Глава 10
Уехав из родного дома после истории с отчимом, Жанна остановилась у своей тетки в областном центре. Тетя Варя всю жизнь, пока не вышла на пенсию, проработала учительницей в школе. Тетка была старая и полуглухая. Почти ничего не поняв из той истории, что ей, рыдая, поведала по телефону мать Жанны, она встретила племянницу с искренней радостью. Детей у учительницы не было, жила она со старой капризной кошкой в маленькой квартирке на окраине города. Жанна оказалась для нее чем-то вроде луча света в темном царстве, отдушиной, ведь на племяннице пожилая учительница удовлетворяла свою негасимую страсть к педагогике и воспитанию.
— Тебе надо учиться, деточка! — шамкая беззубым ртом, твердила тетя Варя. — Без образования теперь никуда…
Слегка поморщившись (она не любила нравоучений), Жанна все же поступила в строительное ПТУ — там платили неплохую стипендию и после окончания училища даже обещали устроить на работу. Ей сказали, что девчонки-штукатурщицы в свободное от учебы время обычно подрабатывают на окрестных дачах, отделывая роскошные особняки, растущие вокруг города, как грибы после дождя. На стройке платили наличными, но работа оказалась каторжная. Однако Жанне надо было на что-то жить, и потому она с радостью согласилась, когда ее пригласили в бригаду девчонок, которая уже вторую неделю трудилась на зимней даче местного уголовного авторитета Калины.
— Он дает по сто рублей в день! Расчет вечером, — восторженно щебетала ей подружка по училищу. — Я себе уже купила новые туфли!
Новые товарки, учащиеся ПТУ, не произвели на девушку особого впечатления. Это были, как правило, нескладные коротконогие девицы с соломенными волосами, напоминавшими паклю, и бесцветными прыщавыми лицами. Они красились слишком ярко и слишком безвкусно и скорее отпугивали, чем привлекали своей боевой раскраской поклонников. Разговоры у них были только о том, где лучше подцепить парня, кто с кем переспал, кто от кого залетел и где можно срубить немного деньжат. Пределом мечтаний любой из них было выйти замуж за автослесаря либо бандита из банды Калины. Жанна презирала эти разговоры и эти мечты. Ведь ее девизом всегда было: «Если замуж, то за министра»…
Пока она благоразумно помалкивала, никому не сообщая о своих грандиозных жизненных планах. На этом этапе ее философским кредо было: «Не выделяться!» Необходимо сначала присмотреться к новой среде, к новому окружению, а потом уже начать действовать.
Ей нравилась ее новая жизнь, свобода. Опеки никакой, иди куда хочешь, покупай что хочешь, если есть деньги, конечно. Тетя Варя слепо верила племяннице, и, если бы Жанне вдруг понадобилось обмануть ее, особого мыслительного напряжения это не потребовало бы. При этом никто не колол ей глаза прошлым, даже наоборот, окружающие прочили ей блестящее будущее.
— Ой, Жанна! — восхищались подружки. — С такой красотой ты не пропадешь! С твой внешностью можно хоть в артистки, хоть в фотомодели! А еще лучше выйти замуж за богатого, а потом всю жизнь жить припеваючи…
Однако в артистки в маленьком городке никого не звали, фотомодели там тоже были не нужны, замуж Жанну никто не приглашал — не было вакантных «министров». Между тем денег ей катастрофически не хватало. Все, что зарабатывалось каторжным трудом на стройке, уходило на наряды и косметику. Тетя Варя с радостью тратила свою небольшую учительскую пенсию на племянницу, но все равно это были копейки. И тогда Жанна надумала заняться бизнесом.
Она не сказала об этом никому, даже своей тетке — боялась, что кто-нибудь перехватит ее шикарную идею и тогда она останется на бобах. Схема была гениально проста: надо было поехать в Москву, на оптовый рынок в Лужниках, накупить по дешевке всякого тряпья, а потом продать его подороже в Быковске. Как посчитала Жанна, «навара» ей хватило бы и на билеты, и чтобы самой приодеться, и чтобы подготовиться к новой поездке. Дело оставалось за малым — ей нужен был какой-никакой начальный капитал. Как заработать его, она знала. Она не знала только — у кого.
