Книга: Меч Немезиды
Назад: Глава 8 Проба «Меча»
Дальше: Эпилог

Глава 9
Куда пропадают вагоны?

Тиходонск
Новый, 2008 год Денис встретил довольно заурядно, в случайной компании из милицейских оперов, судмедэксперта, двух санитарочек из морга да помощника судьи Гали Кленовой, которую он и пригласил на мероприятие. Прошло все штатно: никто особенно (в смысле, до безобразия) не напился, из табельного оружия не стреляли, ни драки, ни ссоры – все чинно-благородно, короче – без эксцессов. Может, поэтому торжество и быстро забылось – ибо рассказывать о нем было абсолютно нечего.
Потом начиналась январская рутина, когда вылазят все дела, отложенные на «после праздников» или просто бесстыдно спрятанные «до лучших времен», которые, когда наступают, оказываются далеко не лучшими. Но его все это не касалось, потому что наступил отпуск, который он тоже провел довольно размеренно: скатался с Галочкой в Египет по путевкам со скидками, две недели купался в чистом теплом море, позагорал, отоспался. Вернувшись, еще почти месяц просидел дома, иногда заглядывая в Следственный комитет поболтать и поиграть в шахматы, пару раз выпивал с Мамонтом и, наконец, выбрав все отпускные дни и отгулы и окончательно затомившись, вышел на работу.
Обстановка в городе была на удивление спокойной: число убийств и разбоев заметно снизилось, бандитские разборки прекратились вообще, на межведомственном совещании по итогам первого квартала руководители силовых структур молодецки выпячивали груди и гордо докладывали: «Не допущено ни одного террористического акта, спрофилактированы драки на межнациональной почве, динамика посягательств на здоровье и собственность резко пошла вниз…»
Циничный, но образованный Петровский знал, что преступность развивается по своим законам и мало поддается сдерживающему воздействию органов правоохраны. Поэтому он сидел, скучал и думал, что терактов не допущено потому, что их никто не готовил, если бандюки не стреляют друг в друга, значит, научились договариваться, и ни милиция, ни прокуратура, ни даже ФСБ тут ни при чем…
Однако городское и областное начальство этой лабуде верило, а может, делало вид, что верит, ибо если у подчиненных дела идут хорошо, то что это значит? Значит, ими хорошо руководили!
В конце апреля начальник СУСКа Давыденко лично вручил ему уголовное дело № 31118, с устной установкой: «Срочно, Денис Александрович. Бесследно пропал железнодорожный вагон с пассажирами. Все бросайте, занимайтесь только этим. Знаете, какое сейчас внимание уделяется борьбе с терроризмом? Тут провалить расследование нельзя. Не простят!» И сурово сдвинул брови, давая понять, что именно он и не простит.
Денис не понял, при чем здесь терроризм, но зажал твердую папку под мышкой и, заинтригованный, пошел к себе в кабинет. Железнодорожный вагон пропал бесследно – надо же! Прямо как в «Загадках и тайнах мировой истории»!
7 ноября 1872 года бригантина «Мария Целеста» с экипажем в 10 человек вышла из порта Нью-Йорка и направилась в Геную. Ее обнаружили 4 декабря в Восточной Атлантике, неподалеку от Азорских островов. Брошенное судно дрейфовало по океану, на борту никого не было. В капитанской каюте нетронутыми лежали деньги и шкатулка с драгоценностями, в каюте жены капитана стояла швейная машинка с неоконченным шитьем…
В 1880 году фермер Дэвид Лэнг растворился в воздухе на глазах у собственной супруги. На месте его исчезновения пожелтела трава, образовав рисунок в виде правильного круга.
В августе 1915 года во время Дарданелльской кампании в Турции бесследно исчез батальон Норфолкского полка, войдя в некое загадочное облако тумана.
5 декабря 1945 года звено американских бомбардировщиков-торпедоносцев взлетело с базы в Форт-Лодердейл и пропало навсегда. Ни обломков, ни тел обнаружить не удалось…
Обо всех этих случаях Денис Петровский знал еще подростком, знал и надеялся дожить до той поры, когда все тайное, наконец, станет явным. Возможно, еще тогда, классе в седьмом-восьмом, когда он зачитывался «Уральским следопытом», посвящающим проблеме таинственных исчезновений и прочих аномалий обширные статьи, – возможно, тогда еще Денис загорелся страстью к поискам и расследованиям.
Ну вот, он дождался… Вагон пропал не когда-то и гдето, а в 2008 году в Тиходонске… Может быть, разгадав эту загадку, он раскроет и другие тайны мировой истории…
Ознакомившись с материалами, Денис первым делом вспомнил о «Марии Целесте». Было здесь что-то общее и с Норфолкским полком. Хотя ни шкатулка с драгоценностями, ни таинственное облако здесь не фигурировали, конечно. Было другое.
«Механизм сцепки вагона № 18, к которому крепился пропавший вагон, был оплавлен, словно подвергся воздействию огромных температур…»
Это из показаний свидетеля Кульбицкого, вокзального грузчика, который утром 12 января работал на 3-м перроне Казанского вокзала Москвы. Во-первых, подумал Денис, почему – грузчик? Он что, техэксперт? Во-вторых, «Уральский следопыт» «Уральским следопытом», но время подростковых фантазий давно прошло, и раз уж стальной механизм сцепки оплавился – тут, кстати, нет ничего необычного, если предположить мощный взрыв, – то должен был неминуемо деформироваться и сам вагон, должны были вылететь стекла, пассажиры должны были ощутить сильный толчок… И рельсовые пути должны быть неминуемо повреждены. И вообще – машинист в таком случае должен был остановить поезд. А значит, исчезновение 19-го вагона обнаружилось бы еще до прибытия в Москву. Логично?
Денис заново пересмотрел все бумаги, подшитые к делу, – ни подтверждения, ни опровержения слов грузчика не имелось. Данных о повреждениях нет. Технической экспертизы состава тоже. Как и показаний машинистов и пассажиров… Вообще, в Московской транспортной прокуратуре, похоже, не слишком напрягались с этим делом. Многие следственные действия, которые должны быть произведены сразу, по горячим следам, отсутствуют, словно все до последнего дня надеялись, что пропавший вагон с пассажирами вот-вот обнаружится и все как-то само собой объяснится. Или что кто-то другой доведет все это до ума.
Запутанное дело. Точнее сказать – запущенное, неряшливое какое-то. Таинственного здесь нет ничего, кроме, пожалуй, вот этой самой неряшливости. По крайней мере так показалось Денису.
Он выписал для себя на отдельный лист всех пассажиров 19-го вагона и поставил вверху три вопросительных знака.
* * *
Январь закончился, а приготовленный кейс с деньгами так и стоял у Козловского в сейфе, и это обстоятельство его сильно нервировало. Хотя автосалон работал, как и прежде, продажи даже увеличились, но привычный порядок вещей был нарушен, что внушало тревогу, ибо сулило большие и непредсказуемые осложнения.
Яков Семенович позвонил в банк, в котором кредитовался и с хозяином которого состоял в дружеских отношениях:
– Здравствуй, Юрий Иванович! Как дела? Как ежемесячный платеж?
Дружбан не сразу понял:
– Знаешь, сколько у меня платежей каждый месяц? О каком ты говоришь?
– О «крыше». Понимаешь, о чем я? «Кры-ше». Ты сделал взнос за январь?
– А-а-а, вон ты о чем, – в голосе банкира послышалась напряженность.
– Странно как-то: Умный не приходит, никого не присылает, телефоны не отвечают. Ну, я отложил, жду. Если что – по первому требованию…
– Вот и я так же, – доложился Козловский. – Не нравится мне это…
– А кому понравится. В бизнесе должна быть стабильность!
Аналогичные проблемы возникли у владельцев кафе и ресторанов, станций техобслуживания и автостоянок, ночных клубов и магазинов, фирм по производству бронированных дверей и металлопластиковых окон, да и у всех приносящих прибыль предприятий. Причем проблемы эти были прямо противоположны тем, какие возникают у предпринимателей обычно. Потому что обычно у них стремятся отобрать деньги, а сейчас не брали дань, которую они привыкли платить.
Деловой мир Тиходонска пребывал в растерянности.
* * *
Незаметно пролетел последний месяц весны. Лето в этом году атаковало внезапно и в полную силу. Ночью 28 мая утих бесконечный дождь, продынькавший всю последнюю неделю, а утром двадцать девятого, в субботу, ударило густое горячее солнце. Ближе к полудню Тиходонск затрепетал в знойном мареве, словно африканская саванна. Весь Левый берег Дона вмиг покрылся пестрыми покрывалами, а поверх покрывал – горожанами и горожанками в ярких купальниках и плавках, и у каждого в одной руке был пластиковый стаканчик с пивом или водкой, а в другой – поджаристый шашлык. Над Доном плыл аромат пикников и бодрое «бумц-бумц» из автомобильных магнитол.
В Следственном комитете первые летние выходные по традиции называли Утопками, дежурить по городу в эти дни считалось признаком хронического невезения. За неполные двое суток в Тиходонске утонули шесть человек, получили травмы легкой и средней тяжести двадцать два человека, погибли при невыясненных обстоятельствах – два человека… В общем-то, немного. Совсем немного. В прошлом году на Утопках случилась большая драка цыган с чалтырьскими армянами: травмированы сорок с чем-то, погибли трое. А всего по городу тогда что-то в районе десятка криминальных трупов набралось… Или больше? Денис уже не помнил. Он тогда не дежурил.
Тяжелую тугую дверь приходилось отжимать двумя руками. В высоком, звонком от кафеля вестибюле было прохладно.
– Доброго утречка, Денис Александрович! – вахтер Ваныч высунул в окошко журнал прибытия. Денис черкнул свою фамилию и время: «8-15».
– Видали, как он пяточкой забросил?
– Видал, – сказал Денис.
– А зять на радостях люстру вдребезги – вскочил с кресла, в руке пиво… Задел.
– Пиво тоже вдребезги?
– Нет, банка алюминиевая…
Вчера футболисты тиходонского «Ростова» выиграли в гостях у «Шахтера» 1: 0. Единственный гол был забит на последней минуте матча. Кстати, футбол тоже мог повлиять на статистику, ведь какая-то часть горожан не пошла на Дон, чтобы посмотреть матч по телевизору. Пить и напиваться можно и дома, перед «ящиком», и с тем же успехом. Но практика показывает, что это менее травматично, чем на берегу реки.
Денис прошел к себе в кабинет, открыл окно – сегодня тоже будет жарко. Чаю, кофе? Не хочется. Пивка бы неплохо, но в девять часов посетители, нельзя. Пока загружался компьютер, Денис достал из сейфа папку с делом № 31118 о пропавшем вагоне поезда «Тиходонск—Москва», подшил последние документы, которые скопились за четверг и пятницу. Пришлось всем телом наваливаться на шило, чтобы проколоть почти двести листов с подписями, печатями, фотографиями. Это уже второй том, пора начинать третий.
«Октябрьский районный отдел внутренних дел г. Тиходонска.
На ваш запрос от 18.05 отвечаем, что паспорт № 43 11 287438, выданный на имя Левковича А. А. (дата рождения и прописка), был утерян владельцем в ноябре 1997 г. и считается недействительным. 11 декабря 1998 гр. Левкович получил новый паспорт взамен утерянного (серия и номер такие-то)…»
«УВД г. Сизово Воронежской области.
На ваш запрос от 9.05 отвечаем, что паспорт № 91 00 62264 нашим управлением не выдавался. Более того, указанные серия и номер не соответствуют региональным идентификационным стандартам Российской Федерации. Казенин Л. Б., на чье имя якобы выдан паспорт, по указанному адресу не проживает, т. к. адреса ул. Советская, д. 16, кв. 55 в нашем городе нет…»
«Первомайский РОВД г. Тиходонска.
Паспорт № 11-02-8396, выданный на имя Таризова Г. А. 4 февраля 1994 г., недействителен. Таризов Гайк Арменович умер 12 сентября 1999 г. (копия свидетельства о смерти прилагается), в связи с чем его гражданский паспорт передан в отдел ЗАГС Первомайского района для утилизации (копия акта утилизации прилагается)…»
И еще восемь подобных ответов на сероватых, лиловатых форменных бланках. Ответы простые и внятные. Нет, нет и нет. Недействителен, не выдавался, не проживал.
Это – призраки. Тени пассажиров пропавшего четыре месяца назад девятнадцатого вагона поезда «Тиходонск– Москва». Одиннадцатого января в 13–30 поезд отправился со станции Тиходонск-Главный, утром в 7-30 двенадцатого января точно по расписанию прибыл на Казанский вокзал Москвы. Отправился с девятнадцатью вагонами, прибыл с восемнадцатью. Пропал единственный в составе спальный вагон повышенной комфортности класса «СВ». Уютные двухместные купе с мягкими диванами и телевизорами. Чистые туалеты, унитазы с антибактерицидной пленкой на стульчаках, краны с керамическими смесителями – никаких тебе бойковых клапанов.
Почти сразу, как получил на руки дело, Денис отправился к начальнику того злополучного состава «Тиходонск—Москва». В первую очередь его интересовало состояние механизмов сцепления на вагоне, который в день происшествия стоял восемнадцатым в составе. Нашли вагон в депо – стоял на дезинфекции. Состояние автосцепки оказалось обычное. Нормальное то есть. Никаких следов оплавления, вообще никакой деформации. Вызвали главного инженера, тот поднял бумаги по техобслуживанию: вагон проходил плановое техобслуживание в июле прошлого года, в ноябре заменен роликовый подшипник в одной из букс. Всё. Повреждений больше не было, ремонтные работы не производились.
– А почему тогда грузчику показалось, что там что-то было оплавлено? – спросил Денис.
– Иногда сцепное устройство заклинивает от мороза, его отливают кипятком, чтобы открыть. Потом висят такие ледяные «сопли», – пожал плечами главный инженер. – Может, это его навело на такую мысль?
– Знаю я, что его навело, – проворчал начальник состава. – Неумеренные возлияния на рабочем месте – вот что!..
– А в тот день по ходу следования состава никаких ЧП не было? Толчков не ощущали? Вагоны не качало?
Начсостава недоверчиво взглянул на Дениса из-под густых бровей, буркнул:
– Какие еще вам нужны ЧП? Этого мало?
Когда главный инженер ушел, он пожаловался Денису на давление со стороны начальства, которое хочет взыскать с него некую сумму за причиненный государству ущерб. Потом отвел на запасные пути, где стоял двойник пропавшего вагона, гулко постучал по борту.
– Точно такой же, один в один. Та же серия. Только обивка немного другая, там желтенькая была.
Денис обошел несколько купе. Симпатично, в общем. Немного похоже на «депутатский» номер в провинциальной гостинице. Но билеты здесь стоят в два раза дороже, чем в купейном вагоне. И ездят здесь не бомжи, не узбеки без прописки. Однако двадцать человек пассажиров тоже куда-то пропали вместе с вагоном – и никто из родственников за все эти полгода не заявил в розыск.
Резонный вопрос: а был ли мальчик? Может, ошибка? Приписки некоего железнодорожного чиновника, отмывание левого капитала?
