* * *

Варя не помнила, как добралась до дома, просто в какой то момент осознала себя стоящей посреди кухни: продрогшей до костей, с онемевшими от холода пальцами и мокрым от слез лицом. Наверное, стояла так она достаточно давно, потому что на полу у ног уже растекалась лужица из растаявшего снега. Вот и сходила на вечеринку…

Отец пришел ближе к вечеру, уставший, но трезвый.

– Вернулась, – сказал бесцветным голосом, усаживаясь за стол.

– Вернулась. – Варя поставила перед ним тарелку горячего супа.

– Давно?

– Еще утром. А ты где так долго был?

– На сверхурочной. – Он пошарил в кармане брюк, высыпал на стол горку измятых купюр, рядом положил шоколадный батончик. – Вот к чаю тебе.

– Спасибо. – Варя сложила деньги в аккуратную стопку, по ходу пересчитала – получалось достаточно, чтобы расплатиться за электричество и газ.

– Кушай, дочка, – отец улыбнулся. – Ты же растешь, тебе нужно. – Он зевнул.

– Устал?

– Как собака.

Она верила. Ночь на ногах и еще день сверхурочно – тут любой устанет.

– Я тебе сейчас постелю.

– Доча, – взгляд отца стал просительным, Варя хорошо знала этот его взгляд, знала и ненавидела.

– Папа, не надо, – сказала умоляюще. – Просто ложись спать.

– Руки трясутся. – Он вытянул вперед большие, мозолистые руки. – Видишь?

– Пап, это от усталости, завтра пройдет.

– А может, только одну рюмочку? Просто чтобы уснуть.

– Пап, ты же знаешь, у нас нет ничего такого…

Договорить Варя не успела – отец с силой врезал кулаком по столу. Тарелка жалобно тренькнула, суп расплескался.

– Вечно с тобой так! Ничего нету! – Он встал так резко, что табуретка с грохотом упала на пол. – Я на двух работах корячусь, а тебе родному отцу денег на стопочку жалко. Неблагодарная!

– Папа!

– Что – папа?! – Его глаза налились кровью.

Варя попятилась. Отец никогда ее не бил, но в такие моменты казалось, что вот сейчас он переступит незримую черту и изобьет ее до полусмерти.

– Папочка, пожалуйста! – Она закрыла лицо руками.

Кажется, целую вечность ничего не происходило, а потом отец сказал, уже совсем другим тоном:

– Доча, ты прости меня, дурака. – На голову ей легла тяжелая ладонь. – Это не я говорю, это она, проклятущая, говорит. Сил моих никаких нет.

– Папочка, – Варя прижалась щекой к его груди, – может, закодируешься?

– Сам брошу, – сказал он устало. – Ты вот что, Варвара, сделай мне чайку, да покрепче.

Ночь Варя провела без сна. За тонкой стенкой кашлял и ворочался на скрипучей кровати отец, а в ее голове ворочались мысли, такие же больные и скрипучие.

Завтра в школу. Для нее это означало начало травли. Сивцова не промолчит, не упустит случая. Завтра о ее позоре будет знать весь класс. А может, уже знает, ведь для чего то же существуют телефоны. Но намного больше сплетен, которые непременно поползут по школе, Варя боялась встречи с Вороном. Такой сильный, безупречный и снисходительно равнодушный, а она подставила его под удар. Это ж так неожиданно и мерзко – Воронин и она! Такой простор для фантазии и злословий! Конечно, в открытую смеяться над ним никто не посмеет. Как ни крути, а Ворон не последний человек в классе, а если сбросить со счетов Жуана с его деньгами и влиятельными предками, так вполне может статься, что и первый. Но за спиной кости ему перемоют, тут и к бабке не ходи. И винить в произошедшем он будет только ее. Да чего уж там, он и так уже ее обвинил.

