Глава 18

Как только они вошли в квартиру Димы и поставили на пол чемоданы, он схватил Катю за руку и потащил к телефону.

— Звони! — приказал он. — Звони Ольге!

— Постой… — Она растерянно отняла у него руку. — Что же мне ей сказать?

— Скажи, что вам надо встретиться. Назначь встречу. И не говори, что звонишь от меня, и про парня ничего не говори. Просто назначь встречу.

— Как мне ей объяснить, зачем надо встретиться? — все еще сопротивлялась она. — Знаешь ли, она не слишком была рада меня видеть в прошлый раз… Может отказаться!

— Не откажется! — уверенно сказал Дима. — Все, я набираю номер. Какой номер?

Катя назвала номер телефона, и Дима его набрал. Прослушал гудки и сунул трубку Кате.

— Алло! — быстро сказала она. Ей откликнулся мужской голос. — Позовите, пожалуйста, Олю.

— А кто ее спрашивает?

— Ее подруга. — Катя вслушивалась и чувствовала, что мужчина говорит как-то очень напряженно. — Я у нее была недавно, и нам надо встретиться… Можно ее позвать?

— Ольги нет, — ответил мужчина. — Как ваше имя?

— Катя. — Она сделала большие глаза, глядя на Диму. Тот тоже сделал большие глаза и показал рукой: «Расспрашивай!»

— Катя? — ответил мужчина. — Я не знаю такой среди ее подруг.

— Я ее старая школьная подруга, вы меня не знаете. Но она-то меня знает! А когда ей можно будет позвонить?

— Ольга пропала, — сказал мужчина. — Я ее муж. Ольга пропала два дня назад. Я сам не знаю, где она.

— Боже мой… — пробормотала Катя. — Какой кошмар. Ведь с ней могло что-то случиться…

— Могло, — угрюмо ответил ей мужчина. — А вы не знаете, к кому она могла поехать?

— Как это — к кому? — удивилась Катя. — Разве она должна была к кому-то поехать?

— Не знаю! — в сердцах ответил он. — Я обзвонил всех ее знакомых, в Москве и не в Москве… В Москве у нее вообще мало друзей. Вы знаете сами, мы недавно приехали! И никто ничего о ней не слышал.

— А… В милицию вы заявили?

— Пока нет. Я все-таки думаю, что с ней ничего не случилось.

Катя не нашлась, что ему ответить. Она-то сильно подозревала, что с Олей что-то случилось… Но как сказать об этом ее мужу? Тем более что он сам не слишком-то расположен к откровенности. Она извинилась, сказала, что позвонит еще — вдруг Оля вернется, — и повесила трубку.

— Ну, доигрались мы! — зло сказала она Диме. — Она пропала!

— Как — пропала?!

— Так! Два дня назад! Нет, я не переживу. «У», ты понимаешь, «У»! Он дошел до буквы «У»! Уфимцева! А следующей будет буква «Ф»! Фомина! И мне конец! И я пропаду точно так же, и никто не будет знать… До каких пор это будет продолжаться!

Как ни зла она была, но все же заметила, что Дима сильно побледнел. Он сказал:

— Погоди ее хоронить. Все могло случиться. С мужем у нее отношения были нормальные?

— Что?! Да откуда мне знать! — Но Катя попыталась взять себя в руки и припомнить свой разговор с Олей. — Кажется, из того, что она мне сказала, следовало, что муж ее любит больше, чем она его… Во всяком случае, безумной любви с ее стороны не было. Но это не повод, чтобы так исчезнуть!

— Прекрати истерику! — резко заметил он. — Ты же умная женщина, не сходи с ума… Мало ли почему она могла уйти. Могло быть сто причин. Поссорились, черт их знает, или хахаль завелся… Он заявил в милицию?

— Нет.

— Вот видишь! Значит, что-то предчувствует, знает, почему она могла уйти… Ну а если там сугубо личные причины — тогда что? Так он тебе и сказал, что у них там вышло в постели и почему она ушла. И в милицию не заявил — это ведь тоже доказательство?

— Да ничего я не знаю… — простонала Катя. — Знаю только, что маньяк на свободе… Я сейчас сама позвоню в милицию!

— Не делай глупостей! — Дима отнял у нее трубку и положил на рычаг. — У милиции своих дел хватит. У них есть Шорох, а у нас — никого. Ты даже не знаешь имени того парня.

— Зато я знаю, что он хотел меня убить! И что убиты уже три мои подруги, а четвертая — пропала!

— Эта четвертая не имеет к вам никакого отношения, — заметил Дима. — Жила отдельно, вы не встречались. Пропасть могла по своим собственным причинам. Постой так паниковать! Надо немного потерпеть…

Однако в то время как он уговаривал Катю сохранять спокойствие, сам он был вовсе не спокоен. Глаза блестели, руки подрагивали, вид был нервный и сильно возбужденный. Он полез в шкафчик, достал бутылку коньяку, плеснул себе, налил Кате:

— Выпей и успокойся…

Катя выпила, но не успокоилась. Напротив, заметила ему:

— Ты же сам сходишь с ума, я же тебя знаю! Ну признайся хоть мне, что сходишь с ума! Ты ведь прекрасно понял, что значит это исчезновение! Скоро найдут ее труп! И каков ты будешь после этого! А что ты скажешь, если найдут и мой?!

— Твой не найдут, — ответил он, глядя на свой опустевший стакан.

— Да почему ты так уверен! — закричала она и вцепилась ему в рубашку. — Отвечай! Почему ты так уверен!

Он с трудом оторвал от себя ее руки, подхватил Катю и перетащил ее в комнату. Уложил на диван, она тут же сделала попытку соскочить с него.

— Спокойно! — уговаривал ее Дима. — Да полежи ты смирно! Тебе ничего не грозит!

— Мерзавец! — визжала она. Краем сознания она понимала, что у нее начинается самая настоящая истерика, но остановиться не могла, не находила сил. — Подлец! Почему ты молчишь! Почему ты так уверен?! Говори!

