Глава 9
Я плохо помню, как добралась до дому. Единственное яркое воспоминание – это чья-то рука, которая теребит мое плечо, и голос, который кричит в самое ухо, что мы приехали на конечную остановку. Это было в метро – я заснула в теплом вагоне и проворонила свою станцию. А потом я помню, что никак не могла попасть ключом в замочную скважину. Меня шатало, как пьяную, и уж конечно, не от нескольких глотков пива, которым меня угощала Елена Викторовна. Уснула я не раздеваясь, даже не почистив зубы. Сон был похож на глубокий обморок.
Несколько раз мне казалось, что звонит телефон. Но я была в таком состоянии, что не могла точно определить, в какой стороне он находится, где нахожусь я сама и даже на что я легла – на диван или на старенькую тахту, стоявшую в углу. И еще я совершенно потеряла чувство времени. Когда я открыла глаза в первый раз, в комнате было очень темно и я решила, что еще глубокая ночь. Во второй раз, когда я встала попить воды, у меня возникло желание посмотреть на часы. Но где стоял будильник, я понятия не имела. Больно ударившись о косяк, я пробралась обратно к дивану и подтянула к себе край подушки.
Когда я в третий раз открыла глаза, уже окончательно рассвело. Я полежала, блаженно размышляя, что давно уже не спала так глубоко. Потом стала соображать, чем бы мне сегодня заняться. И тут меня пронзило – работа!
Будильник остановился еще вчера вечером. Мои наручные часы тоже были не заведены. Я позвонила в службу точного времени и выяснила, что в настоящее время в Москве половина десятого. На работу я должна была явиться полчаса назад.
Мои чувства, наверное, очень напоминали раскаяние пьяницы, который в очередной раз дает себе зарок – никогда не напиваться. И сам не очень верит, что сдержит слово. Я сидела, вцепившись в волосы, и тихо гудела себе под нос. Хотелось топать ногами и плакать. Господи, в кои-то веки мне повезло и я устроилась работать именно туда, куда мечтала! И чем я занимаюсь?! Второй день подряд опаздываю, только потому, что никак не могу поделить дела на чужие и свои. В результате все время занимаюсь чужими.
Я сняла трубку. Набрала свой рабочий номер. Невнятно объяснила, что приеду через час (интересно, каким образом я успею все сделать за час? Умыться, переодеться, добраться до работы?!). Но Валерия Львовна меня оборвала:
– Надя, причина неявки на работу может быть только одна. Это собственные похороны.
– Да сегодня как раз похороны… – промямлила я, не зная, что еще ответить.
Она попросила объясниться. И я (куда деваться?) рассказала, что перед Новым годом у меня погиб друг, сегодня утром его должны хоронить, но я, конечно, не пойду, потому что прямо сейчас побегу на работу. И еще раз прошу меня простить. Такое больше не повторится.
Ее реакция меня удивила. Наверное, произвел впечатление мой замогильный, голос, потому что Валерия Львовна вдруг сказала:
– Ладно, до обеда можешь не являться, все равно начальства не будет. На этот раз я тебя прикрою. Но тебе придется остаться после работы. Так что, Надя, никаких поминок.
Я даже не нашла слов, чтобы ее поблагодарить. А Валерия Львовна напоследок сообщила, что они не звери. С этим трудно было не согласиться.
Я тут же перезвонила Ксении. Она, конечно, давно была на ногах. Единственное, чего я боялась, что церемония начнется слишком рано и я не успею. Но кремация была назначена на полдень. Я перевела дух.
– Ты приедешь? – спросила Ксения. Голос у нее был ровный, тон скорее деловитый, чем подавленный.
– Конечно! Только скажи куда.
Она объяснила, как добраться до крематория. И попросила не приносить цветов.
– Ведь могилы не будет, сама понимаешь, – сказала она. – Может быть, это и к лучшему. Не знаю. Он сам так хотел. Удивительно, что он успел подумать и об этом. Я вот, например, еще не знаю, какие бы хотела похороны. А стоило бы позаботиться заранее.
Еще она сообщила, что народу будет очень много – во всяком случае, прийти собиралось человек сто. Родственники, друзья, друзья друзей.
– Словом, вся его тусовка. Некоторых я даже вспомнить не смогла. – Она вздохнула. – Сомневаюсь, что и они его хорошо помнят. Да дело не в этом. Понимаешь, меня уже замучили вопросами: правда ли он посадил к себе в машину проститутку? Ты представляешь, каково это слушать?
Народу правда было очень много. Так что затеряться в этой толпе – пара пустяков, а затеряться хотелось. Я не могла встретиться глазами с Ксенией. И с Юлей. Я была виновата перед обеими. Одну я почти выдала, от другой все скрыла. И я стояла в сторонке, глядя на гроб, стоящий на кафельном постаменте. В первых рядах я рассмотрела Артура, рыжего парня, который сегодня сменил свою майку «Нирвана» на простую черную. Там же я заметила отца Ивана, нескольких пожилых женщин, плачущих навзрыд. Кульминацией, конечно, было прощание с покойным. Я видела, как Артур подошел к служащему морга и вручил ему кассету, сопроводив это каким-то напутствием. Тот пожал плечами и вставил кассету в казенный магнитофон. Я очень хорошо знала эту песню «Криденс», «И я удивляюсь, я все еще удивляюсь, кто же остановил дождь?»