Решение пришло быстро — Калина! Фактический хозяин города, человек авторитетный, денежный, падкий, по слухам, до женской красоты. Именно его особняк отделывала бригада пэтэушниц, выполняя в основном черновую работу — отштукатурить стены, вынести строительный мусор и так далее. Сам Хозяин на своей недостроенной даче не появлялся. Всей работой руководил грузный слюнявый тип с толстыми губами, которого звали Карел. Утром Карел выдавал задание девушкам на день, принимал у них работу и расплачивался наличными в конце рабочего дня.
Кое-кто из работниц, подозревая в прорабе лицо могущественное, по сравнению с обыкновенными ухажерами, безусыми парнями из «речнухи» (так в народе называли речное ПТУ), пытались завязать с работодателем интимные отношения, и небезуспешно. Своим избранницам Карел платил по особой таксе, размер которой варьировался в зависимости от внешних данных конкретной девушки. Верхний порог не превышал ста рублей, что было, в общем-то, не так мало, поскольку, чтобы получить эту сотню, приходилось целый день горбатиться на стройке.
Карел сразу же клюнул на Жанну, как только она появилась среди его работниц. Несмотря на заляпанную краской робу и стираный платочек на голове, он сразу же заметил девушку — своей внешностью она сильно выделялась из безликой массы простушек. Большие темные глаза с поволокой заставили сладко вздрогнуть не только сердце мужика, но и еще кое-что… Точеная фигурка в бесформенной робе вызвала у Карела обильное, почти младенческое слюнотечение. Он предложил ей сто пятьдесят рублей за ночь (это была неслыханная для пэтэушниц сумма) — Жанна холодно посмотрела на него и отвернулась.
— Она же у нас ни с кем никогда, — пояснили прорабу ее товарки. — Даже на «дискачи» не ходит, а если и ходит, то с парнями никогда не танцует.
Это еще больше заинтриговало сластолюбивого Карела. Он не сомневался, что не существует женщин, которых нельзя купить. Просто одну можно купить за пару капроновых колготок, другую — за дешевое колечко, приобретенное на рынке с рук у алкоголика, а третью, например, за услугу или за право работать. Карел, решив, что предложил девчонке маловато, посулил ей целых двести рублей. Жанна сделала вид, что ничего не понимает. Карел разозлился.
Этот маленький царек, божество для девушек-отделочниц, искренне считал себя привлекательным мужчиной. Он любил свою работу только потому, что она давала ему возможность почувствовать, что такое власть. Ради этого сладкого ощущения Карел был готов на многое. И человек, который попытался было лишить его законного ощущения, нуждался в наказании и укрощении.
На следующий день Карел объявил, что отныне он будет выдавать задание не на всю бригаду, а каждому ее члену в отдельности.
— А то что получается, — объяснял он, — кто-то из вас пашет не разгибаясь, как папа Карло, а кто-то в это время губы красит.
Это был намек в сторону Жанны. Недавно Карел видел во время обеденного перерыва, как она подкрашивала губы, глядясь в карманное зеркальце, и это зрелище еще больше возбудило его желание.
Нововведением была возмущена вся бригада. Сачков в ней не было — людей, не желающих вкалывать, туда просто не приглашали или избавлялись от них собственными силами. Жанна работала не хуже других, разве что была менее опытной — ей пока не хватало квалификации для тонкой и сложной работы, и потому ее держали на подхвате. Но делать было нечего. С Господом Богом, даже если у него яйцевидный живот, залысины на лбу и слюнявые губы, не спорят.
Для Жанны начались адские дни. Карел всегда ставил ее на самый тяжелый участок работы. Вечером он придирчиво проверял качество исполнения и регулярно урезал вознаграждение, мотивируя это низким качеством. Девчонки, видя такое притеснение, глухо роптали, но в открытую не отваживались вступиться за подругу, боясь разделить с ней незавидную участь.
Когда однажды, получив вместо ожидаемой сотни всего полтинник, Жанна шла домой, кусая губы и размазывая по щекам злые слезы, ее догнала Оля, простая добрая девушка с веснушчатым лицом.
