Книга: Спасти шпиона
Назад: Глава 9 У каждого своя смерть
Дальше: Глава 11 ФСБ против ЦРУ

Глава 10
Cтарая любовь не ржавеет

9 ноября 2002 года, Дайтона-Бич, США
Громкий рев динамиков раздражал Оксану. Но дурацкая, рваная мелодия напоминала что-то хорошее, что-то связанное с домом, с беззаботной счастливой жизнью… Точно! Старая, невесть откуда взявшаяся магнитофонная бобина, которую принес еще молодой курсантик Сашка Кудасов.
Румба, закройте двери,
Румба, тушите свет,
Румба, снимайте платья,
Румба, тут лишних нет!

Тогда родителей не было дома, они выпили шампанского, бесились, прыгая босиком на толстом ковре и выделывая немыслимые па… Кажется, тогда Сашка и предложил ей пожениться. А потом все пошло под откос…
— Сделай тише! — крикнула она. — Сайленс!
И тихо добавила:
— Придурок…
Мигель убавил звук, но продолжил свой дикарский танец. Его внушительный член болтался при этом, как дубинка, которую носят полицейские в штатском.
Нет, это совсем другая музыка. Пуэрториканская. Не с чем сравнивать.
Мигель ее тоже раздражал. Одно слово — придурок. Но полезный придурок. Он приходил каждый день, несмотря на запреты. Приносил пиццу, гамбургеры, хот-доги, кока-колу, иногда — дешевое вино. К тому же он поставил на место карниз в ее спальне и еще заделал треклятую щель в потолке, из-за которой и начался весь этот сыр-бор с ремонтом. Собственно, сейчас он был единственным близким ей человеком в этом враждебном мире. И она сдерживала раздражение. А когда они занимались любовью, то раздражение вообще исчезало. Но потом появлялось опять. Потому что он был дикарем. Грубым, необразованным, невоспитанным. Но он был ее единственной опорой.
Утром приезжали Пако и Сезар — его бывшие дружки по бригаде. Нечесаные, немытые, в мятых джинсах и расстегнутых до пупа рубахах, они были настроены решительно.
— Мы работать пять дней. Ты должна нам двести долларов!
— За что двести долларов? Вы ничего не сделали, — попыталась возразить Оксана, но угрюмый Пако погрозил ей грязным пальцем.
— Мы много делать. Ты нас прогнала и не заплатила. Отдай наши деньги, а то будет хуже!
— Вот как? — сверкнула глазами Оксана. — Я сейчас позвоню в полицию!
Сезар оскалился и подергал пиратскую серьгу в ухе.
— При чем здесь полиция? Мы только хотим получить свои деньги. Мы видели, как ты себя ведешь…
Он показал на разбитый «Лексус».
— Женщина не должна напиваться, скандалить и делать то, что ты делаешь! И ты нас обманула. Это мы можем пожаловаться в полицию!
— Ах вы… Ах вы…
Слова «грязные пуэрты» зацепились за ее ровные зубки в последний момент и, к счастью, не вылетели наружу. Джессика объясняла, что расизм считается здесь серьезным преступлением, за оскорбление на расовой почве можно угодить в тюрьму. Но возмущение распирало ее и требовало выхода.
— Что ж, пожалуйтесь, — с трудом сохраняя видимость спокойствия, сказала Оксана. — У меня есть вид на жительство и свой дом. А у вас? Где справка службы иммиграции? Где лицензия на работу? Идите, идите в полицию!
Пако наклонился вперед, презрительно выпятив нижнюю губу.
— У нас ничего нет. Мы нелегалы, которым нужно кормить себя и своих близких. Но справедливость важнее справок. И если твой дом сгорит, ты это поймешь. Мы приедем вечером, и будет лучше, если ты отдашь нам двести долларов!
Он развернулся и пнул ногой пустое ведро, так что оно со звоном покатилось по дорожке. Нарочито раскачиваясь, чтобы изобразить уверенность и силу, пуэрты направились к калитке.
Оксана села на крыльцо, закрыла лицо руками и заплакала. Вокруг сгустился беспросветный мрак безысходности. Она сомневалась, что полиция ее поддержит. Особенно после недавних выходок в казино. Теперь репутация изрядно подмочена, многие соседи вообще перестали здороваться. Проклятые лицемеры, ханжеская страна! А эти обезьяны чувствуют себя, как рыбы в воде… Вон как вели себя: грубо, угрожающе, по-дикарски. И что же ей делать?
Но тут во мраке блеснул яркий луч надежды. Мигель! Он такой же, как они! Хорошо, что у нее есть свой, прирученный дикарь!
Оксана с нетерпением ждала Мигеля и, дождавшись, радостно бросилась ему на грудь, отчаянно лопоча и путая английские, русские и испанские слова. Но он все прекрасно понял, успокаивающе похлопал ее по попке и улыбнулся, обнажив хищный оскал белых зубов.
— Не бойся. Я твой мужчина. Никто не смеет обижать тебя. Кстати, этот черный ублюдок, Николас, тебе больше не досаждает?
— Нет, — покачала головой Оксана. — Я его даже не вижу. По-моему, он куда-то уехал…
Мигель с мрачным удовлетворением кивнул, и улыбка его приобрела нехороший оттенок.
— А что твоя соседка? Эта, как ее… Джессика? Она все еще требует от тебя триста двадцать долларов?
Оксана вздохнула.
В субботу она, будто невзначай, зашла к соседям. Хотя здесь такое и не очень принято, но в расцвет их дружбы Джессика приняла русские обычаи и сама частенько забегала в гости. Сейчас Оксана чувствовала свою вину и пыталась ее загладить.
Соседи собирались обедать, на блюде аппетитно дымилась жареная курица, и опять-таки, вопреки местным правилам, они не усадили нежданную гостью в холле у телевизора, а поставили к столу лишний стул. Оксана восприняла это как хороший знак, хотя Джессика держалась довольно напряженно и без обычной сердечности.
Когда они сели за стол, Джон с торжественным видом подошел к телевизору и выключил его — Оксане даже стало не по себе, потому что телевизор тарахтел у них с утра до вечера, если не в одной комнате, так в другой… и тут вдруг такая тишина, словно в уши попала вода. Потом супруги стали громко молиться. Оксана не ожидала этого — когда они с Джессикой лопали пироги и печенье, то соседка вполне обходилась без молитв… Сейчас молитва выглядела демонстративно, как некий урок… Не зная, как повести себя в этой ситуации, она просто уткнулась в тарелку. Потом Джон взглянул на часы, опять включил телевизор и уставился в экран, за время трапезы никто не произнес ни слова. Оксане кусок не лез в горло, она чувствовала, что между ней и хозяевами существует невидимая, тонкая и холодная пленка.
После обеда Джон с Джессикой собрались играть в бадминтон на заднем дворе, Оксана неловко распрощалась, и Джессика прошла ее проводить. А возле калитки сказала:
— Послушай, Кси, тебе не трудно будет отдать мне три сотни на следующей неделе? Скажем, в среду? Джон следит за расходами, и он обратил внимание на лишние траты… «Болинджер» семейным бюджетом не предусмотрен… Так что… А двадцатку можешь отдать потом, когда тебе будет удобно…
— Да-да, конечно, — пробормотала Оксана. — Я все тебе отдам, и двадцатку тоже, не волнуйся… Большое спасибо за обед!
Оксана вздохнула еще раз.
— Требует. До среды я должна отдать долг…
Мигель погладил ее по голове.
— Я принесу деньги, не волнуйся…
Оксана с благодарностью обняла его и принялась целовать щеки, губы, глаза. Ее сердце переполняла благодарность. Все-таки Мигель — верный друг! Впервые она почувствовала к нему уважение и поняла, что была несправедливой — он вовсе не придурок. Это Джессика со своим Джоном придурки! И все остальные тоже…
Поздно вечером Оксана, обнаженная, расслабленно лежала на кровати. Мигель сидел у нее в ногах и обсасывал каждый пальчик, будто играл на любовной флейте какую-то сложную, одному ему известную мелодию.
— Приятно, — прикрыв глаза, тихо повторяла Оксана. — Приятно…
Она говорила по-русски, но он ее понимал. Идиллия могла длиться вечно. Но вдруг с улицы донесся звук плохо отрегулированного мотора и перед легкими решетчатыми воротами остановился потрепанный «Форд» пикап, бесцеремонно уткнувшись лучами дальнего света в незащищенные решетками окна. Комната наполнилась резкими тревожными тенями, сразу приобретя какой-то неуютный, казенный вид. Идиллия нарушилась столь же грубо, сколь и бесцеремонно.