Сегодня стоило остановить снег – он летел косыми липкими хлопьями и не давал даже вздохнуть, когда мы наконец вышли на улицу. Ксения плакала – я видела ее со спины, но все было понятно. Ее обнимал за плечи отец Ивана. Рядом стояла какая-то женщина, часто вытирающая лик скомканным голубым платочком. Мальчика я не заметила. Наверное, его оставили дома. Возможна! он все еще считал, что папа уехал. Рядом кто-то засвистел, и я удивленно оглянулась. Рыжий парень. Знаток этикета.
– Как дела? – спросил он меня.
– Так себе. – Я достала сигареты, а он поднес мне зажигалку.
– Артур сказал, ты работаешь на радио? – Парень заулыбался.
– Да, но всего два дня…
– Слушай, а сегодня вечером ты свободна?
Я ответила, что меня отпустили на похороны под залог – вечером придется задержаться на работе.
Парень представился. Его звали Олег.
– Ты что, действительно работаешь вечером? – настойчиво повторил он. – Или это отговорка?
– Отговорка – от чего?
– Да от меня!
В таких случаях я просто отворачиваюсь. Самый лучший способ избавиться от приставаний, – прикинуться бревном. Но Олег, кажется, сообразил, что я собираюсь сделать, потому что быстро перевел разговор на другую тему. Теперь его интересовало – в самом ли деле я разбежалась с Женей? Я не вытерпела:
– Да тебе-то что?! Я тебя видела всего один раз, что ты в душу лезешь!
– Да мне-то ничего, только он с тебя глаз не сводит.
– А он здесь?! Где?! – Я огляделась и в стороне, возле автобуса, в самом деле увидела своего бывшего жениха.
Он выглядел великолепно. Узкие кожаные брючки, замшевая куртка с бахромой, черный свитер с треугольным вырезом на груди. Новая стрижка – виски подрезаны очень коротко, почти подбриты. Волосы на макушке торчат тонкими белыми иглами, сзади на шею спускается светлая волна. Очень стильно, и ему идет. Я отметила это как-то неприязненно – он постригся так уже без меня… И не для меня. Он стоял в позе ковбоя: одна рука небрежно опирается на бедро, будто нащупывая кольт, другой он помахивал в воздухе, непринужденно ведя беседу. Говорил он с каким-то мужчиной – я его видела впервые. Но тот был вовсе не маленьким полным блондином. Рост под два метра, широкоплечий, с невыразительным плоским лицом. Женя говорил азартно, увлеченно, а тот, казалось, считал ворон.
– Он на меня не обращает никакого внимания, – сказала я, как следует его рассмотрев. – С чего ты взял…
– Только что пялился. – Олег достал сигареты. – Чуть дырку в тебе не сделал. Ты на поминки едешь? Устроим все на даче. Будет нечто грандиозное, небу жарко станет! Ему бы понравилось…
Я ответила, что не сомневаюсь в этом. Надо сказать, что мне и самой намного больше по душе такие вот похороны – без траурного марша, речей, мучительных пауз… Если, конечно, похороны вообще могут быть «по душе».
– Кстати, с дачей придется проститься, – приуныл Олег. – Я уже сдал ключи законной наследнице. Спасибо, она против этих раздолбайских поминок не возражала. Девчонка оказалась очень даже ничего! – И, бесцеремонно схватив меня за плечи, он заставил меня посмотреть направо, – Видишь девчонку с маленьким пацаном? Это первая жена Ивана…
Она показалась мне до ужаса старообразной – женщина принадлежала к тому типу, у которого нет возраста. Вытянутое лицо с острым подбородком, тускло-каштановые волосы, безвольно падающие вдоль щек, очки. Ребенок выглядел точной копией Ивана – только уменьшенной вдвое. Крепкий, плотный, с круглым лицом, порозовевшим от холодного ветра. Он сосал круглый леденец на палочке и довольно весело оглядывался по сторонам. Похоже, искал товарища для игры. Я так загляделась на этого мальчика, что не заметила, как к нам подошел Женя.
– Надя, можно тебя? – спросил он и послал мне свою коронную улыбку.
И мне, когда я взглянула ему в лицо, вдруг показалось, что мы ни единого дня не прожили вместе. Что это – наша первая встреча. Ведь именно с такой улыбки все начиналось.
– Как жизнь? – издевательски поинтересовался Олег, не выпуская моих плеч. Его пальцы даже сомкнулись крепче, и мне почудился в этом какой-то вызов.
– Нормально, – ответил Женя.
– Да уж, как бы паршиво не было, а все лучше, чем там. – И Олег кивнул в сторону крематория.
Женя настороженно взглянул на него и тут же снова обратился ко мне:
– Отойдем на пять минут. Мне нужно кое-что тебе передать.
Я осторожно высвободилась из объятий Олега – к этому времени он уже явно меня обнимал. Женя протянул мне руку, и я вложила пальцы в его раскрытую ладонь. Так, взявшись за руки, будто школьники, мы отошли в сторону. Я чувствовала, что на нас смотрят. Особенно остро я ощущала один взгляд. Там, у ограды, стояла Ксения. Я посмотрела на нее. В ее глазах был вопpoc – и недоверие. Наверное, теперь все мои обещания показались ей лживыми. Она отвернулась.