— Не плачь, Жанна, — принялась она утешать подругу, как умела. — Ну, сволочь он, кто ж спорит! Может, не надо тебе кочевряжиться, а? Один раз только… Я вот с ним спала и ничего: пять минут — и все, сунул-вынул. Зато теперь он в мою сторону и не смотрит.
Жанну чуть не вырвало от гадливости. Она уже приняла решение, что больше на стройку не пойдет. Но тогда тот шанс, на который она рассчитывала, так ей и не представится…
Она посмотрела на доброе лицо Оли и ее нос, усыпанный веснушками, и пожалела подругу, вернее, ту, что искренне считала себя ее подругой. Потом сказала, что очень спешит, и зашла в продуктовый магазин. Там, в бакалейном отделе, где мерзко пахло мышами и отвратительным суррогатным кофе, на весь свой дневной заработок Жанна купила лучшего подсолнечного масла — рафинированного, импортного, без запаха. Она была готова к борьбе!
Стоял октябрь, утром лужицы были словно прикрыты прозрачным хрустящим целлофаном — хрупкий ледок пророчил раннее наступление морозов. Осины в лесочке неподалеку трепетали, смятенно шушукались между собой, их листья, похожие на румяные младенческие щеки, то и дело испуганно взмывали в небо от порывов ветра.
Почти достроенный дом Калины издалека сиял медной крышей. Яркие листы пока покрывали только половину здания, а на оставшейся половине бригада местных работяг заливала варом швы между бетонными перекрытиями. Работа кипела с раннего утра. Строители старались до зимы закончить крышу, но это оказалось не так-то просто. Крыша была не простая двускатная. По прихоти архитектора дом был богат башенками и фигурными скосами, что очень усложняло работу.
Целый день рядом с домом горел костер — в огромной черной бочке нагревали гудрон для заливки швов. Черная маслянистая жидкость мрачно булькала, выпуская струйки удушливого дыма. Один из рабочих следил за адским варевом и разливал по ведрам расплавленную смолу, другой по железным сходням носил дымящиеся ведра к месту работы. На крыше еще двое осторожно разливали гудрон, изолируя швы.
Явившись на работу раньше всех, Жанна еле дождалась прихода Карела и сказала ему, что ей нужно поговорить с ним о важном деле. Глаза и губы у нее были накрашены чуть ярче обычного. Не глядя на нее, Карел небрежно бросил, что ему сейчас некогда, нужно дать каждому из рабочих трудовое задание на весь день, и только после этого он сможет уделить ей минутку внимания…
Однако в глубине души Карел уже ликовал: он думал, что девушка готова капитулировать и потому согласна на все его условия, в том числе и постельные. У него даже поднялось настроение. Он уже представлял себе, как ночью сожмет в объятиях молодое тело с туго налившейся грудью, которая так соблазнительно приподнимает грубую ткань заляпанной белилами робы, как полные, точно припухшие губы будут умоляюще шептать ему: «О, еще, еще…» Если дело заладится, мечтал Карел, отдавая в это время приказания рабочим, можно будет перевести ее на работу полегче. А потом и совсем освободить от нее. Грешно такой красавице трудиться по-черному…
Работа закипела. Вот уже замигал огонек костра на крыше, забулькал гудрон, загремело железо на крыше под тяжелыми шагами, завизжала циркулярная пила, распиливая доски.
Жанне выпало работать на улице — замазывать швы между кирпичами цементным раствором. От этой работы всегда страшно стыли руки. Неяркое осеннее солнце уже не грело землю, но сегодня девушка отчего-то не замечала холода — ей было жарко.
Вот она увидела, как Карел, расставив рабочих по местам и проверив количество стройматериалов, вышел на улицу и обвел глазами рабочих — искал кого-то. Жанна быстро спряталась за угол дома и затаилась там: еще рано, решила она…
Через полчаса, войдя в дом, она набрала в ведро цементного раствора и вышла на крыльцо. Постояла там, задрав голову к небу.
— Ах, вот ты где… — послышался сзади вкрадчивый голос Карела.
Девушка натужно улыбнулась — сердце ее стучало как бешеное.
— Ну, о чем ты хотела со мной поговорить? — Карел оскалился, плотоядно поглядывая на нее.
— Давайте отойдем. — Жанна стыдливо опустила глаза. — Нас могут услышать.
