Глава 15
Попытка к бегству
14 декабря 2002 года, Москва
Через пять минут Сергей просигналил фонариком еще раз, немного подождал и уселся прямо на бетонный пол.
— А если все-таки не придет? — снова спросила Света.
«Тогда нам пи…ц!» — чуть не ответил Мигунов. Но удержался, хотя это была чистая правда.
Он опустил ноги в колодец и застыл в этой позе, как будто собирался спрыгнуть по первому сигналу. Посветил вниз. Дренажный тоннель был чистым, тонкая струйка воды бесшумно бежала по самому дну. И вдруг что-то изменилось. Вначале он почувствовал, что в тоннеле кто-то появился, и только потом услышал шаги. Опустил фонарик, снова пощелкал кнопкой выключателя.
И на этот раз темнота отозвалась — внутри колодца, разливаясь по стенам бетонного «стакана», трижды вспыхнул ответный сигнал. Сергей наклонился, вцепившись руками в железный обод, и наблюдал, как приближается, набирает силу острый белый луч. Потом произнес уверенно и громко:
— Let's dance a rock-and-roll?
«Станцуем рок-н-ролл?» Английское произношение Сергея было у них в доме поводом для множества застольных шуток и прибауток. Света и Родион свободно общались на английском, он был для них как второй родной язык, а вот Сергей, несмотря на свою фанатичную любовь к Элвису и Бадди Холли, язык знал на «троечку», а слова выговаривал твердо, железобетонно, без малейшей попытки попасть в акцент. Когда-то это казалось Свете очень смешным и забавным. Сейчас ей смеяться не хотелось.
Через несколько секунд послышался ответ:
— Always please. I've got a patephone.
Из колодца показалась голова в шлеме и сдвинутой на лоб маске, похожей на водолазную, с круглыми окулярами. Мигунов понял, что это усовершенствованные инфракрасные очки. Потом появилось могучее тело, обтянутое тонким, прорезиненным комбинезоном. От комбинезона воняло, как будто по дороге сюда проводник выкупался в дерьме. На маске и на комбинезоне виднелись следы свежей крови. Света жадно вглядывалась в чумазое, блестящее от пота лицо их спасителя. Взгляд его холодных глаз был на удивление спокоен.
— Все в порядке? — спросил он по-русски.
— Да, — сказал Сергей. — А у вас?
— Были некоторые проблемы, но они разрешились, — и голос его был спокоен. — Извините за опоздание.
Потянув за веревку, проводник вытащил объемистый рюкзак.
— К делу. Вначале займемся патефоном! Где провод номер один?
Проводник, будто примеряясь, стал присматриваться к черным змеям на стене.
— Да нет, он в бетоне, — сказал Мигунов. — Надо зайти в отсек контроля… Пошли!
Они быстро двинулись дальше, Светлана отставала все больше и больше. Через сто метров встретилась очередная стальная дверь. Сергей открыл ее, и мужчины вошли внутрь. Они попали в небольшую квадратную комнату, в которой стояли стойки с контрольной аппаратурой и забранные в пуленепробиваемое стекло шкафы с электронной начинкой. Из бетонной стены выходили четыре кабеля, проходили через шкафы и коммутаторы и вновь скрывались в стене. Это был нервный узел коммуникаций российского правительства, через который проходила информация самого высокого уровня секретности.
Сергей осмотрелся, на всякий случай зачем-то перебрал кабели руками, уверенно выбрал один и кивнул спутнику.
— Вот он. Только имейте в виду, здесь емкостной контроль. Дополнительное подключение сразу изменит нормативные параметры.
— Ничего, конструкцией предусмотрена защита.
Проводник достал из рюкзака «патефон Кольбана» в новом исполнении — более толстый и длинный, черный, — он сливался с фоном и издали был почти незаметен. Повозившись, проводник сноровисто надел его на нужный кабель, закрепил, потом повернул крохотный тумблер и взглянул на компактный прибор со слабосветящимся экраном.
— Все, сигнал пошел, — с удовлетворением сказал он.
«Действительно все, — подумал Мигунов. — Осталось пристрелить нас со Светой — и все в порядке…»
Проводник будто прочел его мысли.
— Теперь мне осталось только вывести вас отсюда. И убраться самому… Как это у вас говорится — подобру-поздорову, да?
Света стояла в тоннеле. Вид у нее был обиженный и жалкий.
— Мне холодно, — ни к кому не обращаясь, сказала она.
Поэтому никто ей и не ответил.
— Ты слышал, Сережа? — звенящим голосом повторила она. — Я ведь говорила тебе, что надо надеть что-то потеплее.
— Я отдам тебе свой пиджак…
Их новый спутник с явным сомнением смотрел, как они переодеваются. Но ничего не сказал. О теплой одежде Зенитов никто не предупреждал. Да если бы и предупреждал: вряд ли можно совместить театральный наряд и одежду для «закидки».
— Готовы? — наконец спросил он. — Можете называть меня Мишей. Движемся гуськом на расстоянии трех метров: мужчина, я и женщина. До условленной точки надо пройти четыре километра…
— Так много?! — ужаснулась Светлана.
— Ну, может, три. Этот коридор довольно комфортный: дорога ровная, сухая, за час-полтора доберемся. Проблем здесь не будет?
Последний вопрос был адресован Мигунову.
Тот пожал плечами.
— Не должно. Только держаться надо кучнее. Чтобы все попадали в поле одного датчика. Думаю, все будет нормально.
Миша внимательно посмотрел на Зенита. Тот явно не был уверен, что в его хозяйстве все пройдет гладко. Это плохо. Но делать нечего.
— Тогда пошли! — приказал он.
* * *
— Что это, товарищ старший лейтенант? — спросил помощник — молодой прапорщик лет двадцати, с пухлыми юношескими губами.
На схематическом изображении главного тоннеля вспыхивала и гасла движущаяся красная точка.
— Что, что…
Взглянув на часы, дежурный пометил что-то в лежащем перед ним клочке бумаги.
— Ясное дело, крысы.
— А… Разве на них идет сработка?
— Конечно. Термодатчики даже на таракана реагируют.
— Во как… А говорят же, что здесь нет крыс?
— Ты еще скажи, что их едят подземные человечки, карлики. Это небось ты слышал?
Прапорщик немного смутился.
— Ну да.
— Так не слушай всякие глупости! Сходи лучше в ларек напротив, купи пепси-колы и печенья. Вот, держи деньги…
Старший лейтенант Бабин чувствовал себя так, будто из сиденья его стула торчат острия гвоздей. Он не мог понять, чем вызвано это ощущение. Может быть, тем, что аппаратура отмечает движение в сверхрежимных тоннелях, а он не поднял тревогу, не доложил об этом ЧП и не принял никаких мер к его пресечению?
Но замки помещения номер четыре и помещения номер шесть были открыты ключом-идентификатором заместителя начальника Службы полковника Мигунова, а он предупреждал, что пройдет по маршруту, который обязательно станет предметом изучения предстоящей инспекторской проверки. Значит, все в порядке. Почему же ему так тревожно?
Может, потому, что Мигунов не оформил наряд-допуск на внеплановую проверку? А он не записывает свои наблюдения в журнал дежурства? Ведь при всех проверках и учениях записи производятся! Товарищ полковник сказал, что если проверяющие найдут эти записи, то поймут, что к проверке готовились, специально натаскивали личный состав, и придумают дополнительные вводные. Вполне логично, кстати. Но ответственность за все нарушения ляжет на дежурного, то есть на него, Бабина! Завтра тот же прапорщик Вихров разболтает про крыс в тоннеле и особисты возьмут его за мошонку! Правда, товарищ полковник сказал, что он все уладит, но… Хотя нет — Мигунов порядочный человек! Он ведет себя с подчиненными, как с хорошими товарищами, никогда не кричит и не ругается матом. К тому же он замнач Службы — кому, как не ему, можно полностью доверять?
Точка продолжала двигаться. Зачем товарищ полковник так далеко уходит? Уже час, как он вошел в спецтоннель. Двадцать минут находился на третьей отметке, потом зашел в коллектор четырнадцать, а теперь быстро движется к периметру, к стене! Зачем так? Что-то непонятно…
Впрочем, ему виднее, он столько проверок пережил на своем веку! Завтра, сменившись с дежурства, он поедет к товарищу полковнику домой, покажет свой хронометраж, и они обсудят, как лучше отслеживать нарушителя в ходе инспекторской, какие применять средства и методы, а главное, в какой момент, — ради этого-то все и затеяно…
Бабин немного успокоился. Но червячок сомнений все же грыз его душу. Вдруг вспомнилось, как начальник первого отдела полковник Комаров расспрашивал его про режимный выход с Мигуновым в «колодец № 1». Подробно так расспрашивал, с пристрастием, хотя это пристрастие тщательно маскировал. И пропуска в Кремль у них отобрал, вроде как для замены. Но через несколько дней вернул, сказал, что пока и эти действительны. А когда Бабин расписывался за свой пропуск, то увидел, что подписи полковника Мигунова в ведомости нет! А ведь он должен был получить его первым: ясно как день — вначале руководители, полковники, потом рядовые офицеры…
Красная точка вплотную приблизилась к стене. Скоро рубежная решетка, она напрямую не открывается универсальным ключом — только после подтверждения с пульта. А дальше заградительный заслон — спецсредство «ПШ-2М». Во время учений и контрольных проходов его отключают. Но на это нужно специальное письменное распоряжение начальника Службы генерала Волохина, а в его отсутствие — заместителя, полковника Мигунова. И товарищ полковник Мигунов такое распоряжение дал. Но устное… Хотя какая разница — устное или письменное. Сказал же — все берет на себя…
Вдруг Бабин подскочил на своих гвоздях: красная точка на миг раздвоилась — была одна, стало две! Как это может быть? Странно… Он записал этот феномен в свой листок, указал время. Но откуда выскочила вторая? Старлей ломал голову, но никак не мог сосредоточиться. А через семь минут пришел запрос с датчика рубежной решетки: предъявлен идентификатор полковника Мигунова, подтверждается ли сигнал на открытие? Бабин машинально нажал зеленую кнопку: «Да, подтверждается».
И тут же в голову пришла отгадка: красная точка могла раздвоиться, если движущийся объект одновременно попал в поле действия двух датчиков! Но это возможно только тогда, когда объект имеет значительную длину — больше двух с половиной метров. Или… Или объектов несколько, и они растянулись на расстояние два с половиной метра! С кем находится в спецтоннеле полковник Мигунов? Он ничего не говорил об этом!
Гвозди в сиденье стула вылезли еще сильнее, заострились и раскалились докрасна. Бабин вскочил, нервно заходил вдоль пульта взад-вперед. Ночные спуски в спецтоннели запрещены! Даже ремонтные работы стараются производить днем. Разве что оборвется кабель № 1 или № 2, но тогда такой тарарам поднимется, что все будут в курсе дела…
Все сегодняшние действия полковника Мигунова — сплошное нарушение режима, перечеркивание всех приказов, инструкций и здравого смысла! И он, Бабин, этому пособник! Товарищ полковник, конечно, хороший начальник и замечательный человек, но что он делает ночью в спецтоннеле? С кем он там? Зачем он прошел под Кремль и вышел из-под Кремля? Почему делает это нелегально? Непонятно! А сколько инструктажей с ними проводили про бдительность! Сколько приводили примеров нарушений режима секретности, и каждое приводило к катастрофическим результатам! И где результат, старший лейтенант Бабин? Ты, как последний идиот, нарушил все, что только мог нарушить! Хорошо, если завтра непонятки разъяснятся, а если нет? Если Мигунов напился, сошел с ума, или еще хуже — если он ШПИОН?
