– Они не могли вот так, на удачу, запустить эту контейнерную спарку, – размышлял вслух Малков. – Это все равно, что стрелять с завязанными глазами навскидку!

«Близнецы» сидели в служебном помещении уполномоченного Министерства обороны на втором этаже старинного здания Управления железной дороги в Тиходонске. В той самой комнате, в которой некоторое время назад проходил тестирование кандидат в экипаж БЖРК Александр Кудасов. Сейчас, когда аппаратуру увезли, комната имела унылый вид, характерный для любого необжитого помещения. На ближайшие несколько дней эта неуютная комнатенка стала резиденцией «близнецов».

– Но попали точно в яблочко! – возразил Ломов. – Может, у них была какая-то исходная информация…

– Ерунда! Маршрут каждый раз выбирается компьютером по методу случайных чисел за два часа до отправления рейса! Заранее подготовить ничего невозможно. На этот раз сработал счастливый случай. Но они никак не могли на него полагаться! Никак! Плановый расчет успеха в любой операции должен превышать семьдесят процентов. Иначе ее просто нет смысла проводить.

– Значит…

– Значит, этот контейнерный блок – только один из элементов поисковой сети. Скорее всего, есть еще несколько, которые движутся по другим дорогам! И в совокупности они должны перекрывать большое пространство. Настолько большое, что вероятность встречи с объектом поиска повышается до семидесяти процентов!

Подчиняясь внезапно пришедшей мысли, капитан Малков вскочил на ноги.

– Пойдем к Кандалину, поработаем с картой…

Они прошли по коридору и заглянули в соседний кабинет. Олег Станиславович разговаривал с кем-то по телефону.

– Нет, нужен именно консервированный хлеб. Для выпечки на месте нет необходимых условий. Приобретать по ходу движения нецелесообразно. Это повышает уязвимость объекта и снижает уровень режима секретности…

Знаком он показал, что «близнецы» могут проходить и располагаться в креслах, но вместо этого те подошли к огромной карте железных дорог.

– Большое пространство, тысячи километров…

Малков напряженно вглядывался в четкие черные линии, прошивающие всю страну, как вены, артерии и капилляры прошивают человеческое тело.

– Вот! Он должен идти так!

Указательный палец капитана, напоминающий взрыватель гранаты, провел по самой длинной железнодорожной артерии с востока на запад.

– Возможно, есть и еще, об их маршруте можно только гадать, но оставить без внимания Транссиб они не могли!

– Дата прибытия в Россию наверняка совпадает с датой разгрузки первого контейнера, – сказал Ломов. – Но в эти дни прибыли миллионы тонн грузов и тысячи точно таких же контейнеров… Не будешь же вскрывать все подряд…

– Их не надо вскрывать, их надо пропускать, – Малков возбужденно закружился на месте. – Мы должны засунуть им «дезу»!

Совершенно неожиданно в его голове родился целый план дерзкой оперативной комбинации.

– Но найти их мы обязаны! – он снова стал водить пальцем по карте.

– Пришли они или в Находку, или во Владивосток, или в Ванино, – лихорадочно рассуждал он. – И, конечно, не из Турции, а из Японии, больше неоткуда…

Закончивший свой разговор Кандалин с интересом наблюдал за ним и наконец решил вмешаться:

– Из Японии грузы на Ванино не идут, – со знанием дела сказал подполковник.

– Значит, одним портом меньше, – оживленно внес коррективы Малков. – Остаются два. Известен временной период поступления, что еще известно?

– Тип контейнера, – внес свою лепту Ломов. – И то, что их два…

Напарник покачал головой.

– Не факт, отнюдь не факт… Контейнер может быть другим… И потом, как среди тысяч одинаковых найти именно те, которые нужно? Нет, надо идти по другому пути…

Малков задумался.

– Во! Человеческий фактор! У них он тоже работает на всю катушку!

Ломов посмотрел на карту, на Малкова, перевел взгляд на Кандалина и снова взглянул на напарника.

– Что ты имеешь в виду?

– Операцией руководили одни и те же люди. Они отправляли контейнеры и из Турции, и из Японии. Я думаю, что они мыслят стереотипно и не напрягают мозги без особой необходимости. Собственно, как и мы…

– Ну и что?

– В сопроводительных документах на турецкие контейнеры указано, что груз – керамические вазы. Так?

Кандалин кивнул.

– Я сам видел товарные накладные.

Малков торжественно поднял руку и упер свой твердый палец в линию Транссиба, куда-то между Читой и Иркутском.

– Не исключено, что так же назван груз и во втором контейнере!

Кандалин оживился.