– Куда ты меня ведешь? – спросила я, когда поняла, что мы выходим за ворота, на дорогу.
Он крепче сжал мои пальцы и. повел дальше – мимо машин и автобусов, ожидающих окончания церемонии. Где-то во главе колонны остановился и свернулся ко мне лицом. От его губ поднимались облачка пара.
– Я хочу дать тебе свой адрес. И телефон. – Он достал из кармана куртки записную книжку.
– Наконец-то рассекретился? Не думала, что это доставит мне так мало радости..
Он не слушал. Достал клочок бумаги, подложил под него книжку и принялся писать, прорывая стержнем ручки бумагу. Я следила за корявыми буквами, которые он выводил, и внезапно поняла, что он пишет левой рукой.
– Что с тобой случилось? – спросила я.
Он поднял глаза:
– Ты о чем?
– Ты снова стал левшой?
Он смотрел на меня, будто не понимая. Затем перевел взгляд на свою левую руку, в которой все еще была зажата ручка. И с глубоким вздохом выпрямился.
– Слушай, как… В самом деле! – Он изумленно разглядывал ручку. – Я и не заметил!
– Когда это случилось? – Я не смогла удержаться от улыбки – уж очень комично выглядело изумление на его лице.
– Не знаю… Черт, я не знаю! – От удивления он даже слегка заикался, чего я вообще никогда за ним не замечала. – М-мне с-столько приходится делать, ч-что я…
– Да ты еще и заика?! – Я захлопала в ладоши. – Теперь можешь поставить крест на своей карьере!
Он разом помрачнел:
– А тебе бы очень этого хотелось? – На этот раз Женя заговорил нормально. Ручку он положил в карман и протянул мне листок бумаги:
– Возьми на всякий случай. Я хочу, чтобы ты знала, где я живу.
Я прочитала адрес. Центр. Бульварное кольцо.
Ну, разумеется, могло ли быть иначе.
– В гости ты, значит, не зовешь? – спросила я. – Зачем же тогда этот адрес?
– Извини, но пока не могу…
– Не извиняйся. Я бы и не пошла. – Я спрятала листок в блокнот и положила его на место, в наружный карман сумки. – Кстати, квартиру тебе купили или ты снимаешь?
– Ни то ни другое, – смущенно признался он. – Просто уехал один человек и пустил меня пожить.
– То есть ты там за сторожа? Что-то твой продюсер пока не расщедрился!
– О чем ты говоришь? – Женя скривил губы, как будто я дала ему пожевать ломтик лимона. – Я же еще ничего не сделал!
– А чем ты вообще занимаешься? Группу набрал?
– Ну, в общих чертах…
– Кто-нибудь из тех ребят, которые были в студии двадцать девятого?
Он покачал головой:
– Нет, те не подошли.
Я хотела спросить почему. Но кажется, и сама это уже знала. Те ребята были свидетелями безобразной сцены между Женей и Иваном. А возможно (если кто-то из них задержался подольше), видели кое-что еще. Я кивнула:
– Ну ладно, желаю удачи.
– Ты позвонишь? – Он опять взял меня за руку. Мне показалось, что, в его глазах мелькнуло что-то загнанное. Я осторожно высвободила запястье:
– Не трогай меня. Я не позвоню.
– Ты обиделась?! – Его голос возбужденно зазвенел.
На нас уже оглядывался шофер одного из автобусов. Наверное, соображал, какие проблемы могут волновать двух молодых придурков вроде нас. А мы и выглядели молодыми придурками – особенно Женя, со своей новой стильной стрижкой, в необычно изящном наряде. А шофер – мрачноватый дядька в пуховике и вязаной шапочке – наверняка задавался более насущными вопросами. Он смотрел на нас с явным презрением, а может быть, с завистью.
– Я ведь обещал тебе, что мы будем вместе! – Он уже почти визжал. – Неужели нельзя подождать, совсем немножко!
– Чего ждать? – перебила я. – Я уже дождалась этих похорон, твоих угроз, я два дня подряд опаздываю на работу, не высыпаюсь, и чувствую себя полным…
Он ударил меня по лицу. Прямо по губам. Не очень сильно, так что я даже не пошатнулась. На миг все стало очень ярким – невероятно ярким, как будто экран телевизора отрегулировали с ночного мягкого режима на контрастный, дневной. Я видела черные точки его зрачков, капли тумана на обесцвеченном ежике волос, дрожащие яркие губы и пар, вырывающийся из них… До меня донесся чей-то голос – какой-то мужчина желал знать, что тут творится.
Я оглянулась. Шофер. Он подошел совсем близко и, казалось, был готов вмешаться. Женя развернулся к нему, будто собирался драться:
– Не лезьте!
– Ты что ее бьешь, козел? – Тот подошел еще ближе.
Женю трясло. Я видела – сейчас он не отдает себе отчета, что делает, а этот мужик свалит его одним взмахом руки. И схватила его за бахрому куртки.
– Стой, не связывайся! – А шоферу крикнула:
– Все в порядке, правда!