От этой мысли у старлея Бабина внутри захолодело, и он рухнул обратно на свой стул. Да нет, такого, конечно, быть не может. Только больше к допущенным нарушениям дежурный по Службе не добавит ни одного! Если реальные учения, с соответствующей бумагой — тогда пожалуйста! А под устное слово — увольте! Мы так не договаривались, товарищ полковник! Извините.
— Вот ваша пепси-кола, товарищ старший лейтенант, — в дежурку зашел прапорщик Вихров с пластиковым пакетом. — А печенье все с шоколадом, дорогое, я бисквит купил…
* * *
Пиджак Сергея сильно не согрел — у Светы зуб на зуб не попадал. Скорей бы все закончилось! По дороге вновь попались лужи, в одной она промочила ноги. Остановилась, чтобы вытряхнуть воду из сапога, и немного отстала, но Сергей закричал страшным голосом:
— Сюда! Живо! Я тебе голову…
И осекся. Но и так ясно: хотел голову оторвать. Спасибо, дорогой муженек. За все спасибо!
Они прошли решетчатую дверь. Тоннель немного расширился. Миша оживился:
— Вышли! Значит, пока все работает!
— Да, — хрипло сказал Сергей. — Света, ты не сердись. Тут надо все четко… Короче, извини!
Она не ответила, но муж не обратил на это внимания. Он шептался с проводником, она расслышала слова: «Рубежный барьер, надо принять меры…»
Дальше они шли медленно, черепашьим шагом, будто по тонкому льду, который в любой момент может провалиться. Проводник впереди, Мигуновы за ним, как бы прикрываясь мощной фигурой. Сергей держал жену за руку. Преодолели какое-то небольшое расстояние — остановились. Постояли. Он так и не отпустил ее руку, словно боялся, что она убежит. Пошли дальше. И вдруг впереди на стене что-то шевельнулось.
— Стоять! — прежним страшным голосом крикнул Сергей.
Света успела заметить, как массивная давно устаревшая видеокамера на короткой лапе-шарнире медленно развернулась в ее сторону, так что показалось тонкое красное жало, спрятанное внутри, — и по глазам ударил режущий красный свет. Света вскрикнула и опустилась на корточки. Это никакая не видеокамера, поняла она, это орудие убийства! Сергей что-то испуганно крикнул, что-то типа: «Беги!» — а этот парень, Миша, он схватил ее за плечо своей железной рукой, развернул и толкнул, но больше они ничего не успели. В свете яркой вспышки она увидела, как тело Мигунова разошлось от предплечья до предплечья по невидимому шву, который, видимо, всегда у него был и о котором она, его жена, даже не догадывалась. Верхнюю часть тут же отбросило в сторону, размазало о потолок, а нижняя, фонтанируя кровью, рухнула на пол. Миша уже корчился рядом с ним, выкатив безумные глаза, пытаясь встать на ноги и страшно шлепая по полу своей полуоторванной рукой. Света металась по коридору, пытаясь увернуться от жалящего луча, а кругом рушился и плавился камень и вихрилась обжигающая пыль.
И в какое-то мгновение все разом утихло. Света обнаружила, что лежит, подтянув колени к подбородку, в кромешной тьме, сдавленная со всех сторон, и дышать почти нечем.
Как в шахте, подумала она. Как у них на «Первомайке», когда от взрыва метана рухнули опоры и почти одновременно оборвалась труба, по которой в шахту подавали сжатый воздух, и труба эта, падая вниз, срезала электрические кабеля, питающие лифт. И все — мертвые и живые, все сорок шесть человек, среди которых ее двоюродный брат, и ее дядья, и отцы нескольких ее одноклассников, — все остались там.
Она не могла пошевелиться. Рот забит землей, так что и крикнуть тоже не получилось. И без того невыносимая тяжесть наваливалась на нее все сильнее, словно кто-то там, наверху, все подсыпал и подсыпал землю, сооружая высокий могильный курган.
Одна. Под землей. Ей казалось, она навсегда убежала из своего поселка, от этой пыли и убогости, от ненасытной утробы «Первомайки», да еще показала ей на прощание язык: попробуй, достань меня! Москва, учеба, семья, годы скитаний по полигонам, которые позже растворились в приятных потрясениях столичной жизни… Свой дом, свое дело, такое бесконечно далекое от ежедневных забот и тревог ее сверстниц в шахтерском поселке… Убежала. Убежала, чтобы сгинуть опять-таки под землей, среди грязи и праха. И никто не поспешит на помощь.
Дикий первобытный ужас охватил ее. Неподвижное тело умирало, задыхалось, ломалось под невыносимой тяжестью, а перепуганная душа с беззвучным криком корчилась в неистовой пляске, не зная, чем ему помочь…
И вдруг наваждение прошло. Света сидела на полу, тело ее дергалось, Миша обхватил ее сзади, удерживая руки, зажав коленями елозящие по полу ноги; голова женщины мерно раскачивалась из стороны в сторону, с глухим стуком ударяя его по плечам.
Сергей испуганно наклонился и спрашивал охрипшим голосом:
— У вас есть аптечка? Нужен транквилизатор! Быстро!
— Красный кармашек в рюкзаке, — сказал Миша. — Открой. Футляр — видишь? Нет, другой, поменьше. Да. Две ампулы с иголкой. Бери любую. Задери ей рукав на предплечье, сними с иголки чехол и введи всю ампулу, до последней капли.
— Я не умею делать уколы, — проговорил Сергей.
— Тогда дай мне. А сам держи руку. Быстрее!
Сергей выполнил все указания, и Миша сноровисто воткнул стальную иглу в нежную кожу.
— Готово, — сказал он. — Скоро она будет в порядке.
Через минуту Света действительно перестала раскачивать головой и приоткрыла глаза.
Миша осторожно освободил ее руки и встал. Света осталась сидеть, съежившись, подобрав под себя ноги.
— Что случилось? — спросил Миша у Сергея.
— То, что мой план до конца не сработал, — сказал Мигунов и зло облизнул губы. — Тот человек, с которым вы должны решить вопрос завтра, не отключил «Психошторм». Он и так много сделал, но теперь я исчерпал лимит доверия. Что ж… Значит, меня не будет мучить совесть!
— Совесть? — усмехнулся Миша. — В нашей работе нет такого понятия. Но теперь я прикончу этого парня с удовольствием. У меня чуть мозги не вскипели. Как ты назвал эту штуку?
— «Психошторм», — поморщился Сергей. — Потому что инфразвуковые волны. Шторм. Тебя защитил шлем, а мы прикрылись тобой. Хорошо, что все успели убежать. Иначе могло быть хуже…
— Да, самострелы, конечно, эффективней, — сказал Миша без тени улыбки.
— Их демонтировали лет десять назад, — сказал Мигунов. — Наступили гуманные времена.
— Это нам на руку, — сказал Миша. — Вы можете отключить эту штуку?
— Нет. Надо искать другой путь.
— Гм… Боюсь, он вам не понравится, — скривился Миша. — Особенно даме.
Света уже чувствовала себя лучше, хотя была в угнетенном состоянии и почти не разговаривала. Она с каким-то мрачным удивлением смотрела на Мишу и Сергея, словно не понимала, откуда они здесь взялись, а потом вдруг принималась плакать. Миша достал фляжку и заставил ее выпить коньяку.
— Засиживаться нельзя. Мы пойдем другой дорогой, и она займет гораздо больше времени… Где здесь канализация?
— Мы только что прошли люк, — сказал Сергей. — Метров сто назад…
* * *
Из колодца поднимался густой смрад, от которого перехватило дыхание.
— Наденьте это…
Миша протянул Мигуновым прорезиненные чулки, которые иногда используют диггеры.
— Там наверху завязки. Но надо будет поправлять, они сползают.
Света машинально выполнила команду. Она еще не отошла от волнового удара, но из последних сил держала себя в руках и все время беззвучно плакала. Сергей, которому пришлось чуть ли не тащить ее на себе, тоже выглядел неважно.
— Спускаемся, — скомандовал Миша. — Впереди долгий путь.
Он нырнул в люк первым, потом спустилась Света. Сергей держал ее за шиворот, а Миша переставлял ноги по скобам. Потом наполовину влез Мигунов, с трудом поставил на место скрежещущую чугунную крышку и присоединился к остальным.
— Идете за мной, тихо, выполняете все команды, — строго сказал Миша, зажигая фонарь. — Не шуметь, не отставать. Лучше не хвататься за стены — старайтесь идти посередине и держать равновесие.
Маленький отряд двинулся вперед. Ноги Светы оскальзывались в какой-то гнили. Ноздри забивала удушливая вонь. Ей казалось, что весь этот ужас происходит не с ней. Транквилизатор спасал ее разум от непереносимого удара действительности.
Луч фонаря прыгал по стенам, полу и потолку — все было одинаковым, потому что они шли по бетонной трубе в человеческий рост. Пять метров, десять, пятьдесят, сто… Стены, пол, потолок — все смешалось, давило со всех сторон. Под ногами плескалась вонючая жидкость. Света поняла, что дальше будет гораздо труднее, и ей нужно держать себя в руках. Лучше отвлечься. Вспоминать что-то приятное, считать до миллиона, петь песни… Нет, песни не годятся…
Идти оказалось очень неудобно. Мешали теснота и то обычное для всех трубных коллекторов обстоятельство, что ровная поверхность, куда можно ставить ногу без опасности поскользнуться, занимает совсем узкую полоску, проходящую ровно по осевой линии трубы. Вот как нужно вырабатывать модельный шаг, отстраненно подумала Света, пытаясь подбодрить себя.
Но бодрости ее хватило ненадолго. Может, на полчаса, может, на час, может, на два. Время остановилось или исчезло. Они шли и шли, пересекая одни тоннели и сворачивая в другие, миновали две развилки, где Миша уверенно, без раздумий, выбирал нужное направление. Очень скоро начался довольно резкий уклон — ноги приходилось ставить на носок, компенсируя отрицательный угол и одновременно притормаживая. Ступни стала сводить судорога.
— Нам долго еще? — спросила она. — Я больше не могу!
Сергей промолчал, Миша прокашлялся, но тоже ничего не сказал.
Действие транквилизатора заканчивалось. На Свету с новой силой навалился ужас смрадного подземелья.
— Я хочу выйти! Ты слышишь, Сергей!! Выпустите меня!!! Или убейте!!! Да, да, убейте!!! Я больше не могу!!!
Истеричные крики метались в бетонной трубе, резонируя и уносясь вдаль.
— Не надо шуметь, это очень опасно, — сказал проводник, останавливаясь. Подсвечивая фонарем потолок, он что-то внимательно рассматривал. Потом повернул направо. Через десяток метров остановился снова.
— У нас низкая скорость, мы не успеем вовремя. К тому же до Зубовского бульвара еще два километра. Ваша дама пройдет такое расстояние?
Он обращался к Мигунову, но ответила Света:
— Нет, нет, ни за что! Я хочу на воздух! Выпустите меня!
Она была невменяемой, и Мигунов это почувствовал.
— Нет. Надо выйти раньше. Есть такая возможность?
— Есть, — сказал проводник после некоторой паузы. — Но придется отступить от плана. Я выведу вас наверх в другом месте, это совсем рядом, на Сивцевом Вражке. Но машины там не будет, вам придется взять такси.
— Хорошо, — кивнул в темноте Мигунов. — Годится.
На самом деле, ничего хорошего в отступлении от плана не было, и он понимал это лучше кого бы то ни было. Но и самые железные планы иногда летят псу под хвост. И сейчас был как раз такой случай.
