НА ТРОПЕ ВОЙНЫ
Со скифами не может сравниться ни один народ
не только в Европе, но и в Азии; ни один народ сам по
себе не в силах устоять против скифов, если бы все они
жили между собой согласно.
Фукидид, II, 97, 5-6
— Спантамано привет!
— О Баро! Ты уже здесь! Ну, рассказывай скорей! Что происходит в Согдиане?
— Мы объехали все города и селения. Народ снова поднялся. Людей, посланных сатрапом Оробой, перебили. Уничтожили мелкие отряды юнанов, занявших укрепления в прошлом году. Но…
— Что?
— Объединиться не успели. Искендер узнал о новом мятеже и быстро вышел из Бактры. Он разделил свое войско на пять отрядов и один из них возглавил сам. Враги прошли по всей Согдиане, от Бахара до Мараканды. Народ сопротивлялся. Одних убили. Других склонили к сдаче обещаниями. Восстание подавлено.
— Опять!
— Да. Вот возьми.
— Уголек?
— Его дала мне одна бедная старуха. Это все, что осталось от ее жилища.
— Эта старуха — сама Согдиана! Она зовет меня домой. Едем, Баро!
— Нет.
— Почему?
— От верных людей, находящихся среди воинов Оробы, я проведал о том, что сатрап посылал сюда человека… узнать, где ты скрываешься. Тайна раскрыта.
— О дайвы! Плохо.
— Конечно плохо. Ороба известил об этом Искендера. Искендер приказал двум полководцам напасть на стоянку Дейоки. Я запомнил имена военачальников. Один — Койнос. Другой — перс Артабаз.
— А! Знаю этого шакала.
— Они уже идут сюда. Жди через три дня.
— Та-ак. Дай мне подумать. Скажи: много ли воинов оставил Искендер в Бактре?
— Немного. Оставил полководцев… э-э… трудно выговорить эти имена… Кол… Фол… А! Вспомнил. Полиспер-хон-та, Аттала, Горгия и Мелеагра.
— Говорят, Мелеагра опасен.
— Все они опасны.
— Итак, Артабаз и Койнос хотят меня поймать? Хорошо же! Спантамано покажет вам вислоухие собаки, какой длины клыки у леопарда! Собирай отряд! Мы выступаем по Тропе Войны.
— Куда мы пойдем?
— На Бактру. Переправимся через Вахш на юге Хорезма и доберемся до Бактры по левому берегу реки. Так мы незаметно проскочим между теми юнанами, которые стоят в Марге, и теми, которые рыщут по Согдиане. Мой замысел таков: юнаны ищут нас тут, а мы вдруг появляемся — где? Под самой Бактрой! Ты согласен?
— Да.
— Так живо на коней!
Воины средней пехоты Эварх и Леонид сидели на верху сторожевой башни и грелись на весеннем солнце. Копья и щиты валялись у их ног. Внутри шлемов, снятых и брошенных рядом, ползали пестрые азиатские букашки. Леонид негромко играл на кифаре, которую таскал в мешке всю войну. Эварх слушал, подперев рукой подбородок. Прошло три года с тех пор, как Эварх и Леонид сидели вот так при Гавгамелах и следили за горячим спором Дракила и Феагена. Война обломала молодых бактрийцев. Огрубели их лица. Зачерствели сердца. Но греков никогда не покидала тоска по далекой родине.
Эварх еле слышно подпевал товарищу и все глядел и глядел на запад, где за тысячи переходов отсюда сияла несбыточной мечтой омытая теплыми морями Эллада.
Замок Банд, который они охраняли с прошлого лета, стоял возле одной из малых рек, сбегающих с Парпансид. На языке бактрийцев, как слышал Эварх, слово Банд означало «запор». Крепость вдвойне заслуживала это название. Она запирал дорогу, ведущую из Артаксаны на восток, по направлению к Бактре. Кроме того, здесь находилась плотина, которой местные жители перегородили речку, чтобы не вся вода текла на северо-запад, к Оксу. От плотины во все стороны отходили каналы. Из них бактрийцы орошали поля. Путь от Банда до Бактры, расположенной вверх по левому протоку той же речки, отнимал три дневных перехода. Недалеко от Банда начиналась пустыня. Население было вокруг редкое, место — спокойное, и греки предавались отдыху.