– Да я убью его! – визгливо крикнул Женя.
– Ну да, одного ты уже убил! – вырвалось у меня. Может, потому, что он всерьез собирался драться, а я испугалась. За него, разумеется.
Женя замер. Он все еще смотрел на шофера, тот – на него. Мимо прошла группка людей, возвращающихся из крематория. Знакомых там не было, и слава Богу.. Все смотрели на нас. Было ясно, что здесь происходит что-то нехорошее.
– Ты что-то сказала? – повернулся ко мне Женя.
Шофер сделал еще один шаг. И сказал, что сейчас надерет этому сопливому щенку хвост. Что Женя – наркоман, ублюдок и что он таких ненавидит и готов душить голыми руками. Но вряд ли Женя его слышал. Он смотрел на меня, его трясло, и я видела, что он совершенно беспомощен. И поэтому схватила его под руку и потащила к обочине. Мы провалились в снег, но я не остановилась, даже когда почувствовала, что ботинки насквозь промокли. Я тащила Женю к лесопосадке возле шоссе, а шофер стоял и смотрел на нас, как на ускользнувшую добычу. Женя тяжело дышал, пошатывался, но вырваться не пытался.
Я прижала его к дереву, откуда-то сверху посыпались хлопья слежавшегося мокрого снега. Он тяжело дышал, не сводя с меня взгляда. Потом закрыл глаза. Мальчик, которого приперли к стенке в школьном коридоре и, кажется, будут бить.
– Ты убил Ивана?
Я схватила его за лацканы куртки и легонько тряхнула. Женя ударился головой о ствол дерева – он даже не собирался сопротивляться. И молчал. Ужаснее всего было, что он молчал и не открывал глаз. Я тряхнула его еще раз, чувствуя, что сила уходит из пальцев и сейчас я завизжу, сяду на он и начну плакать.
– Убил его?! – Повторила я. – Да что ты молчишь, гад, отвечай!
Он приоткрыл глаза:
– Нет.
– Ты врешь!
– Я его не убивал. – Слова как-то странно искажались, а может, слух меня подводил. Я уже плакала. – Я его не трогал.
– Но ты видел, как его убили? Ты должен был видеть!
– Нет! – Он закричал так, что нас, наверно услышали возле морга. – Отпусти, ничего не был Я ничего не знаю!
Он рванулся и с легкостью освободился. А затем бросился бежать – нелепо размахивая руками проваливаясь в снег по колено. Только бежал он не к шоссе, а в глубь посадки. Я бросилась за ним Сухая ветка зацепила мои волосы, и я рванулась оставив на сучьях рыжую прядь. Снег обваливал с деревьев, засыпая мне лицо, воздуха не хватало Я видела впереди Женю – он упал коленями в су роб и стоял на четвереньках, пытаясь отдышаться.
Я догнала его, прежде чем он встал, и навалилась сзади. Мы барахтались в снегу, вцепившись друг в друга, и я ощущала такую ненависть, что мне уже не было страшно. Я слышала свой голос – он твердил одно и то же;
– Ты его убил, ты убил, ты…
– О Господи… – Женя вдруг отвернул лицо и застыл, лежа на спине, глядя в серое небо между ветвей.
Я сидела рядом, задыхаясь и вытирая слезы. Помню, что, когда я бросилась его догонять, у меня в руках были вязаные перчатки. Теперь их не было. Я думала об этих дурацких перчатках и пыталась вспомнить, сколько пар я потеряла за свою жизнь. О Господи, сколько же их было, на каких дорогах они валяются и почему это так важно вспомнить… У меня появилось чувство, что я схожу с ума. Причем с поразительной скоростью.
– Я не убивал, клянусь тебе, – пробормотал он, продолжая разглядывать небо. У него на лице таял снег, но он не вытирал мутных, текущих по щеке капель. – Я пальцем его не тронул, да и не смог бы. Ты же знаешь меня, ты же понимаешь…
– Я ничего не знаю. – Я пыталась найти свою сумку. Неужели я ее тоже потеряла? В конце концов сумка обнаружилась за спиной. – Я больше не знаю тебя!
Он заплакал. Это было ужасно. Он плакал, и его лицо, которое я всегда считала красивым, морщилось, искажалось, становилось жалким и уродливым. Наверное, он сам об этом знал, потому что закрывался ладонями и пытался отвернуться. И ревел не переставая.
– Ты его убил! – повторила я. – Ты убил его, потому что он обозвал тебя дешевой шлюхой!
– Нет… – промычал он, не отнимая рук от лица…
– Что значит «нет»?! Я все знаю! Вы повздорили, он оскорбил тебя, ты его послал подальше, и он ушел! А потом он вернулся и вы его убили!
– Нет, все было не так! – взвизгнул он и сделал отчаянную попытку подняться.
Я навалилась на него сверху, прижав к сугробу, и силой заставила убрать руки от лица. Он морщился, будто его заставляли принимать горькое лекарство. Как же мне хотелось его ударить!
– А как все было?! – крикнула я. – Как все было, сукин ты сын?! Совсем голову потерял со своей карьерой, на все готов! Подожди, закончишь свой славный путь в тюрьме! «Взлет и падение Зигги Стардаста»<Зигги Стардаст – знаменитый сценический персонаж Дэвида Боуи.> – ты же мечтал об этом!
