Глава пятнадцатая
Московская бригада перешерстила Урук-Сартанский район и основательно потревожила всю республику. По ее данным, здесь завязывались в узел несколько крупнейших в стране дел: «Трасса», «Кочевники», «Дурман». И «выплывшая» автомашина, проходящая по РД «Трасса», подтверждала эти предположения.
В сеть оперативных мероприятий попались две группы сбытчиков наркотиков, несколько крупных скотокрадов, скупщики краденого. Почти у всех было изъято оружие, что упрощало дело, ибо статья двести восемнадцатая надежно пришпиливает к уголовному делу, даже если не удастся доказать ничего другого.
Но по «Трассе» особо продвинуться не удалось. За день до того, как Сергеев и Попов вошли в палату к Идримову, одновременно были произведены обыски у Идримовых — Султана и Магомета и у Ильяса Алиева. Детали с машины Плоткина изъяли и задокументировали, но дальше дело не сдвинулось ни на шаг. Магомет и Ильяс в один голос повторяли, что купили запчасти на рынке у незнакомых людей, а оружие: автоматический нож, самодельный однозарядный пистолет «харбук» и боевой карабин — им подкинули неведомые злоумышленники. Жена Султана сказала, что вообще впервые видит эти железяки, а сразу после допроса принялась звонить в Тиходонский травматологический институт, но связаться с мужем, по понятным причинам, не смогла.
Хотя Магомет и Ильяс сидели в изоляторе временного содержания, в Тиходонск прибыл гонец, который Султана на месте не обнаружил, выяснил, что его перевели обратно в республиканскую больницу Предгорья, и, не вступая ни с кем в контакт, вернулся восвояси.
Султана Идримова дважды допрашивал следователь прокуратуры, но тот повторял свою версию: ничего не знаю, кузов купил у незнакомого человека. Султан содержался в межобластной больнице исправительно-трудовых учреждений. На жаргоне обитателей зарешеченного мира это место называлось ласково «больничка», но Идримов считал, что здесь сошлось самое худшее от тюрьмы и от больницы, и переносил свое пребывание здесь с ужасом и отвращением.
Нога постепенно заживала, он ковылял на костылях и готовился к переводу в следственный изолятор, где, как предупреждали опытные сопалатники, «в сто раз кислее». Жизнь перевернулась, но делать нечего, мужчина должен быть готов и к таким поворотам судьбы. Сидеть надо было красиво и с достоинством. Что докажут — то докажут… Главное — никого не сдавать и ни в чем не признаваться. Тогда и срок дадут поменьше, и друзья с воли помогут, да и в зоне жить можно неплохо… Земляки и здесь есть, и в авторитете: сильные, смелые, гордые — мужчины!
После очередной перевязки Идримов возвращался в палату, но вместо этого его завели в кабинет для допросов. Там ждал тот самый амбал со зверской рожей, что арестовал его в больнице. Поздоровался, дал закурить, тут другая цена сигарете — «Тиходонск» все равно, что на воле «Мальборо». Значит, будет «колоть»… Ну что ж, пусть старается, работа такая.
— Прочитал, что ты рассказал следователю, Султан, — начал Сергеев. Он умышленно не приготовил ни бланка протокола, ни ручки, ни даже листа бумаги. — Врать надо умно. А у тебя идет явное фуфло!
Идримов со вкусом затягивался.
— Что знаю, то и рассказываю. Разве у вас другие показания есть? Может, брат что-то другое сказал или жена? А может, Ильяс?
— Да нет, они то же самое говорят. Не знают, не помнят, впервые видят, купили у незнакомого. Такую же ерунду прогоняют.
