Книга: Секретные поручения 2. Том 2
Назад: Глава двенадцатая Нужны ли деньги следователю?
Дальше: Глава четырнадцатая Взрывчатка и ножи

Глава тринадцатая
Следователи тоже плачут

Что такое плач? Жалоба миру. Жаловаться Таня Лопатко не любила. Но вот уже второй день, как она ходит если не заплаканная, то во всяком случае подавленная. Кофе пьет литрами, до изжоги. Курит так, что не только пальцы пожелтели, но и лицо стало какого-то тускло-землистого цвета. И что ты думаешь себе, деваха? Ведь не двадцать уже, и не двадцать пять. Даже Коленька, теля недоношенное, даже он приустал от твоих нервов. Походит-походит за тобой – ну чё ты в самом деле, ну Тань? – и отвалит куда-нибудь на сторону. Думаешь, ему нужны твои проблемы? Сто лет не нужны. Ему постель нужна твоя да ласка. А он с понедельника недоенный ходит – разве дело?
Таня бросила взгляд через столик. Коленька Вышинец, теля недоенное, сидел напротив нее, сжимая между ладонями чашку с кофе, и привычно ныл. Она не слушала. Он крутит эту пластинку по восемнадцатому разу.
– Ну какой тебе толк в этом слеподыре, подумай? Он что, родственник тебе? Или из богатой семьи? Какой резон портить из-за него отношения с начальством?
Не родственник и не из богатой семьи. И резону нет никакого нарываться на неприятности.
Просто ее задело. Вожжа попала, как выразился сам Рахманов. Наверное, возраст сказывается. Стареющая женщина с неустроенной судьбой. Очень неудобный объект для компромиссов…
– Что? – переспросил она, уловив в ровном словесном потоке какие-то новые нотки.
– Буба Конторский, – тихо сказал Коленька, осторожно кивая на нового посетителя «Космоса».
Посетитель притормозил в дверях, отыскивая взглядом свободный столик. Он их заметил, конечно, потому прямиком направился в противоположный конец зала. Это был Петровский собственной персоной, мазепа и двурушник, конь троянский. Таня отвернулась.
– Довольный, сияет, – едко заметил Коленька. – Угадай почему?
Делать ей больше нечего, как угадывать.
– Отстань.
– Приостановил расследование по убийству в Первомайском. Мучился-мучился, рожал-рожал, ничего не родил, никого не нашел. Издал громкий «пук», больше ничего. Сегодня отдал прокурору дело с постановлением… Чего ты на меня так смотришь?
Таня пожала плечами и стала смотреть в свою чашку. Коленька замолк.
– А чего ты ехидничаешь, собственно? – произнесла она вдруг низким голосом, который сама с трудом узнала. – Сам-то много нарожал в своем кабинете?
Коленька удивился.
– Много не много, какая разница? А ты чего за него заступаешься? Сама же говорила, что он стукач.
Таня не нашла что ответить. Говорила, это верно. Он и был стукач. И был, и есть. И будет, если ничего не случится. Но сейчас, как говорится, в свете последних событий, она имела возможность взглянуть на это и с другой стороны.
С его стороны.
«Стоп-стоп-стоп… Ну-ка, подруга, повтори, что ты сказала?»
Она отпила кофе, прислушиваясь к вкусовым ощущениям. Вкус был обычный. То есть поганый. Кофе как кофе. И Коленька, как всегда, нес что-то не в тему. И зимний пасмурный денек ничем особым не отличался. Значит, это с ней самой что-то не так.
– Ладно, я пошла.
Она встала и, не дожидаясь какой-либо реакции или ответного движения со стороны Коленьки, быстро прошла к выходу.
– Куда? – крикнул ей вслед Коленька. – Хватит дурить, слышишь?
* * *
Денис решил не размазывать кашу по длинному столу и, как только Лопатко удалилась, пересел за столик к Вышинцу.
– А-а, это вы? – вежливо отреагировал Коленька. – А я как раз собирался уходить…
– Посидим еще пару минут, – сказал Денис тоном, пригвоздившим Коленьку к стулу.
Он видел ее вчера вечером выходящей из кабинета прокурора в состоянии, близком к истерике. Сегодня утром после планерки Рахманов попросил ее задержаться и о чем-то долго толковал с ней. В другой раз Денис не стал бы доискиваться причины такого внимания, но сейчас Лопатко была нужна ему. И Денис нюхом чуял, что судьба дает ему шанс.
– Так что у нее с Рахмановым произошло? – приступил он к делу.
– А вам откуда известно? – недоверчиво покосился Коленька.
– Известно.
Вышинец соображал, балансируя между желанием козырнуть своей осведомленностью и боязнью навлечь на себя гнев Тани Лопатко.
– Ничего особенного, – ответил он наконец. – Прокурор шашкой ее перетянул… По одному месту.
Денис поднял брови:
– В смысле?
– Да ладно… – Коленька сосредоточился и попытался снова придать лицу каменное выражение. Не получилось.
– В общем, дело ей зарубил. Два месяца работы коту под хвост.
– Какое дело? Потрошилова, что ли?
– Да сдался вам этот Потрошилов!.. – Коленька вздохнул.
– Слепой из университета. Хлопец один, инвалид по зрению. Четыре года отучился на факультете международного права, шел на диплом с отличием. Не дошел. Повесился на капроновой леске. Гнилая история.
– Ясно. А в чем гниль?
– Затравили инвалида, так вроде. Там хронические проблемы с распределением: ну какое в Тиходонске международное право? Иди юрисконсультом и просиживай штаны. А он по специальности хотел. А это считается теплым местом, ну очень теплым. Кому надо на него какого-то слепого со стороны пускать?
– Он что, вообще ничего не видел? – удивился Денис. – А как он учился-то? По азбуке Брайля?
– Нет, что-то видел, но через вот такенные стекла… А жизни не видел, конечно. Знал, что по закону у него есть право на всякие льготы, да и отличник к тому же, – все дороги открыты. Вот и нацелился в самый экватор – комитет какой-то по международным связям, там как раз новую единицу добавили… А на фиг им слепой? Начали ему объяснять – он ни в какую. Хочу туда, куда хочу. Имею право! Жалобы стал писать, на приемы записываться… Самый высокий балл, льготы по закону положены… И хоть тресни. Потом ему кто-то голову разбил в общаге. Он, естественно, никого опознать не мог. Потом еще что-то отбили… Ну а потом он повесился. Вроде повесился, не знаю. Странный парень, конечно.
– Очень странный, – согласился Денис. – Вроде повесился.
– Ага. У Таньки была версия, что ему помогли. Скамеечка слишком низкой оказалась. На пять сантиметров ниже, чем надо, чтобы в петлю залезть. Она стала допрашивать сокурсников. Ничего не добилась. Но один оглоед кивнул на декана – мол, тот намекал, пора бы слепого на место поставить. Танька не долго думая выписала декану повестку, говорит, доведение до самоубийства точно докажет…
– И тут ее вызвал к себе Рахманов, – сказал Денис.
Вышинец недоверчиво покосился.
– Откуда вы знаете?
– Опыт, сын ошибок трудных.
– Сегодня он прямым текстом выдал Таньке, что дело пора прекращать. Самоубийство есть, а доведения нет. Состав преступления отсутствует. В архив.
– А она что?
Коленька вздохнул.
– Сами видели.
– Видел, – подтвердил Денис. – И ее реакцию понять могу. Но вот чем вызвано странное поведение Рахманова – не понимаю. Здесь наверняка есть какие-то мотивы.
Он вопросительно посмотрел на собеседника.
– Конечно, есть, – небрежно бросил Коленька. – У Рахманова старший сын учится на этом факультете. И все мотивы… Только, знаешь что, – он посмотрел на Дениса. – Не говори никому, что я тебя ввел в курс дела. Лады?
* * *
На следующий день Таня Лопатко разъяренной фурией ворвалась в кабинет Дениса.
– Что это еще такое? Кто тебя просил лезть? – выпалила она, преодолев в два шага расстояние от двери до стола, за которым сидел Денис.
Лицо ее пошло красными пятнами и разве что не дымилось.
«А она симпатичная, Танька-то, – мелькнула непрошеная мыслишка».
– Погоди, – вслух сказал Денис. – В чем дело?
– Что тебе Вышинец болтал про меня? – кричала она. – Что он говорил, этот сукин сын?!
Денис наклонился и включил электрочайник. Тот самый, допотопный. «Тефаль» Вера пока не подарила.
– Сперва сядь и успокойся.
Таня Лопатко фыркнула и осталась стоять перед ним, сложив на груди руки. Потом сунула их в карманы жакета. Потом уперлась в край стола, нависнув над Денисом. Ее глаза метали молнии. Она ждала ответа.
Когда чайник закипел, Денис встал, выдернул шнур и достал с полки две чашки.
– Тебе кофе или чай?
– Ни то ни другое. Отвечай, Петровский.
Он налил себе чаю.
– Дай мне вводную, – сказал он. – Что случилось. Где, когда. Тогда отвечу.
– У меня был неприятный разговор с Рахмановым, – сказала Таня. – Он уверен, что я настучала на него Победенному. Из-за дела Слепого.
– Дело тебе вернули?
