Глава 19
КОГДА-НИБУДЬ БУДЕТ ЛУЧШЕ
Глебов всегда запрещал ей материться. «Это не украшает ни женщину, ни язык. Ни тем более будущего законодателя». Глебов запрещал ей курить, красить волосы и носить костюмы с блестками. Он делал из нее крысу. И до поры до времени она соглашалась, что надо именно так. Что только так и надо.
Но были дни и были часы, когда она снова возвращалась к себе самой — закрывалась в ванной и орала во всю ивановскую, орала так, что не дай бог кому услышать. Она редко покупала книги. Но среди ее любимых был Лимонов и словарь ненормативной лексики. Лимонов и редактор словаря были самыми близкими друзьями. Они ее понимали…
Но с матом или без ситуацию нужно было брать в свои руки. Сраная интеллигенция могла только выдувать шары. Все остальное ложилось на их плечи. На рабочие, на татарские. Глебов рассказывал ей как-то о большой роли татарского народа в освоении России. Да чего уж там стесняться. Такой вот народ. Лихой. Лишь бы не до инсульта. Лишь бы не дядя Кондратий. Лишь бы довести начатое до конца. И Катя-Катенька… Ох…
Она — врач, дипломированный специалист. Она — большой начальник. Но если она — врач, специалист и начальник — грохнется на улице прямо здесь, то заберет ее «скорая» с пьяным фельдшером и сестрой-потаскухой. И куда ее отвезут? И куда положат? В голове стучали молоты, звенели колокола и путался какой-то Иван Петрович с неуточненным диагнозом. Куда ее положат? Да куда надо!!! Разденут и увидят — педикюр, трусы за сто долларов, грацию, выбритые подмышки, запах духов. Даже без сознания она будет иметь внушительный вид, так что шанс выжить у нее есть. А у всех остальных…
— Козел, — бормотала про себя Наталья Ивановна. — Ну какой же козел… Какой же гад! Какой гад придумал эти маленькие телефончики… — Те, первые мобильные, были такими огромными, что в кнопку можно было попасть головой и с разбега. А эти — разве можно набрать номер трясущимися пальцами? Разве можно вообще что-то увидеть, когда в голову наплывает тьма, а стук в ушах становится нестерпимым. Надо было остаться у Жанны. Надо было… Но — невозможно. — Алло, Кирилл? Это Амитова. Ты один? Работников из органов нет? Еду. — Она с облегчением отключилась и на минуту прикрыла глаза. Там, в глубине сумки, были припрятаны таблетки — раунатин, адельфан, что-то еще… Если принять их сейчас, то все остальное она сделает спокойно. Наташа опустила тяжелый зад на лавку и нащупала рукой пластинку. Повоюем. Я — не дедушка Ленин. Теперь, кроме стука в ушах, был еще и горький привкус во рту. Но это все ненадолго. Ненадолго.
Наталья Ивановна успокоилась и стала дышать ровнее. Как советовала секретарша, недавно уволенная в запас. Она была такой умной и так часто голодала по Брэггу, что ей стоило завести своего стоматолога и вылечить желудок. Дикая вонь изо рта. Просто дикая. Но дышать — она умела. Вздымала отсутствующую грудь, томно прикрывала глаза и действительно успокаивалась. Но вот Амитовой не так легко было перевести дыхание. Первые шаги дались с трудом. Она отвыкла ходить по асфальту, она отвыкла ощущать притяжение земли, больше полагаясь на мраморную плитку и ковровые покрытия. Стоило вызвать машину… Но ей не надо было быстро, ей надо было умно. И спокойно. При этом еще и не умереть.
