Глава 29
Стасика доставили в Москву обыкновенным пассажирским рейсом. Его сопровождали одинаковые, точно однояйцовые близнецы, сотрудники правоохранительных органов в одинаковых же костюмах и очках и со стрижками, сделанными явно одной и той же рукой по стандарту. Эти ребята были предельно вежливы с ним. Они были так любезны, что в самолете прикрыли курткой его руки, скованные наручниками, — чтобы не привлекать удивленные взгляды пассажиров.
В столице милицейский «уазик» с зарешеченными окнами доставил Станислава в изолятор временного содержания «Петры». Через несколько часов неудачливый «медвежатник» уже сидел перед следователем, который предъявил ему обвинение по 272-й статье УК РФ («Неправомерный доступ к компьютерной информации»), часть вторая. Этот следователь как две капли был похож на тех однояйцовых, которые взяли его в «Капитал-банке». Он подкрепил обвинение протоколами технических служб ФСБ и ФАПСИ и показаниями задержанного Артема Тер-Карапетянца, который признался в существовании организованной группы из двух человек и в факте перевода денег на личные счета в иностранный банк.
Оказалось, что попытка проникнуть в банковский сервер была зарегистрирована уже на начальном этапе работы. Сыщики же только того и ждали, когда вся сумма уйдет за рубеж, чтобы инкриминировать задержанным хищение средств в особо крупных размерах и засадить их на полную катушку. После исчезновения хаспа из «Прима-банка» они несколько недель подкарауливали преступников, ожидая проникновения в компьютерную сеть. И дождались.
— Но меня в тот момент даже не было в той квартире! — слабо оправдывался Стасик, стараясь облегчить себе приговор.
— Зато вы были в латвийском банке и попытались перевести украденную сумму в Сент-Люсию, — парировал следователь и монотонным голосом принялся зачитывать ему соответствующую выдержку из Уголовного кодекса. До сознания Стасика доносились обрывочные фразы: «…деяние, совершенное группой лиц по предварительному сговору или организованной группой… наказывается штрафом в размере от пятисот до восьмисот минимальных окладов… либо арестом на срок от трех до шести месяцев, либо лишением свободы на срок до пяти лет…»
— До пяти лет! — ахнул Станислав и обреченно опустил голову.
— Суд учтет вашу добровольную помощь следствию, — внимательно заглядывая ему в глаза, промолвил следователь. — Но к вам еще есть кое-какие вопросы у представителей областной прокуратуры… По поводу кражи электронного ключа из «Прима-банка» гражданкой Катасоновой и связанной с кражей ее гибелью. И нам неясно, почему, имея электронный ключ, вы при взломе не воспользовались им…
— Какой-какой ключ? — удивился Стасик. Он знал только автомобильные ключи.
— …А также вопрос по поводу смерти вашей сестры.
— Моей сестры? — удивленно поднял голову Стасик. — Машки, что ли? А что с ней? Она умерла?
— К сожалению…
— Когда, от чего? А, могу предположить… Отравилась наркотиками! Какой-нибудь банальный «передоз»… Этого и следовало ожидать! Рано или поздно это случилось бы.
— У вас есть что-либо сообщить по этому факту? — осведомился следователь.
Чуть помедлив, Станислав отрицательно покачал головой:
— Ничего… Абсолютно ничего!
Я очнулась от резкого аммиачного запаха, бьющего в нос. Стопудовые веки с трудом поднялись. Яркий свет расплывался в глазах молочными потеками. Черные тени таились по бокам. Мало-помалу я смогла различать склоненные надо мной лица.
— Как вы себя чувствуете?
Идиотский вопрос! Я с трудом разжала пересохшие губы:
— Как на том свете…
Отчего-то страшно болело горло.
— Вы помните, что с вами произошло?
«Неужели со мной наконец что-то произошло?» — подумала я и свела брови, напряженно вспоминая. Но память лишь услужливо рисовала луну на коньке крыши, лиловое небо и засыпанный снегом куст калины. Я отрицательно качнула головой.
— На вас напали. Вы помните лицо нападавшего?
— Откуда… — ответила я и просипела через силу: — Я пока не обзавелась глазами на спине…
Врач вновь склонился надо мной… Оказывается, мой крик и лай Стеффи услышали в соседнем доме. Вооружившись двустволкой, хозяин вышел на крыльцо, выстрелил в воздух и спугнул преступника, за что я была ему очень благодарна.
