Книга: Посмертная маска любви
Назад: Глава 10
Дальше: Глава 12

Глава 11

Сто лет, казалось, я не видел свою подругу и чертовски по ней соскучился. Норд, по всей видимости, также разделял мои чувства — в этом вопросе мы с ним быстро спелись. Когда я целовал Кэтрин, Норд тяжело вздыхал, но тактично отводил глаза, демонстрируя свое непонимание, как можно заниматься подобными глупостями, вместо того чтобы отправиться на кухню и вдоволь насладиться моложавой курицей с прекрасными округлыми формами. Когда же Кэтрин ласково трепала его, теребя густую шесть, он влюбленно облизывал ее лицо огромным шершавым языком и мимоходом косил на меня влажными черными глазами. В его взгляде явственно читалось удовлетворение моим недовольно-ревнивым видом.
Черта с два я дам этой псине возможность отбивать у меня девушку! Посиди-ка ты, дружок, один, пока я буду заниматься устройством своей личной жизни, решил я и направился к Кэтрин с огромным букетом шевелящихся роз, еще влажных от брызг легкого дождя. Они пахли немного тревожно и вместе с тем радостно, предвещая волшебную ночь после долгой разлуки.
Кэтрин благодарно уткнула нос в розовые кущи и пробормотала через лепестки, шипы и стебли:
— Сегодня ты похож на влюбленного.
— Ты считаешь, что в этой роли я глупо выгляжу?
Она рассмеялась:
— Кому везет в любви, не везет во всем остальном… А мне сейчас позарез нужно везение!
Я нахмурился — Кэтрин не считала нужным вводить меня в курс своих дел, а сам я не лез, предпочитая кормиться недомолвками и намеками. Что ж, когда захочет, расскажет сама…
Под легким пеньюаром у нее оказалось великолепное загорелое тело и две белые полоски от купальника…
— Пока я занимался таким привычным для меня делом, как похороны очередного друга, ты, по-моему, времени не теряла, — с грустью произнес я, проводя пальцем по резкой границе загорелой кожи.
Кэтрин приподнялась на локте, насмешливо прищурила свои фиалковые глаза, глядя на мою обиженную физиономию.
— Это входит в мои профессиональные обязанности, Сержи. — Лукавые губы, еще красные и влажные от поцелуев, изогнулись в улыбке. — Это была самая малая и самая приятная часть моей работы. Вот за такие моменты я и люблю ее!
— А за что ты любишь меня? — мрачно выдавил я из себя. — Если, конечно, к твоим чувствам применимо такое расхожее понятие, как любовь.
— За то, что ты настоящий мужчина, из тех, кто не сует нос в чужие дела… Хотя, очевидно, тебе этого безумно хочется. Не так ли, Сержи?
Я промычал в ответ нечто утвердительное.
— И еще за то, что, если я тебя попрошу, ты не откажешься помочь даже в самом рискованном деле, — добавила она, лукаво поглядывая на меня. — Да, Сержи?
— Ну-у… Ну да, вообще-то…
— Я так и знала! — Кэтрин расслабленно вытянулась на кровати, закинув руки за голову. — Должно быть, твои слова означают согласие?
Я немедленно парировал:
— А твои, должно быть, означают просьбу?
— Да, означают, Сержи. — Кэтрин приподнялась на локте, и ее густые черные волосы упали на лицо. Глаза из-под полупрозрачной завесы смотрели ласково и требовательно. — Очень означают.
О, эти милые ошибки в русском языке! Хорошо, если бы Кэтрин никогда не научилась говорить как коренная москвичка, смягчая согласные и грубо акая, — тогда бы ее речь потеряла для меня львиную долю своего обаяния.
Я тяжело вздохнул. Куда мне еще лезть, в какие дебри международного криминала? Я и так уже вляпался по самые помидоры, как говорится… Пять трупов и впереди — неизвестность, что день грядущий нам готовит. Но просьба любимой женщины — закон.
— Что нужно делать? — уныло спросил я.