— На вашу ответственность, — сказал проводник и повел их дальше. На первой же развилке они свернули на западную ветку, которая через два люка вывела их в бетонный квадратный ствол теплотрассы. Здесь было сухо, тепло, даже жарко, и не так тесно.
— Почти пришли, — обнадежил Миша.
Еще около получаса они молча шли вдоль горячих клокочущих труб. Светлана стала отогреваться, к тому же здесь было вполне достаточно воздуха. А потом они протиснулись через узкую щель, и вдруг трубы исчезли, стало тихо и просторно — они оказались в бойлерной, откуда вышли в обычный московский подвал с рядами дощатых дверей, увешанных амбарными замками, с запахами картошки и кошачьей мочи.
— Ну вот, мы на месте, — сказал Миша, оборачиваясь к своим спутникам.
Света, как ни странно, выглядела немного бодрее, хотя вряд ли кто-то из ее студентов или коллег узнал бы в этой изможденной женщине с растрепанной прической и утонувшими в темных кругах глазами элегантную госпожу Мигунову. За последние несколько часов к ней словно вернулись все ее пожилые годы, выторгованные когда-то у жизни. Да и Сергей сейчас мало походил на успешного и молодцеватого красавца-полковника.
— Что дальше? — спросил он.
— Эту дверь легко выломать, за ней лестница во двор, — буднично сказал проводник. — Выходите на улицу, не привлекая к себе внимания, берете такси и едете на вокзал. Дальше все по прежнему плану. Повторяю — не привлекайте внимания.
— Я так понимаю… вы уходите? — медленно проговорила Света, глядя куда-то в сторону. — Бросаете нас?
— Да, — просто сказал Миша. — Я сделал все, что мог. Больше я ничем не могу вам помочь. Завтра я поставлю точку в этой истории.
— Он сменяется в девять, — сказал Мигунов. — Фотография у вас есть. Выйдет около девяти тридцати. Не опоздайте.
— Не волнуйтесь. Я всегда прихожу заранее.
Света и Сергей промолчали. Миша вручил им паспорта, сунул Сергею в руки флягу с остатками коньяка. Потом хлопнул себя по лбу.
— Одну минуту!
И исчез в бойлерной. Но вскоре вернулся. В руках он держал мятый брезентовый плащ и вытертую до дыр фуфайку.
— На них спали местные обитатели. Но это лучше, чем синие халаты… Перед тем, как выходить, приведите себя в порядок. Это очень важно.
Оставшись одни, они уселись на пол. Сергей отпил из фляги, протянул ее Свете. Она покачала головой.
— Этот головорез завтра кого-то убьет?
— С чего ты взяла?
— Наверное, этого мальчика, твоего подчиненного?
— Не болтай глупости!
— Пойдем на улицу, — сказала она. — Мне нужен свежий воздух.
Они сняли порвавшиеся диггерские чулки, без особого успеха халатами вытерли обувь, кое-как выбили пыль из своих «обновок». Сергей надел фуфайку, Светлана — жесткий брезентовый плащ. Потом причесались, посмотрели друг на друга. Н-да-а…
— Надо держаться в темноте. И постараться купить что-то более приличное, — сказал Мигунов.
— Давай сначала выйдем отсюда.
Мигунов посмотрел на нее, медленно встал на ноги. Подошел к двери, навалился туловищем, пробуя на прочность. Снаружи тихо звякнул навесной замок. Мигунов отошел на шаг и резко ударил в дверь ногой. Потом еще раз. Сорванный замок беззвучно шлепнулся в снег, дверь широко распахнулась. Свежий морозный воздух волной обрушился на них.
Они вышли из подвала и, переводя дух, сели на заметенную снегом скамейку у подъезда.
* * *
«Скажем, электрик, — рассуждал Леший. — Чем не профессия? Москва строится, перестраивается, ремонтируется, электрики во как нужны. Да и вообще строители. Поработать год-полтора в бригаде, разобраться, что к чему, схватить самую суть, потом самому зашибать деньгу. Вот так-то…»
Он налил себе еще — ровно полстакана, взял из тарелки предпоследний лимон, разрезал его и выдавил сок в водку. В стакане помутнело, на поверхности запрыгали две лимонные косточки. Выпил. Косточки съел. Записал на листок: «Электрик. З/п от 30 тыс.».
Что там еще? Он отодвинул солонку, украшенную горкой сигаретного пепла, разложил газету поудобнее, перевернул страницу. Так… Агент по недвижимости, можно без опыта работы, десять процентов комиссионных. Хрен вам, подумал Леший. Агента нашли… Крановщик. Нет, какой из меня крановщик. Кровельщик. Облицовщик-плиточник. Нормально. Что там обещают с зарплатой?..
Леший задел локтем тарелку с лимоном, отшатнулся и вдруг оказался на полу.
«Надрался», — подумал он с какой-то вялой интонацией. Начал подниматься, но передумал. С Хорем они почти всегда пили по-римски — полулежа, или по-турецки — сидя на полу, в зависимости от настроения. Римляне ху…вы! Ну, римляне — не римляне, а за столом почему-то пили редко. Правильно, Хорь?..
Леший лег поудобнее, вытянулся. Не отзывается Хорь. «Закинулся» в вечный минус. Бродит по другим подземельям, откуда выхода нет, зато в каждой говнотечке валяются сундуки с пиастрами, в каждом бомбаре ждут веселые бабцы, а в каждом подвале среди банок с огурцами и помидорами обязательно найдется бутыль с самогоном. Ну, давай тогда выпьем за тебя, Хорь!
Леший с трудом приподнялся, схватил со стола бутылку и стакан, выпил и опять лег.
— А я туда не хочу, — сказал он. — Извини, Хорь. Не хочу в минус. В плюсе хочу жить. Вот ты посдирал напоследок все свои жвачки, сказал: хватит, наигрались, пора по домам. Помнишь? Но ты не успел. А я успею. Вот продам эту квартиру, куплю «однушку» где-нибудь на самой окраине, на самом высоком этаже, на двадцать пятом каком-нибудь. Буду поживать на оставшиеся деньги, смотреть сверху на город, а потом, если припрет, устроюсь электриком или облицовщиком. Нет, не смейся, я серьезно. Что делать в Москве профессиональному взрывнику? А-а, то-то и оно. Пусть уж обходятся без меня… как и риелторские конторы. Помню, помню, сам говорил: кто ищет сокровища, тот уже никогда не сможет ходить на работу, как нормальные люди. А я смогу. Не хочу больше никаких сокровищ, в гробу я их видал. Смогу. Или не смогу, — сказал Леший, подумав. — Как судьба повернется.
Испугался? Нет, Хорь, не испугался я. Ты же меня знаешь. Просто тошно стало. Обосрано там все. Не говном обосрано, говно там всегда было, к нему я привык и ничего против не имею. Тут другое, похуже говна. Гораздо хуже…
Леший услышал, скорее даже спиной почувствовал какой-то посторонний звук. Глухой удар. И несколько мелких ударов, словно камнем о бетон. Звуки шли снизу. Словно соседи, на ночь глядя, решили устроить дебош. Только никаких соседей, кроме крыс, внизу у Лешего не водилось. Это потом будут соседи, когда он переберется на двадцать пятый этаж в плюсе… А пока что он жил на первом. Вот так-то.
Он нахмурился, сел. Поднялся по стенке. Потопал в прихожую, снял ламинатные панели, встал на корточки и прислушался.
Кажется, голоса. Потом опять что-то ударило сильно… потом еще раз. И звякнуло железо.
«Ломают дверь в подвале, — понял Леший. — Изнутри ломают. Так. А как они туда попали, в подвал, если дверь заперта? В общем-то, есть такой маршрут, есть… и Хорь, например, знал его. Но Хорь мертв. А кто знал еще?»
Лешего качнуло сильнее обычного. Он понял — кто!
Метнулся к шкафу и, забыв набросить куртку, бросился к двери, натягивая на руку холодный кастет. Сшибив по дороге плечом вешалку, он выскочил из квартиры, выбежал во двор.
Было тихо и светло от недавно выпавшего снега, подсвеченного вечерними окнами и уличными фонарями. Снег лежал чистый и нетронутый, нарядный, будто праздничный десерт, — только на бетонном крыльце он сметен в сторону дверью, широкой, в четверть круга, дугой. Да еще к скамейке вели две пары грязных следов. И там, на скамейке у подъезда, Леший увидел сидящих мужчину и женщину, которые умывались снегом. Точнее, размазывали по лицам жирную подземную грязь. На мужчине была драная телогрейка, а на женщине какая-то мятая брезентуха, причем и то и другое показалось ему знакомым. А еще от них разило, будто они только что вернулись из похода по центральной говнотечке.
Увидев выскочившего из подъезда Лешего, оба подняли головы, а мужчина быстро вскочил навстречу.
— Нас ограбили, — чуть заикаясь, сказал он. — Можно, мы у вас умоемся? И купим какую-нибудь одежду? Я хорошо заплачу!
— Чем же заплатишь, если ограбили? — спросил Леший, спрятав за спину руку с кастетом.
Мужчина озадаченно замолчал и зачем-то провел пальцем по верхней губе.
— Неважно. Кое-что сохранилось. Можно зайти к вам на десять минут?
Лешего качало и мутило. Язык слушался с трудом. Но слушался.
— Ты уже зашел… А вот кто тебе показал дорогу? Где этот гад, Миша?!
Мужчина вздрогнул.
— Все, мы уходим, — он поднял свою спутницу, и они направились к выходу из двора.
— Не-е-ет, вы так просто не уйдете! — прорычал Леший, пикируя на них с пьяной заплетающейся поспешностью.
Он замахнулся, но мужчина обернулся, ловко поймал его руку и перебросил через себя, в сугроб. Потом, присмотревшись, сорвал блеснувший в свете фонаря кастет и забросил за гаражи.
— Я тебя и твоего Мишу! — Леший рванулся, попытавшись вцепиться противнику в шею.
И тут же получил сильный удар в челюсть, отбросивший его обратно в сугроб. Когда, матерясь и взметая фонтаны снега, он кое-как поднялся на ноги, двор был уже пуст. Он протер лицо снегом, набил рот пресной холодной массой, от которой заломило зубы. Осмотрелся. Подвал? Нет. Четко отпечатавшиеся на свежем снегу следы вели в противоположном направлении. Леший метнулся по следам и вскоре увидел вдали две темные фигуры, удаляющиеся в проходные дворы.
— Стой! — заорал он. — Куда?!
Он медленно побежал, на ходу трезвея от холода и злости, и вскоре заметил, что все же нагоняет. Женщина шла шатаясь, и вообще они двигались еле-еле, будто больные или смертельно усталые. Догнав, Леший хотел на ходу ударить мужчину в голову, но попал в плечо. Мужчина поскользнулся, упал на колено. Леший навалился на него, опрокинул на спину, взмахом руки отбросил в сторону женщину, которая с молчаливым остервенением вцепилась ему в волосы.
Где-то рядом закричали прохожие. Не обращая ни на кого внимания, Леший схватил мужчину за горло, встряхнул и неожиданно для самого себя заорал ему в лицо:
— Где Хорь?! Где, я спрашиваю?!..
И вдруг понял, что это не Миша. Не Керченец. Совсем незнакомый мужик. Он молотил Лешего в грудь и живот, пытаясь освободиться, ерзал под ним коленом, но тоже почему-то делал это молча. Леший слегка пристукнул его затылком о землю, чтобы успокоился, и сказал:
— Ты кто такой? Что делал в подвале?