Идримов внимательно наблюдал за амбалом, хотя старался этого не обнаружить. Поведение опера сбило его с толку. Если бы сказал: да, раскололись Магомет и Ильяс, выдали тебя с потрохами и жена тоже все выложила, тогда можно было рассмеяться ему в лицо или про себя, в зависимости от расклада — на рожон-то лезть ни к чему… Но был бы понятен сыщик и спокойней душа стала… А он правду говорит. Зачем? Султан и так знает: на куски режь Магомета — слова не вытащишь. И жена рта не откроет. Ильяс не родственник, на него надежды меньше, но тоже сломать его нелегко, надо какой-то большой крючок найти…
Но амбалу-то невыгодно карты раскрывать! Он должен давить, обманывать, шантажировать… Мог бы подложный протокол показать с Магометовой подписью, мог фальшивую пленку прокрутить — они мастера на всякие штучки. А он вроде как поддерживает: не бойся, никто против тебя показаний не дает, держись! Может, Магомет уже с ним договорился? Поладили, ударили по рукам…
От приятной догадки Идримов воспрянул духом.
— Как там Магомет? — бросил он пробный шар.
— Сидит, — равнодушно ответил Сергеев. — У него пистолет нашли, нож, а у Ильяса — карабин. Тоже сидит.
Султан обмяк на жестком стуле и сразу почувствовал, как ноет нога. Значит, он ошибся! Жалко ребят. Сколько раз предупреждал: не держите дома стволы! Сам спрятал свой «ТТ» так, что ни одна собака не найдет, и им советовал… А теперь не выкрутятся. Но почему амбал так спокойно выдает все расклады? Чего он хочет?
— Мне нужно знать: у кого купил машину. Без записи. Ты сказал, я услышал. И разошлись, — ответил Сергеев на незаданный вопрос.
И тут в душе у Султана Идримова шевельнулось неприятное чувство. Ему было сорок пять лет, и за всю жизнь он никого не боялся. Здоровьем Аллах не обидел, в молодости занимался боксом, умел постоять за себя, да и род у них сильный — в республике это много значит. В дела чужие не лез, занимался потихоньку коммерцией: лук перепродавал, яблоки, арбузы… За последнее время много всякой нечисти развелось: налетчики, рэкетиры, бандиты. Пришлось пистолет завести, кому надо — узнали и поняли: лучше дорогу не переходить! Законов он тоже не боялся: ну спекуляция, ну взятка, ну оружие, ну машину угнанную купил… Дела житейские, все так поступают, иначе не выжить. Не грабил, не воровал, не насиловал, не убивал.
А сейчас вдруг ощутил страх. Потому что очень дерзко вел себя этот опер, и чувствовалось, что поймал он Султана на такой крючок, с которого не соскочишь. Все в лоб лупит, без подходов, значит, уверен, что деваться Султанчику некуда, что сумеет привязать его к тем трупам на фотографиях… Но сдаваться нельзя, пусть на куски режет!
— Я уже все рассказал, гражданин начальник, — сказал Идримов без прежней убедительности.
— Тогда вот что сделаем. — Амбал вытащил из внутреннего кармана фотографии каких-то мужчин, задумчиво пересмотрел и вновь засунул за отворот пиджака. — Трое подозреваемых у нас есть. Мы их всех перешерстим. Обыски, в камере подержим. И я каждому намекну, что это ты его сдал. Кто ни при чем — тому все равно, а на ком вина — тот задергается, замельтешит и обязательно засветится. Тут мы его и хлопнем!
Амбал подмигнул, как будто они вместе придумали такую простую и удачную комбинацию.
Кровь ударила Султану в голову, и рука уже почти метнулась к горлу наглого и циничного мента, но тут же вновь упала на замызганную поверхность стола. Сила была не на его стороне. Сидящий напротив амбал легко отразит любое нападение. И так же легко исполнит обещание и выставит Султана козлом отпущения. Интересно, кто у него на фотках? Хрен с теми, лишними, а вот если Петросян узнает, что он его сдал… А что — вполне правдоподобно, на сто процентов поверит… Тогда очень плохо. Всем. И дом сожгут, и ребятам не поздоровится, с семьей неизвестно что получится… Ну, понятное дело, род кровную месть объявит, есть кому мстить, да разве легче… Они, говорили, и в тюрьме могут достать…
— Как не стыдно, начальник? Совесть у тебя есть? Душа есть? Ты же партийный! А простого человека пугаешь, шантажируешь! Разве тебе для этого власть дана?
