— Ты как в воду опущенный. Что-нибудь случилось?

— Много работы. Только и всего.

Это правда. В «Елочке» несколько человек прокололись. Когда в документах обнаружились нарушения, подставные фигуры не захотели отвечать и дали показания на Байдака. Очень аккуратно: дескать, Дмитрий Павлович в курсе всех дел, в основном он руководил, они только выполняли указания… И пошла раскрутка. Слово там, фраза там, подпись там… Разбросанные по разным местам, они ни о чем не говорят, но собранные вместе говорят о многом. В университете Дениса учили, что косвенные доказательства не изобличают виновного так наглядно, как прямые, но если они замыкаются в кольцо, то выскочить из него куда труднее, чем при прямых показаниях очевидцев. Теперь он убедился, что это действительно так. Дмитрий Павлович уже обложен со всех сторон. Осталось добавить два-три штриха…

Прачечная «Эстер-Люкс» на Московской, куда мать с огромным трудом взяла годовой абонемент, — это всего лишь просторный подвал с влажным тропическим климатом, пятнадцатью металлическими утробами-барабанами и вечной очередью. Место, где лучше всего думается о тщете всего сущего.

— Не забудь добавить синьки перед полосканием, — сказала мама. — И крахмалу. Я выйду подышу воздухом.

На самом деле она тайком курила — с тех самых пор, как умер отец. И первой сигаретой, которую Денис попробовал в жизни, был ее ментоловый «Салем», украденный из косметички.

После стрельбы в подъезде она стала «дышать воздухом» гораздо чаще. Порез на ноге Денис от нее скрыл.

— Ладно, иди, я управлюсь, — сказал Денис. — Только оденься.

Белье стучалось в стеклянную крышку барабана, воскрешая в памяти сцену из «Тайны двух океанов», где врачиху подводной лодки коварный враг утопил в погружном отсеке. Вниз по бетонной стойке с желтым размашистым номером «14» сползала пена: видно, бак где-то протекал, или крышка неплотно закрывалась. Денис подергал ручку, толкнул крышку бедром — вроде стало лучше.

Ему тоже хотелось курить. Сегодняшний поход в прачечную был для него пыткой.

Лучше бы поехал к Валерии, выпил с ней шампанского, лежа на широком диване. Без одежды… Но семейный мир надо укреплять. Да и Валерия ведет себя как-то странно: не подпускает его к себе… То один придумает предлог, то другой.

Раньше такого не было.

В «Тайне двух океанов» врага искали вдумчиво и серьезно. Мудрые и преданные делу чекисты не оставляли без внимания ни одного факта, ни одного подозрения. Если бы сейчас так работали, врагов у государства было бы гораздо меньше. Телефон Агеева не отвечал, ни с кем из руководства Управления дежурный не соединял, хотя псевдоним Холмс должен был служить паролем для доступа на любой уровень. Во всяком случае, раньше ему говорили именно так. Но то было раньше. Похоже, операция «Чистые руки» никого больше не интересовала — а сколько было хороших слов, сколько решимости в голосах, сколько обещаний!..

В дальнем конце прачечной стояли чугунные ванны — с синькой и крахмалом. Плитка вокруг скользкая, настоящий кисельный гололед. Денис взял два ведра, осторожно пошаркал туда. Вернулся с полными ведрами, смотрит — симпатичная девушка, в свитере и короткой юбке, пыхтит у его барабана, крышку придерживает, на ноги ей целая мыльная Ниагара прет.

— Открылась, — коротко сказала девушка, поднимая к Денису раскрасневшееся лицо.

Красивое лицо. И ноги красивые, тонкие… правда, в пене все. Пушистые белые клочья на тонких колготках, на изящных ботиночках. Но это ей даже идет.

Почему-то она не разделась. В свитере здесь запаришься… Денис молча отстранил девушку, вынул из ручки металлический штырек, врезал по крышке бедром. Есть такой старый танец «бамп», когда-то считался страшно фривольным — там тоже бедрами надо было работать: бамп-бамп друг о дружку. Конечно, гораздо приятнее станцевать его с этой девушкой, чем со стиральным агрегатом.

Но крышка, слава Богу, встала на место без вопросов.

— Вы не обварились? — спросил Денис.

— Нет, ничего, — она улыбнулась. Как в рекламе: парень в прачечной ищет свой носок, а находит его в соседней машине в девичьем лифчике. И хозяйка лифчика обещающе улыбается ему. Но тут в улыбке никакого обещания не было. Скорее проглядывала преодолеваемая скованность или напряжение…

— Извините, мне следовало сразу закрыть ее плотнее.

— Очень много воды на пол вытекло, вам нужно будет добавить.

— Непременно.

Девушка отошла в сторону, оперлась о батарею и стала ладонями вытирать колготки.

Сверху вниз — любовно так, бережно, с полным уважением к собственному телу.

Денис на себе почувствовал, насколько такое уважение заразительно. Он смотрел, смотрел, а потом вспомнил, что надо синьку добавлять. И крахмал, конечно.

Включил воду, включил машину, вылил оба ведра в специальный паз. «Кажется, надо было слить воду вообще и набрать свежую, — рассеянно подумал он. — Или наоборот?..» Черт бы побрал это дело. Но хороший сын должен полностью выполнять свой сыновний долг.

Клубился пар, белье летало в барабане из стороны в сторону, отбойными молотками звучали нервные голоса из очереди: опять кому-то не хватило порошка. А девушка-соседка куда-то исчезла вместе со своими стройными ногами. И Валерия отстранилась и отдалилась. И Таня Лопатко уже не напрашивается ни на легкий флирт, ни на что-то большее. Как-то так случилось, что в последнее время он оказался в изоляции.

Его нарочно выставили предателем перед своими. Это психологический прессинг, чтобы выжить Холмса из прокуратуры. Человек не может работать, когда он враг для" всех окружающих. Но если он проявит слабость, то не вернет к себе расположения бывших товарищей. А вот если засадит все-таки Байдака, Хоя и всю их банду за решетку — тогда другое дело… Полюбить не полюбят, но уважать станут.

Байдак явился-таки на допрос, не стал дожидаться привода, хотя теперь-то уж точно это ему не грозило. Держался он важно, но когда Денис показал ему несколько документов, сразу изменился в лице. И сразу побежал к своему другу Степанцову — советоваться…

— …Эй, кто-нибудь!

Денис обернулся на крик. Мужчина в поношенном пальто с редкими взъерошенными волосами, похожими на воробьиный хохолок, стоял в дверях, рупором приставив руки к губам.

— Эй! Там женщине плохо! Кто с ней пришел — скорее на выход!

«Мама», — подумал Денис. И опрометью бросился к дверям. Люди из очереди расступились, у них лица цвета яичного белка, точками намалеваны глаза. «Точка, точка, запятая». Одна ступенька, две, три, четыре…

Мама лежала на утлой скамейке метрах в двадцати от входа, голову ей поддерживала какая-то тетка в фуфайке и шерстяном платке. Накинутое на плечи пальто сползло, глаза закрыты, лоб в испарине, на щеке — грязный след.

— Что с ней? — крикнул Денис.

Он присел на колени, взял в ладони ее руку. Рука показались холодной, как рыба.

— Не знаю, — пробормотала тетка, отворачиваясь. — Сидела, курила, молчала, а потом вдруг смотрю: на землю — хлоп, и рот открылся. Ты ее сын, что ли? Держи тогда, мне некогда.

— Сейчас, сейчас, подождите…

Денис натянул на мать пальто, нащупал пальцами аорту на шее. Пульс частый, какой-то горячечный. Через секунду до Дениса дошло, что это его собственный пульс. У матери биение крови не прощупывалось.

