После памятного вечера в ресторане «Эльдорадо» в жизни Жанны наступил крутой перелом. Настало время забыть все перипетии полуголодного существования и окунуться в жизнь, полную утех и плотских удовольствий.

К тому времени, когда Карел вышел из больницы, Жанна уже вольготно расположилась в только что отстроенном доме, стены которого были отштукатурены ее беленькими ручками, где каждый кирпичик она знала наизусть. Карел едва узнал в этой роскошной девушке с холодным взглядом, который проникал сквозь него, точно он, Карел, был стеклянный, ту девчонку в заляпанной белилами робе, которой он недавно предлагал сто пятьдесят рублей за ночь.

Карел потерял не только свое лицо — после выхода из больницы он представлял собой ужасное зрелище, с розовыми бесформенными пятнами вместо кожи и кусками едва отросших волос на голове. Он потерял большее — работу, доверие шефа, власть. Отныне он никому не был нужен.

Теперь стоило этой девчонке небрежно бросить Калине (Карел слышал это собственными ушами!): «Мне неприятно смотреть на этого урода…» — как бывшего прораба тут же сослали с глаз долой и заставили заниматься ужасно муторным и опасным делом — собирать дань с торговцев на местном рынке. Впрочем, на рынке Карел оказался на своем месте — нагонял на челночников ужас своим изуродованным лицом. Даже у самого Калины Карел теперь вызывал отвращение — во-первых, потому что самым бессовестным образом надул своего шефа, а во-вторых, домогался его девушки…

Про Жанну поползли по городу самые невероятные слухи. Хотя Быковск по сравнению с захолустной Выдрой почти столица, однако и там существовали известные личности, вокруг которых всегда крутилась людская молва. Тете Варе, которая вышла утречком погуторить с соседками возле подъезда, сообщили последние горячие новости: будто бы вчера в ресторане какой-то бандит подарил своей любовнице шубу с бриллиантами, а та от радости танцевала голая на столе.

— Так-таки голая? — изумлялась доверчивая тетя Варя, не подозревая, что речь идет о ее обожаемой племяннице.

— Совершенно! — авторитетно подтверждали свидетельницы, как будто лицезрели все собственными глазами.

А Жанна между тем чувствовала себя как в раю. Шикарные вещи, вкусная еда — все то, чего она была лишена в детстве, появлялось у нее по одному мановению пальчика и с готовностью ложилось к ее ногам. Скучно ей не было: рестораны, пикники с ребятами Калины, с их подругами, которые не могли без скрежета зубовного смотреть на удачливую выскочку, катания на машинах, поездки в столицу «за шмотками» и прочие прелести полууголовной жизни она воспринимала как должное.

Долгое время она ощущала себя королевой небольшого городка и лишь поездки в столицу слегка отрезвили ее. В Москве Калина выглядел не столь круто, как в родном Быковске. Все, что в областном городе казалось последним шиком, в Москве давно считалось безбожно вышедшим из моды и вообще провинциальным. Да и саму Жанну там воспринимали как смазливую провинциалку, которой вечно не хватает денег на что-то стоящее.

У девушки темнело в глазах, когда на просьбу показать какую-либо приглянувшуюся вещь продавщица точно холодной водой обдавала ее ледяным взглядом и бросала в лицо с пренебрежительной усмешкой: «Вряд ли вам это подойдет…» Шикарный «БМВ» Калины в столице казался старой развалюхой, которую гаишники пропускали с презрительным свистом — что с босоты взять!

У Жанны с Калиной установились весьма странные отношения, в которых и для нее самой было много непонятного. Выигрыш ее в ресторане «Эльдорадо» поначалу обернулся большой форой для девушки. Жанна всегда вела себя так, как будто не Калина осчастливил ее, а она сама снизошла до него с некого пьедестала, словно римская матрона, которая позволила любить себя черному рабу. Говорят, что из двух любящих один любит, а другой снисходительно позволяет себя любить, из двух целующихся — один целует, а другой подставляет щеку. Несомненно, Жанна лишь подставляла щеку и позволяла себя любить. По молодости она считала, что так и должно быть, думала, так будет всегда.

