Глава 1

Если идти по правой стороне Ленинского проспекта от Садового кольца мимо серых сталинских многоэтажек, разноцветных ларьков на «Октябрьской», мимо Первого меда, на ступенях которого во время перерыва между парами лениво покуривают студенты-медики, то чуть дальше, в окружении престижных домов для бывшей партэлиты, всевозможных новоявленных магазинчиков и бывшего Императорского дворца, в котором уютно устроилась Академия наук, обнаружится последний очаг угасающей в московских выхлопах природы — Нескучный сад.

Теперь Нескучный окружают конторы и офисы. Квадратный метр площади в этом районе давно зашкалил за пару тысяч долларов. «Это район для богатых, для очень богатых, для абсолютно богатых. Он не для меня…» — так думал молодой человек в сером с серебристой искрой однобортном костюме, то и дело откидывая набок пышную пшенично-соломенную челку.

Молодой человек был начинающим журналистом авторитетного финансового журнала «Заря экономики». Всего месяц назад неоперившегося юношу со скрипом взяли на вольные хлеба — внештатным корреспондентом. Звали юношу в костюме с искрой Слава Воронцов, и в этом районе он оказался исключительно по деловым соображениям — в поисках фирмы «Нескучный сад».

Вчера его вызвал шеф, мелким почерком, будто маку насыпал, вывел на листочке адрес и, небрежно подвинув листок безупречно отполированным ногтем, бросил, деловито поблескивая оправой золотых очков:

— Президент — некая Раиса Резник… Я звонил, пропуск на тебя заказан. Послезавтра с тебя пол-листа, материал пойдет в июньском номере. Ясно? — и с силой вдавил перьевую ручку в колпачок, будто хотел свернуть ей шею.

Какая она, интересно, эта Раиса Резник? Наверное, типичная бизнес-вумен в деловом костюме, с гладкой прической, минимумом косметики на лице и резким каркающим голосом женщины, упивающейся властью. Безапелляционная и резкая с подчиненными, льстиво-ласковая с деловыми партнерами и равнодушно-спокойная со всеми прочими. Какой она будет с ним? Наверное, любезной. Ведь сегодняшнее интервью — это реклама. Даже больше, чем реклама. Это престиж фирмы, новые клиенты, это завистливые взгляды конкурентов. А есть ли у «Нескучного сада» конкуренты? Кто его знает… По крайней мере, он, Воронцов, о таких не слышал. Он вообще раньше даже не подозревал о существовании такой организации. Один только ее девиз — «приходите к нам, и вы навсегда забудете, что такое скука» — чего стоит! А что скрывается за таким многообещающим девизом, бес его знает! Может быть, обычная турфирма, может, кружок по интересам для домохозяек, а может быть, подпольная контора для чувственных наслаждений?

Если «Нескучный сад» — это именно то, что он подозревает, как написать об этом? Шеф сожрет его с потрохами, если он только кончик носа высунет за рамки приличий, а когда говоришь о заведениях подобного рода, эти рамки ох как узки. Катастрофически узки. Слава хмыкнул, представляя себе, как будет выглядеть рекламка нового борделя в главном печатном органе финансовых воротил. Среди официальных фотографий банкиров с галстучными удавками под самое горло и статей типа «Как мы увеличили процентную ставку по межбанковским кредитам и снизили текущие риски по фьючерсным контрактам» на полстраницы (великолепное качество, финская полиграфия) — фотография бравой девицы «ню» с неправдоподобно пышным бюстом и с бицепсами боксера полусреднего веса. Прикол!..

