Часть вторая ПОЛИТИКА ИЛИ РЕЛИГИЯ
ГЛАВА 1. ДВЕ КОРОЛЕВЫ
Зимой 1562 года по дороге, ведущей в Сен–Жермен–ле–Во, катила карета в сопровождении всадников. В окно то и дело выглядывал девятилетний мальчуган с любопытными глазками и длинным носом; в глубине кареты на красном фоне обивки четко выделялся строгий, непроницаемый женский профиль. Слегка вытянутое лицо, маленький рот с тонкими губами, карие глаза, острый взгляд и крутые брови, на чуть впалых щеках играл легкий румянец — такова королева Наварры33 Жанна Д'Альбре. Мальчик — принц Генрих Наваррский, ее сын.
— Совсем не так, как у нас, — разочарованно протянул юный отпрыск Бурбонов, отворачиваясь от окошка. — Никаких гор, одни долины.
Он посмотрел на мать. Она молчала, что–то обдумывая и, чтобы принудить ее к разговору, Генрих добавил:
— И люди, наверное, другие.
Она, строго взглянув на него, обронила:
— Особенно при дворе.
Мальчик приготовился слушать ее объяснения по этому поводу, но мать не пожелала добавить больше ничего. Юный принц вздохнул:
— Мама, а мы увидим отца? Она покачала головой:
— Вряд ли, ведь он все время в походах. Он генерал, и его обязанность быть там, где войско.
— С кем же он воюет?
— С врагами веры.
— С протестантами?
— Ведь он теперь католик. Гугенотская осень закончилась, теперь они начали искоренять нашу веру, и орудием для этого выбрали твоего отца.
33 Наварра — маленькое королевство на границе Франции и Испании.
— Гугенотская осень? Мать повернулась к сыну:
— Я буду разговаривать с тобой, как со взрослым, если ты не возражаешь.
Генрих гордо вскинул голову:
— Я уже не дитя, и мне быть королем. Не думай, что у меня одни девчонки на уме.
— Да, ты уже не дитя, — задумчиво проговорила Жанна, сдвинув брови, — и ты должен знать… Мало ли что может со мной случиться, мы не на бал едем. Кроме меня, тебе не скажет никто, даже твой отец.
— Я буду внимательно слушать тебя, мама.
— Все началось после Пуасси, ты ведь помнишь. Мадам Екатерина на радостях, что с моей помощью сумеет помириться с протестантами, даже вернула Колиньи в Королевский совет, а с Конде заигрывала и строила ему глазки, словно собиралась стать его любовницей. Надо признаться, у нее это здорово получалось.
— Как, разве она полюбила его?
— Куда там! Конде не такой дурак, чтобы пропадать в объятиях сорокалетней толстухи и забыть при этом о своих братьях по вере. Я о другом. Екатерина вознамерилась обратить двор и даже членов своего семейства в протестантство. Она даже открыла часовню для проповедей, и сама с упоением слушала адмирала в Фонтенбло. Мало того, мадам надумала при помощи Теодора де Беза обратить в новую веру самого короля. А повсюду в городах с ее легкой руки разрешались открытые проповеди нового учения.
Мать замолчала, и Генрих увидел задумчивую улыбку на ее губах.
— Что же изменилось с тех пор? — спросил он. — Она разочаровалась или ее заставили изменить свои взгляды?
— Заставили.
— Кто же?
Папский легат, который обрушился с гневными выпадами против нового вероучения, и испанский посол, который пристыдил королеву и дал понять твоему отцу, что ему вернут испанскую Наварру и области в Италии, если он самым решительным образом воспротивится существующему порядку и начнет искоренять ересь, начав с запрещения кальвинизма. Глупец, он вообразил себе, что они искренни с ним.
— А разве это не так?
— Разумеется. Они заманили его в ловушку.
— И он согласился?
— Надо думать, что так. Хотя, Бог свидетель, как не хотелось бы мне его видеть и выглядеть посмешищем всего двора.
— Почему же? Ведь ты королева! Кто посмеет тебя обидеть?
— Ты не понимаешь? — она обернулась к сыну, с любовью поглядела на него и покачала головой. — У него нынче слишком много любовниц, готовых в любой момент продать себя за право обладать сердцем первого принца крови и парижского наместника короля. Последняя из них — Луиза де Ла Беродьер; мне пишут, что она беременна от него. Этого еще не хватало — чтобы ты делил свою власть с бастардом.
— Выходит, мама, теперь все вернулось в прежнее русло? Католики снова торжествуют победу, как тогда, в Амбуазе?
