В кабинете начальника отдела ГРУ подполковник Шаров чувствовал себя неуютно, но сильно не беспокоился как человек, довольно точно представляющий себе, что его ждёт. Он только что закончил доклад и, чуть скосив глаза, смотрел на отражение начальника в полированной столешнице прямо перед собой. Тот, вальяжно откинувшись на спинку широкого кожаного кресла, читал письменный отчёт. Дочитав, придвинулся к столу и отложил бумаги в сторону.

— Ну, на Индигову официального компромата нет, — медленно проговорил он, облокачиваясь на стол и кивнув на отчёт. — Поэтому и ставить вопрос об отстранении от дипломатической работы её супруга тоже не имеется. А вот на вас…

Он поднял круглое лицо и через большие роговые очки взглянул на подчиненного.

— На вас поступили официальные жалобы: джеймсбондовщина, уничтожение личного имущества сотрудников посольства, неумение строить отношения с коллегами, неуважительное отношение к руководителю дипоргана, критические высказывания в адрес Центра… Это весьма серьёзно!

Шаров посмотрел в лицо начальнику, но глаз не рассмотрел — в синеватых стеклах ярко отражались огромные окна кабинета. Он кивнул:

— И вполне достаточно, чтобы не выпускать меня за рубеж…

— Ну зачем же сразу так, — неискренне, как любой нормальный кабинетный работник, сказал начальник, отводя взгляд. — Пару лет поработаете в центральном аппарате, а там видно будет. Кстати, нелегальные источники сообщают, что американцы в Кабуле получили информацию о возвращении наших войск. В городе ходят страшные слухи, моджахеды стоят на ушах… Откуда у них может быть такая информация?

— Не могу знать, товарищ полковник! — не моргнув глазом ответил Шаров.

— Вот видите! Слабая оперативная осведомлённость, это тоже большой минус в работе!

— Виноват! Разрешите идти, товарищ полковник?

— Идите!

Шаров вышел из кабинета. Лицо его было бесстрастно.