Глава 36

Назад: Часть вторая Падение золотого орла

– … Александр и Аристобул… сейчас… только что… Саломея, за что?!

Я подскочил к царскому ложу, опустившись на колени, потрогал лоб умирающего. Жар. Бред.

– …Александр. Я не избавился от этого отцеубийцы, меня предали, Квинт, предали…

– Кто предал тебя? – Я отыскал глазами кувшин и налил в чашку, по привычке, пригубив ее первым.

В углу зашевелилась тень. Должно быть, служанка… я не стал разглядывать, помогая царю приподнять голову. Он сделал пару судорожных глотков, снова повалившись на подушки.

– О, дети, дети мои! Александр… – из груди Ирода вылетел приглушенный стон, – они предали меня. Сказали будто бы Александр мертв, а он приходил сегодня ко мне с мечом. Он жив – говорю я тебе, как и его мать, которая только что стояла здесь же, где теперь ты. Я давно простил ее измену, ее вероломство, а она нет. Не хочет возвращаться царицей, а я специально после нее ни одну из своих жен не ставил царицей. Для нее паскуды место берег, украшения ее, одно к другому, ждут хозяйку. Может и роздал кое что, Дорида потаскала, но да побрякушки все это, шелуха.

Мариамна – она и без цацек царица, навсегда царица…

– Мариамна мертва. Аристобул с Александром тоже.

Подошедшая служанка подала мне намоченную в ароматной уксусной воде тряпку и я протер Ироду лицо.

– Они мертвы, великий царь. Да усладятся медом их души.

– Медом? – Ирод скрипуче засмеялся, – сказал, медом. Бедная моя Мариамна. Купание в меду, в золотом аду… не пошли ей в прок. Врали египетские свиньи, что красота царицы не пострадает, и будет вечной. Видел бы ты друг Квинт… Старый друг. Я знал, что Саломея солгала мне. Знал, и все равно отдал приказ умертвить мою царицу. Потому что так любил ее, так… невозможно, нечеловечески любил! Человек не может вот так, царь не имеет права. Ради нее я мог сравнять с землей, а затем заново отстроить свое царство. Она была госпожой Иудеей. Я был весь полон ей, я принадлежал ей, а она…

Золотые ткани тонкие, браслеты, ожерелья, диадемы, кольца, перстни. Я ведь не умею сочинять стихов, пишу только воспоминания, возвожу крепости…

Золотая патока, мед, сладкий запах. У нее был сладкий запах при жизни, и после смерти она стала еще слаще…

Я не мог наказать свою собственную сестренку, малышку Саломею, которую поклялся защищать. Хоть она во всем и виновата. Золотом шитое платье, черный покров тайны. Я сам во всем виноват, моя сестра… ш-ш-ш, – Ирод поднес палец к губам и вдруг не удержался и запечатал себе рот звонким шлепком.

Какое-то время я слышал лишь стоны.

– Я мог не слушать. Я царь, а не глупый мул, которого водит за веревку хитрая золотая девочка. А ведь Саломея золотая, сестренка моя неразумная. Я и только я убил Мариамну. Думал, что тогда любовь перестанет проделывать со мной свои штуки и я освобожусь. Как же… Ты помнишь, друг Квинт, в Аскалоне ты уступил мне девушку?

Я напрягся.

– Не помнишь. Ты нашел ее в пустыни, и затем… – Ирод зашелся в скрипучем кашле, и я снова взял тряпку, обтирать ему лицо.

– Помню, великий царь.

– Ее имя было Абаль. И я очень виноват перед тобой, перед ней, перед вами. Я забрал у тебя рабыню, потому что она была хороша, и я подумал, что развлекусь с ней в Аскалоне, но… тогда я был женат на Дориде, на Идумее, и мечтал о госпоже Иудее. Абаль пошла за мной и возлегла тихая, покорная. Только глаза ее были красны. Тогда я думал, что любая женщина может стать моей. Только Абаль была не со мной. Она все время думала о тебе, потому что любила тебя и мечтала, что когда я наиграюсь с ней, ты примешь ее назад. Так же и Мариамна. Она оскорбляла меня своей молчаливой покорностью и постоянно изменяла мне в мыслях. Госпожа Иудея жаждала других любовников, другого мужа. Она плакала о временах Хасмонеев и умирала от отвращения в объятиях простого Идумея. Моя мать была царского рода, мой дед из семьи вождей Идумеи. Но все это ничто в сравнении с ее родом – родом царицы Мариамны, царицы Иудеи.

И я убил Мариамну, задушил свою царицу. Единственную из женщин.

И Абаль – простую рабыню мечтавшую вырваться из моих объятий, чтобы оказаться в твоих. Я не мог перенести такого унижения. Я избавил ее от себя, как она и того желала, но вместо тебя, ее ждали другие. Я справлялся потом о ее жизни, о своей подлости. Узнавал, смаковал, ужасался. Какое-то время я тешил себя мыслью, что отомстил гордячке, но на самом деле я всегда знал, что совершил гнусность. Поэтому, когда мне донесли о твоей связи с Саломеей, и когда я увидел ее счастливое личико, я не посмел… я просто не мог подменить ее радость горем. И даже потом, когда вы были так неосторожны, что… тогда я решил наказать Саломею, наказать всех тех, кто завидовал и ненавидел мою царицу. Но месть моя была особой, месть моя была изысканным блюдом для меня одного.

Помню, как, уже послав лакомство сестре, я сидел в Антонии, забившись в угол рядом с ее гробом. Потирая от удовольствия ладони, а потом, стуча зубами от страха. Вдруг подумалось, что приставленный к царице египтянин соврал, Саломея отравилась и…

Несколько раз я порывался послать гонцов в Хеврон, или даже броситься к ней сам. Но я только плакал, только уговаривал себя, что если сестра отравилась медом, то я уже все равно ничего не смогу поделать.

А потом, я вдруг испугался, что когда Саломея умрет от трупного яда, обвинят меня. Я же в открытую послал ей эти кувшины.

Потом я бросился к саркофагу, и зачерпывая ладонями пил сам…

Я пил мед, и мне казалось, что я открыл тайну жизни. Из золотого омута на меня смотрела царица, и я хотел выпить весь-весь мед, всю-всю смерть, чтобы она снова была живой. Она уже дышала и поднималась навстречу моим мольбам, моим губам! Она… – Ирод заплакал. – Саломея не умерла. Возможно, она и не пригубила меда, сочтя мой подарок подозрительным, а я…

Как видишь, я тоже не помер, а Мариамна, моя царица… не ожила.

Я невольно стиснул зубы, вспоминая мед. В тот день Ирод вдруг ни с того, ни с сего прислал сестре прелестные кувшины с медом… стоп! Что он сказал «Антония» саркофаг, мед…

С трудом сдержал рвотный спазм и поспешил оставить, вновь потерявшего сознание царя, в который раз жалея, что не могу отважиться на честную месть. Не могу, пока рядом со мной Саломея, пока дети… пока…

Глава 37

Я готовился к встрече с престолонаследником, чтобы, наконец, умертвить его, ведь ни для кого не секрет, что его дружба с Саломеей закончилась после ее доноса брату, и теперь ее могла ожидать незавидная участь. Но Ирод неожиданно пошел на поправку, и, встав на ноги, первым делом велел известить об этом брата, похваляясь явиться к нему в Перию, дабы он поглядел, что может бог.

Я уже говорил, что, Ирода вели по жизни очень сильные, могущественные боги, чего нельзя сказать о Фероре. Единственным сокровищем, которого был нежно любящий и вечно прощающие его брат, против которого он во все времена носил камень за пазухой.

Не имея сил тот час по избавлению от хвори, отправиться в гости к младшему брату, Ирод отправил вместо себя Ирода младшего, который в это время ходил у него в милости.

И вот же судьба, едва посольство во главе с юношей Иродом ступило на территорию Перии, и глашатаи побежали перед торжественно одетыми придворными и высоким посланником царя, крича о прибытии Ирода, в доме Фероры произошел странный случай. Вполне здоровый и цветущий до этого тетрарх, я пишу это, по словам прислуги и рабынь, пытанных затем царем, вдруг побледнел и рухнул на пол. Его глаза вытаращились, из горла вырывался хрип. Так что ко времени, когда племянник оказался перед воротами дома своего горячо любимого дядюшки, оттуда уже раздавались жалобные крики и призывы о помощи.

Ферора был при смерти, и лишь вид юного Ирода немного успокоил его, временно вернув душевное спокойствие, так что, он даже позволил рабам уложить себя на кровать, и лекарь, осмотрев его, назначил промывание желудка.

Понимая, что ни чем не может помочь, юноша вежливо распрощался с дядей и его женой, и поспешил тут же сесть на коня и помчаться в сторону Иерусалима, дабы первым передать печальную новость отцу.

Услышав о внезапной болезни брата, Ирод тут же велел одеть себя, и не взирая на протесты лекарей и жен, бросился в Перию, где обняв, обессиленного, терзаемого дикими болями Ферору, собственноручно поил его целебными отварами и протирал его изъеденное гнойными волдырями тело водой с ароматным уксусом, точно таким же, каким совсем недавно врачевали его.

Дни и ночи, еще недостаточно окрепший царь, точно простой раб, прислуживал брату, здоровье которого то висело на нитке, то шло на поправку. Впрочем, ни какими стараниями было не пересилить зла, переполнявшего Ферору, и вскоре он действительно умер.

Я не был с Иродом в Перии, но точно знаю, что после смерти брата, он не выполнил ни одной своей давней угрозы по отношению к убитой горем вдове, Ферору же похоронили в Иерусалиме. По приказу Ирода, всем евреям и даже иноземцам, живущим в Иудее, было предписано соблюдать самый строжайший, самый глубокий траур, сам царь на долгий месяц облачился в робу, и отказывался браться за государственные дела, вкушать приличествующие царю яства, прикасаться к женам.

Антипатр – наследник Ирода, и, как выяснилось, ставленник «пришлых» еще не вернулся, но, теперь за ним уже зорко следили «тайных дел мастера», и я знал, что он скупится купить своей жене новую золотую безделицу, или отрезок материи, тратя все деньги на подкуп уважаемых людей Рима, дабы они хвалили его – Антипатра перед отцом и очерняли деяния юного Ирода, в котором наследник короны видел сильнейшего конкурента. Точно такие же фальшивые доносы в свое время по его указке писались Ироду на Александра и Аристобула. Да усладятся медом их души.

Я продолжал ждать свою жертву, непрестанно тренируясь, довольный уже и тем, что не должен скрывать своих намерений перед «тайных дел мастерами», ибо Антипатр был приговорен непосредственно ими. Приятно, когда работа совпадает с личными планами.

Конечно, я мог отпроситься уехать по своим делам, и встретить Антипатра на подступах к Иудее. Встретить и зарезать… но… подобный исход дела обычно нравится не способным думать и на день вперед молокососам. Я же понимал, что едва неведомый убийца разделается с наследником, Ирод изведет нас всех, выискивая, кому сия смерть была выгодна, и тогда уже возможно пострадает Саломея. Идеально вышло бы, если бы Антипатра подобно первым двум претендентам на престол порешил их бесноватый папочка. Это было бы достойной платой за жизнь несчастной Абаль.

Криспин Марций не навязывал мне своих планов, как, обычно позволяя выбрать максимально-удобные для меня тактику и стратегию. Понимая, что на этот раз Антипатр не выскользнет из моих рук, я направился в Себастию, где полно храмов, и принес там жертвы богам.

На этот раз само небо и гора Олимп встали на моей стороне, или моему скромному богу Термину, удалось своими интригами повернуть мнения главных богов в свою сторону, склонив их внимание к моей скромной особе, потому что, едва только я вернулся в Александриум, Ирод тот час потребовал меня к себе. По пути стражники, которых я знал, нашептали, что народ будто бы сплетничает о том, что тетрарх Ферора умер от яда, а отравил его ни кто иной, как Ирод.

Царь пребывал во гневе, и не столько от того, что народ Иерусалима традиционно уже принимал его за кровожадное чудовище, сколько от того, что версия с ядом, была единственным разумным объяснением случившегося. Оставалось выяснить, кто именно отравил.

Вскоре в пыточные камеры были вызваны все рабы и слуги дома Фероры, но результата не было до тех пор, пока кто-то не вспомнил, что в доме тетрарха, еще в Иерусалиме завели весьма странный обычай, время от времени нанимать свободных служанок, которые на краткое время заменяли домашних рабов и слуг. Как выяснилось, это делалось в тех случаях, когда Ферора принимал в доме своего племянника Антипатра с супругой, коему было запрещено переступать порог дядиного дома. В эти дни, они собирались и пировали с женами, строя смелые планы убийства царя и захвата власти. Что же до пришлых служанок, их брали в близлежащих селениях, и прислуживая денек в доме неизвестного им господина, они благополучно возвращались домой, не имея возможности тут же донести о произошедшем царю. При этом и сам царь не мог добраться до вольных прислужниц, так как они не значились в доме Фероры, и отыскать их стоило труда.

Когда же удалось обнаружить одну из таких крестьянских девушек, и та показала, что действительно прислуживала во время странного пира, на котором молодой господин, как она поняла, гость, передал старому господину, пузырек с порошком. Девушка запомнила день, и что сразу же после того, как молодой господин, одетый в белоснежные одежды и почему-то старый нищенский плащ, распрощался с хозяином, в дом ворвался другой господин, в котором слуги признали царя. Крестьянка была жутко напугана и стремительным вторжением, и тем, что невольно лицезреет самого Ирода… тем не менее, она сохранила в памяти, как обезумивший от страха Ферора сунул пузырек своей жене, осыпав второпях свою одежду и бороду. Больше девушка ничего показать не могла, так как спряталась на кухне и сидела там ни жива, ни мертва, пока в доме не стало тихо, и слуга господина взяв ее за руку отвел до речушки без названия, недалеко от которой находилась хижина ее родителей.