— Да, сын мой, Екатерина твердо вознамерилась пресечь беспорядки, которые она допустила. Говорят, она готовится призвать ко двору Гизов. А с твоим отцом у нас давно уже разногласия, начиная с того дня, как он перешел в католичество, потом стал изменять мне и закончил тем, что и меня принуждал отречься от новой веры.
— Наш отец — вероотступник, — произнес Генрих, глядя себе под ноги. — Как Бог мог допустить такое? Ах, мама, — и принц прижал руку матери к своей груди, — никого на свете у меня нет дороже тебя!
Она со счастливой улыбкой поцеловала его в лоб:
— Я не удивлюсь, если он обрадуется вести о моей кончине. Кажется, в своем стремлении пользоваться милостями двора и иметь неограниченную власть он не остановится даже перед тем, чтобы заполучить выгодную партию, породнившись с одним из влиятельных католических семейств. Эти планы я и хочу узнать, либо от него, либо от самой Екатерины. Но она хитрая лиса, и я должна перехитрить ее. Заодно я поставлю вопрос о расширении границ моего королевства. Мне тесно на моем клочке земли.
— А она богата? — спросил сын. — Мадам Екатерина?
— Вовсе нет, но богат кардинал, за него–то она и держится. Он — наше зло, Екатерина понимает это, и сама его боится. Вот почему, я думаю, она жаждет встречи со мной, королевой гугенотов. Мы — это оппозиция Гизам, и ей надлежит установить баланс между Сциллой и Харибдой34, чтобы не быть сожранной той или другой.
— А чего хочет кардинал?
— Занять престол французских королей, а ко мне подослать убийцу, — ответила мать, и глаза ее засверкали гневом. — Тогда ему никто не помешает посадить на трон своего брата Франциска. Потом ему будет легко расправиться с протестантами, которые лишатся своей королевы и окажутся беззащитны.
— Но у них есть еще король! — возразил Генрих.
— Твой отец? — удивленно вскинула брови Жанна. — Да разве ты не понял, что он предал нас, они купили его! Этот дамский волокита, вконец развращенный девицами легкого поведения, которых привезла с собой из Италии мадам Екатерина, не думает ни о чем, кроме женщин, и о славе, которую добывает в походах, но которая достается кардиналу. Он мог бы быть регентом Франции, первым лицом в королевстве, но он отказался! Эта хитрая бестия Екатерина заставила его подписать отказ от регентства.
— Как же ей это удалось?
— А это тоже мне надлежит узнать.
— А что же королева? — снова спросил Генрих. — Разве она может допустить, чтобы Гизы отняли у нее трон?
— Она уже не рада, что приблизила их к себе. Теперь ей нужен союзник в борьбе против такого сильного феодала, каким является Гиз, и этот союзник — я. И только у нее надлежит искать спасения, — вздохнула Жанна. — Но если бы ты знал, сын, как мое сердце восстает против того, что я должна с ней общаться как с равной.
— Но ведь она королева, и ты тоже… — удивился принц.
34 Сцилла и Харибда — легендарные шестиглавые собакоголовые чудовища, охранявшие узкий пролив между Сицилией и Апеннинским полуостровом; пройти между ними было практически невозможно: спасшись от одного, мореплаватели неизбежно оказывались в пасти другого.
— Это она–то королева? — сухо рассмеялась Жанна Д'Альбре одними губами. — Да знаешь ли ты, что она всего–навсего дочь племянника папы Лоренцо, которого зовут «флорентийским менялой». Королева!.. Да если хочешь знать, у меня больше прав на французский престол, чем у этой флорентийской торговки, все достоинство которой состоит в том, что папа Климент VII приходился ей дядей. Он–то и сосватал ее за моего брата. А она тут же поспешила нарожать одиннадцать отпрысков, которые и обеспечили ей теперь положение вдовствующей королевы–матери. Ей, дочери какого–то итальянца, которому папа вложил в руки герцогство Флорентийское, досталась вся Франция! А я, королева Наваррская, сестра Генриха II, ее мужа, и племянница Франциска I, вынуждена довольствоваться крохотной территорией на юге, дарованной моей матери Маргарите дедом Карлом Ангулемским еще в конце прошлого века! И они еще там, в Париже, мечтают о том, чтобы я переменила веру и стала католичкой?! Никогда! Скорее Пиренеи сдвинутся с места.
— Успокойся, мама, — Генрих обнял ее колени. — Они не стоят того, чтобы ты так убивалась.
— Ты прав, мой сын, — улыбнулась Жанна. — Конечно, ты не все понял, ведь за меня говорил голос крови. Но верь, настанет время, когда Валуа исчезнут… Отпадут от ствола, как высохшие ветви дерева. На трон сядет представитель новой династии, и это будет Генрих де Бурбон, король Наваррский, мой сын!
