В Ростове жизнь заметно отличалась от привычной прежде. Народ здесь оказался более шумный, темпераментный, подвижный. И иноверцев, на взгляд Рутке, было многовато. Город жил сытно, широко, строил много больших домов. Иной раз казалось, что люди спешат жить, будто знают, что их вольнице осталось всего ничего. Этот ускоренный пульс бытия захватил и бывшего каллиграфа. Он долго присматривал жилье получше и подешевле, пока не остановился на небольшом, кирпичной кладки, домишке, который стоял в слободке, на отшибе, на крутом берегу широкого Дона.

Поначалу Георгий Карлович с опаской относился к своим новым соседям, значительную часть которых составляли армяне, евреи, греки, татары. Но потом убедился, что народ этот безвредный и открытый. Прижился. Идти работать в гимназию ему не хотелось, а тут вскоре подвернулось место делопроизводителя в конторе купца Рокотова, занимавшегося поставками нефтепродуктов из Баку. Новое дело он освоил быстро и был на хорошем счету у начальства. Роман учился в реальном училище, затея с институтом не удалась, но, в конце концов, всякое образование почетно, не только инженерное. Жил он в общежитии, при классах, а отец куковал в одиночестве, как привык за долгие годы. Иногда Георгий Карлович подумывал о женитьбе, хотя в принципе та жизнь, которую он вел, его вполне устраивала.

Если что и беспокоило Рутке, так это возможность нового приступа безумия. Приступа, во время которого он терял контроль над своими действиями и превращался в страшного зверя. Он связывал эти перевоплощения с перстнем Иуды и спрятал его подальше, но проклятое наваждение нет-нет да всплывало в самых глубинах сознания… Он и переехал-то, чтобы на новом месте избавиться от безумной страсти. Да и женитьба, как казалось, могла отвлечь от греховных мыслей. Но всплывающие в подсознании картины подсказывали, что исчезнувшие было припадки могут вернуться в любой момент, помимо его воли.

И действительно, однажды непреодолимое влечение заставило его открыть маленькую, тщательно сберегаемую шкатулку. Серебряный лев победно скалился, а черный камень притягивал взгляд и как будто гипнотизировал. Учитель чувствовал себя приготовишкой, которого строгий экзаменатор призвал к ответу. Забыв о времени, он всматривался в бездонные черные глубины проклятого камня, видел мелькающие в красноватых отблесках тени, слышал нечто, напоминающее приглушенные крики…

Когда он очнулся, за окном уже сгустились сумерки. Как лунатик, он вышел в пахнущую дурманом степь, медленно пошел наугад, хотя догадывался, ох, догадывался! – куда принесут его неподвластные воле хозяина ноги… Все произошло у рыбацкой деревеньки Чемордачки, на расстоянии версты, если идти вверх по течению. Под крутым берегом, недалеко от какой-то сточной канавы, заросшей ивняком и превращенной в свалку, он увидел смуглую девчонку у маленького, брызгающего искрами костерка… Она не успела отбежать далеко, и он схватил ее мертвой хваткой, как настигнувший мышку кот… Но коты, да и вообще животные, не глумятся и не мучают своих жертв, это свойственно исключительно людям…

Поздно ночью Рутке незамеченным вернулся домой. На этот раз он снял одежду заранее, поэтому никаких следов на нем не осталось. Опустошенный, но довольный он сразу повалился в постель, и проспал, как убитый до позднего утра.

И на этот раз Георгию Карловичу все сошло с рук. Он читал в местной газете рассказ о страшной находке под Чемордачкой, слышал от соседей жуткие подробности происшествия, ходили упорные слухи о задержании какого-то молодого татарина, жившего поблизости. Но все это его совсем не интересовало. Он, как и раньше, был уверен в своей безнаказанности.

Раздумывая над природой «приступов», Рутке пришел к выводу, что дело не только, а может, и не столько, в перстне. Сказывается мужское одиночество, вынужденное воздержание, при котором напряжение начинает давить на мозги и приводить к нежелательным поступкам. Значит, надо «сбрасывать пар». На восточной окраине Ростова, там, где к городу вплотную подступала армянская слободка Нахичевань, находилось заведение, предназначенное как раз для таких целей.

