Глава 17. Дискуссия
Естественно, что в зал бывшей университетской кафедры Иван не пошёл. Даже запасным телом не стал там присутствовать. И без него было кому провести политинформацию и разъяснить вчерашним военным их суть предстоящей полугражданской деятельности. Для этого подключили полковника Клеща, майора Лидкина, генерала Тратова и всё ту же Заришу Авилову.
Cразу после построения Загралову пришлось сосредоточиться на встрече с полусотниками. Они и в самом деле приехали, словно на званый ужин, а не на завтрак, на том же роскошном лимузине и в сопровождении всё тех же, обворожительно прекрасных супруг. Причём Леон сразу заявил после приветствий:
– Девочки блюдут фигуру, так что пусть погуляют по территории и подышат свежим воздухом. Может их сопроводить твоя очаровательная Ольга?
– Увы! Она сейчас на работе, – развёл руками фактический хозяин комплекса. – Но их с удовольствием проводит секретарша господина Хоча Елена Сестри.
Ведьма словно по заказу оказалась рядом и уже через минуту увела дам, которые под таким благовидным предлогом были отправлены пошпионить по территории опекаемого полусотниками обладателя.
После этого все трое уселись за столом, на веранде гостевого флигеля и приступили к неспешной беседе. Причём, прежде чем перейти к обещанной дискуссии по поводу власти, Пётр Апостол заговорил на иную тему:
– Никто, кроме нас, не знает и не догадывается, что ты имеешь таюрти. Но даже мы поражены! Как всё-таки сумел добраться твой дух-убийца до несчастного Адама и отсечь ему руку?
Прежде чем отвечать на такой вопрос, Иван поинтересовался:
– Как его самочувствие? Да и про общую реакцию на мой жест самообороны хотелось бы узнать. Всё-таки это не я начинал с ними войну.
Пожевав губами, старец Пётр не удержался от язвительности:
– Ты умника-то из себя не строй! Тебе задали вопрос – отвечай, а не свои задавай. Иначе гости и обидеться могут, – но, рассмотрев покаянное выражение на лице молодого коллеги, перешёл на нормальный тон: – Судя по докладам наших высокооплачиваемых информаторов, Адам в данный момент чувствует себя уже лучше. Физически! Руку ему пришили на место после трёхчасовой операции, да плюс умения самолечения с повышенной регенерацией… Но вот морально, как утверждают, он чуть не умер от страха. Чем-то ты его сильно, очень сильно напугал. И скорей всего не только самим фактом отсечения конечности или прорыва сквозь личные средства безопасности. Сейчас он пока в клинике, но уже сегодня собрался переезжать в свой бункер. Его дружок Волох ещё вчера умчался в свою вотчину-крепость и оттуда носа не кажет.
Он замолк, явно ожидая ответного жеста в виде информации. Пауза затянулась неприлично долго, и Ивану пришлось отвечать гостям:
– Подобное затворничество меня лишь обрадует, меньше пакости будут устраивать. Ну а как у меня получилось так воспользоваться духом-убийцей… так я до сих пор и сам не пойму. Основным телом как раз недалеко находился от буферной зоны Фамулевича, оказался в бешенстве от его поведения, ну и двинул к нему сразу несколько самых лучших да настойчивых фантомов… Получилось, они его достали, хотя это мне стоило невероятного истощения как в физическом плане, так и в плане перерасхода резерва силы.
Этакая полуправда всегда лучше правды или лжи. И полусотники это оценили, поняв, что с ними почти поделились откровениями.
– Нападение – самое невыгодное для нас действо, – стал поучать Леон. – Зато, действуя от обороны, всегда получаешь многократное преимущество. Ты мог во время атаки своих таюрти лишиться сил лавинообразно, а там недалеко и до смерти. Скорей всего нападавший на тебя Туз Пик так и закончил свою бессмысленную жизнь именно потому, что атаковал безоглядно и всеми силами. Но это так, отступление перед основным разговором… Ты сумел подсчитать, над каким количеством людей ты получил власть?
