* * *

Злость и обида – не самые хорошие советчики, но на сей раз они пригодились. Они, а еще детское желание доказать этим самоуверенным мужикам, что и она кое чего стоит. А деньги? Ну что же, деньги будут приятным бонусом.

Варя ничем не рисковала, ввязываясь в этот спор. Она видела, как играет Ворон, и твердо знала, что сумеет его победить. Не он первый и, даст бог, не он последний…

Она ненавидела бильярд с того самого момента, когда узнала, что ее сделали ставкой в игре, но вместе с ненавистью испытывала жгучий интерес и желание попробовать сыграть самой.

В квартире у Марка Сигизмундовича был бильярдный стол, старый, с истертым едва ли не до дыр, выцветшим сукном. Варя увидела его в свой самый первый визит к соседу. Стол было невозможно не заметить, он стоял в центре небольшой гостиной, древний и какой то очень элегантный, под стать своему хозяину.

Именно Марк Сигизмундович уговорил ее попробовать и подарил самый первый в ее жизни кий – красивый, с инкрустированной серебром рукоятью. Намного позже, уже занявшись бильярдом профессионально, Варя узнала реальную цену этому подарку, а тогда кий казался ей просто красивой безделушкой, которую приятно держать в руках, настолько приятно, что не хочется с ней расставаться. Марк Сигизмундович это как то сразу почувствовал и с уверенностью пророка заявил, что Варя полюбит бильярд.

И она полюбила. Полюбила шероховатое, отзывающееся на прикосновение ладоней сукно. Полюбила сухое пощелкивание шаров и ощущение мела на кончиках пальцев. Полюбила чувствовать, как закипает в крови адреналин после каждого забитого, а уж тем более незабитого шара. Это было сначала, в первые годы обучения.

Марк Сигизмундович, человек, которым в узких кругах бильярдистов восхищались и которого почитали едва ли не за бога, взялся ее учить. Правда, называл он эти уроки по спортивному тренировкой и относился к Варе требовательно, а иногда и жестоко, как самый настоящий тренер. «Барбара, – он называл ее Барбарой, на западный манер, – в тебе есть божья искра, но без каторжного труда – это ничто. Хочешь стать профи, работай!»

Она хотела и работала. Не для того, чтобы что либо доказать, а потому, что ей просто нравился процесс.

Время шло, и однажды Марк Сигизмундович сказал:

– Все, Барбара, ты готова.

К чему именно она готова, Варя понятия не имела. В тот памятный день ей впервые удалось обыграть своего учителя. Победа далась ох как нелегко, но все равно это была самая настоящая победа, и Варя пребывала в состоянии сильнейшей эйфории.

Оказалось, что готова она к выходу в свет, к тому, чтобы не уронить честь своего наставника, стать его единственной преемницей.

Это был закрытый загородный клуб. Дамы в вечерних платьях, в сияющих драгоценностях. Кавалеры в смокингах. Официанты, бесплотными тенями скользящие среди гостей. Живая музыка. Варя, одетая в черные брючки, белую шелковую блузку и жилетку – стандартную экипировку женщин бильярдисток, – чувствовала себя на фоне всего этого великолепия очень неловко. Даже ободряющая улыбка Марка Сигизмундовича не могла вселить в нее уверенность. Марку Сигизмундовичу легко. В белоснежном костюме, с шелковым платком на шее, с инкрустированной перламутром тростью, он был похож на английского лорда и уж никак не на прислугу.

– Девочка моя, неважно, во что ты одета, – Марк Сигизмундович легко читал по ее лицу. – Намного важнее, что ты при этом чувствуешь. Никогда не показывай противнику свой страх – это аксиома. От того, как ты сегодня сыграешь, возможно, будет зависеть все твое будущее.

Варя не связывала свое будущее с местами, подобными этому, но все же послушно кивнула.

– С кем я буду играть? – спросила она.

– С Марго. – Учитель едва заметно улыбнулся. – Она очень сильный игрок, но далеко не такой сильный, как я, а меня ты однажды обыграла. Помни об этом, когда тебя посетят сомнения. Ну, с богом!