«…Гражданин (не знаю как его зовут) стоял одиннадцатого января сего года около вагона № 19 и распивал крепкие спиртные напитки (водка „Хлебная-Экстра“ 0,25 л с завинчивающейся пробкой). Нецензурно выражался. Я подошел. Спросил, зачем он так ведет. Он сказал, что уезжает в Москву и ему всё (нецензурно). Я попросил прекратить. Он выругал меня и хотел подняться в вагон. Я поднялся с ним. Он ударил меня ногой в лицо, из-за чего я упал вниз и получил травму. Прошу не оставить это дело так и принять меры к розыску и привлечь к ответственности. Особые приметы гражданина: рост высокий, лицо круглое, глаза маленькие. Одет в куртку кожаную, черного цвета, на ногах джинсы и голова бритая…»
Это из заявления железнодорожного пенсионера Михеева, которое он подал в линейный отдел милиции сразу после того, как был избит одним из пассажиров отправляющегося поезда «Тиходонск – Москва». Того самого поезда и в тот самый день.
Значит, какие-то пассажиры там все-таки были. И вагон был на месте.
«11 января гр-ка Горчило Е. В. задержана и оштрафована за незаконную торговлю напитками и пирожками на перроне станции Миллерово. Свидетели (Зыль Р. Д. и Костянская М. М.) дали показания, что в вагонах с 4-го по 6-й Горчило реализовала пиво „Оболонь“ на 140 руб. и пирожков на сумму 110 руб., а в вагоне 19 (спальном) реализовала продуктов более чем на 1200 рублей…»
Миллерово – это 300 километров от Тиходонска, и злосчастный вагон еще никуда не исчез, а у его обитателей имеется на редкость здоровый аппетит.
Подтверждено наличие 19-го вагона и на следующей станции – Чертково. Проводник Людмила Сутеева покупала в станционном буфете свежую выпечку местного производства – она каждый раз там ее покупает. В буфете установлен хлебопекарный автомат, горячие булочки с маком и корицей пользуются большой популярностью, за ними приезжают даже из окрестных деревень. Буфетчица хорошо знает Сутееву, порой отпускает ей товар без очереди.
«Сутеева была как обычно. Веселая, шутила. Сказала: „Мне штучек десять дай, пассажиров угощу“. Это она про булки. Взяла, рассчиталась и ушла. Убежала, точнее – там поезд вот-вот должен был отправиться».
Далее идет станция Хотино. Здесь нет точных сведений. Сотрудники железнодорожной милиции опросили местных торговок, те дали противоречивые показания. Некоторые утверждают: да, был «спальник», точно помню. Другие сомневаются. В общем-то оно и понятно: через Хотино поезд проходит вечером, в 19–53, торговая активность на перроне снижается, людей меньше, да и темно уже.
А через Северск тиходонский поезд проходит в 22–37. И отсюда уже нет никаких вестей о 19-м вагоне, ни хороших, ни плохих. Как и со всех последующих станций…
Звонок по внутренней линии.
– К вам посетитель, – важно басит с вахты Ваныч. – Уваров Григорий Леонидович.
– Пропустите, – говорит Денис.
Уваров – тщательно одетый, накрахмаленный мужчина за шестьдесят – появляется через минуту. Садится ровненько в середине ряда стульев для посетителей, и так как количество стульев четное, то попадает задом между двумя сиденьями, точнее, садится на оба. Денис давно уже не удивляется странностям своих посетителей. Это даже не странности, наверное, это волнение. Люди, никогда не вступавшие в конфликт с законом, как правило, немного теряются, впервые оказавшись в кабинете следователя.
– Григорий Леонидович, вы ехали в поезде «Тиходонск—Москва», отправлявшегося 11 января в 13–30 со станции Тиходонск-Главный? – спрашивает Денис.
– Да.
– В каком вагоне вы ехали?
– В девятнадцатом.
– Точно?
Уваров немного бледнеет и пытается улыбнуться:
– У меня даже билет есть, вот он.
Сильно наклонившись вперед, словно боясь оторвать зад от своего раз и навсегда выбранного места, Уваров протягивает Денису билет. Все правильно. Вагон № 19, «СВ». Денис поднимает глаза и невольно задерживает взгляд на лице посетителя. Вот он – один из пассажиров таинственно исчезнувшего вагона. Живой, во плоти. С озабоченными складками на желтоватом лбу. Кажется, ему не очень нравится, когда его разглядывают…
– У вас родственники в Москве?
– Дочка, – отвечает Уваров. – Вышла замуж, а у него потом тетка умерла, москвичка, квартира на Остоженке…
– Ого, – сказал Денис. – Хорошая, наверное, квартира?
Уваров вдруг снова бледнеет, напрягается.
– А что? – спрашивает.
– Ничего. На Казанском вокзале вас дочь встречала?
– Конечно. Да. И внучка приехала…
– Они смогут подтвердить, что вы прибыли в девятнадцатом вагоне?
– Да. А почему? Подтвердят. Конечно, подтвердят. Я ведь не шпион. Я не бандит. Я езжу открыто, ничего не скрываю… Э-э… Не шифруюсь.
Последнюю фразу он выговорил особенно тщательно, чуть ли не по слогам. Наверное, пошутил.
– И правильно делаете, – похвалил его Денис. – Как я понимаю, ваша встреча прошла гладко, радостно, без происшествий?
Уваров закатил глаза к потолку, прокашлялся и неожиданно выдал:
– Нет!
– Почему? – спросил Денис.
– Они меня потеряли. Точнее, я их потерял… Потерялись. Беготня, волнения. Вы когда-нибудь бывали на московских вокзалах, молодой человек?
Денис, стенографируя, слегка покачал головой.
– Это муравейник, – вздохнул Уваров. – Тысячи людей и все куда-то бегут.
– Расскажите подробнее, пожалуйста.
– Да очень просто. Номер вагона был другой, – охотно сообщил Уваров. – Они побежали искать мой вагон, а его нет. А я сидел в другом и ждал. Понимаете, у меня четыре сумки: рыбка, банки там всякие, я один все равно не смог бы унести, вот и сидел. А они бегали по составу, как угорелые, искали меня.
«Ага, – подумал Денис. – Уже теплее…»
– Погодите. Как это в другом? – спросил он. – Вы только что сказали, что прибыли в Москву в девятнадцатом вагоне.
– Да! – уверенно заявил Уваров. – То есть нет! Я сел в девятнадцатый, а потом эти пришли, говорят: вали, дед, на наше место, на бутылку тебе дадим. И деньги совали.
– Кто вам это говорил?
– Молодые люди. Двое. Здоровенные, накачанные. Лица такие, знаете… Не обремененные интеллектом. Самое смешное, что, когда один к другому обращался, называл его «Умный».
– И что? Вы перешли в другой вагон, на их место?
– Конечно, – сказал Уваров. – И я, и соседка моя, мы оба перешли в семнадцатый.
– На какие места?
– Я на 22-е, соседка на 31-е, кажется… Через одно купе.
Денис сделал себе пометку. Надо будет проверить списки пассажиров семнадцатого вагона.
– А что нам было делать? Они сразу с вещами пришли, поставили на мой диван. Тот, который «Умный», говорит: только не расстраивай меня дед, иди с миром… Вот так говорит. Правда, денег не пожалели. Там не только на бутылку, на пару ящиков хватило бы. А я не хочу себе проблем. И никто не хочет.
– А как вашу соседку звали? – спросил Денис. – Ту, которая вместе с вами перешла в семнадцатый вагон?
– Зина. То есть… – Уваров смутился. – Зинаида Аркадьевна…
Зинаида Аркадьевна Клепикова, вспомнил Денис. Место 12. Прописана в Азове Тиходонской области. В Азовском УВД лежит запрос, который он послал неделю назад. Похоже, ответ ему уже не понадобится.
Распрощавшись с Уваровым, Денис взял из сейфа отдельную папку, подписанную «ПАССАЖИРЫ». Эту папку он вел для себя, и там было всего четыре листа. На первом – полный список, двадцать фамилий. Паспортные данные, возраст и т. д. Второй лист озаглавлен «Мертвые души». Десять фамилий. Денис взял карандаш и добавил туда Таризова, Левковича и Казенина, которых не успел вписать в пятницу, – всего получилось тринадцать «мертвых душ». Билеты на эти фамилии (кстати, ни одной женщины, только сильный пол) были куплены по поддельным или утерянным паспортам. Примечательно, что все они были выкуплены в один день, 9 января – за двое суток до отправления поезда.
Третий лист – «Беженцы», два человека. Денис добавил к ним Уварова и Клепикову, перечеркнув их фамилии на четвертом листе, озаглавленном тремя большими вопросительными знаками. Мистический оттенок постепенно улетучивался из дела № 31118, это было приятно.
Итак, помимо «мертвых душ» в 19-м вагоне имелись так называемые «беженцы». Какая-то часть пассажиров, подобно Уварову, была вынуждена покинуть вагон под давлением неких «здоровенных, накачанных, не обремененных интеллектом» молодых людей. Тихо, без шума, взяли свои вещи и ушли в другой вагон. Мама с сыном-второклассником (Татьяну и Игоря Зайцевых Денис опрашивал в среду). Шестидесятилетний ухоженный мужчина, дочь которого проживает в московской квартире на Остоженке. 34-летняя незамужняя женщина (о Клепиковой Денис, увы, не знал больше ничего). Никто из них не обратился ни к проводнику, ни к бригадиру поезда, ни к дежурному наряду милиции, ехавшему в 12-м вагоне. Может, и в самом деле были заплачены немалые деньги… хотя вряд ли сумма играет определяющую роль, когда пытаются вытурить пассажира «СВ»: тут ездят обеспеченные люди. Что тогда – запугали? Пригрозили? Не вздумай выступать, гнида, найду и кишки вырву… Да, это больше похоже на правду. Но и запугивание могло не понадобиться. Денис вспомнил про тринадцать «мертвых душ», которые уже находились в вагоне. Почему-то он был уверен, что «мертвые души» тоже имели хорошую физическую подготовку и стрижку бобриком, что они были хорошо знакомы с «не обремененными интеллектом». Одна большая компания, просто билетов на всех не хватило, часть мест уже была выкуплена будущими «беженцами». И «беженцы» опасались, что, останься они в своем вагоне, все равно покоя не дадут – весь вагон будет пить и стоять на ушах.
Так что это была за компания? Спортивная команда? Скинхеды на гастролях? Денис не знал. Пока не знал.
Он положил перед собой четвертый лист из папки. Вверху его рукой были выведены три жирных вопросительных знака. Пассажиры, судьба которых во время и после путешествия в 19-м вагоне остается невыясненной. Когда-то здесь значились те же двадцать фамилий, что и на самом первом листе. Сейчас семнадцать из них перечеркнуты. Остались трое.
Москва
В соревнованиях по тактике победила вторая группа, которой командовал подполковник Шаура. Его бойцы ни разу не поразили заложников, зато выбили всех террористов. Группа Мальцева тоже не зацепила заложников, но «упустили» картонного террориста. У других результаты были немного хуже.
– Молодец, подполковник! – Карпенко пожал Шауре руку. – Мы не ошиблись, представляя вас к внеочередному званию!
– Ничего, мы на снайпинге отыграемся! – бодро сказал Мальцев.
– Тогда вас и поздравим, – усмехнулся Карпенко. – Но к званиям будем представлять не за учения, а за боевые операции…
– Почему, товарищ генерал? – спросил капитан Соколов. – Я же не виноват, что не попал на операцию. А уже год в звании перехаживаю…
Карпенко усмехнулся еще раз.
– Да потому, что когда по телевизору всякие учения показывают, то все молодецки побеждают. А как в реальности – почти всегда обсираются! Ответ ясен?
– Ну, я не обосрусь! – угрюмо ответил Соколов.
– Вот и хорошо, – кивнул Карпенко. – Подполковник Шаура, со мной. Остальные – по распорядку!
Они вышли из бетонного здания бывшего цеха и двинулись по узкой аллее с растрескавшимся асфальтом. Ярко светило солнце, буйно зеленела трава, качались под порывами ветра деревья, чирикали птицы. Отчетливо пахло лесом.
– Ну, что у тебя? – машинально оглянувшись, спросил Карпенко.
В дивизионе строго соблюдался режим секретности: о конкретной операции знали только те, кто в ней участвовал.
Шаура тоже огляделся:
– Я общался с сотрудниками РУБОПа, угрозыска, конечно, ФСБ. Действительно, фактическим руководителем преступности московского региона является некто Филипп Арсентьевич Фитилев, кличка «Фитиль» – вор в законе, держатель криминальной казны региона…
– И все это знают? – в очередной раз изумился генерал.
– Конечно. На него вот такие досье собраны, – Шаура до предела расставил большой и указательный пальцы.
– И что?!
– Ничего. Говорят: сам он преступлений не совершает, а руководство преступным миром доказать нельзя. Не хватает у них полномочий.
Карпенко выругался.
– Другого у них не хватает! Ладно, докладывай подходы к цели…
Шаура кивнул.
– Живет в Малаховке, на даче. Забор, телекамеры, охрана…
Генерал поморщился.
– Что за охрана? Десяток бандюков с пистолетами?
– Да нет, все по-взрослому… И автоматы, и гранаты, может, гранатометы.
– Ну да. Может, даже «Вампир»… Продолжай.
– Фитиль – сердечник, живет на таблетках, «скорую» к нему вызывают раза два-три в месяц, бывает и чаще…
– Вот! – оживился Карпенко. – Это и есть возможный подход!
– Я тоже так думаю. Надо использовать спецсредство «К». Как говорится, без шума и пыли!
Генерал некоторое время шел молча.
– Что ж, продолжайте разработку, – наконец, сказал он. – Для Козыря и Дяди у них тоже полномочий не было. А у нас нашлись. Так, постепенно, и наведем порядок…
Они уже почти подошли к штабу. Так же светило солнце, шумели деревья, щебетали птицы. Казалось, в мире ничего не изменилось. Но на самом деле это было не так.
Очередной целью «Меча Немезиды» стал вор в законе «Фитиль».
Тиходонск
В 11–30 планерка.
За Утопки пришлось отдуваться Гараяну: два криминальных трупа отдали ему в производство. Дерзон отчитался по февральскому убийству риелтора: во вторник дело будет направлено в суд. Саша Ляпин получил втык за необоснованное продление сроков следствия и личную недисциплинированность. Замнач Следственного управления Климчук сделал доклад о взаимодействии следователей с оперативными аппаратами, поставил в пример Дерзона, потом, помявшись, похвалил Петровского.
– Правда, у Дениса Александровича лучше налажен контакт с ФСБ, чем с уголовным розыском, – добавил он, глядя в окно.
Денис на эту реплику никак не отреагировал, и сгустившееся было молчание сразу утратило свою многозначительность.
Потом наступило время подводить итоги и расставлять акценты. Начальник СУСКа Давыденко нацепил на широкое холеное лицо очки в серебряной оправе от Диора, заглянул в приготовленную заранее бумажку и объявил:
– Полугодие закрыли вполне успешно. Статистика преступлений имеет отрицательную динамику, раскрываемость повысилась на 3 процента. Наш коллектив награжден Почетной грамотой полпреда ЮФО…
– А премия будет? – спросил Дерзон.
То ли голос у него какой-то неправильный, то ли в самом деле неспроста он такую фамилию носит – но начальники любое его высказывание расценивают как выпад.
– Премии не будет! – резко ответил Давыденко. – У вас, Дерзон, еще два «висяка», так что в те три процента вы не входите. Вам надо повысить требовательность к себе! Вот об этом думайте, а не о премии.
– Так эти дела требуют оперативного раскрытия, – отозвался Дерзон, выпячивая нижнюю губу. – Следственным путем бандитские налеты не раскроешь!
– Дерзон, не дерзите! – Климчук пришел на помощь своему руководителю.
Все заулыбались.
– И Петровскому надо форсировать дело о пропавшем вагоне! – сказал начальник, многозначительно похлопав ладонью по столу. – Где он? Где пассажиры? Как вообще такое стало возможным? У меня об этом спрашивают на всех совещаниях!