Сергеев почувствовал в голосе допрашиваемого растерянность и страх.
— Есть совесть и душа есть. Только с вашим братом в белых перчатках работать нельзя. Тогда на вас управы не найдешь. Так и будут твои дружки невинных людей убивать!
Сергеев интуитивно чувствовал, что сейчас раскрытие РД «Трасса» уперлось в этого краснорожего усача, а он уже треснул, и надо его дожимать. Но дожимать было нечем, и он, лихорадочно процеживая в памяти всю информацию по розыскному делу, вдруг наткнулся на одну зацепку…
— Петруня твой и другие сволочи!
Эта фраза могла оказаться и холостым выстрелом, но угодила в самую точку.
Идримов побледнел и толстым языком облизнул вмиг пересохшие губы.
— Если без записи, то ладно…
Обычно о планируемом исполнении руководитель группы объявлял непосредственно перед операцией. В случае с Луниным Викентьев допустил ошибку, и Сергеев получил возможность подготовиться к реализации своего невероятного замысла.
Запустив добывающие информацию щупальца в Степнянскую тюрьму и ухитрившись протиснуть их даже в особый корпус, он узнал, что окончательно утверждены приговоры двоим: Лунину и Кисляеву. Подготовка задуманного требовала времени, если Лунина возьмут первым — все пойдет псу под хвост. В принципе, Викентьев мог принять решение исполнять их в один день. И этого допустить было нельзя. Майор чувствовал тревогу.
Тревожил Сергеева и первый номер. Он достаточно хорошо знал Ромова, чтобы возлагать большие надежды на брошенную им в запале, а скорее, даже не в запале, а под общее настроение фразу. Следовало подработать и этот момент. Тем более что в случае удачи снималась и проблема одновременного исполнения. Да, с первым надо поработать!
Однажды, по случайному стечению обстоятельств, у выхода из управления после работы встретились Сергеев, Ромов и Попов. Неожиданно Валера предложил зайти в пельменную к Ашоту и поужинать с «командирской добавкой».
— Во дает! — оживился Иван Алексеевич. Он не подозревал, что является объектом разработки, что встреча организована специально, что экспромт Попова придуман Сергеевым, но вложен в уста Валеры по тактическим соображениям. — Я думаю, Сашенька, надо уважить человека! Он ведь редко выпить хочет, не то что ты!
Иван Алексеевич весело захихикал.
— А мне раздолье — бабка уехала к сестре, гуляй — не хочу. И ужин готовить не надо!
— Смотри, как удачно совпало, — удивился Сергеев. Он хорошо знал, что половина Ромова в отъезде, и с учетом этого строил комбинацию, ибо при обычных обстоятельствах Иван Алексеевич после восемнадцати сидел дома как привязанный и никогда застольных приглашений, даже самых заманчивых, не принимал.
Оживленно беседуя, они прошли по многолюдному Вокзальному спуску. Ненаигранным было оживление только у Ивана Алексеевича, но со стороны этого никто бы не определил. Точно так же никто не мог предположить, что безобидный жизнерадостный старичок, гигант с лицом профессионального боксера и аккуратный подтянутый парень с короткой стрижкой являются первым, третьим и четвертым номерами спецгруппы «Финал». Впрочем, никто и не знал о существовании такой группы. Читая газетную информацию «Приговор приведен в исполнение», граждане, как правило, не конкретизируют набранные мелким шрифтом строчки.
Пельмени, как всегда, были вкусными. Валера с удовольствием пил водку, соглашался с Наполеоном, который бурно одобрял стол и само заведение. Вдруг Ромов нахмурился.
— И все-таки это как-то не правильно…
— Что не правильно, аксакал? — поинтересовался Сергеев. — Что пельмени горячие, а водка холодная? Разве наоборот правильнее?
Сегодня майор не пил, как и обычно.
— Да нет, Сашенька, я ведь не о водке. Вот это все, — Иван Алексеевич обвел рукой уютный, обшитый деревом зальчик. — Это, получается, частная собственность! Значит, что — опять богатые и бедные будут? Правильно ли? Хорошо ли?