Мы с Иродом переглянулись. Теперь, после того, как в деле появился порошок, мозаика постепенно начала складываться в довольно-таки занятный рисунок. Какой пузырек притащил своему дяде замаскированный под бродягу Антипатр? Если вспомнить, как был напуган Ферора – вывод напрашивается сам собой. Как доказать? А проще некуда. Будь порошок обыкновенным снадобьем, Фероре оставалось только вручить его брату. Ставлю виллу против лачуги последнего пьяницы, что это не слабительное. Для очистки совести Ирод потребовал бы, чтобы кто-то из лекарей-аптекарей освидетельствовал сей препарат, или мы попотчевали бы им кого-то из рабов, и после того, как ученые мужи сочли бы его безопасным, Ирод сел бы с братом за примирительный обед, и все дела. Но Ферора как раз боялся, что мы обнаружим подарочек племянника, потому мы и видели, как убегала его жена. Жена, которой он поручил спрятать опасную вещицу. Оттого и мыл столь тщательно руки, словно навоз убирал, а не с родственником перед этим беседовал. Потому и запаниковал, когда царь указал, на его перепачканную бороду. Так испугался, что мы поймем, что это за порошок, что предпочел, сожрав его, умереть в мучениях, лишь бы только не открыть тайны.

Все сходилось, и то, что после нашего с Иродом визита Ферора приболел, и то, что домашний доктор первым делом начал промывать ему желудок. Вряд ли он решился бы на такое, не подскажи ему сам больной, в чем причина внезапного недуга. И даже то, что позже после визита Фероры в Александриум заболел сам Ирод. И язвы… язвы покрывающие тело царя, которые я видел лично, ухаживая за Иродом, когда он рассказывал мне о том, отчего убил Абаль, и как пытался напоить опасным медом Саломею. Язвы, которые Ирод бережно врачевал, стоя на коленях перед ложем своего недостойного брата. Эти язвы появились в результате принятия сильного яда.

Показание крестьянки были частично подтверждены домашними слугами и рабами Фероры. Частично, потому что, как я уже говорил, во время тайных встреч с племянником или другими участниками заговора, тетрарх нанимал слуг со стороны. Но теперь, поняв, что часть дела раскрыта, и их господа уже не защитят от неминуемой опасности, они спешили дать и другие показания, а именно о том, что сам Ферора умер от яда, отравленный ни кем иным, как своей возлюбленной женушкой, которая понимая, что годы не пощадят ее красоту, каждый месяц добавляла в его питье некое чудодейственное зелье, которое укрепляло его чувство к ней. В последний же раз супруга пригласила ведающую в травах аравийку, с тем, чтобы та составила особенно сильный заговор. Случайно или нет, но травница оказалась давней знакомой Силлая, за которого чуть было Ирод не выдал мою Саломею, и который, был и я думаю, является до сих пор, «тайных дел мастером». Последнюю информацию я, разумеется, скрыл от Ирода, но и добытого оказалось с лихвой.

Неужели «тайных дел мастера» отдали Силлаю приказ умертвить Ферору? – Невольно пронеслось в моей голове. А ведь совсем недавно я вел переговоры с этим человеком от имени Ирода, и он не проронил ни слова о своей миссии. Впрочем, это нормально для теневого воина.

– Силлай решил разрушить мою семью, потому что я не позволил забрать сестру. – Решил вопрос по-своему Ирод.

Далее последовал закономерный приказ арестовать вдову Фероры. Полагаю, что после ареста ее личных слуг и рабов, бедняжка жила точно на раскаленных углях, ожидая в любой момент городской стражи. Была ли она виновна в отравлении Фероры? – Я не верю в это. Зачем дочерям атланта Гесперидам вырубать сад, дающий золотые яблоки? Воину добровольно выбрасывать в пропасть щит, при помощи которого можно избежать смерти. Выбивать почву из под собственных ног?

Когда начальник стражи с порога потребовал от нее, добровольно отдать пузырек с ядом, который принес в их иерусалимский дом Антипатр, женщина сделала вид, что согласна выполнить приказ, для чего удалилась к себе.

Но вскоре все услышали ее крик и звук падение тела. К ужасу несчастной, она не умерла, а только сильно расшиблась и пребывала в сознании. В столь плачевном состоянии вдову тетрарха и доставили к Ироду, положив на откуда-то взявшиеся носилки, и провезя весь путь не оказывая ей помощи.

Я невольно ужаснулся, когда ее дрожащую с разбитым окровавленным лицом положили прямо на пол перед царем. Вспомнилось, как Ирод запытал нищего предсказателя – человека из грядущего, как он сам себя называл. В случае с этой женщиной, было достаточно всего лишь сжать ее перебитую коленку или поковыряться в любой другой ране. Но Ирод опустился на колени перед пострадавшей и повел с ней ласковые речи, обещая позвать лекарей и оказать ей всяческую помощь.

Тогда вдова Фероры призналась, что Антипатр действительно принес ее мужу яд, дабы тот мог отравить царя. При этом сам обольститель предпочел отправиться на время, когда было назначено преступление, в Рим, дабы не быть обвиненным. В случае же неудачи, они планировали спрятаться в Перии, так как у Антипатра есть свободные сто талантов, которые он потратит на устройство их на новом месте и найм войска для защиты от мстительного царя, а возможно и нападения последнего.

И если в самом начале Ирод не был особенно расположен к ненавистной вдове брата, и слушал в пол уха о том, как Антипатр в присутствие вопрошаемой жаловался своей матери, что де, он уже седой, а отец все молодеет и молодеет. Что не боги, а злые демоны поддерживают Ирода, вкачивая в него жизненные силы, и позволяя иметь много жен. Что, он Антипатр взойдя на престол, мол, не намерен оставлять трон после себя брату от другой матери, а передаст своему собственному сыну. Все это можно было без особого труда измыслить. То теперь, после упоминания о ста талантах, о которых знали всего три человека Ирод, Антипатр и краем уха я, после этого явного свидетельства, он поверил словам вдовы, и смилостивившись, позвал лекарей.

– Когда Антипатр принес яд, чтобы умертвить царя, я очень испугалась и стала просить мужа выбросить отраву. Но в этот момент раздался стук и шум у дверей, кто-то закричал, что пожаловал сам царь. Тогда муж сунул мне пузырек, в спешке просыпав часть порошка на себя. – Причитала вдова Фероры. – Я унесла яд, спрятала его в отхожем месте. Когда ушел царь, Ферора тот час кликнул лекаря, ибо отравился. Но это было не сильное отравление, и мы старались скрыть произошедшее. Потом, не взяв с собой меня, муж ездил в Александриум. А по возвращению его стало известно, что царь тяжко болен. Тогда я и поняла, что произошло страшное.

Я каждый день молилась богу о том, чтобы он отвел от нас беду, но все оказалось напрасно, и когда глашатаи возвестили, что Ирод пожаловал в Перию, муж так испугался, что поспешил отравиться сам, дабы не попадать в руки палачам. После него следовало умереть и мне. Но я не сумела сделать этого вместе с Феророй. Не хватило сил.

Наверное, я должна была бы уничтожить остатки яда, чтобы твои слуги никогда не нашли его, но я решила приберечь отраву для себя, так как боялась пыток и истязаний. Я знала, ты никогда не любил меня, и желал, чтобы мой любимый муж выгнал меня из дома. Я хотела принять яд, но потом испугалась, что он не подействует сразу, и выбросилась из окна. Это чистая правда, говорю это точно пред Богом, и уповаю на твою милость.

Не мучая более и так пострадавшую женщину, Ирод распорядился, чтобы слуги отправились в дом, и взяли из указанного места пузырек с ядом.

Так закончил свою жизнь младший брат Ирода Ферора, но Антипатр все еще был жив и на свободе.

Глава 38

Благодаря показаниям вдовы Фероры, которую Ирод спрашивал несколько раз, дабы она открыла всех известных ей участников заговора, а не ограничивала круг подозреваемых уже известными лицами. Вовлеченный Иродом в процесс, я был вынужден полностью погрузиться в дознание, гадая, как при таком раскладе сумею находиться и в пыточных камерах, и на большой дороге, где собирался прикончить Антипатра. Впрочем, должно быть жертва, приносимая мной в храме Августа, понравилась богам, ибо неожиданно показания близких Фероры, его слуг и особенно вдовы, зазвучали подобно тугим тетивам, с которых слетали каленые стрелы.

Первое, что требовалось выяснить – это происхождение яда, которым был отравлен Ирод и от которого умер Ферора. – Сие средство было доставлено наследнику престола, и как установлено совершенно точно, по его личному приказу, управляющим его домом, самаритянином носящем такое же имя как и его хозяин – Антипатр.

Тому же в свою очередь заказанный яд привез из Египта его друг Антифил, купивший его там, у знакомого врача.

Дабы запутать слежку, если таковая была установлена за Антипатром, Антифил принес яд не прямо в дом престолонаследника, а передал через его дядю Феодиона, чья вина была неоспоримо доказана. Так что теперь под удар невольно подпадала моя Береника, как законная супруга Феодиона. Кроме нее в деле покушения на особу царя участвовала дочь первосвященника Мариамна, которая собиралась возложить диадему на голову своего сына Ирода. Должно быть, покончив с царем, она рассчитывала умертвить и Антипатра, опасаясь, как бы тот, придя к власти, не устранил ее сына.

Почуяв, что любящая его без памяти мать вот-вот будет отправлена к палачам, юный Ирод, коего я столь необдуманно прочил на престол, совершил неосмотрительную глупость, а именно, прилюдно оскорбил родительницу, сделав это таким образом, чтобы о произошедшем доложили царю. Поступая так, гаденыш тщился снискать одобрение отца. Но надо ничего не знать об Ироде, чтобы сотворить такое в его доме! Я уже неоднократно писал, что любовь к семье во все времена, была наиярчайшей чертой характера Ирода. Поэтому он буквально взбесился на проступок сына, тут же вычеркнув негодного из завещания. За этим действием последовал спешный развод с Мариамной II и смещение с должности первосвященника ее отца Симона.

Вырисовывалась довольно-таки напряженная ситуация. С одной стороны Антипатру теперь уже точно было не сносить головы, с другой, Ирод сын Мариамны, на которого мы рассчитывали, видя в нем будущего царя, был устранен от власти раз и навсегда.

Получалось, что я хоть и справился со своей работой, но теперь мы снова теряли почву под ногами. Не сберегли юного Ирода, с которым у Саломеи на удивление не было ни каких дрязг.

Антипатр был спешно вызван домой, под предлогом передачи ему царской диадемы. Учитывая, как возненавидели его в последнее время члены семьи, можно было не сомневаться, что его не упредят с сообщениями о раскрытом заговоре, дабы, надоевший всем идумей получил, наконец, по заслугам.

Тем не менее, расследование продолжалось, и вскоре на стол перед Иродом был поставлен еще один пузырек с ядом. На этот раз, ядом змеи в сочетании с какими-то с вытяжками из трав, названия растений я не запомнил, так как они звучали на галльском языке.

Пузырек принес вольноотпущенник Антипатра некто Бафиил. Понятно не сам проникся верноподданническими чувствами, заплечных дел мастера малость язычок развязали. Второй яд должен был завершить дело, на случай, если Ирод выстоит после первого. После того, как с Бафилла были сняты признательные показания, вдова Фероры, была вынуждена подтвердить, что знала о наличие второго пузырька, но не рассказала о нем на допросе, так как не имела понятия о том, где он хранится, и следовательно, не могла предъявить его вопрошателям.

Кроме пузырька со смертоносным ядом Бафиил предоставил царю фальшивые письма, якобы от именитых граждан Рима с кляузами относительно сыновей Ирода Архелая (от самаритянки Малфаки) и Филиппа (сына Клеопатры из Иерусалима).

Таким образом, Антипатра следовало судить как за отцеубийство, так и за попытку братоубийства. А это означало, что отныне боги отстраняли меня от неблагодарного и неблагородного дела убийства Иродова первенца. Так как теперь за него бралась немилосердная судьба, требовавшая расплатиться за смерть царевичей.

Подобный ангелу мщения, Ирод намеревался дождаться свого «наследника», моля бога, чтобы кто-нибудь не поведал тому о действительном положении дел, присоветовав сбежать до суда. Поэтому, укрепившись в своем решении воздать поганцу по заслугам, он слал сыну одно за другим полные «отцовской нежности и любви» письма, рассуждая в них о том, как желает поскорее отойти от дел, поселившись в Себастии или прибрежной Кейсарии, где будет жить частным порядком балуя жен и играя с внуками.

Антипатр не мог не знать о смерти дядя по отцовской линии, так как по всей Иудеи был объявлен глубокий траур. Не мог и не проведать о высылке из Иерусалима Дорис. Последняя, небось, уже закидала сына жалобами на жестокосердного тирана. Впрочем, как раз удаление от двора этой особы давало надежду, что живя в Идумее, она не знает об обнаружении яда.

Подозрительный как отец Антипатр со всей многочисленной свитой и охраной шел в Иудею. До Келендериса морем, затем краткий отдых, когда можно наконец послушать о чем шушукаются на базарах, что рассказывают друг дружке проживающие там иудеи, какие новости привезли вместе с разнообразными товарами купцы, не было ли гостей из всевластного Рима? Все нужно Антипатру, любая мелочь. Чушь, дичь сгодится. Все пойдет в дело.

Возвращаться же и хочется и колется. С одной стороны, отец со своей запоздалой любовью, с другой – труп любезного дядюшки Фероры… И не то, чтобы отцовы объятия фальшивы и не искусны, как не честно отлитая монета в коей сердцевина проржавела, а золото облупилось, или Ферора до изумления сильно провонял в своем гробу.

Не в том дело. Просто слишком мало у него – Антипатра нынче сведений, деталей, подробностей разных, не получив которые ни по чем полной картины не сложится. Вот. Например. Помер дядя Ферора – вопрос, своей ли смертью преставился или подсобил кто?

Да хоть и своей – без разницы. Но дома у Фероры был яд! Был. А теперь он где? Хорошо, коли у жены. Эту козу припугнешь чуть-чуть, душу вынет, продаст, и на вырученные денежки снеди разной накупит, вина доброго проставит, а коли, мало покажется, и зад перед гостем дорогим заголит. Только не злись раньше времени. Только не ругайся.