– Это не твоя забота. Я спрашиваю…
– Наверное, все-таки вернули, – сказал Денис. – Тебя это не устраивает? Ты можешь отказаться от него.
– Не тебе решать, что я могу и чего я не могу! Ты подставил меня не только перед Рахмановым, но и перед остальными! Что они будут думать обо мне?
– Наверное то же, что и обо мне, – пожал плечами Денис. – Рахманов об этом позаботится.
– Ты… Ты…
Таня была готова взорваться, как водородная бомба.
– Но ты можешь пойти к нему и сказать, что ты тут ни при чем, – продолжал Денис. – Что это я настучал Победенному. Что этот парень-слеподыр, конечно же, повесился сам. И декана ты беспокоить больше не будешь…
– Заткнись.
Она нацелилась на него указательным пальцем, словно собираясь выстрелить. «А сейчас держись, Петровский», – подумал Денис. Но тут Лопатко неожиданно разревелась в три ручья. Она стояла перед ним и ревела, потом сделала несколько неуверенных шагов в сторону двери.
– Погоди, – сказал негромко Денис.
Он с каким-то оцепенелым, отстраненным любопытством смотрел на нее. Вот он, момент в жизни, который решает многое. Тихая кульминация. Остановится Таня – значит, контакт есть, сделка состоится, будут деньги, будет все. Уйдет – значит…
Таня остановилась.
– Ну чего тебе? – буркнула она.
– Сядь, пожалуйста.
В руках у него неведомо как оказался чайник с горячей водой, а на дне чистой чашки уже лежала горка кофейного порошка пополам с сахаром – когда только успел? – и вода уже пенилась там, на дне, надувала черные пузыри, превращаясь в напиток горячей дружбы, братства и мира во всем мире. И Таня Лопатко уже сидела напротив, вытирая носовым платком уголки глаз, и озабоченно разглядывала отпечатки туши на ткани, потом решительно встала и потопала прочь – но, как оказалось, только чтобы подойти к зеркалу, висящему на двери, и удалить следы туши.
А вот они уже пьют по второй чашке, чайник шумит, готовясь закипеть и наделить их горячей влагой для третьей и четвертой чашки, хотя, впрочем, нет – Таня уверяет, что у нее в сейфе стоит початая бутылка коньяку… Еще раз нет! – бутылка-то уже стоит под столом, рядом с Денисовой ногой, сухая, как зимний лист, а Таня вовсю смеется какой-то его дурацкой шутке – честное слово, смеется, даже перегибается пополам!
Потом она слушала его, уже не смеясь. Потому что Денис говорил важные и серьезные вещи. О симпатичных мерзавцах. О чертовски симпатичных мерзавцах и о чертовски могущественных мерзавцах. Об извращенном чувстве порядочности, о круговой поруке, этих мерзавцев охраняющих. О лабиринте, в который попадаешь, стремясь найти правду и справедливость, о друзьях, которых теряешь в его темных коридорах. И яме со стальным шипом на дне, в которую непременно попадаешь, потому что она и есть единственный выход из лабиринта. Но идти надо. Надо.
Таня кивала, а потом снова бегала к зеркалу, озабоченно всматриваясь в свое отражение. Потом они говорили еще. О забытых государством павках корчагиных с кайлом в руках, у которых сто рублей на курево и сто на пропитание и от которых зависит слишком многое.
Она слушала очень внимательно. Она понимала.
И на какой-то момент Денису даже показалось, что вернулось старое доброе время.
Эх, хорошее время!..
* * *
Счастливая мысль оставить все деньги здесь, в «Дионе», посетила Дениса где-то между четвертым и пятым тостами. Четвертый предложила Пашина подружка, Нина: «Девочки, а давайте за наших мужчин, за наших замечательных мужиков!» Ясное дело, за мужиков, поскольку третий тост по традиции пили за дам (или за баб?.. какая, впрочем, разница). Так. Потом пили за… Муть какая-то. Это все Вован, Владимир Игнатьевич Супрун, который почему-то уверен, что он типичный кавказец, а все типичные кавказцы не пьют без тостов. Так за что пили пятый? За синий платочек. Что был на плечах дорогих. Нет, за остров Цейлон. Хотя конфискатный чай был упакован не на Цейлоне, как оказалось, а в Херсонской области, деревня Распи…дяево, если Денис правильно запомнил.
Хотя нет. Пили за него, за Дениса. Точно. И после этого он решил, что просадит все восемь тысяч здесь, в этом кабаке, за один сегодняшний вечер. Нет, не восемь, стоп. Три тысячи он отдал Тане Лопатко, это ее доля. Осталось пять тысяч.
Как это он выразился? «Рыцари Храма Правосудия». Каждое слово с большой буквы, естессно. За рыцарей, значит. Что в переводе означало – Дон-Кихоты Ламанчские, странствующие идиоты, клинические бедняки. Примерно то же, о чем они говорили с Лопатко в тот вечер. Кстати, Лопатко – прическа «вамп», тонна макияжа, туфли алые, как кровь из аорты, – в ответ одарила Вована очаровательным оскалом, означающим, надо понимать, улыбку. Ей не надо было здесь появляться, впрочем, как и Денису, но у Дениса здесь Вера, а Танька приперлась одна, зачем – непонятно.
Позже оказалось, что Вован позвонил ей лично, что-то наговорил ей, в общем, пригласил. Танька неожиданно явилась точно в срок, как на планерку, отсидела тридцать минут, выпила-закусила и исчезла. Почему она приехала, Денис так никогда и не узнал. Почему исчезла – догадался. Из-за подруг. То есть это у Паши подруга, а у Вована – законная супруга. Но они обе на вид совершенно неотличимы. Обе под метр восемьдесят, блондинки, ноги, грудь, кукольные личики, ухоженные кошечки, кис-кис-кис, та-ра-ра всю дорогу по мобильникам мяукающими голосками: о-ой, Лен, это про-осто чу-у-ума-а… Нет, даже Вера на их фоне выглядела как героиня производственного фильма. Голливудского, правда, фильма. Таня же Лопатко, с ее прической и туфлями, выглядела, скажем прямо, как настоящее чучело. Этого у нее не отнимешь.
Ладно. Она ушла. Денис тоже встал и направился за ней. Ему было неловко, и он здорово обиделся на этих кукол деланных. Он тоже почувствовал себя чучелом. Сгонять накануне в бутик и прикупить с этих восьми тысяч (да нет: пяти, пя-ти тысяч!) костюмчик с металлом, как у Виктора, он не успел. Или постыдился. Явился в старой «двойке» от фабрики им. Абовяна. Чучело, короче. Потом Денис стоял в этой своей «двойке» на крыльце и курил. Таньки и след уже простыл. Она, видно, не постыдилась сгонять вчера в бутик. Ну и дура.
Потом он вернулся. На подиуме появилась какая-то групешка, они играли очень тягучий и заунывный джаз. И девочка пела. То на английском, то без слов, просто «паду-па-ду-паду-я-па-ду-я-а-а». Ничего пела. Денис сунул ей сотку, попросил «Девушку из Ибанемы». Они зажгли «Девушку». Денис сунул еще сотку. «Печальный свинг», пожалуйста. Зажгли свинг. «Кариоку», плиз. Певичка смущенно заулыбалась, деньги не взяла.
– Я так…
Тем не менее зажгла. Он заметил, как Вера о чем-то озабоченно переговаривается с Виктором, оба поглядывают в его сторону. Денису не хотелось ей ничего объяснять. К тому же все равно объяснить ничего бы не смог. В соседнем зале – казино, он заметил его, когда выходил за Танькой. Все ясно. Казино – это то что надо. Хвосты обрубаем.
Денис исполнил номер а-ля Фокс: пригласил на танец Пашину куклу, дотанцевал с ней до двери, выходящей в вестибюль, поблагодарил и вежливо откланялся. В вестибюле зашел в уборную – Вера с Виктором наблюдают, он не сомневался, – открыл в умывальнике холодный кран до упора, сунул голову под струю воды. Хор-рошо. Включил сушитель, постоял под ним. Расчесался. Посмотрел на себя в зеркало. Изумительно. Агент 007. Но долго здесь оставаться нельзя, иначе придет Виктор поинтересоваться, какие проблемы.
Он приотворил дверь так, чтобы был виден зал. Вера и Виктор сидели, повернувшись к сцене, – музыку слушают. Это хорошо. Но рука Виктора как-то странно прилипла к Вериному плечу, его пальцы постукивают по ее ключице в такт музыке. Что за дела, мужик? В этот же момент Вера, будто услышав его мысли, что-то сказала Виктору и убрала руку. Так-то оно лучше.
Через минуту Денис был в казино. Мягкий бархатистый гул, почти тишина. Зеленое, черное и красное. Полумрак, конусы света над столами. Жетоны в правом кармане, деньги в левом. В казино Денис был лишь однажды, очень давно, в прошлой жизни, когда пас интуристовских девок. Играл в «блэк джек», и неудачно, разорил государственную казну на двадцать пять долларов. «Блэк джек» – это куриный дёр, это несерьезно.
Он прошелся между столами. Посетителей немного, все удивительно трезвы, все увлечены игрой. Хотя нет. Вон, студенческого вида паренек за карточным столом явно лыка не вяжет. За его спиной небольшая толпа человек в пять. Сочувствующие. Улыбаются снисходительно. Пришел официант, поставил рядом с ним фужер с мартини – паренек тут же хлопнул, и тут же проиграл. Еще две фишки улетели к крупье. Официант с подносом под мышкой остался посмотреть, чем закончится дело.
