Часть первая
Волнорез
Глава 1
Желая исполнить свое давнее желание – перестроить крепость Александриум, Ирод встретился с неожиданной проблемой. По словам пасущих в тех местах коз пастухов, в горах обитали горные духи, или горный дух – наводившие страх на всю округу. Поэтому царь не откладывая, решил обследовать гору вместе с когортой своих проверенных боями и пограничной службой идумеями, и, коли духи будут обнаружены, выбить их до начала рытья котлованов и строительства.
Стрела разрезала воздух у самого уха, заставив Ирода присесть, и чуть ли не притиснуться к земле. И вовремя, звон тетивы напомнил звук рвущейся струны. Дурной знак. Зашуршала листва, но Ирод не стал оборачиваться. Все его существо обратилось в слух. Не мигая, он смотрел в ночь, в которой точно в норе призрачного оборотня скрывался враг.
Напряжение пульсировало кровью у виска, с противным писком, вокруг Ирода закружили сразу несколько комаров, один сел прямо на лоб, но царь только сжал зубы, любое движение могло стать последним.
Впереди зашевелились, и Ирод явственно различил силуэт врага. В ту же секунду над головой царя просвистел огромный камень, а за ним следующий с голову самого Ирода. Казалось, что существо даже не замахивается, а просто швыряет каменюги правой, левой, правой, левой. А может у него и не две, а сразу же шесть лап.
Ирод откатился уже, не опасаясь шума. Еще один булыжник пролетел в локте над ним, и с грохотом ударился о скалу, следующий свалил небольшое деревце в шаге от царя.
Горный дух издал победный вопль, видимо решив, что попал в человека, и тут же царь метнул в него нож.
Должно быть, чудовище охнуло, выронив последний камень, шум падения которого слился со звуком осевшего тела.
– Охотишься ночью, а в темноте-то и не зришь. – Ирод осуждающе покачал головой и пошел вызволять нож.
Чудовище лежало на спине, выставив перед собой брюхо с торчащей из него рукоятью. Мохнатое и огромное, оно мало, чем напоминало человека.
– Две руки и две ноги, – мысленно подбадривал себя Ирод. – Человек, только большой. Здоровенный и вонючий мужик и ничего больше. – Он крадучись подошел к телу, затих, силясь уловить дыхание, и готовый в любой момент отскочить и дать деру.
Вновь запищали комары. Ирод толкнул труп ногой и, наконец, окончательно убедившись, что враг мертв, нагнулся и осторожно извлек нож. Больше всего ему сейчас хотелось загадить одежду. Существо немилосердно смердело, но Ирод, преодолевая отвращение, обыскал его набедренную повязку, обнаружив маленький кожаный мешочек на ощупь словно набитый дорожными камешками.
Что это были за камни, в такой темноте можно было только догадываться. Оставалось уповать на то, что существо, бережно хранившее их в тайном месте, вряд ли собирало сие дары на купеческой дороге. Если конечно оно не тронулось умом, что также нельзя было исключать. Ирод молча сунул мешочек за пояс.
В двух шагах от покойника обнаружился тяжелый непривычной формы лук, который царь тоже решил прихватить с собой, рассудив, что мертвецу он уже точно не понадобится. А тут, все, какая-никакая пожива.
Ирод в последний раз оглядел распростертую перед ним в пыли фигуру, прислушался. Ветерок доносил только привычные уху звуки леса. Возможно, следовало отсечь голову врага, и принести ее на показ. Голова и впрямь была замечательная. То ли злой дух, то ли потомок великана Голиафа – седьмая вода на киселе. Но, царь решительно встал и зашагал прочь, – кто знает, сколько в этих местах таких же чудишь, не приведи бог встретиться с ними, таща за волосья голову их родича.
Правда, ни о каких мирных переговорах с чудовищами речь не шла. Воин не дровосек, он сначала рубит, а потом выясняет, что срубил. И никакими наставлениями дела не решить.
Но и принимать открытый бой с великанами – дело рискованное, и небольшой отряд, отягощенный кроме всего прочего едущими в обозе мастерами, землекопами да прочей рабочей шелупонью, сложенным на телеги добром и орудиями труда, скорее всего, был бы разметан и повержен.
Да и отлавливать здоровяков в их же землях, где каждая травинка укроет, каждая ложбинка спасет – дело неблагодарное, и по плечам одним только римлянам, впрочем, римляне могут все. Сам Александр Великий сколько по горам, долам за горными духами, а еще больше за непокорными его воле горцами побегал.
Говорят, хотели они однажды через неведомые земли пройти. Хотели проследовать мирно, разведку вперед высылали, с подарками и толмачами на случай встречи.
Нет людей. Степь широка до куда видно – ни какого жилья. Стоянки находили, лошадиный да овечий навоз встречали, а домов нет. Вот задача, вроде только что люди были, и нет – невидимки. Писарь уже и в карту занес, было – «земля невидимок». Мало ли какой невидали на свете нет.
На самом деле, невидимки оказались кочевниками, и Александр велел с карты их убрать, потому, как негоже из-за блудного народа рисунок гадить.
А вот теперь только что – один здоровяк по горе ползал, народ пугал, или это всамделишная земля великанов? Одного-то он собственными глазами видел, здесь ошибки быть не может, а то, отдашь приказ солдатам, чтобы прочесывали тут все, уничтожая великанов и прочих чудищ, а выяснится, что и был-то всего один громила-полудурок, которого добрые люди специально из поселка прогнали, что жрал много. Нет, так или иначе, а лучше все же чтобы сперва тут прошли ребята из римского легиона. Римляне народ обязательный и похвально ограниченный – им, коли хорошо заплатишь, и горного духа изловят, и с самим чертом сцепятся. Впрочем, горного духа, судя по всему, царь единолично завалил, ну, все равно, пущай потопчутся, в острастку прочей нечисти.
Костры наскоро разбитого лагеря были видны издалека. При одной мысли, что эти огни как путеводные звезды могли привести сюда, кого угодно, брала оторопь. Он подошел ближе, нарочито тихо ступая, и пытаясь разглядеть притаившихся в темноте охранников.
– Это ты господин? – Раздалось из зарослей орешника. – А мы то уже гадаем, не случилось ли чего?
Ирод повернулся на голос, молча обшарил взглядом кустарник, силясь отыскать воина. Теперь костер оказался у него за спиной и проворный Птолемей не мог разглядеть выражение лица своего царя.
– Это земля великанов. – Медленно произнес Ирод. Все еще пытаясь углядеть невидимого воина. – Нужно быть предельно осторожными, особенно в ночное время.
– Великанов?! – Изумился куст. – Настоящих великанов? Ты видел их?
– Видел. – Ирод отвернулся от разговорчивого кустарника, должно быть воин получил четкое предписание от своего командира, не вылезать без особой надобности, так не стоит его и гоношить лишний раз, – оправив одежду и чуть пригладив взъерошенные волосы царь подошел к ближайшему костерку. Вопреки ожиданию, никто не спал.
– Они швыряли в меня целые скалы! Вот оружие. – Он поднял над головой огромный лук, и подержав его так немного, бросил на землю рядом с собой.
Теперь из орешника послышался шорох и треск сучьев, и вскоре действительно перед Иродом предстал молодой воин идумей Птолемей. Птолемей – странный паренек, отец идумей, друг отца Ирода Антипатра, да усладится медом его душа, а мать египтянка. Поговаривали, что, будучи по делам службы в Риноколуре, он увидел, как на египетский корабль поднимается красивая девушка, и влюбился в нее. Влюбиться дело хорошее, но да как желаемого добыть. Честно явился пред египетским важным начальником, все ему без утайки поведал и голову учтиво склонил, в знак покорности его решения. А тот и рад, Египтяне во все времена себе на службу идумеев брали, отчего же на этот раз отказываться. Назначил ему служить царю египетскому десять лет. На том и порешили, отец Птолемея взошел на корабль, и поскольку слово дадено, и обратно его требовать ни кто не собирается, в тот же вечер девушку привели в его каюту. Сам Птолемей родился в египетской Александрии, откуда отец и привез и его, и младших троих братьев еще детьми на родину.
Только жену свою – красавицу не сумел доблестный воин родителям престарелым представить, не дали ей ревнивые египетские боги подышать воздухом благословенной Идумеи, померла чаровница прямо на корабле, не выдержала новых испытаний. Жаль. Но да на все божья воля. Кстати, самое интересное, что религия у Птолемея не иудейская, как у предков его идумеев, и не египетская, как у матери была, а совсем уж чудно – как у греков и римлян. Верит он в Юпитера, Сатурна, Венеру, да и во всех прочих богов, в малых и больших. А причиной тому тот же отец. Когда в Египте служил, Рим пришел, и нужно было подходы к новым хозяевам находить, вот тогда кто-то из правителей местных, возьми да и прикажи целому воинскому подразделению, что с римлянами бок о бык стояли, поменять вероисповедание.
Вот и отец Птолемея поменял, а за ним уже и вся семья. Только Птолемей плохо знает римских богов, много путает, а уж как начнет рассказывать небылицы, хоть уши воском заливай. А в остальном – вполне справный воин.
– Скольких ты направил прямехонько к Прозерпине? – Забыв о субординации, полез со своими расспросами к Ироду Птолемей.
– Не считал. Дай вина. – Уклончиво ответил царь. Обеспокоенные его заявлением воины повскакивали с мест, пытаясь усадить Ирода к костерку, позвать лекаря,…
Пока Птолемей бегал в царский шатер, Ирод обдумывал, о чем будет говорить своим людям, а о чем можно и помолчать. Скажи он сейчас правду, – мол, великан был один – никто уже не станет хорониться, да оглядываться, забудут выставлять караул, охранять рабочих.
Меж тем Птолемей принес запечатанный воском кувшин с вином, и налив Ироду в чашу, присел рядом. Привлеченные удивительными новостями от других костерков к ним начали подтягиваться воины. Ирод медленно пил, наслаждаясь теплым вином и общим вниманием. Неспешный рассказ способен сделать из любой заурядной поножовщины настоящее сказание. И не важно, что в жизни их царь не великан огромного роста и недюжинной силы. Легенда добавит, и чего не было, донеся до потомков образ их благородного предка. Предка, которым можно будет гордиться, а значит, он просто не имеет права не быть героем самого замечательного сказания, самой увлекательной истории, согревающей душу песни. И еще Ирод радовался в душе, что снова может чувствовать себя равным среди равных. Не царем, которого ненавидят и бояться, а воином, охраняющим границы своей земли, боевым командиром – надежей, защитником, другом.
Ирод рассказывал о великанах, заранее сожалея о том, что история неминуемо закончится, как закончится и это невинное приключение, после которого он снова будет царем всех евреев, который волен миловать и казнить, и которого никто, никогда уже не полюбит.
Глава 2
Мечта сбылась, он сделался царем Иудеи, выпустил свою монету с косым крестом, а потом с плодом граната, спал с хасмонейской царицей, уже имел от нее сына Александра, но был ли он счастлив? Боюсь, что нет. Даже напротив, с момента реального восшествия на престол, Ирод приобрел досадную привычку оглядываться. Все время он ждал, что вот-вот на него нападут, ночи старался проводить в резных покоях, часто отдельно от жены, чья пышная свита могла выдать его. И тогда ревновал Мариамну, и снова страдал.
Меж тем «тайных дел мастера» желали видеть Ирода идумея на престоле, а значит, я должен был сделать все возможное для того, чтобы он оставался там как можно дольше, а значит, Ирод должен был жить, жить и править.
По этому поводу в 717 от основания Рима, или как тут принято в 5724 от сотворения мира, в Иудею для специальной встречи со мной явились сразу же Марциалий Нунна Алауда и мой опекун в Иудеи Криспин Марций Навус, оба постарели, а Марциалий так и вовсе располнел, отчего сделался похожим на турецкого царя, которого я видел в Риме во время какого-то большого праздника.
Дабы не привлекать внимание к столь уважаемым и редким гостям, мы уговорились встретиться в доме знатного иудея Алекса II, как я только теперь выяснил, опекуна нескольких «тайных дел мастеров», работающих в Иерусалиме. Разумеется, я отдавал себе отчет в том, что Иудея, равно как и любое другое царство или княжество насквозь пропитано шпионской сетью «тайных дел мастеров», но лично знал лишь нескольких «гонцов», которые связывали меня с «опекуном» или отсылали послания непосредственно к начальству. Теперь, пред моими очами разворачивалась грандиозная теневая система общества, в котором я жил, как живет обычный человек при свете дня, ходит по земле, посещает храмы, не ведая, что где-то внизу, в подземных лабиринтах нижнего города творится своя, отделенная от внешнего города жизнь. Жизнь тайная.
Овальная комната не блистала роскошью, похоже, хозяева ее исповедовали принцип – «одному телу – одна смена одежды», или как говорится в Книге Исхода: «Если возьмешь в залог одежду ближнего твоего, до захода солнца возврати ее. Ибо она есть единственный покров у него; одеяние тела его: в чём он будет спать?». Никогда не понимал бога иудеев, тем более, что сам-то я жил во дворце царя, и вокруг меня пестрели разнообразные одежды одна красивее и изысканнее другой.
Квадратный стол, за которым возможно обедала вся семья, лавки вдоль стены, сундуки застланные сверху шерстяными ковриками. Плетеные циновки на полу. Все идеально чистое, ухоженное. На полках посуда. На первый взгляд ничего необычного: плошки, чаши, кружки, кратеры, кувшины для воды и вина. Но все они без единого скола, без малейшей трещинки.
Не желая беспокоить нас, хозяин заблаговременно убрался в другую комнату, разместив молчаливых стражников таким образом, чтобы они не могли подслушивать, и одновременно с тем, наблюдали, чтобы нас ни кто не побеспокоил.
Расторопная служанка поставила на стол пару кувшинчиков с вином, простоватые на вид, а на самом деле весьма изящные и дорогие чаши, принесла лепешки и фрукты. Должно быть, после они намеревались поесть основательнее, сейчас же ни что не должно было отвлекать от того важного, что господа Марциалий Нунна и Криспин Марций Навус собирались сообщить мне.
– Ирод не может быть первосвященником, потому что в его роду не было священников, – сразу же пошел в атаку Марциалий Нунна по прозвищу Жаворонок.
Я пожал плечами, мол, тоже мне новость, даже сразу взгрустнулось.
– Погоди вздыхать, это еще присказка, но скоро будет и сказка. – Он весело подмигнул мне. – Раз Ирод не может совмещать пост царя с постом первосвященника, ему придется искать себе первосвященника, или народ взбунтуется. – Он выразительно обвел нас взглядом, и не дождавшись возражений продолжил, – с другой стороны, он не желает сажать на это место человека, который, что называется рожден для этого, а именно брата Мариамны Аристобула III. Верно ли я излагаю?
– Все так, господин. – Я склонил голову, – но если ты думаешь, что я могу каким-нибудь волшебным образом повлиять на Ирода… то, увы… ты предпринял бесполезное путешествие.
– Он не хочет Хасмонея, потому что – те слишком долго были у власти, первосвященник Хасмоней – угроза Иродову трону?
Я снова кивнул. Крыть было нечем.
– Но, Хасмонеи носят одежду первосвященников и передают ее из поколения в поколение не так давно! – Он сделал паузу. – Строго говоря, род Хасмонеев получил жреческий или первосвященный сан из рук потомков героя Селевка в Сирии, то есть, они такие же ставленники, как и сам Ирод. Что же касается их хваленого священнического происхождения, то даже сами Хасмонеи не скрывают, что ведут свою ветвь далеко на от Аарона, которому иудейский бог поручил быть первосвященником, передавая эту должность из поколения в поколение.
Теперь я слушал уже с открытым ртом.
– Иными словами, проверив все эти факты, «тайных дел мастера» нашли человека, которого не знает Ирод, не знаешь ты, и почти что не знаем мы, но который, а это не возможно спутать или подделать, принадлежит к линии Садока, то есть ведет свое происхождение от брата пророка Моисея – Аарона. А кто такой Аарон? Смекаешь? Род Аарона носил одежды первосвященников до Хасмонеев, а следовательно…
Но я уже все понял. Большинство еврейских семей действительно знают свою родословную многим лучше, чем граждане Рима. И если и Марциалий Нунна Алауда и Криспин Марций Навус в один голос утверждали, что выдвигаемый ими человек действительно странным образом уцелевший потомок Садока!..
В какой-то момент мне показалось, что голова вот-вот закипит как котел с похлебкой, и добрейший Криспин Марций налил мне в чашу прохладного вина. Ух. Отпустило.