– Товарные спецификации заводятся в компьютер, и по наименованию груза всегда можно установить его местоположение!

– Вот! – просиял Малков. – Что и требовалось доказать!

Он посмотрел на своего напарника.

– Не такие уж мы и идиоты…

Ломов усмехнулся.

– А если они тоже не идиоты и на этот раз написали: «Груз – видеомагнитофоны»? Или: «Снаряжение для кендо?» Или что-то еще? Что тогда?

Влад помрачнел.

– Тогда все мои логические построения летят псу под хвост. Мы оказываемся в пролете, и Смартов сможет назвать нас тем же самым словом, что и генерал Мезенцев! Но я надеюсь на человеческую природу…

– Короче, я по ВЧ-связи запрашиваю Владивосток о поступлении контейнеров с керамическими вазами. И об их местонахождении. Так? – спросил хозяин кабинета.

– Конечно, – кивнул Малков. – Мы ничего не теряем.

– А приобрести можем очень многое, – подхватил Ломов.

– И еще, Олег Станиславович, – обратился к уполномоченному Малков. – Мы сможем получить для проведения контрразведывательной операции ядерную боеголовку? На время?

– Какую ядерную боеголовку? – вскинулся Кандалин. – Настоящую?

Малков кивнул.

– Ну конечно, самую настоящую ядерную боеголовку. Желательно, секционную.

Уполномоченный явно находился в замешательстве.

– Не знаю… Это особо режимные объекты… Специальная охрана, особый порядок перевозки… Решение должно приниматься на уровне министра. Не знаю… Можно, конечно, запросить, но…

– Пока не надо. Сейчас давайте поищем керамические вазы. А если их найдем, тогда обязательно потребуется ядерная боеголовка!

По изученным инструкциям и техническим описаниям Александр Кудасов достаточно подробно представлял конструкцию БЖРК.

Локомотив с дизелями повышенной мощности – вдвое против обычных. Обшивка бронированная, толщиной три миллиметра. Кабина и наиболее уязвимые места защищены броней в шесть и восемь миллиметров. Стекла пуленепробиваемые. Впереди – автоматически раскрывающаяся стальная сетка, предназначенная для перехвата гранат. Экипаж спецтепловоза подбирается из списанных по медицинским параметрам военных летчиков-истребителей. Искривление носовой перегородки или травма барабанной перепонки закрывают дорогу в небо, но ничуть не препятствуют работе на земле.

Первый вагон – для охраны. Взвод специально отобранных головорезов из морской пехоты, ВДВ, спецподразделений ГРУ. Тридцать пять человек. Каждый в бою стоит пятерых обычных солдат. Кроме обычного автоматического оружия у них на вооружении неуправляемые ракеты, тяжелые пулеметы, снайперские винтовки и огнеметы.

Плюс к этому – звено «черных автоматчиков». Черные они не по цвету кожи и не по стереотипному наименованию выходцев с Кавказа, просто у них черные автоматы. Правда, белых автоматов практически не бывает, но обычные АК и АКМ могут иметь ложа из светлой древесины или коричневые магазины из пластмассы, а неизвестные широкой общественности АК-СГ как будто окунули в черную краску: от мушки до основания приклада они отливают глубоким черным цветом безлунной и беззвездной ночи. Но их главное отличие не в этом, а в усиленной конструкции, другом калибре и измененной форме патронника. Но и это не причина уникальности АК-СГ, а следствие, потому что вся фишка в том, что они стреляют девятимиллиметровыми пулями, снаряженными гафниевыми зарядами. Не так давно было установлено, что этот тяжелый элемент высвобождает в 60–70 раз больше энергии, затрачиваемой на инициирование взрыва. Два грамма гафния эквивалентны ста килограммам тротила! В пуле его гораздо меньше: буквально крупинка, но при попадании в цель такая пуля производит эффект разорвавшегося артиллерийского фугаса калибра 200 миллиметров! Это уникальный и крайне дорогой боезапас, не вышедший из стадии опытных испытаний, поэтому на каждый «ствол» приходится всего по шестьдесят спецпатронов. От человека, использующего гафниевые пули, требуются особые психофизиологические качества и, в частности, чрезвычайно устойчивая психика, поэтому «черные автоматчики» проходят особый отбор: из восьми кандидатов его выдерживает один. Держатся они уединенно и в контакты с другими военнослужащими практически не вступают, даже живут в служебной зоне.

