего! Он же тебе сказал, что все списали на эту Давыдову! А если ты из-за нее угрызаешься, то опять напрасно: где она – это одному Богу известно!

– Помолчи!

– Да сколько я могу молчать! – взорвалась жена. – Ты же себя окончательно погубишь! Думаешь, я не вижу, как ты мучаешься?!

– Да что ты видишь?

– Вижу, что…

– Ничего ты не видишь! Потому что ты их не видела! Потому что не видела, как она меня просила…

– Ты опять про эту бабу?

– Да. Если бы я мог ее забыть…

– Ну постарайся!

Мужчина метнулся к вешалке, сорвал плащ и выскочил из квартиры. Жена метнулась за ним:

– Ты куда?!

– К чертовой матери! – донеслось в ответ.

Она вернулась в квартиру и заплакала.

Через сорок минут он был уже на Бронной, у кафе «Ко-пакобана». «Зачем я сюда приехал? – спросил он себя. – А… Да не все ли равно…» Он запер машину и вошел в кафе. Сел за один из столиков у окна. К нему тут же направилась Маша, энергично подрагивая бедрами. Он встретил ее слабой, вымученной улыбкой.

– Здрасьте! – Ее бюст замер над его головой. – Что опять в наши края? Или опять дело?

– Такое дело, что говорить тошно, Машенька, – выдавил он.

Официантка забеспокоилась:

– Что не так? Я вам, кажется, правильный адрес сказала. Если их там уже нет, так я не виновата.

– Не бойтесь, Машенька, у меня претензий нет.

– А в чем дело?

– Дайте-ка мне лучше коньячку.

– Два раза по сто грамм? – прищурилась Маша.

– Бутылку!

Через несколько минут Маша сервировала столик. Она поставила коньяк, бутерброды и, кокетливо улыбаясь, стала рядом.

– Могу присесть, если не прогоните… Народу совсем нет.

– Садись! – махнул рукой Павел Аркадьевич. – Садись, выпей со мной. Или тебе на работе нельзя?

– Мы не таксисты, – усмехнулась Маша, присаживаясь рядом. – Да и те пьют. Что пьем-то: с горя или с радости?

– С горя, Машуня!

– Так все-таки случилось что?

– Да так… – Павел Аркадьевич сделал неопределенный жест.

– Так не бывает! – внушительно возразила Маша. – А, знаю. С женой поругались?

– Ты откуда знаешь, что я женат?

– На лбу написано… – Маша вздохнула. – Да шучу, не бойтесь… Чистый у вас лоб. Просто все приличные мужики давно расхватаны. Прямо жуть какая-то! Будто так и родятся – с обручальным кольцом на пальце!

Павел Аркадьевич посмотрел на свою руку и убрал ее под стол. Выпил, налил еще себе и Маше. Та не отрываясь смотрела на него.

– Да вы не горюйте, – успокоила она его. – Из-за чего поругались-то?

– Да так…

– Ну вот, опять двадцать пять! – рассердилась Маша. – Да ладно, не мое это дело. Чего лезть.

– Не обижайся! – уже немного осоловев, попросил он ее.

– Наше дело незамужнее – нам обижаться ни к чему… – Маша вздохнула. – Ну, не сидите бирюком! Не выгнала же она вас из дому?

– Нет. Да только мне в этот дом возвращаться неохота.

Маша поиграла глазами.

– Так куда же вы теперь?

– А… Куда захочу.

– Минутку! – Она поднялась обслужить посетителей, севших за соседний столик.

Павел Аркадьевич обвел взглядом кафе.

За соседними столиками хлопотала другая официантка – здоровенная рыжая бабища с испитым лицом. «Это с ней Любка говорила, – подумал он. – Лучше бы не говорила. Лучше бы не видеть мне этих денег! Как же мне теперь жить!»

Маша вернулась.

– Вот, всегда так! – недовольно сказала она. – Только соберешься с приличным человеком поговорить, как они сразу откуда-то набегают! Что за люди, честное слово!