— У вас повреждена гортань, — сказал врач. — Ничего страшного. Мы наложим вам лангетку.
Через несколько минут на мою шею, которая отныне стала казаться мне такой беззащитной и хрупкой, наложили гипс. Я посмотрела на себя в зеркало и осталась довольна — казалось, что на мне надет белый свитер под самый подбородок. Правда, вращать головой я отныне не могла, зато желающие могли бы меня душить совершенно безуспешно.
После этого меня отпустили с миром. Я села в милицейскую машину, и меня с помпой повезли домой, то есть домой к Чипанову.
— Вы первая, кому удалось выдержать нападение Шнурка, — с уважением произнес незнакомый мне темноволосый мужчина лет тридцати, сидевший на переднем сиденье.
— Это был Шнурок? — спросила я, как можно осторожнее вдыхая и выдыхая воздух.
— Да, мы так его прозвали, — отозвался тот. — Работает шнурком или чем-то вроде этого. Может быть, тонкой веревкой. На вашем горле осталась четкая странгуляционная полоса. Мы ее осмотрели, она полностью совпадает со странгуляционными полосами, оставленными на телах предыдущих жертв!
— Приятно слышать, — отозвалась я.
— Характер направления ворсинок и узор плетения говорит о том, что…
— Постойте! — перебила я его. — А где же моя папка?
— Какая папка?
— Ну, папка с компроматом… Протоколы слежки, кассета, мои идеи… Где она?
— Она была с вами?
— Естественно! Я с ней не расставалась ни на секунду!
— Рядом с вашим телом ничего не было обнаружено.
— Спасибо, что не сказали, что рядом с моим трупом, — мрачно пошутила я. — Может быть, кто-нибудь из ваших ребят взял?
— Нет! Мне бы немедленно доложили. Я следователь. Веду это дело.
— Приятно познакомиться, а я жертва… Значит, папку стащил Шнурок. Или тот, кто выдает себя за него. — Я задумалась. Потом захотела повернуть голову и посмотреть в окно, но не смогла, пришлось поворачиваться всем корпусом. Как рыцарь, закованный в латы. — Кажется, я догадываюсь, кто это…
Едва милиция оставила меня в покое, я набрала номер телефона Ненашева. Шеф был дома и наслаждался семейным миром и покоем.
— Можешь меня поздравить, — сказала я. — Он на меня напал.
— Кто?
— Шнурок! — Я лучилась гордостью. — То есть тот, кого называют Шнурком. Я же тебе говорила, что она (или он) метит в меня! Моя система подтвердилась! Один тонкий намек — и спровоцировано нападение.
— Ты жива? — В голосе шефа звучала неприкрытая озабоченность. Как же, потерять единственного ценного работника в фирме — это не шутка!
— А как бы иначе я тебе позвонила? Слушай, он (или она) похитил у меня папку со всеми сведениями. Она знает, что я что-то знаю! И она знает, что я знаю, что она знает! Как пить дать — еще раз попробует совершить на меня нападение!
— Слушай, поберегись, а? Ты же понимаешь, это не шутка!
— Какие уж тут шутки! Послушай, у меня есть один план!
Я вкратце изложила суть дела.
— Может, не надо? — осторожно спросил шеф. — Все-таки опасно… Пусть этим занимается милиция. Все-таки ты не профессионал…
— Я не профессионал?! — произнесла я со всем сарказмом, на который была способна. — Так ты что, отказываешься? Боишься?
— Я? — В голосе шефа звучала неуверенность. — Вообще-то… Но я знаю твое ослиное упрямство и знаю, что если не я, то кто же…
— Тогда жду тебя завтра… И не забудь свой газовый пистолет!
— О’кей, — сказал Михаил. — Буду.
На следующий день я до мельчайших подробностей повторила маршрут предыдущего дня. Мою загипсованную шею изящно прикрывал пушистый платок. Для разгона я посетила местный рынок, поболталась среди торговцев. Там ввязалась в разговор двух каких-то обалдуев, которым с таинственным видом заявила, что убийцу на днях или позже схватят. И что я лично знаю, кто он, то есть она, но никому не скажу! Два подозрительных типа с опаской покосились на меня и быстро зашагали по направлению к выходу.