Оксана встала с постели, подошла к окну, задернула шторы. Сегодня теплая ночь, не душная, а именно теплая — в самый раз, чтобы крутить любовь с красивым смуглым парнишкой и ни о чем не думать. Но скрытая угроза медленно и неотвратимо просачивалась в комнату картонного домика, требуя каких-то решительных действий. Она осторожно выглянула в узкую щелку: свет фар подмигнул ей и погас и загорелся снова. В салоне играла музыка, кто-то громко переговаривался в кузове пикапа, смеялся, но наружу никто не выходил.
— Это они, — зачем-то сказала она, хотя и так все было ясно.
В темноте за ее узкой спиной послышался скрип кровати, торопливый шорох одежды — Мигель натягивал джинсы на свои голые чресла, еще не остывшие от долгой и приятной работы.
— Я поговорю с ними, — тихо сказал он.
— Может быть, все же лучше вызвать полицию? — спросила Оксана.
Мигель оделся, вытащил свою наваху, зачем-то осмотрел ее и снова сунул в задний карман, чтобы было удобней выдергивать.
— Полиция ничего им не сделает. Они ведь только хотят получить деньги за работу…
Мигель растерял былую уверенность и выглядел озабоченным.
— И потом, они действительно сожгут твой дом, если ты натравишь полицейских, — сказал он. — Пако не очень опасен, а вот Сезар нюхает кокаин, и от него всего можно ждать…
— Так что же делать? — растерянно спросила Оксана.
— Принеси мне воды, — неожиданно попросил Мигель.
— Воды?! Зачем?
— Напиться. Просто стакан воды…
Оксана вышла в кухню, а Мигель гибкой пантерой метнулся к шкафу, вынул из-под стопки чистого белья хромированный «смит-вессон», заглянул в барабан и сунул револьвер за пояс джинсов, под рубашку. Потом твердой походкой направился к выходу.
Оксана со стаканом воды застыла на пороге кухни.
— Я передумал, — отрывисто сказал Мигель. — Лучше, когда вернусь, выпью кофе. Если что-то произойдет, ты ничего не знаешь…
— Чего я не знаю? — не поняла девушка, но Мигель уже вышел в темную флоридскую ночь. С улицы, словно приветствуя его решительность, донесся звук автомобильного сигнала: фа-фа-а.
— Будь осторожен, Мигель! — крикнула она вслед. — Если что, я сразу звоню в участок!
Вообще, Оксана заметила, что в критических ситуациях ее разговорный английский словно обретает второе дыхание, которое оказывается в разы лучше первого: и слова нужные находятся, и мысль формулируется по-саксонски коротко и четко.
Водитель «Форда» включил двигатель и несколько минут ожесточенно гонял его на холостых оборотах. Казалось, сейчас машина рванет с места, протаранит забор и крыльцо, влетит прямо в дом и будет носиться, ревя, как ополоумевший бык, пока не раздавит, не растерзает хрупкое тело Оксаны. Но ничего не случилось. Спустя минуту «Форд» заглох. Еще через десять минут опять завелся, резко сдал назад, развернулся и уехал. Стало тихо. Потом скрипнула дверь.
Мигель торжествующе улыбался.
— Сделай мне кофе, мучача, — ласково сказал он. — И разогрей пиццу, что-то я проголодался…
Потом он жадно ел, а Оксана смотрела на своего защитника влюбленными глазами.
— Они больше не появятся? — наконец, спросила она.
Мигель пожал плечами.
— Посмотрим. Я сказал, что за тебя убью каждого. Их было трое, и двое все хорошо поняли. Но Сезар уже обнюханный, он меня не понял. Сказал, что завтра приедет ночью со своими дружками-бандитами из гаитянского квартала.
— Ой! Что же делать?
Мигель снова пожал плечами.
— Я не оставлю тебя ни на минуту. Будем ждать. Если они придут, я убью всех. Другого выхода нет.
Следующая ночь прошла тревожно. Они закрыли противоштормовые ставни и даже набрали воду в ванну и наполнили ведра — на случай, если подожгут дом. Мигель все твердил, что никому не позволит прикоснуться к ней, что убьет всех, а если понадобится, то лучше убьет ее и себя… Он был очень напряжен и встревожен, эта тревога передалась Оксане, она плакала и пыталась молиться. Она чувствовала себя беззащитной, жалкой в чужой стране, в этом хлипком неприбранном доме, рядом с напуганным мальчишкой, который пытается изображать из себя богатыря. Так чувствовала себя Элли из «Волшебника Изумрудного города», попавшая в центр урагана.
До четырех часов они не спали.
Но никто не приехал.
А в половине восьмого раздался звонок. От таких звонков, когда телефон молчит целыми днями, а потом вдруг взрывается ранним утром, — от таких звонков добра не жди. Они режут, как лезвие ножа, и они не замолкают на десятом гудке, когда ты решаешь не подходить к телефону. Они звонят, звонят, пока ты не поднимешь трубку и не примешь, наконец, дозу горького яда, прописанного тебе неведомым злобным доктором.
Не открывая глаза, Оксана пыталась нашарить рукой телефон и одновременно вспомнить, когда это уже было с ней: полное отчаяние, мокрая от слез подушка — и ранний звонок… Который, наверное, добьет ее.
Но она ошиблась.
— Здравствуй, Барби! Здравствуй, девочка! — почти забытый хрипловатый голос с легким кавказским акцентом ласково ввинтился в ухо, проник в мозг, на миг остановил сердце.
Оксана зарыдала. То ли от пережитого страха, то ли от накатившего облегчения.
— Суренчик, дорогой! Как я рада!
Она вдруг поняла, что говорит по-английски, и рассмеялась сквозь слезы. Мигель проснулся, оторвал голову от подушки и тупо смотрел на нее.
— Кто это? — настороженно спросил он.
— И я рад, Барби, — растроганно произнес Сурен. — Я в Штатах, во Флориде. К полудню буду в Дайтона-Бич, остановлюсь в «Хилтоне». Я хочу тебя видеть, Барби!
Перед глазами словно проплыло сверкающее облако. Сурен здесь! Рядом! Всемогущий! Надежный! Родной!..
— Да! Да! Я тоже хочу…
— Приходи в «Хилтон» в час, тебя встретят. Жду с нетерпением, Барби!
Трубка пикала короткими гудками, но Оксана не выпускала ее из рук, прижимая к груди. Что ж, она как-нибудь доживет до часу дня, она постарается. Время уже пошло, с каждой секундой оно убывает, приближая миг встречи, она готова провожать эти секунды цветами и шампанским и махать им вслед рукой, как отплывающим на Родину кораблям.
— Кто звонил? — снова спросил Мигель.
Оксана обернулась. Что здесь делает этот дикий, невоспитанный пуэрториканский мальчишка? Ну и дурацкий же у него вид. Она едва не рассказала все, ее так и подмывало объяснить этому придурку, растолковать, чем отличается настоящий мужчина от сопливого недоросля, — подробно, с примерами из жизни. Но она вовремя удержалась.
— Это мой дядя из России, — сказала она, улыбаясь. — Приехал проведать меня. Он очень хороший.
Мигель нахмурился и закусил губу.
* * *
Визит в «Козерог» ничего не дал. Юра затолкал в себя две пережаренные сосиски, кое-как осилил полбокала пива, которое вообще никогда не пьет, посмотрел на муляж человеческого черепа с приклеенной бородкой, поговорил с несколькими типами в засаленном камуфляже, отрабатывая легенду «Журналист ищет тему», но в результате вызвал лишь сонно-сдержанное недоумение своих собеседников.
— Леший? Кто такой Леший?
— Да вот же он!
Юра показал на рисованную карандашом портретную галерею: угрюмые рожи в трикотажных шапочках и с черными прямоугольниками на глазах. Один малоузнаваемый рисунок подписан в углу черным маркером: Leshyi.
— А-а-а, это… Не бери в голову. Тут и тебя нарисуют, а напишут — Гоша Куценко. Так что, тебя сразу в кино снимать?
Наливавшаяся пивом околодиггерская молодежь давала прямо противоположную информацию.
— Леший? Да мы с ним весь вечер бухали! Он отлить пошел. Когда вернется? Да как захочет. Может, через пять минут, а может, завтра. Ты скажи, чего надо, мы передадим…
Но отступать Юра не собирался. Журналисты — народ настойчивый, и уж если взялись искать свою тему, то обязательно отыщут. Он сел за компьютер.