На крыше вовсю валил черный дым. «Наливай!» — послышался сильный мужской бас.
— Я обдумала ваше предложение, — робко начала Жанна. — Я хочу сказать, что была не права…
Карел залюбовался ее смущенным лицом. «Наверное, она еще девушка, — решил он, — поэтому так долго ломалась».
— Ты не пожалеешь, крошка, — улыбнулся он.
Жанна стояла к дому лицом, а Карел — спиной, по-хозяйски уперев руки в бок. Металлические сходни над их головами опасно прогнулись от тяжести идущего по ней человека.
— Придешь ко мне вечером, — сказал Карел, сладко облизывая губы, — адрес…
— А-а-ах! — внезапно откуда-то сверху раздался пронзительный крик.
За долю секунды до этого Жанна прикрыла голову руками и бросилась за кучу песка.
— У-у-у! — раздался рядом с ней страшный звериный вопль.
А с неба лился черный дождь. Черные тяжелые капли падали на землю, на песок, на голову Карела, прожигали во льду замерзших луж черные воронки.
— У-у-у! — Грузная фигура заметалась по двору, не разбирая дороги. Белые руки пытались содрать с лица черную маску и не могли. На душераздирающие крики из дома выбежали люди.
В это время из-за кучи строительного песка поднялась девушка в косынке и незаметно смешалась с толпой, которая обступала извивающееся на земле массивное тело с абсолютно черным, точно у мавра, лицом…
— Ничего, жить будет, — сказали доверенному лицу Калины в местном ожоговом центре. — Ожоги не смертельные, повреждено всего десять процентов поверхности кожи. Хорошо, что одежда защитила, да и смола, пока летела с высоты второго этажа, успела немного остыть. Короче, могло быть хуже… Но с красотой теперь ему лучше распрощаться. Останутся шрамы на лице, волосяной покров головы восстановится лишь частично. Ладно еще, что не женщина, мужику внешность ни к чему…
Едва очнувшись от болевого шока, Карел сразу же потребовал к себе одного из людей своего патрона. Пришел Корик, долговязый, не слишком сообразительный тип с гнилыми зубами.
— Нашли эту сучку? — прошептал больной, слабо шевеля обожженными губами. Речь Карела была неразборчивой, а посетитель к тому же был не из понятливых.
— Какую штучку? — не понял Корик.
Карел затрясся от бешенства:
— Сучку, которая меня подставила!
— Куда поставила?
— Она облила меня, — прошептал Карел.
— Ты чё-то путаешь, Карел, — не понял его дружок. — Слышь, ты лучше помолчи, мы и так уже все знаем. Мужик споткнулся на сходнях, ведь мокро после дождя было, ведро с гудроном опрокинул, а ты внизу стоял. Не повезло тебе! Да ты не волнуйся, мы тому мужику уже кости пересчитали. Больше в городе работы ему не видать.
— Это не он, — прохрипел Карел. — Это она… Она меня специально подставила. Она знала, что это случится… Я видел, она знала…
Корик в уме покрутил пальцем возле виска, но вслух ничего не сказал. Однако на всякий случай доложил шефу о странных речах пострадавшего. Услышав нелепые домыслы своего прораба, Калина досадливо поморщился — делать ему нечего, только разбираться с такой мелочевкой… Его низкий, прикрытый густой челкой лоб недовольно нахмурился.
Калина был довольно молодой парень, отсидевший семь лет за вооруженный грабеж и в тяжелой борьбе завоевавший место на криминальном Олимпе города. У него было жесткое лицо с уродливым шрамом на щеке — следом ножа, полученным в драке на зоне, сутулая фигура, короткие ноги и непропорционально широкие плечи, выдававшие большую физическую силу. По большому счету ему было наплевать на случившееся с Карелом, но раз история всплыла, он обязан был навести шороху, дабы в очередной раз продемонстрировать свою власть и мнимую справедливость.
Выяснилось, что действительно существовала какая-то девчонка, с которой Карел разговаривал перед тем самым происшествием. Причем девчонке хоть бы хны, она не пострадала, а Карел валяется в больнице и физиономия у него при выписке будет не приведи Господь! По слухам, Карел клеился к девице, но та его отшила. Выяснив все это, криминальный авторитет призвал Жанну перед свои ясные очи.
