Афганистан. Кабул. Российское посольство
Старый железный будильник «Витязь» на нелепых раскоряченных ножках-балясинах, накрытый двумя полусферами звонка, показывал четыре часа сорок пять минут. Шаров загримировался и намотал на голову чалму, потом, кряхтя от неудобства и раздражения, надел бронежилет и поверх него халат. То, что он делал, конечно же не входило в обязанности сотрудника посольской резидентуры, и его сотрудники были в этом на сто процентов правы. Но еще полгода назад они бы не бравировали так своей правотой, не смеялись за спиной, наоборот, изобразили бы готовность и желание хоть под танки лечь за своего шефа! Другое дело, что не легли, но готовность бы обозначили — это обязательно.
А его боевой зам капитан Зеблицкий через пять минут после разговора прискакал бы на белом коне с шашкой наголо и тоже предлагал бы свое участие, хотя бы на словах. А где он сейчас, Зеблицкий-то? О разговоре узнал через три минуты, это ясно, а потом что? Посмеялся с молодыми офицерами? Они ведь последнее время частенько шушукаются между собой, похоже, активно дружат против шефа… Или пропустил сообщение мимо ушей и, сделав вид, что не в курсе дела, для надежности пошел проводить беседы о бдительности с персоналом? Скорей всего — это хорошая отмазка. Если что случится, изобразит полную невинность: дескать, работал с обслуживаемым контингентом, от товарища подполковника никаких указаний не получал. А что может случиться? Да только одно — убьют этого дурака Шарова, хорошо, если просто застрелят, а могут кожу содрать или сжечь заживо…
Резидент вздохнул, взял со стола уничтоженный по акту пистолет, дослал патрон в ствол и положил в карман халата. Затем открыл сейф, вынул из маленького отделения одну из трех гранат Ф-1, которым вообще нечего было здесь делать, и, сведя усики чеки, пристегнул кольцо к вытянутому из другого кармана специально вшитому туда шнурку. Это уловка десантников и спецназовцев: если выхватить гранату, шнурок вытянет кольцо и можно сразу бросать, выгадав несколько секунд.
Все, что он сейчас делал, было серьезным нарушением должностных обязанностей резидента. И не потому, что он преследовал какую-то личную выгоду или рвался получить удовольствие, разбогатеть или продвинуться по службе. Наоборот — ему явно не хотелось идти на встречу по этой сомнительной записке, ибо на карте стояла жизнь в первобытно-простом смысле этого слова. И в этом нехотении все приказы и инструкции его поддерживают. А их нарушение, даже при благоприятном исходе, приведет только к неприятностям, возможно, к концу всей его многолетней карьеры. Но жить по приказам и инструкциям невозможно — ими можно только прикрываться. Потому что настоящий человек живет по своей чести и совести. И эти личностные качества важнее всех циркуляров, вместе взятых. Шаров считал себя настоящим человеком, так что у него был только один путь… Он вздохнул, сунул во внутренний карман конверт с деньгами, тщательно осмотрел себя в зеркало — не проглядывает ли бронежилет, и вышел из комнаты.
Около пяти Шаров на «мерседесе» выехал в город. Для очистки совести покрутив немного по улицам, он поехал к рынку Чонг Чон, в тупичок, у входа в который сидел уже известный ему крепкий бородач с автоматом — он только безразлично скользнул взглядом по знакомой машине. Остановившись у дукана Муатабара, он коротко посигналил два раза. Выглянул Али — личный охранник, как всегда в пятнистом камуфляже, такой же кепке и с неразлучным автоматом наготове. Выглянул, бросил короткий взгляд и снова исчез, зато через пару минут на улицу вышел сам хозяин.
Муатабар был, как обычно, в новом выглаженном халате, черной чалме, шароварах и мягких сапожках из тонкой кожи. Он подошел неспешной походкой человека, привыкшего к подчинению, наклонился к открытому окну. На всегда невозмутимом лице проступала печать озабоченности.
— Здравствуй, Саша-ака! Ты появился неожиданно. Что-то случилось?
— И тебе здоровья, Муатабар! Ты можешь послать человека в Гызы на Шир-Дарваз?
— Это очень просто сделать, — кивнул торговец оружием. — Считай, что он уже едет.
— Там живет мой знакомый, его зовут Касым, — продолжил резидент. — Нужно проверить, все ли с ним в порядке. Мне кажется, он в беде.