Перед глазами уже стояла картина: непроходимые подмосковные джунгли, тропические болота среднерусской полосы, тучи злобных комаров — и я с рейнджерской повязкой на голове и пулеметом на плече отправляюсь разнести к чертовой бабушке базу международного синдиката по торговле наркотиками. Вот я проползаю между кочками, утомленный, искусанный комарами, пью воду из лужицы, выслеживаю боевиков наркомафии, застигаю врасплох их боевой отряд и ураганным огнем своего пулемета уничтожаю превосходящие во много раз силы противника…
Но вот я ранен и, истекая кровью, с трудом отползаю в кусты. Кэтрин рыдает надо мной, перевязывая рану на голове своим бюстгальтером, порванным на мелкие кусочки. Она клянет себя за то, что попросила меня о помощи. Я шепчу последние слова: «Прощай, любимая», и ее плачущее лицо постепенно расплывается перед моими глазами. Сознание покидает меня, и я тихо испускаю дух под ближайшей елкой… Чертовски жалко себя!.. Если не ошибаюсь, это будет шестая по счету смерть в нашем коллективе…
— Ты должен всего-навсего пойти в баню. — До меня медленно, как до жирафа, доходили слова Кэтрин. — И положить вот эту штуку, куда я тебе скажу.
На ее ладони лежал какой-то небольшой черный кругляшок, по внешнему виду — колесико от детского самосвала с усиками.
— Что это за блямба? — Я повертел в руках колесико.
— Подслушивающее устройство. Жучок. — Кэтрин положила подбородок на мое плечо и вопросительно уставилась в лицо своими синими «прожекторами».
Я недоуменно молчал. Посещение бани как-то не вписывалось в образ действий бравого рейнджера. Не говоря уже о том, что банные прелести не входят в число удовольствий, коим я привержен. Не вижу ничего замечательного в том, чтобы сначала дать избить себя веником, а потом, рискуя подхватить воспаление легких, шлепнуться в ледяную воду и восторженно орать при этом, как будто тебя кастрируют. К тому же в парной всегда невыносимо жарко и полно голых мужиков неэстетичного вида. Вот женская баня — это я понимаю… Впрочем, я там не был.
— Я бы могла сама, — оправдывалась Кэтрин, — но, понимаешь, я женщина и в мужском обществе могу фигурировать только в определенном качестве…
— В каком? — глупо спросил я и тут же спохватился: — А, ну да… В этом качестве я тебя не пущу туда… Уж лучше я сам…
— Вот видишь. — Кэтрин с облегчением выдохнула. — Я знала, что ты согласишься…
— А зачем тебе это надо? — Лучше бы мне, конечно, не задавать подобных вопросов, но должен же я знать, за какую идею погибну во цвете лет.
Кэтрин посчитала мой вопрос закономерным и согласно кивнула:
— Понимаешь, завтра должна состояться встреча представителей американской мафии и кое-кого из местной братвы, как сейчас называет бандитов пресса. Будут обсуждаться условия транспортировки героина через нашу страну. Через вашу страну, — поправилась она и грустно улыбнулась. — Я так долго здесь работаю, что уже считаю Россию своей страной…
— Я понял, — оборвал я ее, показывая чудеса сообразительности, до которых далеко даже Норду. — И ты хочешь записать их базары на пленку…
— Да, ты очень догадлив, мой русский бой-френд. — Кэтрин осторожно провела пальцем по моей небритой щеке. — Это будет очень ценная информация. Если, конечно, ты сделаешь то, что я тебя прошу.
Я поднялся с постели и начал деловито натягивать рубашку. Нежности закончились, пора уже переходить к делу.
— Когда, где и как?
— Завтра, Калашниковские бани, Малахитовый зал, любой из столиков возле бассейна. Но, честно говоря, я плохо представляю, как тебе удастся туда проникнуть, — там должны в это время готовиться к важной встрече. Разве что через смежный Бирюзовый зал. — Кэтрин озабоченно нахмурила брови. Ее лицо стало жестким и сосредоточенным, как у ее отца на той семейной фотографии на книжной полке.
— Ладно, попробую прорваться, — вздохнул я. — Объясни-ка лучше, как эта штуковина крепится…

 

В шикарной обстановке Калашниковских бань я чувствовал себя глубоко посторонним человеком. В Бирюзовом зале все места, как назло, были забронированы, удалось взять билеты только в Изумрудный зал, на другом конце огромного железобетонного оздоровительного комплекса около МКАД.