Вместо ответа он получил мощнейший удар в правую скулу, который на долю секунды выключил сознание. Когда сознание вернулось, он уже сам лежал на снегу, распластанный, как лягушка, под двумя тяжеленными милиционерами в синих ватниках, рядом с его лицом, чуть не наступая, топтались казенные сапоги из грубой кожи, ярко светили автомобильные фары, слышался усиленный динамиком шорох и потрескивание рации, и кто-то докладывал с усталой обыденностью:
— …Сивцев Вражек, шестнадцать, драка на улице… Нет, на вид обычная пьянь… Прохожего за глотку взял… Что с ним делать-то?.. Понял. Да. Проводим задержание и продолжаем наблюдение…
Лешего резко подняли, чьи-то сильные пальцы сомкнулись на затылке. Руки рывком завели назад, защелкнули наручниками.
— Вперед пошел.
— Да ты не меня!.. — захрипел-завопил Леший. — Ты их держи! Узнай, чего они по подвалам шарились!
Его втолкнули в задние двери милицейского «УАЗа», попутно приложив дубинкой по почкам.
— Да что вы делаете?! Я же их задерживал!
— Закройся, суперагент! — засмеялся водитель.
— Уйдут! — орал Леший.
Никуда они не ушли. То есть ушли бы, наверное, — если бы успели… и если бы не рутинная обязанность каждого потерпевшего присутствовать при оформлении протокола.
— Мы никуда не поедем! — твердо сказал мужчина, отодвигаясь назад и поддерживая под локоть свою спутницу, которая, казалось, вот-вот упадет в обморок. — Нас и так ограбили… Нам надо умыться, переодеться, показаться врачу! А тут этот придурок прицепился, а теперь вы…
— Мне срочно к врачу надо, меня били, — слабым голосом сказала женщина.
— Их Мишка-керченец привел! — надрывался в машине Леший. — Он Хоря убил! У него навигатор подземный есть! Он на Штаты работает!
Лейтенант в ответ несильно стукнул дубинкой по дверце.
— Успеете, — равнодушно процедил он, обращаясь к мужчине и женщине. — Долго не задержим. Протокол составим, и идите куда хотите… Может, и ваших грабителей задержим, сейчас большая чистка в городе.
— А куда их сажать? — спросил напарник. — В «собачник», к этому алкашу? Он же их покусает по дороге…
И добавил шепотом:
— Да и воняет от них, как от говночистов… Может, пусть идут?
— А как этого документировать? — поинтересовался лейтенант. — Или тоже отпускать? А показатели?
— Нет, ну послушайте, это же просто смешно! — пыхтел мужчина, которому, судя по взволнованному виду, совсем не было смешно, даже напротив. — У меня престарелая мать, она ждет, волнуется наверняка!.. У нее сердце!.. Послушайте… Мы сами придем в участок! Переоденемся и придем. Только немного позже. Договорились?
— Все, дорогие граждане потерпевшие! Дискуссия окончена! — объявил лейтенант, подталкивая их к открытой утробе «УАЗа». — Через полчаса обнимете вашу маму, успокоите ее и сами успокоитесь. Извините. Такой порядок.
— Мы никакие не потерпевшие! — вскрикнула вдруг женщина. — Это насилие! Я никуда не поеду! — Она отбросила руку мужчины, испепелила взглядом лейтенанта и двоих рослых сержантов, стоявших рядом.
— Тш-ш. Нехорошо. Зачем же так? — с укоризной сказал офицер.
Их все-таки усадили в машину. Один сержант, деликатно сжав широкие плечи, уселся рядом, второй сел к Лешему. Хлопнула дверца, с лязгом повернулся замок. На переднее сиденье рядом с водителем упал лейтенант, раздраженно пробормотал под нос: «Надо же, как воняют. А с виду приличные…» Зажужжал стартер, «УАЗ» чихнул, завелся и покатился, с хрустом уминая свежий снег.
* * *
— Бухарик, бухарик… Из Бухары, значит, приехал? — рассеянно пошутил дежурный — сухопарый капитан с желчным лицом зануды, прилаживая между плечом и ухом телефонную трубку и одновременно пытаясь расписать на клочке бумаги ручку с застывшей пастой.
— Только не шуми, бухарик… Будь человеком… Да! — крикнул он в трубку. — Пишу. Синцов Алексей… Так. Есть. Адрес… Ага. Есть. Лады… А эти двое, Макаровы?.. Есть. Спасибо.
Он положил трубку на место.
— Да меня каждая собака на Сивцевом Вражке знает! И Крушинский ваш знать должен! Зови майора, он тебе все объяснит! — скандалил Леший.
Закованный в наручники, он сидел на жесткой, отполированной скамейке за облупившейся решеткой «обезьянника» и свирепо поглядывал то на затихшую в углу странно одетую парочку, то на капитана.
— Я там живу, на Сивцевом!.. Живу, понимаешь? А вот откуда они там взялись — это вопрос! Большой вопрос!.. И я знаю ответ!
— Вот и ответишь, раз знаешь, — ворчал капитан, заполняя журнал.
Зазвенел телефон, дежурный опять сорвал трубку:
— Да!.. Никак нет, товарищ майор! Пока без результатов. Один задержанный… Пьяный хулиган, напал на прохожих, — он неодобрительно глянул на Лешего.
— Фамилию ему мою назовите! — выкрикнул Леший. — Скажите, Синцов задержан!
— Нет, по розыскным ничего нет… Да, пьяного оформим, а потерпевших отвезем домой. Вот, алкаш требует, чтобы я сказал вам, что он Синцов! Да нет, раньше вроде не доставляли… Есть!
Капитан положил трубку, потер вспотевший лоб под фуражкой.
— Крушинский шпионов ловит, государственным делом занимается… Ему других забот нет, как на твою морду пьяную любоваться…
— Шпионов?! — обрадовался Леший. — Так они и есть шпионы! Самые настоящие! Они с Керченцем заодно! Они из минуса выкинулись, из канализации, я вам говорю! Проверьте их обязательно! Это те самые!
Потерпевший резко поднялся.
— Сколько можно терпеть? — сказал он дрожащим от возмущения голосом. — Нам обещали, что быстро заполнят протокол и отпустят… А вместо этого мы вынуждены сидеть здесь и выслушивать оскорбления!
— Две минуты, граждане! — успокоил дежурный. — Лейтенант сейчас освободится и быстренько оформит протокол… А вы пока напишите как все было, вон лежит бумага… И про ограбление можете написать.
— Даме надо в туалет, — сказал потерпевший. — Я провожу ее. Где тут у вас?
Капитан вздохнул, опять потер лоб.
— По центральному коридору направо… Табличка «Для посетителей», увидите…
— Да не отпускай их, балда! — заорал Леший, вскочив со скамейки и вцепившись скованными руками в решетку.
— Молчать! — Дежурный в сердцах грохнул кулаком по столу, и с полочки над столом посыпались ксерокопии розыскных ориентировок. Чертыхнувшись, он стал их собирать.
И тут вновь прозвонил телефон.
— Слушаю! Да, товарищ майор! Да-а-а, Синцов с Сивцева Вражка, — он озабоченно сдвинул фуражку на затылок и посмотрел на Лешего другими глазами. — Я понял… Ясно. Прислушаюсь!
Потерпевшие подошли к выходу из дежурной части и открыли дверь в коридор.
— Погодите… — вдруг сказал капитан. И добавил громче: — Стойте!
Не обращая внимания, потерпевшие вышли в коридор. Или не услышали, или не поняли, или не обратили внимания, или не подчинились.
— Стоять! — вдруг рявкнул дежурный. В его руках была последняя ориентировка с фотографиями мужчины и женщины. — Стоять, я сказал!
И, расстегивая кобуру, бросился следом.
Через минуту он под конвоем завел потерпевших. Те были заметно напуганы.
— В туалет пошли, а сами к двери намылились! А ну-ка, сядьте в тот уголок!
Он снова взял ориентировку с фотографиями и озадаченно переводил взгляд с нее на потерпевших. Из-под фуражки на лоб наползла большая мутная капля и остановилась напротив переносицы.
— Ручки попрошу держать на виду. Лишних движений не делать! — странным, строгим и одновременно заискивающим голосом произнес дежурный.
— Но… — осторожно начал мужчина.
— Сядьте, пожалуйста, — перебил дежурный. — Все. Сядьте и сидите. И никаких вопросов.
— Евсееву позвоните, капитану Евсееву! — в очередной раз крикнул Леший и продиктовал телефон. А капитан прилежно записал.
— Зарыгин! — зычно крикнул он, и тут же на пороге показался высокий и худой, как жердь, сержант с автоматом поперек груди. — Побудь здесь, пока я… Я сейчас. Чтоб никто никуда и чтоб все было тихо — понял?
Дежурный выразительно глянул на Зарыгина и вышел из-за стола, держа в руках ориентировку и клочок бумаги с телефоном Евсеева.
— А вы сидите, пожалуйста, отдыхайте, — он улыбнулся потерпевшим и выбежал в коридор.
* * *
Делать в Кремлевском дворце больше было нечего. Да и вообще ему было нечего делать нигде. Раскрученный маховик общегородской операции хотя и вхолостую, но крутился, и капитану Евсееву, вместо проваленного, в ней не был выделен отдельный участок. Тех, кто работал с ним в оцеплении, отозвали на выполнение других задач, только Кастинский и Ремнев сохраняли верность, да и то по незнанию обстановки и потому, что не получили другого приказа. Кормухин загремел в больницу — по-настоящему или притворно — неважно, главное, он соскользнул с острия ответственности. Значит, шкуру снимут с него. Впрочем, ему уже было все безразлично. Смертельная усталость гнула его к земле. Это психологическое перенапряжение. Хотелось вернуться домой, в семейную атмосферу, лечь в постель, накрыться одеялом, заснуть и видеть хорошие, не связанные со шпионами сны.
Когда зазвонил мобильник, Юра посмотрел на часы. 23:15. Отец или Марина.
— Да…
— Капитан Евсеев? Это из Арбатского отделения милиции. На Сивцевом Вражке случайно взяли мужчину и женщину, проходят как потерпевшие. Документы в порядке. Макаровы, муж и жена, москвичи… Похожи на фигурантов по сегодняшней ориентировке. Возраст, комплекция, все вроде сходится. Одеты странно, очень грязные. Тут такой Синцов говорит, что они вышли из какого-то подвала… Он и телефон ваш дал…
— Держать, глаз не спускать! — рявкнул Юра, так что Ремнев вздрогнул. — Это могут быть особо опасные преступники! Я сейчас буду!
«Волгу» по какой-то случайности не отозвали. Они мчались, огибая Кремль по северо-восточной дуге — Никольская, Богоявленский, Ильинка… Москворецкий мост перекрыт, оцепление, гаишник выставляет вперед свою палку и сам лезет под колеса. Гражданские номера, ничего не поделаешь…
— Превышение скорости, создание аварийной ситуации, — не представляясь, перечисляет безликий лейтенант, затянутый в черную кожу.
— Так что теперь? Сто баксов тебе дать? — прищурившись, спрашивает водитель.
— Сто баксов! — усмехается лейтенант. — Сегодня общегородская операция, меньше пятихатки не проходит.
— А это проходит? — водитель показывает спецталон.
— Это другое дело, — без капли смущения говорит гаишник. — Проезжайте!
Постовой тут же освобождает дорогу, и они летят дальше. Дорога по причине плохой погоды не загружена, очень скользко, стрелка спидометра прилепилась к отметке сто десять, шофер время от времени плавно подруливает, из-под колес с шорохом вылетает снежное месиво, где-то в области солнечного сплетения однажды возникает и уже никуда не девается сосущая пустота, как в самолете, попавшем в воздушную яму. Юра сидит прямо, незаметно упершись ногами в пол, он слышит, как сзади тихо переговариваются коллеги — что-то о кредитах и машинах.