А коли не у жены? Коли кто-нибудь из дружков Фероры или даже сам царь?! Странно приготовленный яд. Для иудеев странно, а египетские врачи давно уже им пользуются. А у Ирода в Антонии есть таковые. Опознают порошочек, слуг кнутом попотчуют. А там и до него, до главного виновника рукой подать. – Так думал Антипатр, и душа его дрожала в теле сухим осенним листом, что лишь ждет своего ветра, отчаянно, из последних сил цепляясь за жизнь. Но с другой стороны, к чему дрожать, куда бежать? Когда уже столько всего сделано? Когда устранены всегдашние противники – ненавистные Хасмонеи, долгие годы, стоящие между ним и троном. Те, самые Хасмонеи, разлучившие его некогда с отцом. Особенно Александр, после рождения, которого отец забыл о нем. Теперь его нет. И Аристобула тоже нет. Отец уже назвал его наследником перед Августом, и теперь готов уступить власть.

В Келикии его ждало новое послание Ирода, укрепившее упавший было дух наследника престола и распугав демонов подозрительности. Антипатр снова взошел на корабль, который понес его к морской Кейсарии, к началу его гибели.

Кейсария и Себастия встречали убийцу братьев гробовым молчанием. Перед ним одна за другой закрывались двери его знакомых и бывших друзей.

А ведь земли Иудеи, Самарии, морской Кейсарии еще помнили, как били барабаны и топали ноги танцовщиков в день торжественных проводов наследника в Рим. Тем не менее, отступать было поздно.

Я не стал бы здесь распространяться об особой смелости или наглости сына Дорис. Возможно, в голове у него и появлялись мыслишки, вновь облапошить любящего его отца. Как знать. Находясь в этот момент на пристани, во главе небольшого отряда иродова воинства, я не имел возможности подойти ближе, дабы подслушать его разговоры с приближенными. Мое дело было задержать убийцу и придателя, если потребуется, применив для этого силу.

Выстроившись в птичий клин, мы по одному приближались к берегу, постепенно занимая его, и преграждая Антипатру обратный путь к кораблю.

Мои ребята были одеты в длинные плащи, под которыми посверкивала броня. Раз, и из складок одежды одновременно на встречу, обернувшемуся в этот момент предателю вылетели сразу сотня мечей.

В голове пронеслась шальная мысль – отдать приказ «рубить», но… в этом случае старший сын Ирода погиб бы как герой, а я и все кто мне дорог, оказались бы под судом. Нет! Этого я не мог позволить! Тем более. Что красавчика уже поджидали слуги его отца. Давай, иди, либо на обнаженные мечи, либо в отеческие объятия. Решай. А уж дальше как Фортуна вильнет. Многие на месте Антипатра, учитывая его реальную вину, честно выбрали бы смерть, упав на собственный или один из наших мечей, но ни таков был сын Ирода и Дорис. Подколодным змеем он пополз к отцу, готовый вновь лгать, юлить, показно каяться и плевать ядом в каждого встречного поперечного. На брюхе пополз. Готовый извиваться, унижаться, льстить, шепча полные любви слова и готовый в любую минуту подняться в боевую стойку и нанести роковой удар. Вот какой царь чуть было не сел на иудейский престол! Вот какое проклятие удалось отвести от Иудеи, какой подарочек засунуть обратно Сатурну в задницу. На!

Антипатра судил сирийский наместник Публий Квинтилий Вар, бывший консул и приемник Сатурнина в Сирии. Находившийся в то время в гостях у Ирода. Так как я сам заняв почетное место в хвосте Антипатровой свиты, якобы оберегал его драгоценные тылы от возможного нападения, а на самом деле, готовый рубить каждого, кто вознамерится дать деру, я не мог знать, прибыл ли Вар просто в гости, или был вызван в связи с ожидаемым возвращением Антипатра.

Объяснив сыну, что его измены раскрыты, и дав ему сутки для обдумывания защиты, а так же разрешив, приехавшей встречать сына Дориде и жене Антипатра Иродиаде ввести его в курс дела, царь велел вывести Антипатра из зала суда.

Глава 39

Первое, что я услышал, вернувшись в дом Алекса, то есть мой дом – было известие о том, будто бы несколькими днями раньше, царь получил письмо от женщины по имени Акма состоящей при Юлии – жене Августа, которая предостерегала Ирода не доверять его сестре. Ибо она – Акма помогая супруге Цезаря разбирать почту, обнаружила письма последней, адресованные ее госпоже. Все во дворце знали, что много лет Саломея переписывалась с женой императора. Эта переписка началась еще, когда Юлию звали Ливией. И Октавиан не переименовался в Августа. Желая выслужиться перед известным своей щедростью иудейским царем, Акма выкрала письма Саломеи, в которых содержались настолько сильные выпады в сторону Ирода. С такой наглостью и бесстыдством поносились его доброе имя, что любая на месте Саломеи узнав о подобном поклепе, должна была немедленно наложить на себя руки не дожидаясь палачей.

Я был уверен в невиновности Саломеи, и уже проклинал себя за то, что не убил Антипатра во время нашей встречи в порту. Чертова Акма явно пела под его дудку. К моменту моего прибытия в Иерусалим Саломея уже три дня как давала показания в крепости Иерихон, от нее не было вестей. Перепуганные внезапным арестом госпожи и ходившими по этому поводу слухами, слуги передали мне послание Николая Дамасского, в котором тот сообщал, что не ведая, где можно меня отыскать, он надеется, что по возвращению, я навещу своего старого друга Алексу, где меня и будет ждать письмо. Далее собеседник Ирода вежливо просил меня навестить его, простодушно сообщая, где и когда он собирается находиться, дабы мне было проще отыскать его.

В самых неприятных предчувствиях, я сидел какое-то время в нашей с Саломеей спальни, раздумывая, как следует поступить дальше. Если Саломея арестована, и Ирод поверит в обвинения, всей его прежней любви к сестре может не хватить для того, чтобы простить ее. Едва станет известно, что царь перестал покровительствовать сестре, тут же отыщутся желающие обвинить ее в навете и убийстве Мариамны и ее матери Александры, а так же участие в клевете повлекшей смерти царевичей.

А тут еще и друг Ирода, Николай оставляет мне письмо ни где-нибудь, а в гнездышке моей любовницы. Достаточно признаться в получении, как тебя, можно сказать, поймали на горяченьком. И вот уже Саломее приписана супружеская неверность, и как следствие – гибель ее двух первых мужей.

Красота!

Оставалось попытаться все-таки собрать детей, и бежать хотя бы с ними, пока Саломея не открыла под пытками их незаконное происхождение, и судья не послал стражу с немедленным приказом об арестах.

Муж Береники Феодион был арестован, в связи со вновь открытым делом об отравлении царя, это произошло еще до того, как я отправился встречать Антипатра, теперь же стало известно, что вслед за мужем к царским дознавателям была доставлена и моя дочь. Слуги утверждали, что ее забрали в Иродион, и у меня не было оснований не доверять им, но на самом деле, это еще не говорило о том, что Береника не была после этого тайно переведена в какую-нибудь другую крепость. Политических преступников судили и по возможности, старались содержать во вновь отремонтированном и перестроенном Иерихоне. В самой укрепленной и надежной крепости Ирода. Кстати, надежной еще и моими стараниями. Потому как, если ненавидящий своего царя народ Иерусалима, мог восстать в любое подходящее и неподходящее для этого время, Иерихон и его окрестности были заселены пришлым из самых разных земель военным людом, которые получили прекрасные дома, жалование, время от времени освобождались от налогов, отчего любили Ирода, целиком и полностью соглашаясь с его политикой, безоговорочно признавая его власть над собой.

Дети Береники от первого брака – мои внуки, сразу же после смерти Аристобула были доставлены к Ироду, а значит, находились более чем под надежной охраной, и добраться до них было не легким делом. Короче, я остался почти что совсем один. Без жены, без детей, и самое главное – без информации.

Впрочем, «Черные пауки» не умеют долгое время предаваться унынию. Поэтому первым делом, я был вынужден вновь потревожить шпионскую сеть, играя на ней, точно Аполлон на арфе. Да, сравнение получилось, прямо скажем… На Аполлона я не тянул даже в юности, имея неприметную внешность и никогда не пользуясь ни украшениями, ни дорогой одеждой. Впрочем, могу ли я с честью свидетельствовать, что подобно другим «Паукам» прожил незаметную, тихую жизнь? Клянусь огнем Весты – нет! Ибо самою судьбой мне было предопределено жить среди не моего народа, отличаясь от местных жителей прической и одеждой, манерой говорить, и главное, держаться. Беседуя с царями и сенаторами, с легатами и пастухами, заказывая себе не хитрый завтрак в трактире – я ел, пил, говорил, спал как римлянин, ни на секунду не забывая о своей роли и миссии.

И вот теперь этот старый лишившийся всего кроме самообладания и, с годами, вросшей в лицо маской, человек, одну за другой начал перебирать певучие струны невероятной шпионской арфы, играя на них. Нет, разумеется, ни как Аполлон, но как это и престало настоящему «Черному пауку». Пауку, играющему на струнах своей паутины.

До сих пор, будучи лишь частью великой тайной империи, теперь я проникал в ее чрево, отдавая оттуда приказания, рассылая шпионов, и собирая сначала скудные, а затем и весьма обильные урожаи сплетен, слухов, домыслов, и, наконец, фактов!

К слову, отец никогда не говорил напрямик, отчего «тайных дел мастера» во все времена почитали «Черных пауков», ставя их над собой. Все эти годы я пользовался названием «тайная паутина», «шпионская сеть», не понимая, что именно в нем и кроется ответ на этот вопрос. Ну, кто мог сплести паутину, как не паук? Один из великих «Черных пауков» прошлого. И кто мог влезть в паутину не как пойманная в ее клейкую сеть муха, а как явившийся после долгого отсутствия хозяин? Только паук, знающий о паутине все. А я знал, знания о паутине с ее шпионской сетью жило во мне с того времени, когда родители обучали меня мудреным шифрам. Каждый шифр, образно говоря, содержал в себе образ паучьей сети, куда я должен был рано или поздно проникнуть. Чтобы начать дергать за веревочки.

Должен ли был? Моя это была судьба, или всесильная темная стража не ожидала подобной наглости за долгие годы относительно спокойной жизни утратившая бдительность. А может «Черных пауков» больше нет? не случайно же «пришлые» истребляли именно «пауков». Пауков, которые могли восстановить порванную паутину, могли управлять сетью.

О, никогда я не узнаю об этом!

Снова заболел или был отравлен Ирод. Жар, язвы, обложенное горло, бред…

Как может отравиться человек, чью еду пробуют? Ну, ладно, когда он обедал с покойным Феророй. Порошок подсыпал брат. А тут?

Придворный врач уверял, что на этот раз об отравлении не может быть и речи, но прислугу полностью заменили. По словам другого, вызванного из Акры лекаря, в организме царя продолжал творить зло старый яд, который не был выведен оттуда полностью.

В этой ситуации я мог только радоваться, что Саломея и Береника находятся под стражей, а значит, вне подозрений

Глава 40

Клянусь огнем Весты! Антипатр был готов биться за жизнь до самого ее заветного предела, до края. В отличие от воспитанного в Риме Александра, который признавался выдающимся оратором и знал приемы и методы общения с публикой, Антипатр цеплялся за жизнь с остервенением загнанного в угол зверя.

Даже когда перед лицом прокуратора Вара было зачитано письмо Дориды к сыну, одной только строки, в котором было достаточно для немедленного вынесения вердикта, даже это не повергло его в смятение и страх: «Все раскрыто твоим отцом, – писала Дорис, – тем не менее, я рекомендую тебе встретиться с ним, после того, как ты заручишься покровительством императора». Одна только строка!

Далее суд походил на поединок между царем и престолонаследником.

– Я доверял ему свою жизнь! – Кричал Ирод, – этот отвратительный злодей мог проникнуть ко мне в любое время дня и ночи, он мог! – Делал выпад Ирод.

– Отчего же тогда не убил? – Отбивал удар Антипатр. – Отчего же тогда, ты до сих пор жив? Не от того ли, что я берег тебя от покушений?

– Ты заставил меня поверить в измену Александра и Аристобула, я предпочел тебя детям царицы, я расчистил для тебя путь к трону. Я боялся, что они станут притеснять тебя, но ты… – шел в новую атаку царь.

– Досточтимый судья Вар, – Антипатр повернулся в сторону председательствующего на суде прокуратора, – мой отец только что сказал, что предпочел отверженного сынам царицы, к чему же тогда мне клеветать на тех, кто уже ни в коем случае не могут составлять мне конкуренции? Предательский удар обычно наносится со спины. Убивают тех, кто занимает вожделенное место, а не тех, кто обречен, плестись в хвосте. – Его ответ понравился судьям, и Ирод поспешил атаковать новым обвинением:

– Я сделал Антипатра царем, и объявил его законным престолонаследником, выделив ему содержание в 50 талантов из собственного дохода, чтобы он не ощущал нужды и мог жить действительно по-царски. Я выдал ему еще 300 талантов дабы он мог поехать в Рим, я сделал его другом императора, сам рекомендовав недостойного и почитая его как спасителя своего отца. Возможно ли, о Вар, чтобы сей избалованный сын, получив столько от щедрот моих мог умыслить получить еще больше, отравив меня самого?

– Конечно, невозможно, – вновь отражал удар Антипатр, – подумай сам отец, пораскинь царскими мозгами, – к чему мне убивать Александра и Аристобула, когда я и без того возвышен над ними. Скорее уж они стали бы требовать моей крови, чем я возжелал бы уничтожить своих будущих придворных. Что же до тебя, то, как ты сам заметил, мне не было смысла торопить твою смерть, так как я уже был царем. Ко всему прочему, сам император позволил тебе самолично избирать своего наследника, а значит, даже на смертном одре ты мог назначить после меня Ирода, Архелая, Антипу или любого, кого ты только мог пожелать видеть своим приемником. А еще не факт, что те согласились бы сохранить мои права и выдавать столь щедрое содержание. К чему же мне рисковать?