– Потомок Садока и Аарона носит имя Ананель. И ты сегодня же представишь его Ироду, чтобы тот мог сделать его первосвященником. Хасмонеи конечно подольют вам по этому поводу говна, но да с царями живешь, дерьмо хлебай ложками. – Хлопнул меня по плечу Марциалий Нунна. – Добродетельный Ананель ждет возможности познакомиться с тобой в одной из комнат этого дома. Сюда его доставили спешно и тайно три дня назад, и разумеется, столь ценный кандидат находится под бдительной охраной. – Он лукаво улыбнулся.
– Я послал донесение, что Ирод повелел изъять из дома Хасмонеев одежды первосвященника, которые он будет выдавать по большим праздникам четыре раза в год тому, кто займет это место. – Возможно, вы еще не получили моего письма. – Он прячет реликвии в крепости Антония при храме, в то время как сам проживает рядом – через подземный переход к храму – всего два лестничных марша. Недоброжелатели поговаривают, будто это не разные здания а одно, Ирода обвинят в том, что он держит священное одеяние в своем доме, в доме, где он живет! По еврейским законам это святотатство…
– Не большее, чем казнить столько безвинного люда. – Отрезал Марциалий Нунна. – ты знаешь, что говорят о твоем подопечном у нас в Риме? Ходят слухи, что в подвалах своих крепостей он держит безвинно мучимых им людей. Никто из них уже не увидит солнечного света, не выйдет своими ногами из узилища. Говорят, что он терпит только тех, кто разделяет его мнение и жестоко карает оппозиционеров.
– В мире «тайных дел мастеров» ходят упорные слухи о том, будто Ирод перешагнул еще один иудейский закон, о запрете, продажи рабов-иудеев иноверцам! – перебивая Марциалия, заговорил Криспин Марций. – Мы получаем массу донесений о том, что Ирод решил таким образом избавиться от пойманных воров. Он не казнит их и не отправляет на работы в карьеры и каменоломни, а просто продает в другие страны… Риму безразлично это его нововведение, но, когда сие выплывет на свет божий, народ начнет роптать, и тогда не миновать волнений.
– Пустое. – Теперь народ получит первосвященника из калена Аарона, и все постепенно вернется на круги своя. В конце концов, одно дело Хасмонеи, и совсем другое писание! – Остановил, готовый разразиться спор бесшумно появившийся на пороге комнаты хозяин дома.
Его появление было настолько неожиданным, что мы трое, застыли на несколько секунд с открытыми ртами, а потом вдруг одновременно прыснули, залившись беззаботным смехом.
На самом деле, больше всего на свете в этом момент я мечтал посидеть со своими гостями за праздничным столом, или хотя бы в тенистом садике, поговорить, услышать последние новости, но дело, ради которого они вынуждены были пуститься в дальний путь, действительно было безотлагательным. Нижний Рим обеими руками опирался на Марка Антония, с которым у них было заключено соглашение о сотрудничестве. Марк Антоний желал видеть на иудейском престоле именно Ирода, а стало быть «тайных дел мастера» были вынуждены изыскивать невероятные возможности, как например, вдруг откопать в далекой провинции подлинного потомка Аарона!
Как и было велено, в тот же вечер я представил Ананеля, который оказался мягким и богобоязненным горожанином из какого-то отдаленного местечка. Обедневший потомок древнейшего рода, ради своего нежданного возвышения, он был готов на все. В частности, в первую же встречу уверил Ирода, что будет во всем послушен его воле, что несказанно порадовало моего повелителя, но, разумеется, перед этим, тот же Ананель, оракула не спрашивай, поклялся на верность привезшим его в Иерусалим римлянам. Ладно, уж лучше так, чем иначе.
Желая предать событию еще большую значимость, Марциалий Нунна отрядил со мной в качестве знающего иудейские писания не в пример лучше меня, самого Алекса II. Это был достаточно рискованный шаг, вот так за один раз пожертвовать сразу же двумя «тайных дел мастерами», один из которых является «Черным пауком», а другой ни больше, ни меньше опекуном, с потерей которого покачнулась бы вся израильская сеть. Но все прошло гладко.
Ирод немедленно собрал совет, на котором объявил, что поскольку отыскался подлинный потомок Аарона, то ему и быть первосвященником, что же касается Хасмонеев, те отныне теряли само право в дальнейшем требовать себе эту должность. «Это сыны Садока, которые одни из сынов Левия приближаются к Господу, чтобы служить Ему»! – Громогласно процитировал Ирод, представляя собранию жалкую фигуру своего будущего первосвященника.
Но это еще не все. – Царь окинул жужжащее точно осиное гнездо собрание, – отныне я сам, а после меня и все цари будут назначать первосвященника, потому как таким образом… – из-за поднявшегося шума, я не сумел расслышать окончания речи Ирода. Должно быть, он еще привел какие-то доводы. Стражники в одеждах римских легионеров начали вытаскивать из зала особенно горластых и готовых уже пойти в бой заседателей. Поняв, что здесь я уже больше не услышу ничего интересного, я тихо выскользнул из зала, и чуть не столкнулся с притаившейся за дверью царской тещей, худая, точно копье проглотившая Александра была сама не своя. Длинные, похожие на птичьи когти ногти впились в расшитую золотом накидку, глаза метали молнии. Еще бы, ее родной сын – истинный Хасмоней Аристобул уже достиг шестнадцати лет и был способен возлечь с женщиной, а стало быть, мог быть и первосвященником.
На следующий день был устроен грандиозный праздник, и я, пользуясь, случаем, отпросился у Ирода отпустить меня на месяц в Идумею, закончить какие-то свои дела. Словом, наболтал чего-то, Ирод же был благодарен мне за Ананеля, и отпустил, не забыв при этом щедро наградить, подарив симпатичную и почти что не нуждающуюся в ремонте виллу, некогда принадлежащую кому-то из казненных врагов царства, и отошедшую в качестве компенсации за ущерб в ведение казны.
Что же, тоже не плохо. Я же мечтал только об одном, как можно скорее оказаться в золотых объятиях моей несравненной Саломеи. Дурак. Думая о своей заслуге перед Иродом и о том, как отправлюсь в Идумею, я совсем позабыл притаившуюся у двери старуху. Старуху?! Нет, теперь по прошествии стольких лет я уже не могу назвать Александру мать Мариамны старухой. Нет, она не была жрицей, и не умела составлять смертельного проклятия, но зато она замечательно плела заговоры. Она не сочиняла сложные отвары, она состояла в переписке с египетской царицей Клеопатрой, которая почитала Александру своей задушевной подругой. Подругой, сын которой был безжалостно обобран наглым идумеем. Причем, именно тем идумеем, из-за которого у нее самой не получилось вернуть Иудею в собственность Египта. Удар не заставил себя ждать. На этот раз писать пришлось не в Египетскую Александрию, Антоний и его неофициальная жена Клеопатра, чья связь с каждым днем становилась все прочнее и прочнее, в это время колесили по Сирии, так что гонец доставил письмо и в считанные дни в Иудею заявился римский гонец с ответом. Удар был существенен. Во-первых, Антоний в категорической форме требовал разжаловать Ананеля и признать первосвященником потомка Хасмонеев. Ирод пока не терял свое царство, но в качестве штрафа за своеволие, должен был безвозмездно передать Клеопатре огромную приморскую территорию, включая Иоппию, в которую входили все порты кроме Газы, последний иудейский царь мог оставить себе, как единственный, хотя и не удобный выход к морю. Жена Антония Клеопатра получала право на единоличную добычу асфальта, который поднимается на поверхность Асфальтового озера. Для этого дела, в ведение Египта была передана часть римских территорий у Асфальтового озера, Арабское царство пожертвовало частью а и а, кроме того, царица получила несколько прибрежных городов в Финикии.
Но и этого показалось мало. В своем послании Антоний уведомлял Ирода, что для выполнения столь важного дела, проверяющие от Клеопатры будут постоянно инспектировать береговую линию, включая все города и населенные пункты, расположенные на ней. Это означило, что египтяне получали право командовать в его Иродовом царстве.
Один неосторожный отказ, даже не отказ, попытка защититься, выторговав себе хоть что-то, взамен отобранного. И новый удар – Клеопатре отошли финиковые и бальзамниковые рощи близ Иерихона. Легендарные финиковые пальмы, которых называют «хмельными» – пальмы, произрастающие только в этом месте! Подлинная драгоценность!
– Желает ли великий царь передать что-нибудь моему командующему? – С плохо скрываемой издевкой в голосе, осведомился, прибывший с посланием от Антония римлянин.
Одно слово – и она оторвет еще кусок от Иудее. Еще одно возражение и…
Ирод был готов убить посла, но вместо этого устроил в его честь пир. Действовать следовало осмотрительнее. Антоний все еще благоволил к молодому царю, но в его действиях читалась непреклонная воля Рима, маршировали легионы. Ать-два, вина-наказание, слово поперек – распятье, кто держит речь – тому голову с плеч. Ать-два, ать-два. Ни кто не может стоять на пути Рима, даже если его властитель пал к ногам женщины. Хотя, это даже хорошо, что отношениями с Иудеей всевластно занимался Марк Антоний, если бы судьбу Ирода доверили Клеопатре, эта черная ведьма, вне всякого сомнения, истребила бы саму память о последней. Она и так, полагаю, уже кусала себе локти, отчего помогла шесть лет назад явившемуся к ней молодому человеку.
И тут меня озарило понимание. Оттого и дала корабли, что рядом с Иродом неуловимо читалась тень темного воина, которого она как все «черные жрицы» ждала всю жизнь. Она искала меня, а ошибочно нашла его. Хотела взять к себе на службу, чтобы соединиться тайным или законным браком, способным подарить Египетскому царству величайшего колдуна, царя-мага. Ирод оказался не тем, и по нелепой случайности она сама же подтолкнула его к престолу, лишив, таким образом, себя вожделенной Иудеи, прежде принадлежавшей ее предкам.
И вот теперь «черная жрица» Клеопатра – Клеопатра жаждущая соединиться с черным воином, чей след она учуяла еще в Египте, была совсем рядом – в Сирии! Дух захватывает, когда понимаешь, что над тобой кружит в безоблачном небе здоровенная птица Рух с металлическими перьями, каждый из которых ни как не меньше римского меча гладия. Огромная, она тяжело описывает круги, опускаясь все ниже и ниже, и вот уже… нет. Мне непременно нужно было с кем-то посоветоваться, но с кем! Саломея хоть и была «темной жрицей», но без сомнения отреагировала бы чисто по-бабьи, решила бы, что я хочу променять ее на царицу, и чего доброго выдала бы нашу тайну. Оставалось написать или еще лучше поехать к учителю или одному из своих покровителей. Выбор пал на Криспина Марция Навуса – живущего последнее время в Иерусалиме. На самом деле, я больше доверяю Марциалию Нунне, но тут уже не попривередничаешь. Дело делать нужно, и по возможности не мешкая.
Не полагаясь на мой совет, Ирод был вынужден заключить с Клеопатрой соглашение, согласно которому царица передавала Иудеи ее собственные рощи в аренду, за что Ирод обещал добросовестно заботиться о них, и вовремя выплачивать оговоренные в договоре суммы. Кроме того, он совершенно бесплатно брал на себя обязанности получать с живущих на берегу Асфальтового озера арабов плату за битум, и полностью вносить ее в козну Египта. Последнее хоть и приносило немалые хлопоты – но избавляло Иудейское царство от египетских надсмотрщиков, которые занимались бы откровенным шпионажем, и в случае возникновения конфликтов с местным населением, ему – царю пришлось бы нести за них ответственность перед Клеопатрой.
Мало этого, из дальней ссылки неожиданно приперся Гиркан, которого Ирод принимал точно родного отца, сажая на почетное место и осыпая дарами, таким образом, он пытался задобрить Александру и внушить своему народу, что Ирод и Хасмонеи одна семья.
Опять мало? – После длительных колебаний Ирод сдался и, сместив Ананеля, назвал первосвященником Аристобула. Парню как раз тогда только исполнилось 17 лет. После этого Александра глядела на зятя уже не столь вызывающе, но тогда по всей Иудеи покатились волны народного негодования – оказывается, никто не имеет право смещать еще живого и способного к жреческой службе первосвященника!
Глава 3
Ирод срочно призвал меня к себе, так что я не успел даже добраться до дома досточтимого Марциалия, и был вынужден немедленно повернуть к Антонии, где теперь обосновался царь. Не удивительно, что он не мог подолгу находиться в хасмонейском дворце – сами стены в котором выталкивали его, пытаясь отделаться от чуждого им человека.
Как я уже сказал, я не успел добраться до дома Марциалия Нунны, но и не доехал до Антонии, Ирод встречал меня по дороге, во главе с небольшим отрядом, среди которого я сразу же приметил множество знакомых идумейских рож.
– Мы тут ждали, когда моя теща пошлет очередную ябеду Клеопатре, – поежился под плащом Ирод, а дело, по всей видимости, может куда как интереснее обернуться.
– Из-за чего на этот раз? – Уже готовый ко всему, поинтересовался я.
– А черт ее знает, проклятая баба! Вот соберу силенки и точно что, отрублю ее поганую голову с длинным предлинным языком, брррр…
– Я думал, ты ее собираешься распять, – в тон Ироду пошутил я. – Вроде как тебе всегда больше нравились кресты у дороги.
– Раз пять. Было бы не плохо отрубать ей голову целый пять раз. Хотя… чует мое сердце, эта ведьма все равно найдет способ ожить и в шестой, и в седьмой раз. Развернется ушлой гадиной, и ужалит пребольно ядовитыми зубищеми. – Он засмеялся, и солдаты поддержали веселое настроение царя. – Не обессудь Квинт, что не зову тебя во дворец, хочу, чтобы ты, как представитель Рима все своими глазами видел. Мы специально сделали вид, будто бы едем на охоту, Александра там, а вот ее доверенный дружочек у нас…
Я обернулся туда, куда показывал Ирод и увидел завернутого в зеленоватую накидку Саббиона – белоголового мавра с перекошенной после ранения шеей. Слышал, будто бы ходили слухи, что он был причастен к отравлению Антипатра, впрочем, Саббион всегда был человеком Александры, и мало интересовал лично меня. Во всяком случае, ни разу мы с ним, помниться, приватно не пили.
– Вот, старый друг Саббион, – Ирод оглядел мавра с головы до ног, словно пытался удостовериться все ли у него на месте, – поведал нам нынче прелюбопытную притчу, впрочем, расскажи дружище, нашему римскому другу Квинту Публию Фальксу об измене, задуманной хасмонейкой.
– В общем, дело в следующем. Я узнал обо всем случайно, господин Квинт. Извинения прошу. Скудно осведомлен ныне. Но да, чем богаты… – Он запыхтел, и, смущаясь, вытер нос, кутаясь в свою яркую накидку, – Эзоп – слуга ее милости госпожи Александры нынче выпил лишку. А то бывает, с ним бывает, – молниеносный виноватый взгляд на царя, как среагирует, не заподозрит ли чего? Вроде нет, доброжелателен, кивает. – Эзоп возьми да и подойди ко мне, и начни говорить о ночном путешествие, и о том, собираюсь ли я взять с собой теплую накидку или нет, мол, он возьмет, ночью холодно. А коли, ноги намочим, так и обувку не лишним будет с собой захватить, или обойдется.
А я сижу и в толк взять не могу, об чем это он. Но перебивать не перебиваю, потому, как, мысль меня гложет, что коли, госпожа вчерась мне что-то перед сном говорила, куда-то с ним посылала, а я запамятовал. Того, этого, по голове я получил в битве, сражаясь плечом к плечу с Александром Яннаем! Из-за чего, время от времени память теряю. Признаться совестно, вот и слушаю, а иные этим пользуются, напраслину на меня госпоже или царю, – поклон в сторону Ирода, – наводят. Так вот, слушаю я старика Эзопа и все одно в толк взять не могу. Потому как, речь его совсем диковинной вдруг сделалась. О гробах разговор завел, и будто бы я и еще несколько доверенных лиц, эти гробы нести должны.
Припоминаю, действительно, привезли вчера до дворец два гроба. Слушаю дальше. И тут самое интересное: В общем, госпожа нонче велит управителю своему всем сообщить, будто бы умерли две служанки египтянки, которыми Александра дорожила, и вот она в ночную пору, ибо днем жарковато и все провоняет, велит тела их в порт отправить, да на египетские корабли вознести.