Потом я еще чуток попетляла по городу, вступая в разговор с кем надо и с кем не надо. Заглянула к местной сплетнице номер 1, библиотекарше. С торжествующим видом сообщила, что никуда не уезжаю, потому что следствие заинтересовано в моей помощи и на сегодняшний вечер мне назначено рандеву со следователем.
— Утром у них какая-то оперативка, — таинственно поведала я.
— Неужели вы действительно что-то знаете? — удивилась старушка.
— И очень много! — бодро ответила я. — Иногда мне даже кажется, что слишком много!
Потом я позвонила Чипанову. Трубку взяла Александра.
— А, это вы! — прошипела она.
— Я! И причем в полном здравии, — дерзко отрапортовала я. — Слышали последние новости?
Жалко, я не видела ее лица, когда рассказывала о произошедшем, зато ее голос открыл мне много. Очень много!
— Его нашли? — напряженно спросила она. В голосе Александры сквозила тревога, только не знаю за кого — за собственную персону или за своего возлюбленного.
— Нет! Но мы с милицией трудимся рука об руку. Скоро мы его поймаем! — И я положила трубку.
Потом я наведалась в местную больничку, покрасовалась там своей гипсовой шеей, пожаловалась на то, что трудно глотать.
— Пройдет! — успокоил меня доктор. — Меньше гулять по ночам надо!
В довершение всего я заглянула в отделение милиции с вопросом, как дела и не нашли ли мою папку. Дела были на том же уровне, а папку не нашли.
— Забегу к вам еще вечером! — пообещала я и двинулась в обратный путь.
Возвращаясь, я заметила неподалеку от дома белую «семерку», припорошенную снегом, — мой верный друг уже занял свой пост.
— Отлично! — прошептала я и вошла в дом.
Наталья Ивановна хлопотала на кухне.
— Вас вчера не было дома, — сказала я, — а меня чуть не убили!
— Неужели? — вежливо осведомилась она, но ее голос не выражал ни удивления, ни сочувствия. — И кто же это был?
— Неизвестно. Пока неизвестно. Зато я раздобыла новые улики против преступника! Завтра я их обнародую. Уж после этого его точно схватят! Точнее, ее…
— Рада за вас! — произнесла она бесцветным голосом. — Но Машу уже не вернешь…
— Зато можно спасти еще нескольких человек!
Домработница не ответила, занявшись посудой. Я заметила, ее сильные руки слегка дрожали.
По мере того как тени деревьев удлинялись и багрово-красное солнце опускалось за синеватую дымку над черным лесом, мой оптимизм постепенно терял свой высокий градус. Вместо него меня затопило жутковатое чувство неуверенности. До начала часа «икс» оставалось не более получаса, а меня пробирала чувствительная дрожь. Я еще никогда в своей жизни так не нервничала, даже на экзаменах!
Чтобы успокоиться, я то и дело подходила к окну, в густом сумраке пытаясь различить светлую машину, сливавшуюся с засыпанным снегом забором. Не могу сказать, что мне от этого становилось легче, но все же… Дверь комнаты была закрыта на замок. В целом доме я была одна — домработница, выполнив свою работу, ушла. Но спасет ли меня замок, даже самый крепкий, если кто-нибудь твердо решился отправить меня к праотцам?
Наступил час «икс». Я оделась, замотала горло шарфом, сунула в карман кухонный нож и спустилась вниз. В доме было тихо, только поскрипывал рассохшийся паркет да еле заметно колыхались занавески на окнах.
К вечеру мороз на улице усилился. Стеффи лениво выползла из будки и ткнулась носом в мою перчатку.
— Хорошая собачка! — произнесла я. — Не забудь залаять, если что!
Мне показалось, что она согласно кивнула.
Затворив за собой калитку, я вышла на улицу. Разворот туловища налево (голова не поворачивалась!) — никого. Направо — тоже пусто. Белая «семерка» стоит в переулке как неживая. «А вдруг Мишка заснул, — испугалась я. — Замерз и заснул!» Однако из соображений конспирации проверить степень его боеготовности я не могла.
Напевая «Вышли мы на дело, я и Рабинович», чтобы успокоить нервы, я двинулась в путь. Параллельно улице над темными домами бежала луна. Кровь африканским там-тамом билась в висках.