– Маша, – хрипло сказал он.

– Чего? – все еще раздраженно откликнулась она.

– Не поехать ли нам куда-нибудь? Хоть посидим по-человечески? А то тебя все время отрывают.

Маша хлопнула несколько раз накрашенными ресницами.

– А чего это куда-то? – просто сказала она. – У меня хата свободная.

– Ну, хорошо… – Павел Аркадьевич почувствовал одновременно гадливость и облегчение. «Умирать, так с музыкой!» – подумал он.

А Маша щебетала:

– Я в полпятого освобожусь. Вы как, подождете здесь или поедете куда?

– Я тут посижу.

– Ну и ладненько! – Маша быстро встала из-за стола. – Вон их сколько уже набежало. А вы смотрите не обманите!

Она погрозила пальчиком. Павел Аркадьевич жалко усмехнулся. «Чем хуже, тем лучше! – подумал он. – Пропадай все пропадом!» Он сидел за столиком до половины пятого. Маша выбежала к нему из служебного помещения, уже переодевшись в «вольное» платье, и они вместе вышли из кафе.

Расследование четырех убийств в квартире Вадима Люблянского закончилось, не успев как следует начаться. Горничная успела побывать у следователя всего раз. Она сообщила, что служила у Люблянского чуть больше года. О его деятельности ничего не знала. Никого из людей, лежавших на полу рядом с ним, раньше не видела. Пришла убирать квартиру утром, и ей никто не открыл. Пришла на другой день – опять никого. Почему не вошла с черного входа? А она не знала, что этот вход открыт. Откуда ей было знать? Женщины? Да, жила у него одна. Кто такая? А она с ней не была знакома. Вообще не общалась. Ее дело – прибраться, купить продукты. Что же еще? Больше ее не трогали, потому что дело было прекращено.

Те, кто прекратил его, провели небольшое собственное расследование. Тайник Люблянского в одном из книжных шкафов сохранился в целости – около девяти килограммов золота в слитках, инструменты для ювелирного производства, некоторые документы. На сукне, покрывавшем стол, сохранились записи, сделанные рукой Люблянского. Клиент, судя по этим записям, проиграл в тот роковой вечер огромную сумму. Возникал вопрос: явилось ли именно это поводом для завязавшейся перестрелки, или клиента уязвил сам факт присутствия шулеров? Обе причины годились. Клиента никто не видел, кроме тех, кто погиб. Люблянского похоронили – скромно, без шумихи. Его бывшая любовница – Светлана Мажникова, которую нашли у ее матери, отвечала на все вопросы спокойно, ничего не скрывая. Да, он прогнал ее. Да она и сама готовилась уйти. Был один скандал… Она его описывать не будет. Это слишком тяжело для нее. Она не знает, кто мог его убить. Не представляет себе. Мажникова зарыдала, и те, кто ее расспрашивал, в смущении удалились, посоветовав ей на прощанье молчать обо всем случившемся и о том, что было ее жизнью последние два года. Мажникова заявила, что забыть обо всем – ее самая горячая мечта. Больше она ничего не хочет. Ничего не знает. Ничего никому не скажет. Она снова заплакала, уже тише.

Было еще два мелких события, имевших отношение ко всему случившемуся. Одно из них – букет цветов, появившийся на могиле Никифорова в Екатеринбурге, на Широкореченском кладбище. Его принесла какая-то женщина, приехавшая в сумерки, так что сторож толком ее не разглядел. Позже, после того как женщина уехала, он заметил, обходя мемориальную аллею, что на одной из черных мемориальных плит шевелится на ветру букет роз. Он удивился, так как прекрасно помнил, что на этой могиле никогда не бывало цветов. Впрочем, больше они там не появлялись, и он скоро забыл об этом маленьком происшествии.