— Если сейчас только богатые — тогда плохо, — сказал Попов. — А если сейчас только бедные — тогда хорошо.
— Хватит философию разводить. — Гигант протянул через стол здоровенную руку, словно шлагбаумом перегородил ненужный разговор. — Лучше расскажи, аксакал, как на нейтральной полосе законы выполняли. Да как их контролировали.
— Там закон простой… — легко переключился Ромов. — Прокуроры перед боевым охранением никогда не вылазили. Так что…
— Расскажи про генерала, — подсказал Сергеев. Он знал, что воспоминания размягчают старика. — Валера-то не слышал!
Ромов некоторое время отказывался, но постепенно, умело подталкиваемый третьим номером, начал рассказ, все больше и больше входя в азарт.
— Тогда все было определено точно, не то что сейчас! Где кому место в боевой обстановке? Очень просто: если ты командир взвода — сидишь в своей траншее на самом передке, там твое законное место. Командир роты — можешь до ста метров от первой траншеи отойти, КП оборудовать, блиндаж, но дальше — ни-ни… Комбат до четырехсот метров в глубину может перемещаться, счет опять же от первой траншеи… Ну и дальше: комполка — до километра, комдив — до трех, командарм — до десяти…
Иван Алексеевич провел ногтем по скатерти, на крахмальной ткани осталась заметная черта. На эту черту он положил половинку спички, чуть отступая, пристроил целую, затем уложил спичечный коробок, папиросу, папиросную пачку и на максимальном удалении — пепельницу.
— Вот таким образом!
Оглядев получившийся макет, Ромов удовлетворенно потер ладошки.
— А если кто-то отошел от передка дальше, чем ему положено, — первый номер передвинул спичку на уровень папиросы, — тут его передвижная патрульная группа СМЕРШа — раз!
Ромов подрулил к спичке корочкой хлеба, которую не смогли одолеть пластмассовые зубы.
— Почему здесь, лейтенант? Если по вызову в полк — дело одно, а если никто не вызывал — значит, дезертир! А там трибунала нет и приговоры никто не пишет, по дезертиру — огонь! И не важно, в каких чинах и званиях — вышел за пределы разрешенной полосы — все!
Попову показалось, что мирная корочка хлеба приобрела угрожающий, хищный вид… — И вот, государи мои, — многозначительно округляя рот, продолжал Иван Алексеевич, — двигаюсь я со своей группой в десяти километрах от линии фронта, смотрю — на проселке автобус! Подъезжаем, выскакиваем: «СМЕРШ, приготовить документы!»
Иван Алексеевич расчетливо сделал паузу и эффектно хлопнул ладонью по столу.
— Четыре человека: старенький генерал-комдив, с Красным Знаменем, ординарец, радистка и какой-то офицер. «Почему здесь?» — Ромов тронул папиросную пачку. — «Ваше место в трех километрах от передовой!»
Папиросная пачка перенеслась со своего места на запретный рубеж пепельницы.
— Генерал растерян: «Штаб дивизии ищем, с дороги сбились…» Похоже, что так и есть. Боевой генерал, с орденом, старый… но за пределами разрешенной полосы! Что делать? — вдруг обратился Ромов к внимательно слушающему Валере. Тот пожал плечами:
— Пусть едет к себе в штаб…
— Да-а-а, — неопределенно протянул Ромов. — Оно вроде так, да не совсем! Я-то не один — за спиной три автоматчика. Три свидетеля… А время какое? Завтра у самого спросят: «Почему отпустил?»
— И что вы сделали? — тихо спросил Попов.
Ромов ковырнул вилкой остывшие пельмени.
— Посадил генерала в машину, двух автоматчиков — в автобус и сдал всех в штаб армии!
Для наглядности он сунул папиросную пачку в пепельницу. Пачка не помещалась, и первый номер вогнал ее силой, смяв картонные бока.
— Давай, Валера, выпьем за аксакала! — предложил Сергеев. И хотя все шло по разработанному им сценарию, Попов замешкался и как бы через силу выполнил предложение товарища.