В мировой Интернет-сети тема диггерства, как оказалось, была весьма популярна, одних российских сайтов с названиями типа «podzemelye.ru» Юра насчитал больше дюжины. Правда, на сайте МГУ, где и в самом деле прописалась некая группировка из московского «андеграунда», никакой фотки Крюгера, даже краткого упоминания о нем не обнаружилось. Зато упоминался Леший — в одной из баек, выставленной на сайте, на него ссылались, как на какого-то мифического героя:
«…Плюк сделал умное лицо и сказал, что этот знак оставил здесь сам Леший, вроде как он первый и нашел этот утопающий в говне бомбарь. На что Сантех резонно заржал, поскольку: а) никто из обитателей нашего тупичка Лешего в глаза не видел, равно как гигантских крыс и пауков; б) если Леший и существует, то ему больше нех делать, как обсерать бомбарь и рисовать на стенках граффити. Ну, поспорили, навешали друг другу на скорую руку, помирились и потопали дальше…»
Более серьезные Интернет-издания… Здесь какую-то часть составляли восторженные интервью с анонимами вроде Крюгера, какую-то часть — откровенно «желтые» статейки о тех же крысах, пауках и всяких подземных ужасах. Были еще материалы о спелеологах-любителях, но те, похоже, котировались как отдельный биологический вид и городскими коммуникациями в принципе не интересовались. Юра выписал себе несколько фамилий журналистов и сел на телефон. Уже через четверть часа он записал в свой блокнот: «Метро „Сокол“, 19.00, Роман. Темно-син. куртка, спорт. сумка».
Журналисты, надо отдать им должное, — народ на редкость коммуникабельный.
— Старик, мне вот-вот на «Добрынинской» быть надо, — сказал Роман, едва они расположились на скамейке в середине перрона. — Чего там надо, говори, только скорее. Ты из «Вечерки», да? Блить, смотрю, морда знакомая. Сидоренко еще работает у вас? Во алконавт, живучий. Я там ответсеком был. Так чего ты хотел? Говори скорее, мне на «Добрынку» во как надо.
С нарастающим воем ушел очередной поезд. Опустевший было перрон тут же стал вновь наполняться людьми.
— Мне нужен Леший, — сказал Юра. — Он…
— Леший, Леший, Леший, — перебил его Роман и дернул головой, словно пытаясь почесать затылок воротником куртки. — Старик, это серьезно. Блить, я не знаю. Леший. У меня все выходы на него, он мне одному доверяет. Подвести нельзя. Леший, Леший. Блить. Деньги есть? Поехали на «Добрынку», — неожиданно предложил он и даже вскочил, собираясь сию секунду куда-то бежать.
— Подожди, — сказал Юра, придерживая его за рукав. — Я не поеду на «Добрынку». Ты писал, что хорошо знаешь всех диггеров, много раз ходил с ними под землю. Мне нужно найти диггера по кличке Леший. Понимаешь?
Он зря терял время. У Ромы был явный «недогон», он дергал головой и смотрел куда-то мимо. Юра не был уверен, что он его вообще слышит.
— Дам тебе сотню, — добавил он.
— Давай, — быстро ответил Рома.
— Сначала скажи.
— Мне яйца оторвут, старик, пойми. Леший, Леший. Понимать надо! Леший «закинется», хрен найдешь. Блить, такие дела…
Он посмотрел на Юру, словно первый раз увидел:
— Откуда я знаю, где твой Леший?
— Так чего ты мне мозги тогда пудришь? — сказал ему Юра.
Рома суетливо отбежал от скамейки на пару шагов, потом вернулся.
— Сотню дай, старик.
— Я подаю только по пятницам.
— Я ж вижу, ты не коллега, блить, — разулыбался вдруг Рома. — Я ж думал, с коллегой договариваюсь, я ж не знал, что ты из органов.
— Почему ты так решил? — поинтересовался Юра.
— Да, блить, с коллегой мы бы давно уже на «Добрынке» у бочки стояли. Ты ж не поехал, а? Логично, а?
Рома сиял, словно только что доказал теорему Ферма. Юра поднялся. Он был на голову выше Ромы.
— Да, — сказал Юра. — Я из органов. Хочешь, закручу клешню и оттащу в пикет? Вон там он, за эскалатором. Пятнадцать суток обещаю сразу, без вопросов. Тебя из ответсеков выперли за пьянство? Теперь отовсюду выпрут. А можно уголовное дело возбудить, за сокрытие важных для следствия сведений!
— Да кинь дурное, парень, — Рома перестал улыбаться и отступил на шаг. — Я ж к тебе, как к человеку, блить… Со всей душой… Чего ты ерепенишься? Я ж думал, обкашляем проблему, как коллега с коллегой, пропустим по стаканчику и разойдемся с миром… А ты понтами своими трясешь… Нехорошо!
Было похоже, Рома в самом деле обиделся, он даже как-то протрезвел и перестал стрелять глазами по сторонам.
— Ладно, — сказал Юра. — Ты мне информацию, я тебе сотню. Договорились?
Из тоннеля подул пахнущий металлом воздух, с гулким воем вылетел состав, заскрипел и застонал, притормаживая. Двери распахнулись, на перрон хлынули люди. Рома попятился к вагону, задевая выходящих пассажиров.
— Да не знаю я никакого Лешего! — крикнул он. — Наврал я все, понял, блить? Я даже под землю не спускался ни разу! Что я, дурак, что ли? В «Козероге» такого нарасскажут, можно серию очерков накатать! Книжку написать можно! Роман! Только никому это не упало!.. Не тема это!.. Не тема!..
«Вот придурок», — разозлился Юра. Сорок минут на него угробил, а толку ноль. Надо было через пресс-службу ФСБ связываться, там хоть с журналистами плотно работают, знают, с кем можно разговаривать, а с кем лучше не связываться.
Рома тем временем вскочил в вагон, едва не сбив с ног девушку у входа, обернулся, вцепился в поручень и выкрикнул что-то еще.
— Через органы и ищи! — донесся его слабый фальцет сквозь механический голос робота, объявлявшего следующую станцию. — Там его знают! Он с ментами в связке, выезжает с ними, если что!
Поезд тронулся с места, разогнался и скрылся в тоннеле. Юра сперва подумал, что ослышался. Потом подумал, что журналист Рома в очередной раз «слепил горбатого», просто по привычке. Но потом решил все-таки проверить его информацию. На всякий случай.
* * *
Один, два, три, четыре дня пронеслись, как хромированный «Бентли Арнаж» на пятой передаче.
В прохладном, шикарном фойе «Хилтона» Оксану ожидали огромная корзина цветов и двое молодых людей, упакованных в черные костюмы-«двойки». Они поклонились ей, словно она была принцессой Монако, завели в хромированный, играющий красными светящимися кнопками лифт и торжественно подняли в ресторан на двенадцатом этаже.
На обдуваемой свежим пассатом широкой веранде, за уставленным орхидеями столом сидел респектабельный джентльмен в тончайшем кремовом костюме, дорогой белой рубашке с распахнутым воротом, в котором франтовски топорщился шейный платок из красного шелка. В руке он держал бокал с красным вином и расслабленно любовался синей океанской гладью, испещренной белыми щепками моторных и парусных яхт.
Оксана замешкалась. Ее сердце усиленно колотилось. Сурен? Вроде да… Но он сильно изменился, причем в лучшую сторону. Исчезли морщины на лбу и вокруг глаз, седой венчик волос и седые же усики-стрелочки он сбрил. Загорелая голова напоминала бильярдный шар, гладкая кожа лица разгладилась и помолодела. Только резкие черты лица, орлиный нос и внимательный, будто целящийся взгляд выдавали ее давнего любовника.
— Сурен! — негромко позвала она.
Джентльмен повернулся, отставил бокал и, широко улыбаясь, поднялся навстречу, протянул руки.
— Иди ко мне, моя девочка! Иди сюда, Барби!
И холодный блеск круглых, серых, глубоко посаженных глаз остался прежним. А вот золотые зубы исчезли — теперь улыбка блистала снежно-ослепительной металлокерамикой, как у голливудского киноактера.
Оксана бросилась к нему на шею, прижалась к груди, почувствовав обязательный терпкий запах хорошего одеколона.
— Суренчик! Я тебя не узнала! Ты так помолодел…
Действительно, Сурену было под семьдесят, но если этого не знать наверняка, то никогда не определишь!