Он больше не плакал. Лежал на спине, даже не пытаясь меня сбросить, сопел и шмыгал носом, вытирал глаза. Потом сипло сказал, что замерз – куртка промокла на спине.
Я его отпустила. И сидела на снегу, глядя, как Женя поднимается, пытается отряхнуть одежду и жалко озирается по сторонам. Интересно, что он высматривает? Может быть, ждет, что кто-то придет на помощь?
– Как все было? – повторила я. – Если ты не скажешь, я прямо сейчас иду искать первого попавшегося милиционера. Звезда ты хренова!
И он заговорил. Прислонился спиной к дереву, сунул руки под мышки, пытаясь согреть закоченевшие пальцы, уставился в снег и заговорил. А я сидела возле его ног и слушала. И чувствовала себя Гердой, которая все-таки расшевелила заледеневшего Кая. Только никакой радости от этого не испытывала.
Все было не так… Иван действительно явился в студию ровно в семь часов. И пытался отговорить Женю от его намерений.
– Он все твердил, что я не добьюсь никакого успеха и пожалею, что ввязался… Твердил одно и то же, как попугай, и я уже не знал, что ему отвечать, как избавиться. Я не оскорблял его. Он начал первый, когда пришел…
– Кто? – спросила я, когда пауза затянулась. Оказывается, пришел продюсер. Все было готово к прослушиванию, в приемной ждали музыканты, которые хотели показать себя с наилучшей стороны. Аппаратуру настроили. Сварили кофе. Настроение было рабочее, просто замечательное. Все портил только Иван.
– Он ходил за мной по пятам и нудел, нудел… Не давал нам начать. В конце концов я сказал, что люди по одной мерке не кроятся, и, если он не смог добиться успеха, это еще не значит, что я тоже не смогу. Он пришел в бешенство! Да он просто сдурел!
Последние слова он произнес с неожиданной яростью. Я даже испугалась, что сейчас Женя сообразит, что я не так сильна, чтобы удержать его здесь, и попросту сбежит. А мои угрозы обратиться в милицию… Правду сказать, я говорила куда решительнее, чем могла поступить. Потом меня потрясли его слезы. Нужно было держаться, а расклеилась, В конце концов, он был мне не чужой. Пока не чужой.
– Мы наговорили друг другу гадостей, – признался Женя. – То есть в основном говорил Иван. Я просто пытался защищаться. Да, правда, он обозвал меня… Кстати!
Его глаза расширились и будто выцвели – он изумленно уставился на меня:
– А ты откуда об этом знаешь?
– Он сам мне рассказал, в машине, – отрезала я.
– Но ты же говорила, что…
– Мало ли что я говорила! Я тебе врала! Я тебя боялась!
– И он сказал тебе, что собирается вернуться в студию? – Женя пришел в страшное возбуждение.
– Да! – Это слово непросто было выпустить наружу. Мне было страшно. Но если не соврать, то придется выдать и Юлю, и Елену Викторовну. За Юлю, правда, я переживала больше.
– А что еще? Что он сказал еще?!
Я отчеканила:
– Он сказал, что ему сделали интересное предложение и он хочет вернуться, чтобы его обсудить. Он сказав это мне, когда прощался возле подъезда.
– Т-ты… – он снова начал слегка заикаться, – т-ты молчала?!
– А кому я должна была об этом сказать? Тебе?!
Он провел ладонью по лицу. На щеке остались грязные полосы. Растаявший снег стекал по подбородку, но он вряд ли это чувствовал. Его глаза странно расширились, Женя смотрел в пустоту.
– Ему сделали предложение, – вяло произнес он. – В самом деле.
– И что предлагали?
– Помочь его группе. Реанимировать их. Это сказал ему… – Он запнулся.
– Твой продюсер? Роман, как его там? Который говорит в нос? Этот гомик?
Женя дернулся и уставился на меня:
– Ты и это знаешь?
– Да, я многое знаю, – ответила я и, чтобы он не спрашивал откуда, вскочила и подошла к нему.
Ноги подгибались, и теперь я поняла, что ужасно замерзла. Где-то на краю сознания прошла мысль – автобусы наверняка уехали, машины тоже, и на такси, которым я сюда добралась, денег уже нет. Разве кто-то еще подбросит на своей машине.
– Это сделал твой продюсер? – И поскольку он молчал, я заметила:
– Ладно, можешь хранить тайну. Но я и так это знаю.
– Нет, не он! – вырвалось у Жени.
– Тогда кто? И что у вас там, в конце концов, случилось?! Откуда…
Я чуть не спросила про пятна в кабинете Елены Викторовны. Если бы я это сделала, легенду об откровениях от Ивана надо было забыть. Об этом он точно рассказать не мог. Поскольку к тому времени, когда появились эти пятна, был уже…
Женя судорожно глотнул воздух:
– Я ничего не знаю. Я не видел.
– Не видел, как вернулся Иван?
– Это да, но…
– Ты поехал к Мите выяснять отношения? – издевательски спросила я. – Ревность проснулась? Чувство собственности? Что это было, можешь объяснить?
Молчание.