Только не умирал во дворце ни кто, это я точно знаю. И вот тут-то Эзоп возьми да и сам мне скажи, что в гробы те, госпожа Александра ценности цены необыкновенной положить собирается. Такие ценные, что прям, чихнуть на эти самые гробы невозможно. Не то, что тряхнуть, или упаси боже, споткнувшись обронить. Оттого самых преданных и доверенных слуг своих посылает поручение исполнить. А самые доверенные – они же и самые старые. Вот Эзоп, который, понятное дело, отказать госпоже не мыслит, хочет заранее с остальными уговориться, кто, стало быть, накидки теплые возьмет, а кто вино. Потому как ночью холодно, а коли в воду на пристани упасть, вполне заболеть можно. Опять же дорога – не ближний свет. С горы на руках оба гроба тащить, а внизу за городом с рассвета уже возы поджидать должны, ну, чтобы в лучшем виде довести до места…
– Что? – Не поверил я.
– Истинная правда. – Затрясся Саббион, отчего его щеки посветлели, а глаза сделались влажными. – Верь мне, господин. Эзоп старый, он заговорщиков не считал, потому как решил, что все кто поближе к Александре про то знать должны. Вот ко мне и подсел. Хотел договориться, кто на себе лишнюю накидку, кто за спиной обувку понесет. Дело-то понятное – оба не молоденькие.
– Смекаешь? Теща моя в моем же собственном доме воровство умыслила! Египетской блуднице драгоценности свои решила передать, а может и бумаги какие-нибудь. Ночью в гробах! Красотища! Вот и думаю, устроить засаду, да и отобрать все, что старая сука решила в Египет переправить.
– Неужто присвоишь тещины побрякушки? – Мне сделалось смешно.
– Присвою, не присвою, а должен же я проверить, что она за моей спиной посылает. Если ерунда какая-нибудь, бабские секреты, может, и с миром отпущу, хотя… дорого мне обходится последнее время ее переписка, ох, дорого, – он почесал затылок, – но коли это, как ты говоришь, побрякушки, отчего же не при свете дня? Почему в гробах? Дикость какая? Вот увидишь – либо она преданое Мариамны расхитила, либо порчу на меня навести собралась, а для этого не драгоценности, а мои личные вещи высылает. В гробу, чтобы я и сам за своим барахлом, значит, последовал.
Я пожал плечами. Вообще, мы – римляне в какие-то там порчи не верим. Потому как чего проще проклясть неугодного тебе человека именем Плутона и Прозерпины, а потом жертву в храме принести. Жрецы – они ведь, понятное дело, годами учатся, с какой стороны к алтарю подходить, как правильно с богом разговаривать, а гадалки да черные бабки что? Самоучки…
Хотя, «черные жрицы» – я имею в виду природные «черные жрицы»… это совсем другое дело.
Саббион кутался в свою накидку, но все равно трясся точно осенний лист на холодном ветру, небось, боялся, что Эзоп поймет свою ошибку и предупредит госпожу. Вот было бы не весело, если бы догадавшись о засаде, Александра оставила нас на всю ночь точно собак приблудных на холоде комаров кормить. Да за такое неудобство Ирод пожалуй собственноручно содрал бы шкуру с Саббиона, виданное ли дело!
Мы свернули с дороги, и, устроив себе привал в удобной низине, защищенные с одной стороны скалой, это помогало от ветра, ждали, не разводя костра. С собой ребята Ирода прихватили лепешки и вяленое мясо, так что было не так скучно. Несколько человек дежурили со стороны дороги, чтобы дать сигнал, когда в ночи покажутся огни похоронной процессии. Но те появились только на рассвете, когда большинство из нас уже видело десятые сны, завернувшись в свои плащи и накидки.
– Вставай Квинт! – Я проснулся оттого, что царь тряс меня за плечи. – Ты что, хочешь, чтобы мы весь заговор без тебя раскрыли? Ну же, вставай, или замерз совсем? – шершавой ладонью он растер мне лицо, точно по песку раскаленному рожей повозил, я застонал от боли и окончательно проснулся. Все тело действительно задубело, ноги не слушались, в голове гудело точно с перепоя, но я тут же взял себя в руки.
По дороге, от дворца действительно двигалась процессия. Только без факелов, тихо, воровски. Да и зачем ворам факелы, когда они не желают привлекать к себе внимание?
– Спасибо, я в порядке. – сел, растирая затекшие ноги, мысли по-прежнему были словно отморожены, изо рта шел пар.
Сейчас Ирод поймает слуг Александры и заставит меня потрошить гробы, – пришла вялая бесцветная мысль. – А что если в них действительно служанки египтянки? Ну, умерли от холеры в один день, или сама госпожа опробовала на них только что приготовленный яд. А мне теперь… впрочем, никто не спрашивает солдата, хочет он или не хочет лезть в…
– Ну, ты идешь или нет?! – Одним рывком Ирод поставил меня на ноги, придав для верности скорость мощным пинком.
Мы вышли, не таясь навстречу дворцовым татям. Впереди Ирод, не хорошо конечно получилось, идти, прикрываясь собственным царем, но да ни кто не успел опомниться, как господин Иудеи воздвигся посреди дороги – ноги широко расставлены, руки в боки, ни дать ни взять, хозяин харчевни застал воришек в винном погребе.
– И куда это вы воры в столь ранний час прете? И что моего в этих гробах несете? Стоять?!
В толпе произошло движение, гробы закачались, один накренился и раскрылся бы, не догадайся кто-то еще во дворце закрепить крышку надежным запором.
Ирод шагнул вперед, властно утвердив длань на первом гробе.
– А ну, покажьте, ради чего мы на голой земле спали? Эй, Квинт! Зорко смотри. А то, как бы моя теща опосля не говорила, что я из ее добра присвоил. Смотри и примечай, а еще лучше записывай. Чернильница-то, забыл спросить, при тебе?
– Как не быть? – Я потрогал пояс. По сигналу Ирода его воины обступили дворцовых слуг, аккуратно забрав у них ценные гробы и поставив их на землю у ног повелителя.
Щелкнул замок, и я не успел произнести заклинание, отгоняющее нечистую силу, как крышка отъехала в сторону и лежащая в нем покойница резко села.
– Доброе утро, зятек! – Выпалила Александра, злобно сверкая на царя глазами, и тут же словно сдулась точно пустой бурдюк, враз утратив весь свой показной кураж и уткнувшись от стыда в дорогие накидки, прикрывая лицо.
В другом гробу так же живой, здоровый, но весьма смущенный возлежал юный и прекрасный, как бог Аполлон первосвященник Аристобул.
Час от часу не легче!
Теща немедленно была извлечена из облюбованного ею гроба, стараясь не смотреть в глаза Ирода, семнадцатилетний Аристобул выбрался сам, презрительно оттолкнув желающих оказать ему помощь воинов.
Ситуация складывалась, мягко говоря, не приятная для обеих сторон. И если формально Ирод был прав, и Александре оставалось только униженно просить прощение, было понятно, что хасмонейка не простит царю ни его великодушия, ни строгости. Отныне и на века мать Мариамны делалась самым ненавистным врагом Ирода.
Глава 4
На следующий день состоялось формальное примирение тещи и зятя, при этом Александра извинилась перед царем, стараясь не поднимать на него глаз, и то и дело, порываясь встать на колени, чего Ирод ей позволить ни как не мог. Уверен, что он дорого отдал бы за то, чтобы не было вообще ни каких извинений, и все позабыли о произошедшем, но… вечно эти но!
Формально, Александра была не права. И удери она из Иудеи, в самом скором будущем, Антоний послал бы за Иродом, требуя царя явиться на суд, дабы подтвердить или опровергнуть претензии рода Хасмонеев, и ответить за нанесенные последним обиды. Но как убедить Александру прекратить нападки на зятя, смирившись с происходящим?
Как поступить с вздорной бабой, которую даже наказать должным образом нельзя. Тут же явится разгневанная Клеопатра, а за ней раб ее ложа Антоний.
Но, пожалуй, даже больше чем старая Хасмонейка раздражал юный Аристобул. Находясь в полном подчинении у матери, семнадцатилетний стервец был недоволен назначением на должность первосвященника, так как рассчитывал еще и на иудейский трон. К слову, народ никогда не любил Антипатра, и ненавидел Ирода. Дай ему возможность выбрать между Хасмонеем Аристобулом и идумеем Иродом, и на стороне моего господина осталась бы только его идумейская свита.
Желая задобрить змееныша, Ирод попытался было сойтись с ним, приглашая то на охоту, то, устраивая пир в честь юноши и его друзей, но все было напрасно. Аристобул упорно не замечал оказанных ему знаков внимания, являясь на пиры и праздники в компании своих сверстников, каждый из которых заранее был готов презирать безродных идумеев и положить жизнь, за отстаивание прав законного царя. Нахальные и самолюбивые юнцы бродили по всему дворцу, возлежали в лучших ваннах, щупали танцовщиц и выдували все вино. Но ни отсутствие уважения и манер, не самонадеянность и показная спесь приводили в досаду Ирода, а упорное нежелание первосвященника и его окружения участвовать в проектах царя, которых с каждым днем становилось все больше и больше.
Так, прекрасно разбираясь в строительстве, Ирод часами сидел за чертежами новой крепости или дворца, разрабатывал бани и купальни, придумывал рисунки на стены божьих храмов и залов дворцов.
Нужно было обновлять, а где-то и прокладывать водопровод, чинить дороги, муштровать войско и постоянно следить за стенами. На все эти дела Ирод ставил своих людей, но большинство проектов требовало не фанатичной преданности царю, а знаний в определенных областях. Требовались художники, каменщики, те, кто подвозил материал, и те, кто должен был закупать его в дальних краях. Нужно было приглядывать за рабочими и проверять глубину вырытых каналов, собирать налоги, да и много чего другого. Друзья Аристобула не собирались вникать в дела царя, распространяя о нем гнусные сплетни и не пытаясь, палец о палец ударить, ради процветания своего царства.
Меж тем наступил праздник кущей, устраиваемый как день памяти о скитавшихся сорок лет в пустыне предках. Это красивый и весьма необычный, с точки зрения римлянин, праздник, люди надевают праздничные одежды, ходят в храм, строят из красивых ветвей пальмы, ивы, или маслины шалаши, в которых затем живут целую неделю. «Пойдите на гору и несите ветви маслины садовой, и ветви маслины дикой, и ветви миртовыя, и ветви пальмовыя, и ветви других широколиственных дерев, чтобы сделать кущи по написанному».
Это один из самых приятных и красочных праздников в Иудейской земле. Ни кто, по сути, не работает, так как урожай уже снят, а до сезона дождей еще как минимум одна седмица, а то и две. Ах, как же хорошо бывает справлять праздник Кущей, или как его еще называют Суккот, с 15 тишрея на целых семь дней, покинуть свои каменные дома, и зажить простой и бесхитростной жизнью кочевников. Правда, на счет кочевников – это я конечно хватил.
Ирод, например, велел ставить шатры вокруг своих дворцов, в тенистых садах, где можно лакомиться сливами прямо с деревьев, играть в разные игры, слушать пение придворных чаровниц, принимать ароматные ванны прямо на воздухе и наблюдать или участвовать в танцах.
Вокруг увитых яркими лентами и флагами шатров, слуги расстелили длинные полотнища, которые были тут же заставлены разнообразными яствами. Совершив омовение и одевшись, сообразно торжественному событию, в голубую тунику и синий расшитый ефод Ирод был прекрасен. Рядом с ним веселая и беззаботная суетилась царица Мариамна, которая должна была наблюдать за священной церемонией с балкона хасмонейского дворца в окружении подруг, рядом со своей строгой матерью и приехавшими из Идумеи Саломеей и Кипрой.
Еще утром Ирод лично выдал Аристобулу священные одежды, в которые тот должен был облачиться перед праздником, и теперь ждал подвоха. Не знаю, считал ли он, что миляха Аристобул попытается снова сбежать в Египет, но теперь без своей скандальной матушки, или попробует умыкнуть священное облачение. И то и другое предположение кажутся одинаково лишенными основания, куда может деться главное действующее лицо праздника? Высокий, стройный юноша со светлыми волосами в одеждах первосвященника? Да некуда ему деваться, не невидимкой же пройдет чрез толпы зрителей. Тем не менее, Ирод приставил к нему караул, будьте нате. Да и лично постановил, глаз с парня не спускать, и если что…
Аристобул появился перед народом в лучах утреннего солнышка, которое весело играло на золотом ефоде священного одеяния. На груди его красовался искусно сделанный нарамник с камнями на которых были вырезаны имена сынов Израилевых, голову венчал белоснежный кедар с золотым ободком. Стройный и очень красивый Аристобул шествовал впереди священнической братии точно юный бог. Завидев своего любимца, народ приветствовал его ликующими криками. Ему махали пальмовыми увитыми бантами ветвями, выкрикивали молитвы и добрые пожелания, посыпали дорогу лепестками роз, а он шел впереди, светясь счастьем.
Я перехватил взгляд Александры. Восторженный и одновременно с тем злорадный. Но вот куда смотрела она? Я приподнялся на цыпочки, вытянул шею, силясь разглядеть на кого старая Хасмонейка взирает с таким брезгливым презрением, и чуть не упал, встретившись взглядом со взглядом царя. О боже! Да как же я не приметил его с самого начала?! Царь в праздничных одеждах, которые не выглядели таковыми из-за соседства священного облачения. Царь, которого ни кто не славил, мало того, ни кто по-настоящему не замечал. Царь в своем царстве, которое не желает его, что тут не делай.
Разумеется, Ирод не должен переживать из-за таких пустяков. Праздник кущи происходит всего-то раз в году, и этот день следует полностью отдать во власть первосвященника. Пусть славят, благословляют, любуются, да хоть с кашей пусть съедят красавчика, если им так больше нравится. Радуйся Аристобульчик – твое царство одна седмица. Дальше время Ирода, брысь под пол. Сиди и не гавкай вместе со своей распрекрасной мамочкой. Впрочем, это я оговорился, кущи проходят раз в год семь дней, но есть и другие праздники, большие праздники по которым Аристобул обязан облачаться в одежды первосвященника. Но остальное время… все остальное время принадлежит светской власти, сиречь Ироду.
Вот, с чем должен был смириться и безоговорочно принять царь, ан нет. Мне достаточно было одного взгляда, чтобы понять, терпению царя пришел конец, еще совсем немного, и он собственноручно раздавит мальчишку вместе с его несговорчивой матерью.
По окончании богослужения, Ирод – сама любезность и услужливость, тепло приветствовал юного первосвященника, пригласив его провести первый день праздничной седмицы в устроенных в Александриуме шатрах. При этом, Ирод то старался приобнять, казалось, смущенную прилюдными ласками жену, то сказать что-то лесное теще. Разрумяненный после службы Аристобул был уже переодет в светское, немного смущаясь царя, к нему уже пробирались сквозь толпу вездесущие дружки.
Слуги вынесли несколько подносов с узорчатыми чашами, и Ирод собственноручно подал самую красивую из них Аристобулу, величая его лучшим другом и братом.
«Неужели отравит?» – пронеслось у меня в голове, уж слишком не вязалась эта подчеркнуто веселая манера общения царя с лютой злобой, которую я прочел на его лице во время богослужения.
Заметив, что кто-то из друзей Аристобула уставился на царский кнутик с рукояткой в виде головы грифа, который Ирод носил за поясом, царь тот час извлек любимую игрушку и подарил ее, весело смеясь, и требуя, чтобы одаренный пил вдвое больше остальных. Другой приятель Аристобула получил в подарок кинжал, ножны которого были усыпаны драгоценностями, кроме того, каждый из выпивавших в тот день с царем, унес кубок, из которого пил. Так что день начался подарками и весельем.
– Посоревнуемся наперегонки? – Подначивал юнцов Ирод, нарочно подпрыгивая и срывая плоды с ветки сливы, рядом с которой царя и его приближенных одолела жажда.
– Ты смел и находчив, великий царь! Уверен, что я не сумел бы выказать такой ловкости, – скромно заметил Аристобул, раздевая взглядом служанку, принесшую фрукты.
– Жаль, ты не знал меня в молодости! – Ирод присвистнул, хотя и сейчас я пожалуй еще смог бы обогнать тебя в соревновании наездников! Спорим, обгоню? Ну хотя бы на этот золотой пояс? – Царь снова засмеялся, закидывая голову, – или на эту красотку, – он покосился на заметившую внимание первосвященника и царя девицу. – Клянусь тебе, что эту кобылку прислали мне всего неделю назад, и я не объезжал ее. – Он томно заглянул в глаза Аристобула, – никто еще не объезжал, ни с какой стороны, так как?
И не дожидаясь ответа, побежал вперед, туда, где у ворот слуги уже держали коней. И… новая странность. Аристобулу слуга подвел чудесную белую кобылицу с золотой сбруей.
– Подарок! – В бою или на состязаниях – огонь, но смирна, ибо укрощена лично мной! Так что, обгонишь меня или побоишься?
Черный конь – по кличке Ворон, под Иродом нетерпеливо переступал ногами с выкрашенными в золотой цвет копытами.