Завернувшись в простыню, я уныло сидел на бортике бассейна, тупо уставившись в колыхавшуюся воду. Плавно разрезая смуглым телом голубую гладь, в воде резвился Ринат Максютов, который милостиво согласился разделить со мной адову муку, которая называется отчего-то «русская баня».
Однако Ринат, хотя и не был русским по рождению, по всей видимости, получал истинное наслаждение от водных процедур (причем за мой счет). Он нырял, проплывал под водой метров пять, потом появлялся около противоположного бортика, отфыркиваясь, как морж. От его бурных упражнений дробились отражения статуй в воде и билась о зеленую кафельную стенку мелкая голубая волна. Потягивая холодный джин-тоник, от которого страшно сводило зубы, я тупо размышлял, как мне попасть в Малахитовый зал, и мимоходом пытался оценить художественные и прочие достоинства полуодетых наяд, украшавших собой всю эту пошлую банную экзотику.
— Эй, над чем задумался, Серый? — крикнул мне Ринат. — Айда в парилку, у нас еще полчаса осталось.
— Не, давай уж ты без меня. Мои мозги не выдержат еще раз такого перепада температур и расплавятся, а они мне дороги как память.
— Эх ты, а еще любителем пара назвался… Ну тогда я пошел. — Ринат вылез из бассейна и, шлепая мокрыми пятками, направился в парилку.
— Слушай, Ринат, один вопрос есть. — Мне внезапно пришла в голову идея.
— Валяй!
По мосластой фигуре Рината стекали потоки воды, длинные прямые волосы черными сосульками облепили спину, тонкая шея, жилистая, как у старого петуха, была как будто сплетена из веревок. Я почему-то вспомнил, кто-то мне намекал, что Ринат из девушек и юношей предпочитает последних. Голубой, короче… Это, конечно, его личное дело, но интересно, врут или не врут? Узнать у него самого, что ли?
Но на эту скользкую тему разговор затевать было как-то неудобно, поэтому я ограничился следующим вопросом:
— Ты Артура когда в последний раз видел?
— Когда? — Угольные брови задумчиво сошлись на переносице, напоминая черную чайку. — Не помню… Недели две назад — он ко мне в мастерскую забегал.
— А что ты думаешь о его гибели?
— Что думаю? — Ринат недоуменно пожал плечами. — Думаю, не повезло парню. А что такое?
— А вообще, что ты думаешь? Ну, про Сашку, про Эдика, про Колю?
— Что я могу думать? — нахмурился Ринат. — Всякому свой черед… Как говорится — каждому овощу свой сезон. И вообще, кончай, Серый, мне настроение портить своими дурацкими вопросами. Радуйся, пока твоя очередь не подошла! Я же радуюсь!
— Оно и видно… А я не могу, — вздохнул я и сказал: — Ну, ты идешь в парилку?
— Да, сейчас. — Ринат отжал свои длинные волосы, как выкручивают полотенце при стирке, и попросил: — Ты пока пивка возьми в баре, о’кей?
— Ладно. — Я нехотя поднялся.
Момент для действий казался подходящим, тянуть дальше с заданием Кэтрин было невозможно.
Когда Ринат скрылся за дверью парилки, я вышел в холл, где находились стойка бара и пара столиков. Там можно было узнать, как пройти в Малахитовый зал.
Бармен популярно описал мне дорогу, указывая куда-то в глубину здания острым ножом, которым он только что строгал лимон. Это был противный тип с масленым взглядом черных трусливо бегающих глаз. Жучок больно врезался в мою ладонь — с такой силой я сжимал его, давая выход своему внутреннему напряжению.
Примерно полчаса я добросовестно плутал по коридорам и лестницам. Какой идиот придумал такое количество закоулков, коридорчиков и ответвлений, раздевалок, барных стоек, бассейнов, парилок и саун, тренажерных залов и соляриев, массажных кабинетов и парикмахерских? Хорошо еще, что народу было немного в связи с ранним временем, и я не так сильно мозолил чужие глаза.
Наконец я попал в Малахитовый зал. Мне бы ни за что не догадаться, что он Малахитовый, несмотря на художественно выполненные зеленые разводы на стенках и на наяд в тогах бутылочного цвета около журчащего фонтана в углу. Но на глаза попались прекрасно сервированные столики около мраморного бассейна — очевидно, здесь уже все было готово к приему дорогих гостей.