– Но разве не ты сожалел о том, что я лишь молодею, в то время как ты не можешь дождаться вожделенного престола? Ты – демон, хитростью и увертками проникший в мой дом, и разрушающий его изнутри!

– Будь я демоном или отцеубийцей, неужели всевидящий господь позволил бы мне плыть по морю и не прибрал бы меня за грехи мои? Тем не менее, я пришел к тебе именно морем, не ощущая ни каких лишений. Что еще раз подтверждает мою невиновность перед тобой. Не верь клеветникам, они боялись меня, когда я был первым после тебя, и начали изливать свой яд, когда я покинул благословенную Иудею. Не верь показаниям, вытянутым пыткой, человек слаб, боль способна исторгнуть из него любые угодные заплечных дел мастерам показания. Не пытай больше никого, а лучше пригласи своих лучших палачей для меня. Пусть они режут на куски отцеубийцу и братоубийцу. Я все стерплю. Если я достоин смерти, то по приписанным мне грехам – самой лютой. Если я отцеубийца и братоубийца, то я не имею права умереть без мучений! – Произнеся эту речь, Антипатр разорвал на себе одежды, застыв с поникшей головой, словно ожидая, что отец действительно кликнет своих палачей.

Его слова тронули судей, и даже Вара, поэтому царь поспешил дать право речи более изощренному в судейских делах Николаю Дамасскому, который обвинил Антипатра в казни братьев, смерть которых произошла исключительно из-за интриг иродова первенца. После он сообщил суду, что бывший престолонаследник не удовлетворился этим кровавым жертвоприношением, и начал подкоп под других братьев, опасаясь, как бы отец не передал престол кому-нибудь из них. Об этом свидетельствовали фальшивые письма, заказанные Антипатром в Риме, Сирии, Иудеи. После, Николай перешел к обнаруженным ядам, заметив, что из-за коварного Антипатра пострадал не только царь, но и его младший и горячо любимый брат Ферора. Которого злокозненный племянник чуть было, не сделал братоубийцей, пришлось вспомнить тайные встречи, членов царской семьи и его друзей, которых сын Дориды так же ввел в соблазн, повернув против единственной законной в стране власти.

После этих слов я невольно напрягся, опасаясь, что Николай вот-вот коснется Саломеи, но неожиданно обвиняющие ее документы, ее же и оправдали. Присланное из Рима письмо служанки Юлии Акмы, оказалось так же состряпанной по заказу Антипатра подделкой. Об этом свидетельствовало другое письмо, о котором я не слышал прежде, письмо Акмы к Антипатру, в котором та сообщала, о выполнении условий сделки, и отправки Ироду поддельного письма Саломеи. В том же послании, продажная служанка клянчила у будущего иудейского царя увеличение своего вознаграждения, обещая и впредь служить ему верой и правдой.

Наличие подобного свидетельства наталкивало на мысль, что приходящие в свое время в Иудею доносы на Александра и Аристобула, были так же продиктованы черным гением Антипатра.

После чего Вар порекомендовал Ироду написать императору по поводу этой женщины, дабы тот мог поступить с ней так, как считает нужным. Другой отчет, отчет о суде, Вар должен был составить сам, и на рассвете переслать его Августу.

Дабы получить полное подтверждение виновности Антипатра, Вар распорядился принести ему забранный у вдовы Фероры яд, после чего в зал суда был введен мужчина приговоренный к смерти, которому велели принять яд. Опустошив пузырек испытуемый тот час свалился замертво. Свидетелей этому был полный зал, Антипатр был уличен в измене и покушении на жизнь отца.

Вообще, хорошо проводить испытания ядами на содержащихся длительное время под стражей преступниках, потому как, во-первых, ни какого урона в хозяйстве, он и так приговорен, а значит, ни кому не нужен, и во-вторых, дайте яд здоровому бугаю вроде Ирода. Так его организм, пожалуй, помучается, помучается, да и переборет зелье. Узник ослаб от длительного заключения и скудного питания. Его желудок пуст и яд, не встретив сопротивления, сразу же примется за дело, доказывая на практике свою опасность и, как следствие, подтверждая вину отравителя.

На следующий день Вар покинул Иудею, дабы следовать за своим письмом, и иметь возможность доложить обо всем лично императору.

Саломея была полностью оправдана, Антипатр же закован в кандалы и отправлен в одну из крепостей. Я не выяснял в какую, да и зачем? Его участь была предопределена. Я же мог считать, что выполнил свое обещание, нежно любивший свою семью Ирод, уничтожал одного за другим своих детей. Нет преступления на свете, хуже чем убийство настоящей жрицы. Нет наказания, способного уравновесить чаши добра и зла. Сколько я еще готов положить на весы за смерть ни в чем не повинной Абаль? Мстя за мертвую и расчищая дорогу для своего собственного потомства? Не знаю…

Вопреки ожиданиям, Ирод вновь изменил свое завещание, обойдя теперь старших сыновей Архелая и Филиппа, чьи имена хоть и косвенно, но значились в числе заговорщиков, и назначив престолонаследником Антипу сына самаритянки Малфаки. Кроме того, в завещании Ирод отписал Августу целую тысячу талантов, и еще 500 талантов его жене Юлии, детям, друзьям и вольноотпущенникам. Кроме того, царь наградил пострадавшую из-за интриг племянника Саломею, возвысив так же всех, кто в той или иной степени оказался причастным к распутыванию заговора.

Что касается Антипы – то это был спокойный и достаточно уравновешенный человек, не чета злобному и вспыльчивому Архелаю, так что выбор был вполне разумен и, если бы в дальнейшем, Ирод следовал этому решению, Иудея избежала бы многих и многих бед.

Глава 41

С каждым днем болезнь Ирода становилась все беспощаднее и злее. Врачи наперебой советовали царю временно отойти от дел, оставив заботы объявленному наследнику, но Ироду было не суждено уже обрести иного покоя, кроме последнего утешения и предела, что ждет всех нас. Для себя Ирод уже давно избрал место последнего приюта в земной юдоли. Это был могучий Иродион, расположенный в семи милях к югу от Иерусалима, возведенный некогда в честь победы над парфянскими прихвостнями, преследовавшими его по пятам из захваченного Иерусалима.

Впрочем, я скривил бы душой, сказав, что для себя лично великий царь не желал больше ничего. Как раз наоборот. Он страстно хотел жить! Жить не спокойным, далеким от мирских соблазнов философом и отшельником. Напротив, Ирод весь словно состоял из желаний, он любил мечтать, планировать, принимать решения и главное – воплощать задуманное в жизнь. Не раз я видел, как вчерашний сон или идея превращались под его грубыми красноватыми руками сначала в чертеж, получив свои зрительные очертания, а затем обретало плоть и душу.

Да, именно душу – потому что возведенные Иродом города жили и дышали, продолжали расти и развиваться, учились, торговали, собирали урожаи, участвовали в войнах, и главное, вслед за своим создателем стремились делать прекрасное – будь то изящная мебель, ваза, или тончайшее, расшитое золотом полотно.

Ирод построил Кейсарию и в Самарию и Иудею начали прибывать иноземные товары, литературные труды, работы известных математиков, философов, архитекторов, но, что самое главное – люди. Строители, художники, корабелы, воины. Люди, несущие в себе мудрость и знание. Не удивительно, что царь был увлечен этой бурлящей, полной открытий и свершений жизнью.

Хороший хозяин, он воспринимал окружающий себя мир, как дом, требующий догляда и ухода. В одном городе он строил водопровод, в другом не доставало канализационных систем, там был нужен стадион, а тут разваливалась гимнасия. И еще он был заботливым, любящим супругом для единственной в своей жизни женщины – госпожи Иудеи, о красоте и процветании которой, он неустанно пекся. Театры или рынки, храмы и синагоги, дело жизни Ирода – все еще недостроенный Иерусалимских храм… все это служило усладе самой прекрасной и желанной из возлюбленных, богини Иудеи. Ирод хотел быть повсюду и везде, готовый подставить плечо, помочь мудрым советом. Но что не менее значительно, посадив на командные должности своих управленцев, он не проверял их по мелочам, не считал гвозди и краски, как это нередко делают мелочные, недалекие люди. Построив город или отремонтировав крепость, Ирод отдавал правление способному человеку, с которого мог в итоге спросить. Но, усмешка богов, среди своих собственных детей – плоть от плоти, кровь от крови – он не мог обрести достойного, равного себе по силе приемника, на плечи которого – он много лет держащий огромное царство титан, мог бы возложить свой драгоценный груз.

Гора породила мышей. Точнее карликов не способных не только создать нечто подобное, хотя бы приблизившись к божественной славе отца, никто из наследников Ирода не был способен хотя бы сохранить его наследие!

Поэтому, в конце концов, особым указом, Ирод был вынужден разделить царство на несколько частей, поставив в каждой из них по правителю Филипп (сын Ирода от Клеопатры) наследовал Гавланитиду, Трахонитиду, Батанею и Пенеаду, Саломея получала Ямнию, Азот и Фазаелиду. Престолонаследником изначально назначался Антипа сын Ирода от Малфаки, но позже Ирод изменил завещание, отдав иудейский трон Архелаю, старшему брату Антипы. Антипа же вполне удовлетворился богатейшей Галилеей и Перией.

Но это было еще не все! Антипатр был жив, и сама мысль, что если царя постигнет внезапная смерть, никто уже не осмелится казнить старшего из его детей, и тогда кровожадное чудовище отомстит Саломеи и изведет остальных наследников. Одна только эта мысль могла свести с ума. Со дня правления Ирода, Идумея получала множественные дотации и расширила свое влияние, а значит, почувствовав, что старый царь мертв, идумейская знать легко освободила бы Антипатра, своими мечами проложив для него дорогу к трону.

Этого нельзя было допустить, но, одновременно с тем, несмотря на свою задачу уничтожить Антипатра, я робел, предложить это напрямик Ироду. Вместо того, я добился, что он перестал смотреть на Беренику, как на участницу заговора, признав, что Феодион не стал бы доверять жене, зная, что та доложит о заговоре матери. Впрочем, непростое дело убедить царя в том, что хотя бы одна женщина из его семьи, не увлекается изящным искусством плетения заговоров, и не жаждет ни чьей крови.

Долгое время, проживая подле Саломеи и наблюдая ее, вечно вовлеченную или вовлекающую других во всевозможные заговоры, я тешил себя мыслью, что кровожадность, подозрительность и мстительность моей тайной супруги с лихвой можно отнести к ее природной принадлежности к сословию «черных жриц». Коих я во все времена буду почитать, за самых красивых, соблазнительных и одновременно роковых женщин.

Но, ах нет. Описанные выше скверные качества были присущи практически всем членам семьи Ирода, и особенно женщинам. К слову, и женились они исключительно на особо предрасположенных к плетению интриг и созданию заговоров женщинах.

Даже Дорис, которую поначалу, я наивно почитал за невинную, кроткую овечку, на поверку оказалась злобной, то и дело показывающей зубы волчицей. Желающей только одного, низвергнуть Ирода и посадить на престол Антипатра.

Как она радовалась, когда Ирод возжелав вернуть к своему двору первенца, вскоре вызвал в Иерусалим и ее – кипящую ядом ехидну. Как, ни чего не боясь, и не смущаясь, в сопровождении своего сына и защитника, Дорида вступила в святая святых Иродова дворца – в покои тогдашней жены царя Мариамны II, если мне не изменяет память, или возможно Малфаки.

Помню алый с черными кистями наряд, переливчатый завязанный на особый идумейский манер, вроде того, как женщины обычно накручивают себе на вымытые волосы полотенце, платок, сильно подведенные сурьмой глаза. При виде этого алого факела, я невольно вспомнил красные плащи легионеров, на которых была не заметна свежая кровь. Запекшаяся, потемневшая позже. Но Дорис вовсе не жаждала проливать свою собственную кровь, года проведенные в несправедливом изгнании ожесточили ее некогда любящее сердце, так что, даже песни царя поэтом и поэта царей Шломо уже не трогали его.

Дорис сделала шаг, уставившись в лицо опешившей от такой наглости соперницы, выпростала изящную ручку из-под багрянца накидки. Еще шаг, рука унизанная браслетами, пальцы золотые от перстней потянулись в сторону сидящего у ног матери мальчугана.

– Еще один царь-царевич. Еще один наследничек, – губы искривились в недоброй улыбке. – Дозволь царица… ах, да ты же не царица. Ты одна из… он хоть женился на тебе, или точно пленницу взял? Дозволь тогда не-царица полюбоваться на младших братьев моего Антипатра. Давненько я с детишками-то не баловалась, не играла. Не одарил бог, и лучник Котзе моему счастью длиться не позволил. Второго, третьего ребенка от царя понести да родить не дал.

Вот теперь всласть наиграюсь! – Сказала, что в рожу плюнула, ушла.

Нет, кому-то может и степной шакал лучший друг, и волк зубастый приятель, а лично я сразу же уразумел, что от Дорис, от Дориды подальше держаться следует.

Теперь Ирод должен был казнить ее единственного сына, и я был в этом с ним однозначно согласен.

Глава 42

Ирод страдал. Много недель он почти ничего не ел и не спал терзаемый кашлем и кожным зудом, с гниющей, готовой развалиться на части плотью и многочисленными язвами.

Он уже почти, что смирился со своей участью, но все равно страшился даже думать о казни Антипатра до поступления формального приказа императора.

Все жители царства без исключения знали о тяжелой болезни царя. И вот однажды во дворец явился начальник стражи, сообщивший, что около сотни молодых бездельников забрались на крышу иерусалимского храма, затем спустились оттуда на веревках до ворот, и сбросили позолоченного орла, украшавшего их. Поверженную птицу подельники озорников разрубили топорами уже на земле.

