Трепетов еще раз посмотрел на часы.

– Я думаю, он уже не придет.

Сулимов чуть замедлил шаг, но ничего не сказал. Даже голову не повернул.

– Надо было отправить к нему кого-нибудь на машине, что ли, – сказал Трепетов. Подумал и добавил: – Хотя это бесполезно.

Они шли вдоль подсвеченной дорожки через яблоневый сад в Жаворонках. До этого они успели неспешно поужинать и весьма неспешно выпить по рюмке коньяку в кабинете у Трепетова. Но Бруно так и не появился. Несколько раз Семен Романович звонил ему, Бруно был недоступен. Хотя накануне клятвенно обещал не опаздывать.

– Как это он назвал себя вчера? – спросил Трепетов. – Человек-часы? Человек-час? Или как-то по-другому выразился? Человек-точность, может?

– Человек-пунктуальность, – буркнул Сулимов.

– Точно. Человек-пунктуальность! Слушай, Кир, а ведь раньше он таких слов не знал даже.

– Это верно, – кивнул Кирилл. – Мои ребята обратили на это внимание. Его выступления подвергли лингвистическому исследованию и обнаружили, что словарный запас расширился, сложность построения предложений возросла, количество слов-паразитов и простонародных выражений снизилось. Жаргонизмов он тоже употребляет меньше…

Сулимов остановился и пристально посмотрел на хозяина усадьбы.

– И что это значит? – спросил тот.

– Он стал предметно говорить, оперировать фактами. Змейского вон как раздраконил на «Эхе Москвы»! И выкопал же откуда-то про «лексусы» эти, про квартиры, про дочек его. А ведь всего этого ему в выступлениях не писали.

– И что это значит? – повторил Трепетов.

– Бруно сильно изменился. Раньше он просто ахинею нес, а теперь вроде как самостоятельную игру разыгрывает.

– Ну-у, это вряд ли. Бруно – импульсивный малый, только и всего, – сказал Трепетов. – В морду может дать. Но самостоятельную игру… Это уж слишком!

– Ну, может, ему кто-то помогает…

– Кто?! И чем тут помогать? Ведь Змейский, согласись, и в самом деле дрянь порядочная, и все об этом знают!

– Во-первых, Змейский – депутат Государственной думы, – с раздражением ответил Сулимов. – Во-вторых, он – патриот! Какой-никакой, но у него позиция есть – ясная, твердая, патриотическая! Ориентиры есть! С ним работать можно! Мы знаем, чего от него ждать, он послушен и предсказуем! Он управляем! А чего можно ждать от твоего Бруно?!

– Погоди, Кир, не заводись. Давай начистоту: Змейский сам виноват. Знаю я его ориентиры. И ты знаешь. Орет про патриотизм, про патриотическое воспитание, про поддержку отечественного производителя… А сам кучу денег огреб, работая на этого вампира, на Мердока, которому даже я, человек небрезгливый, руки не подам. Катается себе на дорогих иномарках, дочек в Гарвард отправил учиться. Ну и хорошо, и молчал бы в тряпочку. Вот как я, например. Так нет – орет, строит из себя невесть что. Совесть все-таки надо иметь!

– Вот видишь, Семен, – произнес Сулимов медленно и как бы задумчиво. – А ты спрашиваешь, кто ему помогает. Ты же в контрах со Змейским!

– Ты думаешь, это я его научил? – ужаснулся Трепетов. – Я что, идиот? У меня одних только яхт четыре штуки… И моя старшая, заметь, учится в одном колледже с дочками Змейского! Хотя при всем при этом, заметь, я не учу народ, как правильно любить свою Родину!

Сулимов сжал губы и пошагал дальше. Трепетов двинулся следом. Садовая дорожка впереди делала крутой поворот и вела обратно, к загадочно светящемуся в темноте стеклянному кубу трепетовской усадьбы. Видно было, как в столовой горничная убирает со стола, а в комнате через стенку Маша в одних трусах ходит взад-вперед, разговаривая с кем-то по телефону.

– Дело не только в этом, – рассматривая Машу, сказал Сулимов. – Просто создается впечатление, что этот карлик не так прост, как мы думали вначале. И что это подстава, для того, чтобы взорвать проект «Династия» изнутри!

– Побойся бога, Кирилл! – Трепетов схватил его за руку. Сейчас он действительно испугался. – Если ты напоешь эту фигню своему шефу, то мне конец! Но ведь не я тебе его рекомендовал! Ты сам приехал ко мне и потребовал, чтобы он принял участие.

– Вот это единственное, что тебя оправдывает.