Но не все надежды Жанны оправдались — у нее до сих пор не было денег, чтобы открыть собственное дело. Впрочем, слова «собственное дело» постепенно стали для нее странной, недостижимой абстракцией. Теперь она уже и помыслить не могла, что будет метаться с неподъемными баулами по грязным поездам и оттаптывать себе ноги на самом дешевом оптовом рынке столицы. В грезах она представляла себя хозяйкой большого магазина, перед которой служащие испуганно ломают шапки, как крестьяне перед барином, и мчатся со всех ног выполнять ее поручения.

Пока до сих пор все было именно так. Люди, окружавшие «возлюбленного» Жанны, боялись ее немногим меньше, чем самого Калину. Они помнили участь злополучного Карела, которого буквально на днях пырнули ножом приезжие торговцы с Кавказа. Никто не хотел повторить его судьбу. Кроме опьяняющего ощущения силы и богатства, добавился еще наркотический привкус власти, который дурманил голову похлеще шампанского.

Жанна не понимала того, что ее личное благополучие целиком зависит от благополучия ее покровителя и от его отношения к ней. Доброжелатели рассказывали новой фаворитке о судьбе бывших любовниц удачливого бандита — кого-то из них застрелили в случайных перестрелках, кого-то отправили в места не столь отдаленные, сцапав с незарегистрированным оружием, кто-то просто пошел по рукам, спускаясь все ниже и ниже по ступеням социальной лестницы.

Все это ей не грозит, решила Жанна. Калина ее ни за что не бросит, он от нее без ума, а что до остального… Только последних дурочек могут застрелить или спрятать в кутузку. С ней ничего подобного не случится! Однако и Калина не вечный, задумалась она как-то, его могут убить конкуренты, могут посадить в тюрьму, а дом, в котором она живет и который построен ее руками, конфисковать. Что она тогда будет делать? На этот случай не худо было бы иметь кругленькую сумму в загашнике. Тем более, что ее кавалер обещал ей это еще несколько месяцев назад, в ресторане. Множество свидетелей могут подтвердить данное ей обещание.

Жанна несколько раз принималась заводить разговор о деньгах, но Калина только смеялся, быстро переходя к комплиментам, объятиям и поцелуям.

— Ты обещал мне! — визжала Жанна, хватаясь за испытанное женское оружие — истерику.

— Когда это? — Хитроватые глаза Калины откровенно смеялись, а по вискам разбегались веселые лучики.

— В ресторане! Рыжий слышал, и Корик, и Шмон!

— Что они слышали? — деланно изумлялся парень. — Ну-ка давай спросим их!

Вызывались все свидетели, и Калина прямо спрашивал:

— Шмон, что я говорил тогда в ресторане?

— Когда? — Туповатый Шмон в напряжении морщил узкий лоб.

— Ты слышал когда-нибудь, что я обещал Жанне денег?

Шмон пожимал плечами и разводил руками:

— Не при мне дело было, Калина, ты ж меня знаешь, я не совру.

И Корик согласно кивал, поддакивая ему.

Слыша все это, Жанна в ярости сжимала кулаки, так что длинные, холеные ногти впивались в ладони, оставляя розовые следы.

— Я сказал, милая, только то, что ты выиграла, победила, — мягко, будто он втолковывал неразумному дитяте важную мысль, объяснял ей Калина. — А о деньгах у нас с тобой уговору не было.

Видя, что Жанна бледнеет от бессильной ярости и готова вцепиться ему в физиономию, Калина внезапно сбрасывал шутовскую маску и становился серьезным.

— Ты же знаешь, как я тебя люблю, — вкрадчиво говорил он, обнимая девушку, — она с негодованием отворачивала от него свое лицо. — Ну-ну, не сердись, крошка! Все, что есть у меня, — все твое! Ну скажи, зачем тебе деньги? — недоуменно спрашивал он. — Глупенькая, я ведь знаю, как только ты получишь их, сразу же пойдешь в магазин и накупишь всякой дряни. Так зачем же нам ссориться, я и так куплю тебе все, что ты хочешь!

— Да, а если с тобой что-нибудь случится? А если я останусь одна? — капризно спрашивала девушка. — Что тогда со мной будет?

— Ну что ты, глупышка! — ласково обнимал ее Калина. — Ты же знаешь моих парней, они не оставят тебя без куска хлеба.

— А если ты меня бросишь? — упорствовала Жанна.