Вагон охраны имеет замаскированные бойницы для ведения огня, кроме того, сюда выведены приемники многочисленных телекамер, контролирующих пространство слева и справа, на крыше и под вагонами. Дежурная смена постоянно сидит за мониторами и может заметить севшую на антенну птичку или забравшуюся на колесную ось крысу. И не только заметить, но и мгновенно уничтожить нарушителя. Для этого на крышах и под днищем вагонов имеются крутящиеся колпаки со скрытыми внутри короткоствольными автоматами. Внешне они напоминают обычные вентиляционные вытяжки.

Второй вагон – это столовая и медпункт. Здесь постоянно дежурит военврач широкого профиля: травматолог, хирург, психолог. Столь широкий спектр специализаций на гражданке неизвестен, да и здесь, в основном, находят применение только первая и третья специальности. Помещение столовой может при необходимости быстро превращаться в операционную. Как минимум один такой случай в практике БЖРК имел место.

Третий вагон – штабной. Здесь располагается руководство поезда, радиостанции, купе особиста. Начальник поезда является старшим командиром до тех пор, пока не поступил боевой приказ. С этого мгновения командование переходит к начальнику смены запуска, а начальник поезда оказывает ему всевозможное содействие в организационно-техническом обеспечении успешного пуска.

Четвертый вагон предназначен для смены запуска. Здесь находится стандартный пульт запуска и круглосуточно дежурят операторы-ракетчики, оттачивающие свое мастерство в постоянном разрешении учебно-боевых ситуаций, поступающих на мониторы компьютеров. Кроме того, через особую связь они могут глазами разведывательных спутников наблюдать состояние дел на потенциально опасных базах противника. В случае объявления боевой тревоги именно смена запуска направит на противника ядерную ракету.

Пятый вагон – боевой. Именно здесь в специальном контейнере спит до поры до времени «Молния», гиперзвуковая ракета нового поколения, с шестнадцатью разделяющимися боеголовками, способная уничтожить половину континента, а может, и целый континент, потому что экспериментов до настоящего времени, слава Богу, никто не производил.

Шестой вагон – технический. Здесь имеется запас шпал, ремонтный инструмент, включая портативный подъемный кран, и другая техника, позволяющая производить в пути необходимый ремонт. Кроме того здесь находится компрессор, закачивающий в вагоны воздух под избыточным давлением. Воздух при этом проходит через очищающие фильтры и газоанализаторы.

Седьмой вагон – прикрытия. По своему содержанию и функциям он полностью дублирует вагон охраны, только предназначен для отражения нападения с хвоста поезда. В нем тоже готов к бою взвод суперсолдат и звено «черных автоматчиков».

Все вагоны располагаются на противоминных бронированных основаниях и имеют круговую бронезащиту – два слоя с кевларовой прокладкой между ними и наклонные полосы толстой стали, заставляющие рикошетировать пулю, прорвавшуюся через первый слой. Помимо всего прочего «Молния» кроме того упакована в особо прочный контейнер, который при запуске выполняет роль направляющей.

Но теоретические знания – это одно, а реальный БЖРК – совсем другое. В сопровождении помощника начальника поезда майора Волобуева Кудасов совершил экскурсию от четвертого вагона до локомотива и обратно.

Почти все вагоны были похожи один на другой. Может, обнаженным металлом, спертым душноватым воздухом, запахом оружейной смазки, гуталина и человеческого пота… А может, общей скученностью, отсутствием свободного пространства, каким-то скрытым напряжением и угнетающим ощущением опасности. Или конструкцией: несколько купе, душ, туалеты, просторный зал на остальную часть вагона, в котором могли располагаться наблюдатели за периметром, как в первом вагоне, столовая – как во втором, штабное помещение – как в третьем, или операторская запуска – как в четвертом.

– Переходы имеют бронированную защиту и герметичны, – пояснял Волобуев, когда они переходили из вагона в вагон. – В сочетании с фильтрацией воздуха и избыточным давлением это делает невозможным поражение личного состава отравляющими веществами.

Майор был немногословен. В основном он ненавязчиво повторял, чего делать не следует: что прямо запрещено, а что не приветствуется.

– Какие тут могут быть телефоны? – грозно спрашивал он, и старлей, неизвестно почему, чувствовал себя нарушителем. – Кому, спрашивается, звонить? Или приемник… На кой тебе приемник? Что слушать? Инструкции шпионские? Или брехню всяких корреспондентов? Это для морального духа вредно! Что надо, до тебя командиры доведут!

– Ясно, товарищ майор, – успокаивающе произнес Кудасов, но сопровождающий не останавливался.

– Или шляться из вагона в вагон… Оно, конечно, не запрещено, может, ты в столовую пошел, или в медпункт, или к товарищу Сомову… Но просто так – зачем? Какая польза? Никакой! Один вред!