Денис направился к рулетке. Для дурных денег придумана рулетка, вот в чем дело. Здесь никого не было. Круглое поле, нарезанное на узкие дольки, стояло неподвижно и выглядело загадочно. Денис стоял, соображая.
– Будете играть?
Выбритый до синевы крупье с томными глазами явился перед ним из темноты. Застыл, ожидая ответа. «Интересно, они получают какой-нибудь процент с продувшихся игроков? – подумал Денис. – Если да, то вот этот выбритый хрен получит долю с моих пяти тысяч».
Он внимательно рассматривал крупье, как будущий тесть рассматривает будущего зятя, а тот стоял, не шелохнувшись, с застывшей улыбкой на лице. Какой-то он не слишком симпатичный, думал Денис. И ориентация его половая вызывает сомнения… Может, не стоит городить огород? Ведь это деньги, большие деньги. Подумай: день-ги. Это будущее. Это Вера…
Крупье терпеливо ждал.
– Играю, – сказал наконец Денис. – И пятьдесят белой, пожалуйста.
Крупье позвал официанта, который наблюдал за разорением студента. Официант кивнул и исчез.
– Знакомы с правилами? Играли раньше?
– Я читал рассказы, – сказал Денис. – Рассказы про Смока Беллью. А вы читали?
Нет, он не читал. Итак, – чет-нечет, цвет, цифра?
– Цифра, – сказал Денис.
– Вы рискуете… – засуетился крупье.
– Знаю.
Он выгреб из кармана все жетоны и бросил на сукно. Появился официант – стопка водки и маленький бутербродик. Денис выпил. Закусывать не стал. Официант сунул поднос под мышку и остался. Это уже интересно. Народ от карточного стола стал понемногу перетекать сюда.
– На тринадцать, – сказал Денис. – Все.
Крупье поднял брови. Сзади зашептались.
– Все, все, – подтвердил Денис, отодвигая от себя жетоны.
* * *
Вера ничего не сказала, когда он вернулся, хотя в ее глазах было нарисовано по большому вопросительному знаку. Но Денис сделал вид, что не понял. Он сел рядом с ней, Вера тут же взяла его ладонь и положила себе на колено. И запечатала сверху своей маленькой ладошкой: не уходи больше никуда. Групешка на сцене вяло пережевывала старые джазовые хиты, подвыпившие куклы выделывались вдвоем перед подиумом, рядом с ними отбивал чечетку красный, будто обваренный Паша. Было скучно. Денису показалось, что за время его отсутствия небольшой зал покрылся тонким слоем цементной пыли. Возможно, это потому, что из казино он вернулся абсолютно трезвый.
Из вестибюля появился Виктор, вытирая на ходу руки носовым платком.
– Как отдыхается? Все в порядке?
– Прекрасно, – сказал Денис.
Виктор с Верой обменялись быстрыми взглядами, Денис это заметил и усмехнулся про себя. Слушай, по-моему, он в полном порядке. Или я ошибаюсь?
– По коньячку? – Виктор отвернулся, вытянул шею, отыскивая взглядом белую куртку официанта.
– Нет, спасибо, – сказал Денис и встал. – Мы, пожалуй, откланяемся. У Веры сильно болит голова.
Вера снизу удивленно посмотрела на него.
– К тому же ее подташнивает, – добавил Денис.
Вера встала. У Виктора вытянулось лицо.
– Точно все в порядке?
– В полном порядке, – Денис энергично кивнул. – Спасибо за вечер. Просто мы оба немного не выспались.
Они быстро попрощались со всеми и вышли на улицу.
– Почему… – начала было Вера, но Денис ее перебил:
– Тш-ш. Молчи и смотри.
Он остановил такси и, наклонившись к водителю, негромко назвал адрес. Тот кивнул. Какое-то время ехали молча. Потом Денис достал из кармана сигареты, взглядом спросил у Веры разрешения. Она кивнула. Денис приопустил стекло, закурил и сказал:
– Я играл в казино.
– Я догадывалась, – ответила спокойно Вера. – Выиграл?
– Вначале выиграл столько, что в голову ударило. Потом проиграл. Но все равно в плюсах.
Больше он ничего не сказал, и она не спрашивала ни о чем.
Через десять минут они вышли напротив магазина «Монарх». Свет в окнах был погашен, у дверей возились две какие-то фигуры. На звук шагов они обернулись.
– Следователь Петровский, – Денис приложил руку к виску, как в американских фильмах. – Добрый вечер.
– Добрый… Вы опять к нам? Я же уже все подписал…
Рыжебородый, который в зависимости от настроения Дениса напоминал ему то мирного норвежского шкипера, то хищную акулу, а сейчас не напоминал никого, передал ключи стоявшему рядом типу в спортивной куртке и с лицом боксера. Охранник настороженно рассматривал подошедших.
– Точно, подписали, – сказал Денис. – Закрываетесь?
– Уже закрылись… практически. Время.
Рыжебородый коротко улыбнулся и кивнул на выставленные в витрине напольные часы. На часах было пять минут одиннадцатого.
– Время – деньги. Мы ненадолго вас задержим.
Тот пожал плечами.
– В смысле?
– «Альма Утопия», если не ошибаюсь. – Денис повернулся к Вере. – Эти часы тебе тогда понравились?
Она вытаращила на него глаза.
– Да… Но при чем тут…
– Я хотел бы купить эти часы, – сказал Денис рыжебородому. – За наличные. Прямо сейчас.
Рыжебородый сперва открыл, потом захлопнул рот.
– Завтра я просто могу передумать, – сообщил Денис.
Он достал портмоне и показал край толстой пачки банкнот. Приятно было чувствовать себя Крезом.
До рыжего, наконец, дошло.
– Ясно, – сказал он и бросил охраннику: – Открывай.
Охранник, отвернувшись, назвал в трубку мобильного телефона какой-то пароль и попросил выключить сигнализацию. На том конце провода, видимо, ему был задан вполне резонный вопрос, на что охранник ответил сущую правду:
– Да тут какие-то чумные явились… Я говорю, покупатели пришли! Отрубайте, короче.
– Ты с ума сошел! – прошептала Вера. – Откуда у тебя?..
– Я же говорил. Играл в казино. Хотел спустить все деньги.
– ???..
– Но выиграл еще семь тысяч. Сам не ожидал, честное слово.
– Простите, – насторожился «шкипер». – Вы сказали, семь тысяч? А сколько у вас всего?
– Как сколько? – с достоинством ответил Денис. – Почти двенадцать тысяч долларов.
Он вспомнил, что часть своей суммы уже потратил, но осталось бесконечно много.
– Одиннадцать с хвостиком, точнее.
– Закрывай обратно, – сказал продавец, и охранник замер с приоткрытым ртом. Он молчал, но всем своим видом хотел сказать: «Мы что, блин, в игрушки играем?»
– «Альма Утопия» стоит двенадцать тысяч шестьсот шестьдесят семь евро, – пояснил продавец то ли Денису, то ли охраннику. – Вы, наверное, забыли.
Значит, все-таки Денису.
– Действительно забыл…
– Но вы можете купить для себя «Уайлер Ветту», помните, которую бросали с Эйфелевой башни? Они вам понравились, а стоят всего три с половиной тысячи…
«Всего», – Денис усмехнулся.
– Если мужчина покупает дорогие часы, он тем самым признает, что компенсирует отсутствие личных достоинств.
– Что? – удивленно переспросил рыжий «шкипер».
– Мне они не нужны.
– Мы что, блин, в игрушки играем? – сказал наконец охранник и нажал на телефоне кнопку повтора. – Врубай опять! У них, оказывается, денег нет!
* * *
Сегодня у нее, ну… как это сказать… Понимаешь?
Коленька не понимал. Она помялась, потом сказала:
– Не тот день, Коленька. Ага?
– Ага…
Вчера тоже был не тот. Позавчера. Неделю назад. А на прошлой неделе было много работы: кто-то начал колоться по делу Слепого. Тем не менее она сделала прическу – раз, купила себе новый сотовый – два, на днях явилась в новом костюме из шотландки, похожая на английскую сельскую учительницу (Коля видел такой в витрине бутика «Ларошель» – там даже пара перчаток потянет на его месячную зарплату!) – это три. Каждый вечер: «Извини, Коленька, я к зубному записалась». Это четыре. Ну и самое главное… Контра Петровский. Привет, Денис – привет, Тань. Так на кофе зайдешь? – Минут через пару, свидетеля только отпущу. Вот как у них сейчас принято. Кстати, растворимый «Пеле» она больше не пьет, поставила у себя круповскую кофеварку с гейзером. Интересно. Ничего не понятно.
Впрочем, если сложить два и два, то кое о чем догадаться можно. Слепого у Таньки отобрали, потом Коленька сообщил об этом Денису – и сразу Слепого вернули. Петровский стукнул в Контору, выходит. Логично. Тем более что Рахманов Таньку теперь в упор не замечает, а если замечает, то отворачивается. Контора. Так. А чего бы Петровский стал ради Таньки-то стараться? Как баба она, конечно, ничего, но… Коленька печенкой чувствовал, что дело здесь не в этом. В чем – он не знал.