Она с удивлением посмотрела по сторонам. Ничего не изменилось. Надо же. Те же деревья, беленные чуть не от корня, милые беззубые бордюры, щербатые клумбы прямо посреди проезжей части. И она сама та же… И судьба опять била ее по башке. Ну допустим, она-то привыкла, но теперь ударило по девочке. По Катеньке… Что же это? И почему все женщины ее семьи становились просто запасными аэродромами, а все женщины Глебова — настоящими возлюбленными? Почему? Наказание, что ли, это? Или знак? Или предупреждение? Часы Руслана и размытые очертания, эта мерзкая постельная мягкость, разогретость, уютность безумной девки… Лялечки-младшей. Господи, куда же Катька-то смотрит? Известно куда…
Ничего не изменилось. Улица, двор, поворот, если через садик, то быстрее, если через улицу, то чище. Ничего не изменилось. Только вместо нее, Натальи Ивановны, теперь ее Катя. А может, там уже и ребеночек завязался… Чтобы снова — две сестрички, чтобы история эта не закончилась никогда…
А вот странное дело: зла на Ляльку-младшую так и не было. Ярость, шум в ушах, стыд, будто подсмотрела что-то нехорошее. Но зла почему-то не было. Если бы тогда, возле морга, Наташа дала добро, то ее бы просто не было бы на свете. Но она появилась. И была вроде крестной дочери. Вроде своей… Так известно — и не чужая ведь. А потому зла и не было. Вот такое оно Толиково семя, давшее плод хитрый и туповатый. Это была не Ляля, а просто проблема, которую надо было решать немедленно.
И до счастья ли теперь? И до молчания ли?
— Я это, открывай, не бойся. Ордер принесут позже. — Наташа запыхалась. В этих чертовых домах никогда не работали лифты. — Открывай!
— Привет, — сказал Кирилл, одетый к выходу, в рабоче-молодежное, джинсовое. — Проходи. Кофе, чай? Водички? Водочки?
— Ты собрался куда? Или вернулся? — подозрительно щурясь, спросила Наташа.
— Дела. — Кирилл развел руками и спокойно взглянул на нее. Спокойно и по-кобелиному вызывающе. Наташа, которая никогда не считала его ни мясом ни рыбой, ни тем более мужиком, опешила и чуть отпрянула назад. — Дела. Вот, жену потерял. Хлопоты.
— Ты где был, спрашиваю? Потому что интерес у меня не простой, а золотой. Конец тебе, Кирюха… — улыбнулась она и расправила плечи.
— Полнеешь? — сочувственно спросил Кирилл. — Смотри, пузо какое. Ко мне на занятия не хочешь? — Он слегка приобнял Наталью за талию и потащил в гостиную. — А я могу помочь, — игриво добавил он.
— Уже, — успокоила его Наташа и плюхнулась на диван. — Польский? По скрипу чую. Хороший человек сядет, срань эта и гикнется…
— О боже, какие слова… Какие шутки. — Кирилл стоял рядом. Не стоял даже, а возвышался. Ничего, сядет еще. И ляжет. Наконец перестало шуметь в ушах, и инсульт, о приближении которого она иногда думала, был отложен. Ничего.
— Ты, пожалуй, тоже сядь, голубь, — предложила Наташа и скрестила на груди руки.
— Прямо кустодиевская мадонна. — Кирилл осторожно опустился на ковер и вдруг ни с того ни с сего обхватил руками ее ноги. — Ну, хороша ведь. Не удержусь я, все-таки вдовый человек…
— Не удержишься, — согласилась она. — Тебе удобно, тогда держи. А вот отвечать, милый, придется. И за Катю, и за другое…
— Тогда водки, — тихо сказал он. — Только водки. — И в наигранной веселости его проскочили нотки скрываемого страха. Конечно, кому охота связываться с Дамиром… Никому. Он парень простой, недавно в интервью спутал Цицерона с Церетели и родил нового философа — Цетерона, так и это ему сошло. А уж смерть Кирилла сойдет легко, тихо. Никто и не узнает.
— Ты лежать где хочешь? — спокойно спросила Наташа. — Рядом с Дашей? Или с Ларисой? Или, может, Феня тебя зовет? Прикидывай по-быстрому, потому что времени у нас — в обрез.