— Ну тогда клянусь, — великодушно заявил Калина, — что в этом случае я немедленно выплачу тебе десять штук. Ты же меня знаешь, я слов на ветер не бросаю.

— Пусть Шмон подтвердит это! — потребовала Жанна. — И Корик!

Опять вызывались Шмон и Корик, подтверждавшие слова шефа, что в случае, если Калина бросит Жанну или с ним что-нибудь случится, ей будет выплачена требуемая сумма.

— Наличными, — уточняла Жанна. — В валюте!

Калина согласно кивал. Такой договор для криминального главаря считался круче нотариального свидетельства — отныне он обязан был отвечать за свои слова своим авторитетом.

Теперь Жанна была более-менее спокойна за свою жизнь. Ей казалось, что она застраховала свое будущее в солидной страховой компании и в любом случае останется в выигрыше. Откуда ей было знать, что очень скоро, через считанные месяцы, ее жизнь круто изменится!

Живя в провинциальном Быковске, Жанна целыми днями умирала со скуки. Дни напролет она проводила в своей спальне в загородном доме, подпиливала ногти, красилась до одурения, до рези в глазах смотрела фильмы по видео. У нее не было подруг, у нее не было друзей. Их дом посещали только приятели Калины, ужасные типы с мрачными физиономиями, которые приходили на несколько минут со своими размалеванными подружками и быстро исчезали. Небольшой отдушиной были посещения магазинов и вечеринки в ресторанах.

Однако эти прелести праздной жизни очень быстро приелись. Ей хотелось чего-то небывалого, чего-то неземного, чего-то до сих пор не изведанного. От размеренной скуки существования девушка чахла и никла, точно цветок без полива. Ей нужна была борьба, азартная битва с сильным противником, азарт схватки. Но пока жизнь не предлагала ей ни первого, ни второго, ни третьего.

Жанне было восемнадцать лет, и порой она казалась себе ужасающе старой. Она считала, что уже все познала и все испытала. Все, кроме любви.

Однажды пасмурным зимним днем Жанна решила забежать к своей тетушке, проведать ее. Тетя Варя пребывала в полной уверенности, что ее племянница удачно вышла замуж, и теперь молила Бога дожить до того времени, когда появятся внуки.

Когда Жанна вошла в квартиру, тетя Варя сидела с очками на носу перед распакованным ящиком и, далеко отставя руку, как это делают дальнозоркие люди, читала письмо. От посылки пахло плесневелыми сухофруктами и лежалой крупой. Жанна брезгливо наморщила нос.

— Передачка от твоей мамы, — поведала тетя Варя, указывая на ящик. — И записка…

— Что пишет? — нелюбопытно спросила Жанна, опасливо косясь на ящик. Ей казалось, что оттуда непременно выползет таракан.

— Все по-прежнему… Работает на узловой, — сказала тетя Варя, складывая очки. — За тебя волнуется, почему не пишешь. Хочет с мужем твоим познакомиться.

— Обойдется, — негромко пробормотала Жанна, зная, что тетка почти глухая. И уже громко сказала: — Кто передачу принес?

— Да парень какой-то! Славкой зовут, — поведала тетка. — Он здесь в станкостроительном учится, домой на каникулы ездил. Он же ваш, выдринский… Вот и адрес оставил…

У Жанны тихонько заныло сердце. Вспомнились майские вечера над тихой Выдрянкой, пряный цвет черемухи по берегам, горячий шепот, жар молодых, обнимающих ее рук…

— …студент, денег не хватает, вот и подрабатывает понемногу, — продолжала тетя Варя. — Работа, конечно, тяжелая, да парень здоровый, выдюжит…

— А где он работает? — точно сквозь сон, спросила Жанна.

— Вагоны по ночам разгружает…

Дальше племянница слушать не пожелала и отчего-то быстро засобиралась домой. Когда она вышла от тети, в ее кармане лежал смятый листок бумаги с адресом общежития станкостроительного института.

Весь вечер Жанна была мрачна и неприветлива со своим «мужем». На его вопросы она или отмалчивалась, или отвечала невпопад, погруженная в свои размышления.

— Что с тобой, крошка? — спросил ее Калина, когда они остались одни. — Почему ты такая грустная? Кто-то обидел мою киску?

Жанна махнула рукой.

— Послушай, — немного погодя сказала она. — Ты недавно говорил, что тебе людей не хватает.