Дима отпустил ее, пошел в прихожую, втащил в комнату чемоданы, раскрыл тот, что принадлежал Кате, и вытащил из кучи смятого тряпья видеокамеру и несколько кассет. Включил видеомагнитофон, вставил кассету, и несколько мгновений спустя на экране появился остров. Дима уселся спиной к Кате, и она видела только его затылок из-за спинки кресла. Как ни странно, такое его поведение успокоило ее больше, чем стакан воды или пощечина. Она замолчала и тоже стала смотреть на экран. Остров покачивался (это камера качалась на плече у Кати). Потом он приблизился, разросся. Над островом тянулась гряда облаков. На берегу бились пальмы — синеватые и черные. Судя по освещению, только что кончился закат, или он еще догорал… Катя сразу вспомнила, что это был за остров. Один из первых островов, который она осмотрела. На нем не было питьевой воды, и расположен он был слишком близко к обитаемым островам. Но сам он был прекрасен. Катя смотрела на него и думала: «Странно, что на экране он выглядит несколько зловеще… Или это настроение у меня такое, что мне все видится таким мрачным? На самом деле он был вовсе не мрачный. Тихий, славный, загадочный… Почему я не могла остаться там…»

Дима быстро просмотрел кассету до конца и наконец обернулся к Кате.

— А где то, что ты выбрала? — спросил он. Катя встала и нашла нужную кассету. Теперь на экране возникли рыбы, мелькающие в прозрачной воде. Потом мелькнул Ричард — он доставал папку с бумагами. Потом — общий вид острова. Дима нажал на «стоп», перекрутил кассету обратно, и на экране снова появился Ричард. Катя поморщилась.

— Больше не на что смотреть? — спросила она. — Ты бы лучше на остров посмотрел. Чудесное место. Родник, огромные цветы, лианы, пляжи, вулкан… Да ты смотри!

Но Дима все еще смотрел на Ричарда.

— Где-то я его видел… — задумчиво произнес он. — Не скажешь — где?

— Господи, где бы тебе его видеть? — удивилась она. — Ты же его видел раньше, еще в Москве! Сам мне рассказывал!

— Нет, это было там, в Джакарте… — возразил Дима. — Очень-очень знакомое лицо… Кроме того, он немного изменился со времен нашей встречи в Москве… Нет, я его видел где-то…

Катя прикусила губу. Она-то знала, где Дима видел Ричарда, — в отеле, когда тот звонил Кате и «вел репортаж» с места событий… И еще — в притоне. Она только пожала плечами и пошла на кухню — заваривать кофе. Дима еще какое-то время смотрел на экран, потом выключил его, тоже встал и пошел следом за ней.

— У Оли есть номер твоего телефона? — спросил он.

— Нет. — Катя возилась с кофеваркой. — У нее вообще нет моих координат.

— Скверно… Значит, она тебе позвонить не может?

— Исключено.

— Да уж… Тогда позвони сейчас ее мужу и оставь наш телефон. Пусть она позвонит тебе, если объявится.

— Если объявится… — горько повторила Катя. — А если она уже мертва?

— А если нет?! Ну, давай, не теряй времени! Звони!

Катя снова набрала номер Оли. На этот раз ей вообще никто не ответил. Она подождала немного, потом положила трубку.

— Ну, вот… — вздохнула она. — Теперь и муж тоже пропал! Кому теперь звонить? Что делать?

На этот вопрос Дима ответить не мог. И видимо, это его серьезно волновало. Он бродил по квартире сам не свой, отказался от ужина и в конце концов прилег отдохнуть в своем кабинете на диване. Звал с собой Катю, но она не пошла. Уснуть ей все равно не удалось бы. Она сидела на кухне рядом с телефоном и в тоске смотрела на него.

Телефон зазвонил только поздно вечером. Она схватила трубку и услышала женский голос.

— Мне Катю, — сказал голос.

— Это я, — напряженно ответила она. — С кем я говорю?

— Это Ольга, — ответили ей. — Катя, ты одна?

— Почти.

— Это как?

— Дима спит. Слушай, Оля, мне столько нужно тебе сказать! Откуда ты звонишь?!

— Не важно: — Оля помялась и вдруг быстро проговорила: — Ты можешь приехать сейчас, прямо сейчас, в центр?

— О Боже… Куда — в центр?

— Я тебе расскажу, только ответь — можешь или нет?

— Могу. — Катя понизила голос: ей показалось, что в кабинете Димы что-то зашуршало. — Оля, ты ушла из дому?

— Я все, все тебе расскажу. Слушай, я буду ждать тебя возле ночного кабака на Большой Грузинской. Я буду в машине. Это белый «Москвич». Подходи и садись в машину. И не говори ему, куда ты поехала. Вообще, постарайся уйти незаметно!

— Хорошо… Да он спит, ничего не слышит. Я приеду, тут не очень далеко… А кстати, как ты узнала мой номер телефона?

— Я его всегда знала, — ответила Оля. — Катя, приезжай быстрей! Я жду!

Катя положила трубку. В тот же миг в коридоре показался Дима. Встрепанный, сонный, он хлопал ресницами и подозрительно смотрел на Катю. Та приняла невинный вид.

— Кто звонил? — спросил Дима, оглядев ее как следует.

— Мама, — ответила она. — Ей плохо. Мне нужно туда ехать. Срочно.

— Я тебя отвезу, — вызвался он. — Заодно познакомимся.

— Не надо, ей может стать еще хуже… Она застенчива и не любит чужих людей. Спи спокойно. Я тебе позвоню от мамы.

— Да я могу и у подъезда, в машине подождать, — возразил он. — Делов-то!

— Я тебе говорю: не надо никуда ехать! — резко сказала Катя. — Оставайся здесь!

Дима молча следил за тем, как Катя переодевалась. Она влезла в джинсы, накинула плащ, взяла зонтик — на улице шел дождь. Больше он не сделал ни одной попытки остановить ее. Она выскочила из квартиры и на Сретенке поймала машину.

Белый «Москвич» был виден издалека. Он стоял возле освещенного входа какого-то ночного ресторана. Катя вышла, сунула водителю деньги и побежала к машине. Оля открыла ей дверцу.

— Забирайся, — скомандовала она. — За тобой никто не следит?

— Да что ты. — Катя оглянулась. — Кому за мной следить?!

— Узнаешь кому… — пробормотала Оля и тоже оглянулась. — Ну, вроде никого… Давай отъедем отсюда и поговорим.

Они отъехали недалеко — Оля затормозила возле дворика, за решеткой которого виднелся маленький садик и детская площадка. Там она велела Кате вылезать. Сама накинула дождевик из розового пластика — ультрамодную вещицу, вылезла следом и заперла машину. Направилась прямо во дворик. Катя шла за ней. Она думала сперва, что Оля поведет ее в дом, но та углубилась в заросли сирени и вывела ее к разваленной беседке. Собственно, от беседки сохранилась только протекающая крыша, да половина лавочки, да еще кусок перил… На эту-то половину лавочки Оля уселась и пригласила Катю сесть рядом:

— Вот теперь мы в безопасности. Я все тебе расскажу. Сперва скажи мне только — ты так ни о чем и не догадалась?