— Царствие им всем Небесное. — Кирилл разлил водку по большим граненым стаканам, которые придумал Маленков, и протянул один Наташе. — Осилишь?
— Пригублю, — сказала она, вспомнив об адельфане, раунатине и нездоровых сосудах головного мозга. — Пусть пухом земля.
Они замолчали. Наташа не хотела спешить. Все нужно было сделать чисто, красиво и без улик. Шалой Катьке не под силу будет объясняться с дядюшкой. Значит, этого не должно произойти.
— Публичный дом — твоя затея? Или Афина подсуетилась? И что у тебя есть на мою? Отвечай быстро. — Наташа открыла сумку и вытащила из нее небольшой, но убедительный пистолет. — Стрелять буду плохо, но часто, — на всякий случай предупредила она.
— Да брось ты, выдумки все это. Плоды больного воображения Петрова…
«Еще и Петров. Кузя, что ли? — с горечью подумала Наташа. — Слишком много людей… Слишком много тех, кого знает брат. Ужас. И что интересно, я ведь не промахнулась. Затейник чертов».
— Давай рассказывай. — Она потрясла пистолетом и свела брови к переносице. Глебов говорил, что с таким лицом она могла бы позировать для Челубея, который задрался с Пересветом. Кто это? И почему быть похожим на Челубея стыдно, а на урода Бельмондо — почетно?
— Нечего рассказывать. Нечего. Все закрыто, заколочено и уничтожено. Я — не самоубийца, — быстро сказал Кирилл и мягко улыбнулся.
— Это ты пока не самоубийца. А потом от горя по ушедшим от тебя женам… Слушай, а ты сказку про Синюю Бороду знаешь? По-моему, он плохо кончил.
— Зато часто, — усмехнулся Кирилл и снова налил водку в свой стакан. — Больше не пей. Ты, я вижу, на работе… Кстати, Наташа, ты знаешь, что такое предохранитель?
— Гондон? Презерватив в смысле. — Она даже зарделась. Не от его наглости, а от удовольствия. Можно ругаться сколько душе угодно. Полное счастье.
— Ага, так вот, если он есть, то ни родить, ни убить нельзя. А что касается дела, по которому ты пришла, то запомни — ничего не было. Никогда и ничего…
Он тихо выпил и некрасиво, так, как часто делала она сама, утер рот тыльной стороной руки. Она посмотрела, а он, проследив за ее взглядом, усмехнулся.
— Мы с тобой одной крови: ты и я… Тебе придется мне поверить…
Кирилл снова оказался сидящим на полу. В молодежно-рабочем джинсовом прикиде. Его шальные руки попытались погладить там, где нельзя. Пистолет в ее руке задрожал и чуть не выпал. А если бы выпал, то прямо ему на голову, на будущую лысину. Это было бы и смешно, и больно. А главное — нелепо. И от этой нелепости Наташа вдруг рассердилась.
— Что еще за штучки? — Она нахмурилась и толкнула Кирилла округлым коленом. — Я к тебе по делу пришла, а не сопли утирать. Ясно?
— Ясно-ясно. — Он отодвинулся и сложил ноги в позу то ли лотоса, то ли турка. И оттого показался Наташе старым и неприятным. Она не любила тех, кто не умел жить в своем возрасте, тех, кто пытался гнаться за поездом, который уже тю-тю. — Но по-моему, мы уже решили: никто никогда ничего не узнает. По крайней мере, от меня. Слушай. — Он помолчал и хитро улыбнулся. — А может, ты Петрова убьешь? А то он там накопает сорок бочек арестантов, всем мало не покажется.
— Хорошо, что ты мне веришь, — спокойно ответила Наташа.
— А я тебе всегда верю. С давних пор, — тоже спокойно и твердо сказал он.
— Да? И почему это? — Она улыбнулась одними уголками губ, на миг стала красавицей, но передумала и нахмурилась.
— Да потому. Ты и я — одной крови. Маугли. Ты вот, например, заметила, что я к тебе никогда не приставал. Даже не пытался. Вообще — ни-ни.