И потом – у Таньки появились деньги. В прошлую среду Коленька одолжил у нее две сотни до понедельника. Просто из спортивного любопытства. Дала. Чего-чего, а две сотни так и быть дала. Сегодня уже пятница. Она даже не заикнулась. Ни разу. Так-так. Надо просто знать Таньку Лопатко, эту хохлушку, чтобы представить… Слушай, а если деньги – конторские? Предположим. За что их тогда заплатили? Фонд помощи дохлому слеподырю? За дискриминацию горпрокурора?
Коленька сосредоточился в стену, попытался представить.
– Таракана увидел? – наклонился к нему Дерзон. – Эй? Алё?
Он помахал растопыренной ладонью перед его глазами.
– Вы с нами, коллега?
Коленька со злостью оттолкнул руку.
– Отцепись.
– Ну-с-с, поручик… – разочарованно протянул Дерзон, разворачиваясь на сто восемьдесят.
Он сунул руки в карманы, дошел до стены, развернулся еще раз и снова вырос перед Коленькиным столом. Растопырил руки в столешницу, навис над Коленькой.
– Ты мне совсем не нравишься, Николай. А ну дыхни.
– Очисти горизонт, – тихо сказал Коленька.
– На тебе два «висяка», идиот. А ты целую неделю смотришь в стену. У тебя посталкогольный ступор, что ли?
– Отойди, я сказал…
Васька не внял, более того – опершись локтями в стол, приблизил лицо вплотную к Коленьке. Провоцировал, сволочь.
– Короче… Меня прокурор просил поговорить с тобой. Старый хрен весьма обеспокоен твоим…
Коленька ударил внешней стороной ладони. Увернуться на таком расстоянии было невозможно. Но Васька все-таки увернулся, причем вышло это у него как-то легко и даже элегантно. КМС хренов.
– …угнетенным состоянием, – продолжал Дерзон как ни в чем не бывало. – Кстати, и Курбатов Александр Петрович тоже интересовался твоей драмой. Остался только вахтер дядя Степан, который до сих пор, возможно, не в курсе. А все твоя, Коленька, раздолбайская привычка распускать сопли до пола… Официально довожу до твоего внимания, что таких, как Лопатко, на набережной можно целый контейнер насобирать. За один только вечер. Цена такому контейнеру – 50 у. е. В розницу будет немного дороже…
На сей раз Коленька поступил хитрее. Он сперва врезал ногой по его лодыжке и потом уже выбросил кулак… Но поскольку маменькин сынок не мог тягаться с кандидатом в мастера спорта, то результат получился плачевным.
* * *
Новая «шестьсот пятая» «Пежо» стояла на парковке у мотеля «Коралл», что на 15-м километре Южного шоссе. Портье – сухая дама, поминутно кашляющая в широкий воротник свитера домашней вязки, – то и дело посматривала через окно на зализанное авто. Темно-синие, в цвет кузова, тонированные стекла, номер с двумя нулями, два выхлопа… Серьезная машина, что говорить. И хозяин серьезный. Представительный, властный. Она таких называет «сазаны». Странно… Не то чтобы такие сюда не заплывали, – как же, заплывали, да еще как хвостами били, как икру метали: через стенку в коридоре было слышно! Поскольку все мы люди, и даже таким, как этот (дама скосила глаза в регистрационную книгу, но подпись была, конечно, неразборчива)… даже им ничто человеческое не чуждо. Но обычно это самое свое человеческое «сазаны» приезжают проявлять с девушками определенного возраста и вида. Ну, типа что в «Фабрике звезд» показывают. А этот приехал с какой-то… м-м… Простой труженицей, как пишут в газетах. Причем не первой свежести. Она могла бы быть мамой тех, с кем обычно приезжают.
«Мезальянс», – всплыло давно забытое слово. Во, именно – мезальянс. Все равно как если заезжий «сазан» подойдет к ней самой и пригласит часика два покувыркаться в постели! Хм-м… А что, если симпатичный и не очень старый, то она бы, может, и не отказалась… Но зачем это ему? Незачем! Разве что для дела понадобилось…
Даму-портье не проведешь. Они не успели еще расписаться и взять ключи, а она их уже отсканировала, разложила на атомы, рассмотрела под микроскопом – и диагноз готов. Отставной полковник, ныне посредник в торговле паленой чеченской нефтью, – это он. Сотрудник районной налоговой инспекции, ухватившей «сазана» за жабры… даже не рядовой сотрудник, а замначальника, скажем, – это она. И все дела. Обычная взятка не прошла, шоколадки не помогли, приходится играть в любовь с одинокой стервой. А любовью инспекторша не избалована, это сразу видно. И в мотелях она раньше останавливалась не часто. А когда она отворачивается от полковника, тот сразу гасит улыбку и глядит ровно, плоско и скучно. Работа есть работа. Сколько он задолжал родному государству, интересно? Штук сто «косых», не меньше. Такой важный, представительный… Может, и все двести.
Портье отвернулась от окна, глянула на часы и включила телевизор. Начиналась десятичасовая программа новостей.
А в седьмом номере к этому времени наступила теплая и сладкая минута тишины, когда каждый лежит на своей половине кровати, поправ ногами скомканные простыни, каждый дымит в потолок и молча думает о своем, а казенная пепельница, словно меч Ланселота, – между ними.
Но вот минута прошла, и первым заговорил Курбатов.
– А я, по правде говоря, думал, ты пошлешь меня подальше, – сказал он.
– А вот не послала, – сказала Таня Лопатко.
– И очень хорошо.
Она не стала спорить. Но он непременно хотел услышать ее мнение.
– Ведь все хорошо, верно?
– Хорошо, хорошо, – подтвердила она.
Курбатов встал, обмотавшись вокруг пояса полотенцем, подошел к окну, раздвинул пальцами жалюзи, как только что раздвигал интимные складки у Тани, и глянул на улицу. «Пежо» стоял на месте.
– После этого… после Вышинца… э-э… я не кажусь тебе немного староватым, что ли? – спросил он. – Скучноватым?
– С ним я развязалась, – жестко произнесла она. – Раз и навсегда. Он сопляк, ему мама и нянька нужны, а не я.
– Ну а Петровский?
Она подняла глаза в потолок и вздохнула.
– Тебя это сильно беспокоит?
– Есть немного. Не кажусь ли я…
– Не кажешься. Это если понимать твой вопрос буквально. – Таня приподняла подушку, поставила ее вертикально, приперев к стене, и села. Потом проследила за взглядом Курбатова и прикрыла простыней живот и ноги.
– А если понимать по сути, – продолжила она, – то я с Петровским не спала.
– Ага. Так я и поверил.
– Типа ревнуешь? – Она коротко рассмеялась. – Но факты налицо: на мне нет его отпечатков, следы его спермы не выявлены и не идентифицированы…
– Но вы встречаетесь…
– Разве это доказательство? Если бы я спала со всеми, с кем встречаюсь… У меня каждый день только свидетелей с десяток. Плюс адвокаты, обвиняемые, их родственники, оперативники… Представляешь? Меня бы не хватило даже на два дня!
Она рассмеялась. Но важняка не так просто сбить с толку, запутать и запудрить мозги.
– Нет. Между вами что-то произошло. Мне это небезразлично, сама понимаешь…
– Ты что, серьезно? – Таня прищурила левый глаз, заслезившийся от сигаретного дыма.
– Конечно, серьезно, – буркнул будто бы обиженный Курбатов. Он резко повернулся, прошагал к шкафу, где на вешалке аккуратно висел его костюм (Танина одежда валялась на полу и стульях как попало), снял брюки и стал одеваться.
– Понимаешь, минуту назад ты была в моих объятиях, я целовал тебя, говорил тебе… разное… А теперь ты так цинично: следы спермы, отпечатки… Как будто все, что между нами произошло, не более чем механический процесс.
Он распалялся все больше, пунцовел, сдвигал брови и беззвучно матерился, пытаясь просунуть непослушную пуговицу в прорезь на манжете. Таня Лопатко удивленно роняла пепел мимо пепельницы.
– Я понимаю, – сквозь зубы говорил глубоко уязвленный Курбатов, – Петровский молод, горяч, интересен – и как мужчина, и как… В общем, понимаю. Но ведь нельзя так со мной!
Таня потушила сигарету, встала и помогла ему застегнуть манжет.
– А теперь послушай, – сказала она, удерживая его руку. – Я не знаю, что вдруг на тебя нашло, но с Петровским у меня исключительно платонические деловые отношения… Вот, оправдываться уже начала. Странно как…
– Да хватит тебе! – отмахнулся Курбатов и стал обувать ботинки. – Я же видел, как ты на него смотришь!
– Ага. Но он-то на меня не смотрит. Это ты заметил, гражданин следователь?
Курбатов пыхтел внизу, на корточках, и рвал шнурки. Потом вдруг затих.
– Погоди. А что значит «деловые отношения»?