Прилепить жучок под крышку центрального стола оказалось делом нескольких секунд, и через мгновение, пулей вылетев из Малахитового зала, с колотящимся сердцем я спешил по коридорам в обратном направлении. В этот момент мне, пожалуй, впервые неожиданно пришла в голову разумная мысль о том, что, увы, я не гожусь в шпионы. Ну не доставляет мне удовольствия подобная работа!
Однако задание было выполнено, миссия закончена, можно было сматывать удочки. А Кэтрин, думал я, наверное, сидит сейчас где-то неподалеку и настраивает свой приемник, готовясь записывать переговоры.
Рината в Бирюзовом зале я не нашел — наше время закончилось, и он, очевидно, уже отправился восвояси, удивляясь, куда это я запропастился. Бедолага, не дождался обещанного пива!
Когда я выходил из одной парилки в другую (в ту, которая находится непосредственно на улицах нашего города в разгар летнего сезона), уже начался съезд важных гостей. Я понял это по тому, как быстро меня выпроводили на улицу предупредительные ребята с коротким ежиком на голове и массивными челюстями жвачных животных. Карманы их брюк подозрительно оттопыривались. На стоянке около входа блестели лаком новенькие иномарки с бронированными фарами, пухлые по последней моде, как щеки шестимесячного младенца. Мое внимание привлек огромный зеленый джип, носом стыдливо уткнувшийся в стенку дома. Он напомнил мне очертания одной знакомой тачки, немолодой, но еще очень и очень даже ничего, имевшей одновременно двух спутников жизни, таких же широких, как и ее толстый зад, и превратившейся недавно в груду искореженного железа. «Быстро же близнецы купили себе новую колымагу», — удивился я и поскорее слинял огородами, то и дело ожидая, что за моей спиной раздастся пистолетный выстрел. Если честно, я чувствовал себя дураком. Ну и втянула меня Кэтрин в передрягу, спасибо ей за это огромное!..

 

Мое отвратительное настроение усилила маленькая неприятность — второй день я не мог найти свою любимую зажигалку, подарок знакомого мичмана из Находки. Прелестная была вещица — в форме дракона. Если щелкнуть его хвостом, то из зубастой пасти вырывалось пламя. Мелочь, конечно, но почему-то к мелочам особенно привыкаешь. Самое разумное объяснение, которое я мог себе придумать, — выронил зажигалку в бане, когда раздевался. Или ее свистнули у меня. Сомнения мучали меня — очень уж солидное это заведение, Калашниковские бани, мелочь по карманам небось не тырят. Можно было, конечно, вернуться и поспрашивать у персонала, но инстинкт самосохранения удерживал меня от этого шага.
Вечером после своих банных похождений я позвонил Кэтрин и голосом человека, который только что совершил нечеловеческой силы подвиг, осведомился:
— Ну как?
Я ожидал признания, восхищения, изумленных возгласов, падения ниц, целования стоп и восторженных молитв.
— Никак, — обрубила Кэтрин. Ее голос был как никогда мрачен.
Я удивился:
— Что произошло?
— Ровным счетом ничего. — Речь Кэтрин звучала холодно и зло, как будто я был в чем-то виноват. — Штатная проверка места встречи… Выдрали с мясом и выкинули, наверное.
Я расстроился. Мой героизм вышел пшиком.
— Но ты не расстраивайся. — Голос Кэтрин смягчился. — Я сама виновата, могла бы это предположить… Но ничего, так просто они от нас не уйдут. Вчерашняя встреча все равно не состоялась, кто-то важный не смог вылететь из Штатов из-за урагана Паулина, и, я надеюсь, у нас еще будет шанс взять этих типов на диктофон…
«У нас» — вот что меня насторожило. «У нас» — это означало новый раунд борьбы с международной наркомафией. А если мы продули первый бой, то на какой успех можно рассчитывать еще? Нет, это дружное «у нас» приводило меня в уныние.