Бильярдный зал показался Варе огромным. Яркий свет заливал игровой стол, а невысокие трибуны были почти полностью заняты гостями. У стола рядом с судьей стояла роскошная блондинка лет тридцати пяти. Вот она какая – непобедимая Марго. Высокая прическа античной богини, стройные ноги, узкая талия, затянутая в атласную жилетку, очень сильно напоминающую корсет, пышная грудь в пене белоснежных кружев, кроваво красный маникюр и неприкрытое презрение в прищуренных глазах. Великолепная Марго не видела в ее лице достойной соперницы, только самонадеянную дебютантку.

– Барбара, чуть не забыл, это тебе на удачу. – Марк Сигизмундович протянул Варе бархатную коробочку. В коробочке лежала черная замшевая перчатка для бильярда, очень красивая, настоящее произведение искусства. Замша обтянула руку, точно вторая кожа, и серебряная отделка заблестела в свете ламп ярче бриллиантов. А еще перчатка полностью закрыла уродливый рубец на запястье.

– Все, девочка, пора! – Учитель поцеловал ее в висок, подтолкнул к столу.

Ее появление встретили настороженным молчанием, точно самозванку, претендующую на чужой трон, а королева Марго скривила алые губы в презрительной улыбке. Марк Сигизмундович предупреждал, что страх и злость – плохие советчики. Хорошо, она не будет бояться и не даст воли злости. Однажды она обыграла некоронованного бильярдного короля, что ей какая то Марго?!

Варя победила. Говорили, что бой был красивым и динамичным, говорили, что она самородок и восходящая звезда. Варю по свойски хлопали по плечу и восхищенно целовали ей руки. В кармане ее жилетки уже лежала целая кипа визиток, открывающих дорогу в такие места, о которых до сегодняшнего дня она даже не догадывалась. И только Марк Сигизмундович остался недоволен.

– Небрежная игра, – сказал он сухо и, прежде чем Варя успела придумать что нибудь в свое оправдание, отвернулся.

Варя на всю жизнь запомнила, как проплакала до самого утра, а утром дала себе обещание никогда в жизни не подходить к бильярдному столу, а потом, ближе к вечеру, пришел Марк Сигизмундович и будничным тоном сказал:

– Пойдем, Барбара.

– Куда? – После бессонной ночи она плохо соображала.

– Тренироваться, я покажу тебе один очень интересный трюк.

И она в ту же секунду забыла и обо всех обидах, и о данном самой себе обещании. Она повисла на шее учителя и некрасиво, точно маленькая девочка, разревелась. Она плакала, а Марк Сигизмундович ждал, по отечески гладя ее по волосам.

– Лучше ты будешь получать оплеухи от меня, чем от чужаков. Учись быть сильной, Барбара. Кстати, вот это тебе. – Он протянул ей плотный конверт. В конверте находилась сумма в десять тысяч долларов – ее первый гонорар.

К следующему турниру Варя готовилась уже намного основательнее. Не в смысле техники, а в смысле экипировки. Униформа тоже может быть стильной, надо лишь приложить фантазию и определенную сумму денег. У нее было и то, и другое, а еще возможность воспользоваться услугами очень хорошего визажиста. Прическа, макияж, маникюр – все должно быть идеальным. Да, она бильярдистка, в каком то смысле спортсменка, но в первую очередь она женщина, и чувство собственной ущербности ни в коем случае не должно отвлекать от игры.

Время летело быстро. По мере того как росло ее мастерство, росли и гонорары. Варин уровень позволял ей участвовать в официальных чемпионатах, но она предпочитала закрытые турниры. В первую очередь потому, что не хотела придавать огласке свое увлечение. Во вторую – потому, что на коммерческих турнирах ставки были значительно выше, а деньги – это хоть и не главный, но все же немаловажный аспект, особенно для провинциалки, пытающейся выжить в Москве.

По большому счету, Варе было все равно, с кем играть: с мужчиной или женщиной. Довольно часто ее приглашали на смешанные турниры, и это особенно тонизировало, потому что женщина бильярдистка, какой бы успешной и профессиональной она ни была, почти неизбежно уступала в мастерстве коллегам мужчинам, и Варе было особенно приятно на деле доказать, что она особенная, исключение из правил. Это было даже забавно. Если соперник не играл с ней раньше, то, как правило, был настроен весьма скептически и все предыдущие ее заслуги списывал исключительно на везение. Она не спорила, она просто на деле доказывала свою состоятельность. Нет, Варя не была непобедимой. Ей доводилось терпеть поражения, но от мастеров такого уровня, что сам факт игры с ним можно было смело записывать в актив.