От Кутафьей башни до Арбатского отделения домчались за семь минут. На крыльце уже топчется высокий худой сержант в одном кительке, но с автоматом, он почтительно замирает, когда эфэсбэшники взбегают на крыльцо.
— Где? — спрашивает Юра.
Сержант распахивает дверь, ведет внутрь. Пахнет куревом и казенщиной, пахнет простой едой: колбаса, сало, лук. Пахнет плохо. Еще одна дверь. Лихорадочно бьется сердце, в висках стучит кровь, Кастинский сунул руку под пальто.
— Здесь…
Юра хотел бы затормозить на секунду, придержать последнюю дверь, чтобы собраться с духом и с мыслями. Но нельзя. И дверь уже открыта.
В тесной желтой комнатке за обшарпанным столом корпит над бланком протокола худущий капитан — не кормят их здесь, что ли? Капитан что-то говорил: в момент, когда зашел Юра, губы его вытянуты, на лице все еще сохраняется делано-глуповатое выражение, но он уже видит решительных оперативников, и выражение лица меняется на официально-строгое.
А напротив него, по другую сторону стола — двое. Уставшие. Почерневшие. Проигравшие и вдруг понявшие это. Они не удивляются — по крайней мере, Мигунов… Он вперил в Евсеева тяжелый ненавидящий взгляд. Флюиды идентификации, те, что у зверей обозначаются запахами, а у хомо сапиенс имеют более сложную структуру… в общем, да, флюиды присутствуют. Но пахнет все равно плохо, гораздо хуже, чем казенщина. Канализацией пахнет. Будто доминантный самец, вожак, начальник, хищный и опасный — будто он наделал в штаны.
— Не двигайтесь, Мигунов, — сказал Юра. — Вы задержаны.
Трое оперативников бросаются вперед. Раз — наручники! Два — карманы! Три — воротники!
Ну и вонища! И что-то непривычное в облике утеса-полковника.
— А где ваши усы, Мигунов?
Но тот не ответил.
Медленно, очень медленно, Юра набрал номер Управления.
— Дежурный слушает! — задроченно рявкнула трубка.
— Капитан Евсеев. Разыскиваемые задержаны. Пришлите группу в Арбатское отделение милиции…
Юра зачем-то кивнул худущему сержанту, все еще продолжающему держать губы трубочкой. Тот кивнул и вышел встречать.
А капитан надвинул на лоб фуражку и спросил:
— Так у нас тут еще один задержанный, Синцов!.. С ним-то что делать?
* * *
— Второй подъезд, — сказал Леший.
Девятиместный «Фольксваген» притормозил, каким-то невероятным образом развернулся на узкой дорожке и стал к самому подъезду. Шесть автоматчиков в бронежилетах с надписями «ФСБ» на черных спинах высыпали на снег.
— Здесь, — Леший распахнул дверь, показал на лестницу, ведущую в подвал, оглянулся на старшого и пошел, поджимая мерзнущие в тапочках пальцы ног. Он почти протрезвел.
Двое обогнали его, забежали в подвал первыми. Леший еще подумал, может, переодеться, а то, вон — ноги голые, футболка дурацкая, джинсы на жопе светятся… Куртку ему, правда, кто-то одолжил, теплую спецназовскую куртку, но она, как ему казалось, только подчеркивала его общий клоунский вид. Но он решил не суетиться.
Перед ментами ему почему-то не было стыдно: ну да, пьяный, расхлюстанный, опустившийся, — только не ваше это дело. Но сейчас с ним были ребята из силового подразделения ФСБ, серьезные ребята, офицеры, мастера боевой работы… И Лешему стало не по себе. Он ведь тоже офицер как-никак.
Когда он спустился вниз, те двое успели осмотреть подвал, подали какой-то знак старшому. Леший открыл бойлерную, показал ход в теплотрассу.
— В общем, мужики, повторяю… Кроме Керченца, никто больше этой дорогой не ходил, — сказал он. — И никто не знал. Это точно. Только он мог привести сюда этих… Шпионов ваших.
— Хорошо, спасибо, — вежливо отозвался старшой и повернулся к своим. — Выходим, грузимся. Дьячук, блокируешь квадрат «шесть-ноль-шесть», Карлов, высаживаешься в «шесть-ноль-пять». Чигин — в «шесть-ноль-четыре». Под контроль все колодцы, люки, подвалы. Все. Пошли…
— Погодите, а как же теплотрасса? — не понял Леший, провожая взглядом спецназовцев, которые бесшумно, как тени, один за другим поднимались по лестнице. — Пойдем, я вам дорогу покажу! Под землей мы его мигом достанем!
— Мы не черти, под землю лезть, — сказал старшой. — И подготовки такой нет. Идите домой. Спасибо еще раз за помощь.
Леший открыл было рот, но старшого рядом с ним уже не было. Никого не было.
— Подготовки у них нет! — ворчал под нос Леший, поднимаясь в свою квартиру. — А у кого должна быть такая подготовка? У этих бандитов-«тоннельщиков»? Странно как-то, все с ног на голову…
Вот черт, дверь захлопнулась, а ключи он, конечно, не взял. Пришлось опять спускаться в подвал, заползать домой через люк. Леший побродил бесцельно по квартире, пришел в кухню, опять уселся на пол, вылил в стакан остатки водки, поднес было ко рту, но отставил. Расхотелось.
Хрен они его найдут! Отсидится спокойно пару дней и вылезет. А если спустится на второй уровень, его вообще никто не сыщет. А может, вообще выкинется в тихом месте и затеряется в городе. Он ведь скользкий, гад, ученый…
Голова раскалывалась, и он повалился на кровать, но сон не шел.
Опять появился Хорь. Бледный, озабоченный.
«И пацанва эта… Что с ней-то будет? Драгоны всякие, Крюгеры и Брюсы — а?»
«И чего это ты о них вдруг вспомнил, Хорь? — спросил Леший. — Ясно, выпить тебе там не с кем, ну да… А если серьезно?»
«Они же ненормальные, — сказал Хорь. — Вот попали тогда в переделку, ну, когда Крюгеру по лапам переехали — помнишь?»
«Помню», — сказал Леший.
«Ты их тогда выволок оттуда. Ты, Леший, — не я и не майор Крушинский. И других ты выволакивал… А теперь кто будет? Кто вскочит среди ночи, чтобы уберечь этих придурков от самих себя?»
«Не знаю, — сказал Леший. — Может, этих ребят, спецназовцев, подготовить надо. На подземную работу заточить. Как „тоннельщиков“, только по-настоящему, без дураков. Это их дело. Вон, у них наверху все по-серьезному, все на квадраты разбито, „шесть-ноль-два“ и все такое… Чего ты лыбишься, Хорь? Мы с тобой в казаков-разбойников там играли, клады искали, датчики всякие обходили, дурью маялись, — а они и минус разделят на сектора, уровни и все такое, да наведут порядок, ведь для них секретов никаких нет…»
«Плюсовые квадраты — это одно, а минусовые — совсем другое, — сказал Хорь со своей ухмылочкой. — А кто их готовить будет? Где они, эти подготовщики? Нету. И твой случай был бы идеальным. И боевой опыт, и навыки „знающего“…»
«Какой случай?» — не понял Леший.
«А тот самый, — сказал Хорь. — Наверное, в твоей газете не попалось ни одного объявления о приеме на работу в Центр специального назначения ФСБ?.. Что естественно, — добавил Хорь, — им ведь не нужны какие-нибудь раздолбаи с улицы. А нужны люди серьезные, обладающие хорошей физподготовкой и определенными навыками. А уж если они вдобавок еще имеют офицерское звание и боевой опыт… а еще знают московский минус как свои пять пальцев…»
Леший рассмеялся.
«Я — „ментол“ в погонах?.. Да ты что, с жерди упал?»
Но Хорь не смеялся.
«Погоди, — сказал он. — Не торопись. Выспись сперва, да протрезвей, товарищ старший лейтенант. Успеешь еще забраться на свой двадцать пятый этаж. Только главного оттуда, с верхотуры этой, не разглядишь, вот оно как. Потому что главное часто бывает скрыто глубоко, в самом глубоком минусе… Суть — понимаешь? Суть. Она, как перстень Софьи Палеолог или та библиотека Ивана Грозного, — то ли спрятана кем-то, то ли обронена и забыта. А докопаться до нее некому…»
И тут плавный ход его мыслей прервал телефонный звонок. В этот раз будить Лешего не пришлось, он и так не спал.
— Алексей? — послышался в трубке смутно знакомый голос. Явно не майор Крушинский. — Извините, что так поздно звоню…
— Ничего, — прокашлялся Леший, а сам подумал: «Что за китайские церемонии?»
— Это капитан Евсеев. Хочу попросить вас кое о чем.
Евсеев вопросительно помолчал, затем продолжил:
— Надо просчитать наиболее вероятные выходы Керченца на поверхность. Вы не можете нам помочь?
Леший сел на кровати:
— Я думал, вы его уже взяли.
— Возьмем, — сказал Евсеев просто, без бравады. — Просто под землей-то никому работать не приходилось. А вы специалист.
Леший подумал для виду, почесал голый живот и сказал:
— Чего ж не помочь.
* * *
Чего там скрывать — распрощавшись с Зенитами, Мачо вздохнул с облегчением. Как будто гири от ног отвязали. Он вообще презирал агентов и не без оснований считал их предателями, хотя, разумеется, никогда этого не показывал, наоборот — как все оперативники, гладил своих помощников по шерстке, не скупился на комплименты, выражал восхищение их смелостью, ловкостью и удачливостью. Но раньше он никогда не видел их на грани провала. А теперь налюбовался! Легендарный Зенит, который нанес невосполнимый ущерб обороноспособности своей страны, наложил полные штаны, хотя и старался этого не показывать. А Зенитиха потеряла весь свой лоск и превратилась просто в опустившуюся бабу, истеричку, бомжиху, которой и положено лазать по канализации в драном брезентовом плаще… На миг мелькнула мысль об Оксане: а как бы она выглядела в подобных обстоятельствах? Но Мачо тут же ее отогнал.
Он перекинул похудевший рюкзак на грудь, чтобы не шкрябал о трубы, натянул шапочку поглубже и исчез в коллекторе теплотрассы. Мачо сделал свое дело, по крайней мере, на сегодня. Мачо может идти. Может даже бежать. И побежал бы, если бы не десяток километров тоннелей за спиной, полсуток напряженной адовой работы. Мачо был выжат как лимон. А осталось-то всего ничего, последний рывок, чтобы спасти свою задницу. Уже только свою, родную, не чью-нибудь еще. Ради такого случая можно и постараться.
Он не чувствовал вони, холода, усталости и страха. Он шел домой. Хотя обосравшийся Зенит навязал ему еще одно дело: завтра следует ликвидировать молоденького парнишку — но это задача несложная, надо просто определиться с методом… Мачо склонялся к игле. Короткий укол в автобусе или метро — и дело сделано, никто ничего не заподозрит…
Выйдя из теплотрассы в «канал», Мачо присел на корточки, прислушался. Ничего не услышал. Все спокойно, можно не волноваться. Сработано чисто!