– Хорошо, что ты это понимаешь, хорошо, что хоть что-то меня оправдывает, – скороговоркой зачастил Семен Романович. – Я тут вообще ни при чем! Бруно изменился, Кирилл, действительно изменился! Охрана докладывает, что он стал читать книги, освоил компьютер, у него появились другие манеры… Но я-то при чем? Давай вообще этот гребаный проект закроем! Кстати, где он сейчас живет? Если мои апартаменты ему не подошли…

– Комната дога? Для ключевой фигуры особо важного правительственного проекта это действительно неподходящее жилье!

– Но раньше оно его вполне устраивало… Может, еще по рюмочке? Что-то холодно стало.

Сулимов отрицательно покачал головой.

– Вот что, Семен. Дело очень серьезное. Когда закрывать проект – не тебе решать. И удастся ли это сделать? Никто не знает. Джинн выпущен из бутылки, за ним идут уже двести тысяч человек! Но боже тебя упаси что-либо предпринимать! Надеюсь, про его место жительства ты спросил без определенной цели…

– Да ты что, Кирилл! Ты думаешь, я хотел его… Да у меня и в мыслях этого не было!

Они подошли к главному входу, остановились у крыльца. Там уже стоял удлиненный черный БМВ Сулимова; шофер вышел им навстречу и открыл пассажирскую дверцу.

– Может, зайдешь?

– Поеду, – буркнул Сулимов. – Много дел.

Дверца едва слышно хлопнула. Машина развернулась, выехала на подъездную дорожку. Ворота бесшумно разъехались в стороны. БМВ резко газанул и с ревом умчался прочь. Трепетов долго стоял и смотрел вслед, даже когда габаритные огни растворились в темноте.

– Возможно, это начало конца, – сказал Трепетов, обращаясь неизвестно к кому. – Проклятый карлик!

Он вытер ноги о коврик и вошел в дом.

«…Ростов не верил своим глазам, и сомнение это продолжалось более секунды. Волк бежал вперед и перепрыгнул тяжело рытвину, которая была на его дороге. Это был старый зверь, с седой спиной и наеденным красноватым брюхом…»

Не отрываясь глазами от страницы, Бруно нашарил пальцами стакан с виски. Отпил. Выдохнул через сжатые зубы.

– Жрать надо меньше! – веско произнес он. – Что ж ты за волк, братское ты сердце, если у тебя брюхо наеденное?.. Да еще и красное к тому ж?

Он то ли удивленно, то ли укоризненно покачал головой, поставил стакан на место и опять уткнулся в книгу.

«… – Караюшка! Отец!.. – плакал Николай.

Старый кобель, со своими мотавшимися на ляжках клоками, благодаря происшедшей остановке, перерезывая дорогу волку, был уже в пяти шагах от него. Как будто почувствовав опасность, волк покосился на Карая, еще дальше спрятал хвост между ног и наддал скоку…»

Бруно схватил стакан, одним глотком допил виски.

– Правильно! Вали оттудова скорей! И не оглядывайся! – пробормотал он. – И брюхо-то прибери!

Видно было, что книга «захватила его до самых кончиков нервных окончаний», как любил говорить он сам.

В комнате – небольшом кабинете или спальне – царил особый беспорядок, какой бывает при переезде. В одном углу стояли составленные друг на дружку несколько картонных коробок, в другом грудой лежали книги – связанные в стопки и просто россыпью; посередине комнаты высился наполовину собранный книжный шкаф, валялись упакованные в пергамент деревянные щиты и планки. Стол, за которым сидел Бруно, стоял у самого окна. Здесь тоже лежали книги: гоголевские «Петербургские повести», «Гоголь в жизни» Вересаева, томик пьес Чехова, «Бегущий человек» Кинга, – из каждой торчало множество необычных закладок вроде ножей для метания или разорванных сигаретных пачек. Здесь же стоял ноутбук и лежал айпад в чехле.

За окном виднелся темный парк, кое-где прореженный электрическим светом, дальше – огни Останкинской башни.

Тук-тук.

Дверь приоткрылась, показалась кукольная головка в светлых кудрях.

– Бруно, мы в кухне закончили прибираться. И ужин накрыли, если что, – прозвучал тонкий голосок, который и в самом деле мог принадлежать персонажу из мультфильма. – Еще не проголодался?

– Сейчас. Да. То есть нет, – отрывисто и невпопад сказал Бруно, продолжая смотреть в книгу. – Ладно, я приду. Отвали.

– Хорошо. Мы ждем.

Дверь закрылась. Бруно вздохнул, встал из-за стола, с сожалением закрыл светло-охристый томик с надписью «Война и мир» на обложке. Посмотрел на часы. Было без нескольких минут десять вечера.

– Во, б…дь!!! – пораженно произнес Бруно, видно, вспомнив о чем-то важном. – Романыч!!!

Он хлопнул себя по лбу и повторил:

– Б…дь! Вот б…дь!