К концу рабочего дня на стройке внезапно появилась забрызганная грязью престарелая «девятка», гремящая мотором. В ней сидели трое парней, точно скалькированных с одного рисунка — жирные затылки, сразу переходящие в шею, оттопыренные уши, бугристые надбровные дуги, холодный немигающий взгляд.
Жанну, как была, в белом платочке на голове и в строительной робе, запачканной краской, пихнули на заднее сиденье машины. Двое орангутангов сжали ее по краям, а третий сел за руль.
Сердце девушки бешено заколотилось. Она смутно догадывалась, куда ее везли, — подруги загодя шепнули ей: мол, приехали приятели Калины. Она решила держаться до последнего, говорить только правду и ничего, кроме правды. Ну почти ничего… Чтобы приободриться, Жанна сунула руку в карман и вытащила патрончик яркой помады. В уме она прокручивала предстоящий разговор. Каким он будет?..
— Просто я видела, как тот человек с ведром споткнулся, и успела отскочить, — невинно глядя в лицо Калине, произнесла Жанна. — А Карел стоял спиной и не видел.
Калина молча смотрел на ясное розовое лицо девушки и ее пухлые губы.
— Ему просто не повезло, — добавила Жанна и, смутившись от пристального взгляда, опустила глаза.
— А почему тогда он лепит, что ты его подставила? — спросил Калина, его взгляд помимо воли скользил вдоль фигуры девушки, раздевая ее.
Глаза Жанны мгновенно набухли слезами.
— Потому что он приставал ко мне, а я ему отказала, — пролепетала она. — Он мстил мне за это. Я уже больше не могла терпеть и… — Она замолчала, сглотнув слюну, — это получилось очень трогательно, почти по-детски.
— Что?.. — Калина заметно напрягся.
— И я согласилась… — По щекам Жанны полились быстрые горячие слезы.
— Ну и дура! — резюмировал Калина. — Да брось ты хлюпать носом, велика беда!
— Если он считает, что это я, — всхлипывая, проговорила Жанна, — он меня со свету сживет! Он меня на дне морском достанет!
— Не достанет! — Калина похлопал девушку по плечу и невольно задержал на нем руку, ощущая, как вздрагивает под его пальцами молодое трепетное тело. — Если что — скажи мне, я разберусь.
Жанна с надеждой подняла на него свои темные, как омут, глаза. Промытые слезами, они блестели, точно мокрая от дождя вишня. Порозовевшие от слез веки придавали ее свежему лицу трогательное невинное выражение.
— Спасибо! — нежно прошептала она.
Калина неожиданно почувствовал к сидевшей напротив него девушке сильное расположение.
— А вообще, что ты там делаешь, на стройке? — дружески удивился он.
— Работаю, — ответила девушка. — Я учусь, мне нужны деньги…
— Да брось ты! — махнул рукой Калина. — Разве ж это деньги! Сколько я плачу вам? Кажется, полторы сотни?
— Сотню, — прошептала Жанна.
— Как это сотню? — удивился Калина и сразу же помрачнел. — Значит, Карел… Ах, гнида! Выходит, полтинник с каждого клал себе в карман… Ну хорошо, пусть только выйдет из больницы, я с ним поговорю!..
Слезы на глазах у девушки совершенно высохли. Она знала, что, скомпрометировав Карела в глазах его патрона, ей можно больше не волноваться за свое рабочее место в строительном коллективе. Но зачем ей место на стройке? Ей нужно большее! Глупо было упускать такой шанс…
— Конечно, работа на стройке мне не очень нравится, — начала она. — Я хотела бы открыть собственное дело. У меня есть одна идея…
— Ты? Дело? — Калина искренне удивился. — Да брось! От дел такие хорошенькие лобики, как у тебя, рано покрываются морщинками…
И он поощрительно потрепал ее по подбородку. Жанна чувствовала, что она на верном пути. Еще немного нажать, и этот неприятный тип с ужасным шрамом через всю щеку совсем рассиропится, как и Карел, и отвалит ей нужную сумму. Она, конечно, все вернет ему потом, с процентами…
— Мне нужно совсем немного денег, чтобы начать свое дело, — продолжала она. — Я знаю верный способ заработать. Я уже подсчитала, что смогу получить, как минимум, тридцать процентов прибыли…
— Тридцать процентов? — Калина расхохотался. — Да за тридцать процентов я бы даже и пальцем не пошевелил… Детка, в нашей стране дело считается стоящим только в том случае, если с него можно получить сто, двести процентов! Только ради этого стоит пачкать руки. Но что мы все о делах да о делах… Я вообще-то не привык с такими хорошенькими девчонками, как ты, болтать о делах. Хочешь перекусить? Поехали в ресторан, пообедаем!