— Тогда поедут трое, с пулеметом и гранатометами…
— И с рацией, чтобы быстро сообщить тебе дурные или хорошие вести.
— У командира всегда есть рация, — невозмутимо пояснил Муатабар.
Шаров вздохнул, помялся. Дуканщик терпеливо ждал.
— Это еще не все, — выдавил Шаров. Ему было неловко просить чужого человека о том, в чем отказали свои.
Муатабар наклонился ниже, к самому лицу резидента. От него пахло хорошим трубочным табаком и неожиданным здесь французским одеколоном.
— Говори.
— У меня вечером рискованная встреча, возможна засада, нужна твоя помощь, — преодолел себя Шаров.
— Говори до конца, — Муатабар ничуть не удивился.
Приободренный Шаров еще понизил голос:
— Возьми двух-трех человек с оружием, и в семь часов прикройте меня у чайханы Ахмеда… — спокойно и буднично сказал подполковник, будто просил принести чашку воды.
— Понял. Я там буду, — кивнул Муатабар и, остро оглянувшись по сторонам, быстро вернулся в свою лавку.
Шаров проводил взглядом крепкую фигуру своего давнего знакомца. Резидент несколько удивился — он хотел дать подробный инструктаж: как расставить людей, на что им реагировать и каким именно образом. Но, похоже, Муатабару не впервой решать такие дела, и он не очень нуждается в советах…
Ладно, дело наполовину сделано. Он поднял стекло и увеличил поток воздуха из кондиционера. Халат — очень удобная одежда, но не когда под ним бронежилет. Резидент поёрзал в кресле. Попытался хоть как-то потереть чешущуюся под бронёй спину, но ничего не вышло. Он выругался и, выехав из владений Муатабара, сделал большой круг по городу.
Даже внешне обстановка сильно изменилась. По улицам в разных направлениях катались танки и БТРы, облепленные бородатыми вооруженными людьми. Они сидели на башнях, оседлав орудия, выглядывали из всех люков, время от времени постреливая в воздух. Небрежно и разношерстно одетые, они не были похожи на солдат регулярной армии — скорее, на басмачей или анархистов из советских фильмов о революции. Но откуда у них столько бронетехники? Когда-то Шаров отказался помогать Муатабару в приобретении БТРов, дело чуть не дошло до крупной ссоры, но выходит, другие торговцы нашли более сговорчивых посредников!
От размышлений Шарова оторвал веселый моджахед, стоявший посередине дороги возле старого «жигуленка» и с плеча бивший из АК длинными очередями в начинающее темнеть небо. Несколько товарищей с тротуара поддерживали его смехом и гортанными выкриками. Когда магазин заканчивался, он сноровисто вставлял новый и продолжал свое занятие. Вильнув, Шаров объехал весельчака, не зная, что у того на уме: может, решит дать очередь вслед, и хорошо, если по колесам… Но на этот раз пронесло…
Несколько раз он медленно проехал мимо чайной Ахмеда, но ничего подозрительного вокруг не обнаружил. Чтобы не искать приключений на одно место, он решил не мельтешить на городских улицах и последние сорок минут перед встречей провел в одном из близлежащих тихих переулков. Откинул немного спинку сиденья и закрыл глаза, предварительно взглянув на бортовые часы. Шесть двадцать. Сейчас бы сомкнуть глаза и уснуть… Как в кино про разведчика…
«Штирлиц спал ровно двадцать минут…» — Шаров, вспомнив уникальный голос Копеляна, улыбнулся. Нет, наверное, такое бывает только в кино…
Он полулежал в прохладном салоне до шести сорока пяти, иногда открывая глаза, и, не меняя позы, сканировал пространство вокруг себя в четырёх направлениях: лобовое стекло, зеркальце заднего вида и боковые зеркала. Потом включил двигатель и тронулся с места. Ровно в семь часов машина остановилась у чайханы Ахмеда.
Все было, как обычно. В сумерках вокруг заведения стояли и сидели на корточках за неторопливой восточной беседой несколько групп афганцев. Тлели огоньки папирос, в воздухе плавал пряный аромат анаши. У входа стояла согбенная фигура в черной накидке и парандже, будто ревнивая жена ждала появления из чайханы припозднившегося мужа. Но в восточной стране такое исключено. Значит, это мать Бахтияра… И, конечно, ей неловко здесь находиться.
