ВЕРШИКОВА
— Почему меня до сих пор не выпустили? — враждебно спросила она с порога следственного кабинета.
— А почему, собственно, вас должны освободить?
Я сделал вид, что не замечаю злого тона и нескрываемой взвинченности собеседницы.
— Потому что статья легкая, потому что призналась, потому что женщина, потому что не привлекалась, потому что не скроюсь никуда! — с ненавистью цедила Вершикова.
— Все вами перечисленное — ложь, — холодно сказал я. — Кроме того, что вы женщина. Но это не основание для освобождения из-под стражи обвиняемой в тяжком преступлении.
— Почему «в тяжком»? — настороженно перебила она.
— А каким вы считаете умышленное убийство?
— Неосторожное, при самозащите! — с надрывом выкрикнула Вершикова. — Я же рассказывала!
— Ваш рассказ не подтверждается ни одним доказательством. Зато опровергается многими фактами.
Я говорил сдержанно и спокойно, не поддаваясь эмоциям.
— Где вы их набрали, факты-то? — скривилась обвиняемая. — Кто видел? Я и он, а те двое — наверху. Чего на пушку берете?
— Вы книжки читаете? Ну хотя бы в кино ходите? Видели, как расследуют преступления?
Сохранять вежливо-официальный тон удавалось с трудом.
— Ну подумайте — неужели убийства, грабежи и прочие мерзости творят при свидетелях? Нет, скрываются, осторожничают, концы в воду прячут. И что? Удается избежать наказания?
— Конечно, — презрительно усмехнулась она. — Дураки попадаются, а умные гуляют на свободе и плюют в потолок!
— Это вас соседки по камере научили такой премудрости?
— А хотя бы! Не все же такие растяпы, как я!
— Значит, соседки ваши умные?
— Еще бы! Ларка-управдом кого захочет вокруг пальца обведет. Да и другие девчонки.
— Почему же они не гуляют на свободе и не плюют в потолок?
Вершикова запнулась, но тут же оправилась.
— Вы меня не путайте да на словах не подлавливайте, знаем эти штучки! Есть факты — выкладывайте, нет — нечего голову морочить!
— Ну что же… — Я раскрыл дело. — Показания людей, хорошо знавших потерпевшего, его характеристики, моральный облик не подтверждают вашего заявления о нападении с его стороны…
Вершикова слушала внимательно.
— Судебно-медицинский эксперт исключает возможность неосторожности, несчастного случая… Поэтому ваше так называемое «признание» ровным счетом ничего не стоит.
И я предлагаю рассказать правду!
— Больше мне нечего рассказывать!
Я молча смотрел на нее, и она не отводила взгляда, в котором отчетливо читался вызов.
— Ну хорошо. Тогда объясните, пожалуйста, как вам удалось нанести такой удар? — Я положил на стол протокол допроса Кобульяна.
Читала Вершикова долго, и на лице ее отражалась растерянность.
— Ну, что скажете?
Обвиняемая долго молчала.
— Не знаю, не помню… Налетел с разбегу. А как все получилось, не могу сказать.
— Придется проверять! Что такое следственный эксперимент, знаете?
— Проверяйте, — упавшим голосом сказала она.
Вершиковой было двадцать два года. Уроженка сельской местности, после окончания школы приехала в областной центр с мечтой поступить в училище искусств. Попытка окончилась неудачей, но домой она не вернулась — сняла угол на окраине и устроилась в парикмахерскую кассиром. Пять лет спустя в ней уже нельзя было узнать прежнюю скромную деревенскую девочку.
Работала маникюршей, имела «своих» клиентов, обзавелась обширными связями. Жила на широкую ногу, переехала в изолированную квартиру в центре. Обилие и разнообразие нарядов в ее гардеробе явно не соответствовали скромной зарплате.
Намек на разгадку такого феномена можно было найти в милицейских протоколах, где Вершикова неоднократно фигурировала под прозвищем Хипповая Мэри. Впервые она выступила в подобном качестве два года назад, пройдя вскользь по крупному делу о спекуляции. Часть товара сбывалась через парикмахерскую, и она тоже прикладывала к этому руку, но в незначительной мере, что помогло остаться свидетельницей и не угодить на скамью подсудимых.
Но урок не пошел впрок. Вершикова продолжала вертеться в сфере «черного бизнеса»: штраф за мелкую спекуляцию, два предупреждения, уголовное дело, прекращенное за недостаточностью доказательств.
Родители Вершиковой, простые работящие люди, потрясенные арестом дочери по подозрению в убийстве, объясняли подобное перерождение тлетворным влиянием городской жизни.
