XI
Сергея привели на княжеский двор. Бледный как смерть, понуря голову, стоял он, окруженный дворовыми, которые с любопытством посматривали на сына управляющего. О его поступке уже знали все.
На крыльцо вышел князь Георгий Александрович, сердито посмотрел на Сергея и сурово проговорил:
— Что, голубчик, попался! Ты разбойничать задумал, среди бела дня на беззащитных женщин нападать! А?
— Я не разбойник, — хмуро ответил князю тот.
— А кто же, честный человек?.. Ну, что молчишь, отвечай, подлец!
— Отвечать мне вам нечего… Судьям я отвечу, а вы, князь, не судья мне.
— Вот как ты, негодяй, заговорил! А если я своим судом хочу тебя судить и наказывать?
— Вы так не сделаете!
— Почему?
— Вы, ваше сиятельство, не вправе этого сделать, — смело проговорил Сергей. — Пусть суд меня судит, а не вы.
— Прежде я прикажу плетьми угостить тебя, разбойник! — выходя из себя, проговорил старый князь.
— Не можете!
— Не могу?..
Георгий Александрович задыхался от гнева.
— Да, князь, не можете. Я не крепостной ваш. Я вольный человек.
— А вот увидишь, подлец! Эй, тащите его на конюшню! — крикнул князь своим дворовым.
Дворовые, исполняя княжеский приказ, потащили было Сергея, но их остановил старик управляющий: он с плачем кинулся к ногам князя и стал его просить за сына.
— Ваше сиятельство, помилуйте сына, простите! Не ради него, разбойника, а ради меня, ради, ваше сиятельство, моей верной службы вам простите. Не позорьте!
Матвей Ильич обнимал ноги князя.
— Да встань, встань, Ильич!
— Не встану, пока не простите моего несчастного сына, ваше сиятельство!..
— Ведь я, Ильич, ни при чем… Надо тебе просить священника и его дочь, — мягко проговорил князь: ему жаль стало бедного старика.
— Отец Василий и его дочь простили Сергея. Я сейчас вымолил у них прощение. Теперь я у вашего сиятельства прошу прощения для сына.
— Хорошо, ради тебя я прощу его. Прощу только с тем условием, чтобы он в Михалкове больше не жил; ты, Ильич, можешь отправить его в другую мою вотчину, подальше отсюда.
— Слушаю, ваше сиятельство.
— Развяжите и пусть он убирается с моего двора.
Сергею освободили руки от веревок, и он, ни на кого не глядя, быстро вышел с княжеского двора.
Следом за сыном, понуря седую голову, вышел и старик управляющий.
— Сергей, что же это ты? Как на такое дело решился? — чуть не плача, проговорил Матвей Ильич, когда догнал сына и пошел с ним рядом.
— Грех попутал, батюшка.
— Ведь за такое дело в Сибирь посылают, плетьми наказывают.
— Знаю, знаю!.. Но что же мне делать, батюшка? Поповна совсем меня сгубила, без нее нет мне жизни! Пойду я в солдаты!
— Как! Что ты говоришь? В солдаты? Зачем? — дрожащим голосом спросил у сына Матвей Ильич, это для него было новым ударом.
— Не останавливай меня, батюшка, а благослови! Останусь — опять беду какую-нибудь сделаю. А в солдатах, может, и про свою любовь забуду…
И сколько ни уговаривал старик управляющий своего сына, тот остался непреклонен. Скрепя сердце Матвей Ильич благословил сына на военную службу.
Князь и княгиня, узнав о таком решении Сергея, похвалили его. Георгий Александрович прислал ему на дорогу десять рублей. В день его отъезда в дом Матвея Ильича пришла Анюта со своим отцом.
— Я пришла с тобой проститься, Сергей, — тихо проговорила она.
— Как!.. Как, ты не сердишься на меня, простила? — радостно воскликнул Сергей.
— Не сержусь, простила.
— Господи, вот счастье-то!.. А я думал, ты проклинаешь меня, Анна Васильевна.
— За что я стану, Сергей, тебя проклинать? Нет, я не сержусь на тебя, а жалею. Я стану за тебя молиться, — тихо, дрогнувшим голосом, проговорила молодая девушка.
Отец Василий отслужил напутственный молебен, по окончании которого Сергей сердечно простился со своим отцом, с Анютой и со священником и уехал из Михалкова. Его сопровождал Иван Забулдыга, — его тоже простили. Забулдыга пошел по стопам приятеля и свою разгульную жизнь решился променять на солдатскую.
Оба они были посланы в действующую армию, в Италию.