Он с бесконечным обожанием взглянул матери в лицо и увидел, как побежала по щеке скупая слеза.
* * *
Во дворце долго не находилось подходящего места для разговора, и Жанна поняла, что королева–мать попросту тянет время, чтобы обдумать ход предстоящей беседы.
Наконец они устроились прямо у очага в спальне: Екатерина ближе к окну, Жанна напротив огня.
— Вам, наверное, хотелось бы увидеть мужа? — первой начала с легкой улыбкой Екатерина Медичи.
— Как и всякой женщине, которая не видит своего супруга месяцами, — парировала Жанна. Она поняла, что собеседница прощупывает почву. Если Жанна вспылит, она не опасна. Если нет — разговор будет сложнее. Нападение повторилось:
— Вам, наверное, наплели про него кучу небылиц?
— Пустое. Я всегда знала, что Антуан — ветреный муж, но никогда не думала, что он так легко предаст свои идеалы.
Екатерина поняла, что ошиблась: беседа будет непростой. Что могло беспокоить королеву Наваррскую, если не слухи о бесчисленных любовницах ее мужа?.. Но в любом случае приезд Жанны весьма кстати, надо искать в ее лице союзницу в борьбе с Гизами.
То же думала и Жанна; теперь надо было, чтобы королевы поняли друг друга.
— Перемена веры Антуана Бурбонского привела к усилению партии католиков, — начала Жанна Д'Альбре, глядя в огонь, — что в конечном итоге способствует усилению власти Гизов. Не кажется ли вам, мадам, такое положение опасным? Я говорю о династии Валуа, представителями которой являются ваши дети.
— Это правда, — не могла не согласиться Екатерина. — Признаюсь, это и меня беспокоит, Гизы наглеют с каждым днем, и нужна очень сильная и твердая рука, чтобы противостоять их притязаниям…
— На что же они претендуют? — вскинула брови Жанна. — Чего им еще не хватает?
— Французской короны, — коротко бросила Екатерина и впилась глазами в лицо собеседницы, ожидая увидеть испуг, но произошло другое.
— Короны? — внешне спокойно спросила Жанна, даже не повысив голоса. — Эти лотарингские выскочки мечтают даже о таком? Но на каком основании?
— Представьте себе, кто–то взял на себя труд разложить по полочкам генеалогическое дерево французского королевского дома и обнаружил там…
— Что же он там обнаружил? Уж не являются ли Гизы прямыми потомками французских королей? — Жанна внутренне напряглась в ожидании ответа.
— Это была младшая, косвенная ветвь, да к тому же еще по женской линии, идущая все от того же Роберта, младшего сына Людовика Святого35. Кстати, моя мать тоже принадлежит к одной из ветвей этого дома.
— Да, но она еще дальше от старшей ветви моего мужа, чем Гизы, — сразу пресекла ее торжествующий взгляд Жанна, прекрасно знавшая родословную короля Людовика. — Кстати, это тоже женская ветвь. Ваш изыскатель увидел лишь то, что хотел увидеть.
— Это был не мой человек, — нахмурилась Екатерина Медичи. — Не забывайте, речь идет о принцах Лотарингского дома, возымевших желание унаследовать трон моих сыновей. Я говорю о Франциске Гизе, для скорейшего исполнения своих замыслов он способен на все.
— Вам не следует беспокоиться на этот счет, мадам, ветвь Бурбонов гораздо ближе к престолу, чем принцы Лотарингские. К тому же, как известно, они иностранцы.
— Вот как? И вы сможете это доказать? — заинтересовалась Екатерина.
— Смогу, если пожелаете.
— Объяснитесь точнее.
— С удовольствием. — И Жанна устно представила собеседнице родословную Бурбонов, откуда проистекала наследственность французского трона.
— Выходит, — усмехнулась Екатерина, — господин кардинал несколько извратил факты, убеждая меня в обратном.
Ее беспокойство перешло в уверенность. Значит, опасность угрожает ее сыновьям теперь уже с другой стороны. В таком случае положение не так безнадежно. Принц Наваррский совсем юн, ему только девять лет, а у нее в запасе еще трое сыновей. К тому же протестанты не в состоянии самостоятельно оттеснить Гизов, поэтому их и надлежит усилить, дабы создать мощный противовес Лотарингскому семейству. Однако надо быть начеку: пробовали же гугеноты похитить короля в Амбуазе. Не собирались ли они посадить на трон Антуана Бурбонского или его брата Людовика Конде?
— Кардинал? — переспросила Жанна. — Значит, вот кто плетет сети, пытаясь убедить вас, что Гизы такие же принцы крови, как и Бурбоны! И он же вынудил моего
35 Людовик IX Святой (1226—1270) —французский король, великий правитель XIII в., организатор нескольких Крестовых походов против неверных. Канонизирован Римской церковью за свое благочестие.