— Ну-ну, не преувеличивай, девочка, — он отечески погладил ее по узкой спине. — Сбросить года невозможно, если, конечно, не заключить сделку с Мефистофелем… А всякие процедуры, витаминные уколы и притирания позволяют обмануть окружающих…
Он отстранился и внимательно осмотрел девушку с ног до головы.
— А ты действительно прекрасно выглядишь… Перекрасила волосы… Тебе так даже лучше… Только немного устала и чем-то расстроена… Присаживайся, детка…
Он сам придвинул ее стул к столу, сделал властный знак, и тут же рядом выросли в почтительном ожидании официант, сомелье и менеджер. Сидящие за соседним столиком двое мрачных мужчин не спускали с них внимательных взглядов. Видно, Сурен сохранил все свои привычки: повелевать, находиться в центре внимания и ходить везде с телохранителями.
Небрежно тыча пальцем в меню, он быстро сделал заказ, причем изысканными яствами был заставлен весь огромный стол, как будто обедать собирались двадцать человек.
Обед прошел превосходно. Оксана жадно ела, пила великолепные вина, рассматривала искрящийся океан, смеялась шуткам своего спутника. Все было как прежде, много лет назад в Тиходонске. Только на гораздо более высоком уровне. Впервые за несколько лет Оксана почувствовала себя счастливой. Смех ее становился все громче и вульгарней, так смеялись тиходонские бляди в «Петре Великом».
Сурен смотрел на нее удовлетворенно и снисходительно. Он пил какой-то очень дорогой виски, да и сам — цепкий, кряжистый и вальяжный, напоминал старый выдержанный коньяк. Нет, не старый, а просто выдержанный и дорогой.
— Как ты живешь здесь, девочка? Как твой муж?
Оксана небрежно взмахнула рукой.
— Мне не везет с мужьями, Суренчик. Теперь, через много лет, я поняла, что мне повезло только с тобой…
Сурен удовлетворенно кивнул и, смакуя, допил душистую маслянистую жидкость, оставляющую разводы на стенках тонкого бокала.
— Я постараюсь украсить твою жизнь, Барби, — твердо произнес он. — Можешь мне поверить. Старая любовь не ржавеет.
Украшательство началось сразу же после обеда. Они прошлись по улочке дорогих магазинов, и Сурен покупал все, что она хотела: одежду, обувь, белье, сумочки… Выглядело это просто и элегантно: он небрежно протягивал золотую кредитную карточку, называл отель, и они, оставив гору покупок, налегке шли дальше, заглядывая в многочисленные бары с мороженым, кофе, ликерами и прочими вкусностями.
Потом они вернулись в отель, поднялись в роскошный пентхаус, который оказался завален цветами, коробками и пакетами: «Кавалли», «Блейд», «Армани», «Дольче и Габбана»…
— Примерь все это, Барби.
— Вау!
Она примеряла до глубокой ночи. Платья, блузки, курточки, джинсы, бриджи, туфли, босоножки, купальники, трусики, бюстгальтеры, чулочки, колготки — с ума сойти!
Сурен, довольный, развалился в глубоком кресле и жадно смотрел как она переодевается. При этом он выглядел, как зритель захватывающе интересного спектакля — завороженно улыбался, восторженно вскрикивал, аплодировал, кричал: «Браво!» и «Бис!»
Неясно было, кто больше получает удовольствия: истосковавшаяся по красивой жизни Оксана, вдруг получившая в свое распоряжение роскошный гардероб, или Сурен, любующийся на нее — одетую, полураздетую, голую, полуголую, возбужденно взвизгивающую при виде очередной коробки, змеей вползающую в вечернее платье или благоговейно натягивающую черный бюстгальтер от Ферре.
Еще утром Оксана выгребала из карманов в гардеробной последнюю мелочь, чтобы добраться до Мидвей-авеню, а сейчас небрежно снимала узенькие трусики «Дольче и Габбана» со сверкающим кристаллом Сваровски за пятьсот долларов, швыряла в кучу роскошного шелкового белья и стремилась вперед: дальше, дальше, в следующей коробке будет еще лучше!.. Все самое-самое, что можно было найти в магазинах Дайтона-Бич, лежало у ее стройных ног!
Спектакль подходил к концу.
— Иди ко мне скорей, Барби, — хрипло сказал Сурен. — Я так долго ждал этого дня!
И она пришла, и отблагодарила его щедро, как умела и могла. Ни один мужчина на этой планете, будь он красавец-актер или спортсмен-силач, ни один не получал еще таких нематериальных, предельно откровенных даров, какие получил этой ночью в тысяча четыреста седьмом номере гостиницы «Хилтон» скромный бизнесмен из Тиходонска Сурен Гаригинович Бабиян. И он тоже не оставался в долгу, целуя свою Барби в самые укромные места и облизывая ее чувствительные пальцы ног, — к таким изысканным ласкам не прибегал ни один ее мужчина, не считая Мигеля, который, естественно, не рассматривался как ее мужчина и не принимался всерьез.
Оксана отметила, что давний любовник успешно использовал не только достижения американской косметологии, но и чудеса фармакологии: во всяком случае, он овладел ею несколько раз, причем очень активно и без всякого «ручного запуска» и других ухищрений, к которым ей приходилось частенько прибегать в Тиходонске. Но она тоже выложилась полностью: упруго билась, как выловленная рыба, умело выгибалась, распахивалась и подставлялась, переворачивалась, ныряла вниз и вверх, угадывала и опережала желания, проявляла инициативу, накручивала на острый ноготок густые седые волосы на его загорелой груди и горячо шептала в заросшее ухо страстные слова любви, причем совершенно искренне, что было особенно важно и даже неоценимо.
Впрочем, Сурен понимал это и ценил. Ценить он умел очень хорошо.
— Ты останешься у меня, Барби? — спросил он глубокой ночью. — С твоим мужем не будет проблем?
— Нет, нет, — шептала Оксана. — Не думай об этом. Он в командировке…
И закрутилось колесо красивой жизни. За четыре дня они посетили лучшие рестораны, спа-центры и торговые точки города, оставляя за собой широкий зеленый шлейф наличности. Оксана утопала в роскоши, цветах и внимании. Ночные клубы, казино, стрип-шоу — все то, к чему она стремилась и в чем отказывал ей Билл Джефферсон, теперь, как по мановению волшебной палочки, стало доступно. Все двери, какие имелись на восточном побережье Флориды, были перед ней открыты, и рядом всегда находились люди, готовые исполнить любой каприз. Кроме двух русских телохранителей — Алекса и Жоры, в свите имелся прекрасно знающий местную жизнь американец (или натурализовавшийся соотечественник), которого Сурен называл Гариком и представлял как адвоката.
— Тебя кто-нибудь обижал здесь без меня? — величественно спрашивал Сурен. — Скажи только слово, и Гарик заставит гада ползать перед тобой на коленях и выплачивать отступные до конца своих дней!
Вообще-то, Гарик не был похож на солидного, знающего себе цену американского «лоера», но, несомненно, мог заставить кого угодно ползать на коленях или пустить по миру. Жилистый желтоватый человечек в дорогом, плохо сидящем костюме, с уверенными развязными манерами и злыми акульими глазами, он скорей походил на гангстера из голливудского фильма, во всяком случае, от него исходила ощутимая на биологическом уровне волна угрозы.
Наверное, он и в самом деле смог бы размазать по полу бригаду строителей-латиносов, включая обнюханного Сезара, Пако и их гаитянских дружков-бандитов… Только нужно ли было это Оксане? Последние месяцы, проведенные в доме Билла Джефферсона, казались ей кошмарным сном. Она проснулась на царском ложе, усыпанном жемчугами и лепестками роз, проснулась, чтобы никогда больше не возвращаться в этот дом и в этот кошмар. Пусть ее дорогой муж как-нибудь сам заканчивает свой ремонт, пусть сам разбирается с этими строителями, ее это уже не касается.
Как сложится дальше ее собственная жизнь, она не знала, да и не хотела заморачиваться на деталях. Иногда внутренний голос спрашивал Оксану, уж не думает ли она, в самом деле, что этот праздник будет продолжаться вечно, и тысяча четыреста седьмой номер «Хилтона» станет ее родным домом? Ведь так не бывает. Не бывает вечных праздников, и гостиница не может заменить дома… Но она вообще ни о чем не думала. Просто плыла по течению. Хорошо — и ладно. А что будет завтра… Поживем — увидим!
— Так тебе нужен юрист? — повторил вопрос Сурен.
Оксана задумалась, и вдруг ее осенило.