Таня прошла мимо него в душ, ничего не сказала. Вскоре там зашумела вода. А Курбатов, оставшись в одиночестве, вдруг мгновенно успокоился, разгладил оперение, убрал морщины и опустил брови. Муки ревности, искажавшие его лицо, куда-то улетучились. Он задумчиво оттопырил нижнюю губу, сунул руки в карманы брюк, просвистел пару тактов из 40-й симфонии Моцарта. Поднял указательный палец вверх, словно ведя с кем-то беззвучный спор. Покорно ждать на месте? Ворваться в душ разъяренным Отелло? Или…
Курбатов постучал в дверь кабинки и тихо вошел. Таня Лопатко, раскрасневшаяся от горячей воды, стояла под душем, приподняв руки и придерживая волосы, собранные в пучок. Он оставил дверь открытой и оперся плечом о косяк. Постучал пальцем по косяку. Прокашлялся.
– Извини, – сказал Курбатов. – Я не сдержался.
Она собралась было что-то сказать, но промолчала. Курбатов ждал. Она разглядывала его великолепной формы нос, потом перевела взгляд на безукоризненный узел галстука (и когда он успел нацепить галстук?), потом – на покрытый черными волосками указательный палец, нервно выстукивавший по косяку. Потом уткнулась взглядом в пол.
– У него есть знакомые бизнесмены, – сказала она наконец. – Они прокрутили конфискатный товар, который проходил у меня по одному делу. Каждый получил свой процент… Вот все это я и называю – «деловые отношения».
Палец перестал стучать.
– И это все? – поинтересовался Курбатов.
– А что еще? – Танины глаза прицелились в него. – Хочешь криминал накопать?
– Да нет, – он с видимым облегчением рассмеялся. – Я имею в виду отношения… Дальше этого не заходило?
Курбатов не зря был важняком. Обмануть его было трудно. Практически невозможно.
Таня вытянула мизинец.
– Ни вот настолечко, гражданин следователь.
Она тоже была следователем. И умела врать очень убедительно.
* * *
Она попросила высадить ее на Театральной площади: надо заскочить кое-куда, – и Курбатов на прощанье легонько приобнял ее на переднем сиденье, улыбнулся покровительственно, чмокнул в ушко.
– До встречи.
– Пока.
Захлопнулась дверца, машина тронулась – теперь у него сделалось совсем другое лицо. Мышцы расслабились, и лицо превратилось в обычную высокомерно-брезгливую маску. Он развернул машину и через пятнадцать минут был в прокуратуре. Кивнул вахтеру, прошел через коридор и остановился у дверей кабинета «молодняка». Повернул голову, прислушался, чем-то необычайно заинтересованный. Из-за двери раздавались крики. Курбатов хмыкнул удовлетворенно и, дернув дверную ручку, вошел.
Крики смолкли. Вышинец и Дерзон стояли посреди кабинета в позах «бодались два барашка». У Коленьки был разбит нос и буро-красным заляпана выехавшая из брюк рубашка.
– Та-ак… Что здесь происходит, мать вашу за ногу? – рявкнул Курбатов.
Дерзон, злой и холодный, как профессиональный боец, глянул на Вышинца и молча вышел из кабинета. Коленька, угрюмо косясь на «важняка», стал раздраженно запихивать рубашку в брюки.
– Итак? – громовым голосом вопрошал Курбатов.
– Ничего… – прошелестел Коленька.
– Что?!
Коленька, видимо, пытался произнести какую-то речь в свою защиту, но губы его дрожали, горло сдавило, и ни слова не было слышно. Тем не менее Курбатов ответил уже спокойнее:
– Ясно. Ладно. Умойся и зайди ко мне в кабинет.
А уже там, в роскошном кабинете Курбатова, Коленька, внутренне готовый к самому худшему, неожиданно нашел то, что ему было более всего необходимо в эту тяжелую минуту его молодой жизни: сто граммов коньяку и живое участие. И друга. Старшего товарища. Покровителя.
* * *
– Вот, взгляните. Французский кинжал роуэлс, четырнадцатый век. Это лучший из моих экземпляров. Только осторожно, прошу вас… – Коллекционер Саша отвернулся от стеллажа и умоляюще посмотрел на Дениса. – Клинок очень острый. Даже спустя шестьсот лет…
Последние слова были произнесены почтительным полушепотом. На мягких ладонях, покрытых бисеринками пота, Денис увидел длинный кинжал, по форме отдаленно напоминающий железнодорожный костыль – сужающийся к острию четырехгранник, две грубые металлические шайбы, витая, с заклепками рукоять между ними. Зрелище его разочаровало.
– Можно?
Денис взял кинжал в руку. Коллекционер вскинул на него глаза, губы дрогнули, но он ничего не сказал. Кинжал оказался увесистый, а в ладони сидел ладно, надежно. Даже тыльной его стороной, где маленькая шайба, можно было убить человека.
– В те времена в Европе все делали увесистым, – пояснил Саша. – Позднее средневековье. Даже красавицы у них походили на наших метательниц ядра.
«Длина подходящая, – прикинул Денис. – Но он оставит не рваный прокол, а рваную дыру…»
Виктор, который от нечего делать изучал соседние стеллажи: короткие и широкие римские мечи, чуть изогнутые японские ножи с косо обрубленным клинком, монгольские национальные кинжалы, штыки первой мировой, – бросил в сторону Дениса короткий вопросительный взгляд.
Денис покачал головой: не то.
– Превосходный экземпляр, не правда ли? – Саша бережно принял у Дениса кинжал и вернул его на место. – Мизерикордия!.. То есть оружие милосердия…
Он смущенно прокашлялся.
– Похоже на название болезни, не правда ли?.. Им приканчивали раненых латников. Обычно в горло, под подбородок… Или сквозь любую щель в доспехах…
– А чего-нибудь менее ископаемого у тебя нет? – поинтересовался Виктор.
– То есть? – не понял Саша.
– Ладно. Налей нам хоть водки тогда…
Через пять минут Денис и Виктор сидели в салоне такси, которое поджидало их во дворе.
– Сам видишь, Сашка коллекционер серьезный, упертый. Он два хороших состояния угрохал в эти свои стеллажи – папочкино и женино, которое, по большому счету, тестево…
– Неудивительно, – хмыкнул Денис. – Какой там век у этой, как ее… мезотерапии – четырнадцатый, что ли?
– У меня есть еще пара таких знакомых чудаков. Можем хоть сейчас…
– Пустое. Для таких, чем древнее клинок, тем лучше.
– А тебе что – «Файерберн» нужен? Так сходи в оружейный магазин, вон у Вовановой жены брат двоюродный держит свой прилавок, там любой заказ всего неделя-полторы, никаких проблем.
– Нет. Не «Файерберн», но и не музейный экспонат. Какая-то редкая, исключительная вещь, но ее пускают в дело… В общем, я сам не знаю что.
– Не знаешь, это точно, – сказал Виктор.
Он отвернулся в окно, а через минуту спросил:
– Так что у тебя за дело такое с кинжалами? Украли у кого-то? Или зарезали?
Денис неопределенно пожал плечами. Он думал о другом. Он вспомнил мягкие, почти детские ладошки этого Саши, которые вряд ли сумеют даже заточить карандаш, не порезавшись… И понял, что ищет не там. В принципе. И не так. Клинок, который ему нужен, искать необходимо среди тех людей, которые клинками пользуются, а не любуются ими через стекла стеллажей.
Виктор ждал какое-то время, надеясь услышать ответ на свой вопрос, но не услышал и снова отвернулся.
* * *
– Не отвлекай меня. Так. Успокоились. Дверцу закрыли. Ремень… – Таня нашла ремень безопасности, потянула, с лязгом утопила металлический конец в гнездо.
– Теперь передача…
Она дернула рычаг коробки передач, вывела его в нейтральное положение. Машина покатилась.
– Мы катимся, что ли? Денис?
Вполголоса выругавшись, Таня уперлась ногой в педаль тормоза. Машина встала. Потом резко лязгнул «ручник».
– Елки… Теперь все сначала. Ремень. Передача. Зажигание…
«Опелек» фыркнул и завелся. Вспыхнули фары, осветив опустевшую стоянку у здания прокуратуры.
– Ну, ты видишь? – с гордостью произнесла Таня Лопатко. – Я смогла. Через пять минут будем дома. Так… Опять передача.
Она принялась шарить правой рукой, задевая колено Дениса. «Пардон…» Наконец нащупала рычаг, включила первую. «Опелек» вдруг оглушительно взревел, дернулся, а потом каким-то нездоровым, агонизирующим галопом помчался к дороге.
– Осторожнее, Таня.
Денис вцепился в кожаный поручень над дверцей.
– С-спокойно, – сквозь зубы вымолвила Таня, выруливая на залитую огнями улицу перед носом у грузовика. Тот возмущенно просигналил.
– Иди в… – ответила она.
Перевести дух Денис смог только когда они остановились напротив ее подъезда.
– И зачем тебе это надо? – спросил он, снимая шапку и вытирая платком взмокший лоб. – Вот весь этот, прости за выражение, геморрой?
– А что? – Таня выключила зажигание. Она улыбалась во весь рот. – Мне лично нравится. Это – мое, я поняла. Да и деньги эти… Куда ж их еще тратить?
Таня развела руками, показывая, каких усилий ей стоит пристроить куда-нибудь свалившееся богатство.
– А ты свои куда дел?
Денис вздохнул.