— А с меня взять тогда было нечего, — усмехнулась она.
— Ну, кое-что у женщины всегда есть. — Кирилл задумчиво провел рукой по волосам. — Вот не знаю, может, под дулом пистолета стоит исправить эту ошибку… А? — Он смотрел на нее вызывающе и игриво. Господи, как давно все это было в ее жизни. Да и было ли? Ну, ребенка родила, на ноги поставила. Толика потеряла. Потому что если бы не потеряла, то жить было бы не на что… И с тех пор ни с кем ничего. И в мыслях не держала. И не потому, что не хотела, а потому, что возраст уже не тот, не девица, чтобы так вот позориться. Ей было и странно, и жутко. И стыдно. Потому что если теперь вот считать вместе с ней, то все они с Кириллом… того, ну, этого…
Это не важно, что ничего не произошло. Но правду себе говорить надо. Как по башке ее треснуло этим взглядом. И слова куда-то пропали. И мысли. И смятение такое в груди, что хоть плачь, хоть беги. И ни одной слюны-слюночки, чтобы ее так… Чтобы глотать было чем. Может, это раунатин. Да нет. Куда там… А он, гад, все смотрит, как ощупывает. Толик в этом вопросе был полный дурак. И она не знала, что так бывает, что так вот исподволь может выходить ум, причем выходить-то через срамные места… Через… И вдруг она поняла свою Катьку… Потому что если у нее первым был не такой, как Толик, то и удержу в ней не было. Потому что кровь — одна… Наша…
А он все смотрит, все улыбается… Плейбой. Слово не наше, но лучше, чем кобель. Хотя по смыслу — то же. Интересно, на Жанку он вот так же смотрел или как-то по-другому… Та, конечно, была привычной. Скольких мужиков перепробовала… А Наталья все мотала свое женское одиночество. Все думала, что с чужими мужиками как-то позорно… А Кирилл, хоть и мертвец, конечно, а не чужой человек. Свой, близкий, без стеснения всякого… Тем более, что рассказать кому — и не решится, и не успеет. Так, может быть?..
Наталья Ивановна Амитова, будущий депутат, мать и бабушка, тихо, почти неслышно застонала.
— Не могу, — пробормотала она, сжимая в руке рукоять и трогая пальцем курок. — Не могу…
Значительно проще было выстрелить именно сейчас… А там — выстраивалось. И Афина, и Дарья, и мотивы, и причины… Выстрелить, чтобы не буравил, чтобы не срамил на старости лет. Наташа зажмурилась, затаила дыхание и решительно нажала на спуск…
В голове грохнуло, и из носа полилась кровь. Из ее носа — ее кровь. Он, Кирилл, живой и невредимый, вдруг оказался рядом, навис, облапил, прижал к себе и пробормотал, касаясь губами ее руки у запястья:
— Я говорил, сними пушку с предохранителя… А теперь терпи. Считай, что это изнасилование… что теперь мы с тобой квиты. Будем. Минут через тридцать…
Она сжала зубы, потому что больше не могла думать о себе — старой развратной тетке, которая… никогда ничего не находила в Кирилле.
— А застрелишь ты меня потом, потом. Обещаю. — Его руки шарили по шее, сжимали, тискали, ныряли, как взбесившиеся. Наталья Ивановна была не в силах сопротивляться. Ладно, чуть позже она убьет его… И наверное, себя… Потом. Посмотрит, как оно, и убьет. А что — нажилась уже… Но это будет потом, потому что сейчас… пусть…
Она зажмурилась, сжала пальцы на рукоятке, зацепилась за мысль о том, что пистолет — единственное, что невозможно потерять сейчас, а все остальное пусть горит синим пламенем. И провалилась в обморок, позор, гипертонический криз и сладкий вкус фруктового мороженого. На некоторое время она просто отключилась.