— Только если проверить управляющего нашего магазина… Точнее, это оружейный магазин мужа… Билл поручил мне следить за делами, но я совершенно ничего в этом не смыслю…
— Конечно, — кивнул Сурен. — Позвони, предупреди управляющего и скажи Гарику адрес, он все сделает. А тебе не надо напрягать свою хорошенькую головку… Кстати, где твой муж? Я бы задал ему несколько вопросов.
— Билла нет, — засмеялась Оксана. — Он очень далеко! Кстати, ты помнишь — это ведь ты нас познакомил?
Сурен вздохнул и почесал блестящую голову.
— Помню, конечно, помню. Может быть, я зря это сделал… А где он? В Нью-Йорке?
— Еще дальше!
Сурен очень удивлялся:
— Неужели в Канаде?!
— Дальше, дальше! Не бойся, ему до нас не добраться!
Оксана гордилась собой. В конце концов, не каждую девушку богатый и могущественный любовник находит на другом краю земли! Не на каждую тратят такие деньги, не каждую так развлекают и ласкают! И не каждую стремятся надежно оградить от неприятностей, будь это деловые неувязки или ревнивый муж…
— Если бы знал, что он тебя увезет, я бы не стал вас знакомить! — мрачно сказал Сурен, когда они в очередной раз лежали в постели. Он продолжал показывать очень неплохие результаты, Оксану это приятно удивляло.
— Мне показалось, что он странный парень. И история там, в Кротово, вышла какая-то странная… И этот твой неожиданный отъезд тоже очень странный…
— Ну, перестань, Суренчик, мне уже надоели все эти странности… Не напоминай…
Она прикусила острыми зубками вялый сосок Сурена, потом лизнула острым горячим язычком его грудь и живот… Когда аромат одеколона развеивался, от желтоватой кожи отчетливо исходил запах старости. Это не шло ни в какое сравнение с упругой кожей и молодыми сильными мышцами Мигеля…
Оксана торопливо прогнала крамольные мысли. При чем здесь Мигель? Кто он такой? Дикая обезьяна, которая принесла определенную пользу и была за это щедро вознаграждена. Пожалуй, даже слишком щедро! Уж если вспоминать другое тело, то тренированное тело законного мужа! Билл настоящий атлет, бедняга Суренчик с ним, конечно же, не сравнится… Зато он заботливый, любящий и щедрый, он выпытывает про Билла не потому, что его боится, просто он ревнует… Но про дела мужа лучше не болтать!
«Забудь все, что я тебе рассказал. Иначе тебя засунут в мешок и бросят аллигаторам».
Слова Билла, произнесенные накануне его отъезда, она хорошо помнила. Про мешок и аллигаторов — это, конечно, аллегория — художественное преувеличение (она хорошо училась в школе, а потому знала мудреные слова), но в каждой шутке ее мужа, а шутил он очень редко, имелся вполне серьезный подтекст.
Он впустил ее в святая святых, рассказав — точнее, всего лишь намекнув, — о своей работе, о задании Фирмы, и надеется, что она будет молчать по гроб жизни. Жить взаперти, общаясь со строителями-латиносами и лицемеркой Джессикой — и молчать. Перебиваться с картошки фри на кока-колу — и молчать. Ладно уж, она и молчит…
Ни покусывания, ни горячий язычок не привели к нужному результату: в конце концов, возможности фармакологии не безграничны. Устыдившись своей настойчивости, Оксана откинулась на спину и деликатно уткнулась Сурену под мышку, как маленькая девочка, пришедшая под защиту отца.
— И все-таки будь осторожнее, девочка, — заботливо продолжил свои наставления Сурен. — Не выходи на улицу одна: если я занят, возьми с собой Жору или Алекса, они полностью в твоем распоряжении. Америка не самая безопасная страна в мире, спроси у Гарика…
Оксана скрыла довольную улыбку.
Он влюблен по уши, вот как переживает за свою Барби!
О ней так давно никто не заботился. Точнее, никто и никогда. Мигель, придурок, не в счет!
— Ну, улыбнись, моя красавица! Все будет хорошо! — Сурен бережно взял ее за остренький подбородок, притянул к себе, поцеловал в капризно надутые губы. — Ты никогда не будешь хмуриться, ведь ты моя женщина, а Сурен Бабиян никому и никогда не дает своих людей в обиду. Поняла?
Оксана кивнула и послушно улыбнулась. В отличие от мальчишки Мигеля, твердившего ей примерно то же самое, Сурен знал цену своим словам. И раз она причислена к свите «его людей» — немного обидно, что здесь употребляется множественное число, ну да ладно, перетерпим, — то это значит немало, не меньше, чем столь вожделенное для тысяч эмигрантов американское гражданство.
— Полежи, детка, поспи немного, а я займусь пока своими делами. — Сурен высвободил руку, встал, и выражение его лица едва заметно изменилось, как будто мысли тоже отдалились от маленькой Барби. Он оделся, глянул в зеркало, поправил пиджак. — У меня сейчас коммерческая встреча, а потом я приду, разбужу тебя, и мы пойдем ужинать.
Оксана не собиралась спать, но старательно изображала полную покорность.
— Хорошо, Суренчик, только недолго, а то я буду скучать, — произнесла она сонным голосом.
* * *
На стоянке для VIP-гостей, вопреки всем ожиданиям представлявшей собой оживший каталог обычных подержанных авто, серебристо-черный «Бентли Арнаж» явно выбивался из общего ряда. Слишком уж пафосный, словно хвастливо вывешенная в прихожей родословная в дубовой рамочке. Сурену порой казалось, что с выбором авто он немного перестарался, — хотя, по правде говоря, для тиходонских авторитетов понятия «слишком» не существует. Но американцы оказались куда прижимистей и рассудочнее, чем предполагал Сурен Гаригинович, и вместо старых добрых английских моторов у сильных мира сего в ходу здесь были экономичные, хотя и беспородные «японки».
— Что слышно? — спросил Сурен, садясь на заднее пассажирское сиденье.
Двигатель еще не остыл — машина каких-то пять минут назад въехала на стоянку, — но в салоне было прохладно и пахло дорогой кожей. Сидящий за рулем Алекс, сунув в рот коричневую сигариллу, дисциплинированно вышел из машины.
— Управляющий ничего не знает, — ответил с переднего сиденья Гарик. — Он уверен, что его хозяин — обычный парень, бывший «зеленый берет», поднявший десяток тысяч на перепродаже военного обмундирования и благоразумно вложивший их в собственное дело. Говорит, что сейчас он в Техасе, готовит выгодную сделку.
— Хорошо обставился! — в сердцах буркнул Сурен.
— И вообще, зачем вам этот парень? — спросил вдруг Гарик. — Почему бы вам не обратиться к вашему другу — мистеру Винцетти? Он способен решить любой вопрос!
— Тихо! — лицо Сурена исказилось. — Не произноси зря этого имени!
И добавил уже спокойней:
— Я не могу обращаться к нему по любому поводу. К тому же сейчас мне нужен именно Джефферсон!
— Я бы с ним не связывался, — упрямо сказал Гарик. — Это очень скользкий тип… С ним опасно иметь дело.
В салоне наступила тишина. Из соседнего ряда выкатился запыленный «Лексус», резко повернул, едва не задев бампер впереди стоящей машины, и, проехав перед ними, скрылся из виду. Они проводили его настороженным взглядом.
— Мой счет во Втором Коммерческом банке на Манхэттене был арестован, — медленно отчеканил Сурен, продолжая смотреть вслед уехавшей машине. — Полтора миллиона долларов. Конфискация светила, полный кирдык. И тогда я встретил этого… Джефферсона. В Тиходонске. Он выдавал себя за русского, москвича…
Гарик, который наверняка уже слышал эту историю, от частого использования приобретшую почти мифологический привкус, внимал с довольно мрачным видом.
— Мы сидели на веранде в «Белом медведе», — продолжал Сурен. — Апрель, хорошая погода. В Тиходонске очень красивый апрель… И вот он взял мобильник и позвонил прямо в Америку. Потом нам принесли еду, кстати, очень вкусную, он выбирал. Мы ели, болтали. Я был уверен, что он прогнал фуфло, повесил мне лапшу на уши. Но тут позвонил мой поверенный из Нью-Йорка и сообщил, что счет разморожен. За два часа. Нормально?
Гарик хмыкнул.
— И это еще не все. Он очень интересовался стратегическим секретным оружием, за это русские его арестовали. А потом вдруг освободили и выпустили обратно в Америку. Выпустили шпиона! Да еще вместе с русской женой! Это… Это… Ну, чтоб ты понял: это все равно, что ваши арестовали Освальда за убийство президента, а потом выслали его в Россию вместе с Мэрилин Монро!