– Оказалось, что это не деньги. Я пытался превратить их в деньги, но проиграл все. Не судьба… Правда, холодильник купил, шкаф, халат новый матери…
– Вот видишь, надо обзаводиться имуществом: движимым и недвижимым. Я, например, довольна. На права сдала экстерном, благо гаишников знакомых хватает. На следующей неделе запишусь на курсы экстремального вождения… Так ты зайдешь, надеюсь? Пошли, чего сидеть…
– Погоди, а как же Пальчевский?
Таня вопросительно подняла бровь.
– Мальчук, из Союза ветеранов Афганистана, – пояснил Денис.
– Так у меня все телефоны дома, – сказала она, рассматривая его. – В телефонной книжке, которая лежит на телефонной полке, которая прибита дюбелями к стене в прихожей… как и принято в лучших домах. Или ты думаешь, что у меня все должно быть как-то иначе?
– Нет, не думаю, – сказал Денис, выбираясь наружу. – Пошли.
Сперва выпили кофе, потом вместе смотрели выпуск новостей:
– Интересно, как с украинцами по газу разберутся, – пояснила она.
Потом Таня пошла варить еще кофе, но Денис напомнил ей о цели своего визита.
– А, да. Точно, – вспомнила Таня. – Сейчас.
Она взяла телефонную книжку, уселась рядом с ним и принялась листать.
– Та, что сидела в ресторане с тобой, – неожиданно произнесла она, не отрывая взгляда от книжки. – Ее как зовут?
– Вера, – сказал Денис.
– Хорошая девушка?
– Хорошая.
– Ага, кажется, нашла, – Таня заложила пальцем страницу. – Мальчук Семен Семенович, председатель Союза ветеранов Афганистана… Слушай, а тебе это все зачем?
Денис смотрел на телефонную книжку в ее руках. Потом поднял на нее глаза. Таня поймала его взгляд еще на полпути, встретила вызывающе и откровенно.
– Это по Синицыну, – сухо сказал Денис и встал. Он подошел к окну и стал смотреть на ночные огни. – Просто мне стало известно, что ты когда-то приняла дело о перестрелке в Красной Роще. Тогда погибли два «афганца», а этому Мальчуку, который был с ними, светило семь лет. И ты все расставила по своим местам…
– Семен, добрый вечер, – раздался Танин голос за его спиной. – Или уже ночь? Извини… Да, правильно узнал. Таня. Буду краткой. Один мой коллега, очень хороший человек, хочет поговорить с тобой. Нет-нет, не беспокойся. Там что-то с ножами, с техникой рукопашного боя, ерунда, короче. Просвети его, если тебе не трудно. Когда? Хорошо. Так и запишем. Спасибо.
– Держи, – она вырвала листок из книжки, где был записан адрес, и передала Денису. – Завтра в семь вечера он будет там. Узнаешь сразу – он камуфляж круглый год носит, как елочка зеленый ходит. И левый глаз стеклянный. Не ошибешься.
Денис спрятал листок в карман.
– Как это ты меня отрекомендовала – «очень хороший человек»?
Он улыбнулся. На сердце, непонятно от чего, сразу полегчало, да и Танька после звонка как-то расслабилась, не ловила его больше глазами.
– А что мне ему было сказать? – хохотнула она. – Что вот, мол, пошлю к тебе следака с диктофоном в кармане?
– Ты, прямо, впадаешь в крайности, – попытался отшутиться Денис. – Ладно. Спасибо тебе гигантское… А время-то, в самом деле – ух ты!
Он уже был в передней, обувался. Таня бегом направилась в кухню, где на плитке шипела, убегая, вода из чайника.
– Ну пока, короче. До завтра!
Когда дверь за Денисом захлопнулась, Таня тихо вышла из кухни, встала посреди коридора.
– Чудак-человек. – сказала она. – Ну и катись к такой-то матери.
Сказала без злобы, скорее для порядку. Хотела было заплакать, но раздумала. Лучше кофе выпить лишнюю чашечку.
* * *
– Думаешь, кто-то из моих ребят? – прямо спросил Мальчук, когда Денис закончил.
– Понятия не имею. Удар профессиональный, поставленный. Меня это заинтересовало.
Мальчук медленно влил в себя половину бокала. Живой глаз его, скосившись, смотрел на постепенно обнажающееся дно бокала, а стеклянный, неподвижный, продолжал следить за Денисом.
– Я двух «духов» заколол, – сказал потом Мальчук. – В рукопашной. Штык-ножом от старого АК, им ловчей работать, чем акаэмовским. Они сдохли, я живой. Значит, колол профессионально. То есть коротко и резко. Раз! – готово. По прямой, самой короткой линии, чтобы успеть… Раз! – готово. А если бы я колол как этот твой… – Он провел рукой с бокалом широкую дугу, словно собираясь произнести тост. – Тогда меня бы здесь не было.
Два парня, сидевшие за соседним столиком, искоса поглядывали на Дениса. «Охрана», – подумал он. Несмотря на холодный день, в пивнухе яблоку негде было упасть, стойки и столы были облеплены страждущими и жаждущими. И только за эти два столика никто не подсаживался, здесь никто не ходил, и даже шум голосов и дзыньканье стекла здесь словно приглушались и звучали отстраненно, как по телевизору.
– Я тебе что скажу. Из нормальных ребят никто не станет в ножички играть. Это есть истина. Мы с «калашами» воевали. Это оружие. Оно для войны. Нож – это когда вообще ничего нет, а жить хочется. Понял?
– А кто же тогда…
– Это другое дело.
Он прикончил бокал и поставил на стол. Парень за соседним столиком приподнялся было, но Мальчук остановил его жестом.
– Вот мы воюем там, а здесь, на гражданке, кому-то тоже хочется героем себя почувствовать. Он тогда идет на какую-нибудь тейквонду херней заниматься. Или ножички бросает в дверь туалета. Это так и есть.
– А те, кто в разведке? – спросил Денис.
– А что разведка? – хмыкнул Мальчук. – Они такие же смертные, как и мы. Если прижмурить кого без шума, так для этого совсем не надо танцы танцевать. Руку на пасть, нож под ребро. Готово.
Он некоторое время смотрел на Дениса, потом поднялся. Парни за соседним столиком тоже встали.
– Ты проще смотри на такие дела. Это был не солдат, я тебе точно говорю. Ищи извращенца. Я на все вопросы ответил?
– В общем, да, – сказал Денис.
Он убрал со стола свою пачку сигарет (вот и поговорили, даже закурить не успел), застегнул куртку.
– Ну, если что… Обращайся, – сказал на прощание Мальчук. – И вообще… Разведка, спецы – это отдельная песня. Это с ними и разговаривай. У них свои кланы. Они отдельно пасутся.
– А где они пасутся? – спросил Денис.
* * *
Вторая неделя эйфории за рулем собственного авто закончилась аварией. Таня бодро стартанула на светофоре, оставив позади тяжелый «пассат» и БМВ с вальяжным водилой, потом поддала еще газу, чтобы закрепить успех. И вдруг – две девчонки наперерез из-за припаркованного у обочины «газона», бегут, смеются, болтают как ни в чем не бывало, у обеих глаза огромные, зеленющие. Взвизгнули тормоза, машину развернуло боком, руки неожиданно обрели способность думать вперед головы и крутнули баранку влево, против заноса – а уже в следующее мгновение Танин «опелек» с разбитым передком стоял на встречной полосе, на осыпанном осколками фар асфальте, и перед ним в метре стоял «жигуль» с вогнутой дверцей, за которой копошился мужик, пытаясь выйти наружу. И откуда-то валил то ли пар, то ли дымок, а мужик громко повторял: «Ах ты, зар-раза!» А девчонок не было. Ни на асфальте, ни на пешеходной дорожке нигде.
«Вот и ладно», – подумала Таня. Она выключила зажигание, вышла из машины, достала красный треугольник знака аварийной остановки, отсчитала двадцать шагов от багажника своего «опелька» и поставила знак на асфальт. Теперь порядок. Мужик тем временем выбрался через пассажирскую дверцу, обошел свою машину, рассмотрел как следует, заголосил матом и двинулся на нее.
– Где твои глаза, коза драная!
– Вот урод, – пробормотала Таня, отступая.
Тем временем снова раздался короткий визг тормозов, и снова – знакомый стук. Серебристый лимузин красиво въехал в развернутого поперек дороги «жигуля». Мужик обернулся и чуть не сел на асфальт. Из лимузина выскочил толстенький кавказец в кашемире.
– Ты что стал поперек дороги, козел!
Таня заперлась в своей машине, набрала номер знакомого гаишника, который помогал ей сдать экстерном на права, описала ситуацию, выслушала инструкции и приготовилась ждать. Водитель «жигуля» и кавказец громко выясняли отношения. Таня заметила, что толстяк держит своего оппонента за кончик шарфа. Машины с гулом проносились мимо, обдавая их коричневой снежной кашей. Некоторые из любопытства притормаживали, а потом ехали себе дальше.
Темно-синий «Пежо», подъезжая к месту аварии, тоже сбросил скорость. Опустилось боковое стекло, оттуда показался знакомый профиль с обычной своей брезгливой гримаской. Губы Курбатова шевелились – он делился наблюдениями с кем-то, сидящим в салоне. Заднее стекло тоже медленно поехало вниз. Таня вышла из машины, махнула рукой… И в ту же секунду профиль исчез, «Пежо» газанул и умчался.