мужа переменить веру, пообещав ему за это испанские Пиренеи.
— Он, мадам, — подтвердила Екатерина.
— Но с вашего ведома, разумеется. Королева–мать пожала плечами.
— Зачем же вы позволили ему это? Ведь вам, насколько я понимаю, надлежит ослабить функцию Гизов, а вы ее усилили.
Екатерина изобразила на лице недоумение:
— Поверьте, это все кардинал! Он даже не посоветовался со мной, предпринимая столь дерзкий шаг. Ведь я знаю, каким ударом оказалось бы это для вас. Но есть еще одна причина.
— Вот как? Что же это? По–видимому, это касается меня?
— Нет, что вы, — поспешила успокоить собеседницу Екатерина, — это касается вашего мужа. Как вы помните, речь шла о Наварре, принадлежащей Испании. И о том, что Карл Лотарингский пообещал эту территорию вашему супругу.
— Нашему дому королей Наваррских, хотите вы сказать, — поправила Жанна, проявляя живой интерес.
«Я не ошиблась, — подумала Екатерина, — она действительно приехала требовать от меня Наварру».
— Совершенно верно, — подтвердила она, — но видите ли в чем дело, милочка…
Глаза Жанны внезапно широко раскрылись, она порывисто вскочила, кровь бросилась ей в лицо:
— Вы не смеете так разговаривать со мной! Я вам не служанка! Я — королева Наваррская! Ваш покойный муж приходился мне двоюродным братом, а вы обращаетесь ко мне, как к уличной девке, вы, в которой нет ни капли королевской крови и которая только волею случая правит Французским государством!
Лучше бы она не произносила последних слов. Екатерина, несмотря на то, что всегда умела владеть собой, мгновенно побледнела. Вены на шее вздулись, левая бровь задергалась в нервном тике, а глаза будто остекленели, уставившись на собеседницу. Человек злопамятный, она не помнила, чтобы когда–нибудь с ней так смели говорить.
В этот миг Жанна поняла, что совершила большую ошибку. Осознала свою оплошность и королева–мать. Сама того не желая, она спровоцировала Жанну на обострение их отношений. Казалось бы, им обеим надлежит держаться одна другой и жить в мире. Жанна вспылила, а несдержанность порою бывает причиной многих бед. Так было и на этот раз: последних слов мадам Екатерина не простит ей уже никогда. Не зная еще этого и пытаясь исправить ситуацию, Жанна опустилась в кресло и совсем другим тоном, уже мягче, проговорила:
—Прошу простить меня за резкие слова, мадам.
Ей надо было перебороть себя для того, чтобы сказать это. Но так было нужно, ссора не входила в ее планы.
Екатерина огромным усилием воли взяла себя в руки.
—Хорошо, хорошо, — торопливо произнесла она, и даже улыбнулась. — Забудем этот инцидент. Мы обе виноваты. Я несколько забылась, вы немного вспылили. Мы, королевы, должны прощать друг другу некоторые слабости.
Единственное, что выиграла Жанна в результате своей несдержанности, это то, что мадам Екатерина никогда отныне не забывалась в ее присутствии; проиграла же в том, что нажила смертельного врага в лице злопамятной родственницы герцогов Медичи.
Теперь старая королева решила в отместку за оскорбление уколоть молодую, да побольнее, благо случай сам шел в руки.
— Так вот, — продолжала Екатерина Медичи неожиданно прерванный разговор, — территория эта принадлежит, как вы знаете, королю Испании, и попытаться завладеть ею — значит объявить Филиппу II войну. Французский король в дружбе с испанским, и никто не даст согласия на глупую и никому не нужную войну из–за земли, которой хочет обладать наваррская королева.
— И по доброй воле тоже? — спросила Жанна.
— Ни один король не отдаст другому ни кусочка своей территории, какими бы крепкими и неразлучными друзьями они ни были…
И тут королева–мать замолчала, ибо вместо крови заговорил разум: к чему она это сказала? Ведь теперь стало ясно, что Антуана Бурбонского просто обманули! Зато она увидела, как Жанна закусила губу, из чего заключила, что удар попал и цель.
Но раз уж она сказала то, чего не следовало говорить, то надо, по крайней мере, извлечь из создавшейся ситуации выгоду для себя. Надо быть поприветливее, дать почувствовать этой гордячке, что они с нею по–прежнему не только добрые приятельницы, но и союзницы.