К стыду городской и особливо храмовой стражи, и те и другие прибыли, когда от золотого орла остались только щепки, но к счастью, разобравшись, в чем дело, удалось арестовать около сорока недоносков.

Свое поведение наглецы объясняли исполнением божьего завета о том, что де нельзя делать изображения живых существ. Тем не менее, с легкой руки Ирода в стране, я имею в виду разумеется города эллинского типа, было множество статуй людей, не то что животных. И не редко уже стены богатых вилл и дворцов евреев расписывались изображениями павлинов, змей и серн.

Я говорю это к тому, что задержанные за безобразием юноши родились и всю жизнь жили в тесном соседстве с этими, отчего-то не угодными их богу изображениями. А если они по каким-то своим надобностям забредали в Самарию, или прибрежные города, то там повсеместно стояли статуи богов и приравненных к ним земных повелителей. А, следовательно, с чего им вдруг пришло в головы восставать на вполне привычные и знакомые вещи. Нет! такое восстание было бы более уместно в начале царствование Ирода, когда он за неимением других украшений, вешал на стенах броню поверженных им врагов. Помню, тогда Ирод думал, что хитро избежал осуждений, но явившиеся тот час делегации общин, ткнули царя носом, в то, что он, видели ли, начал поклоняться оружию и броне. Дикие люди!

Что же до нынешних задержанных, то практически сразу выяснилось, что действительно вели их уважаемые в царстве вероучителя, знатоки божественных и мирских законов, видные авторитеты: Иуда, сын Сепфорея и Матфий, сын Маргала. Именно эти премудрые мужи и вызверились против золотого орла Ирода, воспользовавшись временем, когда правитель, согласно всеобщему мнению, возляжет на ложе смерти, одной ногой в могиле. В общем, по-хорошему, следовало слегка наподдать мальчишкам, не поленившись сделать внушение и самим учителям. Лично я всегда чурался особливо святых морд, тем более тех, кто вершит «богоугодные» дела чужими руками и посылает на смерть доверчивых юнцов, но Ирод неожиданно проявил неосмотрительную, на мой взгляд, жестокость, приказав учинить над мальчишками и их духовными наставниками суд, на котором молокососы шли как осквернители храма (!) – самое тяжкое преступление в Иудее.

Должно быть, невыносимая боль и страх уйти, не успев обезопасить птенцов своего гнезда, умереть, не устранив главного врага – Антипатра, досада на свою беспомощность перед лицом болезни заставили Ирода поступить столь неосмотрительно – создавая из толпы бездельников и ведомых дурней – мучеников. Но царь восстал с одра смерти для того, чтобы лично поддерживать это обвинение в суде. Плач поднялся над Иудеей, когда судья приговорил святотатцев к сожжению на кострах.

Услышав жестокий приговор, видные жители Иерусалима и ближних городов пали на колени перед Иродом, умоляя помиловать неразумных детей. И царь, снова теряя волю от боли и страдания, отдал приказ сжечь лишь тех, кто спустился на канатах и рубил орла. Разумеется, справедливой кары не избегли и вероучителя, так что последующее ухудшение здоровья правителя, было тут же приписано каре Господней.

Мне сложно судить за богов, но кто из здравомыслящих существ не рискнет оспаривать того факта, что боги, сколько бы их ни было, имеют полную свободу карать или награждать смертных. В случае же с Иродом, лично я склоняюсь к мысли, что не находись он постоянно в тяжелых думах об Антипатре и безвинно погибших сыновьях, не устрой этого суда, на котором он, вне всех сомнений, истратил свои последние силы, у него были бы шансы выкарабкаться, как это происходило не однажды. Могучий организм царя был еще способен на многое, и сознание почти не покидало избранника богов. Поэтому, почувствовав ухудшение, Ирод предпринял попытку отправиться на лечебные воды на реку Каллирое, рядом с которой есть теплые источники, на которых, ему обычно становилось легче. Что там целебные источники – обыкновенная ванна обычно делала чудеса, полностью восстанавливая силы и возвращая бодрость духа этого непостижимого человека.

Теперь Ирод с трудом переставлял свои отекшие, опухшие ноги, его кожа сделалась красна, к тому же он испытывал постоянный зуд, мешавший ему забыться хотя бы на время сна. Добавьте к этому одышку и частые судороги в руках и особенно ногах…

– Ты помнишь пророчество, которое ты получил в пещере духов в Арабском царстве? – Спросил я Ирода, когда мы добрались до Иордана на другой стороне которого находились теплые источники Каллирое.

– Когда я был мальчиком и жаждал узреть свое будущее, – изможденное лицо Ирода озарила нежная улыбка, – да. Я видел себя в царской одежде с короной на голове, возлежавшим за праздничным столом. Видел блеск факелов и звон чаш, обнаженных плясуний и шутов. Я видел себя, – он закашлялся, и рабыня поднесла чашу с водой. Из-за острых болей в срамном месте Ирод не мог сидеть, отчего вокруг него в паланкине держали премного подушек.

– Но если ты маленький мальчик из прошлого видел себя зрелым мужем из будущего, не глупым было бы предположить, что однажды на пиру, ты Ирод сегодняшний должен был узреть мальчика – свое прошлое, и дать ему указания. – Я затеял этот разговор с единственной целью, хотя бы ненадолго отвлечь царя от его страданий.

– Ты прав, любезный Квинт! – Ирод хлопнул меня по плечу. – Признаться я и сам не раз думал об этом. Несколько раз, напиваясь особенно сильно, даже… почти видел… хотя, все это было не то – кухаркины дети… понимаешь? Мальчишки прислужники… я ни разу не видел себя, а может быть, ни разу не напивался до такого состояния, чтобы вдруг увидеть свое прошлое и поговорить с ним. А действительно, – Ирод лег на бок, озорно глядя на меня, – а правда, представь, дружище Квинт, что прямо сейчас перед нами разверзнутся врата времени, и вот там… – он показал рукой в сторону завешенной занавеской двери, появится вход в пещеру, и будет стоять он. Я…

Я кивнул. Не понимая, как далеко может завести нас эта игра.

– И что узрит тогда мальчик – мое прошлое. Больного, измученного старика с язвой на члене и зверскими болями в заднем проходе? Сочащегося гноем и кормящего червей своей плотью? Захочет ли он пройти мой путь, чтобы в конце его получить не заслуженную по делам награду, а тяжелую расплату? – Ирод задумался.

– Он узрит крепости, возведенные твоей рукой, сады и финиковые рощи, он увидит, как люди добывают асфальт, и как в новые порты приходят груженые товаром корабли. Он будет смотреть на Иерусалимский храм, который ты поднял из руин и эти мечты подарят ему крылья.

– Крылья… – Ирод усмехнулся, и тот час острая боль отразилась на его изможденном лице. – Крылья несчастного Икара… который возжелал подняться до солнца, но был низвергнут за гордыню и смелые мечты?..

– Ты усовершенствуешь эти крылья! Ты и только ты сумеешь поднять человека в воздух, чтобы он летел до манящих звезд! Ты, который никогда не отступал от намеченного.

– И еще он узрит госпожу Иудею, краше которой я не видел земель. Нет, право же, ни Сирия, ни Египет, ни даже Рим… совсем не то… А ведь я поездил по свету и знаю. – В этот момент глаза Ирода остановились, словно он уставился на кого-то невидимого мне. В следующую минуту его плечи распрямились, лицо оставила уже давно присущая ему гримаса боли. Ирод улыбнулся, приосанившись на своем ложе.

– Царь есть царь, – услышал я его громкий, властный голос, на троне или на голой земле во время похода, в золоте или обносках. Я царь Иудеи Ирод сын Антипатра, внук Антипаса, избранник богов и ниспосланный своему народу мессия. Я тот, кому было предопределено изменить лик Иудеи, сделав ее сказочно прекрасной, я добавил к наследию Александра Янная, коего почитаю как величайшего из царей, земли и города, и не отдал ни пяди своей земли, ни врагу, ни гордому всевластному Риму. Я и мой отец пользовались дружбой и расположения Юлия Цезаря, и я лично дружил, и никогда не отказывался от дружбы с Марком Антонием. Сам император Август благоволит ко мне, и в моем лице ко всей Иудее, прилюдно называя меня другом. Я Филоромус, и Филокайзер! Но самое главное, я щит Господа, которым он заслонил на время госпожу Иудею.

Я тот, кем ты должен, кем был обязан стать, не смотря ни на что! – Произнеся это, Ирод сидел еще какое-то время, слепо глядя перед собой. Холодный пот струился по моей спине и туман пещеры духов, в которой проходил свое посвящение маленький Ирод, заполнил на время наш просторный паланкин.

Ирод исполнил главное – находясь на смертном одре, не отказался от дел рук своих, подтвердив, что коли судьба или боги пожелают дать ему второй шанс, он пройдет его снова. Пройдет столько раз, сколько это от него потребуется.

Глава 43

Теперь я наконец осознал то, что знали все вокруг. Ирод умирает. Причем, смерть его произойдет в самое ближайшее время… несколько дней, неделя, месяц… месяц едва ли.

С самыми горестными предчувствиями мы двинулись дальше, туда, где били целебные источники и ждал если не избавления от страданий, то хотя бы временного умаления боли, великий царь.

О том, что мы приближаемся к заветному месту, говорил сильный асфальтовый запах, так как благословенные воды Каллирое впадают в Асфальтовое озеро. Сопровождающие нас дворцовые лекари надеялись чередовать купание царя в теплых источниках с маслеными ваннами. Но едва только истерзанное болезнью тело Ирода было помещено в подогретое масло, он ощутил такую боль, что в его глазах помутилось, и на краткий миг царь потерял сознание.

– В Иерусалим! – Выдохнул царь, едва только его привели в чувство. Царь должен был умереть, как ему и подобает во дворце окруженный женами, детьми, друзьями и придворными. Так и не иначе!

На следующий день мы поднялись засветло. Похожий на маленький домик паланкин взяли на плечи сразу же восемь здоровенных рабов, и мы тронулись в обратный путь. И вновь замелькали лекари, в воздухе запахло давно надоевшими мазями и притираниями. Опять Ирод скрипел зубами от боли, стонал не в силах заснуть с тем, чтобы хотя бы на время ослабить страдание. Впрочем, теперь он торопился из последних своих человеческих или божественных сил. Успеть добраться до Иерусалима, изменить завещание, водрузить царскую диадему на голову старшему сыну Архелаю, а не Антипе, как он еще размышлял перед тем, как отправиться на воды. Именно Архелаю, с тем, чтобы Антипа был при нем тетрархом. И то верно, не хватало еще, чтобы Архелай обиделся, и наподдал младшему братцу. Ведь Архелай, он такой – родного брата к кресту приколотит, если что не по нем, а Антипа – он смирный, он стерпит, смирится, и отдаст в конечном итоге Иудею.

Когда мы проезжали мимо какой-то деревеньки, Ирода вдруг отвлек от дум заливистый девичий смех.

– Они смеются, я тут страдаю, а они смеются! – Рассеянно он развел руками. В этот момент Ирод разрезал себе яблоко на узкие ломтики, лакомясь спелым фруктом, как это любил делать.

– Жизнь продолжается, – рассеянно ответил я, угощаясь спелой виноградиной. Ирод не любил есть один, и на время его поездки к купальням, я находился при нем неотлучно.

– Представляю, как они будут смеяться, когда меня не станет. Архелай ведь пожиже меня будет. Не сможет держать этот народец, как держал его я. Пойдет вольница, послабления, опять возьмут верх фарисеи или ессеи, или, даже не знаю кто. Я уйду, и ни кто не заплачет! Вот что меня печалит. Они так и не поняли, и не скоро поймут, сколько я для них сделал. Нет же! Они будут смеяться, как эта чумазая простолюдинка! Смеяться и отмечать мою годовщину, как торжество! Сделают ежегодный праздник избавления от деспота! – Говоря это, Ирод распалялся все больше и больше. Его лицо сделалось красным, гнойные язвы на нем набухли, так что мне вдруг показалось, что еще немного, и они лопнут все сразу, извергая мерзкий зеленоватый гной вперемешку с кровью.

– Они будут отмечать мою годовщину, как торжество с танцами, песнями и подарками, будут раздавать угощения на улице, махать украшенными бантами пальмовыми ветками и бросать цветы! Они будут поздравлять друг друга с очередной годовщиной избавления от жестокого тирана, от чудовища держащего в своих когтях несчастную Иудею. Гады!

Мне показалось, что Ирод вот-вот заплачет, но он отвернулся лишь на мгновение, тут же вновь уставившись на меня полными гнева глазами и готовыми лопнуть гнойниками.

– Они устроят праздник, а ведь могут справить и тризну?! Как ты считаешь Квинт? Смекаешь, о чем я говорю, или старость окончательно замутила тебе разум. Эй! Начальника стражи и самого быстрого гонца сюда. Живо!

Услышав его вдруг окрепший сильный и властный голос, штора закрывающая вход в паланкин дернулась, и в дверях показалась красноватая рожа нынешнего начальника караула Тиграна.

– Снаряди гонца. Мы отправим приказ в Иерусалим. Приказ моим сыновьям. Чтобы они немедленно собрали самых именитых и знаменитых, самых уважаемых жителей Иудеи, докуда только успеют добраться. Я же хоть и поспешаю, но делаю это с достоинством и оглядкой на мои раны, а значит, они обернутся куда быстрее. Пусть соберут дорогих гостей в одном из дворцов, сами решат куда. И пусть Саломея и Алекса проследят за тем, чтобы им было удобно.

– Дела идут. – Он подмигнул мне. Я пожал плечами, и вытащив из-за пояса уже привычную мне чернильницу и перо, принялся составлять приказ. В тот день ненадолго у Ирода улучшилось настроение, так что мы относительно спокойно погрузились на корабль.

Глава 44

Получив наше сообщение о возвращении, на пристани уже толпились встречающие, среди которых на высоком настиле под тентом я приметил Саломею, величественно восседающую на кресле, в то время как слуги обмахивали ее разноцветными веерами. Должно быть вблизи это выглядело завораживающе. Когда же корабль причалил и царя вынесли на берег, Саломея тот час бросилась навстречу, норовя припасть к ногам брата, чего он естественно не мог ей позволить.