После планерки Денис задержался, попросив у Давыденко две минуты внимания.
– Я уже продвинулся по вагону, и убедительная версия есть, – сказал он. – Нужно бы поездить по линии, осмотреть все на месте… Мне бы с транспортом как-то решить…
Начальник свел брови, задумался.
– С финансированием проблемы. Но с учетом важности дела… Чеки на бензин сохраните, оплатим в начале следующего месяца. Могу даже командировку оформить.
– У меня нет автомобиля, – сказал Денис.
Прокурор задумался.
– А поезд? Садитесь на тот самый, московский, да езжайте.
– Из окошка ничего особо не рассмотришь, Игорь Владленович. Да и нужный участок на темное время суток приходится.
– Так что ты хочешь?
Давыденко, если начинал нервничать, сразу переходил на «ты».
– На нашей служебной «Волге» я бы за двое-трое суток управился. Хотя лучше бы, конечно, вертолет.
– Вертолет? – Начальник остолбенел.
– Легкий, типа «Ми-60». У эмчеэсников такие есть, у милиции. Можно ведь как-то договориться с ними. Часов десять, не больше. И дело бы пошло быстрее, вы же сами говорили: срочно…
– Ты в своем уме, Петровский?! Какой вертолет? Какие десять часов? У них за час работы около полмиллиона рублей выходит!.. На неделе получишь «Волгу» с Архипычем, но и то под большим вопросом. Какой там у тебя участок по протяженности? Километров сто? Двести?
– Шестьсот, – сказал Денис.
Давыденко набрал в грудь воздух, подержал и шумно выдохнул.
– Это ты брось, Петровский. Сперва здесь работай, – он показал на свою голову. – Вот так. Думай. Собери больше сведений, максимально локализуй зону поиска. А потом уже подключай технику, вертолеты, истребители-перехватчики, летающие заправщики и все такое прочее. Ясно? Ну и иди, работай!
* * *
Четырехэтажный дом в Малом переулке, старые тополя, двор-колодец. К двери парадного прибита фанерка с надписью масляной краской «ВСЯЧИНА. Стенная газета жильцов подъезда 4». Самой стенгазеты, правда, нет.
Денис набрал номер квартиры на домофоне и услышал нагловатый мальчишеский голос:
– Кого надо?
– Я следователь, Петровский фамилия.
На том конце провода зашуршало, голос крикнул в глубину квартиры:
– Ба-аб! Ты ментов вызывала, что ли?
Спустя несколько секунд отщелкнулась тяжелая входная дверь подъезда. Денис вошел и поднялся на третий этаж. Валентина Афанасьевна, на редкость хорошо сохранившаяся старушка семидесяти лет, ждала его на площадке.
– Извините, что заставила вас ехать в такую даль. Ноги уже не те, а подвезти меня сегодня некому. Зато хорошим чаем напою…
Из-за ее спины выскочил мальчуган младшего школьного возраста с торчащей козырьком челкой:
– Ого! Мусор пожаловал! Документы у него проверь!
И убежал обратно в квартиру.
– Это мой младший внук, Артем. Не обращайте внимания. Целыми днями у телевизора, мозги набекрень. Совсем не слушается.
Она впустила Дениса, аккуратно закрыла дверь на цепочку.
Уютная, чистая однокомнатная квартира с антикварным трюмо в прихожей. Тапочки как в музее – натягиваешь прямо на туфли, не разуваясь.
– А как же вы с ним рискнули ехать в Москву? – спросил Денис, неловко шаркая в огромных полотняных тапочках на кухню вслед за хозяйкой.
– Когда к родителям едет – как шелковый.
Валентина Афанасьевна Матвеева и ее внук Артем – пассажиры 19-го вагона, они из списка № 4 с вопросительными знаками. «Невыясненные». Вернулись в город только на днях, в прихожей еще стоят два щегольских дорожных чемодана на колесиках.
– Присаживайтесь. Настоящий ройбош, из Южной Африки.
Старушка налила Денису в чашку мутно-зеленый дымящийся отвар.
– Тёмочкины родители в Кейптауне работают, в Москве бывают наездами. А я одна пытаюсь перевоспитать их чадо.
– Не горюй, бабуля! Все будет зашибись! – бодро отозвалось чадо из гостиной, перекрикивая шум телевизора.
Денис отхлебнул горьковатый чай, положил перед собой блокнот.
– По телефону я не мог объяснить вам все подробно, – начал он. – Дело вот в чем. Одиннадцатого января вы ехали поездом в Москву, в 19-м, если я не ошибаюсь, вагоне…
– Да. – Валентина Афанасьевна сидела прямо, едва касаясь запястьями края стола; на безымянном пальце левой руки Денис заметил тяжелый перстень с красноватым камнем.
– Но в Москву этот вагон почему-то не прибыл, – продолжил он. – Пропал. И я занимаюсь поисками его пассажиров. Собственно, за этим я…
– Значит, пропал, – Валентина Афанасьевна кивнула головой, словно что-то подытоживая в уме. И неожиданно добавила: – Вот и хорошо. А то я боялась, что у меня старческий маразм… Как это, думаю, не могли же его просто взять и отцепить – вагон-то московский, прицепных в этом составе вообще не бывает…
Она опять покивала и рассмеялась.
– Ну а если пропал – значит, со мной все в порядке!
– Что вы имеете в виду? – не понял Денис.
Она приподняла ладонь, сосредоточенно о чем-то помолчала. Опять улыбнулась.
– Мы с Темой еще в Новочеркасске поменяли места, – сказала она негромко. – Молодые люди в нашем вагоне, они мне с самого начала не понравились. Мы каждый год берем спальные места, имеем некоторый печальный опыт. Вагон «СВ» некоторые люди рассматривают как своего рода увеселительное заведение. Выпивка, песни, женщины, хождения из купе в купе… Даже драки. А однажды в вагоне справляли чей-то день рождения. Представляете? В этот раз я сразу поняла, что покоя не будет. Там такие мордовороты, страх. А Темочка мальчик своеобразный, он может сказать что-нибудь или сделать… Сами понимаете. У меня всегда наготове «тяжелая артиллерия» – я знаю, к кому обратиться, кому пожаловаться, опыт тоже в некотором роде… Вместе с тем мне известно, что все это начинает работать только «по факту». Вас покалечили, избили, выбросили под откос – отлично, теперь примут меры. Ну а пока терпите. Я подошла к проводнице, переговорила – та хлопает глазами, пустое место. Говорю: дайте место в другом, приличном вагоне, я имею право это требовать, я потребительский закон наизусть знаю. Она мне: «спальник» только один, а все купейные под завязку, если хотите, идите договаривайтесь сами… Может, вам подлить чаю?
– Нет, спасибо, – сказал Денис.
– И вот когда к нам постучался молодой человек и предложил два места в 16-м вагоне с компенсацией – довольно щедрой, надо сказать, – я даже не раздумывала. Мы с Темочкой взяли вещи и пошли и устроились великолепно. Семейная пара, москвичи, программисты, интеллигентные люди… И только перед сном – а ложусь я довольно поздно, после одиннадцати, – вспомнила про очки. Перед сном я всегда читаю, книга для меня что-то вроде снотворного. Уже переоделась ко сну, расстелила постель – а очков нет. Все перерыла, расшумелась, даже Тема проснулся, спрашивает: что случилось? Рассказала ему про свою беду, а он говорит: ты их в «спальнике» оставила, на полке.
Делать нечего, я без книги уснуть все равно не смогу – оделась, отправилась в девятнадцатый. В вагонах уже тихо, все спят. Я дверями старалась не греметь, знаете, нажму ручку и тихонько толкаю, чтобы не скрипнуло, не хлопнуло. И вот знаете, это меня спасло. Впрочем, нет, не совсем…
Валентина Афанасьевна на минуту задумалась, приставив к виску тонкие пальцы с желтоватой бумажной кожей.
– Я что-то начала подозревать, когда подходила к последней двери в восемнадцатом, которая ведет в тамбур. Да, именно тогда. Громко очень. Шум! Стук! В тамбуре всегда шумно, но такого грохота обычно нет… Я вошла в тамбур, выглянула в окошко – ничего не видно. Открыла дверь в этот… Тёмочка зовет его «кишкой» – ну, где переход между вагонами. А там ничего нет! Пусто, ночь. Рельсы убегают, ветер воет, и фонари в стрелку вытягиваются. Я была потрясена. Хорошо, что за ручку держалась, иначе меня бы туда утянуло – вы не представляете, какой там ветер!..
– Во сколько это было? – спросил Денис.
– Я же говорю, где-то в начале двенадцатого. Одиннадцать десять, одиннадцать пятнадцать, где-то так…
– Врешь, бабуля! – заорал из гостиной Артем. – Половина уже была, даже больше! Ты мне не разрешила «Женщин-убийц» смотреть по НТВ! А он ровно в половине начинается!
Она вытянула губы, подняла указательный палец:
– Знаете, да. Тёмочка прав!.. Родители купили телефон с телевизором, он не расстается с ним ни на минуту, вплоть до скандала. И мы как раз повздорили из-за этого дурацкого фильма, а потом я стала укладываться… Да, теперь я точно вспомнила. Значит, было без двадцати двенадцать…
* * *
«Ничто не исчезает бесследно и не появляется ниоткуда» – эту премудрость Денис помнил еще со школьной скамьи. Но сейчас, сидя над картой железных дорог Южного федерального округа, он начал сомневаться в справедливости закона сохранения материи. Железнодорожный транспорт весь на виду. Прямые четкие линии путей, ответвлений немного, нет никаких лабиринтов или подземных туннелей, короче, – не спрячешься. Куда же делся вагон? Ну, допустим, его взорвали и сбросили под откос, сколько он может пролежать там незаметно? Ну десять минут, ну сорок, ну максимум – час! Или, предположим, утопили в озере… Но крупных водоемов поблизости от железной дороги на этом участке не имеется… Скорей всего, его банальнейшим образом украли. И загнали в отстойник, между ржавыми паровозами и развалившимися составами. Но зачем?
В дверь позвонили. Опять Мамонт – потный и красный, как после пробежки, но не в спортивном костюме, а в строгой темно-серой «двойке», белоснежной сорочке и галстуке в полоску – приволок с собой цыпленка-гриль в промасленной оберточной бумаге.
– Еще горячий, гад! – радостно сообщил он с порога. – Освобождай место! Стаканы на стол! Что за бардак у тебя?
Бардак заключался в трех разномасштабных картах, разложенных одна поверх другой, а также в линейке, карандаше и циркуле. Денис нехотя убрал все это, сложенные карты закинул на холодильник.
После нападения на «Рай» они встречались довольно часто. Обычно Мамонт заходил в гости с выпивкой и закуской. Денис даже разбаловался.
– А пиво где? – спросил он.
– Ну как ты себе это представляешь: в выходном костюме – и с пивом? У тебя водка должна быть. Не жмись. В дверце холодильника, нижняя полка – спорим?
Денис поставил бутылку на стол, достал приборы и хлеб.
– Пиво ему к костюму не подходит, – проворчал он. – А водку в такую жару, значит, глушить можно. И с цыпленком в выходном костюме тоже можно…
– С сырым – не! С сырым никак нельзя! Моветон! – Мамонт вышел из ванной, опустил закатанные рукава сорочки, уселся за стол и поиграл пальцами над тарелкой. – А если гриль – то вполне. И водка – если не паленая…
– Не иначе как во французском консульстве был фуршет, – сказал Денис.
– Какой фуршет? Ты меня огорчаешь! – Мамонт торопливо чокнулся, выпил, руками выдрал гузку и половину задней части в придачу. – Еще Шерлок Холмс называется! Я ж голодный как волк – какой может быть фуршет?..
Набив рот, он исторгал из себя краткие рубленые фразы:
– Подведение итогов. За полугодие. Мой отдел. Грамотой наградили.
Денис рассмеялся.
– Что, у вас тоже повышение раскрываемости и понижение преступляемости?
Мамонт довольно заурчал и кивнул головой:
– Точно. Про УТГ ничего не слышно, да и ОПГ притихли. А их лидеры куда-то подевались. Козыря помнишь? Ну, Буланова? Того хмыря из «Рая»? Жена четыре месяца назад пришла в милицию, подала в розыск. Ни слуху ни духу. И еще несколько его бригадиров исчезли. Про них никто не заявлял, но мы-то знаем…
Он отодвинул свою рюмку от занесенной Денисом бутылки, помахал над ней ладонью: больше не буду.
– Казалось бы: пропали – и хрен с ними! Ан нет: наши руководители требуют их отыскать!
– Зачем? – Денис поставил бутылку на место. Он не любил водку.
– Затем, что они могли уйти за кордон, в международные террористические центры! – Мамонт откинулся на спинку стула и усмехнулся. – Нормально, да? Козырь, Умный и Тапок сбежали к Бен Ладену и укрепляют международный терроризм! Только они если куда и сбежали, то на свои виллы в Испанию да на Кипр! А скорей всего, их уже закопали где-нибудь в подмосковном лесу. Или у нас, на Левом берегу… Или еще где-то прячутся. У них же война не на шутку…
Мамонт подлил себе соус, вздохнул и в момент расправился с цыплячьей ножкой. Потом тщательно вытер руки салфеткой, отодвинулся от стола, осмотрелся. Кивнул на холодильник, с которого свешивался край самой большой карты европейской части России масштаба 1: 200 000.
– Что ты тут замышляешь? Или план генерального наступления разрабатываешь?
– Вагон свой ищу. Не мог же он исчезнуть!
Денис встал.
Жратву Мамонт приносил вкусную, ничего не скажешь. Но со стола никогда не убирал. Денис закинул тарелки в мойку, поставил чайник на огонь, сел на место. И тут его будто окатило.
– Слушай, у вас же свой лётный парк должен быть! – сказал он. – Я читал в газете – «Контора» даже беспилотники закупает, на днях новый тендер объявили!
– А зачем тебе беспилотник? – поднял брови Мамонт.
– Да нет. Не беспилотник. Обычный легкий вертолет с пассажирским местом. Ни пушек, ни ракет, ничего такого. Смотри…
Денис полез за картой, разложил ее на столе, ткнул пальцем в обведенную фломастером линию между Тиходонском и Москвой. Мамонт был в курсе его поисков, поэтому подробности он мог опустить.
– Отправление поезда в 13–30, протяженность маршрута – 1000 километров, время в пути – 18 часов. Я разговаривал вчера с одной старушкой, которая ехала в этом вагоне…
– Погоди, – перебил Мамонт, – ты же говорил, все пассажиры пропали. Откуда старушка-то взялась?
– Никуда они не пропали. Просто одни ехали по поддельным документам, других попросили перейти в другие вагоны. Вот и старушка перешла. А около полуночи вернулась за очками. И вагона уже не было…
– И что? Его могли еще в Северске отцепить…
Денис снисходительно улыбнулся.
– Это вряд ли. Там проводницу убили. И проводника соседнего вагона. Их трупы нашли в районе Кротово. Состав проходил мимо этого места в 23.20. Если их не выбросили из вагона, значит, 40 километров несли на руках. Может такое быть?
Мамонт хмыкнул.
– Не факт, что их убили в пропавшем вагоне. А может, отстали от поезда в Северске, догоняли машиной, там их и…
– Голыми догоняли? – ернически спросил Денис.
– Да-а-а…
– Пиво лучше, чем вода! Вот где он исчез!
Денис отсек карандашом часть маршрута и жирно ее закрасил.
– Между Северском и Кротово.
Денис посмотрел на Мамонта.
– Такая вот получается картина. Непонятная, правда. Сюрреализм какой-то.