В голове рассыпались звезды, проплыли планеты, засеменили ежики в тумане — все было так прекрасно, что сознание отказывалось возвращаться к ней.
— Нет, это уже слишком, — раздался противный голос то ли апостола Петра, то ли архангела Гавриила. Во всяком случае — голос сверху, это точно. — Это уже слишком. Снова труп, снова кровь. Так вы еще и некрофил, гражданин Матвеев?
Это было очень обидно. Обидно, что она, врач по образованию и атеист по воспитанию, так толком и не поверила, а главное, не проверила теорию доктора Моуди о жизни после смерти. Так что ж, лежать теперь дурой и не шевелиться? Кто бы знал, что покойник все слышит, все понимает. Вот и Толичек тоже… А сколько ж плохого она тогда на гроб ему выплеснула. Хотя и плакала как полагается. Старалась. А он, бедный, все знал, все чувствовал.
Нет, определенно это было обидно. Тем более, что Кирилл — экий шельмец, все же убил ее… Воспользовался слабостью и убил. Обхитрил, стало быть… Однако и это было хорошо: спокойно, приятно, без проблем и мучений… Все уже случилось. Жаль, что она была трупом, потому что больше всего на свете ей хотелось улыбаться…
— А пистолет, значит, ей в руку. И опять — самоубийство. Интересный у вас подход, гражданин Матвеев. Третья жертва за неделю. Боитесь не успеть? Кстати, а где Артемова? Уже? И хватит глумиться над телом. Наденьте штаны, пока я не вызвал наряд.
«Надо же, ну все как у нас, — подумала Наталья Ивановна. — А про какой это он наряд? Неужели про милицию? И голоса такие же противные… Только почему-то лица не видать… И вообще, где девочки? Почему не встречают? Неужели в раю? А я тогда где?» Привычка заседать в VIP-ложах уже успела испортить поколение молодых реформаторов в возрасте за сорок и старше. Причем испортить до такой степени, что каждый из них видел себя в особой ложе даже в другой, загробной жизни… От возмущения некорректным приемом Наталья Ивановна гневно захрюкала. Хотя ей по-прежнему хотелось улыбаться.
— Жива? — настороженно спросил голос, и что-то теплое, но липкое и потное коснулось руки.
«Неприлично дергаться, когда тебя трогает ангел, — решила Амитова и мужественно стерпела. — А если я жива, то в следующий раз он меня уже запомнит и отправит не туда, куда надо. Значит, это предбанник». Она замерла и затаила дыхание…
— Жива, вся в крови, значит, я вам помешал, господин Матвеев? Ладно, будем составлять протокол. Кажется, я на этот раз подоспел вовремя. Спасибо, дверь не закрыли, а то опять Сидни Шелдон — фен и усыпальница.
— А иди ты…
Голос Кирилла показался абсолютно родным. Живым, узнаваемым… Легкая хрипотца, насмешка, и в тон этому всему паровозный скрип «молнии». Теперь Кирилл разговаривал с кем-то, будучи в штанах. Жаль, что она не увидела его голым. Все-таки интересно, все ли мужчины одинаковы или только те, что на картинках?
— Иди, кому сказал… Жива она, и кровь тут ни при чем… Это у нее из носа пошла…
— Да уж, конечно, из носа…
Теперь Наталья не только слышала голоса, ощущала липкое прикосновение, она даже чувствовала дыхание — запах спирта, явно зажеванный каким-то «Диролом». Значит, она жива и валяется здесь на глазах у двух одетых мужчин. Интересно, что сказал бы по этому поводу Дамир? Или, скажем, Глебов? А если Кирилл привел в дом шантажиста? Господи, вот неудача… Придется убить сначала шантажиста, а потом, ближе к утру, и Кирилла. Все-таки совратил он ее Катеньку на такое позорное дело… Осрамил… В общем, к утру — Кирилла, а этого сразу… Наташа сжала рукоятку и чуть шевельнулась.