— О чем я должна была догадаться?! — воскликнула Катя. — Слушай, я тебе тоже кое-что скажу! За тобой может быть слежка! Тебя хотят убить!

— Это я знаю… — Оля нервно оглядывалась по сторонам. Но дворик был совершенно пуст. Только дождь, кусты сирени, она и Катя. — А кто меня должен убить — ты знаешь?

— Да. Я его видела. Это маньяк. Все думают, что это наш учитель, но это не он! Или учитель был только сообщником…

— Учитель никем не был.

— Что?! — Катя схватила Олю за руку. Рука была ледяная и мокрая. — Откуда ты знаешь?

— Я, к сожалению, знаю все, только рассказать никому не могу… Учитель никого не убивал. Убивал совсем другой человек… Но тот ли это, на кого ты думаешь? Кто он?

— Да в Индонезии… Я была в Индонезии, и там меня преследовал один парень. Он говорил, что меня убьют. Он…

— Значит, он тебя нашел?

— Нашел, конечно, даже жил со мной рядом, в одном отеле. А ты откуда знаешь про него?

— Я его вообще знаю. Так что же этот парень?

— А ничего… Он пропал. Исчез в каком-то притоне! Дима пытался его выследить, но он от него ускользнул.

— Слава Богу! — воскликнула Оля. — Но почему же он мне не позвонил?! Значит, с ним ничего не случилось?! Скажи, ты сама при этом была?

— Знаешь, мне твои речи непонятны, — протянула Катя. — Ты радуешься, что наш убийца скрылся?!

— Да не убийца, не убийца он, Боже мой! — Оля сжала в кулаках свои разметавшиеся длинные волосы. Подергала их, словно не находя слов, отпустила и сложила руки на коленях. — Он хотел тебя спасти, ты ничего не поняла! Он тебя подозревал, что ты покрываешь убийцу, но он все же хотел тебя спасти! Потому что ты должна была погибнуть! Ничего ты не поняла! Где он пропал?! Как он пропал?! Скажи мне, ты видела, как это случилось?

— Ну, ты меня удивила… Нет, я ничего не видела, все передаю со слов Ричарда…

— Кто это такой?

— Один человек… Мы сотрудничали там, в Джакарте. Видишь ли, когда я поняла, что парень за мной следит, я все рассказала Диме, он туда приехал неизвестно почему… И Дима помчался за парнем. А Ричард помог мне проследить за ними обоими. Но в тот притон, где пропал тот парень, я не ходила. Туда ходил Ричард, и он сказал, что парень вошел в какой-то массажный кабинет со шлюхой и не вышел оттуда, вообще пропал. Там, правда, был еще один выход, но Ричард все же забеспокоился, он сказал — это ему не понравилось. И еще сказал, что скоро туда приедет полиция. Мы не стали ждать полиции и уехали. А Дима ушел оттуда еще раньше.

— А Дима видел этого парня в лицо? — взволнованно спросила Оля.

— Конечно. Я думаю, он его хорошо рассмотрел.

— Тогда все пропало… Какой он дурак! — Оля снова принялась дергать свои волосы. Катя даже испугалась, что та выдерет у себя изрядный клок. — Какой болван! Я ведь его предупреждала: не попадайся ему на глаза, иначе мы все погибнем… Ну, теперь он и меня вычислит.

— Да кто?! — взмолилась Катя. — О ком ты говоришь?!

— Ты еще не поняла?! О Диме!

Катя остолбенело смотрела на нее. А та повернулась к ней, придвинулась ближе, чтобы видеть в полутьме Катино лицо, и громко зашептала:

— Я пока не могу сказать, что это он… Но это он, только мне нужны были доказательства… Ужасно, но я не могу поймать его за руку! Алексей, ты говоришь, пропал? Я ждала его до условленного срока, потом ушла из дому. Иначе Дима мог меня найти и накрыть в собственной квартире. Мужу я ничего не сказала. Он до сих пор не знает, где я… А я нигде! Я и живу-то в таком месте, которое нигде не отмечено… Во всяком случае, никто не подумает, что там можно жить… Три дня не мылась. Я забрала машину у мужа. Без машины мне было бы трудно. Слушай, Катя, тебе тоже нельзя к нему возвращаться! Он знает, что ты уехала?

Катя по-прежнему не могла вымолвить ни слова. Она всматривалась в лицо и глаза Оли, но не видела в них ничего безумного. Усталое лицо, тревожные глаза. И в этих глазах — что там, в глубине? Жалость, страх, затаенное недоверие? Оля полезла в карман дождевика, достала сигареты, закурила, пряча огонь в ладони, огляделась по сторонам и продолжала:

— Теперь мне надо сказать тебе все, иначе ты мне не поверишь. С чего все началось? Боже мой, теперь не знаю… Началось все очень давно, с моей дружбы с Алешей… Нет, с вашей школы… Нет, сама не знаю… Мне кажется, что вся моя жизнь запуталась в этой истории… Одним словом, в первых числах мая, этого мая, я пошла в одну парикмахерскую делать маникюр… Когда я сидела за столиком, то обратила внимание на одну женщину… Эта женщина — парикмахер, стригла кого-то совсем рядом от меня. Я подумала, что эту женщину где-то видела… Кто-то из мастеров окликнул ее: «Ира!» И тут я ее узнала. Это была моя одноклассница, Ира Ардашева. Она тоже посматривала в мою сторону, наверное, тоже начинала меня узнавать… Мне захотелось поговорить с ней… У меня были на то причины. Я потом объясню. Когда маникюр был готов, я встала, подошла к Ире, назвала себя. Она, оказывается, сразу меня узнала. Я попросила ее, чтобы она уделила мне время — поговорить. У нее не было сменщицы, она работала полный день. Мы договорились на обеденный перерыв. Я дождалась ее рядом, в какой-то лагманной или шашлычной, где она всегда ела. И там я спросила ее о Диме. Я повторяю: у меня были причины спрашивать о нем. Ира мне рассказала, что из всего выпуска Дима устроился лучше всех. У него турфирма, он здорово зарабатывает, и ты у него работаешь. Знаешь, то, что ты у него работаешь, явилось для меня полной неожиданностью… И мне это не понравилось… Тогда-то я и стала тебя подозревать…

— О Боже мой, в чем?! — перебила ее Катя. — И вообще, о чем речь? В чем виноват Дима?