– Или ты просто хотел убедиться, что Митя не провожал меня в студию? Не видел на улице машину Ивана? Ничего не знает обо всем этом?
– О Господи, – пробормотал Женя. – Чем ты занималась все эти дни? Я думал…
– Ты думал, я лежу на диване и плачу? – фыркнула я, хотя правда была почти такова. – Нет, милый. Плакать-то я плакала, но прежде всего не хотела чувствовать себя полным ничтожеством. И я хотела знать, почему ты так со мной поступил. А вот теперь… – Я постаралась изобразить как можно более лучезарную улыбку. Не знаю, получилось или нет. – А вот теперь мне куда важнее знать, почему ты так поступил с Иваном! Что вы с ним сделали? Где? Как?! За что, наконец?!
– Я ничего не видел, – прошептал он. – Когда я вернулся, Ивана уже не было…
– Ты вернулся на студию после того, как проведал Митю?
– Да. Мы там пробыли почти до часу ночи. По – том кто-то позвонил продюсеру, и он отвез меня…
– Куда это?
– На квартиру. Где я сейчас живу.
– И остался там с тобой?
Женя скривил губы и снова занес руку для удара. Я видела, что он близок к нервному срыву. Или, вернее сказать, давно пересек эту грань. Я понимала, что на этот раз он постарается ударить меня больно, очень больно. Потому что (это я уже знала!) я была права.
– Ну давай, – сказала я, – ударь меня. Хотя на самом деле ты должен был ударить его. Его толстую рожу. В тот самый миг, когда он тебе это предложил.
Я услышала очень глубокий вздох – как будто где-то в вершинах начинался ветер. А потом наступила тишина. В этой тишине все яснее звучали гудки разъезжающихся автомобилей. Я видела, как опускается его занесенная для удара рука.
– Этого не было, – каким-то мертвым голосом произнес Женя.
– Было.
– Я не согласился. Я правда не согласился.
– Тебе сделали это предложение до того, как вы убили Ивана, или уже после? Или в тот вечер? Ты уже знал, что Иван мертв? Или тебя убрали со студии специально, чтобы ты ничего не видел? А может, ты просто испугался, что тебя тоже прикончат? Потому и поддался ему?
Он оттолкнул меня и пошел прочь, к шоссе. Я глядела ему вслед. Он шел шатаясь, как пьяный, проваливаясь в сугробы, ставя ноги куда попало. И по пути пытался что-то вытащить из кармана куртки. Что-то, что никак не желало оттуда вылезать.
Меня посетила безумная мысль. Сейчас он достанет пистолет (да брось, никакого пистолета нет), не останавливаясь, поднесет его к виску (нет там пистолета, точно нет) и выстрелит. И упадет лицом вниз, и будет безвольно ждать, когда я подбегу к нему и переверну лицом к небу. Да нет же там никакого пистолета! – подумала я, уже собираясь икнуть, чтобы он этого не делал.
Он достал шоколадку. Большую шоколадку. С хрустом ее развернул и пошел дальше, откусывая куски на ходу. Так он шел, пока не пропал за стеной кустарника.
До работы меня подвезла Юля.
Когда я добралась до крематория, все, кто приехал проститься с Иваном, уже отбыли. Я не увидела ни одного знакомого лица – только участники следующих похорон.
Юля окликнула меня, когда я открыла кошелек и принялась подсчитывать наличность, решая, могу ли я себе позволить такси, чтобы успеть на работу;
– Надя, ты? – прозвучало у меня за спиной. Я оглянулась и едва узнала ее – холеную, красивую девушку, которая при первом знакомстве показалась мне фотомоделью.
Юля постарела за один день, который прошел после нашей первой встречи. Осунулась, подурнела, ее гладкая кожа приобрела какой-то нездоровый землистый оттенок. Она была не накрашена да и какая косметика выдержала бы потоки слез. А слез она пролила немало – глаза опухли, превратившись в щелочки. Я вдруг подумала, что она должно быть, старше Ксении, /хотя раньше казалась совсем девчонкой.
– Я не заметила тебя, – хрипло сказала она, подходя ближе. Голос у нее садился, как у простуженной. – Ты опоздала?
– Я была тут с самого начала.
– Значит, я тебя просто не разглядела. – Она достала носовой платок и яростно вытерла уже сухие глаза. – Боже мой, как же я поведу машину… У меня все расплывается, и голова… Голова болит ужасно.
Юля сказала, что сама не ожидала, что будет так убиваться в крематории. Если бы устроили нормальные похороны, все бы обошлось. Она к таким церемониям привыкла – ей уже приходилось хоронить родственников и знакомых. Но это…
– Как будто сожгли мусор, – прошептала она. – Под музыку отправили в топку. И все. Черт – это все! А все поехали на дачу и сейчас напьются напоследок. Все, Боже мой…
Она спрятала платок и взглянула на меня, кажется ожидая, что я стану ее утешать. Я не стала. И тут Юля заметила мой странный вид. Думаю, было на что посмотреть – мокрые волосы, горящие щеки, снег, набившийся в ботинки, вся одежда в пятнах. Снег был даже в карманах моей куртки, и теперь я его оттуда, выгребала.