— Наташа, он все еще у тебя на предохранителе. Я отойду, а ты снимай и стреляй в этого идиота. Хватит уже, намучались. — Голос Кирилла отдалялся и отдалялся, а Наташа все не решалась ни открыть глаза, ни спросить, где в пистолете предохранитель. В кино об этом ничего не говорится.
— Вот эта красненькая штучка, Наталья Ивановна, вы ж на ощупь не сможете, надо глазки открыть и ответить на вопросы следствия. — Нахальный визитер уже дышал над ней вовсю. Она уже догадывалась, кто это, а потому стрелять было даже жалко.
— Петров, отойди в сторону, сделай вид, что тебя здесь нет, и ты останешься в живых, — предупредила Амитова. Она почти пришла в себя.
— Я понял, вы хотите одеться. Но поверьте, вам очень идет нагота. Жаль, что я не художник. Но я очень и очень рад, что застал вас именно в таком виде… Боже мой, какое совершенство, какие формы. Вот только кровь…
— Ты пьяный, что ли? — Наташа совсем собралась с мыслями, открыла глаза, подтянула ноги и подумав немного, села на диване. Не стесняясь. А чего… Трупы же оба, считай, трупы… А с покойниками — какой стыд, пусть хоть полюбуются. — Ты пьяный, говорю?
— Да, — гордо ответил рыжий, как будто свежевыкрашенный Кузьма Григорьевич. — Из-за ваших убийств у меня неприятности в семье…
— Так ты компенсации хочешь? И сколько я тебе должна? — хмыкнула Наташа. — Только ты учти, что я расплачиваюсь в национальной валюте.
— В смысле пулями? — икнул Петров.
— В смысле дурами, — рявкнула Наташа.
— Ну, так это мы поняли, что дурами… Очень полезно… И дур у кого-то меньше, у кого-то, — Петров поднял глаза к потолку, — больше… И вообще, Наталья Ивановна, я вам только что буквально жизнь спас, а вы… вот как… Обидны мне ваши слова. Но с паршивой овцы хоть шерсть клок. На суде будете свидетелем.
— Чего? — изумилась Наташа, доселе считавшая, что жизнь спасли совсем другому человеку, и то ненадолго…
— Да это же элементарно. — Слово «элементарно» Кузьма Григорьевич произнес с третьей попытки и был несказанно горд. Обычно тест на трезвость в виде «сиреневеньких элементарных синхрофазотронов» не давался ему в течение недели после большой пьянки. А тут на тебе — удача. — Так вот. Всех вас убил Кирилл. Потому что он — Синяя Борода. Это точно…
— А зачем? — заинтересовалась Наташа.
— А вы ему надоели. На фиг, сколько можно! И правильно, вообще, сделал, но…
— Ты полегче. — Наталья Ивановна почесала подмышку дулом пистолета и угрюмо направила ствол в сторону Кузьмы Григорьевича. — Все?
— Пока — да, но арестовать его нужно уже сейчас. Потому что вы еще живы и Жанна, может быть… То есть кое-что спасти можно. А когда арестуем, то и выясним мотив. Все-все выясним… — Кузьма Григорьевич вздохнул полной грудью, помолчал, справился со слезами. Ему было очень обидно. Ведь подошел же к главному, нашел его, почти задержал, а никаких тебе аплодисментов. А Леночка — просто Предатель. С большой буквы «П».
— Слушай, а он-то где? Кирилл-то? — всполошилась Наташа. Арестовать или нет, об этом еще нужно было думать. Главное, чтобы все были на месте. Не искать же его потом у мамочки на груди.
— Здесь, куда он денется. Я его наручниками к батарее пристегнул. В ванной, пока он мылся… Скользкий тип, между прочим…
— Отстегни и приведи сюда, быстро. — Наташа недвусмысленно нащупала красную кнопочку. — Будем разбираться. Быстро!
— Стреляй! — Кузя рванул на себе рубашку, и пуговицы, пришитые, казалось, намертво, посыпались на пол, как семечки. — Стреляй и помни: ты убиваешь закон. Я ведь здесь закон представляю, забыла? — Он замер и приготовился к худшему.