Гарик хмыкнул еще раз.
— Освальда убили. А Мэрилин Монро умерла раньше Кеннеди.
— Ну, с Брижит Бардо… Неважно. Важен сам факт. Так что я знаю, что он скользкий тип. И сейчас мне нужна эта его скользкость!
— Вы рассказали интересные истории, но они из российской жизни… Я не специалист по России и не могу их комментировать.
Акульи глаза Гарика ничего не выражали.
— Только я попросил друзей из флоридского филиала Организации, и они пошарили в компьютерных базах данных…
— И что? — насторожился Сурен.
— Его имени нет в списках пассажиров, вылетевших из аэропортов США за последние три месяца. В управлении по налогам отсутствуют сведения о его доходах, позволивших купить магазин. В полицейском департаменте имелся материал о нарушении Вильямом Конрадом Джефферсоном правил торговли оружием — он продал винтовку жителю другого штата, а за это лишают лицензии. Только никаких мер к нему принято не было!
— Ну и что?! — уже с раздражением повторил Сурен. — Справки, лицензии… Подумаешь! Все можно уладить…
Гарик повернулся и оцарапал лицо Сурена жестким взглядом своих злых глаз.
— Да то, что это в России — «подумаешь»… А в Америке такого быть не может! Здесь не принято что-то «улаживать», за это сажают в тюрьму! Ваш Джефферсон не просто «скользкий тип». Это «джи-мен». Человек правительства. И лучше держаться от него подальше. Потому что, где начинаются интересы правительства, там заканчивается хваленая американская демократия! Там возможны странные катастрофы, таинственные убийства и загадочные исчезновения…
— Пугаешь? — недобро усмехнулся Сурен, в свою очередь уставившись на Гарика гипнотизирующим, внушающим ужас взглядом, за который в определенных кругах Тиходонска его называли Змеем. — Я никогда не останавливаюсь на полпути. Тем более когда на кону такие ставки!
Гарик пожал плечами и отвернулся.
— Мое главное правило: живой клиент лучше мертвого. Я всего лишь следую этому правилу и даю вам хороший совет.
— Я сам устанавливаю правила, — прошипел с заднего сиденья Сурен. — И всегда добиваюсь своей цели! Не так, так эдак!
* * *
«Не будите спящего Лешего», — гласит народная мудрость. Правильно гласит. Леший устал, он приперся домой за полночь, у него был чертовски трудный день, ему положены несколько часов здорового восстанавливающего сна.
Но он не спит. Нервы — как замерзшие до веревочной хрупкости канаты, внутри черный холодный ком. Надо бы выпить, да нечего. К тому же тошнит, и пить не хочется. Вход в замуровку с Хорем он, конечно, завалил. Чуть жилы не порвал, жопа в мыле — но сделал как надо. Настоящий склеп. Нет, усыпальница фараонов. Завалено намертво, чтобы никогда и никто не побеспокоил единственного друга. Или даже брата. Во всяком случае, ближе у него никого не было. Может, только Том. Но и Тома больше нет. Никого нет. Он один остался на целом свете.
И как же теперь быть с керченцем? Он хочет, чтобы на свете никого не осталось… Как быть?
Леший устал. Он приперся домой за полночь, с ободранными руками и весь в цементной пыли. Но он не спал. И когда в начале второго раздался телефонный звонок, ему даже не пришлось открывать глаза.
— Синцов? Это майор Крушинский. И где ты болтаешься, что тебя никак дома не застать? — недовольно пророкотал в трубке знакомый голос. — У нас серьезное ЧП, Синцов. Требуется твоя помощь. Никакие отговорки не принимаются, машина уже у твоего подъезда. Руки в ноги, и — вперед…
— А что случилось? — спросил Леший, выглядывая в окно. Два «уазика» с выключенными фарами стояли, перегородив подъездную дорогу, рядом топтались несколько молчаливых фигур. Леший подумал, что если бы он возвращался домой обычной дорогой, а не через подвалы, то встреча произошла бы уже давно.
— Что случилось, то случилось. Все узнаешь на месте, — сказал Крушинский. — Давай, Синцов, не тяни мурку, топай…
* * *
Сурен с Оксаной сидели у двери на веранду, обдуваемые легким приятным бризом, но защищенные от прямых солнечных лучей тяжелыми желтыми шторами. Жора и Алекс, как обычно, устроились неподалеку и внимательно наблюдали за окружающей обстановкой. Все было спокойно, но есть и пить им запрещалось в любом случае.
Оксана беспомощно держала в руках меню. Ее всегда смущал момент выбора блюд, а особенно вин. Вот и сейчас, сомелье добрых пять минут распевал гимны в честь долины Луары с ее меловыми и кремнистыми почвами, виноградниками и божественной грибковой плесенью, — после чего уговорил Оксану (она, кстати, не поняла и половины из всего, что он наговорил) взять «Куле де Серран» семьдесят восьмого года, которое идеально подойдет к рекомендованному лично шеф-поваром цветку каталонского кабачка, фаршированному креветками. Она поспешно кивнула и испытала облегчение от того, что выбор закончился.
Сурен не вмешивался, только слушал и посмеивался. Себе он заказал телячий стейк средней прожарки и тот дорогой виски, который пил за каждой трапезой.
— У тебя в магазине все в порядке, Барби, — сообщил он. — Гарик уверен, что управляющий вас не обманывает. Так что можешь порадовать своего супруга.
Оксана покачала головой.
— У меня нет с ним связи.
— Он тебе не звонит? — Сурен прищурился. — И ты ему не звонишь? Как такое может быть?
И вдруг Оксану пробил холодный пот. Она с неожиданной ясностью поняла, что вопросы про Билла не случайны. И вызваны они вовсе не заботой о «ненаглядной Барби», нет, не такой сентиментальный влюбленный Сурен Гаригинович Бабиян! Именно Билл Джефферсон понадобился Сурену, именно из-за него Сурен приехал в Дайтона-Бич! Она, Оксана, вовсе не цель, а только средство! Но что стоит за всем этим? Неужели противостояние государств, схватка Фирмы и КГБ? Тогда ее действительно могут скормить крокодилам!
— Что с тобой?! Ты побледнела, Барби… Тебе плохо?
Она положила вилку и вытерла лицо жесткой крахмальной салфеткой.
— Скажи мне честно, Сурен, — Оксана посмотрела прямо в глаза своему любовнику. — Ты приехал из-за Билла?
Сурен вздохнул, но не стал отводить взгляд.
— И нет, и да, девочка… Ты очень чуткая, ты ощутила мою тревогу и опередила меня… Я собирался тебе все рассказать, но не успел, извини…
Сурен пошарил по столу, нашел ее маленькую руку и накрыл своей широкой ладонью.
— У меня большие проблемы в России, детка. Меня обвиняют в уклонении от уплаты налогов, арестовали все счета, опечатали консервный завод в Кротово, возбудили уголовное дело… Я еле успел выехать за границу, но обратно вернуться не могу: меня сразу арестуют… Вот я и решил обратиться к твоему супругу…
— Но зачем тебе Билл? Как он может тебе помочь?
Сурен нежно перебирал ее пальцы.
— В первую очередь я думал не о Билле, а о тебе. Раз мне предстоит долго жить в Америке, я решил найти тебя, потому что ты мне очень дорога. А Билл меня однажды выручил в серьезном деле, и я надеялся, что сможет выручить еще раз…
Оксана молчала. Это походило на правду. Конечно, досадно, что в Дайтона-Бич Сурен летел не на волшебных крыльях любви, а на холодных плоскостях коммерческого расчета, но что делать, такова жизнь… Она немного успокоилась.
— Давай выпьем, Барби, — Сурен многозначительно поднял стакан с виски. — За тебя. За нашу встречу. За наше будущее. За нас!
Не особенно разбираясь в тонкостях вкуса, Оксана осушила свой бокал. В голове приятно зашумело.
— Знаешь, Барби, я много лет живу на этом свете… — продолжал Сурен. — Люди в мои годы редко покидают свой дом, вся жизнь их проходит в родных стенах: семья, наследники, дворик под тенистым навесом. Семейные обеды, да… Большой стол и дедушкино кресло с высокой спинкой во главе, как полагается. Да… А я вот все никак не угомонюсь…
Сурен улыбнулся Оксане:
— Я уже не ищу приключений, Барби, но обстоятельства заставляют скитаться по миру. Я — как Вечный Жид. Забыл, когда последний раз обедал в домашней обстановке, в тапочках, и чтоб телевизор с сериалами трещал неподалеку. Все по ресторанам и кафе, как вот сейчас… Но знаешь, я так никогда и не привыкну, видно, к этим заморским разносолам: всякие там «шато», гребешки, трюфеля, кабачки какие-то каталонские… Я не разбираюсь во всей этой галиматье. Да и не нужна она мне!