Внезапно Волобуев остановился в первом тамбуре первого вагона, так что Александр уткнулся в его широкую спину.

– Вот ты с кем тут дружишь? – требовательно спросил майор и впился в лицо стажера тяжелым взглядом.

– Да я не успел еще, – попытался оправдаться тот. Но оправдания, оказывается, не требовались.

– И молодец! – с натугой улыбнулся майор. – Пришел из рейса, и дружи с кем хочешь… Но лучше из другого экипажа. А службу с дружбой здесь смешивать нельзя. Это тебе не пьянка-вечеринка! Это особо важный стратегический объект!

В отличие от обычных поездов, в первом вагоне имелся переход в тепловоз. Дверь перехода оказалась запертой, и Волобуев открыл ее своим ключом. Кудасову в переходах нравилось. Грохот колес и свист ветра за гофрированной резиной были приметами окружающего мира. Замкнутая обстановка поезда уже начинала его угнетать. Близкая воля проливала бальзам на душу.

В локомотиве было еще шумнее и душнее, чем в вагонах. По узкому коридору они миновали крохотное купе за силовой установкой, в котором раскинулись на полках два голых, если не считать черных «семейных» трусов, человека. Забывшись тяжелым сном, они громко храпели в унисон пению машин.

Вдоль бронированной стенки Волобуев и Кудасов обошли грохочущие дизеля и наконец оказались в кабине. Машинист с помощником тоже были голыми по пояс, зато нижнюю часть тела прикрывали форменные брюки, хотя неуставные шлепанцы окончательно портили впечатление.

– У них тут вольница! – неодобрительно проговорил Волобуев. – Как хотят, так и одеваются, на построение не выходят, и их почти не проверяют… Курорт!

– Это вы зря, товарищ майор! – обиделся коротко стриженый машинист с густой проседью в черных волосах. – У меня налет на сверхзвуковиках почти тыща часов, да два катапультирования… А поседел-то я здесь, а не там! Когда эти забастовщики на рельсах сидели, думаете, мне было просто инструкцию выполнять? Они, слава Богу, разбежались, но в мыслях-то я их уже раздавил! То есть нервы пожег, а обратно их не восстановишь! Конечно, с одной стороны, греха на душе нет, а с другой – я его уже взял, когда мысленно их всех колесами порезал!

Волобуев нахмурился.

– Вот что, Андреев, ты мне тут антимоний не разводи! Ты зачем свою тыщу часов налетал? Для удовольствия? Нет, ты готовился жахнуть вниз, если приказ придет! А чего теперь святого разыгрываешь? Запомни, у нас здесь святых нету!

– Да не святой я, – поморщился машинист. – Просто там одно, а здесь другое! С высоты ничего не видать, по приборам работаешь! А здесь вот оно – все перед глазами…

И действительно, в отличие от всех остальных помещений спецпоезда, из кабины машинистов открывался вид на окружающий мир. Мир этот, правда, на скорости надвигался спереди и размазанно скатывался по бокам локомотива. Но все равно можно было определить – ночь снаружи или день, солнечно или дождливо, можно было увидеть людей и животных, различить названия станций… Всего этого явно не доставало в вагонах.

– Красотища какая, – заворожено сказал Кудасов и, оказалось, невпопад.

– Приходи, становись, – раздраженно сказал машинист. – Даже под обычный поезд, знаешь, сколько людей попадает? Если долго работаешь, то пятьдесят-шестьдесят человек на тот свет отправишь! Многие сами кидаются, многие по пьянке или по нерасчетливости… Кто слепой, кто глухой… А если еще не тормозить? Тогда сколько наберешь? Вот тебе и красотища!

Кудасов не отвечал. Он любовался смазанными лесополосами, багрово-красным заходящим солнцем, промелькнувшей стеклянной струей речушкой и даже мысленно ощущал прохладный и свежий воздух.

– Ладно, хватит романтики! – бесцеремонно сказал майор. – Перейдем к тактико-техническим данным. Дизеля имеют двойной запас мощности, стекло пуленепробиваемое…

Он добросовестно пересказывал техническое описание, которое Кудасов уже неоднократно прочел. Теперь главное – увидеть, пощупать и понять то, о чем читал в толстых инструкциях. Вот, например, бронированное стекло имеет синий оттенок и задерживает часть света. Днем это даже хорошо, а в сумерках или ночью? И насколько оно защищает кабину? Выдержит ли пулю из АК? Или из крупнокалиберного «Утеса»? А кумулятивную гранату из РПГ-7?