Натолкнувшись на подобную рекламку, любой бухгалтер немедленно покраснеет как рак и спрячет журнальчик под офисный стол, чтобы на досуге рассмотреть ее как следует. Впрочем, рядовому бухгалтеру этой рекламкой не воспользоваться — кишка тонка! Расценки у них, по слухам, такие, что даже шепотом неприлично сказать. Говорили, размеры гонораров порой доходят до «половины коробки из-под ксерокса»! А еще говорили…

Блуждая по саду, шумящему первой молодой листвой, Слава вдруг наткнулся на симпатичный беленький с розовым особнячок, выглядывавший из роскошных кустов цветущей сирени. За ним масляно блестела гладь реки. Корреспондент сверился с бумажкой — здесь! Недурно они устроились, эти массовики-затейники… Перед колоннадой парадного входа в маленьком бассейне бил в небо элегически шуршащий фонтан, в нем белела статуя, которая стыдливо прикрывала свою мраморную наготу мраморной же тканью. Дорожки, посыпанные гранитной крошкой, клумбы с неоново-яркими настурциями, ядовито-зеленая травка, будто только что из магазина. И еще — прохлада с реки, и аромат свежей земли и цветущей сирени! Даже заглушая далекий гул автострады, где-то рядом защелкала обалдевшая от радости залетная птаха.

Удобно расположившись на скамейке, Слава достал органайзер и принялся набрасывать план будущей статьи. Перо деловито скрипело по бумаге. Сверху на тоненькой паутинке спустился паучок и испуганно замер на белом поле блокнота.

Внезапно умные мысли кончились. Сдвинув светлые брови, корреспондент бросил взгляд на часы — еще добрых сорок минут ему томиться. А солнышко уже ощутимо припекает, проникая сквозь вологодские кружева листвы. Денек выдался жаркий, еще сто раз обольешься потом под шерстяным пиджаком. Красней потом, воображая, что о тебе думает госпожа Резник, уловив чувствительным женским носиком полторы неароматных молекулы в воздухе… Эх, советовала ведь ему Мила надеть летний пиджак…

Откинув со лба светлый чуб, Слава решительно поднялся на крыльцо. Чего на улице париться, можно пока ознакомиться с обстановкой на месте. Едва только посетитель поднял руку, чтобы нажать кнопку звонка, дверь предупредительно распахнулась, и из прохладной полутьмы здания появился приветливый молодой человек. Его лицо светилось таким искренним счастьем от встречи с ранним гостем, словно они были, как минимум, друзьями детства.

— Доброе утро! — радостно изрек молодой человек. — Чем я могу помочь?

Он даже немного наклонился вперед в порыве угодливой внимательности. Славе на секунду показалось, что если попросить этого жизнерадостного типа почистить ему ботинки, то он будет просто счастлив.

Слава молча протянул паспорт и строго произнес, стараясь выглядеть солидно:

— У меня назначена встреча на одиннадцать.

— Проходите, проходите, Вячеслав Иванович, — защебетал молодой человек, отступая в темноту и прохладу. — Раисы Александровны еще нет… Не хотите ли пока выпить чашечку кофе? Если вы голодны, могу предложить вам легкий диетический ленч…

— Спасибо, — буркнул журналист, с интересом оглядываясь. — Я сыт.

Препроводив гостя в приемную, охранник мгновенно испарился, оставив посетителю воспоминание о его улыбке, которая, казалось, еще несколько секунд освещала помещение.

Ошеломленный царившим вокруг великолепием, Слава притих на кожаном диванчике. На минуту он даже забыл, зачем явился сюда. Его ладони грела чашечка ароматного кофе, которую ему всучил ослепительный молодой человек. Его тело ласково обнимал самый мягкий из диванов, на которых ему доводилось сидеть. Его взор услаждали музейные статуи, глядевшие на него с нескрываемой любовью. Даже охранник, казалось, был в восторге от его посещения и даже не старался скрыть своей радости. Было от чего прийти в восторг!

Слава прислушался. Ровно гудел кондиционер, обдувая легким бризом раскрасневшееся лицо посетителя. Полуметровые стены не пропускали извне никаких звуков. Стояла мертвая тишина. Неужели он один во всем здании?

Стены приемной украшали старинные гравюры, изысканные акварели — расплывчатые розовые мазки на жемчужно-сером фоне. Мебель — явный антиквариат. Бюро с резными гнутыми ножками. Погасший камин с ажурными щипцами и тяжелым совком для золы. Плотные портьеры на окнах. Тишина и нега во всем!

Минутная стрелка на часах нехотя подтягивалась к одиннадцати. Время, казалось, застыло здесь еще в прошлом веке да от лени так и не нашло в себе силы двинуться вперед. Время в этом особняке вообще не имело никакого значения. Казалось, им здесь как будто никто не интересовался.