— Узнаешь сейчас… Но я с того самого момента думала, что ты все уже знаешь… Оказалось — ничего ты не знаешь, а потому и жива до сих пор… Но теперь он догадается… Я тебя спрашиваю: он знает, что ты ушла из дому?!

— Да, — ответила Катя. — Но я сказала, что поехала к больной матери.

— Он поверил?

— Не знаю… Ему это не понравилось, и он предлагал меня подвезти… Я отказалась, он обиделся…

— Но не поехал за тобой?

— Уверена, что нет… Он очень устал и уже спал, когда ты звонила.

— Это не показатель… — пробормотала Оля и продолжала: — Помнишь ли ты ту контрольную по французскому, последнюю в году?

— Не помню, — честно ответила Катя.

— А почему?

— Как — почему? Не помню, вот и все…

— А я тебе скажу, почему ты ее не помнишь. Ты на ней не была! И я тоже, — сказала Оля. — Вот об этой-то контрольной и зашла речь… Не с моей подачи, тут разговор повела Ира… Мне и в голову не могло бы прийти, как это связано со всем, что случилось после…

— А при чем тут контрольная, на которой мы не были? — спросила Катя. — У меня уже голова не работает! И почему Ира заговорила о ней?

— Потому что именно на этой контрольной Дима формировал свое жизненное кредо, — твердо сказала Оля. — Я вижу, что ты ничего не поняла. Я тебе все объясню. Слава Богу, я пока жива и могу что-то рассказать… А ты знаешь, почему мы одни остались живы?

— Ну, объясни мне, — несколько раздраженно сказала Катя. — Не из-за контрольной, надеюсь?

— Именно из-за нее! Потому мы еще живы, что не были на ней! Обе мы не были! Мы болели: и ты и я… А на контрольной произошло следующее…

Катя закрыла глаза и, слушая Олин голос, вновь увидела свой класс. Беленые стены, портреты французских писателей, шесть парт и тополь за окном. За партами — Дима, Ира, Лена, Лика. Всего четверо. Оли и Кати нет — они больны. Шороха тоже нет — он дал задание и вышел из класса. Это вполне в его манере — уйти на весь урок, дав всем переводить какой-то текст. Вот они все сидят и переводят. А переводят они отрывок из Жоржа Сименона. Из его романа «Грязь на снегу». Сименон очень популярен среди учителей французского. Тексты у него простые, слова встречаются распространенные… Все сидят со своими словарями и трудятся. Речь в тексте идет о том, как какой-то Франц вошел в какой-то дом, где жили старички, которые его воспитывали. Этот самый Франц специально пошел в этот самый дом, чтобы убить их и ограбить. Расчет у него таков: кто заподозрит его, Франца, который любил этих людей, как родителей? Тем более что его родная мать уделяла ему слишком мало времени… Итак, Франц приезжает в тот маленький городок, где живут эти старички, с шофером… Шофер ждет в машине, а Франц входит в дом, убивает старичков и крадет у них коллекцию часов. Скрывается. На этом и закончился текст.

Дима перевел его первый, и вот опять он сидит и вслух диктует всем продолжение. Девочки записывают. Наконец все написали контрольную и теперь сложили листки на стол Шороха, сидят и просто болтают — о том о сем… Дима осуждает Франца. «Он дурак, — говорит Дима. — Не знаю, о чем там дальше шла речь, но я уверен, что Франца поймали». Девочки интересуются — почему он так думает? Дима охотно объясняет. Франц правильно придумал, что пошел в дом к знакомым людям, чтобы их ограбить. Такой наглости никто не ожидал, и на него не подумают. Но вот что он сделал неправильно: во-первых, у него был свидетель — шофер. «Я уверен, что шофер его выдал! — сказал Дима. — Он был возмущен его поведением, хотя сам был подонок! А во-вторых… Во-вторых, Францу просто надо было подставить кого-то вместо себя!» Девочки требуют, чтобы он объяснил — как это можно подставить кого-то вместо себя! Дима на ходу сочиняет и объясняет: он, Дима, если бы он был на месте Франца, сперва навестил бы этот дом, где собрался что-то украсть, вместе с другом. А в друзья взял бы парня попроще, понаивней. Они с другом посидели бы там, а старик… Девочки поправляют Диму: в романе Сименона не старик, а старик и старушка. «Ну, все равно! — говорит Дима. — Старик со старушкой показали бы нам свою коллекцию. Причем они ее показывают всем, кто приходит в дом. Часы там, ордена или монеты… Потом, через некоторое время после нашего визита, кто-то убил бы их… То есть я! Но на меня бы никто не подумал, потому что все это и так доставалось мне согласно завещанию! Ну зачем мне красть то, что и так мне принадлежит?! Тем более и старика я люблю…» Девочки снова его поправляют: «Там не старик, а старик и старушка!» Дима машет рукой: «Один черт! Одним словом, украли то, что по завещанию доставалось мне… А я в стороне! У меня нет свидетелей, у меня хорошее алиби, и я оставил там, в квартире, улики против своего друга… Нашел бы что-нибудь характерное для него… Окурок там или какую-то бумажку… Стали бы подозревать моего приятеля и в конце концов его посадили бы! А сам я… Сам я украл бы тогда как раз то, что для других никакой ценности не представляло, о чем вообще никто не знал, потому что старик никому этого не показывал! А монеты и часы — для отвода глаз! Самое важное — отвести глаза с одного человека на другого, поменять мотив ограбления и убийства и украсть что-то для следствия, а что-то для себя… А коллекцию часов я бы подбросил тому парню! Хрен бы он отвертелся!»

Дима заканчивает свою блистательную речь. Девочки переглядываются, кто-то, кажется Лена Напалкова, возмущается — ей это кажется очень жестоким разговором. Лика весело спрашивает Диму: а что бы он сделал, обокрав квартиру и оставшись в тени? И Дима торжественно отвечает: «Когда я получу деньги, я открою свое дело, разбогатею, женюсь на самой красивой девушке в нашем классе и найду клад!» Все рассмеялись, и тем дело и кончилось. Вошел Шорох и собрал листки с переводом.

— Вот и все, что было сказано и сделано на той контрольной, где мы с тобой не были… — закончила Оля.

— Я вспомнила! — Катя открыла глаза и подняла голову. — Мы же с тобой вместе писали эту контрольную. Одни. После всех. И ты принесла роман Сименона, верно? Чтобы не мучиться с переводом? А Шорох дал нам другой текст, другого автора! Чтобы нам жизнь медом не казалась! Он ведь знал, что нам расскажут, какой был роман! И я видела у тебя этого Сименона! Того самого, который был у тебя в квартире!