И Екатерина мгновенно отыскала выход. Во–первых, откровенность, с которой она обрисовала положение дел. Да и незачем было это скрывать, не так глупа Жанна Д'Альбре, чтобы не знать о невозможности подобного дара даже в обмен на перемену веры и связанные с этим действия по искоренению кальвинизма. Во–вторых, королева Наваррская будет вынуждена обратиться к ней с просьбой и, таким образом, стать обязанной королеве–матери. Чем не повод прибрать к рукам протестантов! Вряд ли после такого щедрого подарка Жанна посмеет поднять голову против нее. Напротив, есть возможность заставить свою политическую соперницу действовать сообща, что, несомненно, будет способствовать миру в королевстве, а впоследствии, быть может, с помощью Антуана, ее мужа, удастся принудить Жанну полностью отречься от кальвинизма. Вот тогда Филипп и подарит им Наварру, а значит и ей, Екатерине, не придется ничего дарить.
— С какой стати Филиппу раздавать свои земли? — продолжала королева–мать развивать свою мысль. — Что он скажет своему народу? А куда он денет население, живущее там?
— Людей там почти нет, — возразила Жанна. — Одни горы.
— Это ничего не значит. Вот если бы французский король завоевал эту территорию, тогда другое дело, но, повторяю, война между нашими государствами невозможна. Притом учтите: едва дело дойдет до конфликта, первый удар обрушится на вас, пострадают только протестанты, ваши подопечные, впрочем, как и мои. Разве нам с вами этого хочется?
Мадам Екатерина говорила полуправду, и королева Наваррская догадывалась, о чем умалчивает собеседница. Дружба испанского короля понадобится ей для борьбы с гугенотами на юге страны, если вдруг между двумя королевами не возникнет взаимопонимания. Это был ее козырь, и она не собиралась его лишаться.
И королева–мать воззрилась на Жанну, ожидая ответа, пытаясь взглядом проникнуть в самую ее душу: поняла ли она?
Ответ Жанны поразил Екатерину.
—Благодарю вас, мадам, что сказали правду. Если бы вы пообещали мне Наварру, я сразу поняла бы, что вы лжете. Остается только удивляться, как легко мог попасться на эту удочку Антуан.
— Он действовал, прежде всего, в ваших интересах, интересах своей жены, а вы в пику ему стали протестанткой, хотя прежде слыли доброй католичкой.
— Я переменила веру из чисто религиозных соображений, — сухо обронила Жанна.
Королева–мать улыбнулась. Она знала, что королева Наваррская лукавит, но промолчала. А Жанна меж тем была недалека от истины.
— Что касается моего супруга, — продолжала она, — то он не мог пойти на такую сделку с испанским королем. Это интриги с целью и меня переманить в другую веру. Но вам это не удастся. Ни вам, ни кардиналу!
— Никто и не пытается это сделать! — воскликнула Екатерина. — Кардинал лишь посредник между Испанией и Наваррским королевством, он старался помочь вашему мужу и, вполне естественно, потребовал за это равного обмена. Если желаете, можете поговорить об этом с его преосвященством, уверена, он даст вам точный и обстоятельный ответ.
Говоря так, Екатерина знала, что подобный разговор никогда не состоится: королева Наваррская и кардинал были заклятыми врагами.
Жанна задумалась. Значит, от нее хотят перемены веры. Такова была цена испанской Наварры: сначала Антуан, потом — она…
Ее собеседница, молча, наблюдала за игрой чувств, отражавшейся на лице гостьи.
— Речь идет еще и о Сардинии, — вкрадчиво прибавила королева–мать.
Жанна вздрогнула. Вот так щедрость! Значит, Антуану отдадут еще и это королевство? Кажется, ее вера здорово им мешает.
—Цена немалая, — снова произнесла Екатерина.
Жанна тряхнула головой. Ее шантажируют, но она не вернется в римскую церковь, как бы ее ни заманивали! Но, желая заглянуть в карты противника, не показывая ему при этом спои, она уклончиво ответила:
—Вопрос нелегкий, я должна подумать.
Королева–мать удовлетворенно кивнула. Но знала, что Жанна хитрит и не сдастся. Впрочем, ее это устраивало: тем сильнее будет кулак против Гизов.
—Кстати, а где сейчас мой супруг? — спросила Жанна, давая понять, что тема исчерпана, во всяком случае, на сегодня.
Екатерина отлично поняла ее и выпрямилась в кресле:
— Не могу вам точно сказать, но, если пожелаете, можно узнать об этом у коннетабля.
— Хорошо. В зависимости от ответа я и решу, остаться ли еще при дворе Карла IX или вернуться в Беарн.