— Ладно, пошли в ванную. Только я оденусь. Холодно потому что…
— Так я не понял, мне отвернуться или так стоять?
— Так, значит, Синяя Борода? Синяя Борода… Боже мой… А кто его в конце концов на чистую воду вывел? — заинтересовалась Наташа.
— Да я и вывел. Я его вычислил. Путем сложных умозаключений.
— Разберемся. — Наталья медленно и царственно (откуда что взялось!) встала с дивана и распахнула дверцы шкафа. — Вещи покойницы хранить нечего… Нечего… Раздавать их надо. — Она внимательно осмотрела платья, висящие на плечиках, и наконец нашла то, что искала: кимоно. Размер Дашкин и расцветка слишком веселенькая, но… если человек уже не депутат, а гейша, то почему бы и нет? Лишь на минуту она остановилась у зеркала и обнаружила, что подлецу все к лицу. К встрече с Кириллом Амитова была готова.
И она, встреча, ее не разочаровала. Напротив, выяснилось, что одинаковы мужчины только на картинках, в жизни они — другие. У них не сияет кожа, не блестят глаза, мышцы у живых мужчин послабее, и все прочее тоже какое-то невпечатляющее, стеснительное, и ноги слишком волосаты, и грудь могла быть пошире. Но как ни странно, Кирилла это не портило. М-да.
— Рассказывай. — Наташа скромно потупила взгляд, направив на него пистолет. — Рассказывай, как дошел до жизни такой? Или я сама?
— Вы тоже смотрите эту передачу? — обрадовался Петров. — А мне не нравится.
А потом все замолчали. Наступила какая-то вязкая пауза, ждали чего-то важного. Наверное, со стороны они казались смешными. Голый Кирилл, Наташа в трескающемся кимоно и пьяный Петров в форменном кителе… Наверное, это было смешно. Но все они вдруг подумали, что в этой ванной, вот тут, где они толкутся, не так давно умерла Даша. Каждому из них стало не по себе.
— А что рассказывать? Насколько я понимаю, с пистолетом сюда пришла ты?
— Да? — оживился Петров. — Вот как? Тогда у нас уже две версии. Очень хорошо. Только, может, начнем по порядку. Сначала выясним, зачем своих жен и любовниц убивал Кирилл, а потом перейдем к Наталье Ивановне и зададим ей те же вопросы. И посмотрим, у кого получится лучше.
— Наташа, пусть меня раскуют, — взмолился Матвеев. — Пожалуйста… И вообще, вы нормальные люди? Вы сами-то слышите, что говорите? Ну ладно, я — законченный эгоист, где-то даже бабник, которому живые нравятся больше, но даже мне погибших жалко, а вы — радетели справедливости? Кто-то из вас ведь клятву Гиппократа давал.
— Ой, пристыдил, — прыснула Наташа. — Все, пристыдил насмерть.
— Кого? — снова оживился Петров. — Кого насмерть!!! Опять насмерть!!! Да что такое, в конце концов? Да сколько это может продолжаться?
— А нисколько, — усмехнулась Амитова. — Все кончилось, правда, Кирилл? — Она выпустила улыбку, поиграла ямочками и окаменела. — Хватит, ребята, пожили, как говорится, как умели, и будет.
Она все еще не могла решить, что выгоднее, что нужнее ей и ее семье в этой ситуации: арестовать или убить. Предположим, его арестуют. Спишет ли Дамир его мерзкие рассказики о Катеньке на желание отомстить?
— Кирилл, где вы были в ночь убийства Афины Наливайко? — спросил Петров и вытащил из-за пазухи блокнот, на котором был пропечатан ностальгический ценник — 10 копеек. — И заодно, где вы были в день убийства вашей жены?
— Говорить? — Кирилл развернулся, насколько позволял наручник, застегнутый на руке. — Говорить, Наташа, за кем я ездил и кого искал?