Мгновение и сразу же несколько коней сорвались с места, взметая дорожную пыль.
Я не поспешил за Иродом, предпочитая чинно сопровождать его гостей и членов семьи, не пожелавших принять участие в веселой скачке. Стараясь быть одинаково вежливым со всеми, я, тем не менее, не спешил обменяться хотя бы парой слов с Саломеей, так как рассчитывал встретиться с ней позже и без свидетелей.
Мы добрались до Александриума, когда разгоряченные скачкой мальчишки во главе с царем уже возлежали за столами на специальных подушках и покрывалах, любуясь танцами грациозных темнокожих прелестниц. Впрочем, «цапелькам» оставалось недолго плясать, услаждая обращенные на них пламенные взоры, еще немного, чуть-чуть терпеть, когда приличные женщины благополучно уйдут на свою половину и тогда… как мягки постели из трав и цветочных лепестков в шатрах, как ароматны и прекрасны ложа кратковременной страсти. О, нежные, не ведавшие ничего кроме танца и любви красотки, вы слишком устали кружиться в хороводах. Отдохните же в тиши и покое, станцуйте другой танец, не стоя, но лежа. Скача, точно древние воительницы амазонки во весь опор, дабы упасть сраженные страстями. Ваши победы ни что иное, как ваши же поражения, так танцуйте милые, танцуйте, пробуждая древние силы… Наш первосвященник уже влил изрядную долю медового вина в лилейный ротик красавицы рабыни, приобретенной специально для него царем, и теперь, исчез куда-то. Возможно, устал и пошел прилечь в укромное местечко. А где же рабыня? должно быть, пошла с ним, чтобы служить главному священнику царства со всем пылом своей юной страсти. Дело-то молодое. Ах, кобылка… необъезженная-то кобылка… эх!
В отсутствие Аристобула его друзья и потакающий им в этот день во всем Ирод начали новую игру – прыжки через натянутую гирлянду цветов, из-за чего два шатра рухнули, и слугам спешно пришлось восстанавливать их. Правда, злые языки поговаривали, будто разрушили шатры отнюдь не легкомысленные прыжки, а действия совершенно иного рода, в самих же шатрах.
Все много пили и много ели. Несколько раз Ирод отправлялся на женскую половину, дабы перемолвиться с матерью или Саломеей, одарить похвалой или неожиданным подарком жену.
В Иудее не принято обнажать тело, поэтому люди не одобряют спортивные соревнования. Возможно, им не нравится потеть, будучи одетым в тунику и подпоясанный ефод, с платками на голове. Сам Ирод, насколько я успел его узнать, любил соревнования, хотя тоже не спешил обнажаться при своих людях. Мне же особенно по началу, эта показная иудейская скрытность мешала, так как еще в школе, я привык много двигаться, и обычно мы делали это как эллины – обнаженными. Впрочем, тут уж пришлось привыкнуть. В противном случае, боюсь что местные ханжи внушили бы Антипатру, будто бы я скверно влияю на его отпрыска.
Решив, что ничего интересного сегодня уже не произойдет ни с Аристобулом, ни с прочими гостями, я отправился на прогулку, намереваясь хотя бы издали поглядеть на Саломею, и ребенка, моего ребенка, которого она привезла с собой. Давненько же я не наведывался к ним, дабы не навлекать подозрений Иосифа. Маленький Антипатр, названный в честь своего деда – выдающегося из людей. Как и во многих родовитых семьях фантазия родителей не блистала, выдавая одни и те же семейные имена, так что в самом скором времени, можно было рассчитывать, что, когда Ирод призовет ко двору своего первенца, на имя Антипатр вместе с ним будут отзываться в лучшем случае двое. Почему в лучшем? Как раз из-за неразвитой фантазии остальных членов семьи, которые спят и видят, как в один из дней обзаведутся собственными Антипатриками.
Когда я оказался возле дворца, с балкона кто-то махнул мне белым платком. Видение было настолько стремительным, что я не успел разглядеть ни лица, ни фигуры неведомого сигнальщика, но был уверен, что это она. Хорошее, если разобраться место. В то время, как все отмечают праздник кущей в саду, мы уединились в одном из покоев дворца, поставив верную служанку Лию возле дверей, и готовые скрыться по первому сигналу к отступлению – я через балкон по оплетшему стену дикому винограду в сад, моя ненаглядная через черный ход в кухню и затем на женскую половину. Во дворце Ирода я знал каждый закуток, и мог особо не беспокоиться. Привыкший не кому не доверять, Ирод строил все помещения таким образом, чтобы из каждого было как минимум два выхода. Возможно, он опасался, что в один из дней Хасмонеи все-таки подымут восстание, справиться с которым не получится, а останется только отступать за стены, выдерживая долгие месяцы осады, и тогда он не хотел оказаться загнанным в угол подобно крысе.
Усталые и счастливые мы едва успели расплести объятия, когда за дверьми послышался хрип и стук падающего тела. Я вскочил, хватаясь за меч, Саломея встала за моей спиной, оправляя помятые одежды. Слава богам, мы не раздевались полностью, так что не нужно было и время на сборы.
– Беги, я задержу их, – шепнул я ей, выставляя перед собой оружие, и мысленно прикидывая, сколько времени понадобится неведомому агрессору для того, чтобы высадить дверь. Быть может, не стоило и ждать, но я заранее решил, что выйти мы должны поочередно. Подхватив свои желтые одежды таким образом, чтобы юбки не путались в ногах, Саломея бросилась в указанный мной черный ход. Какое-то время я слушал ее легкие быстрые шаги. Шаги босых ног. Я оглянулся, но не заметил сандалий. Должно быть, она унесла их с собой. Что же – все лучше, чем появляться перед другими женщинами босой, разбрасывая доказательства своей неверности по чужим спальням.
Я отсчитал двадцать ударов сердца, за это время неведомый мне противник нанес не менее семи ударов плечом в дверь, должно быть кто-то окликнул его, и я узнал голос Иосифа. Черт! Только этого не хватало. Он все-таки решил подкараулить жену.
О, Венера, хранительница любви! Не оставь своей милостью мою возлюбленную!
Я шагнул к балкону, и быстро оглядев сад, перелез через каменные перила. Спуститься в сад по стеблям дикого винограда – ерунда для «тайных дел мастера». Но я не спешил, опасаясь зазеленить свою одежду.
Когда я оказался чуть ниже балкона, в комнату влетело несколько человек. Кто-то бросился на балкон. Я хотел было спрыгнуть, уже понимая, что не сумею уйти незамеченным и проклиная себя за нерасторопность, как вдруг откуда-то из сада раздался душераздирающий крик.
Не просто крик, вопль ужаса и отчаяния. Я спрыгнул, метнулся в густой кустарник. Мои преследователи не спешили напичкать меня метательными ножами и стрелами. Со своего места я видел, как они показывают в сторону купален.
Что же случилось? Закрывая голову плащом, я отполз вглубь куста, затихорившись там, пока преследователи не покинули балкон, освободив мне путь к отступлению.
К купальням со всех сторон бежали люди, и я легко затерялся в толпе.
«Неужели Ирод погиб? – Взметнулось в мозгу и я полетел вперед расталкивая зевак. – неужели, что-то произошло с царем?! В этот момент, я начисто забыл и про Саломею и про идущего по моему следу Иосифа, да и про все вокруг. Важнее всего был царь.
Но неожиданно Ирод оказался за спиной, не менее меня удивленный и обескураженный. Отпихивая гостей и расшвыривая собравшихся возле купален мальчишек, царь прорвался к лежащему на земле телу, и я последовав за ним, чуть не завопил сам увидев восковое лицо Аристобула с вытаращенными точно у рыбы голубыми глазами с остановившимися в них крохотными зрачками. Первосвященник был мертв!
– Да будь ты проклят Ирод! Да будет проклята вся твоя семья! – Услышал я запоздалые проклятия Александры и невольно отстранился, пропуская Хасмонейку
Аристобул был мертвее мертвого. Ирод раздавал бесполезные приказы, позвать лекаря, вызвать стражу, запретить гостям, покидать территорию дворца, вплоть до его личного приказа. Аристобул – первосвященник Аристобул – царевич Хасмонейского рода был мертв, и с этим уже ничего было не поделать.
Тут же на месте был произведен первый допрос свидетелей. Выяснилось, что когда царь покинул гостей дабы пообщаться с женой и матерью, перепившиеся придворные принялись за новую игру – кто дольше продержится под водой. Причем, если в обычной игре, время нахождения под водой выбирает сам ныряльщик. В этот раз правила были изменены таким образом, что испытуемый удерживался под водой двумя друзьями, которые помогали ему выиграть соревнование.
Двое негодяев державших Аристобула под водой оказались из самых уважаемых семей Иудеи состоявших в родстве с Хасмонеями. Свидетели произошедшего так же относились к свите Аристобула, тем не менее, в смерти неугодного Ироду первосвященника винили именно его.
Не могу сказать доподлинно, как именно был проделан коварный план убийства Хасмонея, но даже отсутствие Ирода во время утопления Аристобула, не спасло его от молвы, окончательно и бесповоротно назвав царя убийцей первосвященника из священного рода Хасмонеев.
Ирод мастерски провел дознание, выказывая перед безутешной Александрой свое искреннее горе, но Хасмонейка отказалась обсуждать происходящее с зятем, и не смотря на утроенную по случаю смерти первосвященника стражу, умудрилась отослать очередное письмо своей подруге Клеопатре. В котором, называла заказчиком убийства сына, Ирода идумея, и требовала заслуженной и справедливой кары.
Меня же, еще больше, нежели судьба Ирода после убийства Аристобула волновал Иосиф, решившийся из-за своей ревности не много, ни мало взломать дверь в царском дворце! Поступок, мягко говоря, достоин бесноватого, но Ирод имел необоримую склонность прощать свою идумейскую родню, так что я начал беспокоиться уже по настоящему.
Глава 5
Желая поддержать царя в его горе, семья осталась в Иерусалиме, помогая вести некоторые дела, и еще больше следя за мстительными Хасмонеями, которые после смерти первосвященника и своего родственника были опасны не менее, чем потревоженное осиное гнездо.
За это время Иосиф I, будто бы опасаясь мести сторонников Хасмонеев, усилил дворцовую охрану, из-за чего Саломея почти не оставалась одна, что мешало нам хотя бы перекинуться парой слов. Уверен, что наедине он допрашивал жену, а возможно и бил ее, пытаясь дознаться до правды. Понимая, что если Саломея проболтается, мстительный рогоносец найдет возможность извести меня, я старался не отлипать от царя, сохраняя себе жизнь, в тени его персоны.
Там-то мне и удалось, наконец, увидеться с сестрой Ирода, когда любимая выходила из покоев царя после очередного семейного совещания. Привыкший пользоваться потайными ходами, Ирод сам предложил Саломеи выйти через дверь ведущую в сад, и там-то я наконец сумел прижать красавицу к своей груди, запечатав ей для верности уста поцелуем.
– Я не могу так больше, – выпалила Саломея, едва только я позволил ей говорить и дышать. – Он постоянно шпионит за мной, я шага не могу ступить. Служанке отдать распоряжение, а тут еще и малыш Антипатр совсем не похож на Иосифа!
– Скажи, что он похож на кого-нибудь из родни со стороны Кипры, мало ли… бывает…
– Ты не понимаешь. Он знает о нас, и только и ждет, когда можно будет отомстить.
– Пусть мстит мне, ты же сестра царя, чего тебе бояться?!
– Любовь царя переменчива. К тому же, он слишком занят сейчас. Его вызывает Марк Антоний в Сирию! – Она кивнула на дверь, из-за которой минуту назад вышла, – обними меня. Ты ведь тоже поедешь с ним. Уезжай поскорее любимый! Уезжай!
– Уезжай? А как я тебя оставлю?
– Он не посмеет казнить меня, – зашептала Саломея, прижимаясь ко мне. – По закону, меня может судить только царь, а царь будет далеко!
– Он подстроит тебе несчастный случай. Ты утонешь в бассейне или упадешь с балкона… отравишься супом или…
– Я буду купаться только в своей ванне, не стану выходить на балконы и велю рабыне пробовать всю мою еду, – вновь зашептала Саломея, вцеловывая слова в мои губы, подбородок и щеки. – Ты главное, уезжай, а я уж что-нибудь придумаю. Я сама убью Иосифа! Раз он такой глупец! Вот!
– Убить не так просто. Нужно чтобы на тебя не подумали, у тебя есть толковый человек? Такой, чтобы держал язык за зубами? – В голове сам собой сложился несложный план.
Где-то в саду в этот момент раздался заливистый девичий смех, быстрые шаги по гравию дорожек, хруст веток.
– Я все сделаю. Сама все сделаю. Только ты уезжай и не мешай. Главное чтобы Ирода здесь не было, и чтобы ты находился в безопасности.
Я поинтересовался, есть ли у нее деньги на это дело, и Саломея уверила меня, что денег у нее достаточно, и она сумеет защитить и нас и маленького Антипатра. Признаться, я был уверен, что она заплатит кому-нибудь из легионеров или охранников, чтобы те прирезали старого ревнивца, но Саломея поступила как истинная «черная жрица», настоящая супруга «Черного паука». Впрочем, это событие не такого рода, чтобы упоминать о нем абы как, да и время еще не пришло.
А на следующий день после памятной встречи с Саломеей, Ирод повелел нам собираться, для похода в Сирию. Где он должен был предстать пред очами Марка Антония и Клеопатры, дабы дать объяснения относительно смерти Аристобула III – первосвященника и царевича из рода Хасмонеев.
Ирод старался выглядеть бодрячком, все время напевал себе что-то под нос, сам бегал в конюшню проверять коня, на котором неосмотрительно отправился на утреннюю прогулку, после которой оба были в пене и мыле. По уму, следовало заменить несчастного Ветерка на другого коня, но отчего-то Ирод не желал этого делать, уверяя, что конь уже достаточно отдохнул, и готов к долгому пути. Разумеется, лошади на замену имелись. Царя ждал сильный и черный, как скакун Сатурна красавец Ворон. Но вот, что произошло с Иродом, отчего вместо того, чтобы проводить последнюю ночь с любимой супругой, он покинул ее, предаваясь опасной скачке в полном одиночестве?
Неспешным разговором у костра, за чашей свежего молока из ближайшей деревеньке, царь поведал мне о причине своего столь странного поведения в то утро. А дело было в следующем:
Оказывается, на своей половине дворца, царица Мариамна принимала художника, который написал ее портрет. Уже то достойно праведного негодования, что само изображение живых существ запрещено их религией. Но царица пошла дальше, и в тайне от мужа отослала свой портрет Марку Антонию, известному своей слабостью на красивых женщин, и что еще более важно, властью, забирать то, что ему приглянулось. Я не поверил Ироду, который сам портрета не видел, а всего лишь получил об этом донос, но факт остается фактом – царь приревновал Мариамну, которую не собирался делить даже со своим благодетелем. Как не собирался и оставлять кому-либо ее после своей смерти.
– Если случится так, что Марк Антоний казнит меня, – перед самым отъездом, Ирод вызвал в свои личные покои Иосифа I, заранее предупредив, что намерен оставить его вместо себя в Иудее. – Присматривай за моей женой Мариамной, ее матерью и разумеется, не оставляй без должного внимания мою родню: маму и сестру, детей… сыновей Александра и Аристобула немедленно в Рим. Пусть живут там и учатся у моего друга. Вы знаете у какого, в кедровой шкатулке на моем столе письмо к нему. И если случится так, что Марк Антоний казнит меня, сделай милость, убей мою жену, дабы не доставалась она ни моим врагам, ни тем паче друзьям. Убей сам, чтобы знать наверняка, что она умерла. Сделай это. Потому что я доверяю тебе как самому себе.
Я молча кивнул Иосифу, и, получив разрешение Ирода, вышел отдать распоряжения слугам.
Глава 6
Как обычно, когда Антоний путешествовал вместе с Клеопатрой, он выбрал для проживания имеющую выход к морю Лаодикею, где они, по заведенному, боги знают когда, обычаю, занимали какой-нибудь живописный пляж, оцепляя его границы бдительными стражниками, дабы посторонние не проникали на их территорию. Поговаривали, что однажды какой-то простец – крестьянин или рыбак случайно оказался вблизи нового только что свитого гнездышка наших любовников, и напугал Клеопатру, вдруг представ перед валяющейся на роскошном покрывале у самой кромке воды обнаженной царицей.