Неторопливо тикали старинные часы, в форточку изредка врывался птичий щебет.

Чтобы чем-то заняться, Воронцов подошел к книжному шкафу, украшенному черными с золотом корешками энциклопедии «Британика», наугад потянул на себя четырнадцатый том. Тонкие листы, испещренные мелкими буквами, распахнулись, и на пол упала старая черно-белая фотография смеющейся пары: парень и девушка убегали от морской волны. У девушки были длинные волосы, фигурка эквилибристки и огромные глаза, казавшиеся черными впадинами на лице, а парень…

Обычный парень! Воронцову были как-то безразличны все парни в мире, даже если бы их и считали эталонами красоты. Но этот парень был явный бабник. Мерзкое выражение лица, смазливая рожа, мокрые кудри, впалая грудь неженки, незнакомого со спортзалом. Слава напряг бицепс под пиджаком, удовлетворенно хмыкнул, оценив собственное превосходство, и перевел взгляд на девушку. А девчонка-то была ничего, симпатичная. Жаль, фотография старая — ей, наверное, лет двадцать. Этой юной красотке сейчас соответственно за сорок, не меньше. Интересно, что это за особа и что она делает на пару с этим слащавым типом в энциклопедии «Британика»? Неужели это она?

С трудом засыпая в своей трехкомнатной квартире в самом центре города, с видом на Москву-реку, Игорь Стеценко знал — пройдет немного времени, и он вскочит на постели с еле сдерживаемым криком, весь в холодном поту. А потом до самого рассвета не сомкнет глаз, будет корчиться на скомканных простынях. И не имеет значения, один он или кто-то дышит рядом. Не важно, что было в предыдущий вечер, сколько он выпил перед тем, как отправиться на боковую, — его ночи протекали однообразно. Он знал, что после первого глубокого и спокойного сна настанет время метаний, скрежета зубов — и наконец момент, когда он проснется от собственного крика.

Дамам, которые изредка коротали ночку-другую в холостяцкой берлоге Игоря, не нравились его столь бурные эмоции во время сладкого предутреннего сна. Если какая-нибудь и задерживалась в его доме, то она, конечно, старалась привыкнуть к особенностям своего партнера, но долго с ними мириться не могла. Поэтому дамы Игоря традиционно исчезали в голубой дали, едва успев войти в его жизнь.

А может быть, вовсе не беспокойный сон Игоря был тому причиной, просто их извечная дамская любознательность и жалостливая слезливость? Не одна из них пыталась приголубить на своей груди коротко стриженную голову своего возлюбленного, где под колючим ежиком волос угадывались шершавые шрамы — память о недавней войне. Не одна из них пыталась изощренными ласками заставить его забыть о страшных снах, хотела принять на свои хрупкие женские плечи груз его воспоминаний — и ни одна из них не выдерживала, когда в ответ на ее нежные слова сквозь стиснутые зубы доносилось едва различимое, ненавидящее: «Отвали, сука…» — а то слова и похлеще. Некоторые из них уходили из жизни Игоря прямо посреди ночи, оскорбленные в лучших своих чувствах. Да он их и не удерживал. Ненависть и страх были его вернейшими ночными подругами.

Были, конечно, и особы, которые задерживались в его доме подольше. Они пытались прижиться, приспособиться к Игорю. Была даже одна энтузиастка, которая так долго водила его по невропатологам, психотерапевтам и психиатрам в надежде излечить своего жениха от ночных кошмаров, что однажды Игорь наконец не выдержал и рявкнул на нее: «Психа из меня пытаешься сделать!..» После чего самоотверженная девушка, естественно, молча собрала вещи и ушла, не оглядываясь.

«Хорошая была девушка, — думал Игорь, изредка вспоминая о ней. — И готовила вкусно. Какие украинские борщи варила! М-м-м… Это не то что полевая кухня, где в мутно-желтой воде тухлая свекла болтается рядом с куском бледно-зеленого сала!»