— Иван Алексеевич наш за свою жизнь хлебнул лиха! — посочувствовал Сергеев.
— Всяко было, Сашенька, — вздохнул Ромов. И, помолчав, добавил:
— Как ни тянусь, а скоро мне на покой. Но кому работу делать? Ты вот, Сашенька, сердишься, а тебе бы надо меня сменять…
— Так-то оно так, — сомневаясь, протянул Сергеев. — Да привычки нету…
— А у меня была привычка? — обиделся Иван Алексеевич. — Ты что же думаешь, я всю жизнь? В те годы я вообще на картотеке сидел, да и после войны в кадрах работал. А с шестидесятых начал, это верно. Душа никогда не лежала, но куда деваться? Я не буду, ты не будешь, Валерик не будет… А кто? У меня, ей-Богу, здоровья уже нет по ночам валтузиться.
— Это я понимаю, — произнес явно колеблющийся Сергеев. Валере показалось, что он даже переигрывает.
— А понимаешь, так и принимай решение, — дожимал Иван Алексеевич. — Давай со следующего раза…
Сергеев мучительно раздумывал, катая в мощных пальцах пустую рюмку.
— Ладно! — резко бросил он наконец. — Считаем, так и решили!
— Вот и славненько, — пластмассово разулыбался Ромов. — Знаете что, ребятушки, давайте-ка мы ко мне пойдем. Посидим спокойненько, чайку попьем, наливочка есть…
Попов глянул на часы, собираясь отказаться, но туфель сорок седьмого размера больно ткнул его в лодыжку.
— А чего, гулять так гулять, правда, Валера? — спросил кандидат в первые номера с натуральным возбуждением в голосе, психологически оправданным трудностью принятого только что решения.
— Конечно! — весело подхватил Попов, чертыхаясь про себя. Валентина уже несколько раз укоряла его за поздние возвращения и частые выпивки.
Ромов жил неподалеку, в конце Вокзального спуска. Большой серый дом довоенной постройки начинался шестью этажами, но по ходу опускавшейся улицы вырастал до восьми, а в последнем подъезде имел одиннадцать этажей и напоминал огромный тяжелый корабль с высоко взметнувшейся рубкой. На самом верху рубки и находилась квартира Ивана Алексеевича.
— Теперь так не строят, — неосторожно сказал Попов, заходя в подъезд, и мгновенно «завел» хозяина.
— А знаешь, сколько времени ушло — от котлована до новоселий? — запальчиво спросил Ромов. — Ну скажи, сколько?
Большой старомодный лифт медленно выносил их наверх.
— Ровно полтора года! — торжественно объявил Ромов. — День в день. И никаких доделок — полы до сих пор без ремонта лежат, стены целы — ни трещин, ни просадок. Вот и сравнивай!
С громким щелчком лифт остановился.
На лестничной площадке Иван Алексеевич замешкался, хлопая себя по карманам, наконец радостно зазвенел связкой мудреных ключей.
— Слышь, Алексеич, опять лифт полдня не работал, — на затворное щелканье замков выглянул сосед, высокий пухлый старик, очевидно, ровесник Наполеона, — Я тут жалобу коллективную написал, зайди, поставь роспись. И по домкомовским делам поговорить надо…
Расслабленно-приветливое лицо Ромова неожиданно напряглось.
— Некогда мне. Надо — дам рубль для лифтера. А бумагу марать не буду, — сухо буркнул он.
Когда соседская дверь захлопнулась, Иван Алексеевич опять размягчился.
— Никогда не разговариваю с чужими, — справившись с последним замком и шаркая ногами по коврику, пояснил он. — А они вечно лезут — то в домино, то в дом норовят войти… Терпеть этого не могу!
И, мгновенно преобразившись, приветливо просиял:
— Проходите, ребятушки, вам всегда рад…
Попов вслед за Сергеевым переступил порог.