Утро выдалось хмурым и ненастным. Варя поняла это, еще не открыв глаза, по заунывному завыванию ветра за окном. Ветер был барометром ее судьбы. Она уже давно заметила – если утро начинается с такого вот воя, то день пойдет наперекосяк. А сегодня ветер не просто выл, он бесновался…

Отец уже проснулся, сидел на кухне с кружкой горячего чая в руках.

– Завьюжило, – сказал, глядя в заиндевевшее окно.

Варя молча налила себе чаю, уселась напротив. Руки дрожали так же, как вчера отцовские. Плохо, она должна быть сильной, она всю ночь уговаривала себя быть сильной и встретить день с гордо поднятой головой. И вот утро началось с завывания ветра, дурных предчувствий и мерзкого ощущения где то в районе солнечного сплетения. А еще руки дрожат…

– Почему не ешь? – Отец посмотрел на нее поверх чашки.

– Что то не хочется. У тебя на сегодня какие планы?

– Баба Зоя просила дров наколоть, ну и ночная смена.

Варя мысленно поблагодарила бога, что дрова отец пойдет колоть именно к бабе Зое, живущей через два дома от них. Баба Зоя – с принципами, сама недавно похоронила сына алкоголика и теперь за работу расплачивается не принятой поллитрой, а исключительно продуктами: яйцами и козьим молоком. Варя знала это, потому что летом не единожды помогала старушке с огородом.

– А у тебя сколько сегодня уроков, доча? – У отца были глаза безнадежно больного и очень несчастного человека, и банальным в общем то вопросом он пытался замаскировать свою боль, создать иллюзию нормальности.

– Семь уроков. Плюс факультатив по химии. – Варя отодвинула чашку с недопитым чаем, добавила чуть виновато: – Пап, ну я пойду?

– Иди. – Он не смотрел в ее сторону, он смотрел на свои вытянутые вперед руки. Руки дрожали.

Самые страшные предположения оправдались, как только Варя переступила порог класса. Гвалт и разноголосый ор, привычные для начала учебного дня, мгновенно стихли, на нее уставили двадцать пять пар глаз.

«Начинается», – обреченно подумала Варя.

Сейчас главное держать себя в руках, не давать им дополнительного повода для радости. Ничего, она продержится. Да и осталось то совсем ничего. Еще каких то полгода – и она больше не увидит ни одного из одноклассников. Она уедет в Зеленоград к тете Тоне, поступит в институт, выучится, получит хорошую профессию, заработает много денег, купит дом и заберет к себе папу. У нее все все будет хорошо, а эти пусть сидят тут, в городе, похожем на черную дыру.

Такие мысли были сродни аутотренингу, обычно они помогали. Обычно, но, увы, не на сей раз. Легче не стало. Наоборот, под удивленными, насмешливыми и осуждающими взглядами Варе начало казаться, что ей никогда и ни за что отсюда не вырваться, что эти взгляды пудовыми цепями прикуют ее к этому городу, черной дыре…

– Савельева, говорят, ты вчера зажигала? – Люська Чернобокова, прихлебательница Сивцовой, отважилась куснуть первой.

– Кто говорит? – В желудке стало холодно.

– Да все говорят. Твое аморальное поведение на вечеринке у Жуана теперь тема номер один. – Люська бросила быстрый взгляд на Сивцову, наверное, в поисках одобрения. Та едва заметно кивнула, и ободренная Чернобокова продолжила: – Как же ты, Савельева, дошла до жизни такой? С виду и не скажешь: отличница, тихоня. И ведь не абы с кем, с Ворониным. И как только он на тебя позарился?

– Это ты у него самого спроси. – Варя достала учебник, грохнула им об парту.

– Что у меня спросить?

Никто не заметил, как в класс зашел Ворон. Он оперся плечом о дверной косяк, скрестил руки на груди, повторил с недоброй усмешкой: – Ну, кого интересуют подробности моей биографии?

– Да знаем мы твою биографию! – Это уже Сивцова, решила заступиться за смешавшуюся Люську. – Тут народ интересуется кое какими подробностями твоей личной жизни.