— Ну и?.. — сразу же напрягся Калина. Он не любил, когда женщины заговаривали с ним о делах.

— У меня есть двоюродный брат, он учится здесь, ему не хватает денег… Разгружает по ночам вагоны, не высыпается, а ему ведь надо еще днем заниматься. Может, возьмешь его к себе?

Трепеща от волнения, Жанна ожидала реакции Калины и облегченно вздохнула, услышав:

— Нет проблем, крошка. Пусть приходит. Устрою его охранником в магазине.

— Ой, как я тебя люблю! — От восторга она расцеловала «мужа» в обе щеки. Такой приступ нежности с ее стороны случился, наверное, впервые за все месяцы их совместной жизни, и Калина искренне поразился активной заботе о дальнем родственнике. Сердце девушки взволнованно билось…

Общежитие станкостроительного института встретило ее прогорклым духом жареной селедки и щемящим гитарным перебором. На красивую, со вкусом одетую особу, которая искала 328-ю комнату, удивленно косились обитатели общаги в стандартной униформе — застиранных халатах или растянутых спортивных брюках и шлепках на босу ногу.

Услышав незнакомый женский голос, спрашивающий, не здесь ли проживает Путинцев Вячеслав, Слава удивленно выплыл из-за платяного шкафа, который перегораживал вход в комнату, образуя некое подобие прихожей. В молодой, благоухавшей духами даме, которая точно лебедь вплыла в обшарпанную конуру, он не смог узнать ту девчонку в единственном парадном платьице, с которой гулял душными майскими вечерами по топким берегам Выдрянки.

— Ой, а ты не изменился! Почти… — воскликнула Жанна, разглядывая бледное лицо юноши с блестящими глазами и его вытянувшуюся чуть ли не до потолка фигуру.

— А ты изменилась… Очень! — удивился Слава. — Я бы тебя не узнал, если б встретил на улице…

Для приличия старые приятели поговорили, как там, в родной Выдре, перебрали по косточкам знакомых и друзей. Наконец, когда самые последние новости были исчерпаны, а воспоминания истощились, воцарилось тяжелое молчание. Его первым нарушил Слава.

— Говорят, ты вышла замуж… — неуверенно произнес он.

Жанна поморщилась и ничего не ответила — ей не хотелось упоминать об этой стороне своего существования. Рядом со старой любовью она чувствовала себя десятиклассницей, и огромный кусок жизни, заключавший все самое темное и мрачное, не существовал сейчас.

— Ты бы хоть чаем меня напоил! — попросила она, оглядываясь. — Или, знаешь, давай я сама… Где у тебя что лежит?

Через пять минут, повязав вместо фартука грязную тряпку на шикарное платье, она хлопотала возле крошечной электрической плитки и закопченного чайника.

— Какая у тебя грязь! — смеясь, воскликнула она и немедленно принялась за уборку все в том же платьице. Смахнула пыль с полок, протерла окно влажной тряпкой, вымыла пол. Нашла под койкой Славы грязные рубашки и даже замочила их в тазике. А чайник уже полчаса выпускал требовательную струю пара из носика.

— У меня ничего нет, кроме хлеба, — смутился Слава. — И еще банка варенья.

— Сливовое? Мое любимое! — храбро ответила Жанна, которая еще вчера в ресторане воротила нос от черной икры.

Они сидели за столом, пили чай с засахарившимся вареньем и смеялись. Тускло светила лампочка, еще с лета обсиженная мухами, голубела вечерняя темнота за окном, а в комнате было тепло и уютно… Им было так хорошо вдвоем, как будто в целом мире никого, кроме них двоих, и не существовало…

Когда Жанна собралась уходить, Слава вызвался ее проводить. Было темно, они шли под руку, смотрели, задрав голову, на крупные, точно чищенные солью, звезды и говорили о чем-то незначительном, но таком важном. Подошедший через полчаса неторопливый автобус высадил их возле темных мрачных дач на окраине города.

— Ну, я пойду, — робко сказала Жанна, с тоской в сердце отнимая у Славы свою руку.

— Подожди! — неожиданно произнес он и смущенно замолчал.