Шаров вышел из машины и направился к входу. Он не расслаблялся. Левая рука в кармане халата сжимала пистолет, правая ладонь «грела» гранату. Чем ближе он подходил, тем больше не нравилась ему чёрная фигура.
«Слишком крупная мамаша, — подумал он. — Да и женщина ли это вообще?!»
Когда майор был уже совсем рядом, пришла внезапная догадка: «А не та ли это «женщина», которую видели во время убийства Бахтияра?!»
Он остановился, будто наткнулся на прозрачную стену. Фигура сделала шаг навстречу, и из-под складок черной одежды вдруг выскользнула крепкая, совсем не женская рука с зажатым в огромном кулаке длинным шилом. Удар! Шаров не успел ничего сделать, только инстинктивно шевельнул указательным пальцем левой руки. Острие лязгнуло о броневую пластину и сломалось одновременно с грохотом выстрела. Второго шанса у нападающего не было: короткое злое пламя, будто выброшенное миниатюрным карманным вулканом, прожгло ткань халата, полутонный удар пули пришелся в верхнюю часть груди и опрокинул черную фигуру навзничь.
Шаров отскочил, осматриваясь и настороженно водя пистолетом по сторонам. Но дальнейшее действие происходило уже без его участия. Три человека прервали мирную беседу и выхватили оружие из-под одежды, но использовать его им не дали.
Сидящий на корточках совсем близко к боевикам Муатабар несколько раз выстрелил из рукава халата, Али с крыши чайной и молодой парнишка, который навьючивал ишака под тутовником, открыли огонь из автоматов. Пули с визгом рикошетировали от земли, с мягкими шлепками вонзались в глинобитную стену, с точно таким звуком пронзали человеческие тела. Непричастные к происходящему люди бросились врассыпную или попадали, закрывая головы руками.
Все кончилось за несколько секунд. Граната, которую Шаров выхватил из кармана, не понадобилась. Автоматные очереди в упор изрезали всех троих нападавших — изрешеченные тела беспомощно распластались в сухой афганской пыли, пытаясь напоить ее тонкими ручейками растекающейся крови. Али тяжело спрыгнул с крыши и, с ножом наготове, быстро проверил трех убитых.
— Готовы! — сообщил он. И добавил, указав пальцем: — Это Ваха, начальник охраны Хекматияра! Да и остальные — его люди!
Шаров подошел ближе. Двоих он никогда не видел, а в третьем узнал лжедруга Касыма, который всего несколько часов назад передал ему записку, заманивающую в ловушку.
«Не рой другому яму…» — пришла в голову старинная русская поговорка.
Али содрал чадру. Как и следовало ожидать, под ней оказался бородатый мужчина с непропорционально маленькой головой. Он еще дышал, стонал, на губах пузырилась кровавая пена. Али перевернул его на живот и одним движением перерезал горло. Шаров поморщился.
— Шайтан! — Али показал на страшный звездообразный шрам на розовом затылке.
— Он много лет на американцев работал, — сказал Муатабар и пнул труп ногой. — Поехали, тут больше делать нечего!
И, обращаясь к своему телохранителю, добавил:
— Пойди, Али, переговори с Ахмедом. Пусть он и все остальные окажутся слепыми и глухими. Иначе они станут мертвыми!
Шаров поймал левой рукой болтающийся шнурок с повисшим кольцом от гранаты, вставил чеку на место, разогнул усики и опять спрятал железный «лимон» в карман халата. Руки дрожали, сердце колотилось у самого горла. Все-таки он давно не участвовал в боевых операциях.
Надо было уходить, но он не мог двинуться с места, словно загипнотизированный глядя на звездообразный шрам зарезанного, как баран, Шайтана. Возможно, какая-то непостижимая ментальная связь давала ему осознать собственную причастность к этой давней ране, а может быть, просто срабатывало любопытство при виде убитого врага, причинившего столько вреда.
«Вот, значит, кто стоит за ликвидациями моих агентов! — подумал Шаров. — Ну и ну, господин Коллинз! Такое — против всяких правил! Это уже не «холодная» война, а горячая!»
— Заедем ко мне, Саша-ака, — Муатабар взял его за рукав халата. — Я приказал плов приготовить, кебаб, шербет, фрукты… Тебе расслабиться надо! Что-то ты такой озабоченный, я тебя не узнаю.