— У меня руки и ноги затекли, — жаловался начальник отряда Полисперхонт, — где бродят эти скифы? Поколотил бы их немного и размялся.
Тоскливо звучали струны кифары. Эварх не выдержал и ударил кулаком по кирпичному парапету башни:
— Надоело!
— Что? — Леонид перестал играть и обиженно раскрыл рот. — Кифара надоела?
— Не кифара! — Эварх ожесточенно пнул свой щит. — Надоела Бактра. Надоел поход. Все надоело!
— Тихо! — Леонид повернул голову вбок так быстро, что хрустнули шейные позвонки, и бросил вниз, на жилище Полисперхонта, взгляд, испуганный, как у лани, услышавшей рычанье тигра.
— А что? — сказал Эварх.
— Забыл, как убили Феагена?
Эварх сразу присмирел. Помолчав, он прошептал:
— Смелый был человек.
— Из-за этого и пропал.
— А мы не умрем?
— Кто знает.
— Конечно, издохнем. Дракил — тот вернется домой. А нас, поверь моим словам, не минует стрела какого-нибудь варвара. Мы кто? Сброд, овцы, выкормленные на убой. А Дракил — величина.
— Да, высоко поднялся лысый марафонец. Помнишь, как он сначала пресмыкался перед Феагеном? А сейчас — гиперет, ведает доставкой хлеба, охраняет самого царя и выполняет его поручения. И Лаэрт возле него пригрелся.
— Дракил выдал Феагена, поэтому и взлетел, точно ворон. Донеси на меня, и тебя Александр приласкает.
— Не болтай, — оборвал его Леонид. — Я тебе не Дракил. Не путай купрус и копрус (медь и навоз). Лучше скажи: не поймали еще Спитамена? Ты вчера открывал ворота гонцу из Бактры. Он ничего не говорил?
— Пока не поймали.
— Схватят. — Леонид встал и широко потянулся. — Куда он денется? Ах!..
Он вдруг раскинул руки, выпучил глаза, подогнувшимися ногами сделал два неверных, заплетающихся шага и повалился на товарища.
В спине Леопарда торчала стрела.
— Как дела, Фаллосперхонт? — Спантамано постучал по макушке обалдевшего грека рукоятью бича и сурово усмехнулся: — Не ждал?
Нагой и бледный Полисперхонт стоял на коленях и стыдливо прикрывался случайно подвернувшимся щитом (когда массагеты напали, грек спал). Полисперхонт не сводил остекленевших глаз со своих людей. Они лежали во дворе замка густыми неподвижными рядами, все триста, и массагеты ловко отсекали им головы и насаживали их на пики. Все триста! Он остался один. Тело Полисперхонта мелко дрожало. И грек, славившийся до того чистым и звучным голосом, жалко просипел:
— Что… что вы делаете?
Он кивнул на головы. И Спантамано уловил смысл его слов, хотя Полисперхонт говорил на греческом языке.
— Триста… всего триста голов, — сказал он спокойно и показал три пальца. — А там, — Леопард махнул рукой на север, — Согдиана… понятно? Ты, — он ткнул грека кулаком и ударил себя ребром ладони по шее, — сто двадцать тысяч — Согдиана! Понятно, Фаллосперхонт?
Полисперхонт сгорбился и низко опустил голову. Сейчас… удар! И конец.
Но Леопард не убил Полисперхонта. У высокопоставленного грека отобрали щит, обмазали навозом лицо, посадили его задом наперед на осла и погнали по дороге. Спантамано приказал сжечь ворота Банда. Дейока сказал:
— Давайте разрушим плотину.
— Зачем? — хмуро спросил Спантамано. — Ведь мы нанесем этим ущерб не Искендеру, а нашим друзьям бактрийцам. Вода уйдет, посевы зачахнут.