– Позаботилась ли ты о моих гостях? – нежно глядя на сестру, почти пропал Ирод.

– Хорошо, – Саломея оправила съехавший на бок платок. – Все как ты велел. Будет праздник?

– Праздник?.. – он обернулся ко мне, сокрушенно покачивая головой. – Праздник… у них одни только праздники на уме. Не праздник – похороны. Царские похороны, которые ни кому не дозволено превращать в праздник. – С притворной строгостью он погрозил сестре пальцем, и тот час она припала губами к его руке, умоляя простить ее непонимание.

– Тебя-то я прощаю. Я понимаю, что на целом свете, ты одна любишь меня. Только ты… только… а они, – он гневно обвел глазами радостные толпы. – Они ждут, не дождутся, когда я подохну. Скажут, старый орел окочурился, а ну пинать его! Вырывать золотые перья, насмехаться над его памятью!

– Никто не посмеет насмехаться! – Не сдержалась Саломея.

– Посмеют. Жизнь, как говорит мой ученый друг Квинт Публий, продолжается, и он прав. Только я не хочу сестренка, чтобы после всего того, что я сделал для этого проклятого царства, кто-то смел радоваться моей гибели. Ты поможешь мне? Ты обещаешь сделать роскошную тризну по своему старшему брату? По брату, который любил тебя, не смотря ни на что?!

Саломея порывисто кивнула, не зная, что и сказать.

– Тогда я спокоен. Тогда все просто, все ясно как день. – Ирод вновь обвел собравшихся счастливым, но не предвещавшим ничего хорошего, взором. Его взгляд помутился, а лицо сделалось серым, должно быть в этот момент он ощущал ни с чем не сравнимую боль. – Я прошу. Нет, я приказываю тебе, сестра моя, чтобы после того, как я умру, ты, и твой муж Алекса отправились к моим «гостям», – слово «гостям» он произнес, точно выплевывал вишневую косточку, – и приказали солдатам порубить их всех на мелкие куски. Таким образом, в каждой уважаемой семье царства будет траур, и они невольно будут скорбеть вместе с тобой. Когда я умру, а пока запри их ипподроме

И в этот, и на следующий год, и пока жива память о близких. Они будут плакать о них, поминая меня. Да будет так. Я сказал!

Произнеся это, Ирод потерял сознание. Обессиленного царя вновь уложили в паланкин и понесли в сторону Иерусалима.

Глава 45

Моя тайная супруга Саломея была рядом. Береника, вызванная особым приказом Ирода, находилась подле матери, либо со своими детьми, ожидая, когда дед призовет их к своему ложу, дабы проститься, традиционно благословив семью, отдав последние распоряжения. Мои сыновья Антипатр и Фазаель еще до отбытия царя на воды были отправлены матерью в ее тетрархию, Антипатр в Ямнию и Азот, а Фазаель в Фазаелиду, дабы составить представление о состоянии отошедших им земель и имеющихся на них укрепленных городов-крепостей и селений. Они должны были с рук на руки принять хозяйство, дабы составить подробный отчет относительно нужд подвластного им теперь народа, характера помощи и денежных вложение, а так же выяснить состояние казны и составить рекомендации по распределению денежных средств или иных благ.

Саломея была рядом, все мои дети и внуки живы и здоровы, а я, вот ведь подарок богов, на старости лет, я все еще был потребен Ироду, а значит, меня ни кто не гнал, и я мог проводить все свободное от общения и ухода за царем время со своей семьей. Но вместо этого я почти круглосуточно торчал у Ирода, стараясь под каким-нибудь предлогом остаться в его покоях на ночлег, и изумляя своей верностью и преданностью дворцовых слуг и членов царской семьи.

Я ждал смерти Ирода, его слез и отчаяния. Его предсмертного страха и слабости пред лицом неминуемой смерти. Да, последние дни избранника богов были воистину страшными. И мне доставляло удовольствие промывать его незаживающие раны не брезгую вонью, гноем и даже червями.

Я смаковал его боль и сам его ужасающий вид, думая о том, как должно быть, радуется в царстве Сатурна, или куда помещает души умерших ее, неведомый мне бог, Абаль. Я мечтал, чтобы приговоривший мою возлюбленную к невозможной жизни, отнявшей у нее рассудок злодей, ползал бы передо мной на коленях, умоляя о быстрой смерти, а я бы лишь отсрочивал приговор, потчуя его лекарствами и уговаривая потерпеть хотя бы еще немного.

Но, на горе мне, все это время Ирод держался на удивление стойко, что наводило на мысль, что он может, поправ законы своего бога, уйти из жизни, по-римскому обычаю, покончив с собой.

Этого нельзя было допустить, так как подобный уход был несравнимо легким рядом с медленным гниением всего его тела. Кроме того, он все еще не казнил своего первенца. Не принес Антипатра на алтарь моему богу, не стал в третий раз сыноубийцей.

Письмо императора было уже давно получено, его текст наизусть знали все, включая мальчишек – разносчиков воды, меж тем Ирод медлил!..

Опасаясь, что царь может обмануть меня в моих ожиданиях и перерезать себе горло ночью, когда я буду спать, или во время отлучки по делу, и велел вынести из царской опочивальне все, что хотя бы теоретически он мог использовать в качестве режущего или колющего оружия.

По-хорошему следовало, конечно, выбросить еще и тяжелые чаши для фруктов и напитков, так как в отчаяние, он вполне мог разбить себе ими голову, но получилось только заменить их на легкие глиняные.

Кроме того, я подольстился к племяннику Ирода Ахиабу – сыну того самого Ахиаба с которым я служил в Акре, который на правах члена семьи находился подле царя, следить, дабы тот не удавился шнуром от балдахина, или не предпринял попытки выброситься из окна.

Желая подтолкнуть царя к принятию мер в отношении его первенца, я несколько раз приводил к его постели внуков, которые невольно начинали причитать, взирая на нарывы и раны своего деда.

– Что ждет этих невинных детей, если Антипатр вдруг вырвется на свободу?! – Произносил я, как бы сам себе. С годами люди нередко приобретают опасную привычку высказывать обуреваемые их мысли вслух. Пред Иродом я с успехом разыгрывал выжившего из ума старца.

– Бедные детки!

Зная, насколько остро царь переживает семейные дела, можно догадаться, какую боль он при этом испытывал. Я же продолжал свою изысканно-жестокую пытку, растягивая несчастного Ирода между страхом перед, способным на любые коварства и подлости Антипатром, и ужасом, перед мыслью, что ему вновь предстоит обагрить руки в крови собственного ребенка!

Это было замечательно!

– В городе ходят слухи, будто бы Дорида собирает верные ей идумейские семьи, дабы пробиться во дворец и вызволить Антипатра из темницы. (Из соображений безопасности и желая все держать под контролем, Ирод поместил ожидающего окончательного приговора сына в подвальную тюрьму крепости, где жил в этот момент сам).

Ирод не мог поднять руку на собственного ребенка, все еще казнясь смертями Александра и Аристобула. Он со страхом думал о том, что рано или поздно ему придется оказаться перед лицом неминуемого выбора и тогда…

Формально император признал Антипатра достойным смертной казни, тем ни менее в своем письме, он отмечал особо, что Ирод волен поступить с сыном, как посчитает нужным. Август заранее соглашался с его выбором, готовый заменить казнь ссылкой. То есть, он признавал вину, но принципиально не брал на свою совесть смерть чужого ребенка. Ирод же был слишком слаб, для принятия столь тяжелого решения.

Этого-то я и боялся. Впрочем, царь преподнес мне роскошный подарок, повелев собрать и удерживать насильно на ипподроме уважаемых граждан Иудеи, коих приказал Саломеи казнить, едва он перестанет дышать. Замечательный вариант прославиться в веках не благородными делами гения своего, а неслыханным злодеянием!

Впрочем, я не очень-то верил, что родственники Ирода решатся на такое дело, после смерти царя, когда уже ни что не станет угрожать им за ослушание. А значит, их следовало как-то подтолкнуть к этому решению еще при его жизни.

Не зная, как наилучшим образом поступить, дабы не подвести под удар Саломею и Алексу, которые отвечали за пленников, я сел было, сочинять поддельный приказ Ирода, когда за моей спиной неожиданно оказалась Саломея. Когда ей это нужно, «черная жрица» умеет подкрадываться так незаметно, что даже «Черный паук» ничего не прочухает.

– Он все-таки решился на это?! – Глаза Саломеи расширились от ужаса, грудь то поднималась, то опускалась. Все еще красивая, Саломея в старости сделалась властной и прекрасной госпожой, с тонкими острыми чертами лица, узкими запястьями и золотом обильно перемешенным с серебром роскошных волос.

– Неужели он отважился на такую жестокость?! Я сейчас же пойду к брату, пусть он отдаст сей безумный приказ, смотря мне в глаза! – Выпалила она и уже хотела развернуться к выходу, когда я был вынужден схватить ее за запястье и усадить рядом с собой.

– Не отдавал он такого приказа, но отдаст. Рано или поздно отдаст, любовь моя. А потом умрет, наконец. Оставив на наших шеях зверя Антипатра. Ты ведь сама пострадала от него, родная. Знаешь, что за чудище таится в подвалах. А ведь он его убивать как раз и не собирается. Уже император ему черным по белому написал, мол, согласен на смертную казнь, а он не смеет. После Хасмонеев не может еще раз на такое решиться. Так пусть же вой подымится по всей Иудеи, пусть он сообразит, что еще чуть-чуть, и дворец его снесут родственники убиенных. Тогда быть может согласиться избавить нас от злобного чудовища.

– Но нельзя ли каким-нибудь иным способом рассчитаться с моим племянничком? Не смертями же заложников? Бог не попустит такого злодеяния! Мы не избавимся от Антипатра, мы все умрем вместо этого!

– До Антипатра не добраться даже мне. Даже самый лучший из «тайных дел мастеров» не успеет примчаться из Рима в Иудею, дабы исполнить этот заказ. Не успеет, потому что твой брат ни сегодня, завтра помрет. Да если бы был хотя бы крохотный шанс, неужели ты думаешь, что я не воспользовался бы им. Нанял стражника, чтобы тот зарезал или придушил змееныша. Все впустую. А так, внезапная казнь заложников, бунт, Ирод велит придушить змееныша, а там, глядишь и сам того. Умрет, потому что его богатырское сердце не выдержит еще одной скорби.

– Ты хочешь, чтобы Ирод умер?! – Саломея залилась слезами.

– Да и на что ему жизнь? Разве сладко гнить заживо, наблюдая, как твоей плотью лакомятся черви?

– Может он и страшно болен, может его боль и нестерпима. Только болезни все по грехам. А видно на нем их ой как много набралось. Так что его страдания – его же искупление. Умрет раньше времени, потом век всего в аду не искупит. Это же понимать надо! А быть может, спасем его именем невинных людей, так боженька на небе ему это и зачтет, как за доброе дело. Ведь он же – брат мой, не злодей. Как ни крути.

– Про грехи я не знаю, про искупление тоже, только для нас он опасен, пока жив, опасен. Ты что же сама не понимаешь, что Ироду сам бог не указ, он уже двоих сыновей казнил, захочет, и тебя и меня казнит. Утопит Иудею в крови, а сам будет на крови той на лодке плавать. Пусть будет царем Архелай, пусть Антипа или Филипп, если ему опять приспичит менять завещание. Но только не Антипатр. Потому как в его наследничках, слава богам, кишка тонка нас всех извести. Умрет Ирод, умрет первенец его, и спокойная жизнь начнется. Тебе тетрархия отписана. Сядем там свой век доживать, или на сыновей оставим, а сами, куда подальше отсюда.

– А пускай казнит! Пусть с живой кожу сдирает. Потому как он царь. А доброе дело сделать за Ирода, я как младшая сестра обязана. Век буду Богу молиться, поклоны класть. И птиц в клетке томящихся на волю отпущу. Вместе с Алексой и отпустим, не взыщи. Как-нибудь отмолим душу грешную. Мне и самой не так-то много осталось, не хочу, чтобы дети детей наших потом говорили, будто бы Саломея дочь Антипатра, сестра царя Ирода свои руки и ноги в крови невинных омыла. Будто была пособницей дьявола. Пойду и выпущу на волю. А ты, – она погрозила в мою сторону унизанным драгоценными перстнями перстом, – ты только посмей фальшивую писульку, какую еще сочинить. Брата моего посмертной славы лишить, убийцей кровожадным сделать! Сама о тебе донесу. Все Ироду про нас как перед богом расскажу. Во всех грехах покаюсь. Пусть казнит он меня – беспомощную старуху. Пусть гневается, только я все одно их выпущу! – С этими словами она покинула меня.

Ну и ладно. Кто интересно откроет ей запертых узников. Кто сумеет смастерить письмо, подделав царскую подпись. А с Саломеей я после разберусь, по-хорошему конечно. Как я еще мог разбираться с собственной, пусть даже и тайной женой.

В этот момент, занятый своими мыслями, о том, как бы поискуснее сплести очередную ловушку для Ирода, чтобы тот, наконец, расправился с Антипатром, я совершенно забыл, что Алекса такой же «тайных дел мастер», как и я. Что Береника, Антипатр и Фазаель обучались у меня, и умеют уже, наверное, не меньше, а может быть и больше, нежели их старик. В общем, я недооценил собственной семьи, и вскоре был посрамлен за это.

Неожиданно дворец огласился криками и плачем. По коридорам метались слуги и стража. Перепуганные придворные, виночерпии, постельничие, няньки с детьми и без, родственники царя. Вся эта толпа летела к одной единственной цели, к царским покоям, дабы узнать, что там происходит.

В секунды дворец наполнился перепуганными людьми, которые, по обычаю, громко рыдали, стенали, рвали на себе одежду и волосы.