Шаров глянул — не подначивает ли? Нет, Дуканщик был совершенно серьезен.
— Поехали в гости! Ты столько раз отказывался.
— Поехали! — кивнул резидент.
* * *
На этот раз въезд в знакомый тупичок перегораживал старый грузовик, в кузове которого сидели не меньше шести вооруженных людей. Возможно, это было связано с только что проведенной акцией, а может быть, охрана всегда усиливалась к наступлению ночи, когда силы зла начинали бороться с добром и друг с другом. Муатабар, безусловно, был активным участником такой борьбы, хотя Шаров не сделал бы ставку на то, что торговец оружием выступает на стороне добра.
При приближении грузового «доджа», в кабине которого рядом с водителем сидел Муатабар, а в кузове ощетинились автоматами по сторонам Али и еще трое, грузовик отъехал, освобождая проход. Шаров на своем «мерседесе» заехал вслед за хозяином, и грузовик стал на место. Прямо на улице горели костры, вокруг сидели какие-то люди, несколько десятков, многие с оружием. Пахло готовящимся пловом и кебабом.
— Пойдем в дом, Саша-ака, — пригласил Муатабар, когда Шаров вышел из машины. — В саду накрыт стол отдельно для нас. Пусть мои люди не мешают нам, а мы им.
— Как скажешь, Муатабар, — Шаров приложил руку к груди и поклонился. — Спасибо за помощь! Без тебя я не ушел бы от Ахмеда живым.
— Аллаху акбар! — слегка улыбнулся хозяин. — Ты спас жизнь моей жене и сыну, я спас жизнь тебе. На все воля Аллаха. Проходи в сад, Али проводит тебя, а я скажу кое-что своим людям и подойду.
Фраза хозяина чем-то царапнула разведчика. И он сразу понял — чем. Муатабар как бы подвел итог их отношениям: взаимные услуги уравновесили друг друга, и теперь они в расчете. Никто никому ничем не обязан. Можно понять это так, что теперь бывшему другу Шарову под аппетитные запахи жарящейся на углях баранины вполне можно перерезать глотку, и это будет правильно и справедливо. Конечно, язык Востока цветист и многозначен, в нем тысяча смыслов и в них легко запутаться, что-то недопонять или понять не так… Но было бы лучше, если бы эту фразу Муатабар произнес в резиденции Шарова, а не в окружении своих головорезов. Спокойнее…
Но за многие годы Шаров уже привык к восточной многозначности и неопределенности, а зачастую — к прячущейся за ними обычной необязательности и разгильдяйству. И когда несколько минут назад заезжал в охраняемый переулок, уже не думал, что из стоящего на страже грузовика в его «мерседес» могут в упор ударить автоматные очереди, с последующим сожалением и объяснениями, что друга приняли за врага, коварно севшего «на хвост» хозяину. Поэтому и двусмысленную фразу хозяина решил истолковать в хорошем смысле. Может быть, потому, что в противном случае ему пришлось бы делать то, к чему он не был сейчас готов.
Телохранитель Али и молодой паренек провели его через железную зеленую калитку в высоком глинобитном дувале. Они оказались в густом саду, вокруг шелестели деревья, которые даже днем скрывали происходящее здесь от посторонних глаз надежней, чем высокий забор. Сейчас ночь накинула свой непроницаемый черный полог на владения Муатабара, и только крупные южные звезды наблюдали за гостем и сопровождающими его людьми. Случайно ли, что провожают его именно те, кто совсем недавно ловко и умело перестреляли моджахедов Хекматияра?
— Я не сразу понял, что это гяур, — тихо сказал на пушту молодой боевик. — Но потом услышал запах. Такой водой поливают себя шурави, когда бреются по утрам, или амеры. Это одеколон. Разве крестьянин или моджахед станет лить на себя такую воду?!
— От хозяина тоже так пахнет, Абдурахман, — ответил Али.
— Тогда посмотри на его халат и чалму, — не унимался молодой.
— А что в них особенного?
— А то, что они старые, а выглядят, будто только что постираны. А на руки его взгляни! Это что, руки дехканина или моджахеда? Они чистые и без мозолей. А лицо? Это лицо не мусульманина. Когда я присмотрелся, то все понял… Надеюсь, хозяин знает, кого он привел в дом. Если это шпион или подосланный убийца.
— Тогда мы его убьем, — сказал Али. — Но хозяин знает его давно, у них были общие дела. Так что все в порядке.