Пристыженный Дейока отъехал.
Сотни бактрийцев сбегались к дороге, по которой массагеты везли Полисперхонта. Селяне швыряли в ненавистного грека куски земли, которая по вине пришельцев до сих пор оставалась невспаханной.
Весть о набеге распространилась с непостижимой быстротой. Уже на второй день вся южная Бактрия знала, что Спантамано разгромил греков, населявших замок Банд. Люди вооружались палками, топорами, кинжалами и торопились к Спантамано. Леопард, явившийся к замку Банд во главе трехсот всадников, через три дня подступил к самой Бактре с трехтысячным войском.
В городе оставался отряд греческих наемников Аттала и было немного хворых гетайров, схвативших в долине Золотоносной Реки тропическую лихорадку. Мелеагр спрятался в Драпсаке, а отряд Горгия усмирял горцев, закрывших перевал через Парпансиды и отрезавших путь на Кабуру. Поэтому Аттал не решился сделать вылазку против Спантамано. Он засел в цитадели и принялся обстреливать подступивших массагетов и бактрийцев из онагров и баллист.
Спантамано знал: без осадных приспособлений замка не взять. Да он и не стремился к этому. Осада отнимет много дней и много жизней, а Искендер, проведав о походе Леопарда к Бактре, может нагрянуть со дня на день и устроить у стен города побоище. Нападать внезапно и уходить неожиданно, наносить удары там, где враг не ждет, изматывать его быстрыми налетами вот о чем думал сейчас потомок Сиавахша.
Он созвал на совет предводителей Массагетов. Тут был Гарпат громадный человек, одним ударом кулака убивающий лошадь; на привалах он пел тонким, почти женским голосом печальные песни. Тут был Зафир мечтательный юноша, любитель цветов, которыми он заботливо украшал себя и своего коня. Зафир даже с закрытыми глазами, по звуку, пронзал стрелой скачущего во весь опор всадника. Тут был трусливый Дейока, — он присоединился к Спантамано потому, что опасался мести греков и македонцев, рыскавших сейчас по его опустевшему стойбищу. Свой род Дейока отправил далеко на север, к устью Вахша, а сам с двумястами воинов последовал за потомком Сиавахша. За спиной Леопарда все-таки не так страшно, как в пустыне или зарослях у моря среди враждебных племен.
— Что скажете? — Спантамано кивнул на башни замка. — Станем осаждать?
— Ничего не выйдет, — ответил Гарпат.
— Лучше возьмем добычу и уйдем, — сказал Зафир.
— Добыча! — Дейока облизнулся.
— А вы как думаете? — обратился Леопард к Варахрану и Баро.
— Послушаемся Зафира, — решил Варахран. — Он прав.
— Конечно, — добавил Баро.
— Хорошо. Забирайте все, что найдете, и уйдем обратно, ибо Кратер тот, которого мы били под Маракандой уже спешит сюда. Так донес гонец. Кратер зол, от него добра не жди, съест, даже не оставит костей.
В Бактре скопилось много скота, зерна, сушеных плодов, тканей, сосудов, масла и вина, награбленных македонцами в городах и селениях юга. По указанию Спантамано воины стали выносить добро из хранилищ и погружать его на ослов и верблюдов. Работали быстро, но без суеты — спокойно, молчаливо и деловито, беря пример со своего вождя.
Зару охватило волнение. Бежать! Уйти к юнанам, от них в Мараканду, к Оробе! Измученная бесконечными скитаниями по пескам, оскорбленная равнодушием супруга, она постепенно дошла до того, что возненавидела Спантамано. Этот человек был для нее загадкой. Чего он добивается? Сдайся муж Искендеру, он стал бы царем Согдианы, жил бы в роскоши и почете.
Так нет же! Спантамано нарочно лезет туда, откуда нет возврата. Что побуждает его к диким поступкам? У Зары было время подумать. И после долгих размышлений она решила, наконец, что муж лишился разума. А кому хочется слыть женой сумасшедшего?