Иван, при помощи своей команды, к данному вопросу подготовился, как он думал. Поэтому заявил с уверенностью:
– Подсчитал. И до лимита в сто тысяч мне ой как далеко.
– О! Не стоит спешить с такими безапелляционными заявлениями, – осадил его Апостол. – А чтобы ты задумался и стал считать правильно, я приведу в пример себя.
Загралов уже в общих чертах знал суть официальной деятельности пятидесятника, но после такого заявления всем видом показал, насколько внимательно слушает. Ну и старик поделился некоторыми из своих жизненных наработок.
Он являлся самым настоящим гуру, пастырем, поводырём, если вообще не основателем для небольшой, можно сказать что и не совсем религиозной общины. И называлась эта община «Блаженное созерцание». То есть её члены обучались, отрабатывали и практиковали методики глубокой медитации, отстранения от всего суетного и старались хотя бы на два часа в сутки уйти сознанием из этого мира и «блаженно созерцать вселенское ничто». Уж неизвестно было и тем более научных доказательств не имелось о какой-либо пользе подобного созерцания, но община никому, никогда и ни при каких раскладах не мешала. Ею не интересовались, а скорей наоборот, говорили с полным пренебрежением. Основной посёлок да несколько хуторов вокруг него никого совершенно не интересовали, как и съезжающиеся туда из Москвы и Подмосковья «созерцатели». В политику они не лезли, в экономике дорогу иным не переходили да и основной поповской братии не сильно на мозоль наступали: агитацией не занимались и благочестивых прихожан из церквей в свою группу по интересам не сманивали.
Но зато сам Апостол, насобирав вокруг себя более десяти тысяч сторонников и последователей, жил как сыр в масле и официально имел полное право не подавать декларации о доходах. Потому что жил якобы на пожертвования граждан, которые ему благоволили и с удовольствием его содержали.
– И при этом я стараюсь учитывать, – завершал свою лекцию Пётр, – что от каждого моего поклонника и последователя зависят ещё два, три, а то и четыре члена их семей. То есть максимум людей, на которых распространяется моя власть, уже резко подскакивает до пятидесяти тысяч. Этот наивысший порог я стараюсь не пересекать, какие бы для этого ни складывались благоприятные обстоятельства. Вплоть до того, что попросту изгоняю из общины слишком инициативных, воспылавших энтузиазмом агитаторов. Не гнушаюсь их перед этим скомпрометировать, опустить всеми доступными методами ниже плинтуса. Не то проснёшься поутру, а вокруг тебя толпятся экзальтированные, восторженные сторонники в количестве более чем сотня тысяч. Почёт, слава, а… сигвигатора-то нет? Успеваешь следить за ходом моей мысли?
– Да-с! – озадачился Иван. – Родственников я совершенно не учитывал…
– Или вон возьми к примеру Леона, – продолжал старикан, не столько попивая поданный кофе, как только принюхиваясь к нему. – Он импресарио, и от него нанятые им для гастролей труппы, театры или балеты зависят лишь краткосрочно, то есть он над ними власти совершенно не имеет. Ему ещё проще, чем мне, потому как связанные с ним контрактом коллективы минимальны по количеству… – Апостол сделал паузу и взмахнул рукой в сторону того самого футбольного поля, где недавно проходило торжественное построение прибывших десантников: – А у тебя что творится: Ты уже здесь вокруг себя сосредоточил пару тысяч человек, которые зависят от тебя материально. Семьи их посчитай, сюда же основных поставщиков продуктов, временно взятых ремонтников, садовников и лесников. Ну и самое главное: ты посягнул, точнее говоря, замахнулся, стал карабкаться к политической власти.
– Да ни в жизнь! – справедливо возмутился хозяин комплекса. – Туда я как раз не рвался и рваться не собираюсь!