Потом неожиданно наклонился и поцеловал ее — как будто они все еще стояли в душистых кустах черемухи на берегу, скрывающих их от всего мира. Жанна задохнулась от счастья и, крепко прижав его стриженую голову к своей шубе, прошептала:

— Я приду к тебе завтра. Обязательно приду! Приду, что бы ни случилось!

Она стала приходить к нему каждый день, когда только могла вырваться.

Слава сидел за столом и готовился к лекциям, а Жанна лежала на кровати и следила за ним влюбленным взглядом. Путинцев обитал в комнате один — его сосед предпочитал скромному уюту общежития комфорт съемной квартиры. Утром, в лекционное время, девушка убирала в комнате, ходила в магазин за продуктами, готовила на электрической плитке обед из трех блюд с обязательным первым и обязательным компотом из сухофруктов. Жанна купила своему «двоюродному брату» новую теплую шапку вместо отцовской кроликовой, которая уже так вытерлась, что превратилась в кожаный беретик. Слава протестовал, говоря, что не позволит ей тратиться на него. Но ей так было приятно что-то покупать для него!

Она тосковала, возвращаясь в роскошный особняк Калины. Оказалось, что ей гораздо милее обшарпанная комната, где по вечерам под полом шебаршились здоровенные крысы, от подоконника тянуло холодом и в любую секунду могли ворваться бесцеремонные соседи по этажу за солью или чаем — на двери не было защелки, она запиралась только снаружи.

В ясные зимние дни, когда морозы доходили до минус тридцати, они грели руки над электрической плиткой, а тела — в постели, болтая о пустяках, как будто пустяки были самой важной вещью на свете и, кроме них, ничего не существовало. О самом главном они предпочитали молчать — о том, что будет потом и как быть дальше.

Путинцев никогда не спрашивал, кто у Жанны муж и как она живет с ним. Просто он не хотел думать об этом, принимая настоящее, какое оно есть, вместо того, чтобы размышлять о будущем. Ему решительно не хватало денег, и он с благодарностью принял предложение «мужа» своей любовницы поработать ночным охранником в магазине. Днем они были вместе, а вечером Жанна провожала его до магазина, и они подолгу, целуясь, стояли в подворотне, пока не начинали болеть губы.

Домой к себе Жанна возвращалась поздно. На спокойные вопросы Калины, где она была и как провела день, легко врала что-то о больной тетке, о подруге, о магазинах, а однажды даже придумала, что целый день проторчала в библиотеке. Теперь от походов в рестораны и дружеских пирушек с приятелями своего «мужа» она старалась увиливать, ссылаясь на головную боль и на то, что ей все это осточертело. Калина не выказывал своего беспокойства и не предъявлял ей претензий, даже по поводу того, что Жанна не только избегала выполнения обязанностей хозяйки дома, но и увиливала от отношений в постели. Он только смотрел на нее своим прищуренным взглядом и выразительно молчал — наверное, догадывался обо всем.

«Молчит — и пусть! — решила Жанна. — Не его это дело!» Чтобы не ссориться со своим могущественным любовником, она все же иногда подпускала его к себе, испытывая от его объятий лишь раздражение и брезгливость. Впрочем, она никогда и не была горячей любовницей. В постели она предпочитала довольно неумело имитировать страсть вместо того, чтобы испытывать ее на самом деле. Она полагала, что именно так и должны вести себя страстные женщины, что мужчинам именно этого и хочется — значит, так нужно! Все ее сексуальное образование зиждилось на нескольких порнофильмах из личной коллекции Калины и дамских романах с их дешевым эротизмом. В глубине души Жанна всегда считала секс нудной обременительной обязанностью, созданной специально для того, чтобы женщины могли держать мужчин в своей власти. Секс для нее всегда являлся предметом торговли. Это был капитал, принадлежащий ей от природы, капитал, которым она распоряжалась по собственному усмотрению. Так было до нынешней встречи с Путинцевым.

Со Славиком же все происходило по-другому! Утром Жанна мчалась в общежитие точно на крыльях, предвкушая встречу с любимым. К тому времени, как она одним махом взлетала на пятый этаж, Путинцев чаще всего уже возвращался со своего ночного дежурства и спал или пытался приготовить завтрак к ее приходу, неумело гремя посудой возле плиты. Если ее возлюбленный спал, Жанна, смеясь, будила его, щекоча его лицо своими распущенными волосами, ныряла к нему под одеяло, тормоша его и хихикая. Если занимался завтраком — она отбирала у него кухонные приспособления и, пока яичница на плите пускала черный дым, они лихорадочно, точно боялись не успеть, точно уже в следующую секунду наступит разлука, наслаждались друг другом.