— Все равно… Не нравится он мне. Я буду все время целиться в него.
Они подошли к накрытому на двоих низкому столу. Четыре керосиновые лампы по углам освещали блюдо с яблоками, персиками и виноградом, аппетитно пахнущие лепешки, горкой лежащие на большой тарелке, острый хумус, овечий сыр. Немолодой слуга заканчивал последние приготовления: расставлял пиалы, ставил деревянную подставку под блюдо с горячим. Шаров повернулся к своим сопровождающим и сказал на пушту:
— Спасибо, что проводили! — И, обращаясь к молодому, добавил: — Только когда будешь в меня целиться, не снимай предохранитель. А лучше вообще повесь автомат за спину!
Тот по-волчьи сверкнул глазами:
— Мне не нужен автомат, чтобы разобраться с неверным! Я могу просто отрезать тебе ухо!
В неверном свете пропитанных керосином фитилей перед лицом Шарова сверкнуло широкое обоюдоострое лезвие остро заточенного кинжала.
— За одно мое ухо Муатабар отрежет тебе оба, — высокомерно проговорил Александр. — А лично я отрежу твой нос вместе с головой ишака!
Он крепче сжал в кармане гранату. Обстановка накалилась настолько, что могла дойти до крайностей.
Гортанно крикнув, Али схватил напарника за руку, резко вывернул. Лицо Абдурахмана искривилось от боли, кинжал упал на землю.
— Простите его, уважаемый, — произнес Али. — Он молод, к тому же контужен взрывом снаряда. Он жил в Черном ауле.
В это время на выложенной камнем дорожке между кустами появился Муатабар. Лицо его было мрачным. Ничего не говоря, он опустился на низкую табуретку, жестом пригласил гостя сесть напротив. Абдурахман мгновенно исчез, а Али привычно занял свое место за спиной хозяина.
— Плохие новости из Гызы, Саша-ака, — сразу же перешел к делу хозяин. — Твоего человека убили. Перед этим его пытали. Потом распороли живот.
Шаров слушал молча. Это уже не было новостью: засада у чайной Ахмеда расставила все по своим местам. А написанная Касымом записка подтвердила жестокие пытки — просто так он бы ее не написал…
Муатабар оторвал кусок лепешки, окунул ее в хумус и принялся меланхолично жевать.
— А в рот засунули обертку от русского шоколада.
— Русского шоколада?!
Теперь Шаров ничего не понимал. Какой шоколад? Какое отношение он имеет к Касыму?! И тут же вспомнил: Черный аул, овчарка, кусок лепешки и шоколад, которыми он подкормил пса. Обертку он бросил на землю, вместо того чтобы сунуть в карман… Овчарку сожрали одичавшие псы, а двуногие дикари наугад связали шоколад с Касымом, и не ошиблись.
Заметно похолодало: если днем доходило до сорока градусов, то сейчас не больше двадцати. Шаров поежился. Вынырнувший из темноты слуга поставил на стол блюдо с пловом, помогающий ему мальчик установил на подставку дымящийся кебаб. Хотелось есть, но кусок не шел в горло.
— А водка у тебя есть? — неожиданно спросил Шаров.
Хозяина вопрос не удивил.
— У меня все есть. Нам Аллах запрещает пить спиртное, но наших гостей этот запрет не касается.
Муатабар что-то сказал на ухо слуге, и через несколько минут на столе появилась бутылка американской водки «Смирнофф», причем холодной, что Шарова особенно удивило. Он налил себе полную пиалу.
«Интересно, что Дуканщик прошептал этому старику? — пришла настороженная мысль. — Да ладно, черт с ним! За упокой Касыма!»
Он залпом выпил, тут же снова наполнил пиалу. Пить из пиалы водку было неудобно, но привычно.
«За упокой Бахтияра!»
Под внимательным взглядом хозяина он налил еще.
«За всех, кто на нас работал!»
После третьей стоявший в горле комок рассосался, и он смог есть. Но вкуса еды не чувствовал. Просто жевал и глотал куски мяса, сложенными щепоткой пальцами отправлял в рот плов, опустошал очередную пиалу и поспешно закусывал. Анестезирующая волна опьянения омыла мозг, избавляя от переживаний, тревог и угрызений совести. Хотя он знал, что это временное облегчение.