Крик, шум, вой. Расталкивая иродовых домочадцев, я добрался до спальни царя одним из первых. Вроде как сбил с ног какую-то женщину, толкнул толстобрюхого щеголя, чуть не раздавил, вдруг выползшее на дорогу дитя. Двери в царские покои были заперты, и должно быть следовало хотя бы постучаться. Но толпа сзади напирала. В последнее мгновение я успел подхватить с узорчатого пола, уцелевшего дитенка, и тут же нас почти что приперли к дверям, так что те раскрылись внутрь, а мы, те кто оказался впереди, влетели в покои царя иудеев.

Удача, Ирод был жив, я сразу понял это по его вздрагивающей на софе спине. Должно быть, он лежал лицом в подушки и горестно рыдал. Рядом с ним встревоженный и счастливый возвышался царев племянник Ахиаб со смехотворно маленьким фруктовым ножичком, который он тут же безропотно вручил подоспевшей стражи, давая какие-то объяснения. Из-за раскричавшегося ребенка на руках, я не слышал, что он говорит, и это было досадно. Я приблизился, на ходу передавая кому-то малыша.

Завидев меня, по-дурацки улыбаясь Ахиаб бросился на встречу, обнимая меня за шею, и прилюдно называя истинным царским спасителем.

А я только и мог, что по-дурацки хлопать глазами, не понимая, что произошло.

В этот момент, расталкивая все еще воющую от страха и непонимания толпу, в царскую опочивальню прорвался начальник тюремной стражи, чье высокое положение выдавало то, как он был одет: темное платье, и специальное оружие, которое было предписано носить тюремной страже. Растолкав всех, он грузно осел на колени перед царским ложем, и почтительно приподняв одеяло, начал что-то шептать Ироду, принудив его наконец высунуть голову. Я снова не слышал, о чем говорил начальник стражи, но гомон вдруг прекратился остановленный необыкновенной силы и громкости голосом царя. Вот, что называется, гаркнул, так гаркнул. В один миг замолкли все, включая плачущих детей. В гробовой тишине Ирод отдал приказ о немедленной казни приговоренного к смерти Антипатра, после чего, столь же властно, голосом, не терпящим ни малейших возражений, нам всем было приказано убираться вон.

В полной тишине, стараясь не дышать, мы пятились к снесенным дверям, опасаясь хотя бы на мгновение оказаться спиной к царскому ложу, на котором возвышалась исполинская фигура то ли боги, то ли титана.

На счастье уже в коридоре, мне попался на глаза Ахиаб, который поведал о произошедшем в царской опочивальне.

Итак, как выяснилось, я не зря предполагал, что Ирод не вынесет боли и не пожелает брать на себя кровь Антипатра. Должно быть, мои доводы по поводу необходимости казнить цареубийцу, пока царь еще жив и может отдать такой приказ, довели его до такого состояния, что Ирод пожелал предпочесть смерть, принятию решения. Как я уже писал, из царских покоев были удалены все колющие и режущие предметы. Но Ирод изловчился все-таки отыскать для себя фруктовый нож, который Ахиаб и сдал начальнику стражи, в качестве доказательства произошедшего. Последнее время Ирод очень мало ел, можно сказать, совсем не ел. Пил только воду, и мог позволить себе несколько ягод винограда и кусочков яблока. Яблоки он всегда разрезал сам на тонкие ломтики, с удовольствием поглощая их.

Дождавшись, когда я покинул его спальню, Ирод подозвал кого-то из слуг, и приказал ему принести яблоки и нож. Тот поспешил выполнить приказ, напрочь позабыв о моих предостережениях. Убедившись, что поблизости никого нет, Ирод аккуратно вернул на поднос яблоко, после чего попытался вскрыть себе вены.

На счастье юный Ахиаб как раз в этот момент вошел в опочивальню и успел задержать руку царя, чем спас его жизнь, и как сказали бы иудеи, душу.

Он и находящиеся в соседней комнате слуги подняли крик, сзывая подмогу. И решив, что кричать во дворце умирающего царя могут разве только по случаю его смерти, вслед за ними закричали, заплакали и запричитали все остальные.

Поднялся страшный гвалт, и вот тут началась вторая история, суть которой я узнал тем же вечером от слуг.

Глава 46

Поднялся вой и плач, точно царь уже помер. Вопли достигли самой темной и хорошо охраняемой камеры в подвальной тюрьме, коснувшись ушей, томящегося там в неизвестности Антипатра.

– Начальника стражи ко мне, быстро! – Приказал он, и охранники не посмели ослушаться царского первенца.

– Мой отец умер. – Начал он, со спокойной властностью будущего монарха, взирая на явившегося по его приказу стражника. – Царь умер. И я приказываю тебя немедленно выпустить меня на свободу.

Ты обязан снять с меня оковы, вывести из темницы и дать самого резвого коня. Потому как, еще не известно, кто теперь царь, Архелай сын Малфаки, или я – перворожденный сын и подлинный престолонаследник, – не опуская глаз, сообщил он начальнику стражи. И видя, что тот колеблется, добавил:

Подумай сам, казнить меня мог только царь, Архелай теперь пошлет новую просьбу в Рим, пройдут месяца. За это время мои друзья вытащат меня из тюрьмы, и вся честь освобождения своего будущего царя, все почести и богатства достанутся им. В то время, как ты и твои люди, если вы согласитесь прямо сейчас встать на мою сторону, окажетесь самыми богатыми и влиятельными людьми во всей Иудеи. Я назову тебя спасителем царя, и ты займешь дворец, который ныне принадлежит моей тетке Саломея, или тот, который выберешь сам. Я все равно уже можно сказать, одной ногой на свободе. Подумай о своих детях, хочешь ли ты растить их в довольстве и богатстве, или будешь сожалеть всю свою оставшуюся жизнь, принимая справедливые упреки внуков, за то, что не воспользовался данным тебе судьбой шансом.

Ты скажешь – такова моя судьба, но разве пример моего отца, поднявшегося из ничтожества и сделавшегося царем, не доказательство того, что иногда люди могут взять Фортуну за горло и повернуть ее к себе, тем местом, которое им кажется слаще.

Произнося все это Антипатр, безусловно, рассчитывал на то, что после смерти царя, стражник дрогнет пред лицом возможного престолонаследника, и польстившись на щедрые посулы, или испугавшись мести, подастся уговорам. Но произошло обратное. Начальник стражи не только не снял оков с Антипатра, а велел зорко следить за узником, ни в коем случае не слушая его речей, а сам побежал к царю, докладывать о покушении на побег.

Я уже рассказывал, как начальник тюремной стражи ворвался в покои царя. Теперь картина мозаики сложилась полностью.

Антипатр был казнен в тот же день прямо в тюрьме, из которой его побоялись вытаскивать для проведения церемонии, так как следовало опасаться, что кто-нибудь пожелает отбить приговоренного. После казни его тело было доставлено в крепость Гирканион, где его и похоронили.

Желая убедиться, что цель достигнута, и Антипатра больше нет в живых, я лично ездил в Гирканион. Отчего-то подумалось, что коварные идумеи могли устроить ему фальшивую смерть и такие же похороны, но нет. Палач сработал исправно, и я мог поздравить себя с тем, что с честью выполнил свой долг – устранил Антипатра, как это и было приказано «тайных дел мастерами», и от себя лично, сделал Ирода в третий раз сыноубийцей. Такого удара он уже не должен был пережить. Но я готовил ему последнее, загадочное убийство заложников. Все знали, что Ирод пригласил к себе «в гости» представителей самых известных семей в Иудеи, и встречающий его на пристани народ отлично слышал приказ, изрубить «гостей» на куски, дабы все плакали, когда царь уйдет к праотцам.

Теперь, на Ирода должно было свалиться народное негодование и неминуемый бунт, который он вряд ли бы пережил. Впрочем, смерть Ирода была уже предопределена, но что более важно, чем даже покончить с убийцей Абаль, которому я поклялся мстить до гробовой плиты и за ней до реки, по которой Харон перевозит души мертвых, было надругаться над его посмертной славой. Ирод нередко говорил, что-де он и есть миссия, которого ждали евреи. Он вернул отторгнутые Птолемеем куски царства, и постоянно увеличивал его территорию, делал все, чтобы память о нем сохранилась в его дворцах и крепостях. После же этого убийства, народ должен был бы запомнить Ирода как чудовище, равного которому не рождалось на этой земле. После бессмысленного убийства невинных его именем должны были бы пугать детей. И Ирод был обречен мной, прочувствовать всю глубину ямы, в которую ему предстояло свалиться, на пороге смерти, когда дни его сочтены, и нет ни малейшей возможности что-либо изменить. Вот такой я видел месть за унижение и смерть несчастной Абаль. «Черной жрицы»!

Но тут удача изменила мне, и царь отошел, через пять дней после казни своего первенца, когда я находился в Гирканионе. Весть о кончине Ирода застигла меня в пути. Люди плакали, разрывая на себе одежды, точно хоронили ближайшего родственника. Так что я наивно заподозрил, что принятый в момент отчаяния приказ царя был все-таки исполнен, любящей его Саломеей. Но куда там. Помимо плача по лучшему из возможных правителей, люди со слезами благодарности вспоминали, как в последний момент жизни тот смилостивился, и отпустил заложников, которые теперь разлетались, словно выпущенные на свободу из золотых клеток птицы.

Закрыв глаза брату, и соврав прислужникам, будто царь, наконец, заснул, и под страхом наказания запретив будить его, Саломея кликнула дежурившего у дверей своего законного мужа Алексу, и вместе они бросились на ипподром, где, предъявив страже печати и фальшивый приказ царя, потребовали немедленно выпустить всех пленников на свободу. Только после того, как последний из заложников благополучно покинул свое узилище, Саломея открыла тюремщикам, что Ирода больше нет, после чего, велела всем отправляться в амфитеатр, сзывая туда народ, дабы огласить там завещание царя. Авторитет сестры Ирода, а может быть магия «Черной жрицы», способной управлять толпами народа, сделали свое дело, и люди безропотно пошли туда, куда вела их эта маленькая, но сильная и властная женщина.

Тут же был вызван министр финансов царя Птолемей, на пальце которого красовался царский перстень с печатью. Был вскрыт царский рескрипт, в котором Ирод называл своим преемником Архелая, оставляя за ним царский титул и Иудею. Про остальных наследников я уже писал.

В своем послании народу, Ирод просил солдат быть преданными его наследнику, поэтому тот час началась присяга на верность превращенная в радостное шествие. Солдаты и простые люди шли мимо Архелая, громко выкрикивая слова присяги и благословения.

Я успел лишь на похороны моего царя, которого несли на золотой роскошной кровати разукрашенной драгоценными камнями, застланной пурпурным покрывалом с тончайшим узором. Умирал он совсем на другом ложе. Эта же принадлежала к сокровищам царя, но использовалось в исключительных случаях, например, в первые брачные ночи на многочисленных свадьбах Ирода.

Его тело было тоже завернуто в красное, в правой руке был зажат скипетр, словно мертвый царь мог восстать из гроба, и продолжить свое правление. На голове поблескивала диадема и поверх нее золотая царская корона. Перед ложем Ирода медленно и торжественно двигалось войско в полном вооружении. За кроватью следовали пятьсот рабов и вольноотпущенников с букетами благовонных трав в руках. Нести тяжеленное ложе с телом царя, было доверено его сыновьям и родственником, коих у Ирода было в изобилии.

Согласно завещанию, Ирод был похоронен в Иродионе.

Глава 47

Повинуясь странному притяжению, я остался в Иродионе, где купил небольшой домик и зажил частным лицом, уже не помышляя ни о Саломеи, ни о продолжении своей службы на благо «тайных дел мастерам», для которых я воспитал отличных теневых воинов. Двоих сыновей и дочь. Хотя, последнее время меня в большей степени волновала внучка Иродиада – дочь Береники и Аристобула. Царских кровей, она была подлинной «Черной жрицей», пожалуй, посильнее, нежели Саломея и моя мать вместе взятые. У меня не было возможности заняться обучением малышки, но ее возрастающая с каждым днем сила, и не дала бы мне приблизиться к ней, невольно раскрыв ее раньше времени. Поэтому я решил ждать, оставаясь при могиле Ирода столько, сколько отпустят мне боги.

Я не искал контактов со своей семьей, не пытался черкнуть хотя бы пару строк Саломеи, опасаясь нового предательства с ее стороны, и прекрасно понимая, что ни за что на свете не смогу поднять руку на «Черную жрицу» и на свою божественную супругу.

Как же изменилось это место со дня памятного бегства Ирода из Иерусалима с семьей. Прекрасный, достойного лучшего темного воина подвиг! Ирод так и не открыл мне, как ему удалось проделать такую штуку. Жаль. Теперь уже я могу только догадываться, но никогда не узнаю, прав я или не прав.

Сюда, в Иродион нет-нет да залетали слухи о спасенных Саломеей заложниках. Все славили смелость сестры жестокого правителя, и восхищались Архелаем, продолжавшим чтить своего мертвого отца наравне с богом. Поговаривали, что, побоявшись отдать приказ уничтожить заложников, Ирод приказал перебить младенцев в Вифлиеме, якобы пытаясь отыскать среди них, того, кому было предсказано править Иудеей, прекратив тем самым идумейскую династию царей, основанную самим Иродом. Вряд ли такое было возможно. Зная характер Ирода, я не могу поверить в этот слух, хотя не в силах и опровергнуть его. Одно дело отдать приказ изловить и изничтожить всех Хасмонеев и совсем другое невинные младенцы. Конечно, убивать людей царской крови – грех. Не грех уничтожать заговорщиков. Но если взрослых мужей или даже юношей можно было пусть и с натяжкой причислить к участникам заговора, то это совершенно невозможно проделать с убиенными детьми. Не забывайте, что Ирод хоть и был назначен царем Римом, оставался идумеем простого происхождения, а стало быть, пришлым. А против пришлого всегда будут восставать. К чему же лишний раз будоражить толпу?