Не случайно Ирод взял меня в это не самое приятное путешествие, но да я не возражал, ибо опасался гнева Иосифа I. Наверное, правильнее и куда достойнее было бы остаться с Саломеей, приняв на себя первый удар, как это и подобает мужчине, но… а этим отличаются «Черные пауки», с малолетства мы приучены верить своим женщинам, если не как воплощенным богиням, то уж точно больше чем мужчинам. Потому как женщины обладают более тонким восприятием, и чаще мужчин имеют тесные общения с богами и духами.
Я доверял Саломеи, и при этом мучался от страха потерять ее. Бежал из Иудеи, дабы спасти свою шкуру, и ненавидел себя за это. Возможно, следовало поступить вразрез всему, забрать Саломею и малыша и тайно скрыться с ними, хоть в Египет, хоть в Галлию. Мы жили бы как простые люди и были бы счастливы. Жили как муж и жена, рожали бы детей, которых можно было бы воспитать как настоящих «тайных дел мастеров». Но… вечно эти «но».
Я просто не имел право бросить Ирода перед его встречей с Антонием, покинуть опекаемого после того, как тот совершил непоправимое убийство и теперь должен был оправдываться перед Антонием, а значит, перед всем Римом! Как же я ненавидел его в этот момент!
Всю дорогу мы измышляли объяснения, которые мой господин должен был предоставить на рассмотрение высокого суда. На всякий случай были разработаны сразу же две версии. В первой, Ирод начисто отрицал свое участие в смерти Хасмонейского царевича, во второй, признавал, что являлся организатором и заказчиком убийства, которое было необходимо в связи с обострением внутриполитической обстановке в стране. Как ни странно, последняя версия могла сработать в том случае, если бы удалось достучаться до Антония, внушив ему, что Хасмонейский царевич являлся врагом Рима, человеком способным ввергнуть Иудею в бессмысленную и кровавую войну за свою независимость против справедливых законов республики.
В своем письме Антоний не писал, что нам предстоит предстать не только перед ним, а и перед главным врагом и обвинителем, действующей по поручению своей подруги Александры, Клеопатры, но, я уже сказал, что когда он путешествовал с ней, неизменно выбирались места имеющие выход к морю и хорошие пляжи. Если пляжей не было, их насыпали заново, если были недостаточно хороши прибрежные жилища (обычно хижины рыбаков) они сметались, и на их место ставились шатры или сразу же возводились роскошные виллы. – Встреча была назначена в прибрежной Лаодикеи, стало быть, царица ждала нас и была во всеоружии.
Мне имело смысл встретиться с египетской змеюкой заранее, предложив ей отступного. Ирод скрипел зубами, и громогласно обещал при случае собственноручно придушить царицу, но в конце-концов был вынужден согласиться с моим планом, поручив мне провести совещание с Клеопатрой, в то время, как он будет отвечать за соделанное перед Антонием. Но тут вставал не шуточный вопрос, чем именно придется пожертвовать в угоду тянущей все под себя египтянки. Что можно предложить женщине, которая и так уже обескровила Иудею, лишив ее и драгоценных финиковых рощ, и всех кроме одного, последнего, портов, Газы? Разумеется, саму Газу. – Воистину тяжелое решение. Но единственно правильное. Газа была именно тем местом, ради которого Клеопатра могла позабыть женскую дружбу и отказаться помогать Александре.
Как и было договорено заранее, по прибытию в Лаодикею, мы были встречены воинами Антония. Не самый добрый знак, в делегацию для встречи с царем, непременно должны входить штатские. Чисто военный эскорт был бы более уместен во время проведения военных действий. Так что, либо Антоний желал арестовать Ирода, дабы предать его скорому и несправедливому суду, либо, подобную небрежность следовало отнести на счет его недавнего и неудачного похода на парфян. Теряясь в догадках, мы добрались, наконец, до Лаодикейского дворца, где для иудейского царя и его свиты, выделили целый этаж.
Тут же пришлось разъединиться и я снабженный деньгами, необходимыми для подкупа слуг, направился искать аудиенции царицы, а Ирод поплелся огребать заслуженное от Антония.
Старый сирийский дворец был обставлен в странном, я бы сказал римско-египетском стиле, во всяком случае, Клеопатра постаралась создать приятную для себя атмосферу, что ей удалось. Роскошные купальни с садами и статуями богов, с крошечными водопадиками и бассейнами, в которых плавали озерные цветы. Грациозные точно юные нимфы молчаливые прислужницы, в обязанности которых входили обслуживание хозяев и гостей во время омовения.
Клеопатра назначила мне встречу именно здесь, и пока я ждал ее, рядом со мной, словно сами по себе возникали то амфора с вином, то тарелка с фруктами. При этом одетые в полупрозрачный виссон девушки, то появлялись, то исчезали снова, дразня своими округлыми формами и поблескивая золотыми украшениями.
Но я решил не отвлекаться на прелестниц, во-первых, с минуты на минуту могла явиться Клеопатра, во-вторых, по слухам, двор птолемеев всегда изобиловал гермафродитами, мужеложцами и прочими уродами, внешне ни чем не отличимыми от прелестных девиц, так что, я мог запросто опростоволоситься.
Клеопатра появилась, бесшумно ступая по мраморным плиткам пола, в одеянии более подходящем для богини, нежели для смертной. Ее грудь была свободна от стягивающей стан материи, но сверху ее покрывал плетенный из бисера и камней воротник, из под которого то и дело выглядывали остренькие соски. Очаровательное зрелище. Возможно, при иных обстоятельствах, мне следовало немедленно заняться ухаживанием, прочитать стихи или продемонстрировать иные свои таланты, но только не сейчас. Не перед переговорами, которые могли стоить моему господину жизни, и не с опасной, как самая ядовитая гадина, царицей.
Переговоры были не долгими, и как я и предполагал с самого начала, хищная гарпия клюнула на припасенный для нее лакомый кусочек, проглотив его единым махом.
Глава 7
Вместе с Клеопатрой VII мы вошли в большой округлый, мраморный зал больше похожий на беседку со множеством окон.
– Мне до смерти надоели твои семейный дрязги, дорогой Ирод! – Услышал я, раздраженный голос Антония и в следующий момент увидел его самого. Правитель возлежал на изящной широкой скамье со спинкой и подлокотниками, гневно морща брови и попивая что-то из плоской чаши. Ирод сидел напротив него, низко опустив голову, как провинившийся ученик перед строгим учителем. Заметочка – сидел, а не стоял. Уже хороший знак, только понял ли это мой царь? – Твоя теща беспрестанно пишет Клеопатре и затем та терзает меня! – Он лениво потянулся к вошедшей царице, потянул ее за руку и усадил к себе на колени. – Поведай иудейскому царю, милая, каких казней требует для этого несчастного Александра, и что думаешь по этому поводу лично ты?
– Александра?.. – Клеопатра нежно улыбнулась Антонию, отчего вдруг сделалась удивительно милой. – Кто будет слушать старую никому не нужную женщину, – Она сморщила носик и вдруг звонко чихнула. – Что же до меня, то… я не…
Удивленный Антонай воззрился, было на супругу, потом на меня. Но, должно быть прочухав, что той хорошо заплатили, больно ущипнул ее за торчащий сосок.
– Что же, признаться, я хотел предложить тебе разумный выход из создавшейся ситуации. Ты разберешься со своими бабами, а я со своими. По чести. А то, развели понимаешь ли… – возможно, он хотел продолжить запальчиво начатую речь, но был остановлен страстным поцелуем. Так что мы с Иродом были вынуждены скромно потупиться, дабы не пялиться как глупые крестьяне, на любовные игры богов.
Тем же вечером Антоний дал в честь Ирода примирительный пир, на котором царица была одета в юбку плетенную из бисера, и плетеные же украшения. По случаю праздника примирения, ее грудь была полностью освобождена от какого-либо груза. Очаровательная головка царицы была украшена изысканным париком со множеством черных и золотых косичек сплетенных в замысловатую прическу. Прекрасная и распутная, как тысяча римских шлюх, она возлежала подле своего возлюбленного и повелителя, который в задумчивости ласкал ее небольшие красивой формы груди или упругие бедра.
Итак, Ирод уцелел, но утратил Газу, а вместе с тем и последний выход к морю. Последнее было печально, но не смертельно. Главное, что он жив, а значит, все еще можно было исправить, все преодолеть. Мы хотели задержаться в Сирии хотя бы на месяц, общаясь с Антонием и вникая в его очередные планы, участие в которых могло еще более возвысить моего господина, упрочив его дружбу с Римом. Но неожиданно прибыл гонец из дома, и встревоженный больше обычного Ирод, приказал спешно собираться в дорогу.
Должно быть, он наспех попрощался с Антонием и Клеопатрой, во всяком случае, я не присутствовал при этой последней встрече. Никогда прежде я не видел царя в таком душевном волнении, во всяком случае, он гнал нас, вперед и вперед, не давая возможности передохнуть самим и напоить лошадей, пока несчастные животные не начали падать. Но похоже Ирод растерял в походе последний ум, и когда не выдержав лег его любимый конь Ветерок, царь застонал от боли, но все равно не остановился, и велев позаботиться о несчастном животном, просто пересел на другого коня и понесся дальше.
Всю дорогу Ирод молчал, или отдавал краткие больше похожие на окрики приказы. Мы терялись в догадках относительно странного послания и произошедших в наше отсутствие событий. Неужели Хасмонеи все-таки захватили власть? Снова напали парфяне? Война? Очередное восстание? Убит или при смерти кто-нибудь из членов царской семьи?
На подступах к Иерусалиму на том самом месте, на котором когда-то, после бегства из Галилеи нас ждали расположенные временным лагерем слуги незабвенного Антипатра, снова пестрели шатры, и было полно вооруженного люда.
Не зная, чего ждать от встречающих, занимающийся охраной повелителя, Тигран приказал остановиться, соорудив вокруг царя стену из щитов, но Ирод остановил его, приметив в стоящих на подступах к городу женскую фигурку, в ярких желтых одеждах.
Саломея! А это была именно она, растолкала своих воинов, и теперь нет, не шла, бежала на встречу брату, охраняемая всего двумя телохранителями. Желтое как в день празднования первого дня Кущей, когда мы столь неосмотрительно занялись любовью в одной из комнат дворца, платье. Рыжие, вырывающиеся из под платка волосы – она была похожа на факел.
Должно быть, письмо было от нее, и в нем же она назначила встречу под стенами великого города. Я спешился, и протиснулся к Ироду, желая одним из первых увидеть свою возлюбленную. Что произошло с ней за время моего отсутствия? Возможно, Иосиф избил или пытался убить ее. Единственный шанс – подслушать ее разговор с братом. Впрочем, Саломея не выглядела побитой или подавленной. Ее хорошенькое личико раскраснелось, пухленькие губки были необыкновенно алы, так как если бы она красила их, большие золотистые глаза в опушках рыжих ресниц казалось, метали пламя. Хорошенький чуть больше обычного округлый животик был уже заметен под просторным одеянием.
За ней, стеная, точно платная плакальщица, ковыляла верная ей арабка Бат-шева с ребенком на руках.
– Как я ждала тебя, брат! Как боялась, что этот ужасный человек, эти люди, арестуют меня за то, что я… – она заплакала, безвольно повисая на могучей шее Ирода.
– Ну, полно тебе, полно! Я здесь, я рядом. Я с тобой.
– Не знаю, что было бы, задержись ты хоть на день, – Саломея по-девчоночьи хлюпала припухшим от слез носиком, доверчиво прижимаясь к груди старшего брата, – малыш Антипатр… я не могла оставить его заложником. Иосиф непременно убил бы ребенка! Ах, какие ужасные люди! Сколько я пережила из-за них.
– Все позади, дорогая моя. Все уже позади, – Ирод нежно гладил Саломею по спине, большой и сильный – не просто брат, а защита, человек, посланный самим богом.
– Вот их переписка – письма Клеопатры к Иосифу и Александре. Я украла их, чтобы ты не посчитал меня лгуньей. Но ты ведь не считаешь так? Скажи честно?! – Слезы мгновенно высохли, раскрасневшееся личико было полно решимости.
– Что ты, что ты! – Попытался утешить ее Ирод, одновременно обнимая поданного кормилицей племянника.
– Ни кого не слушай, брат! Я хочу тебе добра, а они могут только предавать и обманывать! Они нечестные, нечестивые, предатели. Они… они не верили в твою победу. В то, что ты вернешься невредимым. Они начали делить твое достояние, твою жену и ребенка, твое царство! Была бы моя воля, я вынесла бы из крепости и маленького Александра. Чему научат эти египетские прихвостни твоего маленького сына?!!
Не в силах более сдерживать эмоций, Ирод подсадил Саломею на коня и сам вскочил сзади, бережно прижимая сестренку к груди. Насколько я успел разглядеть стену, никто не стремился обрушивать оттуда камни или поливать нас кипящим маслом, тем не менее, более расторопный, нежели я, сотник Тигран, взмахнул рукой, и перед царем через открытые врата прошли несколько десятков легионеров. Так что Ирод, хотел он того или нет, оказался в плотном кольце вооруженных людей. Я не видел, кто вез моего сына, но был уверен, что люди Ирода позаботились о безопасности ребенка, как уже Саломея успела позаботиться о старом ревнивце, путавшем все наши планы.
Забегая вперед, замечу, что: в отсутствие Ирода, Иосиф получил письмо, подписанное именем идумея, род которого находился в тесной дружбе с царской семьей. В этом письме «доброжелатель» сообщал о произошедшем суде и казни Ирода Антонием. Должно быть, моя «черная жрица» рассчитывала на то, что после таких известий, честный Иосиф будет вынужден собственноручно убить любимую жену царя Мариамну, как это и приказывал Ирод, и тем самым навлечет на себя его справедливый гнев. Неплохой план.
На самом же деле, Иосиф и не подумал исполнять приказ, так как имел собственную переписку с царицей Клеопатрой, а так же не чурался общения с тещей царя Александрой. Которая в конце-концов, убедила его помочь ей и Мариамне скрыться от злобного деспота в римском легионе, где царица Египта обещала беглецам всяческую защиту и покровительство.
Иными словами, Клеопатра хоть и приняла в качестве взятки Газу, и отказалась высказывать справедливые претензии Ироду, отнюдь не закрыла эту тему. Более того, склоняя Александру и Мариамну к побегу, тем самым она предоставляла им возможность защитить себя самим, представ перед Антонием.
Было бы достаточно и того, что дядя царя Иосиф I поверил в подложное известие о смерти Ирода, а значит, поставил под сомнение его силу и богоизбранность, но Саломея пошла дальше, обвинив мужа в любовной связи с Мариамной, свидетельства которой она находила повсюду. Были допрошены домашние слуги, каждый из которых отмечал какой-нибудь новый знак внимания: встречу в беседке в саду, продолжительную аудиенцию при закрытых дверях, которую Мариамна давала Иосифу I. Но самым главным обвинением, безусловно, был тот факт, что царица знала о приказе Ирода умертвить ее в случае его смерти. Где Иосиф мог проболтаться царице, как не в постели, разомлев от нежных ласк, и потеряв бдительность?!
Уверен, что на самом деле, рассказывая Мариамне о приказе царя, Иосиф единственно желал поведать госпоже, о той безмерной любви, которую царь испытывает к ней, ибо не всякий мужчина настолько любит свою жену, что не в силах расстаться с ней даже после смерти.
Впрочем, учитывая чудовищную подозрительность и ревность Ирода, не сложно предположить, что он и сам мог бы найти десятки косвенных свидетельств измены. После чего благополучно отправить родственничка к праотцам, но, как выяснилось довольно скоро, Ирод желал не просто казнить Иосифа, а сделать этот процесс публичным. Дабы показать подданным, что ради справедливости и следуя букве закона, их царь пойдет на крайние меры, и если понадобится, не пожалеет даже члена своей семьи. Целую неделю городские глашатаи втолковывали народу о предстоящем суде над государственным преступником – дядей царя. Сам Ирод считал, что страже придется собирать народ вытаскивая их из домов и лавок, отвлекая от работы. Но, в результате на площадь, на которой должен был проходить суд, с утра была запружена народом. Все лавки в Иерусалиме были закрыты, люди шли к хасмонейскому дворцу, по дороге обсуждая предстоящее событие. Еще бы – идумей идумея бьет! На это, грех не поглазеть.
С каждой минутой народу становилось все больше и больше, солнце припекало, разгораясь и пыша жаром. Люди стояли кучно, не отрываясь, глядели на дворец, суд был назначен на полдень, но солнце уже давно стояло в зените, и даже сдвинулось со своего места, а Ирода с Иосифом все не было.
Наконец по толпе пробежало волнение, двери распахнулись и, расталкивая людей, выбежали стражники. Дородный глашатай возвестил, что поскольку народа пришло много, сейчас солдаты рассредоточатся на площади, с тем, чтобы слушать, что скажет царь, и тут же передавать его слова дальше, пока до последних рядов не дойдет что к чему.