— Слушай, Али, — вдруг обратился он к телохранителю, неподвижно стоящему за спиной Муатабара. — А зачем ты отрезал голову этому… Ну, который со шрамом?
Али выпятил квадратную челюсть:
— А что еще делать с врагом?
Муатабар кивнул и развел руками, будто подтверждая: других вариантов обращения с неприятелем не существует. Но Шарова интересовал не сам настрой на уничтожение врага. Ведь этот враг был уже повержен, тяжело ранен и, так или иначе, обречен на смерть. Можно было добить его выстрелом или ударом ножа. Но зачем отрезать голову? Это что, ритуал, существующий у восточных народов и придающий законченность победе? Поскольку он не мог сформулировать свою мысль, то решил прибегнуть к примеру:
— А твой Абдурахман хотел мне ухо отрезать. Зачем?
Муатабар повторил жест понимания этих намерений.
— Не обижайся, Саша-ака! Они вас всех ненавидят, — буднично пояснил он.
— За что?! — удивился Шаров.
— За предательство.
— Кого мы предали?
Если бы разведчик был трезв, он не ступил бы на столь скользкую тему.
— Всех! — обыденно произнес Муатабар и принялся загибать пальцы: — Вначале сдали Тараки Амину, потом сами же убили Амина, вместо него поставили Кармаля, того заменили на Наджибуллу , но и его, в конце концов, бросили на растерзание врагам! Согласись, вряд ли это достойное и заслуживающее уважения поведение друзей! Или даже не друзей, а просто достойных мужчин, ценящих свое слово!
Муатабар смотрел, прищурившись, и презрительно улыбался. И Али рассматривал его с тем же выражением. Их вчерашняя дружба ничего не значила, тем более что и дружбы-то никакой не было: так «облагороженно» называли взаимовыгодное общение, деловые отношения, бизнес… И сегодняшняя расправа над хекматияровцами тоже ничего не значила. «Если волк съел твоего врага, это не значит, что он стал твоим другом»…
Шаров понимал, что именно сейчас наступил момент истины. Именно сейчас решается: жить ему или умереть. В любой момент Али может выпустить быструю пулю или из темноты подкрадется Абдурахман со своим кинжалом, да и сам Муатабар ловко стреляет из рукава халата — вон, как обгорел правый обшлаг. А потом тело вывезут в Черный аул или сбросят в пропасть за городом. И никто не узнает, когда и как он погиб и кому — диким псам или шакалам скормлены его останки.
«Да и кто, собственно говоря, станет выяснять, что со мной стряслось? — с пугающим безразличием думал он, тиская в кармане гранату — последнюю надежду обреченных. — Страна разваливается, руководству нынче не до меня, каждый озабочен своей собственной судьбой, никому нет дела до ближнего. Жена не дождалась меня еще из первой командировки и теперь живет с каким-то торговцем фруктами на Черноморском побережье. Кому я нужен? Детям? Они еще малы, да и не помнят вечно отсутствующего отца. Кто знает, что Светка рассказала им обо мне. Друзьям? Так их нет. Внутри профессии трудно заводить друзей, а за ее пределами — вообще невозможно… Если весь в секретах и в «легендах» — какая может быть дружба? Разведчик — всегда одинокий волк! И сейчас могу послать всех на три веселые буквы и подняться на воздух вместе с этими упырями, моими деловыми партнерами по купле-продаже секретов и человеческих душ! А что, я пожил достаточно, кое-что видел в этой жизни и сейчас могу попробовать узнать — есть ли вторая».
— История предательств началась гораздо раньше и выглядит совсем по-другому, — твердо произнес Шаров, заглядывая Муатабару в глаза, точнее, через глаза прямо в душу. — Короля Захир Шаха сверг его брат Дауд, а Тараки убил Дауда вместе с семьей. Амин поддерживал и восхвалял Тараки, а потом задушил его подушкой.
Дуканщик отвел взгляд в сторону.
— Наджибуллу действительно бросили в трудную минуту, но не я это решал. Я не могу отвечать за своих политиков, как и ты за своих! — продолжил разведчик. — Но у нас с тобой было немало общих дел, и я знаю, чего стоит твое слово, а ты знаешь, чего стоит мое. Если я сделал что-то такое, за что меня можно не уважать, скажи об этом прямо! И мне все равно, что за твоей спиной стоит Али, а на улице пирует весь твой отряд!