– Подробностями личной жизни? – Ворон в задумчивости провел пятерней по волосам: – Видишь ли, Юлия, личная жизнь, она потому и личная, что ее не принято афишировать. А если кого то интересуют подробности, – он обвел присутствующих тяжелым взглядом, – то ты и сама вполне можешь рассказать, как и с кем коротала позапрошлую ночь. История тоже должна получиться очень занимательной.

Не дожидаясь, когда Сивцова придет в себя и скажет в ответ какую нибудь гадость, он прошел к своей парте. Почти в то же мгновение зазвенел звонок, и Варя вздохнула с облегчением. На сей раз ей повезло, Ворон принял первый удар на себя, осадил самых рьяных, дал понять, что тема ему неприятна. Вряд ли Сивцова и компания оставят ее в покое, но передышка у нее все таки есть. А Ворон злится. Его улыбка и равнодушие – это показное. Он зол, и причина его злости – она, Варя Савельева.

День прошел относительно спокойно. Да, были косые взгляды и язвительные замечания, но нападать на нее в открытую не решился никто, даже Сивцова. Однако Варя кожей чувствовала – это еще не конец. Конечно, она не бог весть какая важная персона, чтобы плести вокруг нее мудреные интриги, но, если Сивцова проявила личную заинтересованность, быть беде. А то, что на время ее оставили в покое, – лишь затишье перед бурей.

Интуиция не подвела: после факультатива по химии ее уже ждали. У трансформаторной будки, излюбленного места для перекуров старшеклассников, стояли двое. Увидев эту парочку, Варя покрылась холодной испариной.

Сивцова решила действовать обходным путем. Не получилось подключить к травле одноклассников, можно доверить грязную работу братьям Боровым. Братья, которые с первого класса откликались не на фамилии и уж тем более не на имена, а на общую для обоих кличку Боровы, вылетели из школы в позапрошлом году за хулиганство, неуспеваемость и систематические прогулы. С тех пор они не учились и не работали, а занимались своим любимым делом: с утра до вечера слонялись по городу, пили, воровали по мелочи, дрались и дебоширили. Оба уже имели по условной судимости, но это их не останавливало. Единственным светлым чувством в душах этих отморозков была любовь к Сивцовой, граничащая с собачьей преданностью. Варя ни на секунду не сомневалась, что оказались они на ее пути не просто так.

– О, Савельева! – Боровы одновременно выплюнули недокуренные сигареты и так же синхронно шагнули ей навстречу. – А у нас к тебе дело.

– Какое дело? – Варя торопливо оглянулась. Попалась: до школы метров сто, кругом глушь и ни единой живой души. Вот чем заканчивается желание «срезать» путь по темным заколкам – встречей с Боровами.

– Да ты не бойся, – один из братьев поймал ее за ворот пальто, – мы не страшные.

– Пусти! – Варя дернулась.

– Тихо! – Второй засмеялся хриплым, прокуренным смехом. – Говорят, ты это… ведешь себя… – Он задумался, вспоминая нужно слово.

– Аморально, – подсказал первый и дыхнул ей в лицо перегаром. – Мы с братухой тоже… аморальные, так что ты давай, не ломайся… сейчас по быстрому… – Толстые пальцы зашарили по пальто, нащупывая пуговицы. – И разойдемся, как в море корабли…

Она хотела было закричать, но захлебнулась от удара по лицу. Щека в ту же секунду онемела, а рот наполнился чем то соленым.

– Тебе же сказали – тихо! – донеслось до нее словно через толстый слой ваты. – Еще только раз вякни, и мы тебя прямо тут уроем.

Варя пришла в себя только тогда, когда с ее пальто, точно опавшие листья, стали осыпаться пуговицы. Ее никто этому не учил, наверное, сработал инстинкт самосохранения. Удар коленом пришелся в пах тому, кто спереди, а удар затылком заставил дико взвыть того, что сзади. Варя не стала ждать, когда они придут в себя, рванула вперед по твердому, спрессованному до каменной твердости снегу…