Сурен поморщился и махнул рукой, решительно отметая в сторону все выкрутасы французской и итальянской кухни.
— По мне нет ничего лучше обычной нашей армянской арисы с курицей, бараньего шашлыка, кюфты… И рюмочки душистой чачи перед обедом. Да… Эту еду я понимаю и знаю в ней толк. А здесь я просто делаю вид, что хорошо изучил яства всего мира. Приходится, надо. Иначе меня не будут считать за культурного человека, верно, Барби? И ты от меня отвернешься…
— Бедный Суренчик, что за глупости. — Оксана сочувственно сжала своими тонкими пальчиками его тяжелую волосатую кисть.
За столиком неподалеку Жора толкнул Алекса.
— Посмотри, как она к нему ластится! И как у шефа это выходит? Она такая хорошенькая, молодая, а ножки какие красивые…
— Как, как, — буркнул Алекс. — Не видел, сколько он ей вещей накупил?
Жора повел могучими плечами.
— Да нет, не только в этом дело. У шефа какой-то секрет есть. Помнишь, кого мы к нему в дом возили? Уж ту шмотками не удивишь…
— Это кого? Мы ведь многих возили.
— Ну, жену этого… Как его… Ванцетти!
— Тихо ты! — Алекс испуганно огляделся. — Хочешь, чтобы нас в асфальт закатали?
— Да ладно, тут нет никого.
— Все равно. — Алекс продолжал осматриваться. Но ничего подозрительного не заметил и успокоился. — Что ты сравниваешь? Та уже в возрасте, некрасивая, всю жизнь просидела взаперти, вот и радуется вниманию. Я думаю, что благодаря ей и этот… ну ты понял, с шефом дружит…
— Да, — согласился Жора. — Баба всегда своим мужиком вертит, как хочет.
— Все, съехали с этой темы! — сказал Алекс, и телохранители замолчали, рассматривая, как Сурен обольщает девушку, которая годилась ему во внучки.
— Ты украшаешь мне жизнь, Барби… Кстати, ты умеешь готовить?
— Ну… В общем-то, да… Мама меня учила, хотя как-то не очень приходилось… В гарнизоне мы питались в офицерской столовой, а здесь это особенно и не принято… Покупают полуфабрикаты или заказывают еду из ресторана…
— А какую долму готовит моя Сусанна — пальчики оближешь… А по воскресеньям на обед — лепешки и домашний пирог с инжиром. Я очень его люблю…
Оксана промолчала. Упоминание о жене Сурена заставило ее неловко поежиться.
— Сусанна хорошая женщина, — словно угадав ее мысли, произнес Сурен.
Оксана опустила глаза, но он продолжал пристально смотреть на нее.
— Только между нами давно нет близости. Она готовила мне покушать, я кушал и говорил «спасибо». Теперь я не могу приехать к ней, она не может приехать ко мне. Она боится летать на самолете, она боится переплыть Атлантику, она всего боится. Пожилая женщина, она никогда никуда не ездила, я не виню ее за это…
Сурен доел стейк и отодвинул тарелку. Мгновенно подскочил официант и унес ее.
— Но я здесь один, Барби, и мне очень не хватает родного и надежного человека рядом.
Где-то разбилась рюмка, в респектабельной тишине полупустого зала глухой звон стекла прозвучал, как приглушенный выстрел. Оксана оглянулась. Из отдельной кабинки послышался тихий сдавленный смех, словно смеющийся старательно прикрывал рот ладонью. Когда она снова повернулась, возле тарелки с недоеденным кабачком лежал маленький бархатный футляр.
— Что это? — Оксана удивленно вскинула брови.
— Я предлагаю тебе стать моей женой, Барби, — произнес Сурен, не отрывая от ее лица внимательных глаз. — И это лучшее доказательство того, что я рассказал тебе всю правду.
— Но…
— Да, есть «но». Я женатый человек в России. Но я не знаю, вернусь ли туда. Может, это произойдет не скоро, может, вообще никогда. Пока что мой дом здесь, в Штатах. У меня хороший большой дом в Лос-Анджелесе. И ты будешь моей американской женой, Барби. Ты согласна?
Оксана хотела ответить, но у нее перехватило дыхание. Согласна ли она стать супругой могущественного Сурена Бабияна — не просто придворной дамой из его свиты, особо приближенной фавориткой, любовницей, а самой королевой?.. Да десять тысяч раз! Об этом можно было только мечтать!
По крайней мере несколько лет назад ее мечты, мечты обычной девушки из русской провинции, пусть при этом обладательницы самой смазливой мордашки и самой круглой попки на свете, — мечты эти не поднимались выше планки с надписью «Сурен Гаригинович», над которой простирались только совсем уж недоступные космос и бесконечная Вселенная.
Когда-то, в Тиходонске, катаясь на кораблике и опьянев от выпитого кампари, она предложила Сурену жениться на ней. Тогда он пришел в такую ярость, что чуть не выбросил ее за борт. А двух членов команды выбросил. И вот теперь… Неужели мечты сбываются?
Он все смотрел, не мигая, смотрел и молчал, и Оксана, опомнившись, со вздохом выдавила:
— Да. Да. Конечно. Я согласна! Ну конечно…
Сурен кивнул, протянул над столом руку — такая длинная у него рука — и ласково потрепал ее по щеке.
— Спасибо, детка.
Оксана взяла футляр, дрожащими от волнения пальцами раскрыла его. Внутри, на шелковой подкладке, лежало кольцо с небольшим бриллиантом вытянутой формы. Она надела его на безымянный палец правой руки, кольцо пришлось как раз впору… и тут же невольно перевела взгляд на тонкую полоску золота на левой руке, простое дешевое обручальное колечко, подаренное ей Биллом в день свадьбы. Оксана нахмурилась. С Биллом надо будет развестись, в этой ханжеской стране с двоеженством лучше не шутить.
— Тебе очень идет это колечко. У тебя такие изящные пальчики, — перегнувшись через стол, Сурен поцеловал ей руку.
— Вот тебе и весь секрет, — усмехнулся Алекс. Напарник неопределенно хмыкнул.
— Значит, ты все-таки приехал из-за меня? — умиленно спросила Оксана.
— А из-за кого же? — изумился Сурен.
— Ну, из-за мужа…
Сурен досадливо поморщился.
— Давай закроем эту тему. Я же не ему делаю предложение. И не его поселю в своем доме — десять спален, мраморные полы, бассейн, огромная усадьба. Но тебе надо оформить развод. И еще… Он серьезный парень, и я бы не хотел иметь с ним проблем. Я должен знать, что он собой представляет, где он и чего мне ждать, когда я заберу тебя у него…
Оксана ненадолго задумалась.
— Хорошо, Суренчик. Раз мы женимся…
Сурен кивнул, не проявляя особой заинтересованности.
— Билл работает на Фирму, ну, на ЦРУ, — наклонившись вперед и понизив голос, произнесла она. — Сейчас он выполняет задание в Москве и вернется не скоро. До этого времени мне надо оформить развод и уехать с тобой. Это возможно?
— Конечно, — невозмутимо кивнул Сурен. — Гарик все сделает в лучшем виде. Через несколько недель мы будем вместе жить в Лос-Анджелесе. А что он делает в Москве, когда его жена здесь?
— Не знаю. Он только сказал, что будет танцевать там рок-н-ролл.
— Рок-н-ролл? — удивился Сурен. — Разве он танцор? Жиголо?
— Скорей всего, так называется секретная операция. Они всегда придумывают такие названия…
Оксана задумалась, щелкая пальцами и подбирая нужное слово, но так и не подобрала.
— В прошлый раз она называлась «Скорпион»! Только это страшная тайна. Билл сказал, что, если я проболтаюсь, меня могут скормить крокодилам…
Сурен успокаивающе погладил ее руку.
— Будь спокойна. Ты же знаешь, я не склонен к пустой болтовне. Да меня и не интересует, чем он занимается. Меня интересуешь только ты… Очень важно, что муж бросил тебя на произвол судьбы. В чужой стране, без друзей и родственников… И почти без денег. Именно на это будет напирать Гарик в суде. Считай, развод у тебя в кармане.
Оксана звонко рассмеялась, выпорхнула из-за столика, подбежала к Сурену, обняла и поцеловала.