Возникла томительная и угрожающая пауза.
— Э-э-э, перестань, Саша-ака, — Муатабар широко улыбнулся, сглаживая возникшее напряжение. — Это же просто разговор. Ты всегда держал свое слово и ни разу не подвел меня. А за политиков мы действительно не отвечаем.
— Ты мудрый человек, Муатабар, — Шаров улыбнулся и сделал вид, что расслабился.
На самом деле, он никогда не верил словам, сколь бы приятны и красивы они ни были. Профессия приучила верить только делам. Да и то не всем — дела могут быть подстроены под нужную «легенду», могут входить в план тщательно разработанной операции, могут иметь в основе совсем другую мотивацию и цели… Верить можно было только определенным людям, хотя и к этой вере следовало применять оговорки, перечеркивающие убедительность самых серьезных дел, — человека можно купить, запугать, заставить, вынудить совершить предательство. Кому могла доверять та овчарка в Черном ауле, хотя и прожила там некоторое время?
Дуканщик улыбнулся в ответ:
— Ты тоже мудр, Саша-ака! К тому же ты мой друг.
Это была неправда. Выгодный партнер на какое-то время — это да.
— И ты мой друг, Муатабар!
И это была неправда. Хороший источник информации — и только.
Слуга принес свежий, только с углей, кебаб.
— Мы можем продолжить нашу дружбу, — сказал разведчик, беря очередной кусок ароматной баранины.
Муатабар покачал головой:
— От тебя придет человек, скажет условные слова, и мы будем дружить с тобой через него? Нет, Саша-ака, это не дружба. Это совсем другое. Работа, взаимные услуги, есть много названий такому общению. И ты знаешь их лучше меня.
— Знаю, — Шаров кивнул.
Он действительно хотел сохранить Муатабара как агента с широкими возможностями и передать на связь резиденту нелегальной сети. Хотя вряд ли после всех потрясений в Афганистане осталась такая сеть. После генеральной уборки в квартире не остается паутины. Да и после артиллерийского обстрела — тоже.
— Думаю, теперь никто не захочет с вами дружить, — продолжил Дуканщик созвучно его мыслям. — Ведь раньше твоих людей не убивали одного за другим.
«Значит, он знает и про Бахтияра», — подумал Шаров без особого удивления: новости разносятся здесь на удивление быстро, а Дуканщик — достаточно осведомленный человек, чтобы знать тайную подоплеку происходящих событий. Но на лице его эти мысли не отразились.
— А знаешь, почему? — продолжил хозяин. — Потому, что шурави утратили силу. Раньше на вас работал царандой и ХАД, причем хадовцев боялись не меньше, чем моджахедов, даже больше: они тоже приходили ночью, к тому же у них была власть, и они могли расправиться с кем угодно на законных основаниях.
У Муатабара дернулась щека, наверняка он вспомнил, как сам попал в руки к хадовцам.
— А где они все теперь? — злорадно сказал Дуканщик. — Попрятались по щелям и трясутся за свою шкуру! Их власть исчезла вместе с русскими танками и бронетранспортерами.
Муатабар отодвинулся от стола и слегка распустил пояс халата:
— Восток любит силу. Вот если бы вдруг шурави вернулись, у них снова было бы много друзей, их бы снова уважали и любили… — Он оборвал фразу на середине и сложил руки перед грудью ладонями вместе. — Впрочем, я говорю совсем не о том, о чем следует разговаривать за добрым столом с уважаемым гостем. Давай лучше выпьем чаю.
— Извини, Муатабар, после водки чай не пьют, — Шаров наклонил голову. — Спасибо за угощение, спасибо за помощь. Я поеду к себе.
— Али проводит тебя, — сказал Муатабар. И на незаданный вопрос слегка прикрыл веки: — Так будет лучше…
Что ж, Дуканщик знает, что говорит. Если он считает, что так будет лучше, вряд ли следует с ним спорить.
— Спасибо, с признательностью принимаю твою заботу, — резидент приложил руку к сердцу.
Перед тем как уйти, Шаров зашел в туалет. Каким бы богатым ни был дом в Кабуле, туалетом в нем служит обычная выгребная яма, как в нищих российских деревнях. Правда, выглядит она не как хлипкий деревянный «скворечник», а как капитальное сооружение из кирпича или бетона, но сути это не меняет. Шаров разобрал «засветившийся» у чайханы Ахмеда, а по документам давно уничтоженный пистолет и бросил рамку и затвор по отдельности в круглую дыру в бетонном полу. Там вязко булькнуло. Теперь документальные и фактические обстоятельства совпали. А то, что произошло между юридическим и реальным уничтожением оружия, навсегда останется одной из многочисленных кабульских тайн.