Жанна нахмурилась: она совсем не рассчитывала, что разговор приведет ее к такому сомнительному результату. Может, все-таки хоть в ресторане удастся уговорить Калину одолжить ей денег на раскрутку?
— Конечно! — произнесла она нежным голосом и улыбнулась — на щеках обозначились хорошенькие ямочки. — Только как я могу поехать в ресторан в этом… — Она показала на свою робу. — Мне нужно переодеться.
— О чем речь! — кивнул Калина. — Заедем!
Они спустились вниз и сели в подержанный «БМВ-315», единственную иномарку в городе. Для захолустного Быковска даже такая развалюха считалась пределом мыслимой роскоши.
— Поехали! — Калина тронул за плечо своего водителя, приземистого мрачного парня с бритым черепом.
Тот удивленно покосился на Жанну.
Продавщицы самого роскошного местного магазина были несказанно удивлены, когда в их лавку вошел известный уголовный авторитет под руку со взволнованной девушкой в строительной робе. Жанна была ни жива ни мертва, она плохо понимала, зачем они приехали в этот шикарный магазин. Только потом, побывав в самых роскошных универмагах столицы, она поняла, что принимала за эталон богатства обыкновенную лавку старьевщика с подержанными шмотками. Но тогда…
— У вас есть что-нибудь приличное для моей девушки? — спросил Калина, небрежно облокотясь на стойку.
Почуяв запах больших денег, продавщицы засуетились, стали снимать с вешалок «шикарные» платья, тоскливо пахнущие нафталином и чужим потом.
Калина выбрал самое дорогое. Это было синтетическое платье «в облипочку», с желтыми прядями люрекса, с открытой спиной и глубоким декольте. Шел 1992 год, и эталоном красоты для людей, привыкших к серой униформе советских магазинов, казалась та одежда, в которой было много блеска, много золота, много обнаженного тела…
Когда, розовея от испуга, Жанна вышла из примерочной, Калина удовлетворенно хмыкнул — он не ошибся в этой девочке. Девочка была что надо!
— И еще туфли, — приказал он. — И какую-нибудь шубку, подороже…
Туфли с золотыми пряжками на высоченных каблуках и подержанная шуба из щипаной норки, потертая на обшлагах, вскоре обрели свою новую хозяйку.
— Еще кое-чего не хватает, — задумчиво процедил сквозь зубы покупатель, оглядывая хорошенькую, как картинка из журнала, девушку.
Он приблизился к витрине с ювелирными украшениями.
— Это, это и вот это, — нахмурясь, произнес он, тыча в стекло короткими пальцами с вытатуированными на них перстнями — перстень с белой диагональю (путь через «малолетку»), перстень с крестом (жизнь за решеткой) и перстень с ромбом (вооруженный грабеж). — Примерь!
Бриллианты ослепили Жанну своим томительным блеском. Массивные серьги оттянули мочки ушей, шею обняло колье, холодя кожу, огромное кольцо сжало безымянный палец с короткими обломанными ногтями, в которые насмерть въелся строительный цемент.
— Беру все! — кивнул Калина и деловито вытащил из кармана пачку зеленоватых купюр — Жанна никогда не видела таких в своей отставшей от передового мира Выдре.
Неуверенно ступая ватными ногами на высоченных каблуках, она под ручку с Калиной вышла из магазина.
— Гони в «Эльдорадо»! — бросил ее спутник шоферу.
«Эльдорадо» был самый шикарный ресторан в городе, раньше называвшийся кафе «Ландыш».