— «Скорую» вызывал кто-нибудь? — крикнул он в самое ухо тетке.

— Не-е, кажется… Не знаю.

Он вскочил на ноги, оглянулся, ища глазами телефонную будку. Видел же где-то рядом, точно — видел, еще хотел позвонить на обратной дороге Агееву домой. Но где?..

Вместо телефона-автомата глаза Дениса уперлись в спину его новой знакомой.

Девушка уходила вдаль по улице в чем была: короткая юбка, свитер, ни куртки, ни головного убора. Она шла спортивной походкой, уверенно переставляя тонкие ноги в блестящих колготках и изящных ботиночках. Ни сумки, ни чемодана, с какими люди обычно отправляются в прачечную.

«А как же ее белье?.. — мелькнула удивленная мысль. — Она же стирала где-то рядом со мной…»

Но мысль эта промелькнула по краю сознания, и тут же он вспомнил: телефон!.. он видел телефон в самой прачечной, рядом с фанерным стендом «Информация для клиентов». Точно!

— Не опускайте ей голову, держите как можно выше, — сказал он недовольной тетке в фуфайке, со всех ног припуская обратно, к высокому бетонному крыльцу, на котором уже толпились зеваки.

— «Скорую»! — крикнул Денис на ходу. — Там автомат! Наберите скорее!..

Никто не пошевелился. Люди не любят отрываться от бесплатных зрелищ. Денис понял, что, кроме него, никто ничего не сделает, и замолчал, хватая распаленным ртом холодный воздух.

И вдруг зеваки полетели с крыльца. Раздался нечеловеческий вопль, какой-то звук, напоминающий вздох великана, потом ударил гром. Земля под ногами Дениса мелко задрожала, будто усилитель бас-гитары. Створка дверей с табличкой "ЭСТЕР-ЛЮКС.

Работаем с 9-00 до 23-00" отлетела в сторону, сбив какую-то женщину, из проема вылетело облако пыли, пара и вынесло с собой обломки стульев, кучу какого-то хлама и тряпья, повалил дым, вместе с ним стали выскакивать на улицу черные обгоревшие люди, они выли, кричали, отталкивали друг друга. И не понять было, кто из них мужчина, а кто — женщина. У них были одинаковые темные лица и дымящиеся лохмотья вместо одежды.

— Денис оглянулся: тетка в шерстяном платке уставилась на прачечную пустыми глазами-виноградинами, ее нижняя челюсть подпрыгивала. Голова матери лежала на голых досках.

— Поднимите голову, — сказал Денис.

Тетка посмотрела на него, как на пришельца.

— Поднимите ей голову, пожалуйста. Я побегу за «Скорой». Что ж вы раньше не вызвали-то, ей-Богу?

…Где-то далеко, за два квартала отсюда, девушка в блестящих колготках открыла дверцу подъехавшего к обочине автофургона.

— И как помывка? — негромко спросил ее мужской голос.

— Все чисто, — ответила девушка.

— Где он?

— Стоял у машины.

— А контроль результата?

— Чего зря светиться… Там никуда не денешься.

Когда она забиралась на высокую ступеньку, предусмотрительно подняв край юбки, проходящие мимо мужчины невольно оглядывались. Ноги у нее и в самом деле были красивые.

Денису пришлось долго ждать, пока разберутся с тяжелоранеными. Врачи в испачканных кровью и копотью халатах огрызались на Дениса:

— Подожди со своим обмороком! Не видишь, что делается?!

Денис готов был волосы рвать на себе: девять карет «Скорой», толпы врачей — а помощи ждать неоткуда! Тетка в платке куда-то смылась, мама лежала неподвижно, лицо, постарело лет на десять, глаза ввалились, щеки серые.

— Я следователь прокуратуры! — неожиданно закричал он и вырвал из кармана удостоверение, показывая коричневую книжечку сразу всем и никому конкретно. — Немедленно окажите помощь этой женщине!

Отсутствие конкретики дает и неконкретный результат. Хаотическое движение белых халатов не изменилось. Сердечный приступ уступает по зрелищности рассеченному лбу: чем больше крови, тем активнее реагируют доктора «Скорой помощи».

— Что у вас произошло?

Денис поднял голову. Молодая сестричка, не дожидаясь, пока он ответит, склонилась над матерью, прямо через платье приложила к груди фонендоскоп, одновременно оттянула вниз веко, пощупала пульс.

— Она сознание потеряла, — сказал Денис, хотя это было и так видно. — Еще до этого всего…

— Раньше такое бывало?

— Нет. Правда, у нее сердечная аритмия, я как-то пару раз «Скорую» вызывал…

Вокруг продолжался кошмар, резко пахло горелым мясом и кровью, под обломками что-то протяжно гудело: то ли агонизирующие машины с бельем, то ли голоса раненых. К прачечной сбегались все новые и новые люди, пожарники во всю глотку матерились на шофера, требуя прибавить «напругу». До Дениса постепенно доходило, что было бы с ним, не упади мать в обморок.

— Да, тахикардия, и давление упало, — сказала сестричка. — Кардиоспазм. Сейчас все сделаем…

Она убежала к машине, вернулась с чемоданчиком. Денис слышал, как вслед ей что-то раздраженно крикнул врач, закатывающий в «Скорую» носилки с раненым.

Сестричка, нахмурившись, сказала Денису:

— Подними рукав повыше. Живей…

Отбросив пальто, он взял руку матери, закатал рукав до плеча, обнажив овальную оспинку, — возможно, еще с детства осталась, от ветрянки. Денис попытался представить мать маленькой девочкой, всю в веселых зеленых пятнышках. Не смог.

Сестра проворно протерла ваткой маленький пятачок на плече, тонкое жало шприца легко вошло в кожу. Денис невольно вздрогнул.

— Кареты переполнены, — скороговоркой произнесла девушка. — Машину ищи сам.

Седьмая больница здесь ближе всего, через два светофора — но лучше езжай куда-нибудь на окраину. Ничего страшного нет, а в седьмой сейчас наверняка все на ушах, там не до нее будет.

— Ей станет лучше?

— Да. Только не тряси особо, слышишь?.. Сейчас носилки дам, попросишь кого-нибудь, помогут.

Денис побежал вслед за сестричкой, через минуту вернулся с носилками. По дороге прихватил с собой какого-то красноносого зеваку.

— Червонец заработать хочешь?

Тот остервенело закивал головой.

— Давай помогай!

Они вдвоем погрузили мать на носилки и пошли к дороге. Стоянка такси оказалась пуста; частники, стоявшие у обочины, качали головами: «Извини, мужик, рад бы, да не могу». Денис с горем пополам тормознул пустой «пазик» с табличкой «ТЭЦ-2», бросившись под самые колеса.

— Блин, — пораженно сказал водитель, высовываясь наружу. — Что тут, война?

В салоне автобуса мама открыла глаза. Глаза были почти черными и испуганными — будто она увидела страшный сон.

— Денис?..

— Все нормально, мама, не волнуйся. Тебе сделали укол, сейчас все пройдет. Мы скоро приедем…

Когда отъезжали, Денис снова увидел в окне хлопочущую над чьими-то носилками сестричку. Он высунулся из окна, крикнул: «Спасибо!» Сестричка подняла голову — хотя вряд ли что услышала; кажется, кого-то из своих подзывала, чтобы помогли. У медиков действительно было работы невпроворот.

На другой день вечером домой Денису неожиданно позвонил Мамонт.

— Куда ты пропал? Надо бы хоть встретиться, переговорить.

— О чем? Ведь свиньи вернулись к кормушкам.

— Какие свиньи? — удивился тот. — И какие кормушки?