«А вдруг Мишка не успеет?» — думала я, двигаясь по направлению к отделению милиции. В этом случае оставалась последняя надежда — на мой громкий голос. Слабо утешала мысль, что в школе у меня была пятерка по пению.
Пройдя квартала два, я прищурилась — навстречу двигалась темная фигура.
Я остановилась. Потом сделала шаг назад. Потом снова шагнула вперед и замерла.
Фигура медленно приближалась. Я стояла как вкопанная, не зная, что делать. Внутри зрело желание развернуться и убежать куда глаза глядят. Но усилием воли я подавила это желание.
— Таня, это вы? — послышался дребезжащий голос.
— Я! — Страх мгновенно ушел, и осталось разочарование.
— А я уж испугалась. — Небольшие черные глаза настороженно блеснули из-под большого оренбургского платка.
— Вам-то чего бояться, — обронила я.
— Ну как чего, времена-то ныне неспокойные! А вы куда идете?
— В милицию, конечно! Ну ладно, я пойду, меня там ждут.
— Постойте! Давайте пойдем вместе, не так страшно…
— Нет, я лучше одна! — И я ускорила шаг.
— Подождите, Таня… Так что же вы все-таки узнали? Это же так интересно!
— Все, что я узнала, при мне. — Я выразительно похлопала себя по карману куртки (там было пусто). — А вам я ничего не скажу! Тайна следствия! До свидания!
— До свидания, — послышался за спиной сдавленный голос.
Я отвернулась и пошла по направлению к отделению милиции, уютно светившемуся окнами. В голове пульсировала только одна тревожная мысль: эта пожилая сплетница, наверное, спугнула настоящего убийцу, и теперь весь мой план летит в тартарары.
Скрип снега, встревоженный лай дворовых собак вдалеке… Я была уже так близко, что видела следы на заснеженном крыльце… И вдруг что-то узкое захлестнуло мою шею. Сильный рывок задрал вверх подбородок. Удавка сдавила жесткие стенки гипсовой лангетки, и стало больно. Я еще не осознала, что произошло, но из горла уже вырвался сдавленный хрип.
Удавка не отпускала, тянула назад, мешала дышать… Я попыталась извернуться, чтобы схватить убийцу за руки, но вместо этого поскользнулась на накатанной дорожке и грохнулась оземь. Падая, боковым углом зрения я увидела: за моей спиной возвышается огромная черная фигура и в ее руках подстреленной птицей бьется чье-то легкое тело.
— Мишка! Держи его! — закричала я, глотнув кислорода. — Хватай!
Из отделения выскочили люди, на ходу расстегивая кобуры.
Я сидела на снегу и, потирая гипсовую шею, счастливо улыбалась.
Все-таки мы поймали его. То есть, конечно, ее!
— Не понимаю, как она решилась на такое? — сказала я, когда подписывала протокол собственного допроса в милиции. — Такая приличная женщина с виду… Зачем ей надо было это делать?
— Ну, зачем ей надо было на вас нападать, это ясно, — сказал следователь, принимая от меня исписанные листы. — Вы же носились по всему городу и кричали, что у вас есть бесценные сведения, которые помогут изобличить преступника. Вот она и испугалась. Решила совместить приятное с полезным. Устранить вас как опасного свидетеля, который много знает, и выполнить свое дело.
— А зачем? — все еще недоумевала я. — Зачем? Целых три жертвы? Она сказала?
— Сказала… Сказала, что захотела испытать то, что испытывал ее сын. И отомстить за него всему женскому роду. Для этого выбирала особ, которые, как ей казалось, вели недостаточно целомудренный образ жизни.
— А кто ее сын?
— Небезызвестный Шнурок. Знаменитый «душитель» девяностых годов, признан невменяемым. Сейчас лечится в спецучреждении.
— А она сама, того… нормальная?
— Вопрос вне моей компетенции. Это выяснит психиатрическая экспертиза.
— Может быть, все же ее целью было ограбление? Трудно все-таки поверить в такое. Вещи потерпевших пропадали же!