Жанна была как в тумане. В ресторане их провели за столик, где уже на полную катушку гудели дружки Калины. Темные личности с узкими лбами оживленно обсуждали новую телку шефа и удивлялись, откуда он выкопал такую роскошную красотку.
Девушку со всех сторон окружили любопытные лица. Эти лица шептались, создавая невнятный восхищенный гул, обсуждали ее внешность, отношение к ней авторитета, замолкали, едва она поднимала на них глаза, и возобновляли свои пересуды, как только она вновь опускала ресницы. Надолго ли у шефа новая телка — этот вопрос больше всего волновал собравшихся.
— Что-то его на малолеток потянуло! — комментировал один.
— Две недели максимум! — уверяли авторитетные голоса. — Больше не продержится.
— Одна ночь! — спорили другие. — А шуба эта от прежней его бабы досталась, Таньки-манекенщицы. И бриллианты…
Жанна весь вечер молчала, будто в рот воды набрала. Она прекрасно понимала, что значили эти подарки, но отказаться от них она не могла. Все свершалось как бы помимо ее воли, а душа словно витала отдельно, ошеломленная, растерянная, оглушенная.
— Ты почему не ешь? — наклонился к ней Калина и, накладывая полную тарелку черной икры, намекнул: — Кушай, ночь нам предстоит до-олгая…
Жанна едва разомкнула губы.
— Я… Нам нужно поговорить…
— О чем? — Парень осторожно провел татуированными пальцами по ее зардевшейся щеке.
— Ну, это все… Все, что на мне… Это…
— А, не бери в голову! — махнул он рукой.
— Мне не нужно это… Я бы хотела поговорить о деле. Мне нужны небольшие деньги для начала, совсем немного… Я все верну.
— Киска, весь мир у твоих ног, о чем ты говоришь? Какие еще дела? Вбила себе в хорошенькую головку, что ей нужно крутить какие-то дела, — расхохотался Калина, обращаясь к своим друзьям, — те с готовностью заржали.
— Но я поехала сюда только потому, что думала…
— Ты поехала со мной потому, что я купил тебе все это. — Сквозь полупьяную веселость мгновенно проступила жесткая деспотичная воля.
— Но…
— Все! — безапелляционно произнес парень. — Все! Я сказал.
Все вокруг затихли.
Жанна от ненависти сжала зубы. Он обманул ее… Он думает, что… Он думает, что ее можно купить… От платья так мерзко пахло чужим застарелым потом, а от шубы — мокрой кошкой…
В глазах ее потемнело, внутри поднялось с трудом сдерживаемое бешенство, от которого она как будто оглохла на время. Ей захотелось сделать что-нибудь ужасное.
— Да, я продаюсь! — произнесла она четким голосом, раздельно и сухо. — Я продаюсь, но стою очень дорого! Гораздо дороже, чем все это барахло…
Под взглядами ошеломленных зрителей она медленно поднялась со стула. Вынула серьги из ушей, бросила их в пустой бокал. Сняла кольцо. Аккуратно расстегнула на шее колье. Сняла шубу со спинки стула, бросила ее на колени ошеломленному Калине. Скинула туфли и аккуратно поставила их прямо в тарелку с икрой. Вжикнула «молнией» на платье — ткань тихо скользнула к ногам, потрескивая электричеством. И Жанна осталась в стареньком хлопчатобумажном бюстгальтере и сатиновых трусиках в голубой горох.
Окружающие ошеломленно замолчали. Оркестр поперхнулся мелодией и заглох. Официанты стояли с открытыми ртами. Посетители боялись даже сглотнуть слюну.
А Жанна набрала в грудь побольше воздуха и сделала первый шаг к выходу… Потом другой, третий… В лицо пахнуло холодным воздухом с улицы.
— Я согласен, — точно издалека услышала она за своей спиной низкий голос. — Подожди!
Потом она почувствовала, как похолодевшую кожу спины закололи острые иголочки меха, — Калина набросил на нее шубу.
— Ты выиграла, — произнес он, прямо глядя в ее невидящие глаза. — Ты победила!
Да, она победила…
Она знала, что выигрыш за ней, и думала, что победила навсегда, на веки вечные. Жанна еще не знала, что выиграла только первый, не самый тяжелый раунд в борьбе, которая и называется Жизнь.