"Никогда она такой не была, — говорил отец, горестно глядя запавшими покрасневшими глазами. — Чтобы жадность или там наряды. Никогда. Да и в городе тоже вначале все нормально. Мы с матерью часто приезжали, да она к нам ездила по воскресеньям. Жила как все. Хотела на портниху учиться, швейную машинку покупать. И вдруг будто отрезало. К нам наведываться перестала, мы приедем, ее никогда дома нет, порой и на работе не найдешь. И приходила поздно, иногда вовсе не ночевала. Это и вовсе стал, у нее парень в армии. Только и разговоров стало: платье достать, костюм, туфли. Что, носить нечего? Нет — шифоньер битком набит!
Друзья другие стали, подруги — фасонистые, с гонором, при деньгах… А откуда деньги?
И у Машки деньги завелись. Мы ей говорили: «Одумайся, мол, не по той дорожке идешь! Выходи замуж, девка интересная, а семья появится — сразу дурь из головы выйдет…» А она смеется: «Замуж мне еще рано, пока молодая, погулять надо хорошо. Один раз живем!» Вот и догулялась".
— Скажите, Вершикова, за что вас привлекали к уголовной ответственности год назад?
— Никто меня не привлекал, — с оттенком оскорбленности ответила она.
— Подозревали в спекуляции, потом разобрались, что ошиблись. У вас ведь тоже ошибки бывают!
Я читал дело, о котором шла речь. Вершикову задержали, когда она продавала по астрономическим ценам импортное дамское белье. При себе у нее оставался целый ворох бюстгальтеров, трусиков и комбинаций. Вершикова заявила, что все приобрела на толкучке, с рук. Сейчас понадобились деньги, поэтому стала продавать по той же цене. Никакой выгоды для себя не извлекала. Почему белье разных размеров?
Приобретала для подружек, а те отказались.
Следователь допросил названных Вершиковой подруг, они полностью подтвердили сказанное Мариной, и дело было прекращено. Да… Стоило подвергнуть эту обычную спекулянтскую версию более тщательной проверке, и она лопнула бы как мыльный пузырь.
— Бывают, — согласился я. — В вашем случае ошибка состояла в том, что дело поручили неопытному следователю, стажеру.
Вершикова потупилась и промолчала. Она прекрасно понимала, что в прошлый раз ей просто повезло.
— Когда мы делали у вас обыск, я нашел письма. Много писем…
Подозреваемая встрепенулась.
— Все от одного человека — Игоря Филатова. Уж извините, я их прочел — работа такая… Хорошие письма, серьезные. Даже предлагал замуж за него выйти, как отслужит. И вы ему, наверное, такие же письма писали. Как же увязать их с вашим образом жизни, времяпрепровождением, сомнительными компаниями, пьянками?
— Это к делу не относится!
— Прямо, может быть, и не относится.
— Вот и не лезьте, — грубо перебила она.
— Как хотите. Тогда скажите, давно ли вы знаете Золотова?
— Не очень. Месяц-два.
В голосе чувствовалось напряжение.
— А у меня складывается впечатление, что вы знакомы гораздо дольше. Около трех лет.
— Почему это? Нет, вовсе нет! — Она говорила чуть быстрее, чем требовала ситуация.
— И что вы можете сказать о нем?
— Да что вы ко мне пристали! Ничего я вам больше не скажу! Слышите, ничего!
— Отчего же? Вопрос вам неприятен?
— Отстаньте наконец! Хватит! Я устала! — Вершикова закрыла лицо руками.
Из мутного графина налил в стакан теплой воды, протянул обвиняемой. Стекло звякнуло о зубы. По-деревенски, тыльной стороной руки она вытерла мокрый рот.
— Раз так, будем заканчивать.
Я собрал бумаги.
— Сколько еще мне сидеть? — с трудом сдерживая, истерику, спросила Вершикова. — Сколько, я вас спрашиваю?
— Не знаю, наказание определяет суд. А статья предусматривает до десяти лет.
Лицо обвиняемой окаменело. Только подергивался глаз и дрожали губы.
— Ха-ха-ха! — пронзительно засмеялась она. — Десять лет! Ха-ха-ха! Смех перешел в визг, запрокинув голову, она раскачивалась на крепко прибитом стуле, и вдруг, резко наклонившись, ударилась о крышку стола. Хорошо, что папка с делом лежала у самого края и смягчила удар, а под второй я подставил руку и, удерживая Вершикову за плечи, локтем нажал кнопку.
