Глава восемнадцатая
Загубленные страсти
Возвращаясь к себе домой, баронета Мелиет до такой степени разозлилась на себя, что несколько раз меняла собственные планы на последние часы перед сном. То она желала отдаться вновь во власть произносимых любовных слов, то она отвергала эти слова, подозревая всех мужчин в скотском притворстве и желая проверить сказанное самыми жесткими способами, то она вдруг с неожиданным стыдом чувствовала себя грязной и обесчещенной после скотского соития с телохранителем королевы. А напоследок додумалась до такого абсурда, что ее раб только по одному взгляду на нее сразу догадается о случившемся в тайной спальне и навсегда отвернется с немым укором. Подобное измышление вообще взбесило баронету, и она кардинально изменила первоначальные планы.
Стремительно проскочила все анфилады комнат, залов и коридоров и замерла, сдерживая хищное дыхание, лишь возле дверей спальни. С кресла вскочила Сюльтези и словно бравый гвардеец доложила:
– Накормлен, напоен, вымыт и спит как убитый.
– Хорошо! Если что, позову в течение часа. Если нет, можешь идти спать к себе. Здесь оставишь кого угодно на свое усмотрение.
– Может, помочь вашей светлости раздеться? – с материнской заботой спросила служанка. Но в ответ получила лишь ласковое поглаживание по руке: хозяйка всегда понимала и ценила искреннюю заботу о своем теле. Но сейчас она стремилась остаться с рабом совершенно одна и, руководствуясь только своим наитием, решить, что делать дальше.
Внутрь вошла с максимально возможной осторожностью и бесшумно приблизилась к кровати. Убедившись, что лежащий на боку раб спит, быстро осмотрелась, оценив совершенный порядок. Прошла к одному из платяных шкафов и достала тот самый костюм, в котором ходила днем. Когда рука нащупала и достала искомый флакон, в тело ворвалось два самых противоположных чувства: радостное вожделение предстоящего удовольствия и горькое раскаяние, понимание, что она совершает дурной поступок, губит нечто светлое и ранимое, совершает огромную ошибку. Несколько минут эти два антагонистических чувства боролись в сознании девушки между собой, но все-таки матриархальное воспитание, въевшиеся в кровь привычки и традиции победили. Она твердо решила поэкспериментировать со своим саброли и окончательно выяснить высшую истину: что прекраснее – подлинные чувства или искусственное возбуждение с помощью наркотического нектара. Плохие последствия для себя она отвергала сразу, вполне прозаично рассуждая, что после любого эксперимента все всегда можно будет вернуть на прежние места.
Именно с этими твердыми убеждениями она и приблизилась к кровати с приготовленным флаконом и пораженно замерла в одном шаге от цели. Теперь ее саброли лежал с открытыми глазами и с растерянным непониманием смотрел на свою хозяйку. Разглядев у нее в руке приготовленный к использованию флакон, он вздрогнул и со стоном спросил:
– Коку! Ну зачем тебе это? – потом приподнялся на локте: – Я ведь тебя и без этой гадости люблю и обожаю. Ты самая лучшая из всех женщин, которые мне встречались во всех мирах! Отбрось это и иди ко мне!
Да только в баронету словно бес вселился. С каждым произнесенным парнем словом она закипала от злости все больше и больше. Особенно ей было неприятно, что ее, как воровку, поймали в самом начале неблаговидного поступка. Но то, что она творит какое-то преступление, Мелиет побоялась бы признаться даже самой себе. Скорее всего, именно поэтому она не выдержала и сорвалась на крик:
– Чего это ты мне указываешь?! Подлый и гнусный обманщик! Боишься, что твои притворство и ложь сейчас раскроются? Догадываешься, что твои душевные порывы окажутся мастерским обманом, а я раскушу эту мерзкую подделку под настоящие чувства? Не смей мне никогда больше перечить, ублюдок! Открой рот!
Она уже и так заметила, что саброли весь дрожит от предвкушения и его организм давно требует приема этого сладостного дурмана. Но каким-то чудом он продолжал себя контролировать и сдерживать, хотя глаза и стали наполняться слезами муки и отчаяния.