Деревянные, давно не крашенные полы, выцветшая позолота наката на стенах, допотопные абажуры, мебель начала пятидесятых…
Казалось, они попали в причудливо вынырнувший из пучины минувших лет островок прошлого. Здесь тяжело смотрел из портретной рамки молодой Иван Алексеевич, стоящий за стулом, на котором сидела молодая миловидная женщина в длинном темном платье. На высокой спинке дивана с потертыми кожаными валиками и на складном из трех частей трюмо молодой Иван Алексеевич скакал на коне, целился из охотничьего ружья, стоял на веранде беломраморного санатория, сидел за уставленным телефонами письменным столом.
Попов подошел к окну. Внизу лежала грязная и шумная вокзальная площадь, двухэтажное здание пригородного вокзала, платформы, электрички и поезда местного формирования. Беспорядочные потоки увешанных чемоданами, мешками, баулами пассажиров ползли по переходному мосту, бурлили возле касс и стоянки такси, сворачивались в очереди за дорогими кооперативными пирожками.
Большего рассмотреть с девятого этажа было нельзя, но Валера знал, что в пестрой толпе промышляют юркие карманники, изворотливые наперсточники, дешевые, хотя и подорожавшие с трех до пяти рублей — инфляция! — проститутки, утюжат кооперативные ларьки угрюмые рэкетиры, ищет приключений мелкая приблатненная пьянь со всего города, «пробуют воду» залетные гастролеры… Знал он и то, что только на первый взгляд привокзальный пятачок кажется анархичной неуправляемой стихией. На самом деле здесь существовала четкая иерархия, строгие рычаги управления, неукоснительные правила поведения. Последняя сходка авторитетов закрепила вокзальную площадь за ленгородской группировкой, значит, все — от карманников до проституток — платили налог гражданину Бескудникову, известному в этой среде под кличкой Бес.
— Совсем порядка не стало. — Иван Алексеевич бесшумно подошел и стал рядом. — Раньше увижу Драку или еще какой базар, позвоню — тут же машина, разогнали, кого-то в клетку… А сейчас — звони не звони! Едут сорок минут, покрутятся — и обратно. Ладно, мальчики, давайте чайку попьем…
Круглый, покрытый красной плюшевой скатертью стол хозяйственный Иван Алексеевич накрыл полупрозрачной белой клеенкой, отдуваясь, расставил чашки, блюдца, розетки, рюмки и пузатый графинчик с густым темным вином.
Вино оказалось приятным, хотя и чрезмерно сладким. Попов запивал его чаем и мысленно ругал Сергеева. Зачем суетиться и делать все в один день?
— Я тебе, Сашенька, вот что скажу… — Ромов прихлебывал чай из блюдца, постукивая по фаянсу пластмассовыми зубами. — Первый номер не просто исполнитель. Он — правая рука начальника группы. Все решения — вместе!
— Какие там решения… — Попов наполнил рюмки и налил тягучую жидкость в чашку с чаем. — Чего решать-то? Все решено без нас. Надо только стрельнуть правильно…
— Глупости! — Иван Алексеевич сердито хлопнул по столу уже бессильной ладошкой. — Я вот вам один пример приведу. Помните, когда фронтовое кладбище закрыли? Хотя куда вам — тому лет двадцать пять… А очень просто: город расстроился, кругом жилые кварталы, а кладбище между ними! Непорядок по санитарным нормам, а главное — расширяться-то уже некуда! Вот и закрыли. А Северное только разворачивается — один квартал никак не заполнится… Ясное дело, туда нам соваться нельзя. Что делать? Поехали мы с Михайлычем по округе… Присмотрели ложбинку между двумя лесополосами, да что-то мне не понравилось — не лежит душа, и все тут! Вдруг собаки разроют, или свиньи, или увидит кто… Да и поля кругом хлебные, нехорошо…
Недели две мотались, потом нашли — под Темерницком кладбище в балочке, с дороги не видно… В общем, то что надо! Тут и стали работать…
Иван Алексеевич озабоченно огляделся.
— А что-то вы, государи мои, не кушаете вареньица! Сам растил сливу — ни гербицидов, ни пестицидов. А наливочка выдыхается… Бабка у меня мастерица на эти дела… Ну, давайте за все хорошенькое!