– Сюрреализм бывает интересным, если правильно посмотреть. С одной точки глянешь: женская задница. А с другой – портрет Линкольна, – пробурчал Мамонт, развернул к себе карту, взял линейку, приложил, что-то сосредоточенно промерил. – Точно, здесь!
– Что «здесь»?
Тот глянул исподлобья.
– Там есть особо режимные объекты. Точнее, были. Полигон под Кротово помнишь, где боевой лазер испытывали?
Денису в нос ударил тошнотворный дух горелого человеческого мяса, он вскочил, с трудом сдержав тошноту.
– Кончай!
– Ладно, не буду, раз ты такой нежный. А кроме лазерного полигона, еще пара объектов неподалеку… Но сейчас их все позакрывали. Отсутствие денег и избыток миротворческих намерений…
– А при чем здесь твои объекты? – насторожился Денис. – Как они могут быть связаны с моим вагоном?
– Да никак! – майор вновь сложил карту. – Просто к слову пришлось.
– Лучше скажи, что ты про вагон думаешь?! – раздраженно вскинулся Денис.
Мамонт пожал плечами:
– Что тут думать, все и так ясно…
– Ясно?! И что тебе ясно?!
– Пассажиров, сам говоришь, пересадили…
– Я не так говорю…
– А вагон перекрасили и продали какому-нибудь толстосуму.
– Продали?! – изумился Денис. – Вагон?!
– А чему ты удивляешься? – Мамонт еще раз пожал плечами. – Есть же личные самолеты, почему не завести личный вагон? Может быть, вскоре пропадет тепловоз, потом еще вагон, потом еще… А какой-нибудь олигарх станет кататься на своем поезде.
Наступила тишина. Потом Денис покачал головой:
– Я в это не верю. Зачем тогда проводников убивать? – И упрямо сказал: – Мне нужен вертолет! Облет покажет, что к чему… На машине я кучу времени угроблю, там и дороги не везде есть. Пешком, что ли, по путям ходить?
Мамонт задумался:
– В общем-то идея хорошая. Правильная. А Давыденко твой – что он-то говорит?
Денис махнул рукой:
– Жмется. Да и нет у него вертолета.
– Ну а под каким соусом ты собираешься взять вертолет у нас? «Контора», думаешь, не жмется? У нас все служебные «аудюхи» на 92-м бензине ездят, хотя положено на 95-м…
– Бедные вы, бедные, – посочувствовал Денис. – Лично я брать ничего не буду. Брать будешь ты. Напишешь рапорт: пропажа вагона с пассажирами, так и пиши – с пассажирами, сильней подействует, – с большой долей вероятности может явиться следствием преступления террористической направленности, в связи с чем прошу выделить в распоряжение моего отдела вертолет для проверки данной версии путем облета маршрута движения поезда «Тиходонск—Москва» и контроля прилегающей территории…
– Хорошо излагаешь, – восхитился Мамонт. – А что – и напишу! За этим действительно могут стоять террористы… Какие-нибудь долбаные УТГ…
Подмосковье. Малаховка
Белый микроавтобус с красными крестами и надписью «Кардиологическая» несся по шоссе со скоростью почти сто километров в час. Коммерческая «скорая» прибывает по вызову максимум через тридцать – сорок минут. А поскольку на этот раз помощь требовалась постоянному пациенту Фитилеву, кардиологическая бригада особенно спешила. Медики знали – за старание их щедро отблагодарят. И подозревали, что если они чем-то не угодят, то расплата будет жестокой.
– Часто стали вызывать, – сказала молоденькая медсестра, старательно жевавшая мятный «Дирол». – Этот дедок действительно плох?
– Да нет, – махнул рукой крупный, полноватый доктор. – Скрипучее дерево долго живет… У пациента кардионевроз. Послушаешь его, кардиограмму снимешь, укол поставишь – глядишь, он отвлекся, и все вошло в норму…
– Психотерапия, – сказал санитар.
– Точно, – усмехнулся врач. – У нас только Миша еще диагнозы не ставит!
– А что, я могу, – весело отозвался водитель и тут же чертыхнулся.
На дороге стоял милиционер и, вытянув полосатый жезл, приказывал остановиться. Миша притормозил на обочине, покопался в сумке, нашел бумажник с документами и открыл дверь.
– Объясни ему, что мы на вызов торопимся! – сказал доктор. – Каждая минута на счету!
– Ладно, разберемся! – бодро ответил водитель и, выскочив на дорогу, направился к милиционеру.
В это же время к дому Фитиля подкатил точно такой автобус. Едва врач с медицинским саквояжем в руке и фельдшер с кардиографом вышли из машины, калитка распахнулась, и широкоплечий секьюрити с лицом обыкновенного братка выглянул наружу.
– Давайте живее, филины! – раздраженно крикнул он. – Вас не дождешься!
За ним маячил напарник и почти близнец, который всем своим видом тоже выражал недовольство.
Оставшийся в кабине водитель «скорой», в неестественно чистом белом халате, внимательно рассматривал, как встречают его коллег. На коленях он держал пистолет-пулемет «Скорпион» – лучшее в мире оружие для ближнего боя.
Немолодой врач восточной внешности, развел руками:
– Помилуйте, уважаемые, мы с одного вызова на другой, быстрей невозможно…
– Ладно, давайте быстро…
Людей в белых халатах тщательно ощупали, потом впустили во двор и осмотрели аппаратуру.
– Проходите, – буркнул, наконец, охранник и закашлялся.
Внутренняя охрана провела врачей в дом.
Фитиль лежал на диване. Он был бледен, может, оттого губы синели сильней обычного.
– Быстро вы, молодцы, – прохрипел он. – А где Сергей Николаич? Я просил всегда его присылать…
– Машина у них поломалась, – сказал врач. – Колесо прокололи.
Это была чистая правда. Пока Миша беседовал с милиционером, у настоящей «Кардиологической» действительно спустило колесо.
– Но это не беда, мы вас тоже быстренько вылечим…
А это уже было вранье. Бероев никогда не лечил людей. Скорей наоборот – занимался делом прямо противоположным. Но сейчас он очень правдоподобно изображал лекаря.
– На что жалуетесь? Острая колющая боль? Не хватает воздуха?
– Нет, – тяжело вымолвил Фитиль. – Колотится, как перед расстрелом… Да еще удары пропускает. Как в яму падаю…
– Ясно – аритмия и тахикардия… Сейчас я вас послушаю…
– Только никаких уколов! – предупредил охранник у двери. – Уколы у нас только Сергей Николаич делает… Брякните ему, пусть меняют колесо и пулей сюда!
Бероев поморщился.
– Может, мне уехать? Вы сами и будете лечить пациента?
Пациент глянул на «кардиолога», будто зубочистку в глаз воткнул.
– Не обращайте внимания, доктор, Боря, он ведь за меня беспокоится. Работа у него такая. Да и любит он меня, старика…
– Ничего, мы привычные, – Бероев надел тонкие резиновые перчатки, протер их спиртом.
– А это зачем? – не унимался охранник.
– Для гигиены! В Европе давно так делают.
– О-хо-хо, – вздохнул Фитиль. – Все за Европой гонимся… А зачем? Ну обгоним, и они увидят наш голый зад… И что тут хорошего?
И поскольку вступать с ним в политические дискуссии никто не стал, перевел разговор в практическую плоскость:
– Кардиограмму сделайте, все и ясно станет. И мне никакого вреда…
– Как скажете, так и сделаем, – покорно кивнул Бероев. Изображать покорность удавалось ему с трудом.
Из черной пластиковой коробочки он извлек фонендоскоп, вставил в волосатые уши блестящие металлические трубочки с черными пластиковыми наконечниками, потом снял с чувствительного датчика черную пластиковую заглушку. Последнее движение по смыслу напоминало выключение предохранителя на автомате. Потому что фонендоскоп являлся оружием: на гладкую поверхность мембраны была нанесена капелька контактного яда «QX». И эта безобидная на вид поверхность прижалась к желтоватой коже гражданина Фитилева, известного всей криминальной Москве, да, пожалуй, и всей России, как жестокий преступник под прозвищем Фитиль. Если сердце его и отличалось от сердец обычных, законопослушных людей, то прослушать эти отличия или отразить их на кардиограмме еще никому не удавалось. Не удалось это и Бероеву.
– Дышите… Глубже… Не дышите… Повернитесь спиной…
Через пару минут процедура была окончена, и Бероев осторожно спрятал фонендоскоп.
– Ничего страшного. Нервное переутомление.
– Да вот и Сергей Николаич так же говорит, и другие, – приободрился Фитиль. – Конечно, какие нервы тут выдержат… Люди совсем порядка не знают. Что хотят, то и делают…
Он явно был настроен на задушевный разговор, но у «кардиологов» не было времени. «QX» действовал через 20–30 минут. А самому Бероеву, на всякий случай, требовалось принять профилактическую таблетку в течение 15 минут.
– Выпейте чайку и отдохните, – посоветовал он на прощание. – Только некрепкого, чтобы сердечко не нагружать.
Когда «кардиологи» спустились на первый этаж, их уже ждал уличный охранник. Пиджак он снял и, положив на стол оружейную сбрую, расстегивал рубашку.
– Слышь, филин, послушай, с чего у меня такой кашель, – обратился он к Бероеву. – Всю грудь рвет, уже неделю. Может, воспаление легких?
– Некогда нам, на следующий вызов едем, – отозвался Бероев. – В поликлинику сходишь.
– Успеешь! – В голосе охранника появилась угроза, рука потянулась к торчащей из кобуры пистолетной рукоятке. – А то я тебя на заднем дворе закопаю!
«Как знаешь», – хотел сказать «доктор» и уже потянулся за черной коробочкой. Но передумал: две однотипных смерти демаскируют примененный метод, даже если яд не обнаружен.
– Сейчас скажу хозяину, как ты с врачами обращаешься! – попытался пригрозить он. Но это не возымело действия.
Охранник выпятил нижнюю челюсть.
– Я твой хозяин, филин! Больше с тобой никто тереть не будет! Делай, что говорю, а то пожалеешь…
Бероев глянул на часы. Прошло уже двенадцать минут.
– Ладно, пойдем в машину. Там послушаю.
– Зачем? Уши есть? Здесь и слушай!
Наступила пауза.
– У дедушки вашего, кажется, псориаз, – сказал Бероев, почесывая переносицу. – Лучше тебя другим фонендоскопом слушать.
– Какой еще псориаз?
– Кожная болезнь неизлечимая. Будешь весь в струпьях ходить.
На охранника это произвело впечатление.
– Ни фига себе! Ладно, филин, тогда другой трубкой слушай…
Они вышли на улицу и сели в микроавтобус. Бероев выпил свою таблетку, обычным фонендоскопом прослушал охранника и напустил на него страху, порекомендовав как можно быстрее сделать рентген. Мгновенно потеряв обычную самоуверенность и агрессивность, тот быстро вернулся на свой пост. Санитарный фургон уехал.
Бероев был озабочен. Профилактическую таблетку он выпил на пять минут позже, чем положено. И хотя предварительно получил детоксичный укол, да и с фонендоскопом обращался с максимальной осторожностью, при работе с ядами всякое бывает…
Но для него применение спецсредства «К» на этот раз завершилось хорошо. А Фитиль умер во сне через 10 минут после отъезда «кардиологов».
Тиходонский край
Не имеющие начала и конца полоски рельсов хорошо видно с двухсот метров. С трехсот надо напрягать зрение, чтобы различить блестящие проволочки. Выше они расплываются и на пятистах пропадают. Зато железнодорожная насыпь хорошо видна и с восьмисот, и с километра… То ровная, как серая стрела, то загнутая – плавно, как казацкая шашка. Вокруг расстилается зеленая, не успевшая выгореть, степь, иногда появляются довольно редкие рощицы и лесополосы. Но вагон в них не спрячешь…
Денис смотрит вниз то невооруженным взглядом, то заглядывает в бинокль. Он представлял себе полет в вертолете несколько иначе. Более комфортным, что ли. В кабине было очень шумно и тесно, пахло бензином. Легкий «Ми-60» весил меньше, чем Архипычева «Волга», он вибрировал, и болтало его нещадно. Сиденье, казалось, постоянно куда-то ныряет, потом выныривает, и не успеет «пятая точка» ощутить под собой опору, как в груди снова образуется пустота, а сердце испуганно проваливается.
Денис глянул на Мамонта – тот сидел напряженный, на лбу складка. В конце концов, майор перегнулся к пилоту и что-то проорал ему на ухо.
– Как скажете! Можно подняться повыше! – гаркнул в ответ пилот. Голос у него натренирован, что ли. Во всяком случае, Денис слышал его, не напрягаясь.
– Вверху будет спокойнее!
Мамонт вопросительно взглянул на Дениса.
– Выше не надо! – сказал тот.
Видя, что Мамонт продолжает смотреть с прежним выражением, повторил громче:
– Не надо выше! Идем как идем!
И закашлялся – въедливый бензиновый запах драл горло.
Мамонт понял, махнул рукой, отвернулся.
Только что под ними промелькнула нанизанная на железнодорожное полотно россыпь шиферных крыш. Пилот ткнул пальцем в навигационное устройство, увеличил масштаб карты. Денис смог разобрать надпись: Северск. Восьмая по счету станция на маршруте Тиходонск—Москва.
Местность преимущественно открытая, гор и лесов нет, вдоль полотна лепятся хутора и дачные поселки. Вагон здесь отцепить не могли – уж больно все на виду. Да и спрятать его негде.
За три часа они пролетели большую часть маршрута. Еще дали крюка на аэродром для сельской авиации – там дозаправились, причем как-то очень удачно, «всего 75 рублей за тонну» – так объяснил пилот, страшно довольный. Но и вонял, кстати, дешевый бензин непереносимо.
Вышли к реке, пронеслись вдоль русла, которое неожиданно раздалось вширь, оделось в песчаные берега, усыпанные отдыхающими. Люди смотрели снизу на вертолет, прикрыв глаза от солнца рукой, кто-то махнул им рукой.
– А то десантируйтесь! – крикнул пилот Денису с Мамонтом, смеясь и показывая вниз большим пальцем, как римский император на гладиаторских боях.
– Девчонки! Пиво, рыба вяленая!
Потом начались леса. Сперва выступили вдоль полотна легкой зеленой сыпью, а дальше надвинулись черной массой, сдавили в тисках двойную нить железной дороги. Они летели над узкой просекой минут двадцать, и, наконец, лес несколько ослабил объятия. Просека внизу стала свободней, и в самом широком месте они увидели плавно уходящую в лес старую железнодорожную ветку.
– Станция! – сказал Денис. – Маленькая какая-то…
Под вертолетом проплывало строение, отдаленно похожее на здание вокзала, но не настоящего, а макета. Вокруг теснились несколько домиков. Двухпутное полотно, заросшие травой запасные пути, на которых ржавели остовы вымерших железнодорожных динозавров.
– Полустанок, – сказал пилот. – На карте его нет.
Он постучал по навигатору, где и в самом деле продолжала тянуться ровная серая линия.
Вертолет снизился, сделал широкий круг. Денис внимательно смотрел в бинокль, сканируя окружающую местность. Уходящая в лес ветка обрывалась через сто метров.
– Второй заход? – спросил пилот.
– Нет, – Денис опустил бинокль и покачал головой. – Это не то.
Пилот кивнул и увеличил обороты. Нет так нет. Вертолет набрал безопасные пятьсот метров и двинулся дальше.