Второе событие произошло в Москве, в одном из ювелирных магазинов. Старушка, одетая весьма скромно, принесла на оценку удивительной красоты серьги – бриллиантовые, с сапфирами, и несколько колец. Оценщица сразу заметила уникальность изделий, точно когда-то сделанных на заказ, и назвала скромной старушке заниженную сумму. «Но…» – попробовала было возразить та. «Деньги получите завтра, – пообещала, перебив ее, оценщица. – А то будете ждать несколько месяцев… Да и вопросы зададут всякие…» Старушка торопливо согласилась. На другой день она получила деньги и удалилась к себе на Руставели, 15.

Октябрьское солнце низко стояло над Дубаями. Близился вечер. По одному из проспектов Дейры шла молодая женщина в темных очках. Она заходила в магазины, иногда – просто чтобы осмотреться и поторговаться с крикливыми индусами и улыбчивыми маленькими филиппинками, по сравнению с которыми казалась просто великаншей. Иногда делала мелкие покупки – духи, помаду, пачку сигарет. И снова выходила на улицу, улыбаясь неизвестно чему, шла дальше, ступая по лужам, натекшим на тротуары от кондиционеров, разглядывая витрины, теряясь в толпе. Наконец, купила два пакета апельсинового сока, поймала машину и попросила на ломаном английском отвезти ее на пляж.

Зеленые лужайки, отделяющие берег моря от города, остались позади. Она вышла, расплатилась и пошла по берегу, усыпанному розовыми ракушками. Очки сняла, выискивая взглядом кого-то. И нашла. На берегу, у линии прибоя, сидела девушка в белых длинных шортах, синей блузке и темных очках. Светлые серебристые волосы она собрала сзади в пучок, намокший от морской воды. Заслышав хруст ракушек, обернулась.

– Я так и знала, что ты еще здесь, – сказала подошедшая женщина и протянула подруге пакет сока.

– Мерси, – девушка вскрыла пакет, сунула туда соломинку и принялась тянуть сок. Они помолчали.

– Свет, почему ты не хочешь прогуляться? – Марина опустилась рядом с ней на ракушки, пытаясь усесться так, чтобы они ее не слишком кололи.

– Неохота.

– Как лечащий врач, приказываю встряхнуться и идти со мной! – рассмеялась Марина.

– Как пациент – отказываюсь.

– Но почему?

Света булькнула соломинкой и вытащила ее изо рта.

– Комментирую: мне и тут неплохо.

– Но зачем же мы приехали? – жалобно сказала Марина.

– Не знаю.

– Зато я знаю! – с жаром заявила Марина. – Чтобы снова почувствовать себя людьми! Людьми, а не крысами, запертыми к клетке!

– А я чувствую себя… Вполне человеком.

– А я чувствую, что ты себя не так чувствуешь.

Света вздохнула:

– Ей-богу, что уж такого примечательного? Ну зачем мне шататься и обозревать шейхов?! Вчера, кстати, видела ужасно толстого…

– А… – Марина припомнила и рассмеялась. – Это тот, с маленькой девочкой?

– С женой, понятное дело. – Света вздохнула. – Не понимаю, почему это такие здоровенные дяденьки без ума от мышек…

– Пойми их, мужчин.

Марина закурила.

– А ведь здесь не только арабы… – лукаво заметила она.

– А кто еще? Индусы?

– Здесь и русские есть.

– А… Это в нашей гостинице…

– Ну да. Я, между прочим, познакомилась тут с одним.

– Скоро ты оправилась! – усмехнулась Света.

– Ну, не смейся. – Марина тоже улыбнулась. – Хотя это действительно смешно.

– Смешно?

– Ну да. Это было вчера вечером. Ты уже спала. Когда, кстати, ты выпьешь эти «дозволенные для ввоза в страну» литр водки и два литра вина?

– Выпью, – пообещала Света. – Всему есть конец.

– А я-то надеялась, что здесь ты будешь меньше пить. Все-таки «сухой закон»!

– Есть люди, которым закон не писан. – Света горько засмеялась. – Большие шишки, бандиты и брошенные женщины.

– Свет…

– Так что было, когда я уснула?