Полусотники в унисон хмыкнули, переглянулись между собой, и Леон продолжил:
– Мы вчера многое проанализировали и теперь уверены в том, что это именно ты со своими фантомами стоишь за творящейся в Москве чисткой уголовного сброда. Дело само по себе полезное, достойное лишь похвалы, но!.. Своими действиями твои «чистильщики» как бы устанавливают новый порядок, новый закон в обществе, с которым многие, очень многие люди просто вынуждены считаться. И, как бы тебе данное утверждение ни показалось абсурдным – такое насаждение закона с помощью силы, – это тоже итог определённой власти. Чёткого определения нет, но всё-таки зыбкая грань может быть перейдена совершенно незаметно. Шаг, второй, и ты уже утром не находишь в пришитом к трусам кармане известное нам иномирское устройство. Хе-хе!.. Конечно, потом можно себя всю жизнь утешать тем фактом, что ты помог людям, избавил их от тысячи, а то и десятка тысяч наиболее оголтелых преступников, но насколько утешительными будут подобные мысли? Насколько целесообразным окажется постепенное устранение всех созданных тобой фантомов? Да и в основное время ты просто обязан будешь фантомы развоплощать, иначе и года не протянешь в ранге обладателя.
Услышанное Ивану очень не понравилось. Особенно тот момент, что фантомы придётся развоплощать, а со временем вообще всех лишиться. Безголовый Тузик, после утери сигвигатора, за весьма короткий срок лишился сразу семи, если не восьми фантомов. И причина ясна: слишком интенсивно их использовал, воевал, вёл поиск да и в последнем бою пошёл ва-банк, почему и погиб от перерасхода сил. На его фоне добровольный отказ от сигвигатора и уход в большую политику Большого Бонзы выглядел невероятно рискованным, даже загадочным поступком. Скорей всего надеялся Бонза на постоянную помощь от Туза Пик, и тот её оказывал всегда и по первому требованию, а свои остаточные силы правитель Москвы берёг как зеницу ока.
Загралову, если вдруг он останется без сигвигатора, никто помогать не станет. Даже наличие Кулона-регвигатора совсем не даёт уверенности, что удастся продержать в постоянной телесной форме хотя бы одну только Ольгу Фаншель. А остаться в этом мире без любимой супруги – такое просто в сознании не умещалось.
Поэтому Иван заволновался не на шутку. Если не сказать правильно и точнее: испугался. И с огромным стыдом вдруг обнаружил в себе совсем иные мысли, совершенно недостойные человека, решившего бороться с несправедливостью этого мира. Оказалось, что личные мотивы, особенно если это касается любимой женщины и шанса иметь с ней детей, моментально перекрывают все высшие гуманистические и гуманитарные рассуждения о честности, благородстве и торжестве законности. «Своя рубашка» оказалась настолько ближе к телу, что на пять минут в разговоре повисла тяжёлая, мрачная пауза, во время которой в голове теснились самые негативные и низменные эмоции:
«Да на кой ляд я вообще со всем этим связался?! Раз люди против этого не сражаются, то почему я должен им всё преподносить в готовом виде, на блюдечке с золотой каёмочкой?! Мне что, больше всех надо? Вон как пятидесятники здорово устроились: никому не мешают и в то же время живут не хуже полноправных царей или императоров. Мало того, их всё равно никто не трогает, побоятся… А не побоятся, так они их легко уничтожают, создавая вокруг себя свободное пространство для дыхания полной грудью. Тогда как я с первого дня только тем и занимаюсь, что сражаюсь с отбросами общества, с циничными подонками и с обнаглевшими от собственной безнаказанности уголовниками. Может, стоит немедленно остановиться? Да сосредоточиться только на создании «ДЖ Хоча»? И то надо посчитать, сколько тысяч людей по всему миру попадёт под мою косвенную власть…»
И только потом он заметил, насколько пристально, изучающе за ним наблюдают оба опекуна… Создалось такое впечатление, что они все его мысли прочитали и уличили в чём-то грязном, постыдном и низком. Захотелось совсем по-детски попросить прощения и пообещать, что больше так не буду.