– Это полустанок «88». В стороне, километрах в десяти отсюда, стоял стратегический ракетный полк, – Мамонт наклонился и говорил Денису прямо в ухо. – Три ШПУ. В 90-х все демонтировали…
– Мы мирные люди, – рассеянно проговорил Денис, вглядываясь в густой лес внизу.
– Что? – не понял Мамонт.
– Смотри внимательно, ищи боковые ветки.
– Смотри – не смотри, мне через десять минут все равно на базу разворачиваться! – сказал пилот. – Дальше наша епархия заканчивается, я даже дозаправиться не смогу!
– Да плевать! – сказал Мамонт. – Найдем опять каких-нибудь «кукурузников», договоримся!
– Не. Не положено. Нам еще домой переть, а там темнеть начнет. На этой машине только по светлому, ночью нельзя. Так что десять минут – и баиньки. Договаривайтесь в следующий раз с Московским управлением, им сюда ближе лететь.
– Тьфу ты! – сказал Денис. – Что за бюрократия?
Пилот пожал плечами: ничем помочь не могу. Денис с Мамонтом переглянулись. Был бы личный вертолет, никаких вопросов. А так – в самом деле… Надо было вертолет посерьезней заказывать, чтобы и ночью и днем летал и без дозаправок.
А вот и Кротово. То ли рабочий поселок, то ли село… Двухэтажные домики, маленькая, пыльная – даже с высоты видно – площадь, пустой базарчик, какой-то заводик…
Пролетели наудачу вдоль полотна, дугой изогнувшегося от основной магистрали и уходящего в северо-восточном направлении (на карте его тоже не было). Через три километра ветка втянулась на огороженную территорию, где шло какое-то строительство. С грузового состава автокран выгружал бетонные блоки и железные клетки с кирпичом.
– Вот гады! – сказал Мамонт неизвестно про кого. И гораздо более зло, чем говорил про горячего цыпленка.
– А что это вон там за длинные здания? – встревожился Денис. – Похожи на депо…
– Это и есть депо, – контрразведчик наклонился к уху Дениса. – Здесь была база БЖРК – атомного ракетного поезда. Его невозможно отследить и уничтожить. Эти идиоты порезали их на куски. А территорию выхватили какие-то жулики – построят дом отдыха или гостиницу…
– Так, может…
– Нет. Там, дальше, пути разобраны. Остался только кусочек, чтобы стройматериалы подвозить.
Для очистки совести снизились, покружили немного. Никаких следов вагона! Развернулись, вернулись к магистральному пути. Пилот глянул на Дениса, постучал по часам. Денис махнул рукой – вперед!
Но дальше ничего подозрительного видно не было, полотно тянулось скучно и прямо, как бесконечная заунывная нота.
Пилот нарисовал пальцем в воздухе окружность – домой! – и стал закладывать вираж. Этот жест пробудил в сознании Дениса очередной всплеск активности.
Вагон пропал где-то здесь! И именно здесь его надо искать, а не возвращаться домой несолоно хлебавши…
Они летели назад и очень быстро опять оказались над полустанком «88».
– Давай осмотрим все еще раз! – крикнул вдруг Денис, показывая пальцем вниз.
Здание, похожее на макет вокзала, небольшой поселок вокруг… Интересно, живут ли здесь еще люди?
– Что делаем? – спросил пилот. – Времени в обрез!
– Давай вдоль этого ответвления, – показал Денис.
– Оно же заканчивается вон там…
– Ничего, все равно надо посмотреть. Более подходящего места мы не видели…
– А ты когда-нибудь пусковые ракетные шахты видел? – неожиданно оживился Мамонт. – Давай слетаем, это ровно десять минут!
Вертолет шел на высоте триста метров. Прижавшись горячим лбом к холодному стеклу, Денис внимательно смотрел вниз. Потемневшие от ржавчины рельсы были втиснуты в узкую, зарастающую просеку, как старинный меч в тесные ножны. Вот они закончились, но как-то странно, без следов разрушения полотна: валяющихся в беспорядке шпал, сложенных или хаотично сваленных рельсовых плетей… Они просто исчезли, как будто стали невидимыми. Странно как-то…
– Посмотри, Костя! – Денис локтем толкнул соседа в бок.
Мамонт взял бинокль, посмотрел.
– Это маскировочная сеть! – наконец объявил он. – Под сетью есть дорога, мы ее просто не видим! По ней возили ракеты…
– Интересно! – выдохнул Денис.
Даже пилоту было интересно, во всяком случае, говорить про возвращение он перестал.
Через пару километров что-то случилось с маскировочной сетью и железнодорожный путь опять стал видимым. Он шел под прямым углом к основному полотну, постепенно забирая круче и круче на восток, и деревья все плотнее обступали потемневшие от времени рельсы. Иногда они пропадали из виду, потом вновь появлялись. Постепенно лес стал редеть, и вдруг впереди появилась правильной формы проплешина. Вертолет помалу спускался ниже, стараясь не задеть верхушки деревьев. Вихри воздуха срывали листву, она носилась в воздухе, с неслышным треском падали отломанные ветки.
Денис не отрывался от бинокля. Рядом с рельсами валялись выломанные тормозные упоры с осыпавшейся от времени красно-белой краской. Неуклюже замерла грузовая дрезина. За ней зияло огромное жерло пустой ракетной шахты.
Нет, не пустой…
– Давай ниже! – крикнул Денис. – Как можно ниже!
В жерле, кое-как присыпанный осыпавшимися еловыми лапами, виднелся тронутый ржавчиной торец серо-голубого фирменного вагона «Тиходонск – Москва».
* * *
Утром пригнали железнодорожный кран из кротовского депо, прицелились – стрелы не хватает. К полудню прибыл 26-метровый кран из Воронежа и военный «Урал» с мощной лебедкой для противовеса. Вытягивали вагон больше четырех часов. Несколько раз в шахту спускались сварщики, обрезали зацепившуюся за бетон обшивку. Наконец с надсадным железным стоном он показался над поверхностью – огромный, изуродованный параллелепипед, покрытый какими-то ржавыми оспинами.
Когда его грузили на платформу, оборвался трос лебедки противовеса. Подвешенный на стреле вагон опасно качнулся, врезался в кран, едва не сшибив его с рельсов и заставив дрогнуть врытые в землю упоры. Из вагона с грохотом посыпалась какая-то труха, куски металла. Крановщик выпрыгнул из кабины – мат-перемат, чуть не с кулаками полез на водителя «Урала». В это время отлетела торцевая дверь вагона, а вместе с ней, безкостно болтнувшись в воздухе, на платформу вывалились два почерневших трупа.
Денис велел отогнать кран назад на несколько метров. Взял Мамонта, Дерзона, Балуева, двух оперативников и фотографа, забрался на платформу. За полгода трупы в шахте с естественной вентиляцией успели превратиться в мумии, одежда истлела – в общем, после падения с высоты вид все это имело достаточно неприглядный. Фотограф аккуратно «отщелкал» платформу с останками, потом общими усилиями их загрузили в черные пластиковые мешки. Да, Балуев еще нашел пистолет «ПМ» с пустой обоймой – он тоже вывалился из вагона…
Опять прицепили лебедку. На этот раз обошлось без приключений. Вагон погрузили на платформу и даже ухитрились поставить его на колеса. Пока эмчеэсники закрепляли колесные пары в транспортировочных колодках, пока ждали локомотив из Воронежа, Денис с Мамонтом обули резиновые сапоги, комбинезоны, надели респираторы и зашли внутрь.
Сразу стало ясно, что ржавые оспины на обшивке – следы от пуль. Весь вагон изрешечен ими так, что похож на картофельную тёрку. Пробоины на перегородках, на стенах, на потолке. Иногда это отверстия, в которые не пролезет палец, иногда – настоящие проломы, как от ядра или картечи.
Поскольку последние месяцы вагон простоял в положении «на попа», конец коридора был буквально забит какими-то обломками, чемоданами, осколками посуды… И трупами. Тела лежали вповалку, комом, изорванные, смятые, спрессованные, как мороженая рыба.
Из третьего купе вытарчивала в проход голая волосатая нога, в голени она была перебита, сквозь ошметки мяса проглядывала раздробленная кость. Второй труп лежал на полке с пробитым черепом. На хорошо сохранившейся синтетической куртке – дыры с обгоревшими краями. В конце коридора намертво застряла тележка, в каких развозят напитки. Когда вагон столкнули в шахту, она, видимо, задержала падение одного из пассажиров – уже мертвого или еще живого, неизвестно. При жизни это был, наверное, рослый и сильный молодой человек. Он лежал сейчас на полу в изломанной позе, которая в другой обстановке могла бы показаться даже забавной – правая рука торчала из рукава значительно дальше, чем положено, словно он изо всех сил пытался дотянуться до чего-то… До чего именно, вряд ли кто узнает. У него были короткие светлые волосы, из разорванной на груди одежды выглядывал край татуировки, ярко проступившей на мертвом теле: карта – бубновый туз.
Мамонт, прижимая респиратор к лицу, склонился над ним, несколько секунд внимательно всматривался. Потом встал, коротко взмахнул рукой и пошел к выходу. Денис двинулся за ним. Находиться здесь, в наполненном зловонием замкнутом пространстве, он больше не мог.
Когда он оказался снаружи, Мамонт уже ходил между деревьями на рельсовой обочине, дымил сигаретой и разговаривал с кем-то по телефону:
– Нет. Абсолютно точно. Я думаю, это именно он. В приметах такая же татушка была: туз бубновый… Ну. Проверь. И бегом ко мне… Всё, отбой.
Он спрятал телефон в карман, глянул на подошедшего Дениса, отвернулся, покачал головой.
– Нет, ну кто мог подумать? – пробормотал он куда-то в пространство. – Буланов. Тот самый Козырь, главарь УТГ… Лежит себе, полеживает в куче таких же, как он…
– Ты думаешь? – спросил Денис.
Мамонт снова развернулся к нему. Приготовился что-то сказать, но только махнул рукой. Закурил новую сигарету, присел на корточки, опершись спиной о сосновый ствол.
– Денис ты мой Александрович, – сказал он, задумчиво выпуская дым из ноздрей. – С тебя магарыч. Вот он – твой пропавший вагон. Хотя тайн в нем, честно тебе скажу, до хрена… Знаешь, что это?
Мамонт протянул кулак, раскрыл. На ладони лежала блестящая гильза. Денис взял ее в руку. Тяжелая, торец чем-то закрыт, похоже, что внутри что-то есть. Денис таких никогда не видел.
– Не знаю. А ты?
– И я не знаю. Похоже, на гильзу от бесшумного спецпатрона. Но я таких никогда не видел.
– Разберемся, – буркнул Денис.
Он чувствовал опустошение и усталость, как человек, выполнивший большую, сложную и тяжелую работу.
Вагон № 19 стоял на платформе, на своих колесах. Вид он имел унылый, растрепанный и жалкий и совсем не был похож на того комфортабельного красавца, который начинал свое последнее путешествие от тиходонского вокзала одиннадцатого января.
Ретроспектива. Тиходонск, 11 января 2008 г.
Тот день выдался солнечным, но к обеду нахмурился и разразился небольшой вьюгой. Снежило очень тихо, очень бережно, словно кто-то наверху боялся потревожить город грубым холодным прикосновением. Весь перрон усыпан невесомыми, как комки сухой белой шерсти, хлопьями, они лениво перекатываются взад-вперед, пока не попадут под ноги пассажирам фирменного поезда «Тиходонск—Москва», просядут беззвучно, налипнут на подошвы, чтобы какой-то своей частью тоже предпринять далекое путешествие на север, к центру страны.
Посадка объявлена десять минут назад. Перед вагонами колышутся очереди с сумками и чемоданами, кто-то уже удовлетворенно ныряет в темный проем двери, а кто-то только подходит спешным шагом, держа билет на изготовку: измученный вечными «накладками» и нестыковками российский человек предпочитает обустроиться на месте заранее, пока кто-то не занял его законную полку…
Только у последнего вагона как-то пустовато – проводница Людочка скучает, притоптывает стройными озябшими ногами. Это улучшенный спальный вагон, «СВ плюс», всего двадцать мест, да и люди здесь ездят уверенные, у которых всегда все в порядке, поэтому очереди случаются крайне редко.
От нечего делать Людочка наблюдает за пьяненьким мужичком в старой железнодорожной шинели и нахлобученной на правое ухо вытертой шапке. Он кругами ходит по перрону и, оживленно жестикулируя, разговаривает сам с собой.
К вагону подошла прямая, как кол, старушка с мальчиком. Тянут за собой новенькие чемоданы на колесиках.
– Здравствуйте.
Старушка протягивает билеты. Взгляд Людочки привычно скользит по бумаге.
– Третье купе.
Людочка возвращает билеты, помогает им подняться. В это время подошел следующий пассажир: пожилой мужчина в тщательно отутюженных брюках, острые стрелки которых, казалось, давно должны были превратить полы пальто в бахрому.
– У вас шестое купе, – говорит Людочка.
Идут сразу четверо. Огромные спортивные сумки в руках. Уверенные, сильные, наглые физиономии, на которых навсегда запечатлелось собственное превосходство над кем угодно и вызов любому, кто посмеет с этим не согласиться. Сейчас таких много развелось, но Людочка их не боится: она умеет со всеми находить общий язык. Хотя проблемы с ними могут быть…
Один из новых пассажиров громко разговаривает по телефону, не обращая внимание на окружающих и не фильтруя свой обычный словарный запас:
– Умный, б…дь, где вы застряли?.. Ну так и что? Шевелите педалями! Вы все на четыре места не влезете, еще поменяться надо… Да ясно, что никуда не денутся, но надо загодя! И помочь бы надо, а то мы на своем горбу все таскаем. Это ты уже не умный, а хитрожопый! Гребите скорее!
Он прячет телефон в карман, что-то говорит негромко остальным. Те ржут.
– О, здрасьти!
Подают билеты, разглядывают Людочку. У нее смазливое лицо того замечательного типа, глядя на которое никогда не испытываешь сомнений насчет того, можно или нельзя, удобно или не удобно. Конечно, можно, конечно, удобно. Парни улыбаются, они довольны.
– Заходите в гости, девушка, у нас будет весело.
– Это вам весело, а я на работе, – Людочка кокетливо надувает губы.
– А мы отгул выпишем!.. С сохранением зарплаты!
Сумки тяжеленные, видно, как парни напрягаются, бережно втаскивая их по ступенькам. Людочка не сомневается, что там коньяки, балыки, банки с черной икрой, вяленые донские рыбцы, огромные цимлянские чебаки, баллоны с душистым подсолнечным маслом, аппетитными соленьями и другие деликатесы тиходонской земли, которые так любят московские начальники. Видно, бизнесмены едут решать важный вопрос в столице, а это смазка, которая поможет сдвинуть его с места. Ох, будут гудеть ночью эти ребята, как бы драку не затеяли да стекла не побили… Надо предупредить Женю, чтоб подстраховал в случае чего… Хотя коллегу из восемнадцатого порядок в составе интересует куда меньше, чем то, что у нее под юбкой…
Пассажиры подходят и подходят. Первое купе, восьмое, седьмое. Женщина в возрасте возмущается, что ей досталось место с мужчиной. Это с тем, в наглаженных брюках. Людочка объясняет, что проводник не занимается продажей билетов, к тому же, если их рассадить по разным купе, то два места пропадут, а ехать всем надо.
– Если бы вам не продали билет вообще, вы бы радовались? Вот видите! Да если и проедете с мужчиной, то что страшного? Раньше все так ездили! А по мне, так и веселей!
Она подмигивает с улыбкой, но женщина остается хмурой.