Впрочем, меня мало трогали эти толки. После смерти Аристобула, моя внучка Иродиада вышла замуж за Филиппа сына Ирода и Клеопатры из Иерусалима, который, однако, вскорости помер, оставив внучку с правнучкой Саломеей на руках.

Архелай устроил семидневный траур по своему отцу, после которого состоялся торжественный пир. Желая выглядеть скромным и богобоязненным, он не пожелал принимать корону сразу же после окончания официального траура, обещая быть более мягким правителем, нежели его отец и снизить налоги.

Архелай правил в Иудее почти девять лет, и был сослан за жестокость в Галлию, где должно быть и помер.

Забавно, что этот наследничек Ирода умудрился показать свой норов практически во время траура по отцу. Тогда, сразу же после официального траура по Ироду, народ самопроизвольно начал другой траур, поминая жертв его правления, и особенно останавливаясь на сожженных вероучителях и их преданных учениках. Не в силах прекратить сие без применения силы, Архелай не нашел ничего лучшего, как послал на безоружных людей войска, учинив расправу прямо в храме!

По словам очевидцев, трупы были собраны в одну кучу, и ветераны божились, что такую большую гору мертвых тел, не возможно увидеть даже после внезапного вторжения неприятеля в город.

После чего, в окружении самой блистательной свиты на свете (в состав которой входили Саломея со всеми детьми, братья и зятья царя) все эти люди рисковали жизнями ютясь в вонючих трюмах кораблей, якобы с единственной целью, поддержать иродова наследника перед Августом, а на самом деле, свидетельствовать о бесчинстве учиненном будущим правителем в храме! По решению совета родственников, против Архелая перед Августом выступил мой сын Антипатр, чье ораторское искусство и умение влиять даже на самых высокопоставленных людей, высоко ценилось. Рядом с ним, желая оспорить у Архелая права на престол, стоял ранее назначенный наследником престола Антипа. Птенцы иродова гнезда всегда с большим рвением собирались, дабы заклевать кого-нибудь из родственников, нежели поддержать и возвысить.

Меж тем по всей стране начались возмущения, и некий раб по имени Симон называясь то ли Архелаем, то ли покойным Антипатром сыном Дорис нацепив на себя поддельную диадему, объявил себя иудейским царем. И на этом основании спалил дворец в Иерихоне, и, не удовлетворившись награбленным, отправился свершать подобные описанному «подвиги» по всему царству сжигая дворцы и богатые виллы и убивая всех, кто там находился и не желал примкнуть к его шайке. Он был остановлен и убит начальником царской пехоты Гратом, бросившим на ликвидацию самозванца стрелков из Трахонеи, а так же отборнейшую часть гарнизона Себастии.

Позже в Рим заявился человек внешне похожий на покойного Александра, утверждавшего, что он подлинный сын Ирода и царицы, чудом избежавший смерти. Самозванец до того хорошо играл свою роль и был настолько схож с покойным, что ему верили даже те, кто лично видел Александра, давая денег, снаряжая корабли и готовя для него войска. Обман был раскрыт самим императором, который отыскал в Риме близкого друга Александра и Аристобула, сумевшего изобличить негодяя.

Сразу по отъезду Архелая со свитой в Рим Вар был вынужден явиться в Иерусалим для подавления начавшегося там восстания. Уезжая ни с чем, он все же оставил один из своих сирийских легионов, которые отлично справлялись с неорганизованными толпами, но почувствовали себя не в своей тарелке, когда иудейские лучники поднялись на колоннаду дворца и повели оттуда прицельный отстрел красных плащей.

Римлянами командовал Сабин, устроив себе командный пункт на башне Фазаеля – самой высокой башне в Иерусалиме.

Как говорили бежавшие из столицы семьи, сначала Вар потребовал отдать ему драгоценности Ирода, которые проносились на похоронах перед его парадной кроватью, дабы предать процессии больше блеска. Это взбесило иудеев еще больше, чем избиение людей в храме, учиненное будущим царем.

Когда солдаты подожгли колоннады, лучники перестали быть им опасны. Многие из смельчаков падали вниз живыми факелами, тех, кто еще шевелился, добивали на земле. Потом частично рухнули и сами колоннады, погребая под собой огромную массу народа.

Царство раскололось на две основных политических партий, одни поддерживали Рим и зверя Архелая, другие стояли за Антипу – как за единственного реального престолонаследника и иудейского царя. Поговаривали, что последние дни жизни из-за болезни и страданий Ирод был не в своем уме, иными причинами было не возможно объяснить, отчего тот предпочел спокойному, рассудительному Антипе, кровожадного Архелая.

Умерла Малфака – мать Архелая и Антипы, а в Идумеи 2 000 ветеранов Ирода начали собственную войну за независимость своей страны против римских вторженцев. Впрочем, они хоть и били, пытавшихся навести порядок римлян, но вскоре изменили своим первоначальным планам, согласившись поддерживать Антипу, против Архелая.

Галилеянин Иуда сын казненного Иродом Иезекии поднял собственное восстание, разгромив армейские арсеналы и забрав оттуда все, что только можно было унести. А в Иудее объявился очередной царь, коим называл себя здоровенный точно бык детинушка, работавший прежде простым пастухом, а ныне напяливший себе на башку диадему. Этого самозванца звали Афронг, и его поддерживали четверо его братьев, каждый из которых не уступал своему «царю» ни мощью, ни статью, ни полным отсутствием образованности и ума. Тем не менее, они наносили вред как римлянам, выслеживая красные плащи на больших дорогах или нападая, когда те спокойно почивали, так и соотечественникам.

Так что снова пришлось прибегать к раз проверенному средству – Грату с его себастийцами. Тем не менее, даже после отлова и уничтожения троих из четверых кошмарных братцев, четвертый принял мирное соглашение, сохранив себе жизнь, и с частью награбленного исчез из поля зрения.

Жить во дворце или на вилле в Иудеи сделалось делом рискованным, так как пользуясь нестабильной ситуацией в стране грабителей, или как они сами называли себя, «повстанцев» становилось все больше и больше, и ни римляне, ни царские солдаты попросту не успевали повсюду.

Императору следовало как можно скорее решить вопрос с престолонаследием в Иудее, дабы было с кого спрашивать за непрекращающиеся погромы, грабежи и убийства. Казалось бы, простое дело выбрать одного из двух, либо Архелая либо Антипу. Но как обычно иудеи решили по-своему, заявившись на прием к Августу в количестве пятидесяти человек, специально прибывших из Иерусалима и еще восьми тысяч, проживающих в Риме. Последние, по понятной причине, не были допущены во дворец и вопили под окнами. Все они требовали независимости иудейского царства, изобличая преступления ставленника Рима Ирода против иудеев.

По завершению собрания, Август взял себе несколько дней дабы принять осмысленное решение, и наконец согласился отдать Архелаю половину царства и титул этнарха, обещав следить за тем, как тот будет справляться. Вторая половина была разделена на две четверти – тетрархии, в которых сели на хозяйство Филипп и Антипа. Кроме того, он подтвердил права Саломеи и ее детей, увеличив ее владения и сверх всего подарив ей дворец в Аскалоне. В своей доброте и мудрости, он обручил незамужних дочерей Ирода с сыновьями Фероры, добавив к их приданому 500 000 серебряных монет лично от себя. После он разделил подаренную ему Иродом тысячу талантов между всеми наследниками, ни кого при этом не обидев. В память же о своем друге и верном соратнике, он взял несколько мелочей, некогда принадлежавших царю.

Поговаривали, что за черный амулет с полустертым изображением бородатого лучника, Саломея готова была заплатить дворцом в Аскалоне, но Август был неумолим, и безделушка осталась у него.

Весьма огорченный титулом этнарха Архелай правил жестоко и деспотично, пожиная народную нелюбовь и еще больше страдая от этого. Однажды, гостя в Антиохии, у друга отца царя Архелая, в честь которого он и был назван, этнарх Архелай увидел его дочь вновь овдовевшую после второго брака и возвращенную из Сирии Глафиру, и, влюбившись в нее, попросил отдать бывшую супругу Александра себе в законные жены. А дабы царь Архелай не усомнился в его честных намерениях, этнарх Архелай тут же распорядился изгнать свою законную жену Мариамну, после чего брак был благополучно заключен.

Этот союз был недолгим, и вскоре после своего вторичного переезда в Иудею, Глафиру умерла. Поговаривали, что перед смертью во сне ей предстал ее первый муж сын Ирода Александр, который был возмущен, тем, что она вышла замуж за его брата, и обещал забрать ее за это с собой.

Чего бы возмущаться, когда в семье Ирода такие браки были в порядке вещей? Но факт остается фактом, и через два дня после вещего сна, Глафиру нашли в ее покоях мертвой.

Вскоре после смерти Глафиры Август изгнал Архелая, посадив на его место Антипу и приставив Конония из сословия римских всадников, который сделался прокуратором Иудеи.

Умерла Саломея, последние годы ее черная сила начала утихать, точно масло в светильнике, пока не исчезла совсем. Я не общался с нею много лет, и не знаю, по какой причине, она завещала свое имущество Юлии жене императора, с которой была дружна. А вскоре после смерти Саломеи Рим хоронил Августа, правившего в империи 57 лет 6 месяцев и 2 дня. После Октавиана Августа правление перешло к сыну Юлии Тиберию.

А вот после Архелая в Иудеи правил Антипа, взявший себе в память об отце имя Ирод. Он женился на овдовевшей Иродиаде дочке Береники и моей внучке, судьбу которой я намеревался проследить, поскольку та была «Черной жрицей». Впрочем, вот ведь новый подарок судьбы. После меня остались не только трое «тайных дел мастеров» и подлинная «Черная жрица» – моя внучка, но и, о боги, правнучка Саломея, чью юную силу я по началу не распознал за мощной черной аурой ее матери.

В это время в Иудеи объявился пророк по имени Иоанн, говорящий о пришествие мессии. Иудеи особенные люди, во все времена они ждали мессию, и обычно отворачивались, когда посланец бога оказывался рядом с ними.

Я слышал, что правнучка Саломея очень похожа на мою тайную супругу Саломею, в то время, как Береника, когда я видел ее в последний раз, была точной копией моей матери Ирины, да усладятся их души медом.

Это хорошо, когда дети похожи на своих родителей, и плохо, если не похожи. Новый Ирод – ленив и обжорлив, ни чем не напоминает Ирода, которого я знал когда-то. В его дворце процветают веселые законы, вроде тех, что когда-то были в египетских дворцах покойной Клеопатры. Не думаю, что Ирод-Антипа способен хоть сколько-нибудь повернуть колесо истории, попытавшись вернуть Иудею в пределы, оставленные его легендарным отцом. Одна надежда на моих девочек. На внучку Иродиаду, и правнучку Саломею. Впрочем, меня нет рядом, а кто объяснит им их подлинную сущность, научит, как пользоваться дарованной самой судьбой силой? А значит, их природный талант и волшебство могут пойти и во зло. Как знать…

Я уже никогда не повстречаю маленькую Саломею, не увижу, как она танцует. А ведь говорят, что она божественно двигается – эта меленькая «черная жрица»… быть может, когда-нибудь она посетит могилу царя Ирода, и тогда…

Все это время я живу близ его могилы, хожу туда каждый день, даже в сильный ливень, даже в холод. Иногда в Иродион наведывается двор, и тогда я с жадностью вглядываюсь в некогда знакомые, постаревшие лица, стараюсь угадывать в юношах и девушках их благородных отцов и матерей. Иногда мне это удается.

Как же странно и одновременно с тем правильно расставлены знаки в этом мире – саду Господнем. Я Квинт Публий Фалькс – серп, всю жизнь честно трудился на благо «тайных дел мастеров», творя свою мистическую жатву. Евреи говорят, что есть время для сбора камней, и есть время для побивания камнями, время сева и время жатвы. Выкованный лучшими теневыми «кузнецами» серп выполнил свою миссию, и теперь он не нужен.

Жаль, после последнего ливня одарившего меня лающим кашлем, я уже почти не встаю, и наверное скоро встречусь с Иродом лично. Вот тогда, я расскажу ему о том, кто я такой, и отчего мстил ему все эти годы.

Расскажу об Абаль, в печальной участи которой виноват, пожалуй, не меньше, а может быть даже и больше чем иудейский царь, о своей любви к Саломеи, о детях…

Я расскажу про магию слов, про «серп», про «паука», про судьбу простого серпа, пожинать чужие жизни, и он поймет. Что еще может делать серп, как не жать колосья? Что остается «пауку», как не плести паутину и пить кровь попавших в нее?

И еще, чуть не забыл. Когда умирал Ирод, над миром разгорелась невиданного размера звезда, которая становилась все больше и больше, точно впитывала в себя великую душу великого царя и ставленника богов.

Через пару десятков лет после смерти Ирода, люди будут помнить об этой звезде, называя ее звездой-знаком, путеводной звездой.

Что же, кого-то она привела в этот мир, а кого-то проводила в мир иной. Я слишком стар для того, чтобы пытаться прояснить этот вопрос. Для меня же тогда и сейчас это была звезда, осветившая последние дни моего врага и моего единственного друга, иудейского царя Ирода. Так пусть для кого-то она будет еще и путеводной звездой. Ей – звезде ведь не трудно, звезды сильны и многое могут.

Когда я закрою глаза в последний раз, рядом со мной не будет ни жены, ни детей. И только звезда, звезда моего друга будет святить мне, указывая верный путь. И тогда я снова предстану перед молодым и сильным Иродом идумеем и спрошу, простит ли он меня, за то зло, что я причинил ему, и он… впрочем, не будем забегать вперед.

Я буду думать о звезде, о той, невероятно большой звезде, что посетила наш мир ненадолго и исчезла в темных небесах. Я буду думать о звездном свете, из которого состоят дороги в мир иной, и млечный путь выльется мне под ноги драгоценным ковром. И тогда я встречу своего друга и, наконец, расскажу ему обо всем, и он, быть может, сумеет понять меня и простить. Я буду думать о звезде…

notes

Назад: Часть вторая Падение золотого орла

Дальше: Примечания