— Мне — безразлично. — Она слегка пожала плечами. — Делай, как считаешь нужным.
— Слушай, Кузя, ну и бабье пошло. Переспать — как плюнуть. Не говоря уже об убить…
— Забирай его в комнату. Буду сдавать преступника властям. А если он, преступник, будет болтать, то мы будем бить его по морде. По наглой рыжей морде… То есть не по рыжей, извини, друг Петров. Заканчиваем водные процедуры. Все… — Наталья помрачнела.
Она устала. Она просто смертельно устала. Принимать важные решения, воплощать их в жизнь, когда ей не хватает ни образования, ни умения, ни желания… Все, чего она действительно хотела, — это внучка и новые итальянские сапоги, каждую зиму чтобы новые. А глобальные проблемы пусть решает Дамир. Катю жалко, Катю она спасет, но глобальные проблемы… Она очень устала. Носить в себе столько, знать об этом столько лет… И молчать из-за глупой детской клятвы «счастьем в жизни». Нет, хватит.
— У него был мотив убивать, — тихо сказала Наташа, когда мужчины, теперь скованные одной цепью наручников, вошли в гостиную. — У него были для этого причины… Кирилл, скажи мне честно и откровенно, ты знал, что Ляля не твоя дочь?
— А чья? — спросил Петров.
— Повторяю вопрос…
— Не надо, я понял… — Кирилл убрал со лба мокрую прядь волос и улыбнулся. — Кузя, вот если бы ни одна тетка не сделала от тебя аборта, ты бы заволновался?
— А надо ли? — философски откликнулся Петров. Он даже засмущался. — А надо ли нам так много знать о себе?
— А говоришь — понял. — Наташа нахмурилась и почувствовала, что давление опять скачет; опять появилась навязчивая мысль об инсульте.
— Да, я знал, — угрюмо, быстро выговорил Кирилл. — У меня вообще не может быть детей.
— Значит, Афинку — тоже не ты… — изумилась Наталья.
— Ну конечно не я. Это было самоубийство. Говорю же, той ночью я был страшно занят.
— И сын у Афинки — не от тебя, — продолжала гнуть свое Наталья. И кто бы мог подумать, что мыслить — это гораздо тяжелее, чем существовать?
— Нет, не от меня… Последствия свинки… — спокойно и почти без смущения констатировал Кирилл. — Так, может, пойдешь за меня?
— А теперь главный вопрос — как давно ты узнал о том, что Ляля не твоя дочь?
— Наталья Ивановна, а вы не хотите работать в нашем отделении? Ну конечно, если с депутатством не получится? — радостно спросил Петров. — У вас так здорово работают мозги. Мы были бы как Малдер и Скалли…
— Заткнись, а? — вполне мирно предложила Наталья Ивановна. — Так когда? И от кого?
— Все правильно. Я узнал об этом давно, в деревне Холодки. Когда Лялечка меня уже разлюбила, когда брак наш фактически распался. Я узнал об этом накануне ее смерти…
— И кто отец ребенка, ты узнал тоже?
— Да, — сказал Кирилл и опустил голову. — Да…
— Но разве за это убивают? — воскликнул потрясенный финалом Петров.
— За это — только такие, как Отелло, другие убивают за бабки… За деньги… Скажи? — Наталья Ивановна подошла к Кириллу и нежно погладила его по волосам. — Бедный ты… А потому — жадный… Храните деньги в сберегательной кассе по фамилии Глебов…
— Нет, нет. — Он вдруг отчаянно затряс головой. — Нет, я не мог, я не виноват… Я не делал этого, вы слышите?
— Тихо, тихо, уже поздно… Поздно… Теперь нужно вести себя тихо. — Наташа приложила палец к его полным искусанным губам. — Разумно и тихо… Виноват не виноват — какая разница…
— Да, наказания без вины не бывает, — поддакнул обрадованный Петров, отчаянно пытаясь отвести от себя наваждение с милым названием Холодки…