Али сел к нему в кабину «мерседеса», «додж» с тремя бойцами двинулся следом. Шаров заметил, что среди сопровождающих нет Абдурахмана.
До посольства доехали в молчании. Шаров притормозил на углу, метрах в двухстах от ворот. Али начал прощаться, но резидент, подчиняясь внезапно пришедшей мысли, остановил его.
— Окажи мне услугу, друг! — попросил он. — Зайди на КПП, скажи охране, что ты к Ивану Ивановичу.
Под кодовым именем «Иван Иванович» выступал любой сотрудник резидентуры. Сейчас дежурил Зеблицкий, и Иваном Ивановичем был он.
— Они пустят тебя к внутреннему телефону, набери номер сто и скажи: «Безбородый убит, лежит в машине на углу…»
Али смотрел непонимающе:
— Боюсь, я тебя неправильно понял…
— Скажи, что ты к Ивану Ивановичу, набери номер сто, скажи: «Безбородый убит, лежит в машине». Что тут непонятного?
Али пожал плечами, вылез и пересел к своим бойцам. Он, конечно, ничего не понял. Но ему и не надо было что-либо понимать.
Шаров видел, как «додж» остановился возле КПП, как Али переговорил с внешней охраной и зашел в бетонную будку, как через пару минут вышел обратно. «додж» уехал. Сейчас начнется суматоха, выбежит охрана с боевыми товарищами по резидентуре.
Прошло пять минут, десять, полчаса, час… Ничего не происходило.
Он подъехал к немедленно открывшимся воротам, заехал на территорию, поднялся в помещение резидентуры, своим ключом отпер запертую дверь, прошел в свой кабинет. Зеблицкий сидел на его месте, а Хохлов и Козлов — за приставным столиком, как обычно. Три пары глаз уставились на вошедшего с ужасом и изумлением.
— Что вы смотрите, словно на привидение? — как ни в чем не бывало, спросил он. — Что случилось?
— В-вы живой? — с трудом вымолвил Зеблицкий.
Резидент всплеснул руками:
— Ну а как же? Что тут удивительного?
— Поступило сообщение, что вас убили.
— Да ну? — весело удивился Шаров. — А что же вы не поспешили на помощь? Обмыть, оплакать, ну и все такое.
— Я сообщил в Центр, — вконец растерянно проговорил Зеблицкий. — Мне поручено исполнять обязанности резидента… Вот, провожу срочное совещание.
Заместитель бочком выбрался из чужого кресла, лицо его покрылось красными пятнами.
— Как же так… Значит, надо давать отбой?
— Но источник-то был надежный? — невозмутимо расспрашивал Шаров. — Раз ты ударил во все колокола!
— Какой-то местный, по внутреннему телефону… Знал кодовое обозначение… И вы на рискованной операции… Вроде все совпадало…
— Да, действительно, — Шаров покивал, задумался. — А знаете что… Раз уже в Москву сообщили, то, может, нельзя отбой давать? Как-то неудобно… Что Центр про нас подумает?
На лице Зеблицкого мелькнула тень надежды:
— А что же делать?
— Да пустяки! — махнул рукой резидент. — Сейчас выедем на улицу, заедем в Старый город, и ты меня шлепнешь. Прямо в машине. Дело, как говорится, минутное. Вернешься и продолжишь совещание, которое я так бесцеремонно прервал! Причем на совершенно законных основаниях.
— Ну зачем вы так, Александр Михайлович, — еле слышно проговорил Зеблицкий. — Мы же просто ошиблись…
— Тогда, дышло тебе в глотку, давай в Центр новую шифрограмму! — рявкнул Шаров. — О том, как ты оцениваешь и проверяешь поступающую информацию! Чтобы знали, что из тебя разведчик, как из говна пуля! Пошли вон все из моего кабинета!
Подчиненные бросились к дверям.
Шаров подошел к окну, глянул на отражение в темных стеклах, негромко спросил:
— Ну и зачем ты это сделал?
— Ради справедливости, — ответило отражение. И честно добавило: — И пьяный потому что…