— Уверяю вас, дорогая, что буду несказанно рада, если надумаете задержаться. Право, во дворце так скучно! Я ведь окружена сплошь мужчинами, а у них, сами знаете, все разговоры только о войне… — Они улыбнулись друг другу, как старые добрые приятельницы. — Мне бы хотелось жить в дружбе с вами, — посерьезнела вдруг Екатерина. — Однако на вашем лице лежит печать озабоченности чем–то, и я давно и тщетно пытаюсь разгадать ее причину. Вы ведь, я полагаю, предприняли сию поездку не только ради выяснения обстоятельств, заставивших вашего мужа сменить веру?
— Вы правы, мадам, — ответила Жанна, смело взглянув собеседнице прямо в глаза. — Я здесь еще и затем, чтобы напомнить вам о вашем долге по отношению ко мне как к своей союзнице. А в том, что это так, вы, надеюсь, убедились во время нашего с вами обсуждения ситуации, связанной с чрезмерным возвышением Гизов. — Королева Наварры недвусмысленно давала понять, что готова остаться с мужем по разные стороны баррикад.
— Я согласна с вами, — заурчала, словно зажмурившаяся от удовольствия кошка, королева–мать. — И чрезвычайно рада, что нашла в вашем лице добрую союзницу. Но, право, я не совсем понимаю, чем смогу быть полезной в деле укрепления веры у вас на юге. Если не ошибаюсь, вы и без того достигли там немалых успехов в этом вопросе.
— Я королева без королевства, мадам, мне не хватает территории. Дабы ополчиться на ваших врагов, коими вы считаете Гизов, мне нужна армия. Вы же прекрасно понимаете, что я не смогу набрать оную только в Беарне и своей маленькой Наварре! Такое войско будет подобно стайке мышей, которые полягут от первого же удара орлиным крылом по их головам.
«Это хорошо», — подумала королева–мать. Вслух же спросила:
— Чего же вы хотите?
— Отдайте мне Гасконь и Фуа, и я перестану чувствовать себя обделенной. Мое государство расширится, и, став королевой Юга, я смогу собрать под свои знамена тысячи людей, недовольных тиранией Гизов, которых потом мы объединим с вашими и…
— …и ввергнем Францию в пучину гражданской войны, — закончила за нее Екатерина, криво усмехнувшись.
Жанна тотчас остыла: не следовало вести себя столь экспансивно.
—А потом, разбив Гизов, — продолжала королева–мать, не сводя глаз с собеседницы, — вы с вашими гугенотами возьмете штурмом Париж, меня с моими сыновьями в лучшем случае отправите в изгнание, а в худшем… даже думать не хочется… Сами же посадите на престол своего сына и станете при нем регентшей, не так ли?
Последний выпад отразить было нечем. Екатерина начала играть в открытую, и Жанна мгновенно сориентировалась.
— Не стоит сгущать краски, — поспешно ответила она, продолжая удивляться в душе откровенности королевы–матери, — я вовсе и не думала об этом.
— Что же вами руководит в таком случае?
— Исключительно соображения борьбы за истинную веру.
— А под истинной верой вы, конечно, подразумеваете кальвинизм?
— Разумеется. Истребив католицизм, мы, по примеру английского короля Генриха36, заставим Францию принять новую веру.
Ответный, не менее ощутимый выпад. Настал черед задуматься Екатерине. Опустив голову, она машинально потерла писки.
— Но что же ждет в таком случае меня и моих сыновей? — последовал наконец ее вопрос.
36 «…по примеру английского короля Генриха». — Получив отказ на свою просьбу о разводе с Екатериной Арагонской, король Генрих VIII (1509—1547) порвал с Римом и ввел в Англии протестантизм.
—Обращение к кальвинизму, только и всего. Все будет, как при Елизавете: никто не посмеет посягать на трон Франции. С одной лишь разницей: вместо Испании нашей союзницей станет Англия. Вместе мы превратимся в столь мощный кулак, что против него не осмелится выступить ни одна католическая держава!
Если бы напротив сидела не Жанна Д'Альбре, Екатерина решила бы, и не без оснований, что беседует с сумасшедшей. Однако она слишком хорошо знала королеву протестантов. Своим контрпредложением та изощренно намекала: «Если ты не желаешь соглашаться на мои условия, почему я должна поступать иначе?»
«Далеко же ты пойдешь, если тебя вовремя не остановить, — думала между тем Екатерина Медичи. — Но не для того я вырастила своих сыновей, чтобы отдать их трон какой–то нищенке с Пиренеев». Вслух же сказала:
— Вы предлагаете мне принять участие в заговоре против папы? Мне и всей Франции?
— Почему бы и нет, раз католицизм столь лжив и продажен? Я говорю это лишь потому, что знаю: вы — не рьяная католичка.