– Представь! – Марина оживилась. – В нашу дверь постучали. Открываю – думала, портье, – а это сосед, из нашей же группы. Такой весьма ничего.

– Блондин? – промурлыкала Света.

– Скорее рыжий. Плечи, глаза, челюсть – все при нем. Ничего дома не забыл. И вот этот рыжий говорит мне: «Пардон, мадам, я совершено не знаю английского!» Я ему: «Я тоже не знаю. А зачем вам его знать в пол-первого ночи?» А он говорит: «У меня слишком сильно работает кондиционер, невозможно в комнате оставаться – такой ледник…»

– Повод для знакомства, – лениво заметила Света.

– Может, и повод, только он не соврал. Кондиционер у него действительно пахал как зверь, и в комнате был Северный полюс.

– Ты что, к нему в комнату ходила?

– Ну, заглянула… – оправдывалась Марина. – А он мне говорит: «Как сказать по-английски, что кондиционер надо выключить?» Я подумала-подумала и говорю: «Скажите „кондишн финиш“. Он обрадовался и позвонил портье. „Кондишн финиш!“ – говорит. Не прошло и минуты – бежит портье, маленький такой филиппинец. „Кондишн финиш?“ – кричит. „Йес“, – говорит красавец. Тот бросается к кондиционеру, и тут до меня доходит, что портье подумал, что кондиционер вообще испортился. Это же у них самая страшная катастрофа.

– И чем закончилась эта идиотская история?

– История в самом деле идиотская. – Марина вздохнула. – Портье сделал что-то такое с его кондиционером, а этот красавец постоял-постоял да и говорит: «Пока в этой комнате можно будет спать, битый час пройдет. Может, согласитесь со мною этот час убить? Посидим в баре?»

– Ну а ты, конечно, согласилась.

– Не буду отрицать.

– А дальше?

– Дальше… – И она про себя припомнила остаток вечера.

…Они сидели в баре, ели салат из фруктов, и Борис – так звали ее нового знакомого, распинался перед ней. Она не знала, что было тому причиной – ее прическа, еще носившая следы стараний Тамары, посвежевшее, округлившееся лицо или просто курортная любовная лихорадка, охватывающая людей далеко от дома. Она курила, попивала сок и слушала Борисовы комплименты.

– Вы здесь на отдыхе? – спросил он ее первым делом.

– Да.

– Из Москвы?

– Да, вырвались, знаете ли… А там сейчас такая слякоть…

– Ох, я бы тоже отдохнул… – вздохнул Борис. – Так все надоело.

– О чем вы?

– Да эти поездки… Туда-сюда… Никак они не кончатся.

– Часто бываете здесь?

– Да, довольно-таки часто… Иногда раз в месяц, а иногда – и два раза…

– А, так вы в коммерции?

– Точно.

– Тогда вам, конечно, не до здешних красот… – Она лукаво улыбнулась.

– Да, какие уж тут красоты! Вообще все это становится опасно…

– Почему же?

– Представьте, Марина! – Он говорил взахлеб, видно, давно искал случая с кем-то поделиться. – Была у меня одна знакомая. Очень хорошая знакомая. Она тоже занималась коммерцией, ездила сюда.

– Чем же она занималась?

– А, косметикой, – махнул рукой Борис.

– Надо же… – удивилась Марина. – И что дальше?

– Да ужас что! – вздохнул Борис. – Убили ее. Говорят, родная сестра. Из-за денег.

Марина похолодела.

– Я, собственно, из третьих рук узнал. – Борис поудобнее устроился на высоком стульчике и отхлебнул сока. – Один мой знакомый, который знал, что я…

– Что вы? – Марина так и подалась вперед.

Борис засмеялся – смущенно и одновременно самодовольно.

– Ну, когда-то мы с Леной были близки… Он видел нас тут.

– Так ее Леной звали? – Марина поджала губы. «А ведь я это и ожидала услышать, – подумала она. – Кого ни ткни – все были с ней „близки“!»

– Что же дальше? – подбодрила она его.

