Спустя два месяца после свадьбы Нинурты-тукульти-Ашшура и вавилонской царевны Шаммурамат наместник Ашшура вместе с племянником были вызваны в Калах, чтобы окончательно определиться с планом нового похода на запад. Проводив мужа, Шами решила посетить храм Иштар.

Был конец лета, стояла нестерпимая жара. Ишпакай посоветовал женщине подождать возвращения Нинурты. К тому времени спадет зной, и в следующий праздник полнолуния, она, сопровождая супруга, с подобающей свитой сможет посетить храм бога Ашшура, покровителя Ассирии и показать себя народу страны. Нет, ответила Шаммурамат, сейчас, в самую жару!.. Поеду верхом, со мной две служанки и три охранника. Отправимся в храм Иштар, я должна поблагодарить свою покровительницу.

— Не забудь накрыть голову, — предупредил евнух, — у нас с открытой головой ходят только и рабыни и продажные женщины.

Народ, пораженный небывалым зрелищем — молодая жена племянника туртана позволила себе влезть на спину лошади, да еще раздвинула ноги, как самая бесстыдная шлюха! — толпой следовали за ней. Скоро все улицы, ведущие к храму богини, оказались забиты сбежавшимися со всех концов города жителями. Дошло до того, что женщине окончательно перегородили дорогу. Шаммурамат придержала коня и попросила мужчин расступиться.

Из толпы задиристо крикнули — Куда спешишь, красавица?

— В храм владычицы Иштар, которая нянчила меня в младенчестве.

Толпа затихла, пораженная неслыханной дерзостью — такое кощунственно — приземленное отношение к грозной богине здесь было в диковинку.

— Когда я была младенцем, мать принесла меня в храм Иштар в Вавилоне. Я пролежала там три дня. Как видите, богиня позаботилась обо мне. Она покормила меня своим молоком, подарила удачу. Я прихватила ее в священный Ашшур. Гляньте, кто парит над вашими головами.

Толпа — все как один — задрали головы. Над городом парил орел. Этого было достаточно, что люди расступились и освободили дорогу.

С того дня по городу, по стране побежало — «эта скифянка та еще штучка!» Кое-кто настаивал — «с ней не пропадем, она принесет удачу!». Другие (этих больше) кривились — «боги не любят выскочек, не этого они ждут от черноголовых».

Слухи об иноземной красавице, которую якобы выкормила сама Иштар, скоро долетели и до столицы. В Калахе, среди военных, близких к младшему брату Салманасара Шамши-Ададу, начали поговаривать — если племянник туртана действительно обрел помощницу, вскормленную молоком Иштар, врагу несдобровать.

Такого рода оценки вызвали насмешки в окружении старшего сына и наследника царя Шурдана. Принц выразился в том смысле, что неплохо было бы обратить внимание на эту ни с того, ни с сего свалившуюся им на голову «воспитанницу Иштар», и если это правда, если грозная богиня и впрямь покровительствует молодой женщине, место ли ей в хижине какого-то худородного вояки? Его поддержали жрецы храма Мардука в Калахе и храма Иштар в Ниневии. Они призвали великого царя остудить пыл зарвавшейся вавилонянки. Нельзя в преддверии войны оставлять без внимания ее «художества». Чего стоит утверждение, что она якобы вкусила молока богини. Боги не любят, когда смертные набиваются к ним в родственники. Жрецы настаивали — следует незамедлительно напомнить наместнику Ашшура о необходимости строго соблюдать обычаи предков, а его племяннику — чтобы тот держал в узде молодую кобылицу и не позволял ей смущать народ своими выходками.

Салманасар, на удивление низкорослый, даже субтильный и в то же время крепкий старик, обратился к самому главному из жрецов.

— Ты имеешь в виду позу, в какой она ехала на лошади?

Жрецы наперебой тонко заголосили — да, величайший, обязательно, величайший, это великий срам, величайший, нельзя гневить богов, величайший. Старейший из жрецов — морщинистый, бритый наголо старик — с обидчивым намеком добавил.

— И не только это.

Царь поинтересовался.

— Что же еще? — и, не дожидаясь ответа, заговорил сам. — Говорят, вавилонянка очень хороша собой. Кое-кто утверждает, стоит ей взглянуть на мужчину, и тот не может сдвинуться с места. Ноги прирастают к земле. Ты это имел в виду?