— Да, книга пережила все эти годы. Всегда была со мной, — подтвердила Оля. — Сколько раз я могла ее забыть, потерять, выбросить, но все равно она была со мной. И вот, столько лет спустя, мне снова пришлось ее открыть. И то, что я там прочла… Но сейчас ты все узнаешь…

И Оля продолжила рассказ:

— Теперь надо рассказать про Алексея, про Алешу. Если он сейчас жив, у нас есть надежда. Если нет — все мои слова являются голым обвинением. У меня нет живого свидетеля. Кроме того, мне больше не на кого надеяться. Я надеюсь только на то, что он действительно убежал от Димы в том притоне, как ты говоришь. Я буду молиться, чтобы это было так. Ты Алексея видела. Я думаю, что он тебе не слишком понравился.

— Верно, — согласилась Катя. — Уж слишком он сумасшедший!

Оля снова схватила свои волосы и сжала темные густые пряди в кулаках. Похоже, это был ее обычный жест. Она слегка отвернулась, и Катя не видела ее лица.

— Знаешь, ты права. Теперь он очень изменился. Стал таким психованным, нервным, часто бросается на людей, не терпит никакой критики. Но ты мне поверишь, если я скажу, что десять лет назад он был просто замечательным парнем?

— Почему не поверить… — Катя осторожно пожала плечами, поплотнее запахнулась в плащ. Ноги у нее совершенно замерзли — было холодно и все еще шел дождь. Оле было лучше — у нее был капюшон, который можно было накинуть на голову, но она почему-то этого не делала. Время от времени с прогнившей крыши срывались капли и падали на ее склоненную голову. Но она даже не вздрагивала. Голос звучал ровно и спокойно:

— Мы с Алешей учились в одной школе, было много общего: ходили на плавание, оба мечтали быть спелеологами, оба читали одни книги… Дружба была очень старая, очень… Наверное, потому он никогда не видел во мне женщину… Да и времени у него на это не было. Семья была бедная, ему приходилось подрабатывать летом, да и вообще… Много было трудностей. Нас прозвали женихом и невестой, но на самом деле мы дружили, как могли бы дружить два парня или две девчонки… Совершенно без всякой любви. Но какая разница… Может быть, и вышло бы у нас что-то, но судьба распорядилась иначе. Я перешла в другую школу, потому что мы переехали в другой район. Стали реже видеться с Алешей. Я забросила бассейн, реже звонили друг другу. Но все равно не забывали друг о друге… Хоть раз в месяц, но виделись. Ходили в кино, рассказывали, у кого какое горе… У меня самым главным горем была ваша школа. Но я ничего не рассказывала Алеше. Кому охота рассказывать про свои унижения? У Алеши появился какой-то новый друг. Он мне часто рассказывал про него — они ходили в одну секцию по подводному плаванию… У этого друга был очень интересный дедушка. Прославленный спелеолог. Алеша рассказал мне как-то, что друг водил его к дедушке и тот показывал очень интересные коллекции минералов, кораллов и тому подобного… Это было сразу после выпуска. Потом… Потом Алешу отдали под следствие. Этот старик был задушен в своей квартире, задушен и ограблен. Пропали его коллекции… А еще в той квартире были найдены кое-какие улики… Например, билет в бассейн на имя Алеши. Раздавленная жвачка, на которой отпечатался характерный узор его кроссовки. А коллекцию нашли у Алеши. В его доме. Это был ужас! Он ведь не убивал этого старика! Но его друг дал показания: он сказал, что Алеша долго просил привести его к деду в гости (а так и было!). Что Алеша очень заинтересовался коллекцией, просил у деда разрешения прийти еще… И еще вот что… Дверь в ту квартиру не была взломана. Старик сам открыл дверь тому, кто позвонил… Значит, знал того человека. Говорили, что Алеша заранее все продумал. Отпечатки пальцев на двери и замке все были тщательно стерты… Короче, преднамеренное убийство с целью ограбления. Его посадили.

Оля швырнула прочь сигарету, вторую по счету, и сунула руки в карманы. Говорила она теперь очень невыразительным голосом:

— Я не верила, и никто не верил. Алеша держался просто ужасно! Он плакал, кричал, что он не убивал, не мог убить! Но его никто не слушал… Больше я его не видела. Писала письма ему в зону. В одном письме он назвал наконец имя того своего друга. Нет, он ни в чем его не подозревал, его никто ни в чем не подозревал… Этот друг страшно переживал гибель деда. Дед был его единственным близким человеком. У него было алиби, это проверили. Его мать и еще один мужчина показали, что в тот день он был все время дома. Это был Дима, Дима Мищенко. Мой одноклассник. Алеша и раньше называл мне его имя, но фамилию — никогда. И школу, в которой Дима учился, — тоже… Наверное, он сам не знал номера школы. Иначе бы сразу сказал мне, что познакомился с моим одноклассником. Только в зоне написал про это подробно. И тогда мне стало плохо. Понимаешь, ведь я прочла тогда тот отрывок из текста Сименона. Нет, про трепотню Димы я ничего не знала, кто бы мне стал рассказывать! Со мной вообще редко говорили. Но что-то показалось мне таким зловещим, таким странным… И еще, понимаешь, то, что Алеша был невиновен! Уж я-то его хорошо знала! Он не мог убить, никогда в своей жизни не мог! Не был на такое способен…

Оля повернулась к Кате лицом, и та увидела, что щеки подруги блестят от слез. Но не подняла руку, чтобы их вытереть. Катя совсем оцепенела — то ли от того, что услышала, то ли от холода. Оля снова рассказывала, теперь уже не сводя глаз с Кати:

— И все же я не подозревала Диму. Как я могла его подозревать? Я просто предполагала случайное стечение обстоятельств… Билет Алеша мог потерять в квартире, жвачка тоже могла попасться ему под кроссовку… Но вот убил кто-то другой… И самое интересное — его друг, Дима, изо всех сил защищал его на суде! Тоже кричал-плакал! Говорил, что Алеша убить не мог, он в это не верит… И вообще был в истерике… Словом, вел себя очень благородно… Но ни разу ему не написал. Алеша и не ждал от него писем. Как-никак, он сидел за убийство его деда… Он отсидел от звонка до звонка… Вернулся совершенно другим человеком. Сломанным, нервным, озлобленным. Не желал принять от меня помощь. Я его просто на коленях умоляла, чтобы он согласился работать у моего мужа, на хорошей ставке. У Алеши руки золотые… Он и работал, и жил у нас. Но он был совсем другой. Не такой, как раньше… Знаешь, нас обоих сломала несправедливость… Я ведь до вашей школы тоже была не такая. Я была веселая, часто смеялась. А потом я разучилась смеяться. А его сломали эти годы, которые он несправедливо за кого-то отсидел. Сломало сознание, что все его считали убийцей, а он им не был! Поэтому не удивительно, что он тебе не понравился… Никому он больше не нравился. С матерью своей не ужился. И жил какое-то время у нас. Потом снял комнату. Но мужу моему он тоже не понравился. Сперва ничего было, а потом он вдруг стал в чем-то нас подозревать… Но я тебе клянусь! Ничего не было!