— Такие. Я звоню Агееву, его нет. А больше ни с кем не соединяют.

— Агеев в командировке. А с кем тебе соединяться? Мне чего не звонишь, напрямую?

Действительно! Ведь Мамонт был его первым наставником, он его многому научил, и полученные от него знания не раз пригодились и даже спасали ему жизнь. От Мамонта он видел только хорошее, и логично было позвонить ему и узнать, почему свиньям стало так вольготно… Он просто стеснялся, не хотел надоедать, считал, что все в Конторе заодно и раз от его услуг отказались, то никому он больше и не нужен. Но этот звонок показывал, что дело обстоит не совсем так.

— Да вот как-то… — промямлил Денис.

— А чего голос такой кислый? — Мамонт говорил как всегда энергично и напористо.

Денис вздохнул.

— Чего веселиться! Мать в больнице. Вчера были в «Эстер-Люкс», ей стало плохо, мы вышли на улицу за минуту до взрыва…

— Ты там был?! — Мамонта будто иголкой укололи.

— И я, и мать. Говорю же: вышли за минуту до взрыва.

На другом конце провода наступила длинная пауза.

— Давай-ка я к тебе сейчас подъеду. Годится?

— Годится, — обрадовался Денис. Одиночество угнетало его очень сильно.

Мамонт приехал через сорок минут. Денис успел сварить картошки, когда он позвонил в дверь. Оживленный, румяный, с плоской бутылкой джина под мышкой. Но в глазах Денис прочитал озабоченность. Впрочем, контрразведчик ее никак не демонстрировал, а наоборот — старательно скрывал.

— Давай за встречу, — он быстро наполнил рюмки, наколол на вилку маленький крепкий соленый огурец.

Денис раньше не пил джин. Он напоминал густой хвойный самогон. Денис поморщился и закусил картошкой.

— Не правильно пьем, — тоже сморщившись, сказал Мамонт. — И закусываем не правильно. Раньше за это из партии выгоняли.

— Правда? — спросил Денис.

— Анекдот такой есть. Так что там произошло, в прачечной? — будто между делом спросил Константин Иванович.

Денис пожал плечами.

— Черт его знает. Говорили, что газ взорвался.

— Вот так, да? — Мамонт налил еще по рюмке. — Разбавить нечем? Ну ладно, обойдемся… За что пьем?

— Мама всегда говорит: «за здоровье»…

Мамонт покачал головой.

— Давай лучше за удачу. На «Титанике» ведь все здоровые были. Ане повезло… Ты не помнишь, в каком барабане стирал?

Денис наморщил лоб и тут же, будто наяву, увидел залитую мыльной пеной стойку.

— Помню. В четырнадцатом.

— Тем более, — сказал Мамонт и выпил. Не закусывая.

Холмс тоже выпил, но поспешно сунул в рот огурец.

— Почему «тем более»? — хрустя огурцом, спросил он.

— Потому что взорвался как раз четырнадцатый барабан. Там почему-то оказалась самодельная бомба. Две армейских толовых шашки и реле от будильника. Очень простая конструкция, но очень эффективная.

Непережеванный огурец застрял в горле.

— Что? — тонким голосом спросил Денис. — Значит, это из-за меня? Целую прачечную, столько людей…

Внутри у него все похолодело. Охвативший Холмса ужас не шел ни в какое сравнение с испытанным в ночь перестрелки.

— Выходит, из-за тебя, — Мамонт рассматривал его в упор тяжелым взглядом. — Непонятно только, почему ты не написал рапорт. Покушение на нашего сотрудника — это чрезвычайное событие. А ведь сейчас и версии-то такой нет.

— Я же уже не ваш сотрудник, — криво улыбнулся Денис, хотя ему хотелось плакать.

— И свиньи вернулись к корытам. А в прокуратуре официально объявлено, что я стукач, даже мой псевдоним назвали.

— Не может быть! — Мамонт посерел. — А ну, давай все по порядку!

Денис принялся рассказывать. Контрразведчик слушал не перебивая. Он был бледен, желваки на скулах вздувались.

— Ну и суки! — сказал он, когда Денис закончил. — Вопервых, антикоррупционную программу никто официально не сворачивал, она просто тихо умерла. Это уже не моя линия работы, но я интересовался: все твои материалы направлялись в Москву, но никакой реакции не последовало.

— Ну вот. Агеев так и сказал.

— Во-вторых, ты штатный сотрудник органов безопасности, офицер. Если твое пребывание в прокуратуре не имеет смысла, ты можешь перейти к нам и продолжить работу по линии контрразведки.

— Этого он не говорил. Он сказал, что надо подождать…

— В-третьих, — целенаправленно развивал свою мысль Мамонт. — Разглашение сведений о сотруднике, выполняющем секретное поручение, является должностным преступлением. По каждому такому факту должно проводиться тщательное расследование. Этот извращенец не зря крутился возле прокуратуры. Сейчас его отзовут из командировки, и пусть объяснит, как произошла утечка информации!

— Но…

Мамонт предостерегающе поднял руку.

— А в-четвертых, если тебе будет угрожать опасность — звони мне. Какие бы пасьянсы ни раскладывали наши начальники, я со своими ребятами всегда тебя прикрою! В крайнем случае — я один приеду, но никому мало не покажется…

Денис чувствовал, что он возвращается к жизни.

— Возьми бумагу и напиши подробный рапорт обо всем, что ты мне рассказал, — подвел итог Мамонт. — Я завтра же пойду к руководству. Сейчас, правда, за начальника остался полковник Заишный, а он не любит принимать решения… Но после этого теракта все стоят на ушах, дело на контроле в Москве, ему деваться некуда, придется шевелиться…

Мамонт выругался.

— Вот дожили! Все рвутся в начальники, а ответственности боятся! Должность любят, а решения принимать не хотят! А ведь дело начальника как раз и есть в том, чтобы принимать решения и нести за них ответственность!

— Кстати о начальниках, — сказал Денис. — Фамилия Байдак вам что-нибудь говорит?

Мамонт усмехнулся.

— А как же. И Дмитрия Павловича знаю, и сына его Родика…

— Так вот, именно Дмитрий Павлович заинтересован в том, чтобы меня убрать. А его сынок якобы эти дела устраивает…

— С прачечной вряд ли… Тут другой уровень. Спецы. У нас таких нет. Видно, пригласили из Москвы или еще откуда…

Да уж. Спецы действительно высококлассные. Он вспомнил лицо и фигуру девушки из прачечной. И красивые. Только…

— А если бы я не пошел стирать?

Мамонт пожал плечами.

— Тогда бы дом твой взорвали. Пли прокуратуру. Или троллейбус…

— Прокуратуру не станут. Там их друзья заседают.

Теперь замысловато выругался Денис.

— Получается, по закону их никак не прищучить. А если с ними так поступить, как они делать привыкли?

— Серьезные спецслужбы так и действуют. ЦРУ, МОССАД… Они для борьбы с терроризмом используют методы террора. И получается очень эффективно!

— А что… А что, если и мне так попробовать? Со всей этой бандой?

Мамонт посмотрел внимательно: шутит или нет? И не понял. Но откуда у пацана специфические возможности?

— Попробуй, — в тон Денису — то ли в шутку, то ли всерьез сказал он. — Надо только террориста хорошего подобрать.

— У меня есть, — спокойно сказал Денис.

Курлова привезли ровно в семнадцать, как Денис и заказывал. Один конвоир вошел и осмотрел кабинет, выглянул в окно, недовольно покачал головой. Потом еще двое ввели обвиняемого. Они все были недовольны: скоро конец рабочего дня, а тут пока допрос, пока обратная дорога, процедура передачи… Хорошо, если домой к восьми попадешь.