– Тут есть технический сюрприз, – сказал Волобуев и попросил машиниста, – ну-ка, включи!

Тот повернул рычажок и откуда-то снизу вылетела мелкоячеистая довольно толстая сетка на П-образном каркасе, мигом заслонившая лобовое стекло. Между бронестеклом и проволочной сеткой оставалось чуть более метра. Все ясно – противогранатная защита. Благодаря ей взрыватель сработает до попадания в цель и огненная струя не достанет до кабины. Грамотно!

– Грамотно, – повторил вслух Кудасов.

– Убирай!

Рычажок повернулся в обратную сторону, и сетка исчезла.

– Она и автоматически раскрывается, – пояснил Волобуев. – Если что-то крупное летит к стеклу.

– Один раз мотоциклиста подхватила, – вырвалось у Андреева.

– Думай, что говоришь! – холодно сказал помощник начальника поезда. Машинист осекся.

– Сейчас заправка, – виноватым тоном продолжил он. – Смотреть будете?

Волобуев расстегнул верхние пуговицы рубашки, вытер с лица пот.

– Давай посмотрим. Для стажера это полезно.

Но Александр понял, что тому просто не хочется возвращаться в железную коробку без окон.

Через несколько минут пейзаж изменился: лесополосы исчезли, впереди до самого горизонта лежала равнина. Кудасов обратил внимание, что полотно здесь состояло из двух путей. Впереди одинокий локомотив тянул одну-единственную цистерну. БЖРК уверенно его догонял.

– Семен, давай! – скомандовал машинист, и помощник вышел из кабины. В глубине тепловоза что-то лязгнуло, внутрь повеяло свежим ветром, атмосфера стала совсем другой.

БЖРК догнал цистерну, некоторое время локомотивы уравнивали скорости и наконец пошли, как скакуны у финишной ленточки – ноздря в ноздрю. Снова что-то загремело, раздался лязг, на панели зажглась желтая лампочка.

– Есть контакт! – доложил Андреев неизвестно кому.

– Закачиваем!

Локомотив, тянувший цистерну, опережал локомотив БЖРК на полкорпуса. Скорость была прежней – около шестидесяти километров в час.

– Сейчас мы по шлангу топливо перекачиваем! – пояснил Волобуев. – Вот, видишь стрелку!

На одном из датчиков стрелка двигалась почти от нуля к середине шкалы. Медленно, но верно.

Кудасов представил, как несутся сцепленные шлангом поезда. Если впереди окажется какое-то препятствие…

Стрелка добралась до конца шкалы. Сзади лязгнуло, желтая лампочка загорелась зеленым цветом.

– Контакт завершен! – снова сказал машинист. Александр подумал, что он докладывает Волобуеву, но тот никак не реагировал.

– Кому доклад-то, товарищ майор? – спросил старлей.

– Начальнику смены охраны, – ответил тот. – Думаешь, это так просто: встретились, закачались… Все под пулеметами, в повышенной готовности! Запомни, в наших рейсах ничего просто так не происходит!

Они вернулись в состав. Теперь Кудасов имел практическое представление о БЖРК. Точнее, о его большей половине: от локомотива до четвертого вагона. Правда, он подозревал, что это не главное.

– А пятый вагон тебе Белов покажет, – сказал напоследок Волобуев. – Это его хозяйство.

В пятый вагон Кудасов попал на следующий день. Белов подвел их с Шульгиным к запертой двери в межвагонный переход и отпер ее, потом отпер следующую дверь. Она была гораздо толще обычной. В пятом было прохладно: автоматика поддерживала определенную температуру и влажность. Когда дверь открылась, включились лампы дневного света. Освещение оказалось ярче, чем в других вагонах. И выглядело здесь все совершенно иначе. Потому что свободного пространства было совсем немного: 2–3 квадратных метра. Три офицера на нем едва умещались.

Контрольно-технические пульты у торцевой стены – слева и справа от двери, жгуты проводов и бронекабелей, уходящих вглубь вагона… Как-то нелепо и неестественно выглядел здесь красный пожарный стенд с топором, багром, щипцами и конической формы ведром. Все остальное пространство занимало огромное тускло-зеленое тело контейнера-направляющей. Округлая полусферическая крышка нависала над вошедшими, подавляя их своей внушительностью и мощью. Даже на вид твердая и толстая сталь, ряды заклепок по окружности… Снизу контейнер опирался на стальную дугу, а та соединялась с блестящими трубами гидравлических домкратов.

Кудасов задрал голову. Такие же трубы упирались в съемную крышу. По логике вещей, где-то здесь должно быть приспособление для ручного запуска. Хотя тот, кто к нему прибегнет, вряд ли сможет испытать иллюзии на счет собственного спасения.