– Если хотите, можете отказаться от поездки и пожаловаться на кассира. Или подайте жалобу начальнику поезда…
Появились еще двое со спортивными сумками, запыхались. Плечи – во, ручищи такие, что можно кирпич спрятать, не заметишь. У одного билет на имя Таризова Гайка Арменовича, а рожа курносая, рязанская. «Каких сейчас только армян да грузин не наплодилось, – думает Людочка. – И рыжие есть даже, и синеглазые, а все потому, что „черные“ пихают наших баб направо и налево. Вот только кровь русская все-таки сильнее ихней, потому и появляются на свет такие Гайки Арменовичи…»
Степенно подошли четверо серьезных мужчин с военной выправкой. И опять тяжелые сумки. И в пакетах что-то громоздкое, вроде мотоциклетных шлемов… Спортсмены, что ли? Так те обычно молодые… Может, тренеры?
А вот какие-то вертлявые, с противными рожами, матерятся, плюются. Уроды! Куда они все едут? Что за день такой?
Почти все пассажиры прибыли. Остались два места в последнем купе. Из вагона вышел покурить один из бизнесменов, которые донские дары везут в столицу. Вышел без шапки, голова у него бритая под ноль, вся в шрамах каких-то. Стоит, дымит, поглядывает на Людочку, улыбается. Подошел ближе, достал из куртки плоскую бутылочку водки, крышку свинтил, протягивает:
– Потянешь, красавица?
Людочка фыркнула, отвернулась: еще чего, больно надо.
– Как хочешь.
Парень пожал плечами, сам приложился к горлышку, всосал чуть не треть бутылки. Словно почуяв манящий запах, зигзагами к нему подрулил пьяненький мужичок в ушанке, которая каким-то чудом еще держалась на его голове.
Он встал напротив парня на широко расставленных ногах, качнулся и прожужжал:
– Муж-ж… Щю-щю…
Что означало, скорее всего: мужик, дай чуть-чуть. На всякий случай он продублировал свою речь жестом, сведя вместе дрожащие большой и указательный пальцы. Парень не обратил на его усилия ни малейшего внимания, завинтил крышку, сунул бутылочку во внутренний карман, развернулся и пошел в вагон. Мужичок в шинели устремился за ним, успел схватить за штанину, когда парень уже поднялся на ступеньки. Пассажир оглянулся и несильно, с ленцой, лягнул, угодив – случайно или неслучайно – ботинком прямо в лицо. Взмахнув руками, пьянчужка молча рухнул на перрон.
Людочка отвернулась. С противоположной стороны к вагону приближались двое мужчин в черных брюках, черных коротких куртках и черных вязаных шапочках. На плечах, придерживая руками, они несли длинные яркие сумки на ремнях. Другого багажа Людочка у них не заметила. На вид мужики как мужики, ничего особенного, вот только ей почему-то дико захотелось, чтобы они прошли мимо, в какой-нибудь другой вагон, не в 19-й, а еще лучше – вообще ушли подальше от вокзала.
Но они остановились рядом, поставили сумки. Один молча протянул билеты – рука вся синяя от наколок.
– Десятое купе, – произнесла Людочка не своим голосом. Прокашлялась.
Когда они уже зашли в тамбур, один негромко спросил другого:
– А Шнур в каком вагоне? Надо его к нам подтащить…
Второй что-то ответил, Людочка не расслышала. Семафор на ветке загорелся зеленым, и она, вскочив на площадку, привычно пропела:
– Провожающих просим покинуть ваго-он!
Когда через пять минут поезд тронулся, она стояла у открытой настежь двери, разглядывая уплывающее в сторону здание вокзала с гигантскими буквами «Тиходонск-Главный» на крыше, засыпанные снегом киоски и рекламные тумбы, бегущих следом за вагоном, стоящих, идущих, машущих руками, плачущих, смеющихся или просто глядящих перед собой без всякого выражения людей. И тут Людочку словно током ударило, сердце заколотилось часто-часто: почему-то вспомнилась песня, что пел Розенбаум: «Посмотри на это солнце, посмотри на это небо, ты видишь это все в последний раз…»
В душе противно защемило, даже захотелось заплакать. Ерунда какая-то! Надо немного выпить и расслабиться…
* * *
В купе постучали.
– Ужин заказать не желаете? – раздался доброжелательный женский голос.
Костя Шаура, сидевший прямо у двери, глянул на черную фигуру без лица. Карпенко отрицательно покачал головой, на которой был бронированный шлем с пулестойким забралом. Торс закрывал бронежилет 3 класса защиты, в руке он держал пистолет «Вектор», пули которого перебивали рельс.
– Спасибо, не надо! – отозвался Шаура. Он тоже надел тяжелый жилет, но шлем пока держал в руках, а пистолет лежал рядом на полке.
– А завтрак закажете? – продолжала заботиться невидимая официантка. – Могу яичницу принести с корейкой…
«Какой, к чертям, завтрак! – раздраженно подумал Шаура. – Неизвестно, кто доживет до утра!»
– Нет, мы рано не едим, – громко сказал он и прижал ухо к двери.
Послышались мягкие шаги по ковровой дорожке, через секунду та же фраза – чуть тише и глуше – прозвучала для пассажиров соседнего купе. Вроде бы ничего подозрительного.
– Надо было вам выглянуть, она бы больше вопросов не задавала, – улыбнулся Шаура. – Вы похожи на Черного Рыцаря. Ну, этого, восставшего из мертвых…
– Не каркай, – глухо сказал Карпенко и стащил шлем. Лицо у него было красным и потным, но голос пришел в норму.
– Душно. Но работаем в шлемах. Лучше потерпеть…
Он не закончил фразу, но и так было ясно: «Чем получить пулю в голову!»
На столике в подставке стоит навигатор с пятидюймовым экраном. Вместо карты автомобильных дорог здесь загружена программа, какими пользуются машинисты на международных рейсах. Красная точка на экране бежала вдоль сдвоенных линий, обозначающих железнодорожные пути, а в окошке для текстовых сообщений то и дело вспыхивали надписи, предупреждающие о приближении к очередной ветке, развязке или станции. Обычно надписи дублировал мелодичный женский голос («Татьяна», как было сказано в меню), но сейчас Карпенко его отключил.
Шаура глянул на время, высвеченное на экране навигатора крупными цифрами. 22–45. Только миновали Северск и вышли на отрезок действия. Кулаков ушел на разведку двадцать минут назад и как в воду канул. У них есть коротковолновая связь, а у Кулака в высоком воротнике свитера спрятан микрофон, вот только пользоваться им без крайней нужды он не станет – дежурные милиционеры, начальник состава, машинисты, да и люди Караваева, что не исключается, – тоже пользуются коротковолновиками, «светиться» здесь ни к чему.
– Может, я пойду пройдусь? Проверю, чего там?
– Не дергайся, – сказал ему Карпенко.
Шаура посидел еще немного, покряхтел, прислушался к звукам, доносящимся из коридора. В последних купе «гуляли». Веселые крики, смех, звон посуды. Отчетливо тянуло сигаретным дымом. Ладно, гуляйте пока…
Он принял прежнее полулежачее положение, закинув ноги в тяжелых «берцах» на противоположное сиденье. И только он устроился, в дверь постучали мелкой условной дробью. Вернулся Кулак, живой и здоровый.
– Наша проводница привела хахаля, – доложил он Карпенко. – Они заперлись в служебном купе. Похоже, е…
Кулаков запнулся.
– Кажется, занимаются сексом, – поправился он.
Генерал поднял бровь:
– Да неужели? Ну, это мы переживем… А что происходит в вагоне более важного?
– Четверо новеньких, согнали пассажиров в другие вагоны и заняли их места…
– Откуда новенькие? – перебил его Карпенко. – Кто такие?
– Двое вроде бы тиходонские, по описаниям подходят. Тогда это Уманский и Витенко – Винт который. Они в шестом купе. А те, что в третьем, – не знаю. Там высокий один, морда такая, что молоко скиснет, у Караваева есть похожий хмырь, я видел на фотках и на видео…
– Так что бандюков уже шестнадцать, – раздумчиво произнес Карпенко, не обдумывая, а констатируя. Численное превосходство его не пугало. История специальных операций знает, как шесть диверсантов без потерь уничтожили батальон противника. Предстояло просто выбрать тактику действий и решить боевую задачу.
Кулак кивнул.
– По-моему, тиходонских – десять или одиннадцать, ничего не боятся, вон какую пьянку устроили! А эти таятся: в купе закрылись да в тамбуре восемнадцатого вагона толкутся… Видно, не хотят на глаза попадаться!
Он полез в сумку под столом, спросил оттуда:
– А чипсы все сожрали, что ли? Я ж просил…
– Жердя видел?
– Видел, кажись. В купе заперся.
– А с ним кто?
– Не знаю. Такой…
Кулак повертел в воздухе бутербродом, который только что отыскал в сумке.
– Без особых примет, как говорится… И один с татуированными руками, рожа дебильная… Да, вот еще что. В семнадцатом вагоне ехали три качка, из багажа только сумки. Так они тоже к нам перебрались. Я уже и со счета сбился…
– Ничего, потом пересчитаем! – пробурчал Карпенко. – Пусть они начнут. Мы только подработаем. – И резко добавил: – Хватит жрать! Боевая готовность! Занять исходные позиции!
Кулаков вышел в коридор. Напротив девятого купе двое парней курили, громко матерились и вызывающе смеялись. Ноги они ставили на тележку с напитками, которую тиходонские гуляки закупили целиком.
Условно постучав, Кулаков вошел в соседнее купе. Здесь, в полной амуниции, только без шлема, ждал команды Анисимов. Он читал «Спорт-Экспресс», водрузив на нос старомодные очки, – в очках его никто раньше не видел, полковник сразу стал похож на строгого подтянутого дедушку. Кулак хотел подшутить, но в последний момент сдержался: после смерти единственной дочери у Анисимова куда больше шансов стать космонавтом или звездой балета, чем дедушкой. И сейчас он, пожалуй, с самым большим нетерпением ждет, пока прозвучит команда: «Фас»!
Кулаков быстро надел бронежилет, положил рядом «Вектор».
Оставалось надеть шлемы. Обычно, на это уходит три секунды. Они ожидали команды.
* * *
Солнце давно село, отгорело в коридорных окнах. Темным мутным зеркалом отблескивают стекла восемнадцатого вагона отражая перегородки купе и проходящих по коридору редких пассажиров. Еще недавно здесь выстраивались очереди в туалет, носились возбужденные дети с полотенцами и яркими мыльницами – а потом как-то разом все вдруг стихло. Утомленные сборами, прощаниями и прочей нервотрепкой пассажиры стали укладываться спать. В десять коридоры опустели.
Тихо, уютно гудит титан с водой.
Стучат колеса.
Если коснуться лбом оконного стекла, вглядеться в пробегающую снаружи черноту – увидишь рыскающие по сугробам прямоугольники света, железные фермы мостов, сливающиеся на скорости в неясный туман, огни фонарей, на лету превращающиеся в хвостатые кометы. Поезд бежит, гремит, стремительно накручивая километры… А отойдешь от окна – движение исчезает, и рейс 09 «Тиходонск – Москва» металлической улиткой ползет вдоль сорокового меридиана.
Трое пассажиров из девятнадцатого вагона собрались в тамбуре, шепчутся, ходят туда-сюда, мелькают в темных окнах их отражения, застывшие лица, тяжелые шаги – бум, бум – по стальному полу. Скрипит дверь в соседний вагон, дует холодным табачным перегаром. Что им здесь надо? Что забыли эти трое?
Из перехода, вместе с лязгом и грохотом выскакивает небольшого роста человек.
– Нажрались уже, разошлись, только Козырь в девятом продолжает, – сбивчиво говорит он. – Да, чуть не забыл: в четвертом какие-то мутные… Я им когда предлагал местами меняться, один так глянул, что я чуть не уссался… В пятом – тоже не простые… Тертые, бывалые, сразу видно. Наверное, его прикрытие! А может, другая братва…
– Не заморачивайся, валим всех! – говорит самый высокий, с крючкообразным носом и пронзительными черными глазами. – Кто мутный, кто нет, пусть черти разбираются!
Достающий едва ему до груди низкорослый кивает и исчезает в грохочущем переходе. Железная дверь, лязгнув, отрезает яростный стук колес.
В тамбуре иней покрыл пластиковые панели, на полу под дверями белые наметы. Здесь снова ощущаешь движение. Гремят колеса, отсчитывая рельсовые стыки, лязгают автосцепки под переходами между вагонов. Здесь чудятся голоса. Кто-то кричит. Смеется. Зовет на помощь. Нет, просто кажется…
– Пошли! Вначале связь и щиток! – командует высокий, и они ныряют в холодный, гремящий и лязгающий переход. То, что им нужно, находится в служебном купе, запертом изнутри, но это никого не смущает.
Людочка начала задремывать в неудобной позе, прижатая к стене волосатой спиной проводника Жени. Что-то такое ей начало даже сниться. Да, автосцепки, их металлический звук… Вот и они с Женей, как два вагона – 18-й и 19-й, сцеплены друг с другом на время рейса. У нее ведь жених в Москве, хороший парень, и чего, спрашивается, она связалась с этим Женей? Что в нем такого? Да ничего. Да просто так. Сблизились, прижались друг к другу, лязгнул металлический замок, теперь несутся дальше неизвестно куда.
А Женя все придвигается к ней своей спиной, вдавливает в стену, закрыл ей нос, закрыл ей рот своей спинищей волосатой, не вздохнуть. Вот мужики, вот сво…
– Да отодвинься ты! – тужится проговорить она. И не может.
Открывает глаза: нету Жени. Лицо перед ней, незнакомое страшное лицо в полумраке купе. Смотрит на Людочку… Одной рукой душит ее, больно сжав горстью лицо, второй придерживает трепыхающиеся, взлетающие руки. Людочка и рада бы закричать, да не может. Какой сон дурацкий. Проснуться, проснуться скорее!..
Не получается. Людочка от ужаса взбрыкнула сильнее обычного, и тому, кто склонился над ней, видно, надоело возиться. Крутнул белокурую голову с кудряшками, словно закисшую крышку на банке. Послышался тихий хруст – и упали руки.
– Во сука, – послышался слегка запыхавшийся голос. – Чтоб я когда-нибудь еще на бабу подписался…
– Бабы что кошки. Живучие… – ответил ему в темноте другой голос. – Тащи ее следом, Жердь. И по-быстрому, время идет.
Проводник Женя отчаянно вырывался, но поделать ничего не мог. Его, голого, в одних трусах, уже волокли волосатой спиной по холодному полу – в тамбур, к распахнутой наружной двери, за которой кружилась январская метель. Стукнуло разгоряченное тело о застывший металл, повисло над бездной. Ствол восьмизарядного «Моссберга» воткнулся в распахнутый криком рот, гром выстрела приглушили грохочущие колеса, а ветер разорвал на куски и развеял в бесконечном пространстве. Проводник восемнадцатого вагона Женя навсегда опрокинулся во тьму.
– Щас, погоди, Шнур, не закрывай, – пыхтит сзади Жердь. Он волочет за талию голую Людочку. Тело проводницы еще теплое, но шея неестественно вывернута, голова лежит на спине.
– Так шевелись, холодно же!
– А что, не шевелюсь?! Что мне, ламбаду еще танцевать с этой кошелкой?
– Почему «кошелка»? Хорошая телка. Жалко, времени нет… – бурчит Шнур и прижимается к холодной, дрожащей стене.
Жердь протискивается мимо, с усилием проволакивает перед собой безжизненное тело, отворачивается, чтобы не соприкоснуться с мертвым лицом.
– Это не ламбада, это последнее танго в Париже! – гогочет Шнур.