Он заметался по комнате, подлетел к картонным ящикам, с хрустом выдернул оттуда ярко-красную куртку, быстро надел ее и собрался куда-то бежать. Взгляд его вдруг упал на охристый томик. Он замер, оглянулся по сторонам. Вернулся к столу. Озадаченно почесал в затылке. Еще раз взглянул на часы. На грубом лобастом лице появилось выражение муки.

– Да вашу мать! – вскрикнул он. – Да чего я там забыл! Да все равно ж я опоздал!

С этими словами он облегченно вздохнул, долил в стакан из большой квадратной бутыли с черной этикеткой, уселся за стол, не снимая куртки, и снова раскрыл томик.

На некоторое время Бруно застыл без движения, впившись глазами в буквы и держа забытый стакан в руке. Он читал медленно, потея и шевеля губами, иногда возвращался к прочитанному и снова просеивал через себя слова. Когда ему понадобилось перевернуть страницу, он вспомнил про виски, отпил и поставил стакан на стол.

«…Очевидно было и для охотников, и для собак, и для волка, что теперь все кончено. Зверь, испуганно прижав уши, старался подняться, но собаки облепили его. Данило, привстав, сделал падающий шаг и всею тяжестью, как будто ложась отдыхать, повалился на волка, хватая его за уши. Николай хотел колоть, но Данило прошептал: «Не надо, соструним», – и, переменив положение, наступил ногою на шею волку…»

Бруно поерзал на стуле, хлопнул рукой по столу.

– Дурак! Ну как же так! Э-эх! Что ж ты, братское сердце! Ай! Ай! – бормотал он, едва не рыдая. – Надо ж было сразу когти рвать, а не понты колотить! Доигрался, волчина, раздолбай толстобрюхий!

Он буквально разрывался между сочувствием к старому волку и симпатией к Николаю Ростову, который этого волка травил. Вот это было странно. Раньше такого с Бруно не бывало. Раньше все было просто. Он бился за свое место под солнцем, он стучал в кумпол, ломал челюсти, крушил стулья и пивные бокалы о чьи-то головы и не особо при этом переживал. Не разрывался. Не тер глаза кулаками и не наливался виски от непонятного чувства внутри… Что с ним вообще такое происходит?!

Бруно отвернул обложку, удивленно воззрился на портрет на форзаце. Лев Николаевич Толстой явно не был маленьким человеком, тут не поспоришь. Большой человек. И ведь было у Бруно с ним что-то общее. Явно что-то было. Более общее, чем с Пушистиком, например, или тем более с гномом-занудой Муромовым. Как будто они кровная родня. Только Толстой немного постарше как бы – и возрастом, и вообще. А Бруно помладше. Но тогда выходит, что оба они – и Толстой, и Бруно, – оба они отчасти большие люди, а отчасти – маленькие. Как бы одно целое… Они – одной крови!

«Б…дь!» – подумал Бруно пораженно. И тут же отругал себя за это слово, хотя оно прозвучало только в мыслях.

Кстати, интересно, ругался ли Толстой матом? А-а, точно! У него ж там было это место, где ловчий Данило обозвал старого графа «жопой», когда тот волка проморгал… И еще сказал: «Прое…ли волка-то!.. охотники!..»

Значит, ругался! Сам Толстой ругался! Бруно растроганно шмыгнул носом.

Но, с другой стороны, ругался он редко. У него ж там много других слов, незнакомых как бы, и в то же время понятных, хороших слов, которыми что хочешь можно выразить. Да, если такие слова знать, наверное, и ругаться нет необходимости…

Бруно почувствовал, что от всех этих мыслей и переживаний у него разболелась голова. А может, просто от голода. Он весь день, почти не вставая, просидел над книгой.

– Эльза! Инга! Вы там живые еще? Я жрать хочу! – гаркнул он во все горло. И тут же поправился: – Кушать, в смысле!

Из гостиной что-то пропищали. Бруно встал, стянул с себя куртку и вышел из комнаты.

…Инга и Эльза – одна блондинка, другая брюнетка, – были знакомы с Бруно еще со старых цирковых времен. Они тоже из маленьких: хрупкие детские фигурки, крошечные ступни и ладошки, круглые симпатичные мордашки, кое-где, правда, подправленные косметикой линии «Anti-Age». Кем они только не успели перебывать в своей маленькой жизни! И воздушными гимнастками, и наездницами на белых пони, и ассистентками в шоу иллюзионистов (которых пилят на две части), а также проститутками по вызову в элитном агентстве, и обычными проститутками, и даже танцовщицами в Летнем театре лилипутов. Сейчас их карьера стремительно взлетела – они числились помощницами председателя Партии маленьких людей. Сейчас, после переезда Бруно из штаб-квартиры партии сюда, на Ботаническую, они помогали обустроить дом, наводили уют. Работали с дизайнерами, мебельщиками, рисовали эскизы, носились по магазинам, выбирая плитку, обои, ткани, что-то делали своими маленькими ручками. Этим вечером они закончили наводить красоту в кухне и накрыли по этому случаю праздничный ужин.