– На потолке ничего не написано! – раздался скрипучий голос Белова. – Сюда смотрите!

Белов наклонился над циферблатами контрольного пульта. Из расстегнутого ворота форменной рубашки выскочило что-то, висящее на черном шнурке.

«Крестик?» – удивленно подумал Кудасов, потому что Белов совершенно не был похож на верующего человека. Но в следующую секунду понял, что ошибся. Это был маленький блестящий ключик, словно от дорогого почтового ящика. Второй такой ключ должен всегда находиться у начальника поезда. В час «Х» ключи одновременно повернутся в замках боевого пульта, соединяя кнопку пуска с электрической цепью системы зажигания. А вот внизу кабель, по которому пойдет сигнал…

– Это контрольно-технический пульт, – продолжил начальник смены. – Вот приборы контроля систем и механизмов изделия. Оно самотестируется каждый час, результаты выводятся вот сюда и дублируются на пульте дежурного оператора. Эти приборы помогают контролировать состояние и боеготовность изделия. А вот пульт ручного запуска!

Полковник показал на агрегат по другую сторону двери.

– В случае крайней необходимости командир пуска посылает оператора, и тот производит ручной запуск…

– А сам погибает, – тем же тоном продолжил Кудасов.

– Ничего подобного! – загремел Белов. – Система ручного запуска абсолютно безопасна! Мало того, что от пуска до старта проходит две минуты, за которые вполне можно вернуться в четвертый вагон, все выхлопы, огонь и газы остаются в направляющем контейнере и из него выходят только вверх! Настоящий ракетчик сможет произвести ручной запуск и не обосраться!

Александр понял, в чей огород брошен камень. Но входить в конфронтацию с командиром ему не хотелось, лучше переменить тему.

– А какой здесь уровень радиации? – невинно поинтересовался он.

– Совершенно безвредный! – более спокойным тоном продолжил полковник. – Можете даже трахаться на контейнере, это абсолютно безопасно!

Шульгин усмехнулся.

– Если правильно выбрать, с кем трахаться.

– Что? – не понял Белов.

– Только тогда безопасно, когда правильно выбрал партнера…

– А, вот ты о чем, – пробурчал Белов. – Ну, выбор тут невелик…

Максим Полонин был вообще-то непьющим. И сейчас выпил водки исключительно для храбрости. Но выпил немало. Около полутора бутылок. От этого он стал жалеть себя еще больше. На глаза все чаще наворачивались слезы.

– Мы с ней еще со школы встречались. Три, нет, четыре года. И я себе ничего и никогда не позволял, ни-ни… Даже в мыслях!

Язык во рту Максима ворочался уже с трудом, да и на ногах он стоял не слишком крепко и не слишком уверенно.

– А вот пить ты зря привыкаешь! Жизнь этим не изменишь, а себе навредишь! – с досадой сказал Усанов.

Ему на фиг не было нужно то, что сейчас происходило. Только профессиональный психолог способен правильно воспринять излияния человека, находящегося в стрессовом состоянии. А Усанов был машинистом шпалоукладчика и не проходил специальной подготовки по проникновению в потемки чужих душ.

– Чего особенного случилось-то? Девка с тобой гуляла, а другому дала? Самое обычное в жизни дело! А ты эту железяку взял, водки выпил и слюни распустил…

– Не, дядя Юра, я не слюни, – убежденно сказал Максим и вытер мокрое лицо. – Я гвозди заложил! Чтобы насмерть!

Машинист смотрел на молодого парня со смешанным чувством жалости и опаски. В глубине души он не верил, что пацан отважится на задуманное дело. Но когда еле стоишь на ногах и размахиваешь обрезом, то вполне можно пальнуть собеседнику в живот. Не со зла, а как бы нечаянно. А потом так же будет плакать и каяться: мол, не хотел, оно само получилось, по пьяни…

– Гвозди, значит? А ну, дай сюда эту штуку!

Усанов резко протянул руку, но Максим отпрыгнул назад и угрожающе поднял обрез.

– Не надо, дядя Юра! Я тут не шутки шучу!

Машинист выругался.

– Какого хрена ты вообще ко мне пришел?! Я твою Таньку знаю? Нет! Мишку твоего знаю? Опять нет! Я тебе отец? Опять нет! Чего тебе от меня надо?!

Полонин опустил оружие.