– Господи, где это ты так уделалась? – воскликнула она прежним тоном, чуть язвительным. Вероятно, иначе говорить просто не умела.
– Была в лесу, – мрачно ответила я.
– Что – сейчас?
– Да, прямо сейчас. Грибы искала. – Я взглянула на часы – циферблат запотел изнутри, ох, они сломаются! – и спросила, не собирается ли Юля ехать в центр. Та подняла брови:
– В общем, нет, но если тебя надо подбросить… Идем.
Избавиться от снега, тающего в ботинках, мне удалось только в машине. Я уселась на переднее сиденье, открыла дверцу, разулась и долго вытряхивала обувь. Юля тем временем тщательно напудрилась, накрасила ресницы, губы. Но вид у нее все равно был странноватый и явно подавленный. Некоторое время мы молчали. Потом она сказала, что видела Женю.
– Я тоже его видела, – созналась я.
– Вы так и не помирились?
– Нет. И вряд ли помиримся.
Она стрельнула взглядом в мою сторону, пере хватила руль повыше и вздохнула:
– А он неплохо выглядит. И стрижка ему идет.
Я подумала: надо же, у Ксении горевала, а Женину стрижку успела заметить. Значит, скоро придет в себя. Юля вела машину не очень уверенно очевидно, ей редко приходится это делать. Да и машина, старая, непослушная «Волга», тоже чувствовала себя не очень комфортно. Внутри постоянно что-то скрипело, ухало, и мне начинало казаться, что мы растеряем по дороге половину деталей.
– Зачем он только приехал, не понимаю, – задумчиво сказала Юля.
– Ты о ком? О Жене? Она кивнула:
– Он даже попрощаться не подошел. И все время стоял в стороне.
Да, она всерьез им заинтересовалась! Я поймала себя на том, что немного ревную, и мне вдруг стало смешно. Впервые за все это утро. Какой смысл ревновать теперь?! Уж от этого я, наверное, избавлена навсегда…
– А уехал одним из последних, – продолжали Юля, не отрывая взгляда от дороги. – Заявился оттуда-то весь растерзанный, мокрый, и… Постой, а "то не с ним ты по лесу гуляла?! Она оценивающе оглядела мою куртку, пятнистые от влаги джинсы, взглянула мне в лицо. И сообщила, что мне нужно посмотреться в зеркальце. Я достала пудреницу. Под глазом алела длинная свежая царапина. Какая-то ветка хлестнула меня, когда я догоняла Женю. В волосах торчали скрученные мокрые листья и мелкие сучки. Ну прямо лесная дева из «Пер Гюнта»! Я стала причесываться и почувствовала острую боль в том месте, откуда ветка вырвала клок волос. На работе решат, что я участвовала в драке, а не в похоронах.
– Он тебя побил?! – живо поинтересовалась Юля.
– Это я его побила, – мрачно отшутилась я, борясь со своими волосами. Когда они спутываются, возникает желание отрезать все под корень. Но я этого не делаю. Еще один признак моей нерешительности. Женя всегда говорил, что хотел бы увидеть меня с короткой стрижкой. Зато мама предупреждала, что если я постригусь, то нанесу ей страшный удар. Волосы, дескать, это единственное, чего у меня в избытке. Под недостатком подразумевался, наверное, ум, как в народной поговорке: волос длинный – ум… и т. д.
– Помирились бы вы, – довольно неискренне посоветовала Юля. – Или… Ну, если тебе это сложно, дай мне его телефон, я сама вас сведу!
Я подумала, что если она получит телефон, то разовьет бурную деятельность. Сегодня Женя произвел на нее неизгладимое впечатление. Удивительно, что у нее было еще настроение плакать. Я покосилась на Юлю:
– Боюсь, что кое у кого возникнут возражения он живет не один.
– Да что ты? А с кем?
– С одним… Не важно. – Я взглянула на часы Кажется, на работу я успеваю. – Юля, ты помнит наш разговор на даче? Ты рассказывала, что Иван звонил тебе со студии и сообщил о выгодном предложении?
– Ну конечно. А что случилось? – Она сразу замкнулась и поскучнела.
– Ты точно не можешь припомнить, от кого исходило предложение? Имя называлось? Может быть, Роман?
– Если бы Роман, я бы запомнила, – раздраженно ответила Юля. – Если и было названо имя то совсем заурядное.
– Ну, тогда постарайся вспомнить, как звали тог человека, который явился на дачу второго декабре Представителя продюсера. Ты же видела его, вас должны были представить.
– Да это вообще была женщина, – ответила она, пренебрежительно скривив губы. – Может она и не одна пришла, но этого я уже не помню Черт, когда же я починю «дворники», ни черта я не видно!
Ветровое стекло в самом деле было покрыто полосами грязи. Судорожно двигающиеся «дворники» едва его касались. Я следила за их движением, напоминающим пьяный танец. Царапина под глазом неожиданно начала болеть. Наверное, когда отогрелась в тепле салона. Но я на это особого внимания не обращала. Было кое-что другое, более важное.
– Женщина? – спросила я, когда Юле удалось обогнать ползущий впереди автобус. – Как она выглядела? Как ее звали?