Преодолевая скованность, Рутке зашел в двухэтажный каменный дом с красным фонарем у входа. В просторном вестибюле играла веселая музыка, разбитные полуголые официантки в чулках с подвязками разносили подносы с шампанским и водкой. Дородная распорядительница в пышном рыжем парике и благопристойном платье до пят безошибочно угадала новичка и встретила его гримасой, которая должна была изображать приветливую улыбку.

– Что любит господин? Помоложе или поопытней? Блондинку или брюнетку? Горячую или равнодушную? У нас широкий выбор…

Георгий Карлович залпом выпил водку, огляделся и понизил голос.

– Мне бы хотелось немного… Если я ущипну или шлепну девушку… С ее согласия, разумеется…

– Садо-мазохизм, – непонятно выразилась «мадам» и понимающе кивнула. – Сейчас позову Раису. Но это стоит дороже.

– Хорошо, хорошо, я все оплачу…

Раиса оказалась высокой стройной брюнеткой с потасканным лицом. Она проводила Рутке на второй этаж, в небольшую комнату, оклеенную розовыми обоями, вручила плетку и выполняла все его распоряжения. Он положил обнаженную женщину ничком на пол, хлестко вытянул по узкой спине ремнем, потом хлестал плеткой по ногам и ягодицам. Хотя Георгий и сдерживался, несколько ударов оставили красные рубцы, Раиса была недовольна, пришлось загладить вину щедрыми чаевыми. Зато самому Рутке приключение понравилось, и он провел спокойную ночь, такую, которая обычно бывает после «приступов».

Он стал завсегдатаем заведения, где мог высвобождать накапливающееся напряжение в самых разнузданных эротических фантазиях. Он связывал партнершу, хлестал по щекам, душил, вставлял в нее рюмки или даже рукоятку хлыста… Его уже хорошо знала «мадам», да и большинство «девочек», он тоже перезнакомился почти со всеми и звал их по именам.

Иногда, правда, появлялась опасная мыслишка, что в доме с красным фонарем все происходит не по-настоящему, это просто игра, имитация того, что где-нибудь в балке, безлюдной роще или на берегу исполняется взаправду и приносит гораздо более сильные и острые ощущения. Он гнал встающие перед глазами картины воспоминаний, опасаясь сорваться, избегал напиваться и старательно контролировал силу ударов и удушений, опасаясь переступить запретную черту, из-за которой возврата уже не будет, да и на безнаказанность рассчитывать не придется…

Во время очередного визита он выбрал Марфушу – двадцатилетнюю прелестницу, которая открыла для него «французский поцелуй». Невиданное дело – оказывается, греховодный орган можно вставлять не в то место, которое предназначено для этого природой, а туда, куда обычно отправляют конфеты и пирожные с шампанским… И испытывать при этом совершенно необычные и приятные ощущения! Георгий выбирал Марфушу уже третий раз подряд, радуясь, что постепенно отдаляется от садизма, которому нашел столь изощренную замену. Опрокинувшись на кровать, под розовым балдахином и с не слишком свежим бельем, он приготовился вкушать необыкновенные ощущения, но уже открывшая было рот Марфушка вдруг с визгом вскочила и, схватив пеньюар, отбежала к двери.

– Э-э-э, миленький, да ты с ума сошел! – затараторила она, поспешно облачаясь. – У тебя же сифилис! И где ты его подцепил?!

Она выбежала и позвала «мадам», а та строго отчитала Георгия Карловича за то, что он «носит в приличное заведение всякую заразу». И напрасно несчастный Рутке убеждал, что приобрести заразу он мог только в этих стенах – его, не слушая, с позором выставили из заведения.

Георгий Карлович страшно испугался и на другой же день отправился к врачу. Пожилой доктор, осмотрев его, покачал головой и вынес вердикт:

– Мне бы не хотелось вас расстраивать, но я почти не сомневаюсь, что у вас действительно нехорошая болезнь. Сифилис!

– Это смертельно, доктор? – пролепетал перепуганный Рутке. – Она лечится?

Доктор что-то пробурчал себе под нос, потом не очень бодро сказал:

– Современная медицина далеко шагнула вперед. И сегодня у нас есть определенные методы лечения. Тем не менее я должен сообщить, что заболевание сие не столько лечится, как залечивается. Вы, батенька мой, в панику-то не вдавайтесь. Я вам кое-что пропишу… Жена-то у вас есть?