– Я к вам по-хорошему, душу открыть, посоветоваться! По-человечески…

– Это по-хорошему ты мне в живот нацелился? И о чем советоваться? Как Мишку с Танькой убить? Чтобы я потом рядом с тобой сидел на скамейке? Вроде пособника? Нет уж! Вали отсюда куда хочешь, только если пушку не отдашь, я тут же в милицию позвоню! Понял, нет?

Только что Юрий Петрович Усанов сдал смену, помылся под холодным деповским душем и вышел в раздевалку в хорошем настроении, а тут приперся этот придурок, который проходил у него в учениках три месяца, ничему не выучился, уволился и, по его же словам, устроился на пассажирский автобус. Почему он вспомнил именно про него? Внутри, из темных глубин души поднималась отчаянная злость ни в чем не повинного человека, попавшего в дурацкую ситуацию. Хотя этого юнца тоже понять можно – дело молодое, кровь играет, а бабы стервы…

– Дурак ты, Максим, – сдерживая гнев, сказал он.

– Иди лучше спать.

Но Максим снова покачал головой. Решение уже было принято, храбрости придавала водка, нужно было еще добавить решимости.

– Я, дядя Юра, Таньку стрелять не хочу, жалко ее… А этого гада…

Он взмахнул вооруженной рукой, и черные стволы с затаившимися на дне гвоздями опять перечеркнули живот Усанова снизу вверх и сверху вниз.

– Да что ты тут пушкой размахался, сучонок! – взревел машинист и, шагнув вперед, одной рукой схватился за обрез, а другой ударил Максима в ухо. Тот отлетел к двери.

Усанов переломил обрез, но патронов в нем не обнаружил. Он взял за ствол и с размаху ударил об пол – раз, другой, третий. Потом нашарил в шкафчике кувалду и двумя ударами сплющил стволы, разбил спусковой механизм.

– Вот теперь иди куда хочешь! – он бросил изуродованный обрез Максиму под ноги. Тот с непонятной гримасой поднял то, что оставалось от недавно грозного оружия, и провел дрожащей рукой по искореженному металлу.

– Это же Саньки Косого ствол! – с ужасом сказал он. – Что вы наделали, дядя Юра! Мне его вечером отдавать!

– Ну и клоун! – зло усмехнулся Усанов. – Как бы отдал, если б из него людей побил? Ты б за решеткой сидел, а твоему Косому яйца крутили как соучастнику!

Максим опустился на пол. Он обхватил руками голову и, медленно раскачиваясь, выл.

– Ни в чем не везет! Никто не любит, никто не уважает, работы нет, тут еще Танька… Да я, может, их попугать хотел! У меня и патронов-то не было… А что я теперь Косому скажу?

– Пошел отсюда, щенок! – заорал машинист. – Ты не их пугать пошел, а мне в живот целиться! Это ты меня пугал! И мне тут мозги компостировал! Вон отсюда, а то я тебе и рожу отрихтую!

Поднявшись и спрятав покореженный обрез под рубашку, Максим пошатываясь вышел из депо, обогнул огромное здание и зашагал вдоль железнодорожного полотна. Блестящие рельсы уходили в туманную даль, туда, где не было проблем, не было предателя-Мишки, изменщицы-Таньки и страшного Косого. Полонин достал сигареты, закурил, глубоко затянулся. Он был большим и сильным, каждый шаг передвигал его на десять метров от станции, вон каким маленьким кажется только покинутое им депо…

Люди злы и неблагодарны, тот же дядя Юра: ну за что он так с ним поступил? Только за то, что он открыл ему душу? А кому пожаловаться на жизнь? Вечно пьяному отцу? Задавленной беспрсветным житьем-бытьем матери? Да они просто посмеются над ним!

Впереди приглашающе горел зеленым светом магистральный светофор, во рту горько дымилась прикушенная за фильтр сигарета, и после каждой затяжки горячий и вредный табачный дым наполнял легкие.

Мелкие капельки дождя застучали по шпалам и по макушке Максима. Холодные струйки закатились за воротник, приятно охлаждая разгоряченное тело. Вдали раздался пронзительный гудок и тут же потонул в перестуке приближающихся колес. Полонин остановился и повернулся вполоборота. Сверкнула молния, состав стремительно летел к нему. Тепловоз тревожно прогудел: слишком близко стоял одинокий человек. Максим отошел на несколько метров. Но когда состав приблизился, он зажмурил глаза и прыгнул вперед, как прыгал в Дон с причальных мостков. Если бы он воспользовался трамплином, то возможно, попал бы под спасительное воздействие защитной сетки. Но он упал низко, прямо под колеса.