«Вот чудак-человек», – подумала Таня. Ей было неприятно. Чего он испугался, Курбатов этот? А ведь он ее заметил, она не сомневалась. Мог бы выйти на пару минут, корона бы не упала – видел же, что мужики не в себе, вот-вот кулаками начнут махать… Еще неприятнее было то, что на заднем сиденье сидела какая-то девушка – молодая и красивая.
Она вернулась в машину, положила руки на баранку. Пальцы дрожали – наступила реакция. Если судить здраво, она еще очень счастливо отделалась: пешеходы целы, на ней ни царапины, водитель «жигуля», судя по всему, тоже вполне здоров. По крайней мере пока. Но на душе было гадостно. Наверное потому, что вдруг дошло: ее краткий роман с Курбатовым закончился. Точно так же, как закончился ее роман с Коленькой Вышинцом. Она даже не сомневалась в этом. Почему она так решила, Таня и сама не понимала, но обманывать себя не умела. Было и прошло. Ну и хрен с ними.
Где-то в недрах сумочки слабо затренькал телефон. Таня вытряхнула содержимое сумки на пассажирское сиденье, обнаружила среди прочего хлама поломанную сигарету, включила прикуриватель, вспомнила, что он не работает, взяла в бардачке зажигалку, прикурила, а потом уже подняла трубку.
– Это Семен, – сказала трубка. – Мальчук. Я только что с твоим следаком простился.
– А-а, ну и как?
– Нормально. За ним хвост.
– Хвост?..
– Сынишка какой-то в зеленой куртке. Мои хлопцы заметили. Они попусту мести не станут. Ты ему намекни, если считаешь нужным.
– Хорошо.
В окно постучали.
– Татьяна Леонардовна?
Она открыла стекло, за которым склонилось молодое лицо в гаишной ушанке. Лицо было знакомым: полгода назад оно проходило свидетелем по уголовному делу, могло стать обвиняемым, но за отсутствием достаточных доказательств так и осталось свидетелем. Степень достаточности доказательств оценивала Таня Лопатко, с тех пор гаишник постоянно оказывал ей услуги по своей линии.
– С вами все в порядке? Вы целы?
– Все в порядке, – сказала Таня. – Протокол писать будете?
– Тут есть на кого писать. Уезжайте. Счастливого пути.
* * *
Он вздрогнул, когда из кармана раздались бравурные аккорды «Марша тореадоров». Телефон он приобрел совсем недавно, привыкнуть не успел. В любом случае мелодию надо будет сменить.
– Да, слушаю.
– Это Таня. Ты где сейчас?
– На Станиславского.
– Слушай сюда. И не перебивай.
Денис выслушал. Потом спрятал трубку в карман и, не оборачиваясь, продолжил путь. Посмотрел на часы: без пяти три. Это хорошо. Он перешел улицу и свернул налево около книжного магазина, скользнув взглядом по огромной стеклянной витрине – там отражался пешеходный переход за его спиной, и где-то в задних рядах мелькнуло темно-зеленое пятно. Денис поднялся по узкому горбатому переулку. В конце переулка стоял особняк с вывеской «Сбербанк России», там вот-вот должен закончиться обед. На крыльце особняка и на тротуаре стояла толпа человек в десять-пятнадцать, ожидающая, когда откроют двери. Денис пошел через толпу, но у ступенек крыльца остановился и присел на корточки, чтобы поправить шнурки ботинок. Он оглянулся. Человек в зеленой куртке суетливым шагом передвигался по другой стороне улицы. Маневр Дениса он не заметил и, полагая, что Денис свернул направо за особняком, тоже повернул направо, перебежав улицу.
Тем временем дверь сбербанка открылась, толпа устремилась внутрь. Денис встал с корточек и прошел вперед. На углу он остановился и подождал. Не обнаружив его за поворотом, человек в зеленой куртке уже бежал обратно, даже забыв, что ему следует снова перейти на другую сторону.
– Здравствуй, Николай, – сказал ему Денис, когда они встретились. – Вы с Курбатовым совсем офигели! Для таких дел «наружка» есть…
Коленька Вышинец посмотрел на него во все глаза, побледнел и выдавил:
– Я?.. А-а… Здравствуйте. Я тут шел мимо… А что вы…
– Я ничего. Стою. А ты куда направляешься?
– Да вот, по делам…
– Ясно, – сказал Денис. – Ну пока.
– А-а… До свиданья.
Коленька сделал несколько шагов и в нерешительности остановился.
– Ничего-ничего, – успокоил его Денис. – Иди. Опоздаешь.
Тот посмотрел на него, хмыкнул и ушел.
* * *
Два следующих дня Денис проторчал в областном Дворце шахмат и шашек, где, по словам Мальчука, арендовал офис один из офицеров десантно-штурмового батальона ВДВ, дислоцировавшегося под Кабулом во время афганской войны. Офицера звали Боря. Этот Боря стал владельцем компании, продвигающей американские автоматы по изготовлению воздушной кукурузы, он много ездит по Европе и Штатам, еще больше отдыхает в Турции и в офисе появляется крайне редко.
Денису в конце концов удалось переговорить с управляющим, который сказал, что в городе Бориса нет, но обещал выхлопотать аудиенцию. Аудиенция была назначена в Адлере (хорошо что не в Стамбуле), в кафе на окраине города, которое Денис искал полдня и которое, ко всему прочему, оказалось закрыто на ремонт. В назначенный час Боря не появился. Денис дозвонился до управляющего, тот сказал, что встреча переносится на завтра. Денис переночевал в гостинице аэропорта, а назавтра повторилась та же история. Борис не пришел. Управляющий перестал отвечать на звонки. Пора возвращаться в Тиходонск. Поезд уходил поздно вечером, и весь оставшийся день Денис провел бродя по городу.
Его не оставляло чувство, что кто-то следит за ним, оценивая каждый его шаг. Или, что скорее всего, просто наслаждается его растерянностью. Он украдкой рассматривал толпу в отражениях витрин, повторял старый финт со шнурками и резко менял курс – все надеялся поймать «хвост». Но прохожий в темно-зеленой куртке, едва успев вызвать его подозрения, исчезал из поля зрения, равно как и дама в песцах, и угловатый подросток в черной джинсе. «Хвоста» не было. Во всяком случае, обнаружить его Денису не удалось.
* * *
Танина сигарета торчала в пальцах, как ствол ручки-пистолета. Нацелен он был на Коленьку Вышинца и Курбатова, которые сидели в другом конце зала.
– Смотрел «Американскую красотку»? Помнишь тех двух педерастов? Ну, которые соседи? Вот. Вылитые два педераста. Обрати внимание.
Денис обратил. Курбатов почти не ел. Он сидел, положив руку на спинку стула, на котором сидел Вышинец. Курбатов что-то вещал, лениво помахивая пустой вилкой. Вышинец, сгорбившись над тарелкой, поглощал обед и согласно кивал.
– Он этого младенца прибрал к рукам, – сказала Таня.
По ее словам, первый звоночек прозвонил, когда на летучке выступил с речью Рахманов. Основные тезисы: закаляйся как сталь, работай как Вышинец! Оказалось, что за последнюю декаду Коленька скинул шесть дел. Очистил трюмы. «И блестяще очистил!» – гремел Рахманов. «За это надо выпить, – намекнула вечером Таня. – Коленька гордо сказал: „Не пью“. Он и в самом деле бросил пить, представляешь? Ладно».
В половине второго ночи – дзынь! Коленька. Трезвый и злой, как Каменный гость. Попытался изнасиловать ее прямо в прихожей. Представляешь? Со сна она даже не поняла сразу что к чему, врезала по почкам, снизу в челюсть и выбросила на лестницу. Потом стало жалко его, дурня, но было поздно.
Весь следующий день Коленька отсиживался в кабинете у Курбатова. К себе никого не пускали. В последнее время они не-разлей-вода. В столовке вместе, после работы уходят вместе, шушукаются о чем-то. Может, Курбатов в обмен на известного рода услуги дела за Коленьку расследует?
– С трудом верится, – сказал Денис.
– А ты помнишь, чтобы Курбатов хоть с какой-нибудь бабой на людях показывался? – коварно улыбаясь, спросила Лопатко.
Денис не помнил.
– А ты помнишь, чтобы Вышинец хоть до чего-то своим умом дошел? – Крашенные модной помадой губы изогнулись в другую улыбку – более издевательскую, но не менее коварную.
Третий звонок прозвенел, когда у Тани отобрали дело об убийстве замначальника городской пожарной охраны Богдановича. Труп на обочине Южного шоссе, рядом с кольцевой: огнестрельное ранение груди, многочисленные ушибы. Таня дежурила той ночью. Протокол осмотра, допросы двух свидетелей, обнаруживших тело, заключение судмедэксперта, заключение криминалистов, баллистов, постановления о назначении еще шести экспертиз – в общем, вся работа начального этапа расследования выполнена.
На следующий день Рахманов вызвал Таню к себе и без долгих предисловий объявил:
– Дело решено передать более, скажем так, беспристрастному следователю. Богданович – не бомж и не слеподырь какой-нибудь. Дело на особом контроле. Ковыряться некогда. Возражения есть?