Ворон, несомненно, играл хорошо, для любителя… Еще не начав партию, Варя уже знала, каким будет исход. Да, это нечестно. А разве он поступил с ней честно? От обиды до сих пор больно дышать. Та девица… И он еще пытается что то объяснить, словно это теперь имеет хоть какое нибудь значение. Прав Жуан, она самая настоящая дура, если дважды позволила себя использовать.

Наверное, именно из за обиды она была беспощадна к его эго и не собиралась играть в поддавки. Ну, разве что самую малость, исключительно для собственного удовольствия…

Ворон перенес поражение внешне спокойно: крепко, до боли в пальцах, пожал ей руку, сказал с мрачной веселостью:

– Поздравляю с победой. Теперь ты единственная хозяйка дома у Чертова озера.

Она не успела ничего ответить, ее опередил Жуан.

– С чего бы это? – Его лицо приняло бурачный оттенок. – С чего это она хозяйка?!

– С того, что она нас обыграла. – Ворон посмотрел на него с удивлением. – Ты забыл уговор?

– Какой уговор?! – Жуан затряс головой. – Не было никакого уговора! Не знаю, о чем вы там договаривались, но лично я в ваши игры не играю! Ишь, чего удумали – не стану я из за какой то паршивой шутки отказываться от такой кучи бабла!

– Сам ты куча! – сказал Ворон, многозначительно рассматривая свои кулачищи.

– Только тронь меня! – взвизгнул Жуан и с неожиданным проворством отскочил. – Засужу паскуду! Если хоть одним пальцем… Это мой дом! Поняли?! Я единственный законный наследник, а вы двое – ублюдочное отродье! – Брызжа слюной и размахивая руками, он отступил к двери. – Можешь отдать ей свою долю, если такой добренький, а я пас! У меня есть голова на плечах!

– Я сейчас тебе эту голову откручу, – пообещал Ворон.

– Не трогай его. – Варя отложила кий. – Он же под стать своему предку. Такая же скотина.

– И тебя засужу! – Жуан погрозил ей пальцем. – За оскорбление государственного лица.

– И у кого это здесь лицо? – саркастически хмыкнул Эйнштейн. – У тебя, Жуан, не лицо, а поросячья харя! И душонка такая же поросячья.

– А тебя, полудурок, – Жуан затрясся в бессильной злобе. – Я тебя знаешь что?.. – Он не договорил, досадливо махнул рукой и выскочил из комнаты.

– Вот ведь скотина! – Ворон врезал кулаком по столу. – Эйнштейн, может, ему и вправду морду набить?

– Не нужно никому бить морду. – Варя отошла к открытому окну. Снаружи было теплее, чем в доме. Или ей это только показалось?

– Нам нужно поговорить. – Затылок опалило чужое горячее дыхание. – То, что ты сегодня видела… все не так.

– Я ничего не видела. – Она зажмурилась, чтобы в самом деле ничего не видеть.

– Эта девочка просто взялась меня подвезти. Я выпил с Вованом пива, ну и, сама понимаешь…

– Да, я понимаю. – Она кивнула и повернулась спиной к окну, лицом к Ворону. – Влад, я отказываюсь от нашего спора. Твоя доля наследства останется с тобой, не нужно мне ничего объяснять.

– Ты думаешь, это все из за денег? – В его цыганских глазах зажегся недобрый огонь.

Варя так не думала, но из какого то непонятного упрямства кивнула.

– Дура ты, Савельева. – В голосе Ворона больше не чувствовалось злости, лишь мрачная решимость. Он посмотрел на нее очень внимательно, просто душу наизнанку вывернул взглядом, а потом вдруг спросил: – Мне уехать прямо сейчас, или позволишь остаться в твоем доме до утра?

Ответить Варя не успела – по дому разнесся вопль Жуана: истошный, полный ужаса и боли.

– Твою ж мать… – Взгляд Ворона сделался растерянным. – Опять начинается.