Прошел еще с километр и повернул на первой южной развилке. Он решил выкинуться в районе Садового кольца, где-то ближе к Зубовскому бульвару. Метров через сто попалась еще одна развилка; из восточной трубы доносился гул падающей воды. Мачо завернул туда, дошел до водобоя и сбросил в колодец аптечку, запасной фонарь — короче, большую часть своей поклажи, оставив только очки-навигатор. Надо думать, кого-то из рыбаков на Москве-реке ожидает интересный улов. Он опять вернулся на свой маршрут и теперь уже никуда не сворачивал.
Если бы была граната, можно было еще поставить «растяжку», устроить прощальный фейерверк. Хотя лишний шум ни к чему. Лишние смерти тоже. Вот и Хорь был лишним, в том смысле, что Мачо не собирался его убивать, он только предупреждал. Но Хорь полез на рожон, это уже его дело — мог и не лезть. А люди, которые, возможно, пойдут по его следам, они профессионалы, спецы, это их работа, они не могут не идти, им деваться некуда. Здесь есть какой-то тонкий нюанс… хотя дело, скорее всего, не в нюансах. Просто необходимости такой не было.
Пройдя еще около километра, Мачо понял, что пора выбрасываться наружу. Силы были на исходе. Да и место подходящее: судя по показаниям навигатора, впереди колодец, который выходил в треугольник, расположенный между двумя девятиэтажками и детским садом.
Но что это?! Впереди раздавался лязг, скрежет, треск и сдавленная матерная брань. Похоже, там кто-то работает!
Значит, надо выходить через фонтан в тихом заброшенном скверике. Этот сквер Мачо лично осматривал накануне, как и другие места возможной выброски. Он свернул направо, в узкое ответвление. Пол здесь был сухим и шел с заметным уклоном вверх. Этот ход привел в довольно просторный бетонный подвал с несколькими электромоторами, ржавым насосом и уходящими куда-то вверх трубами.
Он сел в угол и застыл, то ли заснув, то ли впав в забытье. Наконец, пришел в себя и снял комбинезон. Тот блестяще выдержал испытание: одежда под ним была чистая и почти сухая — только пропотевшая. Свернул его как можно туже, засунул под мотор: интересно, кому достанется? Под другой мотор зашвырнул навигатор, перцовый баллончик и нож. Пистолет он спрятал под куртку, а иглу положил во внешний карман, чтобы была под рукой.
До тошноты хотелось есть — это первое, что он сделает. Нет, второе. Первое — сменить одежду. Это здесь она хорошо выглядит, а на поверхности будет вонять, как спецовка ассенизатора. В центре должны быть ночные магазины. Потом поужинать, потом снять номер в хорошем отеле — там не бывает облав и не так придирчивы к документам. Поспать, а утром сделать последнее дело — и прямиком домой…
Мачо подошел к тонкой металлической двери, рванул несколько раз, определил, где находится замок, и выстрелил — раз, другой… Удары пуль о металл и щелканье гильз о бетон перекрыли уханье глушителя. Он ударил дверь ногой, замок вывернулся, и дверь распахнулась.
* * *
На периферии, где-нибудь в Кунцево, Долгопрудном и Чертанове, Москва уже погрузилась в сон, а в районе Садового кольца жизнь кипела, похожая на веселое суматошное дефиле. Сновали прохожие — их средний возраст ближе к полуночи таинственным образом снижался, приближаясь к отметкам «тридцать плюс-минус»; сновали автомобили, украшенные белыми шапками недавнего снегопада, — их средняя стоимость к полуночи, напротив, становилась выше. На этом праздничном, слегка нетрезвом фоне как-то по-особому выделялись хмурые озабоченные люди стандартной служебной наружности, явно ищущие здесь не развлечений, а чего-то другого. Более скучного, чем стриптиз или рулетка, но и более важного для государственной безопасности страны.
Таких людей в эту ночь было немало, больше, чем обычно, — практически весь оперсостав столичного управления ФСБ и в придачу к ним сотрудники милиции: уголовный розыск, участковые, ППС и гаишники на своих карнавальных машинах…
После того, как Юра Евсеев написал рапорт о задержании Мигуновых и высказал свои соображения по дальнейшему розыску, — а его соображения вдруг резко возросли в цене, и к ним стал прислушиваться даже срочно прибывший в Управление генерал Ефимов, в дислокации заслонов, рейдовых групп, патрулей и постов стали происходить перестановки. Невидимая рука теперь расставляла всех вдоль линий подземных коммуникаций, лучами расползающихся из Сивцевого Вражка. Эфэсбэшники заняли места у точек возможной выброски, коих насчитывалось не менее сотни, а «приданные силы», срочно снабженные фотографиями Мачо, патрулировали этот район.
Но Юра не обольщался масштабами развернувшегося действа. Он знал, что поставленный невод был дырявым. Только «отпускные» цены возросли в пять раз.
Герой сегодняшней операции, обласканный начальством, находился у себя в кабинете. Ремнев и Кастинский, тоже попавшие в число героев, дремали в своих креслах, а диковато выглядящий в строгих интерьерах ФСБ Леший разглядывал карту центра Москвы и напряженно сопел, источая густой алкогольный запах.
— Думаю, скорей всего здесь, в Пионерском сквере, — наконец сказал он, ткнув пальцем с обкусанным ногтем. — Или здесь. А может, здесь…
И на вопросительный взгляд Юры пояснил:
— Это самые удобные места для выброски. Люк, фонтан и подвал. Они на одной ветке, в одном квадрате. Люк — слишком наглядно. Подвал… Не знаю, может, его сейчас запечатали. А вот фонтан — в самый раз. Там из «канала» узкий лаз в насосную, а оттуда выкинуться — раз плюнуть!
— Сто процентов? — спросил Евсеев.
Леший покачал головой.
— Ста процентов вообще никогда не бывает. Но я, если бы устал и чувствовал опасность, выкидывался бы через фонтан.
Юра позвонил дежурному.
— У нас есть свой резерв?
— Откуда? — недовольно отозвался тот. — Уже всех выгнали на улицу. Можем милиционеров перебросить.
Евсеев задумался.
— Не надо, — наконец сказал он и пояснил Лешему: — У меня свой резерв есть.
* * *
Бывший сотрудник Службы НН Алексей Семенов смотрел телевизор и все больше наливался раздражением.
— Итак, Анджела, какой, по-вашему мнению, реактор более эффективен: с вертикальным расположением урановых стержней или с горизонтальным? — лучезарно улыбаясь, спросила ведущая у кукольной блондинки с большим бюстом.
И нараспев закричала:
— На-а-по-о-минаю — в моей передаче знаменитая Анджела Бриллиантова-а-а! Сейчас она пытается выиграть миллион рублей! И я, Серафима Яхонтова, надеюсь, что ей повезет! Звоните в прямой эфир и принимайте участие в нашей замечательной игре! Итак, Анджела, ваше слово!
— Думаю, с вертикальным! — ослепительно улыбнулась блондинка и выставила грудь.
«Силикон, — подумал Семенов. — При такой талии и плечах такие сиськи сами не вырастут…»
— Блестящий ответ! — восторженно закричала ведущая. — А почему вы пришли к такому выводу?
— У меня была стиральная машина с горизонтальной загрузкой, а потом я купила — с вертикальной. Последняя гораздо удобней!
— Браво, Анджела! — Ведущая зааплодировала. — Очень логично! А что думает наша аудитория? Напоминаю, с вами я — Серафима Яхонтова, у меня в студии популярные певцы, стилисты, танцоры и два депутата Государственной думы, очень квалифицированные и компетентные специалисты, они помогут нам лучше понять сегодняшнюю проблему. Про-о-шу, го-о-лосо-о-вать! И зрителей прошу звонить в наш прямой эфир, ваше мнение очень важно!
Неожиданно зазвонил мобильник на тумбочке.
— Кого это в полночь раздирает? — возмутился Семенов, но трубку взял.
— Здравствуйте, Алексей Федорович, это Евсеев, — раздался по-юношески звонкий голос. — Нам нужна ваша помощь. Очень нужна.
— Ну… Пожалуйста, — немного растерялся Семенов. — Чем могу — помогу. Наверное, какая-то консультация?
— Да нет, — Евсеев изложил суть дела, и бывший «наружник» встрепенулся, как старая гончая, услышавшая охотничий рожок.
— Есть! Я все понял. Через двадцать минут буду на месте…
Он стал быстро одеваться.
На экране ведущая тоже приняла телефонный звонок. Зритель, представившийся бывшим инженером атомной электростанции, возмущенно говорил, что в реакторе не урановые, а графитовые стержни и что никакой вертикальной или горизонтальной загрузки в природе не существует…
— Огромное вам спасибо за ваше мнение! — радостно закричала Яхонтова. И пояснила всем окружающим: — В моей программе существует свобода слова и мысли. И я с уважением отношусь даже к мнению, отличному от общепринятого! Но продолжим! Анджела Бриллиантова получает еще одно очко и приближается к заветному миллиону! Кстати, на что вы его потратите?
Семенов резко выключил телевизор и вышел на улицу. Дул ветер, и он плотней запахнул ворот своего вытертого пальто. Хорошо, что сразу же удалось поймать такси, но плохо, что это торпедировало и без того хлипкий семеновский бюджет. Может, придется согласиться на лоток в метро… Хотя там замкнутое пространство и нехватка кислорода… А что делать?
Через четверть часа он высадился в квартале от Пионерского сквера.
«„Порше“ — ваша мечта как никогда близка», — лживо обещал рекламный плакат, протянутый через ярко освещенную улицу.
— Вот суки!
Он вышел в Кропоткинский переулок и пружинистой походкой, незаметно поворачивая голову то в одну, то в другую сторону, словно принюхиваясь, направился к нужному месту. Вскоре свернул во дворы, в темную арку под эркером. Он любил старые московские дворы, эти «шкатулки с секретами», по которым когда-то, давным-давно, оттаптывал свои замысловатые маршруты. И сейчас мог часами бродить по ним, вспоминая свою молодость и удачу. Но только не сегодня. Сегодня не до воспоминаний. Сегодня он привлечен на боевую работу.
Пройдя под аркой в огромный двор, Семенов нутром почуял чье-то присутствие. Обернулся на ходу. Двое мужчин подпирали стену сразу за аркой, молча разглядывая его. Семенов внутренне усмехнулся. Да-а, квалификация у ребят уже не та… Естественности нет, вот в чем беда. Стоят и молчат, как истуканы. А кого вы изображаете, дорогие коллеги? Добрых соседей, которые за полночь решили покинуть свои теплые квартиры и вместе подышать свежим воздухом? Так дышите, гуляйте, беседуйте!
А что там за звук вдали? Семенов ускорил шаг, свернул на тропинку, ведущую к арке в противоположном конце двора. И вдруг на фоне дальних фонарей заметил впереди еще один силуэт. Вдруг — потому что силуэт возник из ничего, будто из-под земли вырос. Только что его не было, и вот он уже идет, быстро и беззвучно, как привидение, идет к соседней «свечке». Что это у него на плече?
Охотничий азарт заставил сердце учащенно биться. Здесь явно что-то не так. Он не верил в чакры, ясновидение, загробную жизнь, и в сказки про привидения он тоже не верил. А в вынырнувшего из-под земли шпиона — верил. Хотя если опросить тысячу москвичей, то окажется, что подавляющее большинство верит как раз в чудеса, а не в реальных шпионов.
Он притормозил и осмотрелся.
Ага. Люк канализации. Конечно, не заваренный. Крышка закрыта не до конца, а рядом берет начало цепочка темных следов, тянущаяся вслед за загадочным прохожим. В самом деле — из-под земли вырос…
Семенов пригнулся, щелкнув зажигалкой, осмотрел грязные следы, понюхал — запах канализации слышался вполне отчетливо. Поднял глаза и увидел, что силуэт исчез в темноте.