Ночью, замирая от страха, Зара выскользнула из шатра, чтобы добраться до замка и попросить приюта у греков. Но у входа ее останови жрец Алингар.
— Зарежу, — коротко сказал он. Зара увидела мерцающее при свете костра лезвие кинжала и с воплем бросилась обратно. Немного успокоившись, она попыталась вылезти из шатра со стороны, противоположной входу… но и тут ее подстерегал бдительный жрец.
Женщина упала перед Алингаром на колени, умоляюще протянула руки.
— Отпусти меня! Неужели у тебя каменное сердце? Отпусти!..
Алингар молчал. Тогда женщина, достойная своего отца, предложила в обмен на свободу тело. Жрец долго смотрел на Зару. Глаза ее бесстыдно мерцали. Жреца влекло к этой горячей женщине. Но тут он подумал о Спантамано, который отлучил себя от земных благ ради Священного Дела. Алингар почувствовал, что совершает смертный грех, слушая гнусный, прерывающийся шепот обезумевшей дочери сатрапа. Жрец приставил к горлу Зары кинжал и мрачно сказал:
— Зарежу.
И дочь Оробы ушла в шатер, точно побитая собака. Она до рассвета металась на ковре, а утром объявила, что удавится покрывалом, если муж не явится к ней. Спантамано явился.
— Чего тебе?
— Отпусти меня домой?!
— Домой? — Он держался спокойно, однако его глаза, вспыхнувшие на миг, сказали Заре, какая злоба живет в этом человеке. — Нет. Ты моя жена, и ты обязана переносить страдания, которые переносит твой муж.
— Я не хочу быть твоей женой.
"Эгина так бы не сказала, — подумал Спантамано. — Ах, Эгина, Эгина! Чем больше дней проходит со дня твоей гибели, тем ближе ты мне и родней…"
— Ну и что же? — ответил потомок Сиавахша. — Хочешь ты или нет — все равно ты моя супруга во веки веков.
Он еще раз гневно посмотрел на нее и вышел.
— Будь же ты проклят, — прошептала Зара.
Когда всю добычу погрузили на вьючных животных, Спантамано сказал Дейоке:
— Ты со своим отрядом иди на запад и охраняй скот и караван. Я двинусь к Драпсаке. Хочу посмотреть, каков из себя Мелеагр. Встретимся в Банде. Случится беда — шли гонца через горы.
Дейока едва удержался от радостного восклицания. "Если Мелеагр свернет тебе шею, — подумал он, — то вся добыча достанется мне".
Итак, Дейока отправился на запад. Массагеты, восставшие бактрийцы и пенджикентцы Спантамано идут на юго-восток и осаждают Драпсаку. Замок встречает их ядрами баллист и онагров. Кочевники с криком бросаются на стены, откатываются обратно и начинают обход замка.
Мелеагр делает вылазку и убивает два или три десятка бактрийцев и массагетов, увлеченные стычкой, греки не замечают, как Спантамано, скрываясь в зарослях, готовит удар. Согдийцы внезапно налетают на греков, гоняющихся за растерянными массагетами. Начинается короткий, но кровопролитный бой под стенами Драпсаки. И Спантамано видит, наконец, каков из себя Мелеагр.
Человек, который пять лет спустя после смерти Александра пытался стать правителем великой державы, созданной сыном Филиппа, и погиб в борьбе с Фердиккой, выглядит необычно. Это приземистый, похожий на обезьяну волосатый силач с широченными плечами, кривыми ногами и длинными цепкими руками. За всю беспокойную жизнь, проведенную в походах и боях, Мелеагр не получил ни одной раны, ибо отличался изумительной ловкостью и сокрушал во время битв все, что ни подвертывалось под его могучую десницу.
И это страшилище встречается лицом к лицу с потомком Сиавахша. Так вот он, знаменитый Спитамен! В то мгновение, когда грек поднимает кривую махайру, чтобы срубить голову согдийца, в его мозгу мелькает мысль: "Александр… мешок золота даст за этого варвара".