Это было ужасно – то, что они увидели. С душераздирающими криками по главному залу метался не человек, а огненный вихрь. Мерзко, до тошноты, пахло паленой плотью. У вихря был голос Жуана…

Ворон пришел в себя первым, сорвал со стены гобелен, попытался набросить его на Жуана, но тот, обезумев от боли, не позволял к себе приблизиться. Наконец совместными усилиями Эйнштейна и Ворона удалось завалить его на пол и сбить пламя.

– «Скорую»! – заорал Ворон, пытаясь обездвижить беснующегося Жуана и не позволить тому покалечить себя еще больше. – Кто нибудь, вызовите «Скорую»!

Парализованная увиденным, Варя схватилась за мобильник и теперь тупо смотрела на него, не соображая, какой номер нужно набрать. На помощь пришел Эйнштейн. Ему было не впервой вызывать в этот проклятый дом «Скорую помощь»…

Жуан больше не кричал. Смотреть на него было страшно, отвести взгляд невозможно. Одежда почти полностью сгорела, а на лице, превратившемся в кровавое месиво, какой то своей, особенной, жизнью жили глаза. Они в упор глядели на Варю, жалобно и испуганно одновременно, а потом из обожженного горла вырвался слабый хрип:

– Ба… Барбара.

Варя отшатнулась. Затылок и спину сковало холодом, воздух в легких закончился. Уже почти теряя сознание, она нашарила ингалятор, сделала спасительный вдох.

К тому моменту, когда приехала «Скорая», Жуан уже отключился. Если бы его бочкообразная грудная клетка изредка не поднималась и не опадала, Варя решила бы, что он умер.

«Скорая» уехала на рассвете. Варя долго стояла на крыльце, наблюдая, как над Чертовым озером клубится утренний туман. Возвращаться в дом было страшно, но она сделала над собой усилие.

В главном зале за столом друг напротив друга сидели Эйнштейн и Ворон. Оба мрачные и сосредоточенные. На полу валялся безнадежно испорченный гобелен, несмотря на распахнутые окна, пахло гарью.

– Как это случилось? – спросила Варя, присаживаясь рядом с Эйнштейном. – Почему он загорелся? Почему горел так… так, точно его облили бензином?

– Виски, – сказал Ворон, – не бензином, а виски. И не облили, он облился сам.

– Но зачем?! Жуан не похож на самоубийцу.

– А он и не самоубийца. Это несчастный случай. Жуан захотел выпить, взял бутылку виски, подошел к камину, оступился и упал в огонь. Виски разлилось и загорелось. Вон бутылка.

Варя проследила за его взглядом и у самого камина увидела разбитую бутылку. Камин – огромный, в нем запросто можно зажарить быка, – был огражден лишь невысоким бортиком. Оступиться и упасть в него легко, особенно если пятиться и забыть, что позади каминное ограждение. Но зачем Жуану пятиться? От кого?..

Ворон прочел ее мысли, сказал без тени сомнений:

– На сей раз – это несчастный случай. Никакого злого умысла.

– Почему ты в этом так уверен?

– Потому что Жуан был один. – Ворон пожал плечами.

– А если не один? – спросил вдруг Эйнштейн.

– А с кем? Мы были в бильярдной, входная дверь заперта, на окнах решетки.

– Он произнес имя Барбары…

– Да вы тут все помешались на этой Барбаре! – Ворон рубанул кулаком по столу и резко встал. – Все, я пошел спать. Мне скоро в дорогу, а вы как хотите. – Он, не прощаясь, вышел.

Варя испуганно посмотрела на Эйнштейна. Только сейчас до нее начала доходить вся серьезность сложившейся ситуации. Жуан в реанимации, Ворон сегодня покинет дом навсегда, а если уедет еще и Эйнштейн, то она останется здесь совсем одна.

– Может, я постелю тебе в одной из гостевых комнат? – спросила она.

– Боишься?

Она кивнула, отрицать очевидное было глупо.

– Следующей ночью я в доме не останусь ни за какие деньги, – сказала убежденно.

– Возможно, к ночи все ужасы закончатся, и этот дом превратится в самую заурядную недвижимость. – Эйнштейн загадочно улыбнулся.

– У тебя есть какой то план? – Это не было надеждой в полной мере, это была лишь тень надежды, но сжимавшие Варю тиски страха немного разжались.