Между всеми этими событиями я продолжал выяснять, чем занимался Артур в последний день своей жизни. Из наших в тот день его не видел никто. Впрочем, наших-то осталось всего ничего — Слава Гофман, Ринат, Игорь Копелян и я. Да, еще Антошка Загорский, его я пока не видел. И все ребята клятвенно заверяли меня, что с Артуром сто лет не встречались. Естественно, автоматически исключались близнецы, Слава Толенков и я, как непосредственные участники событий. Конечно, это не снимало с братьев Палей моих личных подозрений в их причастности к смертям друзей. Доказательств у меня не было, но не следователь же я, в самом деле!
Телефон Загорского отозвался надтреснутым голосом столетней бабули. Она надсадно горланила в трубку, стараясь перекричать собственную глухоту:
— Але, але, хто это? Это хто?
На все мои вопросы об Антошке трубка подозрительно скрипела: «Кто это?» — и это были самые членораздельные слова из тех, что удалось от нее услышать. Порученное мне дело требовало личного контакта, и поэтому я не медля отправился к черту на кулички, в Медведково, где и обитал наш гигант мысли Загорский вместе со своей мамой и престарелой бабушкой.
— Отдыхает Антошка-то… В Сочах он… Уж скоро вернется, через неделю приходи, — залпом выпалила столетняя бабулька, подозрительно разглядывая меня в щелку, образованную дверной цепочкой.
— Бабушка, а скажите, никто дня три назад к Антону не заходил? — спросил я для очистки совести. Добиться положительного результата у старушки, которая еще недавно, с десяток лет назад, выглядела деятельной и вполне разумной пожилой леди, казалось нереальным.
— Нету Антошки, тебе говорю, — стояла на своем бабка.
— Да я понимаю. — Я тщетно старался не раздражаться. — Друг к нему не заходил, не помните?
— Друг? Какой друг? А хто тебе нужен?
— Артур. Артур Божко…
— Нет у нас такого!
— Ну, может, помните, такой кудрявый, шустрый такой… Три дня назад… Был он у вас? Ну, помните?..
— А, помню, помню, — оживилась старушка. — Был здесь друг его, к Антошке приходил… И что это наш Тошка вдруг всем понадобился?.. А ты чё же, тоже за чемоданом приехал?
— За чемоданом? — Я удивился.
— Так вот, ключей от дома у меня нет, — не замечая моего изумления, продолжала бабка. — Отдала я их твоему другу, обещал занести вечером. Ищи-свищи его теперь!..
Я старательно переваривал полученные сведения. Шарики в моей черепушке вращались медленно, но верно.
— И чё это Колька свой чемодан в нашем доме хранит? — как будто сама с собой продолжала беседовать старушка. — Чё ему, своей квартиры мало? Ходют теперь, все звонки оборвали…
— Кольки Ломакина чемодан? — До меня доходило очень туго.
— Его, его… Антошка, как уезжал в Сочи, наказал мне ключи от дома ему отдать, чтобы вещи он свои забрал. Я и выдала их вашему Кольке… А он, поганец эдакий, не несет. Вот уж всыплю этому паршивцу! И не посмотрю ни на что! Я его еще пацаненком помню, в коротких штанишках бегал…
— Вы же сказали, что вы ключи Артуру отдали. — Я постепенно начал терять нить разговора.
— Не, не путай меня, Кольке же! Кудрявый такой!
— Да нет, бабушка, кудрявый — это Артур Божко. А Коля Ломакин, наоборот, высокий такой, с небольшой лысиной… Был…
— О-ой, — вздохнула бабка, светя на меня водянисто-голубым глазом из дверной щели. — Не знаю, запутал ты меня совсем. Короче, нет у меня ничего, сами меж собой разбирайтесь. Вот Антошка вернется, с ним выясняй. А я знать ничего не знаю…
Еще битых полчаса я старательно выспрашивал, где находится родовое поместье семьи Загорских и как туда можно проехать, а еще через час уже сидел в дальней электричке, грыз чебурек, источавший пронзительный запах жареных котят, и тупо размышлял над полученными от бабушки Антона сведениями.
К исходу двухчасовой поездки они кое-как систематизировались и утрамбовались в моем мозгу.