– Нет.

– И то слава Богу! Но запомните, что вам придется прекратить всякие сношения с женщинами. Иначе вы станете разносчиком этой заразы, а так и до тюрьмы недалеко…

– А как же…

– Понимаю, понимаю, – кивнул седой головой доктор. – Придется, милостивый государь, самому решать свои половые проблемы. Чуть позже мы с вами об этом еще поговорим. А сейчас вас должно заботить совсем другое…

Георгий Карлович нахмурился…

В жизни старшего Рутке наступил самый черный период. Он не только видел, но и ощущал признаки своего постыдного заболевания и неотвратимости близкого конца. Лекарства доктора и различные процедуры не помогали. Гадкая мелкая сыпь не проходила, раздулись и болели лимфатические узлы, на греховодном органе и в паху появились язвы. Он гнил заживо!

«Проклятый перстень, – в отчаянии думал он. – Зачем он мне понадобился! Все мои беды из-за него!»

Но в глубине души он понимал, что перстень Иуды лишь стимулировал порочные, глубоко запрятанные наклонности. Что-то дьявольское сидело в нем изначально, и перстень только вытащил это наружу! В сделанном открытии тяжело признаться даже самому себе, а ему хотелось облегчить душу и поделиться с кем-то своей бедой. Но с кем?! Кому расскажешь о стыдной болезни?! Да и обо всех остальных мерзостях?! Кому довериться? Только бумаге… Да, да, бумаге! Выплеснуть наружу то, что разрывает душу, как пар взрывает перегретый котел!

Как-то вечером он взял чистые листы, перо и чернильницу и своим аккуратным почерком стал быстро писать обо всем, что его так долго мучило. О работе в Департаменте криминальных дел, о следствии по делу Боярова, о таинственном перстне, о его причудливой истории, о себе… Правда, он лакировал и приукрашивал действительность. В его повествовании не было ни слова о приступах преступной страсти к молоденьким девочкам и о совершенных убийствах, но он с пафосом и осуждением описал все эти страшные истории как сторонний наблюдатель и собиратель слухов.

А вот о том, что какая-то дрянь подарила ему сифилис, он написал. И о тех переживаниях, какие были с этим связаны, тоже. Когда он закончил, то почувствовал, что ему стало немного легче. Так, в тяжелые минуты отчаяния, когда он все отчетливее понимал, что болезнь прогрессирует, Рутке садился и изливал свои беды на чистые листы бумаги, которые затем прятал в укромное место. Пусть полежат, пока он не предаст стыдные записи огню…

Но до огня так и не дошло: он упустил момент, когда сознание было еще достаточно светлым, ну а уж потом он забыл даже собственное имя, не то что какие-то записи…

Как жил он последние несколько лет – лучше не вспоминать!

Когда зимой стало совсем плохо, Георгий Карлович был помещен в небольшую грязноватую лечебницу. Кроме Романа его никто не навещал. Да и сына-то он вскоре перестал узнавать – ум его окончательно помутился.

Надо сказать, что отношения между старшим и младшим Рутке складывались весьма непросто. Детство в чужой избе, чужаком среди шести хозяйских детей, наложило на Романа неизгладимый отпечаток. Да и впоследствии они жили, как чужие люди, вынужденные делить общий кров и стол. Георгий Карлович никогда не вмешивался в дела Романа Георгиевича. А тот, в свою очередь, старался не докучать отцу, самостоятельно решая свои проблемы сначала в гимназии, а потом и в реальном училище. В последнее время отец и сын отдалились еще больше, и виной тому была стыдная болезнь Георгия Карловича.

Уже незадолго до больницы каллиграф хотел избавиться от проклятого перстня, но что-то помешало ему это сделать. Пару раз, в минуты просветления сознания, он собирался сказать, что перстень Иуды ничего хорошего сыну принести не сможет и самое лучшее – это забросить его куда-нибудь подальше… Но редкие посещения Романа не совпадали с редкими просветлениями, поэтому отцовский совет так и остался неозвученным.

Умер Георгий Карлович ранней весной без покаяния и был похоронен на местном кладбище без отпевания.