Старик ответил.

— Так говорят, но…

Салманасар жестом прервал его, легко поднялся с трона, объявил.

— Выезд, посадка, обольстительная красота — это пустое. Сейчас есть дела поважнее.

Спустя неделю, в присутствии вернувшегося из столицы Нинурты-тукульти-Ашшура, Ишпакай похвалил Шами за то, что она не перегнула палку и назвала три дня, в течение которого Иштар кормила ее молоком. Превратить три часа в три дня — это правильно, это убедительно, безрассудством было бы настаивать на трех неделях или на месяцах.

— С тобой, драгоценная, могло случиться то же, что случилось с башмачником из славного города Ниппура. Опасность подстерегла его с неожиданной стороны…

Нинурта вспылил.

— Тебе бы следовало получше приглядывать за этой женщиной, Ишпакай, а не утомлять нас рассказом о том, что случилось с глупым башмачником. Уже поздно, я заберу свою жену. Чтобы нам не было скучно, прикажи принести в спальню напитки и свежие фрукты. Я люблю закусывать арбузом.

— Если господин не хочет знать, как отбиться от местных жрецов, которые вот — вот нагрянут во дворец, я не стану перечить.

— С чего бы им нагрянуть? — удивился Нину.

— Чтобы приструнить твою молодую жену.

— Ты полагаешь, им хватит смелости нагрянуть? — помрачнел Нинурта.

— Непременно, в нашем местном храме Ашшура очень настроены против Шами, так что тебе и твоему дяде придется приготовить им щедрые дары.

Начальник конницы совсем загрустил.

— Как не вовремя! Может, они согласятся принять дары после похода?

— Господину известно, что священники — люди практичные. Им лучше, чем кому другому известно, война — дело рискованное. А вдруг боги и на этот раз отвернутся от храбрых воинов Ашшура? Они потребую плату сейчас, иначе откажутся давать предсказания.

— Ох, и заварила ты кашу, Шами! — воскликнул Нинурта.

— Не расстраивайся, любимый! Я знаю, как умилостивить жрецов. Я предложу им дар, от которого они не смогут отказаться.

Нину подозрительно глянул на жену.

— Что ты задумала на этот раз?

Шами объяснила.

— Я посоветовалась с Ишпакаем. Он рассказал, что жрецы Ашшура уже несколько раз ошибались с определением сроков разлива Тигра. Их предсказания перестали сбываться, но хуже всего, что они не в состоянии правильно рассчитать момент появления на небе божественной Иштар. Небрежение или неумение вычислить точное время восхода звезды куда более серьезное прегрешение, чем женщина на коне. Конечно, они попытаются списать на меня свои просчеты. Они с пеной у рта будут доказывать, будто из-за меня священный Тигра медлит с разливом. Я виновна в том, что они то и дело ошибаются с определением сроков посева. Эти обвинения, в конечном счете, будут направлены против наместника и тебя. Святоши полагают, что сейчас самое время устроить распрю. К сожалению, без доброй воли жрецов, без их поддержки невозможно добиться согласия в городе, а без согласия как воевать!

Смуту надо погасить в корне.

Пусть выложат все, пусть нарвутся.

Я знаю, как их приструнить.

Ту же мысль Шами высказала в присутствии вернувшегося из столицы Иблу.

— Что скажешь на это, Нину? — обратился к племяннику наместник.

Тот пожал плечами.

— Мое дело, господин, командовать конницей. Когда я вижу перед собой врага, я знаю, что мне делать. Бороться со сплетнями — это женское дело.

Наместник не смог скрыть раздражения.

— Сплетни, племянник, это далеко не женское дело. Это совсем не женское дело.

Он помолчал, потом кивнул.

— Хорошо, пусть ответит твоя жена, не знаю, на радость или на горе эта разбойница поселилась в нашем доме…

— На радость, господин, на радость, — улыбнулась Шами. — Когда жрецы явятся к тебе, о многомудрый Иблу, согласись с тем, что женщина, севшая на лошадь и публично раздвинувшая ноги, достойна осуждения. Но в таком случае как следует поступить с теми, кто уже в который раз проворонил появление на небе молодой Иштар? Какой каре подвергнуть тех, кто в нынешнем году ошибся с разливом Тигра? Спроси их, о достойный, почему они раз за разом допускают ошибки, оскорбляющие богов, и не должен ли ты, как правитель города и глава общины Ашшура, задуматься, ради чего Иштар прислала в город свою воспитанницу. Не ради ли наведения порядка в исполнении обрядов?