Когда их едва остывшие от любовной лихорадки тела наконец разъединялись, они принимались за завтрак, влюбленно глядя друг на друга. Потом был небольшой перерыв, когда Слава уходил на лекции в институт, а Жанна поджидала его в комнате, читая газеты или тихо дремля на узкой койке. Она просыпалась, когда он еще только подходил к зданию общежития — точно кто-то толкал ее в сердце, и бросалась к зеркалу. Потом она кормила Славу обедом, иногда стирала ему одежду, журила его за то, что он слишком много, по ее мнению, занимается, — короче, вела себя как обычная влюбленная женщина.

А утром все начиналось снова — любовная лихорадка, ожидание, нудная домашняя работа, которая раньше казалась ей наказанием, а теперь — наслаждением. Так продолжалось два или три месяца.

Теперь, вспоминая это время, Жанна думала, что это и были единственные счастливые минуты в ее жизни. Счастье ощущалось еще острее оттого, что последующие события, прервавшие плавный ход их отношений, завершились ужасной катастрофой, от которой нельзя было ни спрятаться, ни скрыться, ни убежать…

После долгой зимы, которая согласно календарному расписанию неохотно закончилась в конце марта, наконец наступила весна. Яркий диск солнца колебался в лужах, точно капля расплавленного золота, оглушительно звенела капель. Жанна одновременно и радовалась наступлению весны, и огорчалась ей: скоро лето, студенческие каникулы, ее милый уедет к своим родителям в Выдру, а она останется тет-а-тет с Калиной на бесконечные два месяца… Кроме того, весна действовала на нее до странности тяжко: то ей хотелось есть, и она набрасывалась на еду, пожирая съестное в неимоверных количествах, так что ее после этого тошнило, то целыми днями не могла смотреть на пищу. Жанна стала нервной и плаксивой, могла внезапно закатить Калине скандал из-за пустяка и не разговаривать с ним после этого по три дня, дуясь как мышь на крупу. «Последствия авитаминоза», — решила для себя она и купила в аптеке упаковку дорогих витаминов.

Когда ее первый раз стошнило — прямо на пол во время завтрака со Славой, — она наконец поняла, что с ней происходит что-то неладное. Слава заботливо вытирал пол тряпкой, а она сидела потрясенная, не смея поверить собственным мыслям.

— Что с тобой? — заботливо спросил возлюбленный, ласково погладив ее по плечу. — Ты, наверное, отравилась?

— Нет, — ответила Жанна, едва разомкнув губы. — Нет…

О своих подозрениях она пока решила не говорить никому.

Визит к врачу подтвердил — она была беременна. Эта новость оглушила и поразила ее. У нее не возникало сомнений относительно того, кто отец ее ребенка. Врач в женской консультации поставила срок — три месяца и поздравила ее. Спросила, сколько ей лет, и, узнав, что через три месяца девятнадцать, успокоилась. Выдала обменную карту и назначила анализы.

Идя домой, Жанна была ни жива ни мертва. Она плохо понимала, что с ней происходит. В ее голове не умещался тот факт, что она теперь не одна, что в ней обитает еще кто-то, что с каждым месяцем ее живот будет увеличиваться в размерах, делая из стройной точеной фигурки бесформенную тумбу. Состояние беременности ее страшно раздражало — собственный организм сделал ей подлость, которой она от него никак не ожидала. И Жанна растерялась.

Хотя ее сексуальный опыт, включая жизнь с отчимом, продолжался уже почти пять лет, она слабо ориентировалась в специфических женских проблемах. С матерью и бабушкой эти вопросы не обсуждались, подруг у нее не было. Конечно, она знала, что отсутствие месячных могло свидетельствовать о наступлении беременности, но ее не до конца сформировавшийся организм часто давал сбои. Порой у Жанны по нескольку месяцев не было менструаций. О предохранительных же средствах она имела совсем смутное представление и считала, что об этом должен заботиться сам мужчина. Так было у нее с отчимом, так было и с Калиной. А со Славой — совсем другое, и такие вопросы даже в голову не приходили… И вот — на тебе!