— Значит, впереди нас ждет брачная ночь? — прошептала она в его большое заросшее волосами ухо.
— Много ночей, Барби. Очень много.
* * *
Алексея Синцова привезли в РУВД Центрального округа в час сорок ночи. Теперь следовало установить его личность. Так поступают со всеми, доставленными в милицию, но в данном случае процедура происходила «шиворот-навыворот». Обычно известна кличка задержанного, а выясняются его имя и фамилия. Сейчас установочные данные Алексея Ивановича Синцова, его год и место рождения, адрес места жительства, предыдущая биография и род занятий были хорошо известны, а требовалось установить — действительно ли это тот самый Леший?
Документы на прозвища, как известно, не выдаются, и диггеры тоже не делают исключений из этого правила, поэтому через час двадцать минут из СИЗО доставили Бруно Аллегро.
Синцов сидел у майора Крушинского и писал идиотские объяснения по давним спасательным операциям. «Приводим в порядок документацию, — пояснил майор. — Там какой-то закон готовится, про подземные коммуникации, так у нас завтра проверка»…
Всклокоченный, с растрепанной бородой и в наручниках, карлик выглядел в милицейских коридорах довольно комично. Два сержанта-конвоира подвели его к кабинету замначальника РУВД и приоткрыли дверь, дав возможность рассмотреть потеющего за непривычным занятием Синцова.
— Леший! Ясный хер, это Леший! — проорал заспанный и злой Кульбаш. — Надо было меня из-за этого будить! Дня вам мало?!
Леший вздрогнул и поднял голову на крик, но дверь уже закрылась.
Еще следовало проверить: не Леший ли установил сканер на правительственный кабель в Колпаково? Но на фоторобот «колпаковского связиста» Синцов никак не походил. Узкое лицо, светлые волосы, широкий нос, никакого намека на атлетическое сложение…
Карлика увезли обратно в СИЗО, декоративные милицейские чины незаметно покинули сцену, а из-за кулис появился главный герой ночного спектакля — капитан Евсеев. Он занял кресло хозяина кабинета и оказался лицом к лицу с человеком, которого столько времени искал.
— Вас называют Лешим, Алексей Иванович? — спросил Евсеев, доставая бланк протокола допроса и черную гелиевую ручку.
— Да, — устало кивнул Синцов. Сегодня он не был настроен ерничать, шутить и уходить от прямых вопросов. — Только громче говорите, у меня уши заложены.
— А где Хорь? — Юра повысил голос.
— Похоронил я его сегодня. Точнее, уже вчера…
— Как?! — вскинулся Евсеев. — Почему? То есть что с ним случилось?
— На «растяжку» нарвался. Там, внизу… В старом подвале на Малой Пироговской.
Леший отвечал без эмоций, механическим голосом, которым в метро объявляют остановки.
— А этого человека вы знаете? — Капитан положил перед ним фоторобот.
— Сука! — Леший ударил по рисунку кулаком. — Это Миша из Керчи! Он и установил «растяжку»!
— Подождите, давайте по порядку, — Юра отложил ручку. — Какой Миша? Из какой Керчи? Точнее, что он тут делает, если из Керчи?
— Да никакой он не Миша, конечно… И не из какой не из Керчи. Из Нью-Йорка, из Чикаго, оттуда, короче… Из тех краев…
— Подождите, давайте по порядку. — Юра облизнул губы и вновь взял ручку. Столь информативного допроса у него еще не было.
Леший рассказал все, что знал. И как познакомился с «Мишей», как иезуитски тот вошел к нему в доверие. Как великолепно он дерется и владеет оружием, как хладнокровно уничтожил группу бандитов-рэкетиров, какое невиданное у него снаряжение, которого в настоящей Керчи отродясь не видели… Как он рыскал под землей, как исподволь искал пути под Кремль и как, в очередной раз использовав втемную его, дурака, этот путь нашел…
— Подождите, подождите…
Слова-паразиты привязались к его языку, наверное, от волнения. Юра вспомнил старшего коллегу — следователя Званцева, с его вечными: «Понятно, да?» и «Что непонятно?» Намертво въевшиеся в речь фразы наверняка взяты на вооружение еще в молодости, когда начинающий следователь точно так же волновался при допросах.
— Подождите, Алексей Иванович, если он видит все подземные переходы, то зачем вы ему понадобились? Почему не обошелся своими чудо-приборами?
Леший провел ладонью по лицу, будто стер усталость и собрал ее в жменю на подбородке.
— Да я тоже вначале понять не мог. А потом догадался. Это же не по улицам ходить, на одной плоскости: вправо-влево-вперед-назад. А внизу еще другие направления добавляются: вверх-вниз. GPS-навигатор уровней не различает. Переходы между ними изучить надо. Я-то все знаю, а он нет, и прибор ему не помощник… Да и места «закидок» знать надо. Ну, откуда под землю спускаться… Вот зачем я понадобился. А когда стал ненужным свидетелем, он, гад, «растяжку» и поставил!
Капитан Евсеев быстро писал протокол.
— Вы ту дорогу запомнили? Показать сможете? Ну, чтобы перекрыть ее…
Леший даже не усмехнулся. Просто покачал головой.
— Запомнить-то я запомнил. Только кто туда со мной пойдет? И как перекрывать?
Юра выпятил челюсть.
— Да я и пойду. Возьмем пару сотрудников, заварим, решетки поставим… Засаду оставим, в конце концов!
Леший снова не усмехнулся, и это выдавало его внутреннее состояние. Он явно был не в себе.
— Вы, извините, на такую глубину не спуститесь. Да и никто из товарищей ваших не спустится. Тем более с инструментом. Сварочный аппарат и все такое… Не выйдет. И потом: это только вперед мы прошли одним путем. А назад путей может быть много. Он наверняка другую дорогу найдет…
— Почему это мы не спустимся? — задиристо спросил Юра и вдобавок к челюсти выпятил грудь. — Вы спускаетесь, а мы не сможем? Почему так?
Синцов вздохнул.
— Да потому. Внизу все другое. Воздуха мало, земля давит, все время кто-то в спину смотрит, да в затылок дышит, а иногда трогает — за руку, за ногу, за шею… Ноги сводит, паника накатывает, приступы удушья случаются… На первый уровень многие заходят, а ниже — извините! Не получится. На второй уровень из знающих человек пятнадцать добирались. А на третий — шесть, не больше. Теперь пять… Мы ходим, потому что мозги так устроены. Да и привычные, тренированные. А поверхностник не пойдет — ноги не поведут.
Евсеев с новыми чувствами рассматривал сидящего напротив диггера. Обычный вроде человек. Только глаза красные, набухшие веки, нездоровая бледность лица… Потому что полжизни проводит в чуждом мире? Или просто смертельно устал, потерял близкого друга, оглушен взрывом гранаты… И говорит медленно, заторможенно, будто по слогам…
— Раньше у вас тоже специальная бригада была, подземная. Они и по второму уровню ходили, говорят, на третий спускались… Только потом в бандюков превратились. В отморозков. Девчонку Хоря, Ритку, изнасиловали, у нее потом крыша поехала, мужиков видеть не могла… Подземные бандюки. Хранилище искали. Там вроде золотой запас в войну спрятали, а при бомбежке завалило, не знаю — так, не так… Кого встретят — стреляют без вопросов. А на бомжей вообще охотились, как на крыс… Суки, короче!
Леший ударил кулаком по столу.
— И на нас наехали, только этот гад, Миша, их завалил — четверых или пятерых. Видно, главных. Потому что без них остальные перестали появляться. Бомжи вздохнули свободно, да и мы тоже… А он взял и установил «растяжку»!
— Убивший дракона сам становится драконом, — блеснул Юра.
— Что? — тускло спросил Леший.
— Ничего, это я так. Вы знаете кого-нибудь из этих людей?
Капитан Евсеев разложил на столе пять фотографий. Это были члены особо секретной группы «Тоннель». Бывшие члены бывшей группы. Трупы, найденные в промоине на Малой Пироговской.
— Вот этого, — палец с не очень чистым ногтем ткнул в фотку подполковника Неверова — командира группы. — И их, — палец указал еще на двоих. — И вот этих…
Синцов снова вздохнул.
— Выходит, всех знаю. Это они на нас наехали. Их этот сучий Миша и грохнул…
Евсеев собрал фотографии. Невероятный пасьянс начинал сходиться.
Назад: Глава 9 У каждого своя смерть
Дальше: Глава 11 ФСБ против ЦРУ