Итак, в последний день своей жизни Артур взял у бабки Загорского ключи и отправился за чемоданом, будто бы принадлежащим Кольке, если я правильно понял старушку (такое впечатление, что все люди для нее были на одно лицо). Бабуля поведала, что внучек ее, ныне блаженствующий на берегу Понта Эвксинского, просил выдать ключи лично Ломакину по первому его требованию, что она и сделала ничтоже сумняшеся, вручив их Артуру. Вот и доверяй после этого таким божьим одуванчикам собственные тайны…
Теперь ясно, откуда на спидометре артуровской «Волги» появились лишние триста километров! В последний день своей жизни Артур катался в Воробьянку, за чемоданом Ломакина. Интересно, знал ли он о существовании кейса до посещения квартиры Загорских или догадался об этом после слов словоохотливой бабушки? И что в кейсе было такого важного, что Артур, не раздумывая, помчался за ним в такую даль?
Точно помню, что, когда я подбежал к «Волге» сразу же после столкновения, там уже не было никакого чемодана. Близнецы взять его не могли — мы оказались возле машины одновременно. Толенков? Или кто-то из охраны, например, Шершавый? Нет, эти типы, кажется, настолько послушны своим главарям, что вряд ли осмелились бы заныкать без них что-либо важное. Хотя… Что я могу знать об игре, которую ведет каждый из них? Хотя бы Толенков… Тихий-тихий такой, а в тихом омуте, как известно…

 

Я шел по узкой тропинке, которая вилась по густому лесу, темному и молчаливому, как будто притаившемуся от моих шагов. Косые лучи солнца с трудом проникали сквозь плотную завесу еловых шатров, мох мягко пружинил под ногами, и то и дело около пней мелькали жизнерадостные шляпки развесистых мухоморов.
Дом Загорских я нашел быстро по особой примете, сообщенной мне старушкой, — черной, расщепленной надвое молнией березе. Это было ветхое сооружение с подслеповатыми окнами и заброшенным яблоневым садом. По крайней мере снаружи создавалось впечатление, что здесь никто не жил.
Я перепрыгнул через покосившийся забор и прошел по заросшей дорожке к дому. Скрипучая щелястая дверь послушно отворилась от легкого прикосновения. Сорванный ржавый замок болтался на щеколде. Оглянувшись, я вошел в сени. В нос ударил густой дух нежилого деревенского дома — пахло мышами, сенной трухой и как будто бы гнилой картошкой.
— Эй, есть тут кто? — крикнул я, осторожно ступая по рассохшимся половицам.
На мое приветствие дом отозвался мышиным шорохом и скрипом.
Я вошел в комнату. После яркого света глаза с трудом привыкали к темноте. Лучи солнца едва пробивались в крошечные, не более носового платка, окна. Толстый слой махровой паутины облепил углы. Я споткнулся и чуть не растянулся на полу — около печки были рассыпаны дрова, целая охапка. Какие-то ржавые кастрюли и чайники, незатейливая кухонная утварь, старые вещи, рухлядь — все валялось в живописном беспорядке. Странно, ведь огород около дома выглядит прополотым, ставни на окнах целы, значит, здесь бывают, здесь живут, почему же такой беспорядок в доме?..
Я присел на корточки. Провел пальцем по полу — слой пушистой пыли. Обвел пальцем разломанную раму от картины — сверху слоя пыли нет, а вот на ребре — пожалуйста. А ведь должно быть наоборот, ведь пыль садится на горизонтальные поверхности. Значит, кто-то трогал эти вещи совсем недавно. Кто-то перевернул здесь все вверх дном. Кто это был? Вдруг сам Артур?
Настороженно оглядываясь, я обошел большой неуклюжий стол. Внезапно моя нога потеряла опору и с грохотом провалилась куда-то вниз. Инстинктивно я схватился за край стола и повис в воздухе над черным провалом. Запах гнилой картошки резко усилился. «Погреб», — догадался я. Подтянулся на руках, сел на пол, свесил ноги вниз и задумался. Сейчас бы фонарик или, на худой конец, зажигалку… Как бы пригодился сейчас мой дракончик! Так я и знал, когда вещи внезапно теряются, они сразу же становятся нужны позарез…
Я ощупью пробрался к печке — может быть, удастся найти что-нибудь горючее. Среди вороха щепок для растопки и старых газет руки нашарили нечто, похожее на коробок. Так и есть — спички! Мне чудовищно повезло!