— Снимите с него наручники, — распорядился Денис.

Недовольство усилилось. Здоровый лоб, совершивший опасные преступления, которому нечего терять. Но со скованными руками как он подпишет протокол?

Старший конвоя расстегнул кобуру.

— Драться с таким бычарой никто не будет, — хмуро сказал он. — Дернешься — застрелю сразу!

Звякнули наручники. Арестованный с облегчением потер запястья.

— И выйдите в коридор! — приказал Денис.

— Так не положено, — возразил старший и нахмурился еще больше.

— Плевать мне, что у вас положено, а что — нет, — буднично сказал следователь. — Ваше дело охранять, вот и охраняйте как хотите. А мое дело допрашивать. Вы мне мешаете, к тому же можете услышать такое, что потом вас самих сажать придется.

Такой тон сержанты и прапорщики понимают очень хорошо.

— Харитонов, быстро вниз, под окно! — распорядился старший, и все трое скрылись за дверью.

— Отсюда тебя должны отвезти в общий изолятор, — без предисловий сказал Денис. — Сейчас вас сколько в камере?

— Двое, — угрюмо отозвался Курлов.

— А там по шестьдесят. К тому же один мой обвиняемый ни с того ни с сего вскрыл себе вены… И вообще по этому делу уже несколько человек скоропостижно скончались. Кто повесился, кто пропал без вести…

— Хочешь от меня избавиться? — процедил Курлов. — Я же говорил, меня Агеев втянул во все. Если бы не он, я работал бы в какой-нибудь газете или у отца на фирме…

— Агеев в командировке. Но через день-два вернется. Он, сучара, меня выдал. Тут на собрании меня стукачом обзывали, перед всеми. Может, и на тебя в «Визирь» он капнул.

Курлов скрипнул зубами. Сейчас он не был похож ни на журналиста, ни на секретного сотрудника ФСБ — отпетый уголовник, убийца. Денис подумал, что каждый человек похож на того, кем в действительности и является.

— Родька сказал, что через ментов меня найдет. Так и получилось. Если на общую переведут, мне не жить…

— Да, Родька со своим отцом большую кашу варят.

— Доварятся!! — зубы скрипнули сильнее. Ненависть так и била из Курлова. — Если я выскочу, я их всех урою!

Денис внимательно смотрел на собеседника.

— А если я тебя выпущу? В конце концов мы делали одно дело…

— Выпусти! Я же не виноват… Если бы не эта гнида… Я б его своими руками…

— Тогда слушай и запоминай…

Через десять минут Денис закончил инструктаж, осторожно подошел к двери и бесшумно повернул ручку замка. Потом поманил Курлова за собой в фотолабораторию, отпер дверь черного хода, выпустил его в вечерние сумерки, вернулся назад, положил на пол стул, разорвал несколько протоколов, разбросав обрывки по кабинету. Потом вылез следом и запер дверь снаружи.

Мамонт вышел из кабинета Заишного в состоянии бешенства. Полковник сделал вид, что вообще не понимает, о чем идет речь. Какое отношение взрыв в прачечной имеет к Холмсу? Или Холмс к взрыву в прачечной? Даже если он там и находился, то это чистая случайность. Почему они должны рассматривать роковое совпадение как покушение на офицера госбезопасности со всеми вытекающими последствиями: спецсообщением в Москву, отчетом о причинах ЧП, докладом о результатах его расследования? Когда результатов нет, то лучше не высовываться. Взрыв и взрыв.

Может, сумасшедший, может, самоубийца, может, несчастный случай… За это тоже задницу надерут, но не в такой же степени, как за глупые фантазии! Зачем самим накликать на себя неприятности…

И ко всему остальному, связанному с Петровским, Заишный отнесся с напускным непониманием: человек работает следователем прокуратуры, вот и пусть работает.

Может быть, обстоятельства изменятся, и он окажется востребованным…

— Скорей всего его убьют в ближайшее время! — с интонацией, недопустимой в обращении с начальством, сказал Мамонт. — У него даже пистолет отобрали!

— Ну почему сразу «убьют»? — раздраженно ответил Заишный. — Ничего такого убийственного он не раскопал. Обычное кумовство, взаимные услуги — сейчас этим никого не удивишь… И за это еще никого не убили. А пистолет… Он еще никому не помог. Я сам никогда его не носил.

Да, и, о, начальника Управления ничего «не понимал». Очень удобная и всегда выигрышная позиция для него самого. Он «не понимал», что Петровский брошен на растерзание тем самым свиньям, которые вернулись к своим корытам.

— Свиньи возвращаются? — спросил Мамонт и вызывающе усмехнулся. В конце концов он не держится за должность. В любой момент его возьмут в любую коммерческую структуру начальником службы безопасности на втрое больший оклад, чем сейчас.

— Что? Какие свиньи?

— Так сказал Холмс. Не знаю, кого он имел в виду.

Мамонт с силой захлопнул за собой дверь.

В парке было безлюдно, тихо шелестели голые черные деревья. Основание беседки запорошил легкий снежок. Курлов широкой ладонью разгреб сугроб и принялся ковырять палкой не успевшую промерзнуть землю. Кирпичи фундамента не поддавались, он даже решил, что перепутал место, но нет — под южной колонной, как раз здесь. Наконец один кирпич шевельнулся. Конечно, здесь! Просто прошло много времени… Осадка, просадка… Ну, наконец!

Он вынул два кирпича, сунул руку в темную щель и вытащил прямоугольную пластмассовую коробку от импортного амперметра. По периметру она была обмотана несколькими слоями изоляционной ленты — чтобы под крышку не попала влага. Внутри оказалось сухо. Курлов развернул несколько промасленных тряпок и вытащил большой и тяжелый пистолет с замысловато вырезанным вензелем «FN» на пластмассовых щечках рукоятки. Вытерев пистолет платком, он чуть оттянул затвор и, увидев желтое тело патрона, с удовлетворением вернул затвор на место, а пистолет сунул за ремень брюк. Еще семь патронов находятся в обойме.

Сергей глубоко вдохнул свежий морозный воздух и пошел по аллее. Случайно или по наводке подсознания, но он вскоре оказался у общественного туалета. Того самого, где четыре с лишним года назад задерживали с поличным шпионку Тоньку Цигулеву.

Интересно, если бы он тогда не пошел за ней к этому сортиру, а вернулся домой, как бы сложилась его жизнь? Наверное, по-другому… Или все равно сейчас он бы стоял здесь с пистолетом за поясом, радуясь свободе и оружию, но не зная, куда идти? Потому что домой нельзя, а больше некуда. Хотя… Можно нырнуть к Валерии, серебряной рыбке…

Но там наверняка Петровский… А ссориться с ним сейчас никак нельзя: от этого клетчатого пидора зависит, как сложится дальнейшая Серегина жизнь. Он ведет дело, и он обещал отмазать его подчистую — прекратить по всем статьям. Таким сейчас никого не удивишь, только обычно это делают за бабки, большие бабки, а от него требуется только отработать, причем выполнить ту работу, которая ему самому доставит большое удовольствие. И расчистит место для дальнейшей жизни. Потому что пока друг детства Родик живет, то ему, Сереге, места в жизни нет. Сам Родик так сказал. А он любит, чтобы его слово было законом для всех. Ладно, посмотрим… Расчистим себе место на этом свете. Отмажет ли его потом Петровский? Стукачу верить нельзя, но у него нет выбора. Тем более что именно клетчатый отпустил его на волю… Поэтому придется выполнять все, что тот скажет. И для начала встретиться с ним сегодня в девять и получить дальнейшие инструкции. До встречи почти два часа, надо успеть пожрать…

Денису нельзя было сразу идти домой. По его версии, он похищен и находится сейчас под контролем Курлова. В девять при скоплении народа он разыграет сцену освобождения, но сейчас надо перебыть где-то несколько часов, отогреться, успокоиться, отойти от владеющего им напряжения… И есть единственное место, где он сможет это сделать…

Перед тем, как ехать к Валерии, Денис решил купить чего-то к столу — он не любил быть нахлебником. Подняв воротник и прикрыв шарфом нижнюю часть лица, он зашел в универмаг. И, проходя мимо секции детской игрушки, увидел девушку из прачечной.