Екатерина усмехнулась:
— Интересный у нас с вами получается разговор: я пытаюсь завлечь вас в свой дом, вы меня — в свой. Можно было бы сказать, что каждая из нас по–своему права, если бы не одно обстоятельство: мне неплохо живется и сейчас, и я не желаю другой участи.
— То же относится и ко мне.
— Не совсем. Вам предлагают обмен, а я не получаю ничего, кроме размолвки с папой. Так чего же ради я буду наживать себе таких могущественных врагов, как Испания и Рим? Чтобы иметь дружбу с северной державой, называемой Англией? Полноте, мы и так не враги.
Теперь Жанна была спокойна: больше предложений об обмене не последует. Оставался предстоящий неприятный разговор с мужем, которого ей, по–видимому, не переубедить.
— Я знала, что вы ответите именно так, и все же хочу вернуться к своей просьбе.
Екатерина понимала, что, раз задавшись целью, Жанна не отступится.
— Ваш муж, если не ошибаюсь, является наместником короля не только в Париже, но и в Гиени? Должность пожалована ему королем за ратные заслуги перед отечеством.
— И это справедливо.
— Так чего же вам еще недостает, если Гиень в пять раз больше Фуа и почти равна по площади Гаскони?
— Все бы хорошо, мадам, если бы по смерти мужа это пожалование не возвращалось во владения французского короля и если бы между Гиенью и Беарном не лежала Гасконь.
— Вы полагаете, ваш муж должен скоро умереть?
— Я в этом уверена. Он солдат; смерть на поле боя — закономерный удел военных. Не зря кардинал бросает его с войском из одного конца страны в другой.
— Вы хотите, чтобы Гиень осталась за вами?
— Да. Но я хочу владеть ею не в качестве наместницы, а в качестве законной правительницы, передающей свои права по наследству.
— А как же Гасконь?
— Мы предоставим господину Монлюку, наместнику короля, возможность самому решить, к кому примкнуть: к католическому Северу или к протестантскому Югу.
— Вопрос весьма щепетильный, с ходу его не решить, — произнесла задумчиво Екатерина, твердо уже зная, впрочем, что единственное, на что она сможет решиться, так это лишь на обещание.
А пока ей надлежало реализовать последний пункт плана, который она наметила на сегодня еще задолго до этой беседы.
— Знаете ли вы, о чем мечтают Гизы? — начала Екатерина без обиняков. — Я вам скажу. Они хотят женить вашего мужа…
— Женить моего мужа? — у Жанны даже перехватило дыхание от негодования: уж не ослышалась ли она? — Женить Антуана?! Но с какой стати? Ведь я, его законная жена, еще жива!
— Вас они просто уберут, как убирают камень с дороги.
— Меня?! Наваррскую королеву?!
— Для них нет преград, разве вы этого еще не поняли?
— Господи Иисусе!.. Ну а дальше?
— Вы еще не узнали, на ком они хотят его женить.
— И на ком же?
— На Марии Стюарт, шотландской королеве, вдове Франциска II. Моей бывшей невестке, кстати.
— Но ведь ей всего около двадцати, а ему уже сорок четыре!
— Возраст не играет роли.
Жанна Д'Альбре опустила глаза и слегка побледнела. Вот как! Вот до чего дошел Антуан в своей ненависти к ней. Он не только перестал обращать на нее внимание как на женщину, но, кажется, свыкся с мыслью, что ее нет вовсе. Это больно ранило ее в самое сердце. Но эта женщина была сильной духом. Подняв голову и сжав кулаки, она спросила, отрешенно глядя на пламя очага:
— К чему же сей замысел?
— К чему бы он ни привел, нам с вами необходимо помешать ему. Думаю, став с помощью своей племянницы родственниками Антуана Бурбонского, Гизы мечтают прибрать к рукам и его владения, и его жену вместе с сыном и их горами.
Екатерина не лицемерила и не лгала. Сейчас ей было важно не то, как воспримет Жанна эту весть, а что посоветует предпринять для срыва плана. Сама она вот уже второй день, с тех пор как узнала новость от своих шпионов, не могла найти этому противодействия.
Теперь они вместе, объединившись и прислушиваясь друг к другу, принялись решать проблему.
— Вернемся к началу нашего разговора, — предложила мадам Екатерина, наклонившись к собеседнице, чтобы иметь возможность говорить тише.
— Вернемся, — кивнула Жанна.
Теперь они говорили вполголоса. Временные распри немедленно забылись. Сейчас это были две заговорщицы, пытавшиеся разгадать чужую игру, заглянув вначале в карты противника.
— Гиз мечтает о престоле. Но его родство с королевским домом еще не доказано, — сказала Екатерина.
— Если оно и существует, то в отдаленном весьма колене, — возразила Жанна.