Иван Алексеевич вытер рот тыльной стороной ладони, подцепил ложечкой варенье, но тут же положил его обратно в розетку.
— Так вот, работаем себе потихоньку, довольны — место хорошее: тихое и совсем недалеко… А только одного не учли: село, люди все друг друга знают, да и по окрестностям известно: кто заболел, кто умер… А тут смотрят бабульки — свежий холмик! А похорон никаких не было! Время прошло — опять! А кругом все здоровы! И снова, а никто не умирал… И ни венков, ни фамилий, когда земле предавали — тоже непонятно — никто не видел! Короче, пошли в райотдел, заявили. Там проверили по собесу, загсу, больницам — никто не проставлялся. Пошли раскопали, а там жмурики с пулями в затылке! Что тут поднялось! — Иван Алексеевич взялся за голову.
— Шум, гам, спецсообщение в область отбили, хорошо генерал догадался, вызвал Михайлыча: ваша, говорит, работа? Наша… А что еще скажешь? Тот: мать-перемать, уже и в обком доложили, и в прокуратуру, хотят специальную следственную группу создавать… Ну а мы при чем? Да при том, что думать надо! Как я теперь объяснять буду? Или свою жопу за вас, разгильдяев, подставлять?!
Ромов в лицах изображал диалог, лишь на миг прервался, чтобы пояснить:
— Тогда Гусляров командовал управлением, а он за свою задницу очень боялся. Да они все боятся… Короче, обошлось: позвонил генерал в обком, первому, доложил доверительно, по-партийному, тот уж на что во всем разбирался, а в этом деле не всполошился, распорядился похерить все, и точка: сразу шум смолк, будто ничего и не было.
Иван Алексеевич вздохнул.
— Времена-то другое были. Дисциплину знали, что можно обсуждать, что нельзя. А сейчас случись такое — газетчики пронюхают да пораспишут… Смотри по газетам: Катынь, Куропаты, Мясной бор… Да в Подмосковье сколько спецтерриторий вынюхали!
Ромов твердо взглянул Попову в глаза.
— А ты говоришь, что все просто. Нет, братцы мои, тут каждую мелочь надо учитывать. Вот планируешь исполнение, все учел, все предугадал. И погоду, и рейды, и спецмероприятия, и заслоны… По всем правилам! А какая смена в Степнянске дежурит — учел?
— Зачем?
— Как зачем? Они-то догадываются, куда смертника забирают. И в лицо вас всех видят. Потому надо планировать график на одну и ту же смену. Меньше глаз — меньше разговоров…
Вокзальная площадь почти опустела, светофоры на Центральном проспекте переключились на мигающий режим работы. А наставник молодежи Иван Алексеевич Ромов передавал секреты профессионального мастерства майору Сергееву и капитану Попову.
Через пару дней Викентьев обсуждал с первым номером очередное исполнение.
— Там двое на очереди. Думаю, двоих и возьмем.
— Можно, конечно, и так, дело нехитрое, — согласился дипломатичный Иван Алексеевич. — Только на этот раз лучше сделать немножечко по-другому.
Он выдержал многозначительную паузу.
— Я-то наконец Сашу дожал! — В голосе первого номера явственно слышалось удовлетворение. — Убедил чисто логически. И он согласился.
— Да ну! Молодец, Иван Алексеевич!
— Только тут психологию надо учитывать. — Иван Алексеевич поднял палец и многозначительно округлил глаза. — В первое исполнение двое — это слишком! Потом такой нюанс — Лунину-то мы все симпатизируем. Выходит, его тоже на первый раз брать нельзя… Правильно я рассуждаю?
Викентьев барабанил по столу железными пальцами. Крышка ощутимо потрескивала.
— Все правильно, аксакал. Значит, возьмем Кисляева — сволочь редкая, Саше будет легче…
— Вот и хорошо, что мы с тобой имеем одно мнение, — улыбнулся Ромов, не подозревая, что минуту назад выполнил роль слепого агента и помог Сергееву продвинуться на шаг вперед по пути к осуществлению безумного плана освобождения смертника Лунина от исполнения приговора.