– А здесь что такое?

Бруно приподнял крышку супницы, заглянул внутрь, подозрительно принюхался.

– Фруктовый суп с клубникой! – с гордостью объявила Инга. – А там банановый салат с йогуртом! И бутерброды со сгущенкой! И мороженое!

– А где мясо? – нахмурился Бруно. – Я мясо люблю!

– Мы не едим мясо! – пропищала Эльза. – Мясо – это «ебл»! Еда больших людей! А мы – маленькие люди, мы едим «емл»!

– Дуры вы обе, – снисходительно сказал Бруно, усаживаясь за стол. – Мясо не едите, потому и дуры. В мясе – полный набор аминокислот, ни в каком «емле» его нет. И гемоглобин, и витамин B12, без которого ваши печенки на ходу поотваливаются…

– Откуда ты все это знаешь?

– От верблюда, – кратко ответил Бруно. – Ладно, налейте мне этого вашего клубничного борща, раз ничего больше нет!

Инга наполнила его тарелку. Бруно попробовал, посмотрел на подруг.

– В общем, так. В следующий раз приготовите мне шашлык, как у Захара на Ярославском вокзале. Иначе уволю подчистую.

– Если мы будем есть мясо, мы превратимся в больших людей! – испуганно пропищала Инга. – Станем большими толстыми тетками!

– Никем вы не станете. Я вот всю жизнь ем мясо, и ничего со мной не сделалось. К тому же в больших людях ничего страшного нет. Они ведь не все… дылды. То есть бывают и дылды, конечно, а бывают просто такие люди, которые больше нас. Не только там по весу или по росту, а вообще, понимаете?

Подруги переглянулись.

– Как-то странно ты говоришь, Бруно… Дылды есть дылды, ты сам всегда так говорил… А как еще они могут быть больше нас? Денег больше, ты хочешь сказать?

– Да какие деньги! При чем здесь это! Вот здесь больше! – Бруно похлопал себя по голове. – И здесь! – Он похлопал по груди. – Что непонятно?

– Все понятно! – Инга обиженно поджала губы. – Тебе всегда нравились женщины с большой грудью, я знаю! Конечно, куда нам до них! Мы ведь маленькие, у нас все маленькое! А ты любишь мясо и больших толстых баб!

– А еще председатель Партии маленьких людей называешься! – бросила Эльза. – Как тебе не стыдно! Как же ты будешь нас защищать?

Бруно махнул рукой.

– Ничего вы не понимаете. При чем тут грудь? Дуры! – Он с грохотом отодвинул от себя тарелку, расплескав суп на скатерть. – Я вам не про цыцки ваши женские рассказываю, а про другое! Вот Лев Толстой, например! Или Чехов! Да Гоголя возьмите хотя бы!..

– Чего? Чего взять? – уточнила Инга. – Гоголь-моголь? Я как-то ела…

– Б… – Бруно поймал ругательство на языке и покраснел. Было видно, что он не находит нужных слов, чтобы выразить свою мысль, и от этого психует. – Они о маленьких людях заботились, чтоб вы знали! – заорал он. – Они сами были большие, а заботились о маленьких! У них тема такая была, ясно?! Там так и написано: «Тема маленького человека в творчестве А.П.Чехова»!! Он сам под два метра ростом был, а к маленьким людям относился с пониманием и сочувствием! Книжки писал про них! Всю жизнь на это угробил! А вы мне про цыцки свои рассказываете!

Бруно грохнул кулаком по столу. Инга с Эльзой испуганно вздрогнули и отодвинулись от него подальше.

– Они все про маленьких людей думали! Еще сто лет назад! Сидели, ходили, на конях разъезжали, а сами все время думали про нас! Потому что они не просто дылды, а они – большие! Огромные! Как великаны! Потому что чем человек больше, тем он к маленьким людям ближе – вам понятно или нет?!

Наступила тишина. Эльза сокрушенно покачала головой.

– Ты только успокойся, Брунчик… – жалобно попросила Инга. – Мы все поняли. И про Льва, и про этого… про Гоголя. Ты только успокойся и спать иди, ладно? Завтра тебе ехать куда-то там, ты это… Ты отдохни лучше… И не пей больше это виски, а то голова будет болеть. Хорошо?

Когда Бруно удалился в спальню, лилипутки переглянулись.

– Странный он какой-то стал… – сказала Эльза.

Инга пожала плечами.

– Ты бы тоже стала странной, если бы читала книги и газеты с утра до вечера.

– И то верно. Это еще хуже, чем кокс нюхать!