И вот, наконец, в окружении пышной свиты пред своим народом предстал Царь иудейский. Лицо Ирода было мрачно, одежду он выбрал простую и весьма скромную, почти что траур. И то понятно, не каждый день приходится судить брата отца! Тут уж не до нарядов. Горе!
Ирод не сразу заговорил со своими подданными. Нет. Вместо того, чтобы произнести речь или поручить ее глашатому, царь стоял и смотрел перед собой. Минуту, две, пять. Его лицо казалось осунувшимся, глаза были увлажнены слезами. Ирод стоял и смотрел, весь объятый скорбью. Один, беззащитный, несчастный. Народ притих, боясь пропустить царские слова, а Ирод все медлил. Наконец на площади настала такая тишина, что слышно было, как позвякивают браслеты на руках женщин, как поют беззаботные птицы.
И тут Ирод заговорил, точно гром среди ясного неба, оглушил толпу. Он рассказывал о жизни, и жизнь эта была прекрасна. Ирод поведал, как хотел возложить диадему власти на голову юного Аристобула, и как Рим, вопреки его желаниям, назвал царем его самого. Как воевал с Антигоном, и в первый раз выдал священные одежды Аристобулу, которого любил свыше братьев своих. Как Аристобул погиб, и он ездил в Сирию держать ответ о произошедшем. И как Антоний, выслушав его, признал невиновным.
– Я строю крепости, за стенами которых в случае войны, смогут укрыться жители Иудеи, я убедил Рим снова сделать Иудею царством, и отдать нам земли наших отцов. Святую землю народа Израилева. До сих пор, я все делал для моего народа, для моих многочисленных народов. Ваш царь – царь добрый и справедливый. Я никогда не отказывал сирым да убогим в своей помощи, я регулярно плачу жалование солдатам, и мои люди раздают хлеб, рыбу и молоко бесплатно. Если в Иудее вдруг случится засуха и начнется голод, я прекращу его, закупив зерно в Египте, фрукты и рыбу в Галилее, и вы не умрете. Я никогда не отказывал в помощи, о которой меня просили, и помогал даже до того, как несчастные решались просить меня о милости. Побывав в Лаодикее и встретившись там с Антонием, обратил внимание на горожан, таскающих на себе тяжелые ведра и кувшины с водой, и тут же распорядился провести у них водопровод, хотя, где Сирия, а где Иудея? Я снял налоги с города Аскалон, и постоянно понижаю налоги и устраиваю праздники. Я строю бани и школы, храмы и крепости, я разбиваю сады, денно и нощно заботясь о благе и процветании Иудее.
И вот благодарность мне! – Ирод сделал паузу, дожидаясь, когда его слова будут переданы последним рядам, – пока я ездил в Лаодикею, мой родной дядя совершил низость и предательство. Он предал своего царя, предал вас всех. Он… – в этот момент стража вывела на площадь одетого в рубище бледного и перепуганного Иосифа. – Он! – Ирод резко вскинул руку, тыча пальцем в сторону родственника. – Вот он предатель, нераскаявшийся грешник, вот змея, которую ваш добрый царь пригрел у себя на груди. Я забрал его к себе из Идумеи, поставил над достойными, а он… – Ирод зарыдал, – он пытался выкрасть мою любимую жену и горячо почитаемую тещу, забрать моего маленького сына, с тем, чтобы передать их Клеопатре Египетской! С которой, он состряпал этот коварный план. Хотел бы я спросить у вас, добрые иудеи, как бы вы казнили преступника, обманом проникшего в ваш дом и попытавшегося похитить у вас самое дорогое?
Толпа возмущенно загудела, кто-то предлагал обезглавить нечестивца, кто-то желал видеть его на кресте, содрать с живого кожу, ослепить и оскопить. Неожиданно кто-то из зевак поднял с земли камень и швырнул его в сторону Иосифа, стоящие подле преступника стражи попытались защитить его, выставив перед собой щиты, но истомленная долгим ожиданием и жарой толпа вдруг, подобная горной лавине, стронулась с места и потекла на стражников, пытаясь подмять их под себя. Выдавливая, точно краба из панциря, перепуганного Иосифа из-за скрывающих его щитов. Один ударил по щиту ногой, другой ошеломил стражника, и, прорвавшись к Иосифу, схватил его за одежду. Со всех сторон к несчастному тянулись руки, задние ряды напирали на передние, и вот уже второй стражник оказался подхвачен народным течением, которое подняло отчаянно сопротивляющегося блюстителя порядка и отнесло в сторону.
– И самое страшное, что этот преступник не хочет покаяться в своих мерзостях! – Перекрикивая готовых на немедленную расправу людей, закричал Ирод, и его слова были умножены несколькими лужеными глотками, впрочем, слова уже почти что потеряли смысл. Люди хотели одного – убивать. Потому что одно дело, если бы против Ирода выступил кто-то из притесняемых Хасмонеев или саддукеев, но чтобы родственник восстал на родственника!
– Я каюсь! Прости меня, великий царь! Я во всем признаюсь и каюсь! Каюсь! – Завопил из последних сил Иосиф, кто-то остервенело вцепился ему в волосы, другой рвал бороду, под глазом царева дядюшки налился здоровенный синяк, губы кровоточили. – Спаси меня, Ирод! Я ведь тебя маленького на руках держал! Спаси, все признаю, на всех покажу!
– Стоп! – Ирод махнул рукой и по его приказу тот час на помощь к изнемогающему Иосифу бросились ранее незадействованные стражи, и откуда их вдруг столько сыскалось? Пинками и затрещинами они очистили для себя коридор, и, добравшись к очумевшему от боли и ужаса Иосифу, встали вокруг него плотным кольцом.
Толпа завыла, провожая утерянную добычу проклятиями, бранью и камнями.
– Спасибо народ мой, что не оставили своего царя в горе его и печали! – Вновь возвысил голос Ирод. Спасибо и тебе Иосиф – предатель, что признался перед правоверными иудеями, точно перед богом. И будь я трусливым царьком, пожалуй, отдал бы я вам сейчас брата отца моего на растерзание, но… – он замолчал на несколько секунд, дожидаясь, пока последний глашатай не передал его слов на другую сторону площади, – но в Иудее есть закон! И все, даже царь обязаны его исполнять. Иосиф идумей только что дал признательные показания, и один только справедливый суд решит, как следует наказать его за эти преступления. Я же не позволю жителям Иерусалима опоганиться его кровью. Идите по домам, милые мои. Ваш царь благословляет вас этими пирогами, – Ирод показал направо, и там точно по волшебству возникли воины с корзинами полными румяных пирогов, и этой рыбой – жест влево. Пусть каждый откушает и отправится к себе домой, в лавки, казармы, храмы и синагоги. Да будет мир с вами. – Сказав так, Ирод поклонился своему народу, и отвернувшись, направился ко дворцу.
Несмотря на то, что Ирод чуть было, не отдал своего родственника на растерзание черни, особого скандала не произошло. Иосиф был отправлен в одну из крепостей, где его казнили быстро и бесстрастно. Мариамну же заперли в Александриуме, а Саломея и я получили полную свободу действий. Чего собственно мы и добивались.
Глава 8
После того, как любезная моему сердцу Саломея благополучно овдовела, я попросил Ирода, позволить мне осуществлять охрану его сестры и племянника, тем более, что Саломея вновь была в тяжести, и царь опасался, как бы она, утратив мужа, не скинула ребенка. Обрадовавшись моему решению пожертвовать придворной карьерой, ради благополучия его семейства, Ирод доверил мне управлять дворцом в Хевроне, в котором Саломея должна была находиться вплоть до дальнейшего распоряжения старшего брата. В Хевроне, а не в горной Петре, так как, царь желал, как можно чаще, общаться с сестренкой. Петра же скорее могла послужить в качестве отдаленного и трудно доступного места, где по месяцу можно было не дождаться послов. В помощь ей, как нынешней правительнице Идумеи был прислан мой давний знакомец Костобар, в прежние лета служивший у Ирода сотником. Таким образом, мы разделились, и пока Костобар привычно воеводствовал на рубежах, в моем ведение оказалась вся домашняя прислуга, гарнизон, а так же сбор налогов в прилегающей к дворцу землях.
Теперь, по крайней мере, на какое-то время, мы могли уединиться, не опасаясь досадливого ревнивца, и время, от времени посылая донесения Марциалию Нунне Алауде. То есть, разумеется, донесения посылал я, а Саломея… как прекрасна жизнь рядом с любимым и бесконечно дорогим существом, и как жалко, что я не мог похвастаться своим счастливым браком и своим отцовством перед знакомыми и друзьями, принять дары из царских рук… назвать сына – сыном, и услышать ответное – папа.
Я был лишен всего этого. Но зато – вскоре по приезду в столицу Идумеи, моя ненаглядная разрешилась от бремени, произведя на свет хорошенькую девочку, которую назвали греческим именем Береника. Поначалу Саломея тяготилась малюткой, считая ее дочерью Иосифа, и опасаясь, что я буду вспоминать о безвинно погибшем ее бывшем супруге и чего доброго, возненавижу малышку. Ерунда! Когда я смотрел в лицо Береники, я видел свою мать Ирину. Ее уменьшенную копию. Это стало бросаться в глаза, когда Беренике, имя переводится как несущая победу, исполнилось лет шесть. Впрочем, ни кто в Идумеи не знал моей матери, а значит, не мог и распознать сходства. С замиранием сердца я искал в своей дочери силы свойственный «черной жрице», но, к сожалению не нашел. Хорошо хоть она была царевной, и когда-нибудь должна была выйти замуж за достойного человека.
Благодаря новой должности, я вел более-менее спокойный образ жизни, изредка заглядывая в Иудею к Ироду, дабы принять участие в пирах или охотах. Царь по-прежнему благоволил ко мне, время, от времени удостаивая меня личной беседой или обращаясь за советом.
Я ни сколько не сожалел о том, что больше не веду светскую жизнь, на самом деле, последнее время в Иерусалиме, да и по всей Иудее творилось недоброе – Ирод издал указ, о запрете каких-либо собраний кроме тех, которые организовали или позволили проводить члены совета или сам царь. Для исполнения этого указа был непомерно увеличен штат городской стражи, которые целый день бродили по улицам города, заглядывая в трапезные и лавки, в церкви и храмы с единственной целью отыскать плетущих заговоры бунтовщиков. Стражи ходили в специально пошитой для них форме, в то время как другие – тайные соглядатаи ни чем не отличались от простого люда, кроме серебряного свистка, которые те носили под одеждой. В садах ли, в кабаках, в казармах или на дорогах, они имели право останавливать путников, проверяя, и при надобности арестовывая последних. Доходило до весьма странных вещей, горожанам приходилось испрашивать разрешение на проведение свадеб, которые, как известно не играются без гостей, равно как на имянаречение младенца и похороны. Соглядатаи бродили по рынкам, пытаясь углядеть тайные знаки, свидетельствующие об измене. Многие мирные граждане, которых заставали за общением с друзьями или клиентами в лавке и приводили для дознания в одну из крепостей, напуганные тюремным заключением или огромным штрафом, получали задание шпионить за соседями. За доносы платились деньги, и многие жили исключительно этим, без сомнения прибыльным делом. Так что, всякий раз, когда я отправлялся в Иерусалим по приглашению Ирода, я держал при себе его письмо или знак, который должен был показывать на постах, у городских врат, а так же всем встречным поперечным дознавателям, которые стремились перехватить меня по дороге, в виду того, что моя стража была хорошо вооружена и сопровождающие меня идумеи все как один имели разбойничьи рожи, или потому что, торопясь, я брал с собой подозрительно малую свиту. Все это было крайне неприятно.
Меж тем старик Гиркан, которому царь выделил удобный хоть и небольшой замок, получил в качестве дружеского подношения от арабского царя Малика четырех замечательных тонконогих коней в искусно сделанной сбруе и с золотыми лентами в черных смоляных гривах, а так же приветственное послание. О подарке немедленно доложили Ироду, и он вызвал меня, дабы посоветоваться о происходящем, и как я понял, сделать попытку каким-нибудь образом представить этот дар как взятку либо свидетельство измены. Кроткий и не стремящийся лезть не в свое дело Гиркан, был идеальным конкурентом на престол. То есть, не был им вовсе. Он никогда не желал власти, стремясь усадить свое царственное седалище на отцовский трон, и если бы не Иродов папаша, давно бы и с радостью передал эту честь брату. Теперь, после завоевания престола, Ирод все чаще бросал опасливые взоры на состарившегося Гиркана, невольно признавая законность его прав.
Подозрения становились основательнее по мере накаливания обстановки в Риме. А там происходили по истине знаменательные события. Марк Антоний был объявлен Октавианом вне закона. После чего стало понятно, что войны не избежать. Ирод послал Антонию письмо, в котором обещал придти с войском, дабы сражаться на стороне своего друга, но неожиданно вместо немедленного вызова в ставку, Антоний попросил Ирода сначала разобраться с аравитянами, задерживающими Египту оплату аренды побережья. Сумма получалась немаленькая, и в предвоенной обстановке бросать подобные деньжищи на произвол Фортуны, являлось делом неосмотрительным, а пожалуй и самоубийственным. Так что Ирод был вынужден повернуть свои войска на Аравию, дабы добиться выплат силой оружия, и уж после этого примкнуть к своему другу и господину.
Серьезно полагаю, что идея послать Ирода собирать долги, посетила царственную голову Клеопатры, имевшую приблизительно равные виды, как на Иудею, так и на Аравию, поэтому, рассудив здраво, эта умнейшая женщина пришла к выводу, что если победит Ирод, ей достанется Аравия, а если аравийский царь, она присоединит к своей территории Иудею.
Я пытался растолковать правителю коварство этой женщины, но он и сам не был дураком. Просто, куда денешься, когда получен приказ?
Глава 9
Война началась споро. Первая серьезная битва, произошедшая возле Диосполиса принесла победу, враг бежал и воодушевленные военной удачей солдаты были преисполнены решимости продолжать преследования врага. Ирод отдал приказ остановиться и занять город, но вместо этого, некоторые офицеры иудейской армии, отдали приказ преследовать врага, уничтожая всех, кто окажется на их пути. На стороне иудейской армии была отличная конница, на которую Ирод рассчитывал как на свои основные силы. Именно она сорвалась с места, да понеслась, оторвавшись от основного войска растянувшись на долгие мили. Ирод был бессилен помешать своим людям совершить глупость, в то время, как полководец Клеопатры Афенион, бывший с Иродом в этом походе, подговорил жителей Канафы, сперва пропустить Иродову конницу, с тем, чтобы после зайти ей в тыл, отрезав путь обратно.
Маневр удался, и иудейское войско потерпело сильнейший удар, почти полностью лишившись основного рычага победы, но что было значительно хуже, воодушевленные легкой победой арабы, воспряли духом, и бились точно черти.
В этом походе мне удалось поддерживать связи с Римом, так что я располагал кое-какими новостями. Так, например, Марциалий Нунна писал мне о том, что в самом начале войны Антоний якобы удалился с Клеопатрой на Родос, где они предавались всевозможным радостям, смотрели театральные представления, выписывали себе лучших танцовщиков и плясуний, устраивали игры.
Видя ежедневные празднества, устраиваемые новым Осирисом в честь Изиды, местные жители задавались вопросом: «Какие же торжества будут устраиваться по случаю победы в войне, если столь пышно празднуется ее начало?»
Впрочем, как выяснилось многим позже, это было начало конца, и вскоре в битве при Акции адмирал Агриппа побил египетский флот, заставив Антония вместе с царицей Клеопатрой спасаться бегством. Одновременно с этим Иудея была потрясена серьезным землетрясением, разрушившим множество домов и храмов, погубившим посевы и скот. Казалось, что боги отвернулись от Ирода, и этим тот час воспользовался арабский царь, решивший, что утративший покровителя Ирод более не опасен, он приказал казнить находящихся в это время в арабском царстве посланников Иудеи. После, напав на корабли Клеопатры, и уничтожив большую их часть, выслужившись, таким образом, перед новым правителем Рима Октавианом.
Это было воистину тяжелое время – разбойничьи шайки арабов, ибо по-другому, я не могу назвать их войско, возникали то тут, то там, неся разрушения и сея смерть. Повсюду разруха, не захороненные тела людей и животных, предвестник чумы – зловонье, и главное, гибель друга и покровителя! А ведь то, что они были именно друзья – не скрывалось. В этой тяжелейшей обстановке, я был спешно отослан в Хеврон, для того, чтобы быть подле сестры царя. Правда, на этот раз, богам было не угодно подарить нам хотя бы несколько недель счастья. Я снова был нужен Ироду.