– Ну вот, этот мой знакомый хотел узнать, не собирается ли она ехать в Эмираты. Звонил-звонил… А ее все нет. И был у него телефон ее тетки…

– Скажите, – перебила его Марина. – Раз у него был телефон тетки, так он, наверное, тоже был с Леной довольно-таки близок?

– Да, признаться. – Борис несколько смутился. – Вам не нравится вся эта история?

Видимо, он заметил, что Марина слегка поморщилась.

– История как история… – Она пожала плечами. – Рассказывайте!

– Ну вот. И тетка ему рассказала, что, оказывается, Лена утонула еще в конце августа. А утопила ее родная сестра.

– Это тетка так считает?

– Да нет, тетка как раз защищала эту сестру… Не помню, как ее звали… Тетка говорила, что следствие так считает. И представьте себе, сначала никто ничего не подозревал! Утонула так утонула. А потом все и завертелось. Сестричка ее убила собственного мужа, потом любовника…

– Это тетка так считает или следствие? – снова уточнила Марина. На душе у нее стало нехорошо. «Бедная Ирина Алексеевна, – подумала она. – Она ведь ничего не знает… А сказать ей нельзя! Уж очень она прямая. Всем разболтает, потащит меня к следователю: вот она, невинная племянница! А тогда конец мне…»

– Это следствие, – вновь успокоил ее Борис. – Тетка племянницу защищает.

– А дальше?

– А дальше тетка сказала, что та убила еще двух человек.

– Что же это за люди? – Марина не находила себе места. «Ну вот, на меня уже чужие преступления начинают навешивать! – подумала она. – Мало мне своих… Так я и знала. Ну как при таких обстоятельствах появляться на свет?!»

– А это еще один ее любовник… Тетка говорит – какой-то бандит. Она его не опознала, хотя ей показывали фотографию… И еще баба – его мать.

– Мать бандита? И сам бандит? – До Марины постепенно дошло, кто это может быть. – А их-то за что убила эта роковая женщина?!

– Тоже из-за денег, наверное… – Борис вздохнул: – Ну вот и спрашивается: кому после этого верить? Родные убивают… Все из-за денег!

– Действительно, – рассеянно подтвердила Марина. В голове у нее все перепуталось, и виноват в этом был, конечно, не сок, который она пила. «Пойду наверх и приложусь к Светкиной бутылочке… – подумала она. – Не прояснит голову, так хоть затуманит…»

Она сползла со стульчика.

– Я, пожалуй, пойду, – кивнула она собеседнику, – в сон клонит. Да и ваш номер, наверное, уже нагрелся.

Борис был явно разочарован.

– А может, посидели бы еще, – попробовал он заикнуться, но та покачала головой.

«Знал бы ты, что ужасная женщина, про которую ты рассказывал, – я! – подумала она. – Тогда точно „кондишн финиш“. Конец».

– Может быть, завтра? – спросил он, подымаясь вместе с ней в лифте. – Вы ведь впервые здесь, в Дубаях?

– Впервые.

– В старый город съездили бы… Там очень красиво… Дичь совершенная, но красиво… А? Марина?

– Посмотрим, – сказала она, расставаясь с ним у дверей своего номера. – Там будет видно…

…Марина смотрела на море.

– Ну что же ты молчишь? – подняла глаза Света. – Ведь было же что-то еще?

– Да… Так…

– Держу пари, что он захотел с тобой встретиться?

– Ты выиграла.

– Хоть тут выиграла, – Света бросила в воду горсть ракушек, посмотрела, как они тонут. – Так что же, назначил он тебе встречу?

– Да. В одном филиппинском ресторанчике, неподалеку от гостиницы.

– Придешь?

Марина, задумавшись, посмотрела на море, где слышались крики купальщиков.

– Я, пожалуй, тоже искупнусь, – решила она и принялась стягивать платье.

– Так ты не сказала – пойдешь или нет?

– Да нет уж… – Марина, входя в воду, обернулась и засмеялась через плечо. – Хватит!