И он тут же вскрикивает и роняет махайру. Кинжал Спантамано, прыгнувшего вперед, глубоко вонзается ему под мышку поднятой руки. Согдиец бьет Мелеагра ногой в живот, и тот валится на бок. Спантамано подхватывает оброненную греком железную махайру и вскидывает ее над противником. Но какой-то гоплит подставляет длинную пику, и махайра задерживается, разрубив крушиновое древко пополам. Тут набегают другие греки, и Спантамано оттесняют от несчастного Мелеагра. Эллины, потеряв около трети своих людей, скрываются за стенами укрепления.
— Ты ранен! — восклицает Баро после того, как согдийцы и массагеты отходят в сады под Драпсакой.
— Кажется, — равнодушно говорит Спантамано, приложив ладонь к левой щеке, — Мелеагр все-таки задел меня, когда меч свой ронял. — Он скупо усмехается. — Это у меня первая в жизни рана, если не считать сердечных ран.
Он бы развеселился, если бы узнал, что и Мелеагр получил сегодня от руки Спантамано свою первую рану.
Пока Спантамано решает, какой дорогой отправиться к Банду, со стороны Бактры показывается всадник на серой от пыли, задыхающейся лошади. Это бактриец. Рот его широко раскрыт. Видимо, он кричит изо всей мочи, но ветер относит звук прочь.
— Беда! — слышит, наконец потомок Сиавахша.
— Ну?
— Юнаны узнали, что ты ушел к Драпсаке. Сто пятьдесят человек вышли из крепости и погнались за караваном.
— И что? — грозно спрашивает вождь.
— Дейока, завидев греков, бросил добычу и бежал.
— Без единого выстрела?
— Да.
— А юнаны?
— Едут обратно к Бактре.
— Быстро едут?
— Нет, добыча мешает.
— Успеем выйти им навстречу?
— Поскачете во весь опор по этой тропе — отрежете им дорогу.
— Эй, все за мной! Клянусь Грядущим, ни одного зерна из добычи не достанется юнанам.
Через три дня Спантамано с отбитой добычей вернулся в Банд. Шесть гетайров и шестьдесят наемников, попавшихся в засаду, у самой Бактры, были изрублены. Оставшиеся едва унесли ноги и кое-как добрались до укрепления.
Увидев вдали Спантамано, идущего с победой, Дейока выбрался из-за дюн и поехал навстречу. Он бы давно убежал домой, да Койноса боялся. Со сладкой улыбкой выступил сын Рехмира из толпы спешившихся сородичей и низко поклонился потомку Сиавахша.
— Ты истинный Леопард, — просипел он голосом, сдавленным от страха. Твой меч разит врага, как молния…
Леопард медленно спустился с коня и, стиснув бич, мягким, пружинистым шагом приблизился к умолкнувшему Дейоке. Если бы он закричал! Если бы топнул ногой! Если б ударил бичом, наконец!.. Нет. Спантамано был спокоен, хотя и бледен. Глаза его смотрели прямо и страшно. В них не было угрозы, нет! В них светился тот самый пронизывающий луч, от которого Бесс некогда обливался холодным потом. Ороба старался юркнуть в нору, словно мышь, а Зара приходила в неистовство. Дейока оцепенел.
— Трус? — тихо сказал согдиец. — Или… предатель?
Он подался вперед и въелся ледяным взглядом в красные глаза Дейоки. Массагету показалось, что Леопард сейчас бросится на него и схватит зубами за горло. Но Спантамано неожиданно вздохнул, брезгливо сплюнул под ноги Дейоки и отвернулся.
— Всего-навсего трус…
Вокруг окаменевшего Дейоки стало пусто. Даже воины его рода отшатнулись от вождя, как от прокаженного. Только двадцать-тридцать самых преданных людей остались за спиной Дейоки, да и те нерешительно топтались на песке, стараясь незаметно для начальника отодвинуться подальше.
И лишь тогда Дейока догадался, какое унижение он испытал. Его зрачки постепенно набрякли и слились с густой сеткой красных прожилок, пронизавших белки глаз, и стало казаться, будто массагет глядит на удаляющегося Спантамано пустыми багровыми глазницами.