Никто бы не дал обглоданной кости за жизнь и дальнейшую карьеру Ирода, но, по всей видимости, он и сам не стремился обнадеживать себя понапрасну, когда последовал срочный вызов к Октавиану на Родос.
Получив письмо от Ирода, в котором он просил меня как можно скорее прибыть в Александриум, я не мешкая ни часа, сел на коня и направился на встречу с повелителем. Вместе со мной была небольшая свита преданных мне идумеев.
Я достиг Александриума, как раз, когда царь отдавал последние распоряжения относительно своей семьи и царства. Из-за срочности, я, можно сказать, не успел даже толком попрощаться с женой и детьми.
Насколько я понял из разговоров вокруг господина Иудеи, еще до битвы при Акции, Ирод почуял, что Марк Антоний обречен, и отступил от него, перехватив идущих на подмогу в Египет гладиаторов. И удерживая их вплоть до решающего сражения. Что за гладиаторы, догадаться не сложно. После победы над Октавианом, Антоний планировал учредить ежегодные игры, ради участия в которых и были вызваны прославленные борцы. Когда в войне произошел перелом, и Антоний потерял египетский флот и войско, верные ему гладиаторы направились на выручку господина, дабы быть ему полезными в качестве воинов. Как я уже сказал, Ирод нашел способ остановить их, в результате чего Антоний не получил поддержку и погиб.
Это был более чем своевременный и очень хороший удар, но вот только, сумеет ли перевесить сия ничтожная помощь, многолетнюю и отнюдь не тайную дружбу между Антонием и Иродом?
Опасаясь самого худшего, Ирод велел запереть Мариамну и Александру в Александриуме, приказав своему новому управителю Соэму из Итуреи прикончить обеих в случае смерти или ареста самого Ирода. Саломею с Антипатром и Береникой, а так же Кипру с детьми Ирода от Мариамны погодками Александром и Аристобулом следовало спешно отвезти в укрепленную Масаду, командование в которой брал на себя Ферора. Таким образом, Ирод разделял свою семью на две части, каждую из которых он собирался оберегать в крепостях, под присмотром имеющихся там гарнизонов. Но лишь с той разницей, что в случае поражения, последовать за царем в царство теней должны были жена и теща. Устранение Александры было необходимо из-за неистощимого запаса интриг и желания устраивать заговоры и бунты, которыми справедливо славилась царева тёща. Мариамна же – хоть и вела спокойный и более приличествующей женщине образ жизни, но находилась под сильным влиянием своей матери, кроме того, была Хасмонейкой, а значит, являлась потенциально опасной для Ирода и его идумейской семьи. Что же до совместных детей, то они становились заложниками в Масаде, при помощи которых Ирод рассчитывал с одной стороны прикрыть свою идумейскую семью, а с другой, они были идеальными претендентами на престол, так как были и Хасмонеями, и потомками римского ставленника, сиречь его самого. Все это было сообщено царем и его помощником и писцом, Диофантом на семейном совете, на котором присутствовали все взрослые члены царской семьи, а так же близкие друзья и некоторые придворные и офицеры.
Здесь же решался вопрос, о предательской деятельности видного идумея Костобара, долгие годы находящегося близ Ирода в должности сотника и несколько последних лет защищавшем Идумею на посту воеводы. Последний был уличен как находившийся в тайной переписки с царицей Клеопатрой, которая обещала ему после получения в собственность Иудеи, признать независимость Идумеи, разрешив ее народу исповедовать религию предков, отринув бога Израиля.
Письма были перехвачены и предъявлены совету, сам Костобар закованный в цепи в разорванных одеждах, являл собой поистине жалкое зрелище. Я так понял, что перед советом его держали без воды, так что он не мог даже плюнуть на пол, досадив тем самым царю напоследок. Пустое. Как понял я из слов обвинителя, а последнее я неоднократно слышал еще в Идумее от самого Ирода и его офицеров: Костобар принадлежал не просто к семейству идумейских аристократов, если конечно так можно выразиться об этом народе, его предки были жрецами некого бога Котзе, небесного лучника – главного бога идумеев, и единственной его целью было восстановление независимости прежде великого Идумейского царства и возведение храмов Котзе.
Сам Костобар и не думал отпираться, по-военному честно признав факт переписки с египетской царицей. Когда он просто и ясно излагал все то, что сулили ему посланники Клеопатры, и что отвечал им он сам, сердце Ирода дрогнуло, я видел, что он и сам не рад начатому разбирательству, да только что тут поделаешь? Будь Костобар менее знатным, царь мог бы ограничиться парой зуботычин, одарив смутьяна новыми отметинами и уменьшив количество зубов во рту, мог бы… не доведи он сам дело до семейного совета приравненного к официальному судебному разбирательству. Теперь же…
Положение спасла Саломея, прекрасно чувствуя умонастроение брата, и будучи дружна с воеводой, она вышла перед собранием, маленькая и хрупкая точно танцовщица, и в тоже время сильная и всеми почитаемая.
Саломея начала говорить о прекрасной Идумеи и его сердце Хевроне, об Александре Янае отнявшим религию предков, и мятежном духе горного народа, вынужденного жить под гнетом Хасмонеев. При этом Саломея вдруг перешла на певучий язык эллинов, а затем вдруг ловко соскользнула на арамейский, на котором общались простые жители Идумеи, чем растрогала родственников. В своей искусной речи, царевна не защищала Костобара, соглашаясь с его неоспоримой виной перед царем, но вопрошала самого Ирода, точно перебирала звонкие струны его души, неужели тот ни разу не задумывался о праве его народа жить так, как тому заблагорассудится? Неужели никогда не хотел сбросить ненавистных поработителей Хасмонеев, подняться к развалинам древнего храма богини, имя которой она постеснялась произнести в вслух, так как была правоверной иудейкой и, так же как и Ирод, молилась единому богу. В довершение своей речи, Саломея скользнула узкой кистью, каждый пальчик которой был унизан драгоценными перстнями, по своей груди, вдруг явив пред царевы очи странный черный амулет, скрытый, до поры до времени, просторными одеждами.
Царь ничего не ответил на пламенную речь сестры, но я заметил, как он, запустив на пару секунд руку за пояс, извлек оттуда нечто, что Ирод показал Саломеи, на долю секунды явив странный амулет миру.
Эта сцена была преисполненной тайного смысла, так что я даже возревновал вдруг Саломею к ее брату, с которым у нее, как, оказывается, были тайны, в суть которых меня не собирались посвящать. Но, так или иначе, спрятав объединяющие их амулеты, Ирод поднялся со своего места, и, подойдя к Костобару, обнял его, прижав к сердцу.
Никогда больше я не видел Ирода таким счастливым, как в этот момент. Единение с сестрой и спасение жизни близкого друга.
Позже, когда топор палача опустится на бычью шею бывшего сотника, я припомню эту сцену всеобщего ликования, пожалев и неудачного интригана, и самое главное Ирода, который был в этот момент сама искренность.
Начавшийся в тревоге и дурных предчувствиях совет, вот-вот должен был вылиться в ликующий праздник, зазвенеть украшениями плясуний, забряцать чашами и тарелками, но, в разгар всеобщей радости двери распахнулись и показавшийся мне смутно знакомым, человек в черном, прошел вглубь зала и молча, положил перед царем веревку завязанную выразительной петлей, увидев которую Ирод глубоко вздохнул, и сообщил о смерти Гиркана II.
В этот же момент все окна зала, в котором проходил совет с громким треском распахнулись и Ирод, а в след за ним члены его семьи точно по невидимой команде разорвали на себе одежды со стороны сердца, в то время, как прочие участники совета и слуги, рванули на себе туники справа. Это была тихая, но необыкновенно выразительная сцена.
Глава 10
С этого момента у Ирода не было более достойного конкурента, так что, решись Октавиан заменить иудейского царя, с поиском кандидата пришлось бы повозиться. Благодаря стараниям Ирода и нынешнего воеводы Идумеи Костобара в некогда славном роду Хасмонеев не осталось ни одного мужчины. Что же до детей Ирода и Мариамны, то они хоть и полухасмонеи, но еще малы, их мать Мариамна или бабушка Александра в случае смерти царя будут убиты, другие Хасмонейские родственники… в общем, что сделано, то сделано.
По окончании совета, оставшись совсем один, и убедившись, что до завтрашнего дня я по всей видимости ни кому не понадоблюсь, я привычно проскользнул в комнаты царевны.
Разумеется, говоря о силе сложившейся привычки, я имею в виду, что прежде чем улечься вместе в просторную ванну, я обошел все комнаты, проверяя, не затесалась ли туда лишняя служанка. Не прячется ли за тканями ковра свежепросверленная дырка в стене. Все дворцы проектировал Ирод, и я, как его ближайший друг имел доступ к чертежам, и знал, по какому принципу размещены черные ходы, лазы для шпионов или наблюдательные отверстия. В этот раз царь разместил сестру в наиболее спокойной части здания, в одном из тех мест, где привык жить он сам, а значит, там не было ни каких наблюдательных мест, секретных оконец и прочей досадной ерунды, которой может воспользоваться как хозяин, так и его враги. В довершение осмотра мы посадили у дверей преданную служанку, и тогда уже…
Никто не мог видеть нас в личных покоях Саломеи, но все же видел! Ни одна живая душа не должна была проникнуть в нашу тайну, но… выходя от своей возлюбленной, я приметил смутно знакомую мне красотку, одетую в простую одежду приличествующую местной служанке, но решил, что видел ее в свой прошлый приезд, оттого и запомнил.
Страшная догадка пришла значительно позже, когда на следующий день ко мне прибежала заплаканная, трясущаяся от страха и негодования Бат-шева. Ночь мы с Саломеей благоразумно провели порознь, решив не искушать судьбу. Как выяснилось Мариамна, которая дождалась, когда сестра Ирода отвлечется на игры с дочерью и, делая вид, будто бы по-сестрински целует невестку, прошипела ей на ушко, что знает о ее тайне и готова сообщить Ироду о том, что его младшая сестра сожительствует с его другом. Едва пережив ужаснейшую ночь, на утро Саломея вызвала меня через Бат-шеву, поведав о происходящем.
И тут то я вспомнил показавшуюся мне вчера знакомой служанку – а на самом деле лучшего мастера перевоплощений школы Старого Лиса – Цыпочку Аппия Плавта Пуллиса, которого давно уже считал мертвым. – Это был настоящий провал!
Я прошелся по всем доступным мне помещениям в тщетной надежде отыскать шпиона и потолковать с ним по-мужски. Полагаю, он уже перестал злобиться за то, что я бросил его тогда безоружного между двух огней – идумейской стражи и людей отрезающих куски от моего отца.
Я же лично не озверился на него за предательство. Впрочем, о каком предательстве может идти речь, когда сама судьба разбросала нас по свету, развела по разным лагерям. Вот и сейчас вертлявый содомит явно шпионил для Хасмонеев, с которыми мой господин вел непрекращающуюся войну. На самом деле даже более чем дотащить Аппия до удобного подвала, и опробовать на нем все почерпанные за время знакомства с Иродом пытки, хотелось просто спросить собачьего сына, что, слабый на задок Цыпочка, рассказал Александре лично обо мне. Собирается ли Мариамна раскрывать любезному супругу глаза на то, что в его непосредственном окружении окопался не просто «тайных дел мастер», а настоящий «Черный паук», который сплел себе гнездо за троном повелителя и уже завел потомство! Или меня будут судить только как любовника Саломеи? Последнее Ирод вполне мог мне простить, учитывая нашу с ним давнюю дружбу, и мою ему службу в Риме, Самарии, Идумеи, и главное в Иудеи.
Ирод – царь, повелитель, которому ни кто не указ. (Сознательно я не желал в этот момент думать о Риме). Я уже управляю внутренними делами в Идумеи, и делаю это со всем усердием, на которое только способен. Я гражданин Рима. Что стоит ему сделать меня своим министром, пожаловать титул и, наконец, женить на Саломеи, придав законность нашему с ней союзу?
С другой стороны – еще проще, чем простить – пытать и казнить. Я уже говорил о невероятной подозрительности Ирода, в свете которой, мое преступление перед ним могло толковаться, как предательство нашей дружбы, ослушание, нарушение норм приличий и главное – внедренный врагами в ближний круг шпион! А значит, меня ждала пыточная камера, распятье, топор палача, или в лучшем случае, удавление.
Все старания были напрасны, я не нашел Цыпочки, как не стремился это сделать. Никто не может обнаружить «тайных дел мастера», если тот этого не желает, мастера перевоплощений! Должно быть, Аппий нацепил другой парик, сделал отличный от прежнего макияж, подложил на бока, живот и задницу подушки, сделавшись толстухой, или обратился мужчиной. Кто бы мог подумать! А то и вовсе сбежал из крепости, и теперь ищи его безликого по городам и дорогам, селениям и легионам.
Наверное, следовало попытаться забрать Саломею с детьми и выбраться из Александриума, чтобы затеряться где-нибудь. Стоп! Кто позволит сестре царя покинуть крепость без соответствующего разрешения? Кто вообще пропустит женщину с детьми? Женщину, чьи рыжие волосы и хорошенькое личико известно всем и каждому, если не в царстве, то, по крайней мере, в крепости Ирода?! Детей, которых прилюдно еще вчера ласкал и осыпал подарками царь?!
Конечно, я мог загримировать Саломею, одев ее простой служанкой, мог сам представиться крестьянином, привозившим в крепость вино и фрукты. Мы могли бы взять одну из стоящих на заднем дворе телег, спрятать детей под сено, завалить сверху корзинами с мусором…
А ведь Ирод умудрился как-то бежать из парфянского плена, забрав с собой целую семью и отправив в Идумею казну! – Запоздало шевельнулось в голове. – Ирод мог, а я не могу! «Тайных дел мастер» не осилит, «паук» не сдюжит! Нас задержит стража у ворот.
– Беги, милый! – Саломея пыталась казаться спокойной. – Брат не поднимет руки на свою кровь!
– Куда я без вас?! – Мысли метались спугнутыми с гнезда чайками. С одной стороны Саломея была по-своему права – живой я сумею что-нибудь придумать. Сменю внешность и вновь поступлю на службу в замок, где будут держать ее. Позволив убить себя, тем самым, я отказывался от нее и от наших детей. Отказывался от самого шанса побороться за свою семью.
С другой стороны, я продолжал оставаться «Черным пауком». Шпионом, получившим задание. Я мог сбежать от Ирода, даже забрать с собой Саломею. Купить виллу где-нибудь на Родосе или Крите и жить не кому не нужным, неизвестным, жить…
Но тогда бы мне пришлось отказаться от своей причастности к «тайных дел мастерам», перестать быть «Черным пауком». Жить для себя. Жить и воспитывать детей как настоящих «Черных пауков», передавать им семейные, клановые традиции и шифры…
Как «Черных пауков»?! Но сам-то я!.. «Тайный дел мастер» может получить другое задание, если так пожелает его заказчик, может закончить свою миссию в связи со смертью опекаемого, или из-за полного провала всей операции, но только по приказу свыше, а не потому, что ему вдруг приспичило заботиться о своей семье.
Это было правило, отменить которое не мог ни один из «Черных пауков», ни даже все они вместе взятые. Может погибнуть опекун, гонец или даже сам хозяин и заказчик, но шпионская сеть – это именно сеть. Тут же начинают проявляться, подниматься из глубин строжайшей тайны не заметные прежде звенья, новые или хорошо забытые персонажи. Сеть восстанавливает самою себя, выгибаясь и спешно заменяя испорченные фрагменты. И вот уже она снова сильна и прочна, гибка и надежна.
Шпион может получить новое задание, начать молиться другому идолу, может, если получится, полностью измениться, но он все равно останется при деле. И это дело сделается целью его жизни.
Возможно, убеги я от Ирода и явись к Марциалию Нунне, тот и счел бы мое поведение уместным, признав, что я спасал свою жизнь, но, скорее всего… нет! Я не имел право не использовать свой последний шанс выжить и выполнить задание.
Я остался.
Объяснив кое-как Саломеи причину моего отказа спасаться бегством, я в последний раз обошел крепость, в надежде все-таки отыскать Аппия Плавта и потолковать с ним, но снова потерпел поражение, а когда вернулся, бросившаяся к моим ногам рабыня поведала, что госпожа была спешно вызвана к царю, где, по всей видимости, пребывает доныне.
Понимая, что невозможно откладывать и далее разговор с Иродом, я отправился прямиком к нему, застав выходящую из личных покоев царя царицу Мариамну. При виде меня Хасмонейка невольно отшатнулась, отчего я сделал вывод, что она выполнила обещание рассказать Ироду о моих отношениях с его сестрой. Так что теперь, мне не оставалось ничего иного, как немедленно упасть к ногам царя, умоляя его отдать мне Саломею законной супругой.