– Имени не помню, а выглядела обычно. Хороший костюм, косметики никакой. Лет ей, думаю, за сорок. А может, уже и за пятьдесят. Невыразительная внешность, я бы ее встретила – не узнала. – Юля снова вцепилась в руль и выругалась:
– Ненавижу эту тачку! Просто ненавижу!
Еще минут через пять, оправившись от приступа ненависти к своей машине, Юля Обратилась ко мне, спросила, нельзя ли все-таки получить телефон Жени. Что не вышло у меня, может получиться у нее. Дескать, нам с ним – лучше помириться. Я не ответила и услышала ее тревожный возглас:
– Слушай, ты в порядке?! Ты меня слышишь?!
Я слышала. Лицо горело огнем, царапина превратилась в пульсирующий источник боли. Я открыла рот, облизала пересохшие губы. А может, дать ей телефон Жени, гори оно все синим пламенем… Самое худшее уже позади. Да уж, если станет еще хуже…
Я вспомнила ироничный, немного грустный тон Елены Викторовны, когда она проповедовала, что, мол, мы живем в джунглях. С ума можно сойти, но я купилась именно на эту дешевую философию. Наверное, не желала казаться одним из обитателей этих джунглей. Решила довериться кому-то. Поделиться. С моей доверчивостью я даже не успею набить достаточно шишек, чтобы поумнеть. Все может кончиться куда раньше.
– Надя! – снова этот назойливый голос над ухом. Я с трудом повернула голову – подо лбом будто прокатился, кегельный шар, состоящий из чистой боли.
– Мне нужно в район Красной Пресни, – сообщила я.
– Да тебе в больницу надо! – перебила она. – Ты так странно выглядишь! Тебе плохо?
Мне было плохо, ужасно плохо. Потому что ощущала себя глупой доверчивой девчонкой, которая сделала всего одно доброе дело. Что бы я там ни болтала, а насчет Ксении не сказала ни слова. Зато почти выдала Юлю. Наивную, хотя и двуличную болтливую Юлю, которая сейчас с такой тревогой спрашивает, не нужно ли остановить машину.
– Зачем? – выдавила я из себя. – Я тороплюсь!
Она замолчала. Чем ближе мы подбирались центру, тем сложнее было управляться с непослушной машиной. Юля крутила руль, стиснув зубы время от времени отпуская короткие ругательств.
А я впала в какое-то оцепенение. Даже на час смотреть не хотелось. Я думала только о том, что раскрыла все свои карты врагу. Что стала под удар. Что теперь я представляю большую опасность для Елены Викторовны, если на даче и в самом деле была она. Но как убедительно она врала, что никогда прежде не видела Ивана! Зачем? Зачем она указала мне на пятна на ковре? Зачем рассказала про сброшенную трубку? Зачем привезла к себе домой? Неужели все это было нужно только для того, чтобы вытащить из меня побольше информации?
От этой мысли мне захотелось плакать. Я даже не заметила, что мы уже подъезжаем к зданию редакции. Юля притормозила напротив, у маленького ресторанчика, и сухо спросила, туда ли мы приехали?
– Спасибо, большое спасибо.
Я выбралась из машины и, не оглядываясь по сторонам, перешла дорогу. Меня чуть не сбили, а даже не заметила, что это была за машина. Постоянного пропуска у меня еще не было, я должна была получить его только сегодня. А сейчас нужно зайти в бюро пропусков, показать паспорт и взять временный талон…
В бюро я обнаружила, что сумки при мне нет. Милиционер, сидящий за стеклом, внимательно рассматривал мое лицо. В основном, конечно, его интересовала царапина, которая к тому времени сильно распухла. Вся щека горела, и даже больно было моргать.
Я выскочили на улицу и увидела, что Юлина «Волга» все еще стоит у ресторанчика. И даже разглядела за стеклом ее светловолосую голову, склоненную над чем-то. Я побежала к машине, на этот раз стараясь не попасть кому-нибудь под колеса.
Юля распахнула дверцу:
– Что случилось?
– Я забыла сумку! Если она не у тебя, тогда я ее потеряла в лесу или…
Юля хмыкнула и подняла с соседнего сиденья мою сумку – изрядно помятую после лесной пробежки:
– Держи. Твое счастье, что я решила посмотреть карту, а то бы…
Она хлопнула дверцей, давая понять, что разговор окончен. Наверное, Юля все-таки слегка обиделась, что я так и не дала ей телефон Жени. Я отправилась в бюро пропусков, по дороге убеждая себя, что поступила так вовсе не из ревности. Женя сейчас был опасен. Возможно, для меня. А уж для Юли – подавно! Проболтаться ей ничего не стоит, в этом я уже успела убедиться. А если он обнаружит, что Юля располагает сведениями о вечере двадцать девятого…
По спине бежал холодок – будто я снова валялась в том подтаявшем сугробе, в обнимку с Женей, и мое лицо обдавал пар его дыхания. Я подумала, что они могли разговориться во дворе крематория, после церемонии. Что и раньше были знакомы, так что Юля спокойно могла подойти к нему и в конце концов заполучить телефон. Какое счастье, что она была поглощена своим горем и не сделала этого! Какое…
Милиционер выдал мне разовый пропуск и еще раз пристально взглянул на царапину. Я поспешила пройти к себе.