— Брала она их просто так, по инерции, а когда началась эта шумиха с поисками преступника, быстро избавилась от них. Выбросила в полынью на реке. Проверить невозможно! Жертв присматривала загодя, рассчитывала все до мелочей, чтобы преступление приписали кому-нибудь другому. Поэтому-то исправно давала показания на Чипанова-младшего, обвиняя его то в одном, то в другом. Придумала, например, что он силой затащил девушку в машину. Уже потом мы отыскали свидетелей, которые опровергли ее показания…
— Чему я рада, так это тому, что Стас оказался совершенно ни при чем. Надеюсь, когда он узнает, что настоящий преступник схвачен, то объявится…
— Вряд ли, — отрицательно качнул головой следователь. — Он, кажется, надолго сел…
— Как «сел»? За что?
— За взлом компьютерной сети банка. Статья предусматривает наказание до пяти лет.
— Стасик — и компьютерная сеть? Невероятно! — Я была поражена.
Чего только не бывает на свете! Стасик совсем не тянул на технически подкованного гиганта мысли. Ну что ж, значит, не судьба нам еще свидеться.
— Знаете, — сказала я, — а я была уверена, что все убийства дело рук женщины! Но подозревала жену хозяина. Думала, ревнует… А все оказалось гораздо проще… Или гораздо сложнее? Значит, Шнурок тоже жил здесь, в Славгороде?
— Нет, до ареста вместе с матерью он жил в столице. Незадолго до того, как его поймали, мать затеяла продажу квартиры и перебралась сюда, чтобы избежать морального прессинга на работе и осуждения соседей. Устроилась работать, жила тихо-мирно, по выходным ездила на свидания к сыну в Тульскую область, никто про нее так ничего толком и не знал. Она не афишировала свою личную жизнь.
— И все же я так и не поняла, зачем она делала это… — задумчиво сказала я. — Этот вопрос еще долго не даст мне покоя. Ну зачем? А?
И правда, зачем?
Иван доживал в четвертом отделении свои последние дни. Он уже знал, что заключение комиссии положительное и на столе завотделением лежит готовое направление для судьи, в котором ему рекомендовано амбулаторное лечение по месту жительства.
— Сообщил твоей матери телеграммой, — сказал Трахиров, снисходительно похлопав больного по плечу. — Жди, завтра приедет! Собирай вещички.
Глаза Ивана обрадованно блеснули, но он постарался подавить свою радость — ведь ему нужно выглядеть тупым и забитым, никто не должен догадаться, что внутри у него еще тлеет живая искра.
В назначенный день с раннего утра, собрав в узелок свои немногие вещи, он сел в холле и уставился на обитую потрепанным дерматином дверь, ожидая, что она распахнется и на пороге возникнет мать со строгим взглядом любящих глаз.
При его появлении собака Найда, сидевшая в коробке, настороженно зарычала и закрыла телом своих щенков. Из пяти кутят нового помета у нее оставалось только два. Еще три, как говорили в отделении, умерли от какой-то неведомой собачьей болезни…
…Наступил полдень. В отделении запахло больничной едой. Иван все еще сидел в холле, аккуратно сложив руки на коленях и опустив глаза. Он ждал…
…Закончился обед. Больные потянулись в палаты…
…Наступил тихий час. Иван сидел в одной и той же позе, но его глаза, разглядывающие узор линолеума, были тревожны.
— Все сидишь? — спросила его нянечка, размазывая шваброй грязную воду у него под ногами. — Ну-ну, жди…
…Тихий час закончился, и больные потянулись в холл к телевизору…
…Наступило время вечерних процедур. Иван все сидел и ждал, и его руки были прилежно сложены на коленях.
— Иди брат, в палату, — посоветовал Трахиров, уходя домой. — Сегодня уж точно не приедет. А Иван все сидел и ждал…
Затем больные стали укладываться спать, и больница наполнилась такими знакомыми вечерними звуками… Он все сидел и ждал.
— Иди ложись, — грубо сказала ему нянечка. — Нечего здесь всю ночь торчать… Сейчас помои вынесу и уж буду двери запирать.
А он все ждал…
…Когда оплывшая фигура нянечки скрылась в коридоре, Иван встал и, сжимая узелок, неслышно прокрался к двери. Отодвинул тяжелый засов, сделал шаг вперед. В лицо ему ударил упругий холодный воздух.
Он закрыл за собой дверь и двинулся вперед — через разрушенный забор, мимо спящей в будке охранницы, через поле, через притихшую деревню. Он шел и не замечал холода, не чувствовал мороза, не понимал бессмысленности своего поступка.
Он шел вперед, навстречу новой жизни.