Его как палкой по голове ударили! Может, обознался? Нет! Те же изящные ботиночки, блестящие колготки на стройных ножках, теперь к наряду добавилась короткая кожаная курточка с натуральной меховой оторочкой, а головных уборов она, похоже, не носила. Девушка покупала радиоуправляемый танк.

Смешавшись с толпой, Денис дождался, пока покупку упаковали в пакет и девушка направилась к выходу. Он осторожно двинулся следом. «Плохо будет, если сядет в машину», — подумал Денис. Но девушка шла пешком, слегка разбрасывая ножки в стороны и не глядя по сторонам. На всякий случай Денис перешел на другую сторону улицы и держался в отдалении. Этому когда-то его тоже научил Мамонт. Сегодня бывший наставник обещал позвонить, но не позвонил. Значит, то, что он хотел сделать, у него не вышло. Впрочем, Денис теперь рассчитывал только на себя.

Через два квартала девушка несколько раз обернулась и нырнула в подъезд старинного, украшенного облупившимися скульптурами дома. Денис выждал минуту и зашел за ней. Изящные ботиночки стучали по каменной лестнице. Он принялся бесшумно подниматься по стертым пологим ступенькам. В доме было пять этажей. На площадке четвертого шаги остановились. Перегнувшись через перила, Денис увидел, как незнакомка позвонила в дверь. Очевидно, условным сигналом, потому что ей сразу же открыли. Дверь захлопнулась.

Планы резко менялись. Отпадал визит к Валерии, откладывался спектакль освобождения. Через два часа они с Курловым стояли у высокой дубовой двери с отшелушивающейся краской.

— Сколько их там? — прошептал Курлов.

Денис пожал плечами.

— Ладно, разберемся…

Откуда-то из-под куртки Сергей извлек пистолет и сунул в боковой карман. Он был спокоен, Дениса, напротив, бил мандраж. Сбегав вниз к почтовым ящикам, Курлов принес обрывки газет, насовал под дверь и поджег. Занялось ленивое желтое пламя, повалил дым. Вскоре щелкнул замок, дверь приоткрылась. Курлов с силой рванул ее на себя, одновременно послав внутрь толстую, как бревно, руку с огромным кулаком. Послышался грохот упавшего тела. Курлов ворвался в квартиру, за ним последовал Денис. В прихожей без сознания валялся мужчина с залитым кровью лицом, в просторной, с высоким потолком комнате Курлов держал за горло девушку из прачечной, другой рукой прижимая к ее лбу пистолет.

— Кто еще есть в квартире? — страшным голосом прошипел он.

— Никого, — прерывающимся голосом отозвалась девушка. — Нас двое…

Денис заглянул на кухню, обследовал службы. Девушка говорила правду: больше в доме никого не было. Он выскочил на лестничную площадку, затоптал дотлевающие газеты. Из двери напротив выглянула сморщенная старушка.

— Што там шлучилось? — прошамкала она беззубым ртом.

— Какие-то хулиганы бумагу подожгли, — ответил Денис. Старушка снова спряталась.

Денис осмотрел нокаутированного мужчину. За поясом у него торчал пистолет: «ТТ», — определил Петровский, забирая оружие. Потом он связал руки незнакомца его же ремнем, вспомнив, как всего несколько дней назад вязал Курлова. А теперь они партнеры. Как в кино!

Когда он вернулся в комнату, девушка показывала Курлову перевязанный скотчем пакет из плотной бумаги с торчащей посередине проволочкой.

— С пятидесяти метров берет, — поясняла она. — Нажать надо вначале зеленую кнопку, потом красную.

— Попробовать? — Курлов вертел в руках маленький пульт.

— Давай. Весь дом расколется, — спокойно сказала подрывница.

— Как прачечная? — вмешался Денис. Девушка вскинула глаза и, узнав его, смертельно побледнела.

— Это не я… Точнее, я только исполнитель. Не я, кто-то другой бы сделал…

— Кто вас нанял? — спросил Денис, угрожающе выпятив нижнюю губу. — Отвечай, если жить хочешь!

— Откуда я знаю… Здесь нас парень встретил, такой остроносенький. Родик… И с ним здоровый — Лоб. Рассказали все, машину дали…

— Какую машину? — все так же грозно спросил Денис.

— Микроавтобус. Он во дворе стоит…

— Когда теперь Родик придет? — это уже задал вопрос Курлов.

— Не знаю… Он психанул сильно, когда у нас сорвалось, — подрывница покосилась на Дениса. — Сказал, изготовить несколько штучек и быть готовыми…

Через десять минут, надежно спеленав обоих подрывников и забрав ключи от микроавтобуса, Петровский и Курлов ушли. Из ближайшего автомата Денис позвонил дежурному по Управлению, представился и сообщил адрес, по которому находятся взорвавшие прачечную террористы.

— А кто такой Холмс? — спросил дежурный. Денис закусил губу. Похоже, его вычеркнули изо всех списков и даже из памяти.

— Не знаете? — с издевкой переспросил он. — Тогда я сейчас в милицию позвоню.

Может, они раньше поспеют.

И действительно продублировал звонок в дежурную часть УВД.

Потом оба сели в микроавтобус, пересекли центр, подъехали к ресторану «Сармат» на западном выезде из города, сидящий за рулем Курлов притормозил, а Денис с криком: «Помогите, убивают!» — выскочил на дорогу. Курлов выстрелил в воздух и, дав по газам, резко рванул с места. Петровский покатился по мокрому асфальту и лежал неподвижно до тех пор, пока вокруг не собралась толпа. Когда он тяжело поднялся на ноги, к ресторану подъехала патрульная машина.

— Ну и что ты обо всем этом думаешь? — спросил Степанцов.

Курбатов пожал плечами.

— Может, его версия и не очень убедительна, но опровергнуть ее трудно. Этот Курлов — здоровый бык, если он схватит за горло, любой выполнит все его требования. И свидетелей того, как наш герой вырвался от похитителя, вполне достаточно: Но, с другой стороны, зачем было конвой за дверь выставлять?

— Это вопрос, на который он дает четкий ответ: чтобы не мешали допросу.

Психологический контакт и все такое… Есть резон? Есть. А подозрения — это подозрения. Их к делу не пришьешь.

Курбатов задумался.

— Я думаю, он нарочно его отпустил. Сто процентов нарочно! Но зачем? Для чего можно использовать этого бандюгана? Только чтобы он завалил кого-нибудь!

— Вот! — Степанцов поднял палец. — Знаешь, что он Мне рассказал? Будто этот Курлов собирается убить меня, Байдака и его сына. Очень похоже на правду. Но если он его выпустил, чтобы расправиться с нами, зачем ему сообщать мне такие подробности? И при чем здесь сын Байдака?

— Не знаю. Но думаю, надо гнать его в три шеи. Служебные нарушения, несработка с коллективом, халатность, — этого вполне достаточно.

— А Контора? Точно, что они не будут заступаться за него?

Курбатов кивнул:

— Точно.