Нечеловеческий удар многотонной махины смял щуплое тело, бешено вращающиеся колеса размолотили его вдребезги. Состав не затормозил. Не зашипела пневматика, не прижались к колесам тормозные колодки, не полетели искры, могучие дизеля не сбавили оборотов. С прежней скоростью поезд помчался дальше. Минуты три спустя смолк и оглушительный стук колес. Состав скрылся из виду. Изуродованный обрез валялся по одну сторону полотна, изуродованное тело – по другую. Из неплотно сомкнутых мертвых губ медленно выходили остатки дыма.

Не было больше житейских проблем, не было Таньки, Мишки, Косого, не было целого мира, целой Вселенной. Не было ничего.

Мелкий моросящий дождь постепенно перешел в ливень.

Несущийся на крейсерской скорости БЖРК качнуло, как будто он переехал через какое-то малозначительное препятствие. Через несколько минут в каюте начальника поезда раздался резкий звонок тревожного телефона. Это была не общая тревога, когда включается оглушительный ревун, а сигнал того, что произошло какое-то отклонение от нормального функционирования частей и механизмов комплекса.

– Машинист Андреев после наезда на человека не может вести поезд, – доложил майор Волобуев. – Мною принято решение отстранить Андреева от управления, передав его помощнику машиниста капитану Сычеву. Прошу разрешения на подъем сменного экипажа тепловоза.

– Поднимайте! – распорядился подполковник Ефимов. – Обстоятельства и причины наезда?

– Самоубийца, – лаконично ответил Волобуев. – Сам прыгнул.

– Меняйте экипаж, доложите майору Сомову, пусть готовит сообщение о происшедшем. Андреева на психологическую реабилитацию к Булатовой, – распорядился Ефимов.

И, тяжело вздохнув, полез за бортовым журналом.

Старший лейтенант Кудасов проходил плановое психологическое тестирование. В каюте военврача он тщательно заполнил анкету, майор Булатова контролировала процесс с секундомером в руке.

– Вы дольше работали с тестом, чем в прошлый раз в Тиходонске, – сказала она, когда старлей доложил о готовности.

– Это ненормально? – спросил Александр.

Наталья Игоревна улыбнулась.

– Ну почему же. Есть разные степени нормы. Просто у вас идет процесс адаптации к новым, достаточно тяжелым условиям.

Александр сидел на откидывающемся сиденье, а доктор – на своей полке. Она была в форме, с наброшенным на плечи белым халатом. Вид достаточно официальный и строгий. Но босые ступни с педикюром, которые она аккуратно поставила на маленькую салфетку, перечеркивали официальный облик военврача. Кудасов непроизвольно представил, как она раздевается и ложится спать, как полка превращается в постель…

Собственно, делать ему здесь было уже нечего, но он продолжал сидеть и смотреть на доктора. И она сидела и смотрела на него. В официальную обстановку вплеталась новая, приятная и волнующая нотка. Но ее безжалостно размел резкий телефонный звонок.

– Слушаю, Булатова, – она быстро сняла трубку. – Да, ясно. Пусть заходит ко мне.

Александр встал.

– Какой ужас, наезд! Мы раздавили человека! – под впечатлением услышанного сказала Наталья Игоревна. И тут же переключилась.

– Я проверю ваш тест и завтра сообщу результат.

В коридоре Кудасов встретил уже знакомого машиниста. Он был бледен как мел и весь дрожал, помощник осторожно вел его под руку. Похоже, что он сам накликал то, что случилось. Хотя Александр вовсе не был в этом уверен. Есть еще судьба…

Он пошел к себе в вагон, а майор Булатова начала работать с получившим психическую травму машинистом. Накапала ему успокоительного, померила давление и пульс.

– Вы возбуждены и перенесли естественный для такой ситуации стресс. Да, произошло ужасное! Но вам не за что себя винить. Ведь этот человек сам бросился под поезд!

– Сам… Но я вел локомотив. И чувствовал, как его разорвали колеса, – бесцветным голосом отвечал машинист.

– Правильно. Но вашей вины тут нет. Гораздо больше виноват тепловоз. Это он прервал жизнь того человека. Ведь так?

– Так. Но железо ни за что не отвечает.

– И вам не надо ни за что отвечать. С вас никто ничего и не спрашивает… К тому же, этот человек сам стремился к такому результату…

Андреев уже не был таким бледным, дрожь тоже прекратилась, сказывалось действие лекарств. Теперь следовало отдалить его от происшедшего, причем ни в коем случае не называя своими словами того, что произошло. Обтекаемые фразы, перевод конкретного чувства вины в абстрактную плоскость, включение механизмов самооправдания, свойственных каждому человеку… Военврач Булатова была хорошим специалистом и знала, как этого добиться.