– Есть, но мне нужно будет смотаться в город. Не волнуйся, Варвара, я вернусь ближе к вечеру, еще засветло. И если до наступления полночи у нас с тобой ничего не получится, мы уедем из этого дома. Договорились?

– Договорились. – Тиски разжались еще чуть чуть. Эйнштейн не собирается ее бросать. А кроме того, для реализации его плана не нужно дожидаться ночи – и это самое главное.

– Ну, я поехал, – он встал. – А ты пока постарайся выспаться. Тебе еще понадобятся силы…

Ворон уехал в полдень: забросил дорожную сумку на заднее сиденье джипа, посмотрел на вышедшую на крыльцо Варю. У него был странный взгляд: точно он принял решение, о котором уже сожалеет, точно ему не хочется уезжать. Варя тоже не хотела, чтобы он уезжал. До того сильно, что готова была просить его об этом.

Не судьба. Они уже пробовали начать все сначала – у них ничего не получилось. Его решение – единственно правильное, у них разные дороги, и дороги эти больше никогда не пересекутся. Если только…

Слова уже готовы были сорваться с губ, но Варя сдержалась, до боли прикусила губу, вместо того, что хотелось сказать больше всего на свете, с губ сорвалось:

– Всего хорошего.

– Варя, – Ворон обернулся, сделал шаг к крыльцу, но остановился, посмотрел снизу вверх, – ничего не бойся. У тебя все будет хорошо.

Может быть, все и было бы хорошо, если бы он остался. Но он уезжает, потому что она посмела посягнуть на самое святое для любого мужчины – его честолюбие.

– Да, Влад, я надеюсь.

Он ничего не сказал, сел в джип и уехал. Навсегда из этого дома, навсегда от нее.

Вода в Чертовом озере была маслянисто черной, как нефть. Варя зачерпнула пригоршню, плеснула себе в лицо, смывая непрошеные слезы…

Эйнштейн приехал в шестом часу, озабоченно посмотрел на вышедшую навстречу Варю, спросил:

– Ну, ты как?

– Нормально. На всякий случай уже собрала вещи.

– Ворон?

– Уехал пару часов назад.

– Значит, все таки уехал. – Эйнштейн задумчиво посмотрел на петляющую среди сосен дорогу.

– Ты говорил про какой то план, – напомнила Варя.

– Да, план, – он рассеянно кивнул. – Давай войдем в дом, я тебе кое что покажу.

Они сидели за кухонным столом – последнее время кухня казалась Варе самым безопасным местом в доме, – перед ней лежала истрепанная, совершенно ветхая не то книга, не то тетрадь, пожелтевшие от времени страницы которой были исписаны мелким, торопливым почерком.

– Что это? – Варя перевела взгляд с тетрадки на Эйнштейна.

– Это дневник приказчика Артемия Поклонского, и в нем есть ответы на все наши вопросы.

– Поклонского?..

– Да, предка Владимира Леонидовича Поклонского и потомка Пантелея Поклонского.

– Кто такой Пантелей Поклонский?

– Помнишь, я рассказывал о художнике, состоявшем на службе у Себастьяна Гуано? – Эйнштейн в нетерпении подался вперед.

– Того, что написал портрет Барбары?

– Да.

– И чем сможет помочь нам дневник его правнука?

– Я прочел этот дневник. – Эйнштейн понизил голос, словно их мог кто то подслушать. – Потратил почти сутки на расшифровку этих каракулей. Зато теперь я точно знаю, куда исчезла Барбара и почему она не может обрести покой.

– Почему? – спросила Варя и поежилась.

– Артемий Поклонский в своем дневнике пересказывает историю, которую перед своей смертью поведал ему прадед. Этот дом начали строить в конце семнадцатого века. Гуано хотел жить в настоящем дворце. Он сам лично начертил план дома. Загвоздка была только в одном – нужно было найти строителей, способных воплотить его мечту в жизнь. Местные мужики ничего сложнее деревянных изб складывать не умели, и он выписал мастеров из самой Москвы. Посулил очень большие деньги, но и за работу спрашивал строго. В дневнике написано, что двоих провинившихся подмастерьев из местных он собственноручно запорол до смерти. Каменщики заложили фундамент дома, а тот то ли просел, то ли вообще развалился, доподлинно неизвестно. В общем, все пришлось переделывать заново, а это дополнительные стройматериалы и, что самое главное, время. Когда такая же ерунда случилась и во второй раз, Гуано собрал московских мастеров и пригрозил им четвертованием, если подобное снова повторится. И тогда самый старший из каменщиков сказал, что для того, чтобы дом стоял нерушимо, нужна строительная жертва.