Хорошо, что иная мысль вовремя пришла в голову:
«С какой стати мне должно быть стыдно перед этими старыми мухоморами? Уж они-то и пальцем не пошевелят, чтобы отомстить бандитам за убийство простых людей! Да и не простых – тоже. Замкнулись каждый в своём мирке, построили вокруг него непробиваемую ракушку из правил, дутых принципов и ханжеского равнодушия и бездействуют. Так что это им впору чувствовать себя виноватыми и извиняться передо мной за бездействие!..»
А вслух довольно язвительно поинтересовался:
– Так что мне делать? Что вы мне посоветуете?
– А мы и не советуем! – мгновенно отозвался Апостол. – Мы просто стараемся объяснить тебе аксиомы нашего существования, осветить некоторые тёмные уголки имеющихся инструкций сигвигатора и чисто по-свойски, как товарищи, предупредить о возможных неприятностях или осложнениях. А уж как устраиваться в этом мире – решать только тебе. У каждого своя судьба, свои резоны поступать так или иначе.
Хорошее мнение. Только непонятно, то ли благодарить за участие и объяснение, то ли проигнорировать и плюнуть на все предупреждения? Плеваться Ивану не позволяло воспитание, благодарить – не позволяло внутреннее раздражение, замешенное на злости. Оставалось только выпытывать до конца.
– То есть борьба за справедливость не должна превышать локального, окружающего меня пространства?
– Точно! Иначе… сам понимаешь…
– Не понимаю! – упорствовал Иван. – К примеру, если я возжелаю провести через парламент некий закон, гарантирующий смертную казнь любому похитителю людей, и этот закон будет принят всей страной для выполнения, то я останусь без сигвигатора?
– О! Замечательный пример! – похвалил Леон с восторгом. – И молодец, что его придумал. Вот смотри: ты можешь воздействовать своей властью на группу парламентариев, которые, несомненно, принимают твой закон. Тут вроде бы всё нормально, количество тебе непосредственно подчинённых людей в какой-то момент резко возрастёт, но, допустим, не критически, и ты остался при своих интересах. Дальше пошла энтропия успокоения создавшегося всплеска и, скорей всего, угроза отбора сигвигатора исчезнет. Но! Если ты ввёл подобный закон, ты захочешь проследить, как его станут выполнять на местах. Не секрет, что в России любые законы могут действовать в обе стороны: виновных станут выпускать на свободу за взятку, а невинных – попросту уничтожать. Естественно, что ты возмутишься и в обязательном порядке накажешь зарвавшихся судей, преступная сущность которых для тебя не станет секретом. Причём накажешь так, чтобы остальным неповадно стало нарушать твой закон. И… после этого количество людей, тебе подчинённых, возрастёт невероятно резко.
Понять полусотника оказалось просто.
– То есть если вся система станет работать по неким законам, пусть даже и придуманным мной, – то это не будет считаться моим превышением власти. А вот если я стану лично бдеть над исполнительной властью, то сигвигатор у меня моментально заберут?
– Совершенно верно!
– Ага… Значит, мне вначале надо дождаться набора невероятно честных судей, справедливых адвокатов, кристально непредвзятых прокуроров и только после этого вводить свой закон?
Знаменитый импресарио из Канады одобрительно закивал и продолжил в том же тоне:
– Что само по себе в нашем мире вещь совершенно нереальная. Я уже не упоминаю отдельно взятую, насквозь коррумпированную Россию. Ты никогда не попадал под пресс судебного произвола? Или судебной ошибки?
Загралов непроизвольно замолк, когда вспомнил ещё то время, которое для него обозначалось понятием «до находки сигвигатора». Тогда первая жена обокрала его до последней нитки, оставив без обеих квартир, машины, гаража, денежных накоплений, отличного места работы и честного имени. И ещё невероятное чудо, что его не засадили в тюрьму за: развал предприятия; продажу секретных данных; клевету на доброе и честное имя возмущённой супруги; и… прочее, прочее, прочее.