— Ты настаиваешь, что являешься воспитанницей Иштар? Не принесет ли это ущерба нашей чести? — перебил ее Иблу.

Ответил Ишпакай — Почему бы нет, господин? Если один из мужчин дома Иблу имел счастье овладеть женщиной, вскормленной молоком богини, разве это не знак благорасположения богов? Мы должны заставить других поверить в чудо. Если кто-то испытывает сомнения, пусть придержит язык. Если эта мера не поможет, особенно болтливым следует отрубить головы. Нам, в кругу своих, не нужна ссора, особенно в тот момент, когда Бен-Хадад грозит отправить детей Ашшура к судьбе.

— Это слова, Ишпакай, а слова как ветер. Вылетели, не поймаешь. Я знаю жрецов, они злопамятны и хитры.

— Если потребуют, чтобы мы наказали Шами, мы накажем. Но пусть жрецы и храмовые прорицатели возьмут на себя ответственность за точность определения восхода Иштар, за сроки объявления посевной, и, главное, за оракул насчет будущего похода. Всю полноту ответственности, господин! Пусть потом не делят ее на двоих, на троих, на всех жителей города. Пусть потом не ссылаются на волю богов, на их непредсказуемость. Почему-то в Вавилоне умеют точно вычислить и час восхода Великой Иштар, и начало разлива Евфрата…

— Хорошо, что же нам делать?

Ответила Шаммурамат.

— Ты, о много испытавший, должен попросить царя Вавилона прислать в город знающего человека. Например, Набу-Эпира. Он учил меня в детстве, ему много известно — и путь звезды в небе, и путь корабля в море, и путь мужского семени в теле женщины. Он сверит звездные таблицы и исправит ошибки, внесет поправки в священные тексты и научит местных писцов скорописи. Все это Набу-Эпир сделает за малую плату, причем эти расходы род Иблу должен взять на себя.

Она сделала паузу и уже куда уверенней продолжила.

— Отец не сможет отказать. При упоминании твоего имени, его бросает в дрожь. Набу-Эпир привезет с собой хороших уману. Пока еще никто не смел отказаться от помощи ученых людей из Вавилона, ведь тщательное исполнение обрядов, точность определения местоположения звезд, умение дать верное предсказание, — есть наипервейшее условие успешного похода. Об этом известно не только местным жрецам, но и оказывающему мне покровительство, великому Салманасару. Мне кажется, что главному жрецу храма Ашшура, связанному молчанием великого царя, ничего не останется, как подтвердить, что мне посчастливилось отведать молока Иштар.

Иблу, Нинурта и евнух засмеялись — эта женщина переплюнула их всех.

Когда же Нину и Шами остались одни, женщина призналась.

— У меня есть для тебя еще одна приятная новость.

— Какая?

Шами покрепче вцепилась в его бороду и шепнула на ухо.

— Я жду ребенка…

Мужчина даже вскочил в постели — вместе с прижавшейся, вцепившейся в его бороду женщиной. Он обнял жену, закружил.

— Это будет мальчик! — потребовал он.

Шами покорно согласилась.

— Это будет мальчик. Для этого я ездила к той, кто три дня кормила меня своим молоком, кто покровительствует мне.

Нину положил жену на ложе, провел пальцем между грудей.

— Ты уверена, что жрецы смирятся?

Его палец медленно сползал к пупку, вошел в пупок, двинулся ниже, замедлил ход у зарослей. Шами часто задышала, привлекла мужчину к себе, принудила его поспешить.

Насытившись друг другом, Шами, расположившаяся на муже, свернулась калачиком и тихо затянула какую-то заунывную бесконечную мелодию, затем внезапно и резко перевернулась, прижала пальчик к губам Нину, потянувшегося ее поцеловать и подтвердила.

— Что им остается! Полагаю, Салманасару будет приятно узнать, что воин, собирающийся стать туртаном, столь разумен и прозорлив.

Нинурта — ах — иддин не спеша, молча закрыл и открыл глаза. Так поступают все мужчины, когда их покрывают любимые женщины.