Недовольный Жердь заканчивает танец и с силой выпихивает партнершу в темный дверной проем. Шнур торопится, захлопывает дверь, он замерз.
– Бр-р-р! Сейчас бы накатить стаканчик!
– Я тебе накачу! Хватит, что те накатили.
Прихлопывая себя руками по бедрам, как пингвины, они коротким ломиком блокируют дверь, ведущую в переход, и возвращаются в служебное купе, где ждет Харли. У него почти все готово: электрощиток открыт, отключена автономная линия «Тревога», по которой проводники в экстренных случаях связываются с начальником состава и дежурным милиционером. На смятой постели лежат два расчехленных «Кедра» с глушителями и охотничье ружье «Моссберг» двенадцатого калибра.
Сейчас все закончится. Козырь и его подручные пьяны, к тому же не ожидают нападения, а следовательно, и не смогут защититься. Дядя разработал понятный план: тщательно приготовиться, перебить всю его шоблу и выпрыгнуть на ходу. Хер кто найдет!
Жердь берет один из автоматов, приподнимает воротник куртки, говорит в скрытый микрофон:
– Готово.
Это слово слышут и бойцы «Меча Немезиды». У них почти такие же передатчики, только лучше. А в боевых шлемах – автоматически включающиеся инфракрасные очки.
Жердь переводит дух, как перед прыжком в ледяную воду, и говорит Харли:
– Отрубай.
Тот указательным пальцем нажимает тумблер, обесточивая вагон.
Гаснет свет, зато включаются лампочки аварийного освещения, но они еле тлеют.
– Черт! – вскидывается Харли и лезет опять в электрощиток. – Где же тут аварийка?!
– Не мельтеши, – спокойно говорит Жердь. – Пошли.
Они быстро рассредотачиваются вдоль закрытых дверей, к ним присоединяются Муравей и Тунгус с короткими автоматами.
Глаза быстро привыкли к полумраку. Видно, как из последнего, десятого, купе показываются две фигуры: Караваев и Захар. Шнур, поигрывая увесистым «Моссбергом», по-кошачьи бежит к ним.
– Эй, я не понял! – раздается пьяный выкрик из конца вагона. – Кто там свет гасит?! Щас выйду и бошки всем откручу!
– В натуре, оборзели! – поддерживает его второй, такой же пьяный голос. – Пойди, Волкодав, разберись с ними!
Дверь девятого купе, где еще продолжается позднее застолье, с треском откатывается в сторону, и на пороге появляется разъяренный Умный. В правой руке он держит почти пустую бутылку водки, а в левой – пистолет.
– Ну, какая козлина кайф ломает! – с искренним возмущением орет он. И видит прямо перед собой Захара и Караваева, которые спешно достают оружие.
– Ах вы, падлы! – Умный роняет бутылку и стреляет в Караваева с левой. Но пуля пролетает мимо и ранит Захара в руку. Дядя приседает, стреляет в ответ, Умный влетает обратно в купе, захлопывает дверь.
Тем временем Тунгус и Муравей быстро отмыкают вагонным ключом две двери, рывком откатывают их в сторону.
– Сдохните, суки!! – истошно орет Муравей и короткими очередями пришивает к полкам могучие фигуры спящих парней. Тунгус расстреливает их соседей, которые играли в карты и успели только испуганно вскинуть головы.
Так же синхронно они передвигаются дальше и распахивают следующие две двери.
Но здесь, вместо беспечно спящих лохов, Муравей увидел двух черных рыцарей, направивших на него свои пистолеты. От неожиданности он замер и даже забыл нажать на спуск. А Шаура нажал. Ни звука, ни вспышки, ни отдачи не последовало, можно было подумать, что произошла осечка. Но пуля повышенной убойности ударила Муравья в правую сторону груди и вырвала плечо вместе с рукой. На пол он упал уже мертвым.
Тунгус увидел ту же картину, и прежде, чем он что-нибудь понял, пуля повышенной убойности пробила его насквозь, вырвав кусок позвоночника через спину.
Шнур не слышит бесшумных выстрелов за спиной, он подбегает к девятому купе. Ему пришлось повоевать на настоящей, хотя и не объявленной войне, поэтому он был гораздо опытней Муравья и Тунгуса вместе взятых. Без затей и ненужных криков он выстрелил пять раз подряд прямо через дверь, выпуская каждый раз по двенадцать картечин. Коридор затягивает пороховыми газами, от грома выстрелов закладывает уши.
Толкнув ногой остатки двери, Шнур заваливает ее внутрь. В лицо ударяет поток холодного воздуха. На раме вдребезги разбитого окна, перегнувшись в неестественной позе – вот-вот свалится наружу – лежит животом вверх, умирает, подтягивая согнутые в коленях ноги, Умный. На животе – жирное черное пятно, голова свешивается в холодную ночь, губы шевелятся. Шнур стреляет еще раз, и сноп картечи выбрасывает Умного наружу. И тут внизу, под столом, вспыхивает огненная клякса: дум! И тут же расцветает вторая: дум!
Шнур дергается, подскакивает, словно нанизанный на острогу сазан. Падает. Из-под столика, задев его плечом и едва не выломав, выползает на четвереньках Козырь с пистолетом в руке. Рядом вжимается в пол Белый. Он тоже успел достать оружие.
План Дяди с треском провалился. Быстро и неожиданно ликвидировать конкурентов не удалось. Неловко держа пистолет раненой рукой, Захар несколько раз стреляет в купе. Жердь, зажав рукой рассеченную осколком двери бровь, тоже стреляет. Гремят ответные выстрелы. Хотя расстояние между противниками не больше двух метров, ни один выстрел не достигает цели.
Тем временем Карпенко и Шаура вырвались в коридор, целя в противоположные стороны. Генерал сразу же пальнул в блокировавшего тамбур Харли, а Шаура – через весь коридор – в Захара. Они были профессионалами и оба попали. Харли оторвало голову, а у Захара в груди появилась сквозная дыра величиной с кулак. Карпенко выскочил в тамбур и, подобрав короткий ломик, заклинил дверь в соседний вагон.
Выскочившие в коридор Кулаков и Анисимов сразу попали под прицельный огонь Жердя. Одна пуля срикошетировала от каски Мальцева, вторая – от броневой пластины на груди Анисимова. Полковник в яростном остервенении бросился навстречу выстрелам.
Момент внезапности был утрачен. Распахивались еще закрытые двери, и в коридор выскакивали успевшие вооружиться братки. Они стреляли, в них стреляли, пули мягко шлепали в незащищенные тела, разбивали зеркала и стекла, прошибали картонные стены, которые никого не могли защитить. Пули рвали на куски пластик и прессованные опилки, освещенные вспышками выстрелов пластиковые стены прямо на глазах превращались в решето, постепенно растворяясь в воздухе пылью прессованных опилок. Эрзац-снегом кружились в воздухе перья из подушек, через разбитые окна свистел холодный воздух, закручивал, перемешивал это грязно-серое месиво с настоящим чистым снегом.
Поезд, как и положено экспрессу, шел на предельной скорости. Гремели колеса, вагоны болтало, в лунном свете было видно, как из девятнадцатого сквозь обшивку вылетали десятки пуль. Только наблюдать за этим было некому.
Козырь ползет к выходу из купе. Он оглушен и контужен. Кругом кромешный ад, все гремит и ревет, сверху сыплются осколки стекла и какой-то мусор. Уши словно закладывает ватой. Ничего не слышно. Плотный автоматный огонь бьет по барабанным перепонкам, заполняет тесное пространство, накачивает воздух свинцовой тяжестью, выталкивая все прочие звуки.
Козырь протягивает руку и целится. Отсюда ему ничего не видно, только тени и отблески огня в коридоре. Но ждать нет времени. Он стреляет наудачу – раз, второй, третий. Раздается отчаянный вопль. Ага, попал. Он смеется и… Нет. Недолгая радость – самая сладкая.
…В соседнем купе Волкодав, раненный в ноги и грудь, вытянулся на полу вдоль дивана, плюется кровью, рычит. Здесь, внизу – единственное место в купе, где есть какой-то шанс выжить. Но Волкодав пытается приподнять крышку дивана, под которой лежат сумки со взрывчаткой и оружием. Он все рассудил правильно, вот только на диване лежит мертвый Шалбас, словно сфинкс стережет свое добро. Волкодав в отчаянии приподнимается, чтобы стащить Шалбаса на пол, и звонкая пуля в ту же секунду обжигает плечо. Усилием воли он заставляет себя не разжимать пальцы, тянуть. Наконец сверху на него падает тело, Волкодав сталкивает его в сторону. Рывком толкает крышку дивана, приподнимается еще раз… Падает. В руке у Волкодава граната. Зубами вырвать чеку и накатом послать гранату в коридор… Но он не успевает. Караваев просунул руку в щель двери и прострелил ему голову. И тут же пуля Козыря пробила ему бок. Он развернулся. Заклятые враги в упор разрядили оружие друг в друга.
Анисимов «зачистил» несколько купе и оказался в конце вагона. Раненый Дядя прицелился в черного рыцаря, но пуля «Вектора» разорвала его пополам.
Через несколько минут все было кончено. Кулаков и Анисимов обошли вагон, осмотрели все купе, тамбуры, туалеты.
– Чисто, – доложил Анисимов, вернувшись.
Карпенко кивнул. Он внимательно смотрел на навигатор.
– Костя, приготовься отцепить вагон. По моей команде. Кулаков на страховке. Никто не должен видеть, что здесь творится.
– Мы действовали в рамках закона, – сказал Шаура.
– Мы никак не действовали, – строго поправил его Карпенко. – Нас вообще здесь не было. Выполняй команду!
В тамбуре Шаура снял с пожарного щита маленькую, но тяжелую кувалду, выкрашенную в красный цвет. Потом вышел в переход, повернул стопор и сложил брезентовую «гармошку». Теперь холодный ветер продувал его до костей. Но офицер не обращал на это внимания. Он поднял стальные листы перехода, нагнулся к сцепному устройству и выбил кувалдой страховочный штифт. Вагон дергался и раскачивался. Внизу, совсем рядом, гремели колеса, в свете луны мелькали шпалы. Хотя Кулаков держал его за ремень, чувствовал себя Константин не очень уверенно. Сорвешься – превратишься в мясной фарш… Но об этом лучше не думать! Шаура нашел расцепной рычаг, потянул. Поддается… Но больше ничего не произошло. Он напряг мускулы. Казалось, рычаг застрял, не дойдя до нужного положения. Константин взмок, мышцы гудели от напряжения, а вагоны никак не хотели расцепляться.
«Что не так?» – лихорадочно соображал он. И вдруг понял, что замок открыт, просто вагоны идут пока с одной скоростью. Действительно, сцепки стали медленно расходиться, он заметил, что ноги разъезжаются, потому что восемнадцатый вагон постепенно отдаляется, а девятнадцатый отстает, и между замками автосцепки появилось пространство, которое с каждым мгновением увеличивалось. Он быстро переступил на свою сторону.
– Руку давай! – сказал Кулаков, помогая взобраться в вагон.
Хвост поезда медленно, но верно удалялся. Вагон, сперва совсем незаметно, потом все более явно терял скорость.
Они вернулись к командиру. Карпенко сидел перед навигатором, сверяясь с часами.
– По инерции мы пройдем около двухсот метров, – пояснил командир. – А до отводной ветки сто пятьдесят. Там нас ждет вторая группа. Они должны мягко нейтрализовать местного путейца и перевести стрелку.
Для бойцов это было новостью.
– Чья группа? – поинтересовался Кулаков.
– Булкина, – лаконично сообщил командир.
Так и получилось. На путях мелькнули красные и синие огоньки, вагон, замедляя ход, сошел с основной магистрали и, въехав в темный лес, остановился. Четверо бойцов, наслаждаясь тишиной и покоем, выскочили на твердую землю.
– С прибытием! – раздался знакомый голос. Подсвечивая себе фонарем, из леса вынырнула высокая фигура.
– Здорово, Булкин! – сказал Карпенко. – Как обстановка?
– Нормально. Здесь один дежурный, он же диспетчер, он же начальник станции – дядя Ваня. Зуйков напоил его до беспамятства. Гаврилов сейчас подгонит дрезину…
Через несколько минут подъехала грузовая дрезина, уперлась в буфера девятнадцатого вагона, пыхтя дизельным двигателем натужно стронула его с места и покатила его в глубину леса. Через полчаса девятнадцатый вагон был сброшен в темное жерло опустевшей ракетной шахты. Сверху накидали еловых веток. Карпенко придирчиво светил фонарем, принимая работу.
– Годится! – наконец, сказал он. – Тут его никто никогда не найдет. – И уточнил: – Пару лет – точно!
Но он ошибся. Потому что не знал про упрямство и изобретательность следователя Петровского.
Ретроспектива. Москва, январь 2008 года
Дядя решил лично возглавить акцию возмездия, хотя пацаны ему и не советовали. Наверное, заговорила личная обида – ведь его самого, за малым, не грохнули!
Перед отъездом Караваев вызвал к себе Арно, поговорил «за жизнь», а потом сказал конкретно:
– Остаешься за старшего. Подтяни братьев Каргаполовых, они в курсе. Вместе займитесь тиходонскими клопами. Они тут могут много крови выпить, так что вылови всех, из каждого шовчика выковыряй. К нашему возвращению чтобы чисто было! Ты меня понял?
Арно прекрасно все понял, дважды повторять не надо. Арно был единственным в группировке (если не считать самого Дяди) с высшим образованием. Но от этого как-то не легче. По сути, шеф приказал ему – и четверым братьям Каргаполовым, которые пережили своих отмороженных коллег по бригаде только благодаря еще большей степени отмороженности, – найти и уничтожить боевиков Козыря. А где их искать в двенадцатимиллионной Москве?
Раньше такими масштабными операциями руководил Жердь, это его стихия. Но он тоже ехал в Тиходонск. А братишки Каргаполовы думали спинным мозгом и знали всего два слова: «хули» и «порву». Только других людей у него все равно не было, приходилось работать с тем, что есть.
Правда, Степка Каргаполов нашел какого-то наркошу, а тот сдул, что тиходонских заехали три бригады – одна в «Аленку», вторая в гостиницу на Ленинском, ближе к Кольцевой, точное название он не помнил. А третья – вроде бы осела в бывшей госснабовской общаге на Маросейке, там вроде как тоже что-то вроде гостиницы.
Арно отправился на Ленинский, а Каргаполовых послал на Маросейку: только разведать и доложить, ничего больше. Он повторил это братьям три раза.
Гостиница на Ленинском проспекте оказалась частным пансионом, где заправляла волоокая вдова какого-то замминистра – из той породы людей, для которых бизнес лишь повод пообщаться с хорошими людьми. Арно представился администратором переговорной комиссии концерна «Тиходонскмаш», которая на днях прибывает в Москву (он сам не был уверен, существуют ли в природе такие комиссии). После получаса обвораживающего общения с вдовой Арно узнал, что его земляки сюда не заезжали, но для будущего сотрудничества ему необходимо осмотреть номера «люкс» и баню с бассейном, на что он и согласился исключительно из деловых соображений.
В офис на Кутузовском Арно вернулся вечером. По дороге пытался связаться с Каргаполовыми, те не брали трубки. И в офисе их не оказалось. От Клементия, который работал в зале, Арно узнал, что братья учинили драку в гостинице, кому-то сломали ключицу, кому-то пробили голову, а когда прибыла милиция, то подрались еще и с ними… Сейчас двое братишек вроде как сидят в «обезьяннике» в Китайгородском ОВД, а двое пьют пиво в «Трех пескарях». Да, и самое интересное, что это была не та гостиница. Вместо бывшей госснабовской общаги, где номера на четыре койки, Каргаполовы набрели на какой-то четырехзвездочный отель. Идиоты!