Почему-то все нынешние события Игорь измерял своими давними военными впечатлениями. Просто не мог от них отделаться. Днем воспоминания отступали, тащась по пятам за безмолвными призраками. Днем можно было заговориться, увлечься, выпить водки, встретиться с друзьями, погрузиться в пучину текущих неотложных дел, закадрить симпатичную девчонку — и почувствовать себя нормальным, абсолютно нормальным человеком. Но ночью…

Ночью ожившие в темноте призраки выходили из тени, разговаривали с ним, напоминали о том, что он хотел забыть. Ночью в его спальне вновь гремела и выла война. Там сыпались бомбы с самолетов, подрывались на минах БМП, звучали предсмертные крики женщин, беззвучно плакали старики, чеченские дети играли гильзами вместо игрушек и солдаты с распоротыми животами ползли к своим, волоча по дороге спутанные клубки сизо-красных кишок. Там лежал, уставя бездонные глаза в пустое, плоское небо, его убитый друг. Бывший друг. Широко раскинутыми руками он обнимал весь мир, и его навсегда застывшее серое лицо осторожно гладили пушистые метелки молодой травы. Там был грохот снарядов, сухой треск пулеметного огня, одинокие щелчки выстрелов снайперов, пот, грязь, вонь, кровь, смерть. Там было слишком много смерти. Столько не может уместиться в сознании одного человека.

До этой, последней, войны была другая… Время почти выветрило из его памяти пыль горных дорог, четкие силуэты снежных гор, будто вырезанные из темного картона декорации, палящее безжалостное солнце, так не похожее на наше. А за спиной была Родина, которая всегда поможет, ради которой все происходящее и имело смысл. В той войне тоже не было победителей, но ее раны затянулись быстрее — может быть, просто потому, что сам Игорь тогда был намного моложе? Шрамы на теле тогда рубцевались лучше, что ли…

После той войны казалось, что все это больше никогда не повторится. «Афганцы» — это уважительное определение приклеилось к ним намертво. Их не боготворили как победителей, но их уважали. Им дали почетное звание участников войны, налоговые льготы на торговлю сигаретами и водкой и право бесплатного поступления в вузы. Но этого им было мало.

Со своими армейскими друзьями Игорь организовал под эгидой фонда ветеранов прибыльную торговлю. В два года из скромного обладателя сильно поношенных джинсов фирмы «Рила» он превратился в лихого дельца, не думающего о деньгах. Он сам сделал свое состояние, своими руками. Немногие вкалывали так, как он, до седьмого пота, заключая сделки, уламывая партнеров, разыскивая каналы поступления товаров из-за рубежа. Государство к этому было совершенно не причастно. Оно лишь милостиво позволило им работать — ведь они сами, только сами добились всего. Просто оно им не мешало.

А потом начались интриги, недовольство соратников по оружию и по торговле — кого-то обделили, кого-то будто бы обошли, кто-то требовал дележа заработанных капиталов. Кроме того, на их организацию положила глаз одна солидная криминальная группировка. Фонд ветеранов и раньше платил за право работать под крышей братков, чтобы не затевать кровавых разборок, но теперь дела повернулись совсем в другую сторону — братки захотели войти в дело.

И конечно, в семье не без урода. Нашелся предатель, который помог криминалам проникнуть в дело. Это был свой в доску парень, Серега Шкляр. Они знали друг друга еще с Афгана — лежали в одном госпитале после того, как лейтенанта Стеценко шарахнуло осколочным в голову. Шкляр там валялся после контузии — их взвод напоролся на мину, которую коварные душманы подложили на малохоженной пастушьей тропе. Взвод пошел в обход через горы, опасаясь засады в ущелье, проводник-афганец вызвался показать дорогу, а потом внезапно исчез, как сквозь землю провалился, а что было потом, Шкляр, по его словам, не помнил — чернота. Он шел шестым в цепочке, и ему досталось совсем немного.

Шкляр был веселый парень, балагур, любитель выпить в хорошей компании, приударить за хорошенькой девчонкой. А еще он любил деньги. Не просто деньги, а большие деньги. Любил их тратить, не задумываясь, направо и налево. Из-за денег-то он и продался браткам — пообещали ему куш покрупнее, чем тот, одинаковый со всеми пай, что ему полагался в фонде. И Шкляр не выдержал — сдал своих друзей с потрохами.