— Зачем мне-то клясться… — прошептала Катя. — Все, что ты рассказала, ужасно… Значит, когда Ира выложила тебе всю правду про Димины речи на контрольной, ты поняла, что это был его план? Подставить вместо себя Алешу?

— Да. Я понимаю, что тебя с Димой связывают нежные чувства, но скажи мне: ты в это веришь?

— Это ужасно, но я почему-то верю. — Катя закрыла лицо руками. — Голова раскалывается… Боже мой, неужели это он… Но почему он стал убивать, если это был он?!

— Из-за моей глупости, — тихо ответила Оля. — Послушай меня… В сущности, во всем виновата только я. Мне надо было молчать, похоронить в себе все это и ни одной живой душе не говорить…

И Катя узнала, что она не первая слышит всю эту историю. Тогда, в шашлычной или лагманной, где они с Ирой обедали, где Ира рассказала Оле про контрольную и про богатство Димы, Оля не удержалась и в сердцах рассказала ей все про Алексея… Ира только всплескивала руками и не верила своим ушам. Наконец Оля поняла, что сболтнула лишнее. Спросила между делом, не общается ли Ира с Димой. Узнала, что они общаются. Испугалась. Взяла с Иры слово, что та ничего не расскажет Диме. «В конце концов, — сказала тогда Оля, — все это может быть простым совпадением. Не бери в голову!» Но Ира, видимо, очень даже взяла это в голову, потому что через несколько дней она позвонила Оле (та оставила ей свой телефон) и испуганно сказала, что видела Диму и нечаянно спросила его… Буквально она спросила следующее: «Ну, дедушку ты убил, парня вместо себя подставил, теперь у тебя есть свое дело, ты богат, а когда же ты женишься на Кате и найдешь клад?!» Эффект был потрясающий: Дима побледнел как смерть и чуть не бросился на Иру с кулаками. Та испугалась, потому что думала, что это будет воспринято как шутка. Но Дима не шутил. Он требовал, чтобы та рассказала, откуда взяла, что он кого-то там убил… Но Ира держалась стойко. Ничего про Олю не рассказала, отвертелась от Димы. Сказала только, что вдруг вспомнила про ту контрольную, где Дима развивал перед девчонками свою теорию идеального убийства и ограбления. Дима сказал ей, что она сумасшедшая. Что он тогда просто пошутил. Что Ира сама не знает, что говорит. И еще спросил — почему она только теперь спросила его про контрольную? Ира нагло отвечала: «Просто школа вспомнилась!» На этом Диме пришлось успокоиться. То есть он не успокоился, а, напротив, забеспокоился. Ира прекрасно почувствовала это беспокойство, и оно ей очень не понравилось. И она позвонила Оле. Оля умоляла ее быть осторожней и отречься от своих слов, если Дима еще раз спросит ее об этом. Но, видимо, Ира не успела этого сделать. Оля уезжала из города в командировку вместе с мужем; когда вернулась и позвонила Ире, узнала о ее гибели. И не только о ее гибели. Погибли все девушки, которые были на той роковой контрольной. Кроме Кати и Оли.

— Вот и все, — сказала Оля, снова отводя взгляд от Катиного застывшего лица. — Можешь мне верить, можешь нет…

— Почему же… — У Кати дрожали губы. — Я тебе вполне верю… Но Боже мой… Значит, Дима мне все наврал! Он говорил про своего деда, и говорил, что только дед его любил! И Дима сам мне сказал, что и он любил деда! Так как он мог это сделать! И так хладнокровно. Ему же было всего семнадцать лет!

— Ему было больше, — отозвалась Оля. — Возраст убийц совсем особенный. Иногда они рано достигают своей зрелости.

— Только я никак не могу понять… — Катя вдруг почувствовала, что ее тошнит. Тошнило от волнения, от холода, от запаха табака. Тошнило от всех этих рассказов. Она сглотнула слюну, переждала минуту и снова заговорила: — Я никак не могу понять, почему он убил только тех, кто был на контрольной? Ведь ни Лика, ни Лена ему ничего подобного не говорили! Ничего похожего на то, что ему сказала Ирка!

— А он просто подстраховался, — пояснила Оля. — Не поняла? Он решил — раз Ирка догадалась только потому, что была на контрольной, так почему бы не догадаться и всем остальным? Ведь все они слышали его неосторожный треп!

— А он не мог подумать, что и мы могли знать об этом? — возразила Катя. — Ведь мы все были знакомы! Почему бы девочкам не поделиться таким рассказом Димы? Почему он не боялся, что Ира рассказала о своих предположениях нам всем?

— Тогда ему надо было убить тебя, а тебя он любит, насколько я поняла… А я… Что я? Я всегда была за бортом, всегда вне игры. То, что кто-то мне что-то расскажет или я кому-то что-то скажу, это для него было просто невероятно… Он только не знал, что я могу рассказать. Ведь он понятия не имел, что я знакома с Алешей… На суде он меня видел, но, наверное, подумал, что я пришла из-за него… Или не знаю, что он там подумал… Может, знал, что мы с Алешей из одной школы… Короче, он ведь думал, что я не знаю текста, понимаешь? И не знаю про его болтовню. Даже если бы я знала про историю Алеши, я все равно бы ничего не поняла. А девчонки из класса знали только про текст и его болтовню. Они даже не догадывались, что потом Дима на самом деле кого-то посадил вместо себя… А что касается Алеши… Он знал только свою собственную историю. И Дима, таким образом, мог ничего не бояться! А ты… Ты ведь вообще ничего не знала! Текста у тебя не было, на той контрольной ты не была, про Алешу не слыхала… Так зачем ему тебя убивать, тем более что он тебя любит?