– Какая жертва? – спросила Варя шепотом.

– Строительная. – Эйнштейн, нетерпеливо поморщился. – Это очень древний ритуал. В те времена он был широко распространен в Европе. В основание дома или под его порог замуровывалась жертва. Это могли быть овощи, зерно, иногда горшок с монетками, но чаще всего в жертву приносилось какое нибудь животное. А в особо серьезных случаях в стену дома заживо замуровывались люди.

– Господи, какая дикость… – От услышанного, казалось, померк даже солнечный свет, на кухне, до этого обжитой и вполне комфортной, стало неуютно.

– Это для тебя дикость, а наши пращуры верили, что жертва после своей смерти становится духом хранителем дома и что с таким хранителем ни дому, ни его обитателям ничто не угрожает. Нетрудно догадаться, что Гуано выбрал самую надежную жертву. Угадай – какую.

– Человеческую? – Варя достала из кармана ингалятор. – Ты думаешь, они замуровали в стену дома Барбару?

– Я уверен в этом. В дневнике так и написано.

– Но почему именно ее?! Ты же говорил, что Гуано ее любил.

– Может, и любил, но собственные прихоти были ему дороже. К тому же изначально он не планировал приносить в жертву Барбару. Просто так получилось.

– Как это – просто так получилось? – Варя вдохнула лекарство из ингалятора.

– Видишь ли, у славян было поверье, что строительной жертвой должен стать первый человек, который подойдет в означенный день к дому. Несчастная Барбара оказалась первой.

Варя зажмурилась, спросила после долгой паузы:

– Скажи, а откуда об этом узнал Пантелей Поклонский?

– Скорее всего, он оказался случайным свидетелем. Важно не это, важно, что нынешний дом построен на старом фундаменте.

– Она все еще здесь?.. – Ладони мгновенно взмокли. Кажется, ингалятор не помог.

– Да, она все еще здесь, и дух ее жаждет мщения или упокоения.

Опираясь о стол, Варя медленно встала. Эйнштейн поймал ее за руку:

– Ты куда?

– За вещами. Ты отвезешь меня в город?

– Подожди, присядь. Есть другой вариант. – Он не отпускал ее руку.

– Мне не нужны варианты, – затрясла она головой. – Я хочу отсюда уехать!

– Мы можем ей помочь! – Эйнштейн тоже встал.

– Помочь женщине, погибшей триста лет тому назад? Как?!

– Я знаю, где она замурована. Это в подвале…

– Замолчи! Я не хочу ничего слышать. – Варя выдернула свою руку.

– Нам нужно просто найти ее останки и похоронить по человечески. Поверь, Барбара хочет именно этого.

– Я не пойду в подвал…

– Варя, как ты думаешь, каково это – оказаться заживо замурованной, сходить с ума от ужаса и отчаяния? – спросил Эйнштейн очень тихо. – А потом, уже после мучительной смерти, стать пленницей этого дома и не иметь надежды на спасение души?

– Почему я?

– Потому что в тебе ее кровь! Заклятье можно сломать только кровным родством.

– Она меня ненавидит.

– Она всех ненавидит, даже саму себя. Она мучается. Варя, еще есть время, подумай.

– Там что то ужасное, в том подвале, – она сжала ладонями виски. – Я боюсь.

– Не бойся, я все приготовил. У меня с собой святая вода, она на время успокоит дух Барбары. Для нас главное – добраться до ее останков. Варя, посмотри, на улице еще светло, а в подвале проведено электричество. Днем у призрака нет силы, а до ночи мы управимся.

Варя согласилась. Все, что рассказал Эйнштейн, было намного ужаснее самых страшных ее кошмаров, но она все равно спустилась вслед за ним в подвал. В тот самый подвал, в котором тринадцать лет назад едва не умерла… Она не помнила, как он выглядел в то время, но сейчас это был самый обычный подвал, ярко освещенный, со свежеоштукатуренными стенами и почти стерильной чистотой.