Создавшая ситуация была так необычна, что нуждалась во всестороннем обдумывании.

«Что делать? — напряженно пульсировало в висках. — Что делать?»

«Аборт» — всплыло в голове далекое слово и ушло куда-то в небытие, оставив после себя устрашающее чувство чего-то кровавого, ужасного.

«Нет!» — решила Жанна. Кроме этого «нет», она ничего не могла сказать себе. А что тогда она скажет отцу ребенка?

Правда, в сложившейся ситуации были как отрицательные, так и положительные стороны. После всестороннего обдумывания Жанна все же решила, что для нее есть один плюс. Она беременна, ей уже скоро девятнадцать. Ничто не мешает им со Славиком пожениться.

«А что? — размечталась она. — Калина даст мне денег, как обещал, поселимся мы в общаге со Славиком, я открою свое дело… А ребенок… — Она на мгновение задумалась. — С ребенком будет нянчиться тетя Варя. Она сама этого хотела!»

Жанна не сомневалась, что, узнав о ребенке, Слава обрадуется — ведь он так любит ее! Решив все сама, она развила бешеную деятельность: даже начала перетаскивать кое-какие свои вещи в общежитие. Слава заметил ее пошаговое внедрение и удивился:

— Зачем ты притащила свое барахло? Украдут!

Тогда Жанна решила, что время для финального разговора настало.

Решительное объяснение произошло за завтраком. Слава механически жевал яичницу, во время еды просматривая конспекты лекций, а Жанна влюбленно глядела на него, подперев голову рукой.

— Как бы я хотела, милый, чтобы мы больше времени были вместе… Это, наверное, так здорово: просыпаться вместе по утрам, засыпать вечером в одной кровати. А мы ни разу даже не пробовали сделать это…

— Угу! — пробурчал «милый» с набитым ртом.

Жанна сделала следующий осторожный шаг:

— Как было бы здорово, если бы мы все время были вместе!

— Угу! — пробурчал Слава.

Еще шаг:

— Может быть, нам тогда пожениться?

Тетрадь с лекциями полетела в угол, Слава внимательно уставился на свою подругу:

— Ты что это придумала?

— Ничего. — Волнуясь, Жанна мяла в руках хлебный мякиш. — Просто я подумала, что…

— Что ты подумала? — разволновался еще недавно такой спокойный и нежный Слава. — Что?

— Я подумала, нам так хорошо вместе, и поэтому мы должны больше бывать вместе. И еще… Я не говорила тебе, не знала, как ты на это отреагируешь… Но… У нас будет ребенок! — выпалила Жанна одним духом, краснея от смятения.

— Ребенок?! Ты с ума сошла? Какой ребенок? Ты что, серьезно?! — Слава вскочил и заходил по комнате. — Первое апреля, кажется, прошло, ты опоздала. Какой у нас с тобой может быть ребенок?

— Мальчик, — сказала Жанна. — Или девочка.

Было немного тревожно — не видно, чтобы ее возлюбленного захлестнула неистовая радость. Скорее наоборот… Но это первая реакция, испуг, решила она, он одумается и тогда…

— И вообще, почему ты уверена, что это мой ребенок? — спросил Слава уже совсем спокойно — ему наконец удалось взять себя в руки.

— Что?! — жутким голосом, тихо-тихо спросила Жанна и еще раз повторила: — Что-что?

— С чего ты взяла, что отец ребенка — это я? — продолжал Слава. — Извини, но для всего города не секрет, что ты живешь с Калиной уже полтора года. Я не упрекаю тебя, конечно, но, знаешь, у него точно такие же шансы быть отцом этого ребенка, как и у меня. Даже большие!

Она сказала чужим, точно сорванным голосом:

— Да, верно, я жила с ним почти полтора года. Но ничего подобного у меня с ним не было. А с тобой…

— Ну, знаешь… — раздраженно произнес Слава. — Раз в год и палка стреляет… Кроме того, откуда мне знать… Я же у тебя не первый. Ты еще со своим отчимом жила вон сколько, так что…

Жанна встала. У нее кружилась голова, перед глазами сплошным хороводом неслись в темноте серебряные звездочки.

— Я пойду, — сказала она.