— Значит, Гизы хотят обойти свою побочную линию и зайти в спину к неприятелю, то есть к Валуа.
— Верно, но что же из этого следует?
— А вот что. Этот маневр они мечтают совершить, приблизившись вплотную к дому Бурбонов и став, таким образом, вашими зятьями.
— То есть к тому дому, который стоит первым на пути к трону.
— Истинно! А как к нему приблизиться, если не путем…
— …родства!
Екатерина приложила палец к губам и склонилась еще ниже к собеседнице:
— Тс–с… Вот мы и разгадали их план. Теперь вам понятно, чего они добиваются?
— О, я, кажется, поняла! От этого брака непременно родится ребенок, и, какого бы полу он ни был, он будет родственником Гизов, их ставленником, через которого они получат французский престол.
— Вот именно, Жанна! Этот ребенок будет нести в себе кровь Бурбонов, а Мария Стюарт — родственница Гизов.
Жанна продолжила свою мысль:
— Если родится мальчик, они тут же посадят его на трон и будут править государством от его имени в качестве регентов…
— А если родится девочка, — закончила за нее Екатерина, — то они подождут рождения следующего ребенка либо подменят дитя на малыша мужского пола, таких случаев в истории немало.
— А как же мой сын, мой Анрио? — испуганно воскликнула Жанна.
— С ним произойдет несчастный случай, будьте уверены; людям, стремящимся к власти, ребенок не помеха. Примеров тому множество. Да, но что будет с моими детьми, у меня ведь их трое, три последних Валуа?
— О мадам, человек, который решится расчистить себе дорогу, срубив одно дерево, срубит еще с десяток, если они будут мешать ему проехать.
— Нам необходимо помешать их планам.
— Что, по–вашему, для этого надо делать?
Вопрос был непростой. Екатерина встала, прошлась по комнате, подошла к окну, устремив взгляд во двор, где играли на заснеженной лужайке дети. Несколько минут она, молча, наблюдала за тем, как Генрих Наваррский, девятилетняя дочь Маргарита, восьмилетний Геркулес — будущий Франциск Алансонский, и одиннадцатилетний Эдуард–Александр — будущий король Генрих III, играли в кольца.
Вдруг она резко обернулась, подошла вплотную к Жанне, взяла ее руки в свои и возбужденно заговорила:
— Вы не желаете терять мужа, я — своих сыновей. И я придумала, как нам поступить.
— Я теряю не только мужа, но и сына.
— Вашему Анри они ничего не сделают, он им не помеха. У них появится свой Бурбон, и он будет законнее вашего. Уж они постараются это доказать, будьте уверены. Путь в Ватикан им не заказан, а с их связями и богатством, которым располагает их семейство, они задобрят не только самого папу, но и весь Рим вместе с его жителями. Единственным препятствием на их пути к трону будет родословная французских королей, вот тут–то они и рассчитывают на этот брачный союз. Но мы вставим им другую шпильку. Не так–то просто будет им уничтожить последних Валуа и первого Бурбона.
— Каков же ваш план?
— Нам необходимо сочетать браком наших детей: вашего Генриха и мою Маргариту.
Жанна не понимала, это было видно по ее лицу. Королева–мать терпеливо объяснила:
— Даже устранив одного за другим моих сыновей, они обойдут вниманием Марго как не представляющую для них никакой угрозы. И это будет их самый главный просчет! Мы выдадим Марго замуж, и ее мужем станет законный французский король. Это будет свадьба Валуа с Бурбонами.
Жанна была потрясена широтой и глубиной замыслов королевы–матери. Она готова была лишиться всех своих сыновей ради одной цели — сохранения французского престола для себя, пусть даже такой дорогой ценой! Да в своем ли уме эта женщина? Вот до чего она не доверяла Гизам, видя в них угрозу государству, предчувствуя с их приходом к власти раздробленность и междоусобные войны. Она, как опытный шахматист, отдавала противнику на съедение несколько сильных фигур, чтобы отвлечь его внимание и нанести меткий и решительный удар, сулящий выигрыш.
Впрочем, немного погодя Екатерина, мило улыбаясь, прибавила:
— Но это самый крайний случай, разумеется. А до тех пор мы подумаем вместе, как расстроить свадьбу, в результате которой ваш муж станет родственником Гизов.
— И я уверена, мы придумаем что–нибудь стоящее, — заверила ее Жанна. — И потом, я еще жива и не собираюсь давать развода Антуану.
— Вот и отлично. Вы не торопитесь вернуться в Беарн? Тогда поживите у меня. Нам с вами есть о чем поговорить. А сейчас… хотите отдохнуть? Я тоже. Пойдемте вниз, посмотрим, как развлекаются наши дети.