Только «счастливое» стечение обстоятельств, нежелание следователей возиться с лохом да безукоризненное алиби, подтверждённое билетами на самолёт, позволило оказаться на улице с хорошо просматриваемым клеймом «бомж».
Сейчас, вспомнив те тяжелейшие годины своей жизни, Иван забормотал вслух:
– Конечно… от судебной ошибки никто не застрахован… Пока на месте судей и адвокатов находятся люди… А вот если бы вместо них там сидели… допустим, роботы?.. Или стояли некие бездушные агрегаты?..
Секунд десять пятидесятники пялились на молодого коллегу во все глаза, а потом, не сговариваясь и не переглядываясь, зашлись в приступе старческого, маразматического смеха. Долго смеялись, от всей души. И только на пятой минуте, сквозь судорожные вздохи и чуть ли не всхлипывания, стали прорываться некоторые слова и фразы:
– Ох!.. Уморил!.. Смерти нашей желаешь?..
– Ай да прожектор!.. Юморист!..
– Нельзя же так!.. Или предупреждай заранее…
– Ага! Как Задорнов… Наберите, мол, воздуха… А-ах-ха-ха!..
– Надо же… судей он убрать размечтался… и адвокатов…
– Уже сразу бы с государственного аппарата начинал!.. И каждого министра сразу бы заменял банкоматом или игровым автоматом…
Загралов смотрел на них как на клиентов одной, весьма популярной в любых анекдотах лечебницы и пожимал плечами. Потом всё-таки не выдержал:
– Не понимаю вашей экзальтации от таких очевидных вещей. Что такое свод законов, всех дополнений к ним и имеющихся инцидентов с исключениями? Да те же самые знания, которые у современных судей уже давным-давно в голове не умещаются. И почему бы вместо него не поставить обыкновенный мощный компьютер с защищённой от любого вмешательства извне аналитической программой? Любое уголовное дело решается такой машиной моментально, причём оно же и будет выполнять все функции адвоката.
Леон первым прекратил смеяться, вытирая непроизвольные старческие слёзы:
– Как у тебя всё просто получается…
– Давайте теперь подумаем над прозвучавшим только что сравнением! – уже вовсю разошёлся Иван, начав даже руками размахивать, в попытках объяснить посетившую его идею. – Что сложней: обмануть банкира, выдающего деньги, или судью с адвокатом? Вопрос риторический, потому что ответ однозначен: банкира. И, тем не менее, сейчас банкоматы стоят чуть ли не на самых глухих, тупиковых переулках. Так почему аналитический компьютер, вобравший в себя весь опыт судопроизводства и адвокатской защиты, не сможет вынести правильного решения?
Оба полусотника упрямо, словно быки, мотали головой в знак полного неприятия услышанного. Апостол проворчал:
– Только человек… живой и полноценный человек, – при этом он поднял указательный палец вверх и покрутил им вокруг, явно давая понять, что фантомов он за таковых не считает, – сможет вникнуть во все тонкости совершенного преступления и отыскать там смягчающие обстоятельства. Потому что не всё делается преднамеренно и не всё следует классифицировать как отягчающие обстоятельства.
– Да! Люди никогда не разрешат машинам себя судить! – вторил ему Леон.
– А сигвигатор?! – возопил очевидное Загралов. – Это же банальное, если вообще не примитивное для иных миров устройство! И ведь оно судит наши поступки, оценивает наше влияние на окружающих и тут же решает: кого к нам подпустить, насколько много мы набрали власти, кого показать в виде врага в нашей буферной зоне и когда следует срочно вызвать представителей ЖФА/ЛОТ14 для собственного изъятия. А что это значит? Только одно: разумные существа в иных развитых цивилизациях обязательно придут к использованию техники в таком простейшем, хочу особенно сделать акцент на этом слове, простейшем действии, как определение виновности. И заметьте, я специально не добавляю слово «невиновности», потому что тогда сам факт ложного или ошибочного обвинения исключается раз и навсегда. Представьте себе такую картину: разумные существа постепенно старятся, становясь шестидесятниками, и любое их действие, любой поступок, а может, и любая мысль запечатлены в носимом при себе устройстве. А?! Как вам такое общество? Причём, если кто рвётся к власти, тот сразу лишается сигвигатора, и не это ли для него самое худшее, самое жестокое наказание?!