— Что это за любовь такая… — прошептала Катя. Она встала со скамейки и заходила по прогнившим доскам беседки. — Нет, это не любовь… Он ведь мне говорил, что дедушку тоже любил… И это не помешало его убить… Слушай, Оля, не знаю почему, но я тебе верю! Может, это даже дико покажется, что я так сразу поверила, ведь я живу с Димой и столько лет его знаю… И все эти годы он делал мне только самое хорошее… Никогда не причинил зла. И все же я тебе верю… Мне только кажется, что с этим убийством все не так просто для Димы… Знаешь, у него сложная судьба.

— Меня его судьба больше не волнует, — резко ответила Оля. — Я хочу подумать о своей собственной! Мне плевать на Диму и на его страдания! Я все знаю про его мать-шлюху! Видела ее на суде! Он рассказывал про нее Алеше! Алеша ему сочувствовал! Зря! Зря он сочувствовал! Мать — проститутка, сын — убийца и вор! Поделом ему!

— Алеша жалел его?! — резко остановилась Катя. Теперь она стояла прямо под тонкой струйкой воды, льющейся в щель на крыше беседки, но даже не сразу это заметила. — Ох, зря он его жалел! И не потому, что жалеть было не за что! Очень даже было за что его жалеть! А только Дима жалость воспринимал как оскорбление! Всегда! Всю свою жизнь! И только недавно у нас был разговор на эту тему. Он как раз впервые рассказал мне про свою мать и очень просил меня не жалеть его… Есть люди, которые жалости не выносят. Они убить готовы за жалость!

Оля подняла голову, посмотрела на нее. Достала сигареты, чиркнула зажигалкой. Пламя осветило ее лицо — залитое дождем или слезами… Потом в темноте остался только огонек ее сигареты. Оля сказала:

— Он и убил Алешу. Убил сперва один раз, тогда, когда засадил его… И теперь. Я знаю, что он его убил. Где бы Алеша ни был, он дал бы мне знать о себе, если бы был жив. Он молчит. Все сроки давно прошли. Я не знаю, что там видел твой Ричард, когда вошел в притон, но Алеша был мертв. Поверь моему сердцу.

Теперь Катя молчала, ей нечего было сказать. А Оля курила, неторопливо затягиваясь сигаретой, и в этом размеренном движении огонька в темноте было что-то очень страшное. Она молчала, и в какой-то миг Кате вдруг показалось, что Оля исчезла, больше нет ее, остался только этот странный огонек в темноте, который движется сам по себе — то вверх, то вниз…

— Мне осталось рассказать совсем немного… — Оля наконец подала голос. — Как только я узнала про гибель этих девушек, я сразу стала подозревать Диму. Тогда и убийство старика прояснилось. Я все рассказала Алеше. Он хотел поговорить с тобой. И в то же время боялся. Пойми, он думал, с одной стороны, что ты — сообщница Димы. Не могла ты ничего не знать, живя с ним! Или же ты — слепая!

— Я была слепа, — согласилась Катя. — Слушай, так я что — первая пришла к вам?! А вы хотели встретиться со мной, чтобы предупредить меня?! А я… Я пришла и заявила, что опасность миновала… Представляю себе, как ты потешалась надо мной!

— Потешалась? — Оля швырнула сигарету в лужу. — Не то слово. Я ужасалась, твой визит показался мне издевательством. Я не думала тогда, что ты настолько ничего не знаешь, что уверена, что маньяк — это наш учитель французского! Я думала, твой визит — это такая демонстрация перед боем. Что он прислал тебя, чтобы разведать обстановку… И я отвечала тебе, что я ничего не знаю, никого не помню, даже самого Диму!

— Даже книгу! — Катя кивнула ей. — Да, теперь я все поняла. Ты боялась, что я увидела эту книгу, потому что она так тесно связана со всей этой историей…

— Конечно. Я не совладала с собой, выдала себя. И ты решила прочесть эту книгу… Наверное, что-то вспомнила?

— Я все вспомнила только сейчас… Я ведь видела эту книгу только у тебя в руках, когда ты принесла ее на контрольную… Я ее не читала. А откуда ты знаешь, что я стала читать эту книгу?

— Алеша следил за тобой и за Димой. Он сперва думал в чем-то вас уличить. Вас обоих. Но когда он увидел сцену в аэропорту… Дима рвал у тебя книгу, ты ему не давала и вообще казалась такой невинной и напуганной… Он тогда и подумал, что ты не виновата… И еще понял, что Дима стал тебя подозревать. Из-за книги. И понял, что он теперь может тебя убить. Чтобы ты не поняла все и не выдала его. Он мог подумать, что ты знаешь больше, чем ты знала на самом деле. И Дима поехал за тобой. И Алексей тоже поехал… Он сказал мне, что вернется через четыре дня. Но он не вернулся, не позвонил, не дал о себе знать… И я думаю, что все пропало. Раз Дима его видел, он все понял.

— А я еще пожаловалась ему, что ко мне пристает какой-то тип! — Катя снова уселась рядом с Олей. — Что же нам теперь делать?

— Что делать? Я не знаю… Я пока прячусь. Думаю, что теперь он будет и меня подозревать…

— Уже подозревает! Ты знаешь, что, как только мы приехали в Москву, он сразу велел мне звонить тебе и назначать встречу! Причем запретил упоминать его имя!

— Я этому не удивляюсь…

— А я вот чему удивляюсь… Как ты нашла мой телефонный номер?

Оля подняла голову и рассмеялась — как-то глухо, словно издалека:

— Твой номер! Номер Димы! А может быть, телефонный номер старика? Ведь Алеша знал его телефон… И знал, что Дима живет в этой квартире… Дима просто пораньше получил наследство, получил свободу… Свободу от матери. И отнял свободу у Алеши. Вот и все.

— А где ты прячешься?

— На одной старой-престарой даче, за городом. Приехала в Москву специально, чтобы встретиться с тобой. Все поняла, поняла, что ты невиновна. Книга в аэропорту. Вот что тебя выдало. Иначе бы я до сих пор думала о тебе плохо.

— Ты вернешься на дачу?

— Не знаю теперь… А что ты предлагаешь?

— Я предлагаю ехать немедленно к следователю! — твердо сказала Катя. — Он мужик умный, все поймет и предпримет все, что надо. Хватит, самодеятельности! Почему вы сразу не заявили в милицию?

— Это была мысль Алексея… Знаешь, он совсем потерял веру в людей, а уж в милицию тем более… Слишком богатый опыт по этой части. Он помнил время, когда его никто, совершенно никто не хотел слушать. А ведь он мог бы оправдаться! Никто даже не заботился о том, чтобы хорошенько проверить его алиби! Его могли спасти какие-то минуты… Но никто не стал искать эти минуты, никто, никто!