– Видишь, здесь нет ничего страшного. – Эйнштейн успокаивающе обнял ее за плечи.

– Где та стена? – спросила Варя пересохшими от страха губами.

– Сейчас, сейчас. – Эйнштейн поставил на пол рюкзак, достал из него свой «миноискатель», нацепил наушники, медленно обошел помещение по периметру. – Здесь! – Он остановился у одного из дальних углов.

– Откуда ты знаешь?

– Это не я, а прибор. Подай ка мне бутылку, она там, в рюкзаке.

Варя послушно достала из рюкзака пластиковую бутыль с прозрачной жидкостью.

– Это святая вода? – спросила, подавая бутыль Эйнштейну.

– Она самая, крещенская святая вода. – Он свинтил крышку, плеснул воду сначала в угол, потом окропил стены и напоследок лестницу, сказал удовлетворенно: – Все, теперь можем начинать.

Все из того же рюкзака Эйнштейн извлек что то вроде кирки, взвесил ее в руке, торопливо перекрестился и ударил киркой по стене. Варя зажмурилась. Происходящее вдруг показалось ей кощунством, но Эйнштейн так не думал.

– Смотри, старая кладка! – послышался его возбужденный голос.

Варя открыла глаза. От стены отвалился кусок штукатурки, обнажая старый, почерневший от времени камень. Эйнштейн поскреб ногтем шов, нахмурился:

– Придется повозиться, предки строили на совесть.

Самым сложным оказалось вынуть из кладки первый камень. В тот самый момент, когда камень упал на цементный пол, Варе показалось, что дом вздрогнул.

– Видишь?! – радостный вопль привел ее в чувства. – Здесь ниша!

Эйнштейн включил фонарик и сунул голову в образовавшийся пролом. Варя затаила дыхание.

– Нашел! – донесся из глубины ниши его усиленный эхом голос. – Вижу кости! Сейчас расширю пролом.

Эйнштейн работал не останавливаясь еще час. Все это время Варя стояла за его спиной и боялась пошевелиться. На память приходили черные копатели и расхитители гробниц. Что же они делают?

Наконец пролом стал таким, что в него мог пролезть не очень крупный человек.

– Посвети ка! – Эйнштейн сунул ей в руки фонарь. Сноп яркого света высветил на дне ниши скрюченную человеческую фигуру. Со своего места Варя могла видеть только истлевшее платье и руку, похожую на птичью лапу. Лицо женщины, если у нее вообще было лицо, занавешивали длинные седые волосы.

Варя отступила на шаг, споткнулась о нагромождение камней и едва не упала.

– Осторожнее, – не оборачиваясь, сказал Эйнштейн. – Сейчас я ее вытащу.

Она не хотела смотреть, как он станет доставать из каменной темницы тело Барбары, отвернулась, сделала несколько глубоких вдохов. За спиной послышался шорох и тихое ворчание Эйнштейна, а потом он радостно сообщил:

– Вот и все! Можешь посмотреть на наше привидение.

Чтобы обернуться, Варе пришлось мобилизовать всю свою силу воли, а остатки этой силы воли ушли на то, чтобы не закричать. Барбара смотрела на нее черными провалами глазниц и улыбалась. Какое то мгновение Варе даже показалось, что она слышит смех, а потом наваждение схлынуло, уступая место осознанию того, что перед ней всего лишь старые, изуродованные беспощадным временем останки несчастной женщины. Женщины, которую волей бездушного тирана лишили не только жизни, но и возможности обрести покой в загробном мире. Эйнштейн сказал, что Барбара ненавидит весь мир. Глядя на эти полуистлевшие кости, Варя начинала ее понимать.

– Нам понадобится священник. – Она коснулась белой, как лунь, пряди волос. – Наверное, нужен какой то специальный ритуал.

– Не волнуйся об этом, Барбара. Я обо всем позабочусь, – послышался за ее спиной лишенный всяких интонаций голос Эйнштейна, и в ту же секунду на затылок опустилось что то тяжелое. Окружающий мир мигнул и погас…