Спички отсырели, и прошло немало времени, пока одна из них, злобно шипя на меня, не изволила загореться. Я зажег от нее газету, потом какие-то щепочки, потом сухие веточки, пока, наконец, не удалось поджечь тряпку, намотанную на полено. С импровизированным факелом я спустился в подпол.
Ноги в ботинках мгновенно ушли в зловонную черную жижу. Чадящее скользкое пламя едва освещало маленькую каморку с испариной на потолке. Огромный сундук, в котором, очевидно, раньше хранились продукты, валялся перевернутый на земле, узкий лаз за ним входил горизонтально в стену. Я просунул руку в черную дыру — оттуда, сердито пискнув, выскочила мышь, испуганно взглянула на меня бусинками глаз и, шустро перебирая лапками, юркнула под сундук.
К моему великому разочарованию, в тайнике ничего обнаружить мне не удалось. Я решил уже вылезать наверх, подошел к стремянке, но ботинок, вымазанный скользкой грязью, неожиданно слетел со ступеньки и попал на что-то острое и твердое, лежащее в грязи. Я нагнулся, преодолевая отвращение и позывы рвоты, погрузил руку в липкую жижу, нащупал это что-то и быстро поднялся наверх. Наверху я обтер тряпкой вещицу и поднес ее к свету.
Это был японский глиняный дракончик — моя зажигалка.
Перерыв дом от подвала до чердака, я ничего более ценного, чем собственная зажигалка, не нашел, наскоро отмылся в бочке с мутной дождевой водой и поспешил на электричку.
Находка из подвала сильно озадачила меня. Что бы это значило? Я смотрел в окно, на убегающие вдаль садовые домики, пригородные платформы и пытался воссоздать в памяти события последних дней. Когда погиб Божко, была ли у меня тогда зажигалка — не помню. Мог ли сам Артур оставить ее в заброшенном доме, когда приехал туда за чемоданом, если она каким-то образом оказалась в его руках? Вряд ли. В последний раз я видел Артура недели за три до гибели, а тогда зажигалка находилась еще у меня, это точно. Помню, мы сидели с Кэтрин на кухне, и она щелкала дракончиком, щуря глаза на голубое пламя…
А если я случайно посеял зажигалку? Но где? В ночном клубе, у близнецов? Тогда кто привез ее в эту Богом забытую Воробьянку? Ну ясно, тот, кто, как и я, искал чемодан… Мои подозрения множились и разрастались. Каждый, буквально каждый из тех, с кем я встречался в последнее время, мог прикарманить моего дракона. А народу за последние дни я перевидал порядочно. Если хотя бы я мог точно сказать, когда дракона у меня не стало… Но, увы…
Если не Артур оставил зажигалку в подвале (в чем в глубине души я не был уверен), это может значить только одно — кто-то параллельно со мной ищет чемодан Ломакина. Так что же все-таки находится в этом виртуальном чемодане? И куда он исчез?
Задумчиво глядя сквозь мутное стекло, я тяжело вздохнул: как в сказке, иду, не знаю куда, ищу, не знаю что… Вспоминая свои хаотические действия в последние дни, мне казалось, что долгое время я гоняюсь за огромной птицей, которая притворяется раненой, припадает на ногу, бестолково взмахивает крыльями, пытаясь взлететь, но, как только я подступаю к ней и пытаюсь схватить блестящий хвост, — перья проскальзывают между пальцев, птица взлетает, хохоча и курлыкая, усаживается на ветке неподалеку и кокетливо ждет, когда я снова приближусь к ней, чтобы в ту же секунду, заворожив меня своей кажущейся доступностью, отлететь, заманивая в глухую непроходимую чащу.
— Я поймаю тебя, проклятая курица, — грозно пообещал я кому-то в темноту, когда за черным стеклом электрички появился освещенный перрон вокзала.
Две девицы опасливо покосились в мою сторону, принимая, очевидно, за тихого идиота. Но даже для идиота я казался себе недостаточно умен. Особенно когда, придя домой, услышал на автоответчике приглушенный страхом и бессилием голос: «Антон погиб… Утонул в море… Как и когда — неизвестно, но, очевидно, это несчастный случай».
«Несчастный случай, несчастный случай…» Я глупо улыбался, глядя в глухую пустоту внутри себя. По моим щекам, кажется, текли слезы.
Назад: Глава 10
Дальше: Глава 12