И опять повисла пауза. Но на этот раз наставники не подумали смеяться, а рассматривали молодого мужчину перед собой с каким-то опасением и недоумением.
– Слушай, – начал Пётр. – А ты опасный человек…
– Ага! – вторил ему Леон. – Для нашего нынешнего земного общества.
– И если твои идеи поймут до конца, то в любом случае уничтожат всем скопом.
– Возможно, что и нам при этом достанется.
– Но… общаться с тобой – невероятно интересно, – признался гуру общины «Блаженное созерцание». – Так и хочется посмотреть, получится у тебя хоть что-то или нет…
Иван уловил нужный настрой и подмигнул гостям, словно заговорщик:
– Если вы мне станете помогать, тогда у нас точно всё получится.
– Ха! – воскликнул Леон с гневом. – Да ты точно нашей смерти желаешь?! Никогда обладатели о подобных прожектах даже не заикались. Ты даже не подозреваешь, на устранение каких структур ты только что посягнул. Это же элитная прослойка между государством и народом. Если её не станет, государство тоже исчезнет при полной своей несостоятельности. Не тотчас, конечно, и не все даже сразу поймут главную опасность, но уж сами судьи и адвокаты не станут молча сидеть сложа руки и ждать, пока их вышвырнут на помойку истории. Да они в крови всю планету утопят! Это – власть на местах, которая никогда добровольно не уйдёт в отставку!
С последними утверждениями спорить оказалось почти невозможно. Только Загралов словно какого-то стимулирующего допинга наглотался, так его завела идея всеобщего преобразования судебно-исполнительной власти. И он с жаром и пылом принялся описывать опекунам возможные варианты решения этой проблемы. Она казалась неподъёмной одному человеку, пусть и трижды обладателю. Нечего было за неё и браться. Но вот если к этому подключатся полусотники? Да ещё со всем своим богатейшим опытом, обширными связями и накопленной силой?
Мало того, можно и следует привлечь к этому делу Адама Фамулевича с Лысым Волохом. Как сейчас ни враждебны отношения с ними, но, затратив определённые усилия, надо добиться не только перемирия, но и полного сотрудничества во всех сферах. А ещё лучше выйти на остальных пять известных обладателей и согласовать свои действия с ними. Вот тогда великая идея всеобщей справедливости обязательно восторжествует на всей планете.
Слушая Ивана, гости то смеялись, то злились, то вдруг начинали искренне сердиться, а то неожиданно, чуть ли не с молодецким задором принимались выдвигать и свои встречные идеи. Как оказалось, у них тоже за огромный срок жизни накопилось много собственных прожектов, над которыми они раньше если и задумывались, то ненадолго. А потом благополучно закидывали их на задворки своей памяти. Да только оказалось, что обладателям не присущ старческий маразм и в определённых обстоятельствах они могут вспомнить всё, что проносилось у них перед глазами или что слышали их уши. Полезная особенность организма подправленного, улучшенного и омоложенного личными резервуарами энергии.
В общем, знатная получилась дискуссия, эпохальная. И очень, очень доверительная. Хозяин угощения, вспомнив про омоложение, попытался выведать особо интересную для него деталь:
– Господа, вы хоть скажите, по сколько вам лет?
Пока Пётр Апостол с искренним покаянием разводил руками, раньше его сподобился на ответ старый импресарио:
– Увы! При всём желании ответить на твой вопрос не можем. Запрещено. Кстати, ты об этом запрете и сам почитаешь, когда станешь полным двадцатником, он есть во второй части инструкции. Но там же ты вычитаешь и то, что мы сейчас скажем, может, несколько преждевременно. А именно: есть определённые секреты сигвигатора, которые открываются только для полусотников. Вот когда ты до них доберёшься, тогда вопрос о нашем возрасте станет неактуален.