Семенов расстегнул ворот куртки — ему стало жарко. Беспомощно оглянулся по сторонам. И совсем рядом увидел двоих мужчин в штатском — кажется, тех самых, что были у арки. В руке у одного мигала красным огоньком рация.
— Постойте, гражданин! — раздался властный голос. — Ваши документы!
Тут же во двор заехал сине-белый «Форд» с включенным проблесковым маячком, откуда неторопливо выбрались еще двое в милицейской форме.
— Попался, голубчик! — Цепкая рука взяла его за локоть.
— Да вы что, ребята?! Вон того держите, он из люка вылез и пошел туда…
Яркий луч фонаря ударил в лицо.
— Ты нам зубы не заговаривай! Давай в машину!
— Кого, меня в машину?! — возмутился Семенов. — Я сотрудник ФСБ!
Порыв был искренним и потому убедительным.
Рука разжалась.
— Гм… Попрошу ваши документы!
Он достал пенсионное удостоверение, показал.
— Бывший сотрудник, — с сомнением покачал головой милиционер. — Может, все-таки проверить?
— Какая разница, — по-прежнему властно вмешался штатский. — Оставьте его в покое!
— Я ведь сам когда-то работал в НН, — сказал Семенов. — Он туда пошел, к двенадцатиэтажке! Догоняйте, уйдет!
Милиционеры, переглянувшись, забрались в свой «Форд». Штатские запрыгнули на заднее сиденье.
— Идите домой, папаша, отдыхайте, — сказал один напоследок. Вроде уважительно сказал, но прозвучало обидно. А может, это Семенов так воспринял.
«Форд» рванул с места. Через минуту синий маячок мигал у «свечки». Почти сразу оттуда послышались шум и возбужденные голоса. Когда Семенов подошел, милиционеры «винтили» какого-то дядьку в ватнике и резиновых сапогах, с мотком сталистой проволоки в руках. Штатские сдерживали небольшую толпу наспех одетых жильцов.
— Чего вы к нему вяжетесь? У нас засор, вот человек и чистит! — кричала полная женщина в пальто и тапочках на босу ногу.
— Ничего он никому не сделал, и трезвый…
— Да мы его давно знаем!
— Вы, что ли, дерьмо откачивать будете?!
Не обращая внимания на крики, милиционеры засунули дядьку в свой «Форд». Только проволока осталась лежать в сугробе.
«Ясно… Доставят работягу-сантехника в отдел, напишут рапорта и заработают „галочку“… А что после проверки бедолагу отпустят, так их не касается…»
Развернувшись, отставной «наружник» прошел через двор, вышел через вторую арку и попал в крохотный сквер, утыканный чахлыми липами. Посередине с незапамятных времен стоял запорошенный снегом фонтан, в середине которого гипсовый пионер на постаменте беззвучно дул в горн с отбитым раструбом.
Тускло светила желтая луна. Семенов присмотрелся к засыпанной снегом круглой каменной чаше. Следов на пороше не было. Он все же залез в фонтан, достал фонарик, нагнулся и, освещая ноздреватый наст косо направленным лучом, прошелся вокруг пионера. Что это? По ноздреватой белой поверхности тянулась утрамбованная полоса, будто оставленная широкой лопатой для чистки снега. А вот и сама лопата — валяется на аллее… Похоже, ею зачистили следы!
В задней части постамента виднелась дверца. Полоса начиналась от нее. Семенов подошел, взялся за ручку-скобу, потянул. Заскрипели ржавые петли, тонкая железная дверь открылась. Фонарь осветил вывороченный замок с двумя глубокими вмятинами. Луч пробежал по пыльному бетонному полу. Цепочка следов с характерным рельефом, блестящий цилиндрик гильзы… Да, здесь был не сантехник и не бродяга — здесь был настоящий шпион!
Семенов выскочил обратно на заснеженную аллею, осмотрелся, нервно крутясь вокруг своей оси, как собака, гоняющаяся за собственным хвостом.
«Где?! Куда?! Ах, гад!!»
Впереди выход на Пречистенку, справа — Зубовская площадь.
«Нет, не уйдешь, догоню!»
Списанный охотничий пес бросился по холодному следу. Но не догнал.
«Ох! Ф-фух… Черт…»
Он остановился, тяжело дыша и вытирая ладонью взмокший лоб. Потом нагнулся, уперевшись ладонями в колени, покашлял и поплевался. Дыхалки уже нет, можно даже не дергаться.
«Это из-за курева проклятого, — подумал он. — Еще давно хотел от этой заразы избавиться. Если бы не тот патлатый америкос, давно бы бросил. Сегодняшний, видно, тоже америкос…»
Он выпрямился, отдышавшись, и перевел дух.
«Видно, важная птица, раз столько народу подняли. Даже про меня вспомнили… Только толку от меня мало…»
Семенову стало стыдно перед Евсеевым. А еще больше — перед самим собой.
Впереди, на Пречистенке, внезапно взвыла и тут же замолчала милицейская сирена.
«Наверное, поймали… Куда он денется…»
Семенов постоял немного, отдышался и пошел дальше, припадая на левую ногу. Вот еще напасть, подвернул, что ли?
Он вышел на улицу. Она была почти пуста, если не считать одинокого гаишника с жезлом, прохаживающегося вдоль тротуара, и веселой компании, вышедшей из кафе «Погребок». На другой стороне чинно шли своей дорогой несколько пар и с криками бросалась снежками стайка расхристанной молодежи. Редкие машины разбрызгивали жидкий грязный снег.
Серая «Волга» без опознавательных знаков остановилась возле «Погребка», из нее выпрыгнули люди в милицейской форме и в штатском, потребовали документы у веселой компании. Семенов смотрел на них — нервных, злых и бестолковых, и понимал — операция провалилась, весь пар ушел в свисток, в имитацию масштабного розыска… Ведь ни один из припозднившихся гуляк не подходит на роль выбравшегося из-под земли шпиона!
Отставник «наружки» постоял, раздумывая, и пошел по Пречистенке в сторону центра. На него ни милиционеры, ни штатские не обратили никакого внимания. Он даже расстроился. И нога разболелась пуще прежнего. Совсем уж стариковским шагом Семенов ковылял к метро «Кропоткинская», иногда останавливаясь, чтобы унять кашель. Домой, домой, домой… Заварить травку против простуды, выпить чудодейственный кефирчик, якобы снижающий холестерин… Зря он вообще ввязался в это дело — не по возрасту…
Редкие встречные прохожие поглядывали на него и отворачивались. А один, выскочивший из ночного универсама, даже не посмотрел, словно Семенова и вовсе не существовало в природе. Прошел себе мимо — широкая прямая спина, упругий шаг, новая, с иголочки, одежда — еще необмятые куртка и брюки, сияющие ботинки… Здоровый парень, атлет, не курит наверняка, следит за собой… И хорошо разбирается в оружии, даже про диковинный сверхмощный «Казюлл» знает…
Профессионально срисовавший лицо Семенов отметил, что вживую оно не похоже ни на композитный портрет, ни даже на фотографии. Но с момента их летней встречи парень практически не изменился — только бородку сбрил, да походка теперь естественная: уверенная, четкая, без искусственного сваливания, тигриная походка… А ботинки новехонькие, блестят, отталкивают уличную слякоть.
Молодец, господин шпион, за искусство маскировки — твердая пятерка!
Нога уже не болела, кашель прошел, только сердце колотилось так, будто хотело выпрыгнуть из грудной клетки. Семенов установил привычную дистанцию и шел за объектом, как привязанный, проклиная одышку и компанию «Филипп Моррис» со всей ее зловредной продукцией. Никаких больше сигарет, ни одной!
Опытный, гадюка! Всех обвел вокруг пальца, ускользнул от всех преследователей, прошел через дырявые неводы розыскной операции. Как ему это удалось? Может, забежал в сквозной подъезд, а там махнул через Малый Левшинский, затесался в толпу… Неважно. Ушел, главное. Патлатый, гад, в свое время тоже ведь сфинтил, до сих пор Семенову аукается…
Слева открылся темный проулок, в котором ярко светилась вывеска «Пиццерия». Объект свернул, направился к ней и вошел внутрь. Семенов нырнул во двор, убедился, что второй выход из «Пиццерии» отсутствует, и занял пост за толстым деревом, метрах в двадцати от входа. И только потом потянулся за мобильным телефоном.
* * *
— Кого они задержали? Кого?! Из люка?!
Евсеев привстал, намертво прижимая к уху трубку внутреннего телефона.
— По приметам подходит? Не очень? Гм… Так, может, он действительно сантехник? Ясно… Что ничего не ясно!
Дежурный, не дослушав, отключился. У него сегодня был сложный вечер. Юра медленно положил трубку на рычаг.
Ремнев продолжал сопеть. Его и без того простецкое лицо с приоткрытым ртом имело дебильноватое выражение. У Кастинского один глаз открылся, и вопросительно смотрел на Юру.
— В сто двадцать шестое отделение милиции доставили задержанного, он вроде из люка вылез, — пояснил Евсеев. — Объясняет, что сантехник, и в люке засор прочищал… А те долбачи ничего не проверили и нам рапортуют! Так что надо разобраться на месте. Кто поедет?
— Да я и поеду, — Кастинский потянулся и нехотя встал. — Чего Витьку будить…
Дверь за ним закрылась. А через несколько минут ожил личный мобильный телефон Евсеева.
— Я его нашел, — сдерживая волнение и конспиративно понижая голос, доложил Семенов. — Он в «Пиццерии», во Втором Малом переулке, рядом с Пречистенкой.
— Точно он? — без особого энтузиазма спросил Юра.
— Вроде точно. Но отпечатки пальцев я с него не снимал…
— Ясно…
Евсеев немного подумал. Точно — не точно, но надо ехать проверять.
— Сейчас приедем, — наконец, сказал он и принялся будить Ремнева.
* * *
Сквозь задрапированные инеем окна рассмотреть внутренность пиццерии не удавалось, а входить внутрь Семенов запрещал категорически.
— Да они же чувствуют опасность, они от любой тени шарахаются, — лихорадочно и очень убежденно твердил он. — Надо здесь ждать: рассредоточиться, пропустить мимо и навалиться неожиданно… Чего вас так мало-то? Он здоровый!
— Сколько есть, — раздраженно буркнул Евсеев.
«Потому что все тянут пустые билеты», — вот что следовало ответить. Но это было бы несправедливо по отношению к пенсионеру, который по первому зову вышел из дома в холодную московскую ночь.
— У тебя пистолет имеется? — не успокаивался Семенов.
— Ну, — кивнул Евсеев.
— Это хорошо. Приготовь на всякий пожарный… Лучше в карман положи…
— Значит, так! — не обращая внимания на советы отставника, сказал Юра, обращаясь к Ремневу. — Я становлюсь за дверь. Когда он выйдет, вы спрашиваете документы. Я оказываюсь за спиной, он меня не видит. Если что, я хватаю его за шею и опрокидываю… А вы блокируете руки. Ясно?
— Ясно, — зевнул Ремнев. — Только никакого «что» не будет…
Он неодобрительно покосился в сторону переступающего с ноги на ногу Семенова. Голову тот втянул в плечи, поднял воротник, причем по всей фигуре было видно, что это не для маскировки, а от холода. И из-за этого замерзшего старикана весь сыр-бор?!
— Когда закончим смену? — шмыгнув носом, спросил Ремнев. — Уже почти сутки на ногах.
— Проверим, там видно будет.
Контрразведчики стали по обе стороны от двери. Семенов распрямил согнутую спину и с нейтральным видом принялся прогуливаться вдоль фасада.
