В лесу на склоне горы, противоположном тому, с которого вёлся обстрел города, расположился лагерь Хекматияра. В нескольких метрах друг от друга под деревьями стояли небольшие палатки защитного цвета, мало отличающиеся от палаток обычных туристов. Жилище командира ничем не отличалось от остальных, кроме того, что его постоянно охраняли двое часовых.

Штаб находился в большой армейской палатке, под маскировочной сеткой, с двухметровым брезентовым козырьком над входом. Внутри, склонившись над раскладным столиком, сидел на торце ящика из-под патронов крупный человек с непропорциональной для такого тела маленькой головой. Эта диспропорция усугублялась окладистой черной бородой. Из-под зелёной майки на спине, плечах, груди и из-под мышек торчали клоки густых черных волос, будто лесной человек — йети — заглянул к моджахедам на огонёк и накинул на себя то, что Аллах послал или добрые люди дали.

«Йети» напряженно работает. Пот стекает по мощной шее на могучие плечи, на густо заросшую спину. У Вахи такая же сильная фигура, такая же борода, и потеет он даже сильнее. Он сидит на корточках с русским АКМ на коленях. В палатке жарче и душнее, чем на улице. Вахе очень жарко, но он не может снять ни длинную белую рубаху, ни черную выгоревшую жилетку, ни паколь, не может уйти с этого опасного места. Потому что он — начальник охраны Хекматияра и отвечает за все, что происходит в лагере. Ваха, как завороженный, наблюдает за быстрыми и ловкими движениями уже немолодого моджахеда, собирающего потайную мину.

«Вот сейчас он в чем-то ошибется, — думает Ваха. — Мина взорвется, и я предстану пред Аллахом. Все в его воли, и какая, в сущности, разница, произойдет это через несколько лет или прямо сейчас?»

Но минер работает очень уверенно, сразу видно профессионала — такие не ошибаются. Перед ним на столике лежит синяя, вывернутая, как разделываемая рыба, синяя кроссовка. Руки «йети», крупные, волосатые, с толстыми, неуклюжими на вид пальцами, двигаются осторожно и ловко, выполняя ювелирную и опасную работу: он собирает в кроссовке мину. Вот он аккуратно заложил в выпотрошенную подошву слой шариков от подшипника, сверху кладет заряд тола в виде стельки, вставляет в него миниатюрный взрыватель, к которому прикреплен шнурок, — потяни и… Сверху опасную начинку подошвы минёр замаскировал настоящей стелькой, потом осторожно вывел наружу шнурок от взрывателя. Лица минёра не было видно, только на его смуглом затылке горел жутким цветком розовый звездообразный шрам.

— Готово! — минёр протянул Вахе заминированную обувь.

Начальник охраны сравнил её с другой, «незаряженной» кроссовкой: скрупулёзно осмотрел каждую, приложил друг к другу, только что на зуб не попробовал.

— Не отличить, — говорит он, наконец. — Только подошва немного толще получилась…

— А-а-а, брат, ничего страшного, — ответил минёр. — Ему не марафон бежать… А хромой вызывает сочувствие, и доверия к нему больше…

— Тоже правильно! — Ваха, поднимаясь на ноги и отряхивая грязные шаровары, спрашивает: — Ты где этому научился?

Минер не спешит с ответом, он лишь внимательно смотрит на любопытного из-под тяжелых век.

— Я спросил, где учился этой премудрости? — повторяет Ваха с явным раздражением — он не привык долго ждать ответа на свои вопросы.

Тонкие губы минера как бы нехотя разжимаются:

— Учился, где учили.

— Ты смелый или глупый? — цедит сквозь зубы Ваха. В его словах и взгляде можно прочитать угрозу.

— Прощай, брат, — Минер поворачивается и идет к выходу из палатки.

Начальник охраны громко лязгает затвором и вскидывает автомат. Дерзкий моджахед не спеша останавливается и поворачивает тяжелую голову. На заросшем бородой лице губы явственно видны, и сейчас они раздвинуты в презрительной улыбке. Он, несомненно, знает, что жизнь повисла на волоске, но спокойно смотрит в черную дырочку ствола, ожидая — как решит Аллах. Секунды бегут одна за другой, палец Вахи окаменел на спусковом крючке. Улыбка стала шире, минер неторопливо повернулся и вышел из палатки.

— Сын собаки! — Ваха в бешенстве. В другой раз он, безусловно, нажал бы спуск, но не сейчас. Этот тип слишком важен для хозяина и еще не выполнил всю свою работу, убить его — означало расстаться с собственной шкурой в буквальном смысле слова.

— Шайтан тебе брат, — цедит Ваха сквозь зубы. — Ты еще пожалеешь о своей дерзости!

Успокоившись, он поворачивается к третьему афганцу, безучастно сидящему в углу на табуретке. Глаза у того широко раскрыты и неподвижно уставлены в брезентовую стену.

— Давай, Муфид, примеряй…

Тот совершенно не реагировал.

— Эй! — Ваха поводил ладонью перед его глазами. — Очнись, мужчина! Примеряй, давай!

Муфид встрепенулся, пришёл в себя и стал надевать кроссовки. Тело двигалось, но в глазах жизни так и не наблюдалось. Встал, прошёлся по палатке, попрыгал на месте. Выглядел он отстранённо, как лунатик. Было ясно, что Муфид не понимает, что делает, он двигался как зомби.

— Удобно? — спросил Ваха.

Ответа не последовало. Муфид ходил по палатке, как заведённый, слегка прихрамывая. Ваха заорал ему прямо в ухо:

— Удобно, спрашиваю?

Тот опять не ответил. Ваха схватил его за плечи и насильно остановил. Спросил, упершись лбом в лоб:

— Ты всё понял? — Ваха посмотрел ему прямо в глаза и продолжил, не обращая внимания на отсутствие реакции. — Приходишь к Масуду, когда он будет принимать просителей, садишься напротив, рассказываешь, как тебе тяжело жить, а потом… Что ты делаешь потом, Муфид?

Муфид, как робот, присел на табурет, поднял левую ногу с «заряженной» кроссовкой, прижал колено к груди, направляя подошву в сторону своего инструктора, и нащупал шнурок взрывателя, явно собираясь его дёрнуть. Лицо Вахи исказилось, глаза в ужасе расширились, он бросил автомат и прыгнул вперед.

— Подожди, ты что! — Ваха успел перехватить руку смертника. — Не сейчас!

Он сложил руки Муфида на его коленях, осторожно снял опасную кроссовку с ноги, вытер вспотевший лоб.

— Сделаешь это там, у Масуда… И не бойся: взрывом кость ноги вобьёт тебе прямо в сердце, ты ничего не почувствуешь и сразу предстанешь перед Аллахом…

Муфид опять промолчал, глядя перед собой.

— Значит, ты все понял! — Ваха похлопал лунатика по плечу и тихо сказал для себя: — Надо чуть уменьшить дозу…

Снаружи, у входа в палатку, всё это время сидел охранник в чёрной чалме и острым ножом искусно вырезал курительную трубку. Его звали Бахтияр, среди соплеменников он отличался высоким ростом и ярко-голубыми глазами и, будто стесняясь всего этого, вечно ходил, немного ссутулившись, а при разговоре редко глядел собеседнику в лицо. Он был так увлечён резьбой по дереву, что никому бы и в голову не пришло, что при этом Бахтияр внимательно прислушивается к разговору внутри штабной палатки. Но он прислушивался и слышал каждое слово.