– Ладно… Хотя тут я могу предполагать, что в вашем положении можно не только резко помолодеть, но и вообще изменить внешний облик… – Он сделал паузу, шестым чувством понимая по окаменевшим лицам стариков, что если не попал в точку, то ткнул пальцем в небо где-то совсем рядом. Поэтому сразу же продолжил дальше: – Но тогда несколько иной вопрос… Если Большой Бонза достиг звания полного пятидесятника и наверняка знал все известные секреты, то почему он решился на передачу сигвигатора Тузу Пик? Я понимаю, что он был уверен в постоянной помощи Безголового и невероятно экономно, только в самых критических случаях использовал свои фантомы, но всё-таки на что он надеялся? Возможен ли такой момент, что он собирался при нужде вновь забрать сигвигатор себе?
– А-а-а… вот ты о чём… – в явном сомнении Апостол качнул седой головой. Переглянулся с другом и только потом стал аккуратно подбирать слова для ответа: – Видишь ли… есть и по этой теме некие секреты, открываемые лишь на нашем уровне восприятия мира. Их тоже нельзя разглашать начинающим… Но по последнему вопросу могу всё-таки ответить… нет! Не может! И опять-таки, с оговоркой: что, когда сам «подрастёшь», всё поймёшь и всё узнаешь.
– Ага! Значит, чем короче штанишки, тем меньший допуск? Но тогда получается, что, став шестидесятником, обладателю открываются совсем иные горизонты знаний?
– Мм?.. Затрудняемся вообще ответить по такой теме…
– А существуют ли вообще шестидесятники?
– В наших историях подобного факта не зарегистрировано.
– Но может случиться такое, – уже с надоедливой настойчивостью выспрашивал Иван, – что как раз те самые четыре обладателя, которые как бы пропали вместе с сигвигаторами, стали перед тем шестидесятниками?
– Отрицать ничего не можем, как и утверждать! Потому как ничего по этой теме не знаем! – развёл руками Леон и повернулся к входящим на веранду флигеля женщинам: – Ну как, нагулялись?
– Более чем! – ответила его роковая красотка. – Много интересного и познавательного… Только вот и засиживаться вроде некогда больше, у меня визит к косметологу.
Тот факт, что супругам «позволили» вернуться с прогулки, говорил о том, что визит закончен, хозяин уже до смерти надоел гостям и они стараются попросту от него сбежать под любым надуманным предлогом. Хотя основные, пусть и предварительные договорённости всё-таки были достигнуты. Будущая совместная деятельность уже никому не казалась полной ахинеей или абсурдом. И, уже прощаясь за руку, Пётр Апостол пообещал:
– Предложения озвучены, теперь осталось их тщательно обдумать. Да и ты сам, со своими помощниками и юристами эту гигантскую проблему обмозгуй. Со своей стороны мы сделаем первый шаг: постараемся выйти на Волоха с Адамом и всеми доступными нам методами объяснить им, насколько они ошибаются в отношении тебя. Глядишь, всё у нас и срастётся… Хе-хе! До встречи!
– Если что, выходи на связь! – Леон тоже сумел пожать руку довольно плотно и уверенно. – Да и не забывай, тебя Петя пригласил в гости, приходи в любое время.
– Спасибо! Постараюсь отыскать удобное для всех время. До встречи!
Когда остался один, увидел, как к нему сразу с нескольких сторон спешат: родители, друг детства Евгений Кравитц, научный руководитель всего комплекса Михаил Романов, родной тесть, он же начальник по режиму Карл Гансович со своим закадычным, почему-то нахмуренным другом, действующим генералом ФСБ Борисом Захаровым, и Зариша Авилова вместе с генералом Тратовым. И ведь, наверное, неспроста спешили! На это оставалось лишь утешить себя шуткой:
«Уверен, это простое совпадение, все решили посидеть на веранде. Пойду-ка я отсюда, не буду им мешать…»