Арно махнул на них рукой.
На следующий день он вызвал к себе Кручинского, который после гибели Пана исполнял обязанности зицпредседателя. Втолковал ему кое-что. Тот собрал в офисе руководителей службы охраны. Обычно их ни к каким криминальным операциям не подключали, в охране работали обычные «битюги», как называл их Жердь, и крови они боялись. Арно выступил на собрании, предупредил о возможности возникновения нештатных ситуаций в ближайшие дни, в общем, постарался нагнать на них страху. Прореагировали охранники соответственно: испугались. Под это дело Арно распорядился усилить контроль на входе и организовать группы круглосуточного наблюдения вокруг казино и офиса. Это все, что он реально мог сделать. Каргаполовых трогать больше не стал, ну их в баню.
Прошел день, второй. От Дяди и его бригады никаких вестей, телефоны молчали. Уже догадываясь, что дело швах, Арно отправился встречать их поезд, а узнав об исчезновении 19-го вагона, все понял, вернулся в офис, заперся в кабинете Дяди и сидел там до часу ночи.
Он много о чем передумал, сидя в кресле шефа и потягивая его «Мартель». Один в поле не воин. Каргаполовы, Кручинский и прочие не в счет. Он как никогда ясно представил себе, что семь казино и девяносто шесть игровых залов, находящихся на балансе ООО «Удача» – солидный в общем-то бизнес, – все это неожиданно оказалось в его руках. Организовать общее собрание, переписать устав, перекинуть через адвоката пару-тройку документов… И все в его руках, и он здесь главный. Только… Не отрубят ли ему руки вместе со всем богатством? Он оказался меж двух огней: Пит Лисица, московский воровской «закон», с одной стороны, – и тиходонцы, от которых теперь неизвестно, чего ждать, – с другой.
Арно вспомнил о проклятии фараонов. Да, невеселая перспектива – раскопать золотой саркофаг, а потом в одночасье загнуться… Сидя до глубокой ночи в опустевшем офисе, вливая в себя бокал за бокалом и не пьянея, Арно раскладывал в уме варианты. Решать дифференциальные уравнения когда-то было все-таки проще. Так ему казалось сейчас. Бросить все и уйти из дела? Пусть, кто останется, тот и разгребает… Жалко, конечно, все отдавать. Да и не факт, что не найдут и не спросят… Нет, надо проявить гибкость… Если выйти прямиком на Лисицу и договориться? Пойти к нему «под крышу»! Конечно, многое придется отдать, но многое и останется. А самое главное, он сам останется, вот ведь какая штука! Правда, Дядя говорил, что с блатными дел иметь нельзя: они и разорят, и разденут, и разуют, жену трахнут, да еще останешься им должен… Но это, конечно, преувеличение!
И Арно пошел к Лисице. Через день на залетных тиходонских босяков была объявлена самая настоящая облава. По притонам, ночлежкам, злачным местам, где любит собираться братва, пронеслась весть – «гасить» гадов, где только появятся! Эту установку получили швейцары и администраторы гостиниц, врачи «Скорой помощи», проститутки, банщики, сбытчики «кайфа», каталы и прочий люд, мимо которого не пролетают приезжие криминалы.
Первым обнаружили Худого, который лежал в Склифе с резаными ранами тела. Правда, все эти раны не угрожали жизни, чего нельзя сказать о проникающем ранении грудной клетки с повреждением сердца, которое он при невыясненных обстоятельствах получил в ночь накануне своей выписки.
Приехавшие забирать Худого Тренер и Базар, нарвались на засаду, а поскольку оружия у них не было, дать «оборотку» не смогли. Тренера застрелили прямо во дворе, а раненный в плечо Базар сумел унести ноги. Разгромленная бригада собралась на совет. Миклуха приказал пацанам поменять «симки» в телефонах, но все чувствовали, что кольцо сжимается. Козырь с «бригадой смерти» и оружием не приехал, трубки не отвечали, телефоны офиса – тоже.
– Короче, я думаю, надо нам из Москвы сваливать! – озвучил Миклуха мысль, которая владела всеми. – В Тиходонск возвращаться нельзя. Поэтому давайте – разбегаемся по одному, по двое, кто куда… Что скажете, пацаны?
– Точно! – кивнул Белый. – Иначе нас всех тут закопают.
Ночью несостоявшиеся тиходонские мстители на электричках и попутных грузовиках покинули Москву.
Москва, лето 2008 года
Известие о смерти Фитиля мгновенно облетело криминальную Москву, Подмосковье и остальную Россию. Это печальное на индивидуальном уровне событие ставило перед Обществом ряд крайне важных задач. Ну, понятно, надо соблюсти надлежащий уровень похорон, желательно на Новодевичьем кладбище, в Кремлевской стене или на Аллее Героев Ваганьковского. С этим, как правило, проблем не возникает. Потом необходимо собрать сходняк и выбрать нового смотрящего, а вот здесь могут быть неприятные сюрпризы – с выстрелами, взрывами и несчастными случаями… И самое главное: между этими большими и значимыми событиями надо обеспечить сохранность общака, ибо деньги, оставшиеся без присмотра, имеют обыкновение сильно уменьшаться в размерах, а иногда и вообще исчезать. Именно по этой причине в Малаховку со всех сторон и с разных направлений немедленно помчались автомобили с братвой, разумно собиравшейся сохранить свои деньги собственными силами.
И лишь «Мерседес S 600» Пита Лисицы несся к особняку Фитиля с другой целью. Стремительно и целеустремленно, как бронепоезд товарища Троцкого в закурившуюся изменой глубинку, он летел, чтобы навести порядок и восстановить статус-кво.
– А чего это такое, Пит? – спросил Пыж, который в двадцатый раз выслушивал мнение Лисицы о всей московской братве и стоящих в этой связи перед ними задачах. – Какое сатусво?
Вопреки обыкновению, Пит Лисица сидел рядом с водителем, в очередном дорогом костюме и даже галстуке. Толченый и Соболь развалились сзади в потертых джинсах, куртках, с «калашниковыми», зажатыми между колен.
– То, что раньше было. До того, как эти пиндосы решили все разграбить. Чтоб положили капусту обратно, короче! А то весь общак растащут, а мы будем хлебалами щелкать! И главное, что? Никому, кроме меня, ничего не надо! Никто за порядком следить не хочет!
Пит набрал очередной телефонный номер:
– Крепыш? Здоров будь, корефанчик! Как дядю Филю поминать будем? А что общак? Куда увозить?! Кто тебя в жопу долбит?! Каждый за себя, да? А об Обществе кто будет думать? Я за вас буду думать? А мне что, больше всех надо?
Он выругался и сунул телефон в карман.
– Слышь, Пит, а чего ты теперь в костюме везде ходишь? – поинтересовался Пыж, скорей всего, чтобы отвлечь шефа.
– Для респектабельности, фраер ты ушастый. И колорита.
– Чего?!
– Того! В этом прикиде я как депутат или типа из мэрии. Вон, Толченого сразу свинтят и ласты за спину. А насчет меня еще подумают.
– Так я с автоматом, чего меня не крутить, – обиженно прогудел Соболь.
– Ладно, проехали. Готовьтесь, сейчас начнем пиндосов гонять.
– Так я не понял: чего делать будем? – спросил Толченый. – С братвой воевать?!
– Какое твое дело, Леха? – злобно каркнул Пит. – Твое дело – меня слушать! Сделаем дело, поедем обедать. В «Бакинский дворик». Там понтов мало, а шашлык хороший. Я жрать хочу…
– Не, Пит, ты четко скажи, – угрюмо сказал Соболь. – Братву валить не будем?
– Да что вы все жопами вертите?! – взорвался Лисица. – Общак растаскивают, а вам ничего не надо! А мне надо?! Чего я голодный к Фитилю на дачу еду? Чего я против всех пру?! Сидел бы за белой скатертью, хавал мясо с кавказской икрой, коньяком запивал да сопел в дырочки! А благо воровское пусть псу под хвост кидают! Только раз смотрящего нет, Общество должно смотреть за порядком! Общество должно «закон» блюсти! Где это Общество? Или его нет уже? Одни говнюки остались?!
Черный «Мерседес» ворвался в узкие улочки Малаховки и, уверенно ныряя по переулкам, выскочил на улицу, где жил Фитиль. Она упиралась в лес и сейчас вся была заставлена крутыми автомобилями с наглухо затонированными стеклами. «Мерины», «бэшки», «аудюхи», «Кайены» и «Рэйнджроверы», все черные, сверкающие, с номерами, состоящими из одних нолей и заветных букв, отражающих принадлежность к серьезным государственным структурам. Рядом с машинами курили, перебрасывались словами и рассказывали анекдоты водилы, многие уже предусмотрительно открыли багажники.
– Стань поперек, чтобы ни одна сука не выехала, – каркнул Пит. И когда Пыж выполнил команду и перегородил единственный выезд, удовлетворенно осклабился. – Все за мной!
Он стремительно шагал впереди, за ним поспешал Пыж, а в двух шагах сзади шли Толченый и Соболь с автоматами, которых они немного стеснялись. Но стеснение в глаза не бросалось, а автоматы – бросались. И вообще, процессия выглядела внушительно. Причем внушительность ей придавали не автоматы, а безжалостное лицо Пита, репутация которого была на Москве хорошо известна.
Бригада Пита шла мимо ряда машин, и разговоры прекращались. Несколько багажников захлопнулось, многие водилы заняли места за рулем – от греха подальше.
Сквозь незапертую калитку Пит вошел во двор. Охраны не было. Из дома четверо братков выносили внушительные мешки и огромные сумки.
– Что тут происходит, брателлы? – развязно спросил Пит. – Экспроприация? Или обычный грабеж?
– Свое берем, брателла! – откликнулся Бульдог из группировки центровых. – Наши двенадцать миллионов…
Пит сплюнул:
– Разворачивайтесь. Назад заносите. Общаковое бабло каждый сам по себе не щиплет. Это вам не по карманам шарить в автобусе.
– Да сказано, свое берем, наши двенадцать лимонов! – Бульдог выпятил челюсть и свел брови, но на Лисицу угрожающее выражение не произвело впечатления.
Он сплюнул еще раз. Обстановка накалялась. Соболь и Толченый перестали стесняться автоматов и взяли их на изготовку.
– Разворачивайтесь. Будем решать по «закону». За крысятничество, знаешь, что бывает? Про Гулю слышал?
Про страшную судьбу Гули слышала вся криминальная Москва. И аргумент подействовал. Возможно, его усилили два направленных автоматных ствола.
Бульдог приказал, и братва потащила мешки обратно, в огромный гараж под домом. У Фитиля было шесть машин, каждая не дешевле полумиллиона долларов. Но главное заключалось не в машинах. В стены и пол были вмурованы огромные сейфы-шкафы, в которых и хранился криминальный кэш. Сейчас машины были выгнаны во двор, в пустом помещении царила суматоха и стоял невнятный гул. Все хранилища были открыты, братва разбирала мешки, рюкзаки, чемоданы и сумки или просто запаянные в пластик толстенные пачки крупных купюр. Все это напоминало виденный когда-то Питом фильм про революцию, в котором банда анархистов грабила уездный банк. Правда, сейчас здесь присутствовал полумертвый от страха бухгалтер Фитиля, который сличал записи в потертых тетрадках с криво написанными цифрами на сумках и мешках. Судя по его виду, он понимал, что в случае сбоя в приблизительной бухгалтерии расплатится собственной головой.
– Кого грабим, братва? – громко каркнул Пит. – Общество грабим? Так за это живьем сжигают! Или в землю закапывают!
Гул прекратился. Белые пятна не облагороженных добрыми чувствами лиц повернулись в его сторону.
Сейчас Пит почувствовал себя киношным комиссаром, ворвавшимся в разграбляемый банк в тельняшке, с маузером, и силой революционного слова разагитировавшим анархистов. Маузера у него, правда, не было, зато имелся 18-зарядный «Глок», который он, впрочем, не доставал, надеясь на свою способность к убеждению и автоматы в руках подручных.
– Свое берем, – отозвался пахан юго-западных по прозвищу Боцман. – Пока смотрящего нет, пусть у нас полежит, целей будет!
– Я ему объяснял, а он не понимает! – зло выкрикнул Бульдог. – Думает, он главней всех!
– В натуре, Пит, ты от кого говоришь? – Грубое лицо Боцмана побагровело. Он выдвинулся вперед, а за ним, полукругом выстроились полтора десятка до предела обозленных братков. – Ты что, правда думаешь, что самый главный?
Пит сплюнул под ноги и медленно сделал несколько шагов вперед, оказавшись с Боцманом лицом к лицу.
– Я говорю от дяди Фили! – веско произнес он. – Дядя Филя общак держал и мне поручил сохранить его, пока нового смотрящего не выберут!
Наступила тишина. Это было серьезное заявление. Никто и подумать не мог, что Лисица блефует.
– А кто самый главный… – продолжил Пит. – Воровской «закон» самый главный! Я вор в законе и должен его соблюдать. И других заставлять. Еще «законники» здесь есть?
Он знал ответ заранее. Тишина стала звенящей.
– Что нам эти «законы»! – пожал могучими плечами Скала из балашихинской группировки. – Мы по-новому живем! Наши авторитеты парашу не нюхали!
– А понятия у вас есть? – остро глянул Пит. – По понятиям можно общее благо по карманам растаскивать? Без сходки, без старших, как захотелось?
– Свой кэш я всегда возьму! – нахмурился Скала.
– Посмотрим!
Пит сплюнул в очередной раз. Сейчас он был похож не на Лисицу, а на матерого и очень опасного волка.
– Соболь, сделай его!
Огромный бритоголовый парень передал автомат Пыжу, прыгнул вперед и с размаху ударил Скалу в лицо. Они были одного роста и одинакового телосложения, но неожиданность сделала свое дело: опрокидывая братков, Скала отлетел в сторону, ударился о бетонную колонну и, потеряв сознание, рухнул на пыльный бетон. Соболь остался стоять где стоял, внимательно оглядывая остальных. Никто не стремился последовать примеру Скалы. Прошло полминуты, минута. Соболь вернулся на место и вновь забрал автомат у Пыжа.
– Я предлагаю действовать по «закону», – сказал Пит, и в голосе его чувствовалась угроза. – Бабло положим на место. Сейфы заклеим бумажками с подписями каждого. Оставим по одному пацану из каждой группировки, пусть последят… А как дядю Филю схороним, так нового хранителя и выберем. Что скажете?
Некоторое время все молчали. Ни у кого не хватало смелости идти против Лисицы.
– Если так, то пусть так, – сказал, наконец, Боцман.
Пит перевел взгляд на Бульдога. И Соболь посмотрел на него очень внимательно.
– Я не против, – выдавил тот.
– Кто против? – Лисица провел острым взглядом по одинаковым белым пятнам лиц собравшихся. Против никого не было.
– Ну вот и ладушки, – то ли улыбнулся, то ли оскалился Пит. – Пришли к консенсусу. Знаете, что это такое? Плохо, что не знаете. Надо больше книжек читать!
Братва принялась укладывать деньги обратно, деловито опечатывать сейфы. Потом, оставив контролеров, стали расходиться.
Через полчаса тупиковый переулок опустел. «Крутые» тачки разъезжались по Москве, развозя весть, как Пит Лисица навел порядок и сохранил общак в целости.
Назад: Глава 8 Проба «Меча»
Дальше: Эпилог