— Ну, тогда ладно… Подготовь представление на увольнение этого гуся по отрицательным мотивам…

Оставшись один, Степанцов долго сидел неподвижно, о чем-то размышляя. Потом позвонил Байдаку.

— Дмитрий Павлович, есть дело. Да, и тебя касается, и Родьки. Нет, не он. Теперь некто Курлов. Не знаю, спроси у сына, может, он скажет. Не по телефону. Давай.

На том же месте. Возьми, возьми, пусть прояснит дело…

Агеев говорил Холмсу, что прокурор встречается с Байдаком на набережной, всегда на одном месте: за памятником Стеньке Разину, у ведущих к воде гранитных ступеней. Поэтому задача Курлова упрощалась до предела: ждать в указанной точке до победного конца. Или до конца дня.

Что он и делал. Микроавтобус стоял в тридцати метрах от чугунного парапета, прямо на дороге, у ремонтируемого склада. Здесь постоянно разгружались какие-то машины, сновали рабочие, и обшарпанный фургон не привлекал ничьего внимания. Так же, как и жестяная урна, на площадке возле гранитных ступеней. Урны здесь отродясь не было, Курлов привез ее из Октябрьского парка. Внутри ждал своего часа пакет в плотной бумаге, с торчащей наружу проволочкой.

Ровно в двенадцать на площадке возле гранитных ступеней остановились две машины: красная «Ланча» Байдака и «девяносто девятая» прокурора. С Дмитрием Павловичем Степанцов поздоровался за руку, Родику только кивнул.

— Петровского можешь больше не бояться, я его увольняю, — скрывая гордость, сообщил прокурор. — А вот с Курловым возникают проблемы… Он собирается убить вас обоих.

— Да? — Дмитрий Павлович посмотрел почему-то на Родика. Тот потерял обычную невозмутимость и выглядел заметно расстроенным. Причем он был таким еще до сказанного Степанковым.

— Да, — кивнул Родик. — Он мне звонил, грозился… Но это было еще до ареста.

— Он бежал. Вчера. Прямо из прокуратуры, — глядя в сторону, сказал Степанцов.

— Интересно, — без выражения сказал Байдак. Он, как всегда, был в шляпе и с «дипломатом».

Вся троица подошла к парапету и остановилась рядом с урной, глядя в стылую воду.

Курлов направил пульт в сторону урны и нажал зеленую кнопку. Что-то запищало, замигал огонек готовности.

— Суть твоих сообщений всегда сводится к одному, — сказал Дмитрий Павлович. — Что ты не можешь выполнять своих обязанностей.

В душе Степанцова ворохнулась тревога. Родик молчал. Его очень беспокоил арест взрывников. Как бы не начали болтать. Он хотел что-то сказать, но не успел.

Курлов нажал красную кнопку. Урна разлетелась на молекулы, на ее месте вспыхнул на миг двухметровый огненный шар, окутанный дымом и пылью. Громовой раскат ударил строительных рабочих по барабанным перепонкам и раскатился по набережной в обе стороны. Ударная волна вывалила и забросила в реку кусок чугунной ограды, развернула «Ланчу» и перевернула «девяносто девятую», качнула микроавтобус, повалила одного из ремонтников.

От людей, стоящих рядом с урной, ничего не осталось. Только с высоты медленно планировала к черной воде шляпа Дмитрия Павловича.

— Какой ужас! — сказала мать, прижимая руку к сердцу. Она быстро отошла после приступа, но сейчас Денис испугался, что все может повториться. — Самого прокурора! Ас ним еще двоих! Видно, за прокурором охотились, а те случайно попали…

На экране показывали набережную с развороченной чугунной оградой.

Скорей Степанцов попал случайно… Хотя нет. Они так переплелись, что отделить одного от другого было нельзя. Ни для того, чтобы посадить на скамью подсудимых, ни для того, чтобы убить.

Их убили. Убили. И он, Денис, убийца. Конечно, кнопку нажимал Курлов, бомбу делала та девушка, которая недавно пыталась убить его, а заодно убила и покалечила с десяток человек. Причем сделала она это по указанию тех, кого теперь разорвал ее собственный заряд. Вот какой хитро переплетенный клубок…

Денис не чувствовал себя убийцей. Так же, как не чувствовал себя им Степанцов, когда продавал информацию, которая могла стоить жизни его подчиненному. У него были оправдания для себя — он защищался, спасал свое положение, должность, карьеру, оправдывал поддержку и покровительство влиятельных людей…

Но, в отличие от него, Денис защищал свою жизнь и имел полное право на самооборону. Между ним и разорванным в клочья Степанцовым стояли Курлов, симпатичная подрывница, старший Байдак, отдавший команду на ликвидацию назойливого следователя, и младший, привычно взявшийся эту команду исполнить.

Вся эта троица как бы подорвалась на собственной адской машине — ведь Курлов тоже взращен и выпестован ими… Они сами виноваты во всем, что произошло. А Степанцов виноват в том, что был продажным прокурором и дружил с преступниками.

Они сами виноваты. Они виноваты сами… Сами!

Денис успокаивал себя, но безуспешно: в груди ворочался тяжелый комок с острыми краями. Наверное, это была совесть. Ему нужно было лекарство. Он зашел в свою комнату, набрал номер Валерии и, прикрывая рукой трубку, сказал:

— Ты дома? Я сейчас приеду к тебе. Есть серьезный разговор.

По дороге он думал о Курлове. Тот сделал что обещал и одним махом расчистил ему поле для жизни. Теперь никто не будет поджидать его вечером у подъезда, выманивать ночью из дома, закладывать под него бомбы… Курлов выполнил свои обязательства. Теперь он должен выполнить свои. Сделать это сейчас можно еще проще, чем раньше. Денис попросту сожжет курловское дело, объяснив, что отдал его Степанцову. Объяснение правдоподобное, и все в него поверят. А если кто и не поверит, то ничего не сможет доказать. Да и не будет доказывать. Начнут искать дело у Степанцова: в сейфе, столе, на набережной… Восстановить его практически нельзя. К тому же единственным человеком, который мог бы это сделать, является он сам — Денис Петровский. А он не станет восстанавливать дело в том виде, который давал бы основания для предъявления Курлову обвинения. И вынесет постановление о прекращении следствия за недоказанностью вины… И точка, они квиты!

Оставались еще подрывники… Девчонка видела их обоих и могла бы рассказать, кто забрал и использовал последнюю бомбу… Но делать этого она не станет: никакой выгоды для нее в этом нет, а лишний факт изготовления взрывного устройства не окажет смягчающего воздействия на приговор. Никак не окажет! Поэтому она будет молчать, если, конечно, ей не загонят иголки под ногти. Но у нас гуманные методы следствия: не то что иголки — детектор лжи не применяют, «сыворотку правды» не используют. Как будто никто не заинтересован в том, чтобы узнавать правду! И наказывать зло никто не заинтересован: если бы не четыреста граммов тротила, Степанцов продолжал бы всю жизнь торговать своей должностью, Дмитрий Павлович — грабить безответных людей и наращивать свой капитал и политическое влияние.

Какой смысл тянуть лямку там, где никто не заинтересован в результатах работы и создается только имитация справедливости? Денис был сыт преснятиной по горло.

Ему нравилось работать с Мамонтом по линии контрразведки: это занятие будоражило его существо, веселило кровь, обостряло все чувства и ощущения. И конечно, он бы хотел вернуться к оперативной работе. Но… Свиньи возвращаются к корытам. Денис не хотел иметь дело со свиньями. А свиньям, в свою очередь, не был нужен он.

— Его отжали и бросили, как использованную половую тряпку! Наплевали на обязательства, обещания, договоренности! Если это целесообразность, то я не хочу служить в Системе, где она торжествует! Я прямо сейчас могу подать рапорт!