За следующие десять минут из пахнущего свежим тестом теплого нутра «Пиццерии» вышли две девушки с одним кавалером, потом три подвыпивших мужчины, а потом тот, кого они ждали, — атлетически сложенный человек без головного убора.
Ремнев заступил ему дорогу.
— Федеральная служба безопасности, — с некоторой ленцой произнес он. — Попрошу ваши документы!
— А что случилось? — удивился атлет. — У меня уже проверяли два раза…
— Попрошу документы! — повторил Ремнев, уже строже.
— Пожалуйста.
Руки проверяемого и контрразведчика соприкоснулись. Ноги Ремнева подкосились, и он неожиданно упал на затоптанный снег. У Юры перехватило дыхание. Он не успел ничего подумать, а тем более — предпринять. Атлет повернулся и оказался с ним лицом к лицу. Мощная рука потянулась к лицу Евсеева. Между пальцами что-то блестело. Юра отшатнулся.
Когда Ремнев упал, у Семенова в горле что-то екнуло, глаза вспыхнули, как прожекторы. Он не ошибся, это враг! Отставной «наружник» часто видел такое в ночных кошмарах: вот он, гад, совсем рядом, бери же его! А к ногам будто гири привязали, мысли в голове тяжело перекатываются, как булыжники, и гад убегает, и победоносно развеваются его длинные патлы…
Но на этот раз никаких гирь не было. В голове светло и ясно, как на детском утреннике. Семенов четко знал, что делать, больше никаких сомнений. Он закричал и бросился на могучего, как скала, врага, забыв о возрасте, больной ноге и всех своих проблемах. Он снова молодой, тридцатилетний, здоровый, как бык, да он готов горы свернуть!.. Голова врезалась во что-то твердое, оглушающее, как гранитная скала, в глазах потемнело, затрещали шейные позвонки. Скала покачнулась, подалась в сторону, вытянутая рука ударилась о стену и что-то выронила. А скала обрушилась пудовым валуном, который жестоко упал на грудь и смял, раздавил, придавил своей тяжестью.
Семенов опрокинулся на спину, но продолжал что-то кричать. Атлет повернулся и, расстегивая куртку, бросился бежать по пустынному переулку, туда, где свет фонарей заканчивался и начиналась спасительная тьма. Юра бросился было следом, но понял, что в поединке с офицером ЦРУ Биллом Джефферсоном его ждет судьба самонадеянного щенка, вступившего в схватку с матерым волком. Он остановился, будто ударившись о стену, посмотрел на Ремнева, поза которого не оставляла иллюзий того, что он еще жив, и услышал отчаянный крик Семенова:
— Шмаляй его, чего ждешь?! Шмаляй! Шма-а-а-ля-я-яй!
Хорошо, что он переложил пистолет в карман, но на темном фоне переулка мушки не было видно, а надо было стрелять, во что бы то ни стало стрелять и обязательно попасть… Эта задача непосильна даже для профессионального мастера практической стрельбы, а Юра в Академии редко стрелял на «отлично» — в основном на «четверку».
Японское боевое искусство кю до — стрельбы из лука — исходит из того, что успех достигается отнюдь не точным прицеливанием. Просто стрелок сливается с луком, а стрела становится продолжением его мысли, именно поэтому она точно попадает в мишень. Европейцу очень трудно постигнуть такую философию, но сейчас, сжав двумя руками мокрую рукоятку и намертво сцепив челюсти, Юра выстрелил наугад, всей силой своей души направляя пулю в цель. Яркая вспышка осветила переулок, грохот эхом отразился от близких фасадов, и это окончательно деморализовало молодого капитана, потому что стрельба в тире — это одно, а стрельба на московских улицах — совсем другое.
— Шмаляй, шмаляй, уйдет! — продолжал кричать Семенов, но что-то в окружающем мире изменилось, и Юра интуитивно понял — что именно.
Больше никто никуда не бежал. Метрах в тридцати, сразу за последним фонарем, на снегу что-то темнело. На негнущихся ногах, выставив вперед оружие, он подошел ближе. Опытный агент, выполнивший множество специальных заданий в разных уголках земного шара, «ликвидировавший», «терминировавший» или «стеревший» одиннадцать человек, лежал ничком, уткнувшись окровавленным лицом в холодный московский снег. В откинутой руке зажат пистолет с глушителем, которым он не успел воспользоваться и теперь уже не воспользуется никогда, потому что пуля начинающего контрразведчика вошла ему в затылок и, судя по расползающемуся темному пятну, вышла через лицо. Но, на всякий случай, Юра ногой отбросил пистолет в сторону, хотя и опасался, что мертвец схватит его за ботинок. Потом еще раз посмотрел на убитого. Темное пятно стало больше и выпустило щупальца. Его вырвало. Шатаясь, как пьяный, он отвернулся, отошел в сторону, постоял несколько минут, глубоко дыша низом живота, обтер лицо снегом.
Потом, подняв пистолет агента, Юра вернулся к «Пиццерии». Несколько человек в белых халатах обступили Ремнева, кто-то шарил по шее, нащупывая пульс, кто-то давал советы и комментировал — все как в кино.
— Да нет, уже холодный. Звоните в «скорую» и милицию, скажите — человека застрелили… А этот, второй, очухался!
Семенов действительно медленно поднимался на ноги.
— Ну что? Готов? — с жадным ожиданием спросил он.
Юра ничего не ответил.
Приземистый парень в поварском колпаке уставился на опущенные к земле пистолеты в его руках и громко крикнул:
— Вот этот стрелял! Он его убил!
У Юры не было сил ни объяснять, ни оправдываться. Зато у Семенова были.
— Спокойно, граждане! — уверенно и властно сказал он, как говорил когда-то, давным-давно, еще в прошлом веке. — Мы из ФСБ. Прошу всех соблюдать спокойствие и порядок. Лучше зайдите в помещение, чтобы не затоптать следы.
Как ни странно, его послушали.
А в кармане Евсеева зазвонил телефон. На связь вышел оживленный Кастинский.
— Это самый обычный сантехник! — доложил он. — Никакого отношения к нашей ориентировке. Даже близко не похож. Идиоты! Как там у вас дела? Ремнев проснулся?
Виктора всегда называли по фамилии. А отчества его Евсеев не мог вспомнить, как ни старался. Знал только, что он разведен, живет, а теперь уже жил, в общежитии какого-то завода и очень мечтал получить квартиру. Да и завести нормальную семью хотел.
Объяснять ничего не хотелось, и Юра отключился. Все нужные звонки сделал Семенов.
* * *
Вечером Юра вырвался пораньше, чтобы забрать Марину с занятий и поужинать вместе. Давно обещал, а вот никак не получалось. Трясясь в метро, он пытался вспомнить, когда они виделись последний раз. Неделя. Может, больше.
Когда работаешь без выходных, трудно вести счет времени. Марина звонила каждый день, но все как-то не вовремя, так что и разговоры эти постепенно ужимались до «привет — как дела — ну ясно, пока». И голос ее со временем как-то тускнел. Да. Сегодня, похоже, его последний шанс.
Он вышел на «Фрунзенской» за пять минут до окончания последней лекции, бежал бегом. Успел. В вестибюле толпились, одевались, галдели студенты… хотя по большей части все-таки студентки, ребят было заметно меньше. Зато все как на подбор — рослые, ухоженные гренадеры. «Их бы в нашу Академию, на факультет кремлевской комендатуры!» — внезапно подумал Юра.
Вот и Марина появилась в компании какого-то симпатичного скандинава в пальто из верблюжьей шерсти, поверх которого с истинно богемной небрежностью был наброшен длинный шарф. У Юры засосало под ложечкой. Все-таки они здорово смотрелись, ничего не скажешь: Марина с ее идеальными пропорциями, яркая и спортивная, и этот парень со стальными глазами.
Но тут же он забыл обо всем. Увидев его, Марина расцвела в улыбке, подбежала и неожиданно поцеловала его в щеку.
— Привет, — сказал Юра.
— Привет.
Скандинав проплыл к выходу, вежливо качнув свежевымытой шевелюрой.
— Это просто ухажер один, не обращай внимания, — сказала Марина уже на улице. — Любитель взглянуть, как выглядят балерины без пачек. Нормальный парень, в принципе. Но зануда, как и все здесь.
— А я думал, танцоры того… — сказал Юра. — Без четкой ориентации.
— Разные есть! — рассмеялась Марина. — Ты какой-то смурной… Случилось что-то?
— Да, на работе были сложности…
— Куда пойдем?
Они приземлились в кафе, название которого Юра даже забыл рассмотреть. Прикончив основательную порцию картофельных оладий со сметаной, Марина допила второй стакан чаю.
— Что так смотришь? — усмехнулась она. — Прикидываешь, сможешь ли прокормить такую жену?
Юра поднял глаза. Это была не шутка. В первую секунду он не знал даже, как отреагировать. Он смотрел на красивую стройную девушку, будущую приму… или просто будущую балерину, он всегда знал, что такие экзотические цветы взращиваются в тихих интеллигентных семьях в районе Садового кольца, знал, что они питаются йогуртом и фруктами, живут по расписанию, дружат с тихими мальчиками из таких же семей, тайно и безнадежно влюбляются в какого-нибудь лохматого и плоскостопого гения-пианиста с трудновыговариваемой фамилией, говорят голосом тихим и бесцветным, сексом они занимаются…
Занимаются ли они вообще сексом? Юра не знал. По крайней мере, не знал до последнего времени. Но вот такая девушка сидела сейчас перед ним, только что с удовольствием прикончив плотный «фермерский» ужин и выпив двойную порцию чая. С таким же, если не с большим, удовольствием она предавалась любви, а если говорить шире, то и жизни вообще. Вдобавок ко всему она только что со свойственной ей прямотой заявила, что не прочь связать свою жизнь не с тихим мальчиком-гуманитарием и не с плоскостопым гением, а — с капитаном ФСБ. Правда, сомневается только, сможет ли он удовлетворить ее жизненные аппетиты.
Марина смотрела ему в глаза и улыбалась.
— А ты такого мужа вытерпишь? — в тон ей ответил Юра. — Который появляется дома поздно вечером и не каждый день? Правда, у меня скоро будет орден!
Марина отодвинула стакан и сказала:
— Ну, раз орден… Все вытерплю. Вот увидишь. Я буду классной комитетской женой. Как твоя маман… Хоть она меня и невзлюбила.
— Зато отец в восторге.
— Это у нас взаимно, — кивнула она.
Юра замолчал. Перед глазами все еще мелькали лица Мигуновых, расползающееся темное пятно под головой Джефферсона, изломанная фигура Ремнева. Жизнь изобилует случайностями. Если бы Кастинский благородно не поехал разбираться с сантехником, то погиб бы именно он. А если бы Семенов не бросился на шпиона, то и сам Евсеев не сидел бы здесь, а лежал в холодной сырой яме… Брррр!
Почему-то страшно хотелось спать. Он просто забыл, что бывает другая жизнь. Он даже радоваться разучился.
— А как же твой балет? — спросил он. — Как международная карьера и плотный гастрольный график?
— Никакой карьеры не будет, — сказала она спокойно. — Эстрада, подтанцовки, что-нибудь такое… Преподы говорят, что с моей фигурой только в стриптиз-баре выступать. Для хорошей балерины чуть-чуть не хватает плоскости.
— Насчет стриптиз-бара я, честно говоря…
— Я тоже, — со смехом перебила она. — Только если под сенью домашней люстры. Перед мужем.
— Тогда, может, я буду чаще появляться дома? — впервые за последнюю неделю улыбнулся Юра.