Он что-то прохрипел, но никто не разобрал его слов. А он сказал… впрочем, кто знает, что он сказал?
— Гонец из Кратера! — доложил Фердикка. Александр живо обернулся. Свет из окна, возле которого он сидел, ударил ему в глаза, и они ярко вспыхнули холодным огнем, будто под брови царю вставили зеленые стекла. Фердикке стало не по себе.
— Зови! — коротко приказал царь. Гонец вошел, как все гонцы всех времен и всех народов, запыленный, усталый, и сразу же, как полагается всякому гонцу, без лишних слов протянул повелителю свиток.
— Ступай.
Александр сорвал шнур и торопливо развернул папирус. По мере чтения его челюсти сжимались все крепче, и под конец лицо македонца стало жестким, сухим и угловатым из-за бугристо выступивших желваков.
— Кратер не поймал Спитамена, — глухо сказал он Фердикке. — Варвар успел раздать захваченный скот бактрийским селянам, примкнувшим к нему на юге, устроил под Бандом сражение, убил много людей Кратера и бежал.
— Куда?
— В пустыню.
Сын Филиппа оперся о ковер кулаком, стискивающим измятый свиток, и бессмысленно уставился в угол, из которого насмешливо глядел на царя глиняный согдийский идол.
— Не пускай никого, — приказал он Фердикке. — Я думаю.
Долго думал Александр. Как изловить этого Леопарда, да будь он трижды и еще много раз проклят? До каких пор метаться Спитамену по Согдиане и рвать Александра за бока? Надо схватить его, обезглавить, растерзать. Ибо, пока жив Леопард, македонцам не видать покоя ни при лучах солнца, ни при свете луны. Точно искра, подхваченная крутящимся вихрем, сверкает неукротимый потомок Сиавахша тут и там, и где бы он ни появился, повсюду вспыхивает пожар восстания.
А что если о Спитамене услышат племена других покоренных стран? А что если там объявится свой Спитамен? Сто своих Спитаменов? Тысяча своих Спитаменов? Мятеж охватит всю землю, по которой прошел непобедимый сын бога Аммона! Все пойдет прахом. Спитамен должен быть испепелен. И как можно скорей, пока он не поднял на ноги всю Азию. Испепелен! Но как? Разве не гоняются тысячи македонцев по пятам неистового Леопарда, да сразит его небесная стрела? Но его не берет никакая сила.
— А! — Александр ударил себя кулаком по голове. — Глупец! Не берет сила? Так возьмет коварство! Разве не найдется в отряде Леопарда какой-нибудь шакал, подобный Оробе?..
И человек, который всегда гордился благородством и утверждал, что сыну бога не подобает в борьбе с врагами прибегать к подлости, вскочил и забегал по комнате, радостно потирая руки. Наконец-то он нашел против Спитамена хорошее оружие.
— Эй, Оробу ко мне!
Ороба не заставил себя долго ждать. Готовый исполнить любое требование царя, он целыми днями слонялся по дворцу. Сатрап упал перед Зулькарнейном так умело и ловко, что ему позавидовал бы даже хитрый Дракил.
— Какие вести от Зары? — спросил Александр, сурово глядя сверху вниз на перепуганного наутакца.
Ороба пригнулся еще ниже. Если бы сатрап имел не два колена, а сорок, он упал бы сразу на все. Но так как старик не был сороконожкой, то ему пришлось лечь на брюхо. Он боялся, что македонцы накажут вместо Спантамано его, Оробу, — ведь Зара, дочь сатрапа, находится в стане врага.
— Я писал Заре! — простонал Ороба. — Но Спантамано ее не слушается. Говорят, этот страшный человек наложил на Зару оковы. Он истязает ее, как палач. Он поступает так из ненависти ко мне, твоему преданному слуге. О несчастная Зара! Увижу ли я тебя снова?
Наутакец зарыдал в голос, как женщина. Александр жестко усмехнулся и сказал:
— Тебе жалко ее? Так слушай…
И Зулькарнейн наклонился к уху сатрапа.