— Не пугай меня, Костя. Я-то в чем виноват?

Мамонт осекся. Он действительно распалился и вышел за рамки субординационных приличий. Здесь, в просторном кабинете на Лубянке, 2, его повышенный голос воспринимался как наступательный крик.

— Извините, Валерий Иванович.

Смирнов улыбнулся.

— Разберемся. Сейчас во всем разберемся. Не так часто хорошие оперативники приезжают из Тиходонска в Москву заступиться за товарища, чтобы считать это обыденным делом. Обычно за себя хлопочут: квартиру не дали, должностью обошли, в звании не повысили… А этого паренька я помню…

Смирнов никогда не видел Холмса, но хорошо знал его работу. После задержания Цигулевой он получил орден и звание подполковника, а после раскрутки дела с образцами титана стал полковником и перебрался в центральный аппарат. Сейчас он был начальником Главка контрразведки, генерал-майором. Стремительный взлет генерала напоминал старт космической ракеты. Но роль ускорителя выполнил скромный трудяга Холмс. В отличие от сотен начальников, забывающих про исполнителей в тот самый момент, когда работа закончена и надо делить лавры, Смирнов про Холмса не забыл. И даже не сделал вида, что забыл.

Мамонт перевел дух и несколько раз вдохнул животом, успокаиваясь. Генерал снял трубку внутреннего телефона:

— Запросите Тиходонск о ходе реализации программы «Чистые руки». И подробную справку о лейтенанте Петровском. Срок исполнения — два часа. Ответственный — лично Заишный.

Положив трубку, Смирнов улыбнулся и подмигнул Мамонту. Тот представил, что сейчас начнется в Тиходонском управлении, и тоже улыбнулся. Он хотел и подмигнуть в ответ, но сдержался: это было бы нарушением субординации.

— Не надо… Не надо, Денис, я прошу тебя!

— Что случилось? Ты стала держать меня на расстоянии. Что произошло?

— Просто я сейчас не настроена…

— Странно. Раньше всегда была настроена, а в последнее время — всегда не настроена…

— Убери руку… Пожалуйста…

— Нет. Ты мне нужна. Прямо сейчас. Я уже не могу без тебя…

— Ну не надо… Правда… Не на… Ой… Ой…

Денис распахнул халат, взялся за трусики и уперся взглядом в желто-синие пятна на внутренней поверхности нежных бедер. Любовный порыв мгновенно угас.

— Что это? — ледяным тоном спросил он, как холодной водой окатил. Валерия открыла затянутые поволокой глаза.

— Что это, я тебя спрашиваю! Отвечай!

Девушка высвободилась, запахнулась, отвернулась к стене.

— Я не виновата… — тихо сказала она и заплакала.

— А кто виноват? — по инерции спросил Денис.

— Что я могла против этого бугая? У него руки, как из железа… Он вертел меня, как куклу, и делал что хотел…

Ахгад!

— Почему сразу не сказала?

— Какой толк… И потом — стыдно…

Денис молча оделся. Когда он открывал дверь, она вышла в прихожую.

— Ты больше не придешь?

Он задержался на пороге, думая, как лучше ответить. Он и сам не знал, придет он сюда когда-либо еще или нет.

— Посмотрим…

Дома мама взглянула удивленно.

— Ты так рано? Сказал ведь — до утра… Тебе звонили раз пять или семь. От полковника…

Она заглянула в бумажку.

— Полковника Заишного. Кто такой этот полковник?

— Не знаю! — буркнул Денис. — Мало ли на свете полковников…

— Вот его телефоны. И рабочий, и домашний. Просили позвонить в любое время.

— В жопу! Я звоню только тем, кого я знаю. А знаю я тех, кто знает меня!

— Что за слова, Денис! Ты же интеллигентный мальчик из хорошей семьи…

Владевшее Денисом напряжение нашло выход и прорвалось.

— Я не хороший мальчик! Я обманывал людей, я предавал их, я сажал их в тюрьму, калечил и убивал!

— Что ты говоришь? — мама привычно взялась за сердце и подкатила глаза.

— Единственное, что меня оправдывает, — все они были преступниками и негодяями…

— Какая разница, люди есть люди! Ты просто шутишь! Но очень неудачно.

Денис зло усмехнулся и понизил голос. Ярость клокотала где-то под горлом, она рвалась наружу, и он с трудом ее сдерживал. И чувствовал: если не выпустит, то получит инфаркт, или инсульт, или застрелится из отобранного у подрывника пистолета.

— Люди, говоришь? Знаешь, кто убил отца? Троица людей: Сивко, Чепурной и Кружилин…

— Что?!

— Сивко потом зарезали такие же, как он, тут я руки не приложил, а Чепурной сидел в колонии, и с моей подачи его задавили месяц назад…

— Как задавили? — на лице матери проступал неподдельный ужас.

— Задушили. Руками, петлей, подушкой, напихали в рот носков — не знаю. Задавили — и все. А последний, самый главный, Кружилин, он гулял на воле. Помнишь мою «хамскую выходку», когда я пришел с ножом и накричал на тебя? Он пытался меня убить, и я сломал ему позвоночник. Теперь он — инвалид на всю жизнь. Как ты считаешь — это справедливо?

— Это ужасно! — поблекшие глаза налились слезами. — Мой сын не мог этого сделать…

— А что я должен был делать? Плакать, жаловаться на судьбу, вспоминать отца? Тут ты преуспела за двоих! Кстати, ты только это и умеешь. Но правильные слова без дел ничего не стоят, запомни это! Рассказать тебе про других негодяев?

— Хватит, хватит, я не хочу ничего слышать…

— Тем лучше!

Денис прошел к себе в комнату и плотно закрыл дверь. Почти сразу позвонил телефон.

— Не спишь, коллега? — раздался в трубке грубый и развязный голос Курлова.

Отвратительный голос.

— Я выполнил уговор. Как насчет твоей части?

— Ты допустил ошибку, приятель, — холодно ответил Денис. — Я насчет Валерии.

Поэтому договор расторгается. Тебе придется посидеть в тюрьме. Лет пятнадцать-двадцать. Это нормальный срок для такого ублюдка, как ты.

На другом конце провода наступила тишина. Зловещая тишина склепа.

— Я пришью тебя, стукач поганый! — наконец прохрипел Курлов. — Я разобью твою подлую башку трубой! Я…

— Попробуй, камерная падаль, — ответил Денис и положил трубку.

Постоянные привычки очень вредны, если у человека есть враги. Но майор Агеев не анализировал полезность своих привычек и не думал о врагах. Как всегда, он пришел отобедать в пельменную, с учетом зимнего времени расположился в специальном крохотном кабинетике, оборудованном в подсобке. Молоденькая подавальщица принесла пельмени, пожелала приятного аппетита. Агеев проводил взглядом ее ноги. Вика здесь уже не работала. Майор сказал заведующему, и тот рассчитал суку в два часа. Пусть знает.

Его неприятности не закончились. Отозвали из Москвы, проводят служебное расследование… Утечка информации, провал операции «Чистые руки»… Будто именно он, Агеев, все и провалил! Пельмени были вкусными, но удовольствия не доставляли. А может, просто надоели. Когда он сунул в рот последний, дверь в кабинет приоткрылась. Все шло по плану: именно в этот миг новенькая и должна была принести кофе. Майор поднял голову, но в дверях стоял звероподобный агент Курлов по прозвищу Кирпич. И целился ему в голову из огромного пистолета.

Пельмень застрял в горле, и майор лихорадочно пытался его проглотить, будто от успеха этого важного дела зависело то, что произойдет впоследствии. Но в его жизни уже ничего не могло произойти.