– Есть, – сказала Таня. Она выезжала на место, закрепила улики и проработала еще два дня, а теперь все надо было отдавать чужому дяде. А зачем, спрашивается, она всю ночь и два дня корячилась?
– В письменной форме. А покамест – дело и вещдоки на стол.
Рахманов явно отыгрывался за прошлое. Но лезть на рожон она не стала, Богданович ей сто лет не сдался, а работы и без того было невпроворот.
– И кому, ты думаешь, отдали дело?
Денис вопросительно посмотрел на столик в другом конце зала.
– Ага, – сказала Таня.
– Но ведь это смешно, – сказал Денис.
– Мне не смешно. Коленька с той самой минуты раздулся так, что здороваться перестал.
– Накатай телегу Победенному.
– Поздно. Дело закончено. Точнее, направлено на присоединение. Коленька в пять дней уложился. Прицепил Богдановича вагоном к какому-то раздолбаю, за которым и так пять трупов. И все дела! Рахманов чуть не кончил от радости.
– Ты в самом деле беспокоишься, что между ними что-то противоестественное? – спросил Денис, внимательно посмотрев на Таню. – Я имею в виду Вышинца и Курбатова.
Лицо Тани неожиданно залилось густой краской.
– Ну… Не особо. Мне-то какое дело?.. Вышинца я давно послала подальше, а Курбатов… мне вообще по барабану…
– Мне тоже кажется, что все это ерунда, – сказал Денис, не обратив внимания, как Таня споткнулась на последней фразе. – Курбатов никогда ничего не делает просто так. У него всему есть причина. И Коленьку он опекает тоже с какой-то далеко идущей целью. А цель у него, как правило, – сделать кому-то гадость.
– Мне он уже сделал, – сказала Таня. – Так что теперь твоя очередь.
* * *
Вышинец и в самом деле очень изменился: с коллегами разговаривал важно, с расстановкой, очень тщательно подбирая слова, даже костюм себе новый купил в хорошем магазине. И ходить стал по-другому: неспешно, со значением.
В общем, как понял Денис, за какую-то неделю из ничего не умеющего, закомплексованного бедолаги-новичка он превратился в человека, обремененного сознанием собственной значимости. И все это благодаря Курбатову. Что ни говори, а тот умел работать с людьми.
С Денисом и тот и другой вели себя подчеркнуто вежливо, словно что-то знали о нем такое, чего Денис и сам про себя не знал. В первый же вечер Коленька зашел к нему в кабинет.
– Чернила в принтере закончились, – объявил он с порога. – У тебя не будет запасного картриджа?
– Нет, – сказал Денис. – Как ни странно, но у меня нет даже своего принтера.
Коленька сделал удивленное лицо.
– А как же ты без принтера? К секретарю с дискеткой бегаешь, что ли?
– Бегаю.
– Надо будет сказать Рахманову, чтоб поставили тебе принтер. Что же ты молчал до сих пор?.. – Коленька по-хозяйски огляделся в кабинете. – Да и компьютер у тебя дохленький, как я вижу… Второй пентиум, что ли?
– Первый, – сказал Денис.
Коленька присвистнул. Он прошелся взад-вперед, потом развернулся перед столом, и в руке у него оказалась маленькая плоская бутылка французского коньяку.
– По маленькой?
Чувствовалась школа Курбатова. Только сам по себе коньяк ничего не решает. Важно не выпить коньяку, а с кем выпить коньяку. Одно дело пить с Курбатовым, другое – с Вышинцом. Сам Коленька этого не понимал.
Денис поднял брови.
– Рабочее время еще не закончилось.
– Ну-ну, я же знаю, что раньше ты не отказывался, – перебил Коленька. – Это пусть всякие Дерзоны и Лопатки придерживаются инструкций, а если мы даем результаты, то можем позволить себе иногда… Где у тебя посуда?
Денис уселся поудобнее и молча смотрел на Вышинца. Ему было любопытно: для чего же он все-таки зашел? Явно не для того, чтобы покрасоваться в новом костюме и выпить коньяку… Коленька перехватил его взгляд, смутился, еще раз пробормотал: «Так, это… А?» – а потом пожал плечами и спрятал бутылку в карман.
– Я понимаю, – он через силу улыбнулся, – бывает нелегко. У самого были проблемы с этим… Ладно, чего там, все мы не без греха. Мне говорили, ты крепко выпивал раньше?.. Можешь не отвечать, я и так знаю. И не осуждаю, поверь.
Денис едва сдержался, чтобы не рассмеяться.
– Откуда же тебе это известно?
– От людей, – с готовностью ответил Коленька. – Активно общаюсь. А разные люди говорят разное, ты знаешь… Иногда даже не спрашиваешь их о каком-то конкретном человеке, неудобно, и все такое, а потом – раз! – и ты знаешь о нем все, будто личное дело прочитал… Всякие любопытные истории, иногда даже не верится…
– И что это за истории? – заинтересовался Денис.
Коленька облизнул губы.
– Ну, я слышал об одном следователе, который вел дело по партии конфиската, а потом ни с того ни с сего вдруг разбогател и купил себе новенький автомобиль…
– Не такой уж и новенький, – сказал Денис. – Кое у кого бывают и поновее, и двигатели помощнее, и салоны попросторнее.
– Может быть, – важно согласился Коленька. – А вот у другого следователя по криминальному делу проходит пистолет. Пистолет как пистолет, вот только отпечатки на нем необычные, прямо скажем…
– И кто же там отпечатался? – спросил Денис. – Черт рогатый? Или Мишка Пантелеев?
– Сам следователь и отпечатался, – улыбнулся Коленька, глядя в глаза Денису. – Вот уже три месяца сам себя раскрыть не может, представляешь?..
– Бред какой-то, – поморщился Денис. – Никогда не собирай информацию в сумасшедшем доме.
Когда Коленька ушел, Денис первым делом проветрил кабинет, включил кофейник, заварил себе чашку крепкого кофе. Пальцы дрожали, а сердце стучало где-то в районе левого уха. Сколько раз он обливался холодным потом при одной мысли, что правда о деле Курлова всплывет наружу. Ну так вот: теперь эта мысль стала реальностью. Старший следователь Курбатов знает или догадывается об истинном положении дел. И пытается его шантажировать через этого идиота Вышинца.
Денис выкурил сигарету и заварил еще кофе. Прислушался к себе: пульс успокоился и отсчитывал теперь ровно и мерно, как бабушкины часы с кукушкой. Или как «Константин Вашерон».
Ничего страшного не произошло. Курбатов явно не в курсе, что отпечаток на пистолете уже другой и карточка отпечатка тоже новая. Он просто не в курсе.
Наверное, ждет, что Денис сейчас начнет суетиться и приползет к нему, испрашивая высочайших милостей. В обмен, конечно, на… Как это Танька сказала – «определенного рода услуги»? Денису стало смешно. Нет, конечно, Курбатову нужно совсем другое. Скорее всего деньги – не зря ведь Коленька намекал на конфискатный товар… А еще скорее – возможности Конторы…
По дороге с работы он завернул в гастроном, долго стоял перед винным прилавком, перебирая глазами этикетки на бутылках. Купить хорошего вина, зайти к Вере, посидеть у нее часик-другой, или даже остаться на всю ночь – эх, звучит заманчиво. Как-никак целую неделю не виделись. Он попытался представить, чем она сейчас занимается. Сидит перед телевизором? Вряд ли, это не похоже на нее. Под торшером с книгой в руках? Тоже как-то не вырисовывается. Веру можно представить за столиком в «Кубрике» или «Папе Джо», на танцевальном подиуме… Где еще? В постели. Да. Это Денис представил очень хорошо. В постели. Только с кем?
Он поставил в корзину бутылку «Шабли», которую вертел в руках, расплатился и вышел на улицу. Рядом с остановкой был таксофон. Денис вставил карточку в автомат и набрал первые цифры ее номера. Его рука замерла в воздухе, потом нажала на рычаг. Он набрал номер Белова.
– Это Холмс. У меня есть новости.
Он в двух словах рассказал о Коленьке Вышинце и его любопытных историях.
– Что-то нечисто с этим стволом? – насторожился Белов.
– Там полный порядок. Но они об этом не знают. Курбатов думает, что я на крючке. И он явно чего-то хочет. Если не от меня, так от Конторы.
– Даже так?
– Он по мелочи не играет. Слишком любит себя.
Белов помолчал.
– Ладно, проверим, что он за игрок. Пока ничего не предпринимай, в переговоры не вступай. Я сам тебя найду.
* * *
Белов перезвонил через два дня. «Ничего не бойся. Твой Курбатов сам по уши в дерьме. Если начнет давить, спроси у него, как он вылетел из Воронежской облпрокуратуры. Этого будет достаточно», – сказал он и положил трубку.
Назад: Глава двенадцатая Нужны ли деньги следователю?
Дальше: Глава четырнадцатая Взрывчатка и ножи

Антон
Перезвоните мне пожалуйста по номеру 8(812)454-88-83 Нажмите 1 спросить Вячеслава.
Денис
Перезвоните мне пожалуйста 8 (904)332-62-08 Денис.
Сергей
Перезвоните мне пожалуйста 8 (911) 295-55-29 Сергей.