Но сразу же попасть к царю не получилось, так как именно в это время он давал аудиенцию своей сестре. Молодой и услужливый нотарий попросил обождать, обещав доложить Ироду обо мне, как только тот позволит ему войти. Рядом со мной в просторном атриуме Ирода дожидались приехавший с Саломеей из Идумеи воевода Костобар, брат Ирода Ферора, а так же несколько офицеров из личной охраны царя и пара придворных, имена которых я уже и не вспомню.
Дабы мы не истомились в ожидании, сомлев от жары и безделья, проворные служанки то и дело обносили нас прохладными напитками, безропотно соглашаясь обмахивать желающих опахалами, или принести чаши для умывания. Когда царь заседал со своими вельможами в большом зале, который был оборудован, как внутренний садик с водоемом и крошечными водопадиками, приемная зала, тоже представляла из себя садик поменьше, в котором было не столь душно, как здесь. Меж тем из зала, в котором Ирод беседовал с Саломеей, неслышно вышли несколько слуг, не разговаривая ни с кем, проворные точно тараканы, они выскакивали от царя, и тот час устремлялись, каждый в своем направлении. От чего на душе сделалось тревожно. Вскоре, однако, те же расторопные слуги вернулись обратно, то и дело, кланяясь, забегая вперед и заглядывая в глаза тем, за кем их посылали. Первым в темно-синим ефоде с всклокоченными, как у дикого человека волосами, на царев зов явился Ферора. Ох, и не люблю же я его. За ним следовал сын покойного Фасаила Фазаель, которого Ирод хотел оставить заложников в Арабском царстве. Сейчас, Фазаелю было около семнадцати. Это был стройный, тонкий юноша с прекрасными волосами и глазами юного разбойника.
При появлении брата и племянника царя все тот час повскакивали со своих мест. Ферора попытался, было отвернуться по своему обычаю, не отвечая на приветствия, и пытаясь пройти к Ироду, но тут же перед ним возник здоровенный охранник. Выше самого высокого из нас, этот колосс, возвышался над собранием, надменно скрестив на груди руки, и отказываясь пускать кого-либо до тех пор, пока царь сам не велит открыть двери.
– Египетская образина, и что тебе не подпиралось потолки в твоей вонючей Александрии? – Уперев руки в бока, Ферора оглядел стражника с ног до головы. Египтянин излучал олимпийское спокойствие. Его блестящие глаза, казались стеклянными. – С чего интересно моему брату пришла фантазия притащить из Египта эдакую статую? Эй, египетская сволочь, ты хоть по-человечески говоришь, или нет?
– Говорю. – Здоровяк еле заметно кивнул Фероре, не выказывая ни раздражения, ни раболепия.
– В вашем Египте молятся ублюдочным богам. – Ферора вперил в великана полный злобного любопытства взгляд, на всякий случай, отступая на шаг.
Возвышающийся в дверях стражник не повел и бровью, как будто не его богов ругали, а может, поступив на службу к Ироду, он поверил в бога евреев?
– Ублюдочные боги. – На всякий случай повторил Ферора.
Страж молчал.
– Результат блуда египетской бабы с кобелем – человек с собачьей головой. Раз! Выблюдки с головами сокола и кошки… Ты понял, что я тебе объясняю, что втолковываю?
Египтянин оставался безразличным.
– Ты вообще кто? – Не выдержав, заорал Ферора.
– Новый царский спальничий. – В глазах гиганта не было ни раздражения, ни обиды, ни даже досады на приставшего к нему вельможу.
– Спальничий, стало быть, ты без яиц! – Ферора громогласно засмеялся, несколько человек поддержали его чуть слышными смешками. Шутка ли сказать, за дверью царь!
– Евнух. – Спокойно поклонился Фероре спальничий.
– Ах, евнух… ну, раз ты евнух, то считай, что и не мужик. – Ферора сделал вид будто бы хочет уйти, шаг в сторону, чтобы усыпать бдительность противника, быстрый разворот и головой в живот. Раз!
Великан охнул, но вопреки ожиданию не согнулся от боли, зато сам Ферора ударившись о каменный живот противника, звучно плюхнулся на задницу, как тряпичный мячик от стены отскочил. Любо дорого глядеть, как невежу и грубияна наконец-то боги покарали. Отменное зрелище! Сидит на полу царев брат, головушку свою непутевую ручонкой поддерживает, а левой задницу, ушибленную при падении, трет. Поделом.
Придворные обменялись быстрыми понимающими взглядами. Зардевшийся от стыда, за поведение скандального дядюшки, юный Фазаель бросился поднимать упавшего, несколько человек кинулись помогать. Но куда там. Оправившись после потрясения Ферора гневно отталкивал протянутые ему руки, ругаясь и осыпая окружающих проклятиями.
За всей этой возней никто не заметил, как слуги привели одетую во все черное Кипру с дочкой Фероры, Александром и Аристобулом. Должно быть, они играли где-то все вместе, потому как Мариамна появилась совсем из другого коридора, сопровождаемая матерью. Вид у обеих был возбужденно-заговорческим. Обе делали неуклюжие попытки не смотреть в мою сторону, и у старой и у молодой это скверно получалось, так что я то и дело ловил на себе колкие внимательные взгляды Хасмонеек.
Прошла целая стража, прежде чем царь закончил свои переговоры с сестрой и нас всех, то есть, сначала членов семьи, а потом уж придворных, пропустили в зал. В тревоге я смотрел то на Ирода, то на Саломею, отмечая, что моя возлюбленная недавно плакала, должно быть выслушивала упреки старшего брата. Во всяком случае, глазки царевны совсем недавно явно были на мокром месте, а щеки пылали так, словно она только что выдержала сражение, не успев, как следует отойти от него.
– Рад, что вы все тут. – Тяжелый взгляд Ирода обвел собрание, и остановился на мне – точно муху в пол вмял. – О важных событиях в царской семье следует оповещать народ, устраивая пиры и праздники. Но сегодня не то время. Тем не менее, я хочу сообщить вам, как своим родственникам и самым близким друзьям о том, что я выдаю мою сестру Саломею II вдову Иосифа I замуж… – он сделал паузу, вновь обводя глазами внимающее его речам собрание, – …замуж и даю в качестве приданого за ней, родину моих предков, землю наших отцов и дедов – священную Идумею.
Стоящая возле малого трона Саломея потупилась и теперь смотрела в пол. Я заметил, что она дрожит всем телом, отчего блестящие бусины на ее одеянии сверкают, переливаясь точно поток воды. Еще немножко и она упадет в обморок.
– Я отдаю мою сестру Саломею за человека, который прекрасно знает Идумею, и сможет принять одновременно их обеих в жены. – Ирод широко улыбнулся. – Потому что Саломея – это Идумея, а Идумея – это моя сестренка Саломея. И потому что сказано: «Господь сказал Моисею говоря: И народу дай повеление и скажи: вы будете проходить пределы братьев ваших, сынов Исавовых … Но остерегайтесь начинать с ними войну, ибо я не дам вам земли их ни на стопу ноги… и шли мы мимо братьев наших, сынов Исавовых». И я не отдам свою сестру за иудея, и не отдам иудею хотя бы горсть нашей Идумеи. – Он довольно рассмеялся. – А вот счастливый избранник и для Саломеи и для Идумеи, – царь приподнялся, и с располагающей улыбкой подозвал к себе стоящего справа от меня Костобара.
Старый друг, мы оба родились в Идумее, оба защищали ее не жалея своих жизней, ты сначала под моим началом, потом самостоятельно. Ответь, люба ли тебе Идумея, настолько, чтобы жениться на ней, принимаешь ли ты мою сестру царевну Саломею, обещаешь ли беречь ее, стеречь и нарожать вместе с ней мне побольше племянников и племянниц?
Вместо ответа Костобар упал перед царем на колени, и тот тут же поднял его, сунув в ладонь кольцо, и велев немедленно совершить кидушин (обручение), призвав в свидетели меня и Ферору.
На негнущихся ногах я подошел к Костобару, мечтая только об одном, прирезать проклятого, едва только Ирод предоставит мне такую возможность.
«Гарей ат мекудешет ли бетабаат зу кедат Моше Вейисраэль! (Вот: ты посвящаешься мне в жены этим кольцом по закону Моше и Израиля!
На следующий день была назначена свадьба и одновременно прощание с Иродом, я чувствовал себя обобранным, но с другой стороны, я был жив и не арестован. Саломея и дети так же избегли кары, а значит, все еще можно было изменить не прямо сейчас, так через несколько месяцев или лет.
Глава 11
Должно быть, Цыпочка не предал меня полностью, сообщив лишь о моей связи с Саломеей. Так как Ирод не избавился от меня окончательно, отослав в одну из своих крепостей Акру, где я должен был исполнять роль интенданта вплоть до того дня, когда царь пожелает вернуть меня к себе, или все же решит, что я достоин смерти.
Работа выдалась однообразная и спокойная, под началом двоюродного брата Ирода юного Ахиава. Кстати, любопытный факт. Среди ближайшего окружения царя такие имена как Ахиав – иудейские имена, были редкостью. Имя Ирод – имеет греческое происхождение и переводится как героический. Его старший брат Фасаил носил арабское имя, должно быть, когда он родился, Антипатр укреплял свои отношения с арабской родней, назвав старшего сына и наследника именем кого-нибудь из членов царской семьи арабского царства. Затем последовали Ферора, Иосиф, Саломея – период, когда Антипатр пускал корни в иудейском царстве. При этом Саломея была названа в честь царицы Александры Саломеи, стараниями которой род Антипаса – деда Ирода процветал доныне. Своих детей и племянников Ирод называл греческими именами.
Мое появление в бывшей хасмонейской крепости Акра воспринималось как некоторое новое веяние. Последнее время царь все чаще призывал к себе на службу римлян и эллинов, так как они все были пришлыми, и не могли быть связанными родственными или дружескими узами с ненавистным ему родом Хасмонеев.
Удручало, что я вновь был вынужден оставить Саломею одну, но да что тут поделаешь? В своем докладе Марциалию Нунне, я описал во всех подробностях последний совет, признав в общих чертах свою неправоту перед Иродом. Цыпочка мог шпионить не только на Хасмонеев, а, следовательно, мне не стоило попадать еще раз впросак, скрывая от своего господина то, что возможно он знал и без меня. С другой стороны, я не собирался доверять предательской бумаге судьбы дорогих мне людей.
Гонцы из Рима и Иерусалима прибывали редко, так что мы почти, что были лишены какой-либо информации, пытаясь додумать или догрезить происходящее.
На иудейском троне наместничал капризный и необузданный Ферора, который должен был оставаться там и после смерти Ирода, коли царя, постигнет жестокая судьба, с тем, чтобы передать в дальнейшем бразды правления детям Ирода и Мариамны, когда те подрастут и войдут в силу. В случае смерти царя, его близкий друг Соэм, поставленный на последнем совете управлять Александриумом, должен был казнить жену и тещу Ирода, дабы помешать им в дальнейшем, захватить трон. Но пока этого не происходило, никто не нес скорбных вестей о гибели царицы иудейской, не было писем и от Саломеи.
Мы все изнывали без информации, многие богатые люди отправляли свои сокровищницы в другие города и страны, дабы уберечь хоть что-то на случай смены власти и неизбежных гонений. Евреям не разрешено вопрошать судьбу, поэтому этим занимались находящиеся на службе у Ирода иноземцы. Когда-то, еще мальчишкой, отправленный приглядывать за сыном Антипатра в Идумею, я решил, что иудеи слишком сильно допекали свою богиню судьбы, надеясь узнать грядущее, из-за чего их верховный бог перекрыл этот канал связи, оставив маловерцев без их путеводной звезды. На самом деле, иудейская религия дивным образом обходилась без сомна богов присущего эллинам. До сих пор не могу понять, отчего, когда в одном только Риме почитают богов во множестве, ставя им храмы и святилища, иудеи упорно не замечают, что их богу элементарно трудно справляться со множеством мелких дел? Впрочем, все это вопросы для ученых-богословов вроде Николая Дамасского, я же скромно уповал на высшие силы, умоляя их приподнять для меня завесу грядущего, дабы в случае опасности я мог не только покинуть Иудею сам, но и по возможности вывезти Саломею и детей.
Поэтому не удивительно, что именно в это время, боги наградили меня ярким видением, все подробности которого впечатались в мою память, так что я помню их все вплоть до самого малого и незначительного.
Итак, я видел Ирода в простой скромной одежде, без украшений и царской диадемы. Прямой и стройный, он стоял перед юным Цезарем Октавианом облаченным для этой встречи в белоснежные одежды. Лицо правителя Рима было неподвижным точно у статуи, светлые глаза казались прозрачными и холодными, словно застывшая мертвая вода. Голову венчал зеленый венок лавра. Наверное, с точки зрения женщин, он был красив, лично меня пробил озноб, едва я взглянул на его царственную фигуру обличенного властью подонка и убийцы.
– Я поставленный сенатом царь Иудеи, пришел к тебе, как простой человек, дабы дать отчет в своих деяниях на этом посту. – Отчеканил Ирод, глядя на Октавиана прямым, смелым взором равного среди равных.
Хорошо, что он не увенчал себя царской диадемой, если переговоры не увенчаются успехом, Октавиану не придется сдирать ее с головы иудейского царя, Ироду не понадобится расставаться с символом власти, а это значит, мы еще повоюем!
– Я был другом Марку Антонию и оставался другом до последнего. Я ссужал его деньгами, и бился с ним плечом к плеч, как друг и как брат. Я никогда не говорил порочащие его достоинство слова, и только умолял его казнить Клеопатру, так как видел, что она враг Рима, враг Антония. Я много раз обращался с этим к своему другу Антонию, пытаясь убедить его поступить так, как подсказывает ему разум, а не похоть, но он не хотел слушать меня, из-за чего и проиграл. – Ирод вздохнул. – Да, я был другом Марка Антония, но еще больше чем Антония, я любил Рим, оставаясь преданным его идеалам. И вот теперь, когда Антоний сделался предателем и отступником, я отошел от него, как отходят от прокаженного. Снял с себя царский венец и явился к тебе точно частное лицо, просить разобраться в этом деле. Задавай любые вопросы, и я со всей частностью и прямотой отвечу на них. Я дам отчет о своем правлении, участия в воинах, подавлениях мятежей, о связях Иудеи с другими царствами. Я отчитаюсь во всем, чтобы ты сумел оценить, не только каким я был другом Антонию, а какой я есть друг. – Сказав это Ирод, снял с пояса вложенный в ножны меч и положив его на пол, застыл перед Октавианом – прямой и безоружный.
Воспользовавшись паузой в речи царя, я оглядел помещение, в котором правитель Рима принимал господина Иудеи: полутемный зал с ареной в центре и расположенными по окружности скамьями – сенат? Нет, они на острове Родос. Возможно, зал заседаний местных правителей.
Я не слышал, что отвечал Октавиан, но суть сказанного вошла мне в душу, заставив ее преисполниться радости. Ирод оставался царем и другом Рима! Мне не было дела до изысков его речи, до того, как он смотрел на Ирода, что думал при этом. До меня дошло главное – боги, сколько бы их ни было на свете, стойко держали оборону этого невероятного человека. Человека ли?
Марк Антоний назвал себя Осирисом, пройдет немного времени и Октавиан возьмет себе божественное имя Август, Ирод? Все чаще и чаще мне вспоминался рассказ Ирода о проведенной им ночи в пещере духов, где он пообещал себе стать собой. Кто знает, быть может это и есть высшая цель каждого человека. Не играть чужие роли, а прожить свою собственную жизнь, вычерпав ее до последней капли. Как знать?
В начале лета к воротам Акры прискакал гонец с радостными вестями, о том, что Октавиан подтвердил назначение Ирода на иудейский трон, сняв с него всяческие обвинения, в связи с его дружбой с предателем Рима Антонием. Более того, как стало известно несколько позже, Октавиан утвердил всех правителей государств-клиентов, за исключением Клеопатры и Алексаса I Леодакийского переметнувшегося на сторону врага, но я старался не влезать в чужие мне дрязги, ожидая со дня на день прибытие в Иудею Ирода, и вызова в Иерусалим.
В ожидании, когда я снова увижу Саломею и смогу хотя бы перекинуться с ней парой слов, я метался по крепости, раздражаясь на нерасторопность слуг, или устраивая неожиданные проверки в кладовки, оружейные или просто скидывал одежду и занимался разученными в школе упражнениями, пугая своей голой задницей и гимнастической шапочкой прислугу.