Курлов выстрелил: раз, второй, третий, четвертый… Обливаясь кровью, Агеев опрокинулся навзничь вместе со стулом. Убийца сунул оружие под куртку и беспрепятственно вышел на улицу. Никто из посетителей, да и из обслуги не попытался его удержать.

Через полчаса Курлов позвонил на работу Петровскому и сказал только два слова:

— Ты — следующий.

Денис интуитивно понял, что это значит. Позвонив в милицию и наведя справки о последних происшествиях, он убедился, что его догадка верна.

— Видишь, не всегда свиньи берут верх, — весело улыбался Мамонт. — Прикрикнешь — они и отбегают от своего корыта…

— Плохо то, что кричать некому, — задумчиво ответил Денис. — Один считает, что так и надо, второй — что он ничего не изменит, третьему все по фигу, четвертый боится, пятый с похмелья, шестой из того же корыта хлебает, седьмой…

— Но если все-таки крикнешь — отбегут, — повторил Мамонт и перестал улыбаться. — Правда, через несколько лет вообще не станут бояться. Хоть кричи, хоть стреляй… Хотя если стрелять…

— Ладно! — прервал он сам себя. — Значит, ты определился. И правильно.

Посмотришь заграничную жизнь, в языках натаскаешься. Потом с этой линии тебя уже никто не снимет. Если не проколешься на чем-нибудь.

— Я не за красотами. Просто здесь мне все надоело. Слишком много пришлось тереться между свиней. И потом, этот идиот…

— Да-а-а… — Мамонт задумчиво почесал щеку. — За что он Агеева-то… И где прячется? Мы весь город перешерстили, милиция ищет… А его нигде нет!

— Так часто бывает, — кивнул Денис. — Один месяц в подвале сидел, сырую картошку ел, компоты пил. Чем ближе человек спустится к животному, тем легче ему скрываться.

— Когда едешь?

— Следующий поток заезжает в конце февраля. Подготовка полгода, потом распределение. Но у меня уже определено направление: Европа.

— Видно, Смирнов постарался, — кивнул Мамонт. — Молодец, память не потерял…

Поужинав, они сидели в «Космосе», неторопливо потягивая по второй чашке кофе.

— Кстати, ты помнишь Мадлен? — неожиданно спросил Мамонт. — Французская группа по культурному обмену, прогулочный теплоходик…

Денис кивнул.

— Конечно. Очень приятная женщина. Реставратор из Лиона.

— Может, женщина она и приятная, но никакой не реставратор. Наши люди в Лионе ее не нашли. Даже следов нет.

— И что это значит? — озадаченно спросил Денис.

Мамонт пожал плечами.

— Скорей всего ты имел контакт с французской разведкой. Имей это в виду, когда будешь работать в Европе.

Денис кивнул. Он совершенно не представлял, как это можно «иметь в виду».

— А в прокуратуре как? — сменил тему Мамонт.

— Сдаю дела. Где бумажку допечатать, где подшить, пронумеровать. Завтра закончу.

— Оружие так и не вернули?

— Нет. Два рапорта написал Побеленному. Как камни в колодец.

Мамонт нахмурился.

— Это плохо. Когда этот гад у тебя на «хвосте»…

— Ничтяк, прорвемся! — усмехнулся Денис.

— Будь осторожен.

— Еще бы…

Допив кофе, они встали, Денис снял с вешалки пальто и осторожно надел, чтобы восьмисотграммовый предмет в правом кармане не ударил с размаха по бедру. За последние месяцы он повзрослел, возмужал и многое понял. Главное — надеяться можно только на себя.

Выйдя из «Космоса», они попрощались. Мамонт предложил проводить, но Денис отказался: у каждого свои дела.

— Я не боюсь, — сказал он вслух.

И это была правда. Курлов — загнанный волк-одиночка, за ним никто не стоит. В его пистолете было восемь патронов. Один он сжег при имитации побега Дениса, четыре истратил на Агеева. Осталось три. В отобранном у подрывника «ТТ» полный магазин, и Денис не снимает руки с рукоятки. Он очень внимательно осматривается, выходя на улицу, постоянно контролирует обстановку вокруг и очень осторожно входит в подъезды. Когда-то он поражал пять силуэтов за пять секунд. Если бы шла игра и зрители делали ставки на каждого, то шансы оценивались бы как равные.

Единственное, чего Денис хотел — чтобы развязка наступила быстрее. И когда возле троллейбусной остановки он увидел шкафоподобную фигуру, то испытал нечто вроде облегчения. Только бешено заколотилось сердце, вспотели ладони и обострились все ощущения.

Этот идиот мог начать стрелять прямо в толпе, поэтому Денис, пригнувшись, побежал через дорогу, не позволяя ему сократить дистанцию. Со стороны казалось, что он спешит на автобус противоположного направления, но он, не сбавляя хода, забежал в Первомайский парк. Смеркалось, здесь было пустынно, только иногда какой-то прохожий срезал напрямик расстояние между клиникой мединститута и центральной улицей. Громко кричали вороны. На верхушках голых деревьев перевернутыми шапками чернели их грубо свитые из веток гнезда.

Курлов бежал следом. Между ними было метров семьдесят. У фонтана Денис остановился. Когда-то скульптура называлась «Первомай» и изображала группу рабочих и работниц с праздничными флагами. Теперь это была чистая абстракция, к которой подходило любой название: «Высадка первой российской экспедиции на Марс», «Дрессированные тюлени», «Бастуйте учителя требуют погасить задолженность по зарплате»…

Денис повернулся к скульптуре спиной, а к движущемуся по аллее Курлову — лицом, вынул из кармана и опустил вдоль туловища руку со взведенным «ТТ».

— А на Марсе будут яблоки цвести? — неожиданно крикнул он то, что пришло в голову.

— Чего?! — взревел Курлов. Он тоже достал пистолет и выставил его перед собой.

Но расстояние еще было слишком большим для верного выстрела.

— Руки за голову и ложись на землю! Иначе тебе конец!

Курлов не ответил. Расстояние сокращалось, происходящее напомнило Денису многократно виденные в кино сцены дуэлей. Он тоже поднял руку, удлиненную восемнадцатью сантиметрами холодной оружейной стали.

— Ложись на землю! На землю!

— Бах! — перед грудью Курлова расцвел цветочек дыма, и сзади что-то ударилось об абстрактную скульптурную группу. Метров тридцать. Почти как в тире.

— Бах! Бах! Бах! Бах! Бах! — быстро, как по вынырнувшим на пять секунд силуэтам, выпустил серию Денис. Но теперь он целил в широкую фигуру, словно две мишени соединили воедино.

Фигура споткнулась и рухнула на стылую землю. Стаи растревоженных ворон описывали над темнеющим парком быстрые неровные круги. Это тоже напоминало финальный кадр какого-то фильма. Если бы это был фильм о хорошем мальчике из интеллигентной семьи Денисе Петровском, то он должен был осознать весь ужас происшедшего и броситься к упавшему с дурацким криком: «Помогите! Люди! Ну помогите же, кто-нибудь!»

В реальной жизни Холмс поступил по-другому. Быстро осмотревшись, он пошел прочь, ко второму выходу из парка. На ходу протер пистолет и забросил его далеко в кусты. Если не загонять ему иголки под ногти, не сажать на детектор лжи и не вкалывать «сыворотку правды», то он никогда не признается в том, что только что совершил. А для самого себя у него было стопроцентное оправдание. Каждый человек имеет право на самооборону.

Через десять минут Денис вышел к трамвайной остановке. Он начал приходить в себя, и ему предстояло решить: ехать домой или к Валерии. Он склонялся к последнему варианту.