– Коку! Я тебя умоляю: не губи нашу любовь! Одумайся! Нас ждет ночь настоящей любви, а не какая-то подделка с помощью шауреси. Если ты не остановишься, мое сознание может сломаться, я забуду твою уникальность и стану бесчувственным саброли, которому все равно кого обнимать! Прошу…
– Молчать! – взвизгнула баронета, осознавая только краем сознания, что по странным причинам начинает терять над собой контроль и вот-вот поддастся на уговоры. И это показалось ей очень страшным. – Лечь!
И после этого приказа истерическим тоном резким движением приставила раскрытый флакон ко рту саброли. Тот дернулся с мучительным стоном от боли, но розовые капли нектара уже попали ему в рот. Полные укора и страдания глаза стали стекленеть, привычно унося мужчину в мир бешеных сексуальных иллюзий. Губа оказалась чуть рассечена, и на ней выступила капелька крови. Чтобы ее не видеть и чувствуя, как ее сердце сжимается от леденящего холода, Коку отвернулась от кровати и стала поспешно раздеваться. И не к месту вдруг вспомнила, что вот точно так же она уже снимала это платье совсем недавно, но тогда совершенно другой мужчина был готов наброситься на ее плоть и жадно терзать своими любовными пытками. А сейчас это сделает он, тот, кого она жаждет больше всего! Сейчас все решится!
Она еще не успела обернуться, как окаменела от раздавшегося за спиной голоса:
– О! Моя госпожа! Дай мне возможность прикоснуться губами к твоему божественному телу!
Задрожав всем телом, баронета резко развернулась и расширенными от ужаса глазами наблюдала сотни раз виденное действо. Совершенно преобразившийся мужчина поднимался с колен и протягивал подрагивающие от нетерпения руки к своей хозяйке. Плечи его расправились, подбородок приподнялся, на щеках горел румянец. Вдобавок в его глазах пылало столько страсти и неутолимого желания, что в этих ручьях обещанного удовольствия можно было купаться. Да вот только никакой искренности, никакой душевной теплоты, никакого любовного сияния в глазах. Только одна похоть и искусственное желание подчиняться сексуальным капризам и выполнять любое желание, произнесенное голосом «кормилицы». Теперь раб уже казался совершенно не тем. Вернее, он и так оставался рабом, тем самым саброли, который еще днем доводил Коку до вершин неземного удовольствия, только теперь он выглядел тусклым, серым и почти безжизненным. Страшное, искусственное притворство теперь просматривалось в каждом его жесте, каждом слове и в каждом томном вздохе.
Пятясь назад, обнаженная красавица мотала отрицательно головой, осознавая, какую жуткую ошибку она совершила:
– Нет-нет-нет… Стоять! Не подходи ко мне!
– Что прикажете, госпожа! – Парень послушно замер на месте, словно статуя, со вздыбленным достоинством. Но сейчас его вид совершенно не возбуждал вздрагивающую хозяйку. Наоборот, она готова была биться головой о стенку от навалившейся на нее тоски и безысходного отчаяния.
– Ну почему… почему я его не послушала? О-о-о… что со мной случилось?.. Почему я такая дура?.. – Она почувствовала, что замерзает, и прикрыла руками свои леденеющие соски. Потом догадалась, что пройти к кровати и улечься под одеялом ей будет мешать вот это уродливое изваяние, и резко выкрикнула: – Сюльтези!
Когда служанка ворвалась в спальню и замерла испуганной наседкой возле хозяйки, та с презрением указала пальцем на саброли:
– Отведи его в отдельную комнату для таких и прикажи спать. А утром не забудь напоить пасхучу. – Затем приблизилась к глядящему на нее с немым, но совершенно неискренним обожанием рабу и отдала приказание конкретно ему: – Дай руку этой женщине и во всем ее слушайся. Когда она прикажет спать, ты должен будешь немедленно уснуть!
– Все, что прикажете, госпожа!
Отчетливо слышимое подобострастие заставило баронету взвыть от жалости к себе и запоздалого раскаяния. После чего она одним прыжком бросилась на кровать, зарываясь там в одеялах. А когда служанка повела раба к выходу, Мелиет уткнулась лицом в подушку, а ее плечи затряслись от беззвучных рыданий. Поэтому она и не заметила, как саброли уже непосредственно в дверях оглянулся и с высокомерным презрением улыбнулся при виде страдающей хозяйки. Доставленное ей наказание он посчитал вполне заслуженным.