Началась война — афганцы не из тех, кто позволит какой-то мелкой уголовной сошке запустить волосатую лапу в свой карман. Сначала не шло дальше затяжных переговоров и угроз, но потом… Потом от угроз перешли к делу. В районе белорусской границы братки задержали колонну трейлеров с грузом. Водителей и экспедиторов (тоже, кстати, из своих, побывавших «там») уложили рядком в кювете с аккуратными дырками в голове. Груз — партию компьютеров — сожгли. Время перехода трейлеров через границу, номера машин, характер груза бандитам сообщил Шкляр. Тогда Стеценко понял, что у них в фонде завелась «крыса». Но кто из проверенных-перепроверенных в боях железных парней предал, он выяснить не мог. Пока не мог.

После такого первого «предупреждения» началась самая настоящая война. Главного бухгалтера фонда Виктора Юдина расстреляли в собственном подъезде. Заступившего на его место Мишу Шуцкого взорвали в «мерседесе» прямо во дворе дома. Покушались и на самого Стеценко — не отличавшиеся богатым воображением в плане выбора средств уничтожения бандиты подложили мину под днище его автомобиля, когда тот стоял во дворе, где жила его близкая приятельница. Как всегда спас случай — когда Игорь садился в машину, у него с рукава рубашки упала запонка, подаренная Юлей на 23 февраля. Он долго ползал на коленках по жухлой осенней листве в поисках запонки, закатившейся под колесо. Случайно взглянул на глушитель — и все внутри оборвалось. Игорь понял — настал его черед отвечать за сказанное накануне категорическое «нет».

Тот случай помог выявить крысятника — им был Шкляр, сомнений не оставалось. Только Шкляр, как близкий друг Игоря, знал адрес его подруги и время, когда он у нее бывает. Он тоже изредка захаживал к Юле поболтать о том о сем, отведать наваристого украинского борща. За Шкляром стали наблюдать. Тот учуял опасность, забеспокоился. Когда все собранные улики оказались налицо, его вызвали для решительного разговора. Он не испугался, пришел, хотя чувствовал, что отсюда ему одна дорога — на тот свет. Но был спокоен — у него имелся запасной ход.

— Ребята, — произнес он с ухмылкой человека, уверенного в своем завтра, — дешевле взять Ловца и его бригаду в долю, чем каждую неделю устраивать похороны с музыкой. Не он, так другие… Нам одним не выжить. Давайте делать дела по-хорошему.

— Сука, — сквозь стиснутые зубы пробормотал Стеценко и нащупал за поясом пистолет — он давно уже не расставался с оружием. — Ты мне ответишь за Шуцкого и Юдина!

— Не распаляйся, Игорь, — спокойно улыбнулся Шкляр. — Лучше нам договориться. Не то твоя девочка отправится к праотцам прямо вслед за мной. И ты уже никогда не отведаешь ее фирменного борща…

И он протянул Игорю телефон, из трубки которого доносились истерические крики Юли: «Игорь! Я боюсь! Меня убьют!»

На этот коварный ход у Стеценко не нашлось достойного ответа.

Деваться теперь было некуда, воевать с братками бессмысленно — только людей гробить да семьи под удар подставлять. Пришлось делить прибыль с бандитами. Шкляр прекрасно понимал, что никакой жизни в Москве у него после этого не будет, и, прихватив свою долю, обещанную за предательство, и присовокупив к этой сумме деньги из кассы фонда, благоразумно исчез в неизвестном направлении.

А Стеценко поклялся самому себе расквитаться с бывшим другом, чего бы это ему ни стоило. Поэтому-то он и отправился в Чечню, где, по слухам, сразу же после начала военных действий всплыл Шкляр. Его видел один из пленных офицеров, которому потом удалось бежать к своим. Шкляр стал чеченским снайпером и отстреливал тех, с кем еще недавно воевал по одну линию фронта, и получал по сто долларов за труп. Для него это была привычная непыльная работа.

Там-то они и встретились. После их встречи Шкляра больше никто не видел.