Оля вся тряслась. Катя обняла ее за плечи, почувствовала под пальцами холодную скользкую поверхность дождевика. Оля прижала голову к ее плечу и замолчала. Так они сидели несколько минут, глядя в темноту. Во дворе было совсем безлюдно, и Катя только сейчас заметила, что в домах, окружающих этот двор, не было света. Ей стало жутковато. Она спросила:

— А почему ты меня пригласила именно сюда? Тут же никто не живет… Наверное, какие-то бродяги прячутся… Тут опасно.

— Сюда? — откликнулась Оля, не поднимая головы. — Не знаю… Наверное, потому, что я тут раньше жила. Мы с Алешей жили в одном доме… Вот в том, что напротив. Его назначили под снос, но так и не снесли, просто выселили всех жильцов. И раскидали их по городу. Так разъединились многие судьбы. А ведь я могла бы прожить такую хорошую жизнь в этом доме, в этом дворе, и с Алешей… Знаешь, я тебе одной скажу всю правду. Даже он не знал.

— Я знаю… — Катя погладила ее по голове, ощутила ласку шелковистых волос. — Я все уже знаю. Ты его любила.

Оля ничего не ответила, поймала Катину руку и тихонько пожала ее. Так они и сидели, прижавшись друг к другу, в разрушенной беседке под дождем, в темном пустом дворе. Наконец Катя опомнилась:

— Ну, что же мы будем делать? Давай-ка поедем сейчас не к следователю, тем более что следователь дома, а я его домашнего адреса не знаю. Поедем к моей маме, переночуем там, а рано утром — в управление!

— А Дима возьмет и заявится к твоей маме! Ты же сказала ему, что ты у мамы!

— Ну и что? Адреса-то он не знает! А фамилия у нее не отцовская, не Фомина… В жизни не найдет! Даже по адресной книге!

— Ну, не знаю… Зачем ее обременять? — сомневалась Оля.

— А куда нам ехать? У меня больше нет адресов… Можно было бы к Лене… Но ведь она умерла, а сваливаться на голову ее семье… У меня больше никого нет. Совсем никого. А твои знакомые?

— Я им показала корму, — ответила Оля. — Они ничего про меня не знают. Кстати, мой-то муж не собирается подать в розыск?

— Не собирается. Это очень странно!

— Это не странно. Он думает, что я ушла к Алеше. Знаешь, ты на самом деле права… На дачу ехать — полночи займет, а утром обратно. На улице ночевать, в машине? В гостиницу не примут — прописка московская… А твоя мама нас примет в такую пору?

Катя посмотрела на часы и ахнула — был второй час ночи.

— Знаешь, она пустит, конечно, но надо сперва ей позвонить. Тут есть поблизости автомат?

— Возле ресторана. А куда нам ехать?

— У, далеко! — Катя назвала адрес, и Оля даже присвистнула. — Ты сперва посмотри по карте. Карта есть?

— Карта в машине. Вот что, давай-ка ты иди звони, а я пока разберусь с картой и подберу тебя у ресторана. Я вообще в Москве очень плохо ориентируюсь, но думаю, найдем…

Так они и сделали. Катя пошла к ресторану, а Оля уселась в свою машину, зажгла свет и принялась изучать карту. Изучала она ее долго, Катя за это время успела дойти до автомата, позвонить, разбудить недовольную маму, которая сразу спросила ее: «Что случилось?» — и объяснить, что приедет через час с подругой, им надо переночевать, а больше негде. Мама пустилась в препирания и упреки. Она считала, что Катя так вообще никогда не создаст семью, раз уходит куда-то ночью от Димы… Катя доказала, что семья семье рознь и что есть люди, от которых только и следует уходить. Кончилось тем, что мама велела ей все немедленно рассказать, иначе она не пустит Катю ни с какой там подругой. Катя сказала, что придется ей пустить их, иначе она больше никогда не увидит свою дочь.

— Мама, это не пустые слова, — убеждала она ее. — Мне грозит опасность. Я не могу там ночевать! Нет, ни в коем случае ему не звони! С ним все в порядке, это со мной не в порядке! Не смей ему звонить! А если позвонишь — то убьешь меня! Я все тебе расскажу!

В этот миг она увидела машину Оли. Белый «Москвич» уже подъезжал к ресторану на большой скорости.

Катя сказала маме, что ей пора ехать, повесила трубку и двинулась к машине. Однако Оля, вместо того чтобы затормозить, только прибавила ходу, как показалось Кате, и проскочила мимо, обдав ее брызгами. Катя остановилась в недоумении. Сперва она решила, что Оля где-то подальше развернется, чтобы снова подъехать к ресторану — ведь Катя не знала, в какую им надо сторону… Но Олино лицо, когда машина пронеслась мимо… Оля в тот миг посмотрела на Катю, и как-то странно посмотрела, как будто не понимала, что с ней делается… И проехала мимо, даже не сбавив хода. Катя следила за огнями ее машины. Эти огни все удалялись, приближаясь к оживленному перекрестку… И вдруг там раздался треск, грохот, и огни погасли. Катя на ватных ногах двинулась туда, всматриваясь в то, что делалось впереди, и не веря своим глазам…

Олина машина на полном ходу проскочила красный свет и врезалась в другую машину, которая в этот миг проезжала через перекресток на зеленый… Та, другая машина была многотонным рефрижератором. На белом борту рефрижератора был нарисован знак Черкизовского мясоперерабатывающего комбината. Олина машина врезалась прямо в этот борт. Со стороны могло показаться, что от «Москвича» осталась только задняя часть. Передняя ушла внутрь рефрижератора. Катя подходила все ближе, ближе, ей уже приходилось толкать кого-то, чтобы взглянуть на машины… Движение остановилось, мало-помалу образовывалась пробка — столкновение произошло на середине перекрестка, объехать его было невозможно. Очевидцы галдели. Катя улавливала обрывки слов:

— Проскочила, сука, на красный! Без тормозов!

— Пьяная, наверное…

— Ошизели совсем, как ездят… Чего она не тормозила?! Куда ехала?!

— Милиция, милиция…

Катя двинула кого-то локтем в бок и увидела наконец белый «Москвич» совсем близко. И увидела еще кое-что. Из разодранного бока рефрижератора виднелся смятый, изуродованный нос «Москвича». А там, среди жести, стекла и металла, там виднелся розовый пластиковый дождевик — по последней моде, — откинутая в сторону тонкая рука и как-то неестественно повернутая голова девушки с длинными-длинными, такими живыми волосами.