— Нет, погоди, погоди… — Слава преградил ей путь. Его глаза были растеряны. — Нам нужно все обдумать, обговорить… Может быть, ты сделаешь аборт? Понимаешь, нам торопиться нельзя, я учусь, а ты даже не работаешь… На что мы будем воспитывать ребенка? Нет, ты не подумай, я не отказываюсь, но… Еще так рано! Мне говорили, все это просто, ты ложишься в больницу на три дня, и там бесплатно, культурно, под наркозом…

— Пусти! — прошептала Жанна. — Пусти…

Неделю они не виделись. Неделю Жанна лежала в своей комнате, не выходя из нее даже для того, чтобы поесть. Через неделю она встала с постели и как ни в чем не бывало поехала в общежитие Славика. «Если крепость не сдается, — решила она, — ее завоевывают».

Снова началась обычная жизнь, с ежедневными объятиями, завтраками, обедами из трех блюд и вечерними бесконечными провожаниями. Только теперь в ней не было радости, осталась лишь только привычка, точно из ее чувств выпустили всю кровь.

А потом в одно прекрасное утро она застала в его комнате пожилых мужчину и женщину со смутно знакомыми лицами. Они выглядели точно тени, явившиеся за ней из прошлого. Это были родители Славика.

— Вячеслав нам все сообщил, — безапелляционным тоном заявила мама. — Конечно, это не его ребенок! Славик еще совсем мальчик, смешно даже думать, что он в таком возрасте может стать отцом.

— Ну почему? — попытался было встрять папа. — В принципе — может.

— Без принципа! — сказала мать, точно отрубила. — Мальчику нужно учиться, ему нужно расти, в том числе и в материальном плане, а не расплачиваться за чужие постельные грехи. Кроме того, голубушка, как вы могли подумать, что мы позволим нашему единственному сыну жениться на любовнице бандита? На убийце, зарезавшей собственного отца? Не думаете же вы, что все позабыли ваши подвиги…

— На убийце… — растерянно прошептала Жанна.

Помимо ее воли прошлое, отступив на какое-то время, вновь догоняло, надвигаясь сзади, точно мчащийся на всех парах поезд. Она пыталась забыть все, начать жить с белого листа, но люди не желали сбрасывать со счетов ни единый ее поступок, они мерили жизнь Жанны строгой мерой, без скидок и снисхождений. Они не прощали ей того, что простили ей государство, закон и собственная совесть.

— Советую вам, пока не поздно, решиться на аборт, — сказала мать Славы, с брезгливостью и страхом глядя на девушку. — Спешу вас уведомить, что наш сын переносит экзамены на осень, а пока уезжает домой. Не советую вам преследовать его своими требованиями о женитьбе!.. Мы найдем на вас управу! У нас есть связи в милиции… Мы оградим сына от ваших домогательств!

Когда-то давно она уже слышала что-то подобное…

В смятении Жанна выбежала из комнаты, где промелькнули самые счастливые часы ее жизни. Слезы отчаяния набухали в ее глазах, не в силах пролиться спасительной влагой. Сердце глухо бухало в унисон обреченным мыслям: «Все кончено… Все кончено… Все кончено…»

Она не заметила, как ноги привели ее прямиком к женской консультации. «Действительно, все кончено», — подумала она. Ей было уже все равно.

— Где же вы были столько месяцев? — спросила врач, холодно поблескивая стеклами своих очков на растерянную пациентку. — Теперь уже поздно. Все сроки прошли. Рожайте!

— Ну пожалуйста. — Жанна принялась упрашивать ее. Это было так унизительно. — Сделайте же что-нибудь, я заплачу…

— Милочка! — Врачиха была неумолима. — Аборт на сроке пять месяцев делается только по медицинским показаниям (кстати, у вас их нет, вы совершенно здоровы и плод тоже), далее, в случае изнасилования, если этот факт зафиксирован в органах внутренних дел и возбуждено уголовное дело, или по социальным показаниям. Ну какие у вас могут быть показания? Посмотрите, как вы одеты…

Она осуждающе смерила взглядом модное пальто девушки и задержала взгляд на колечке с бриллиантом.

— Хорошо, — чужим голосом ответила Жанна. — Хорошо. Я что-нибудь придумаю.

— И нечего думать! — с тяжелым вздохом произнесла врач. История, разыгрываемая перед ней, была стара как мир. — Рожайте!