За два года до описываемых событий
Мечется мятежный огонь в камине, пляшут его антрацитовые тени на стенах комнаты. У витой решетки в старинном вольтеровском кресле сидит женщина, закутанная по самое горло в красный верблюжий плед. На журнальном столике перед ней высится ворох беспорядочно сваленных бумаг и фотографий. Изредка потревоженный огонь взвивается ввысь, рассыпая на ковер снопы оранжевых искр, в воздух взлетают хлопья черной сажи, в глубине огненного зева вспыхивает синеватое пламя, жадно поглощая новую порцию пищи, — женщина в кресле жжет бумаги.
Тонкие бескровные руки перебирают конверты, вынимают и разворачивают листки писем; глубокие темные глаза, в которых дьяволятами скачут огненные языки, пробегают выцветшие от времени строчки и безжалостно отправляют их в широко раскрытую пасть камина. Женщина сжигает письма.
Холодные узловатые пальцы перебирают фотографии, где мутными пятнами расплылись черные человеческие фигуры. Темные глаза пристально изучают застывшие в вечной улыбке лица. Движение руки — и снимки летят в огненное жерло, как подстреленные в воздухе чайки. Женщина сжигает фотографии.
Нагромождение бумаг на столе постепенно уменьшается, тает, съеживается. В камине уже образовалась изрядная горка нежной пушистой золы, где лепестками красных маков алеют тлеющие огоньки. Постепенно огонь угасает, хлопья сажи, плавно кружась в воздухе, опускаются на пол — черный, никогда не тающий снег.
Женщина в кресле, кутаясь в пушистый плед, надолго застывает. Может показаться, что она уснула, но ее черные бездонные глаза остаются открытыми, они неподвижны, мертвы. Но вот старинные часы, старчески хрипя и подкашливая, бьют двенадцать раз. Женщина вздрагивает. Ворошит каминными щипцами догорающий огонь — он оживает в последний раз, подпрыгивает до самого дымохода, радостно шевелит языками, осветив белый квадрат бумаги на ковре у ее ног, и в то же мгновение умирает.
Женщина замечает листок бумаги. Тычет в него каминными щипцами — бумага темнеет в месте прикосновения, но не горит. Женщина переворачивает клочок обратной стороной — прямо ей в глаза смеются молодые, вечно молодые лица.
Темные глаза устало закрываются, голова откидывается на спинку кресла — столько лет прошло, а ее все еще мучают воспоминания… И их не сжечь в огне, не присыпать золой. Не забыть. Для этого надо уничтожить их источник… Или их причину…
Руки высвобождаются из-под пледа — в темноте он кажется почти черным, — достают с книжной полки толстый том энциклопедии, и фотография с коричневой отметиной каминных щипцов ложится между тревожно шуршащих, словно испуганные мыши, страниц.
Много раз потом эти руки достают фотографию и, подержав ее несколько секунд, возвращают на место.
Много, очень много раз…
