Жизнь снова была полна празднословия и нескончаемой суеты. Дни мелькали, как мячи в азартной игре. К завтраку Катулла нередко ждал Гортензий Гортал, у которого собирались образованные нобили, проводившие время в высокоумных разговорах. От Катулла они ждали особой находчивости. Веронец старательно расточал экспромты и часа через два чувствовал себя уставшим, как балаганный фокусник. Молва не оставляла его имени, слава его росла. Когда он проходил мимо базилики Грекостаза, ученики риторской школы, не сговариваясь, устроили ему овацию. А спустя неделю юный Камерий затащил Катулла на пирушку, где актеры, приятели Камерия, весь вечер читали его стихи. Катулл неожиданно почувствовал, что не на шутку растроган. Скрывая волнение, он сказал, что счастлив успехом своих безделок, и предложил выпить за процветание актерского искусства. Девушки увенчали его розами, а мужчины преподнесли ему золотой стиль.

Среди внешнего благополучия и столичного блеска Катулла преследовала неотвязная мысль о Клодии. Впрочем, в ее любви он не сомневался, считая, будто встреча их в то волшебно-мерцающее утро произошла не случайно. Ведь Клодия уверяла, что она думала о нем ночи напролет и накануне видела во сне божественного посланца, приказавшего ей выйти на поиски возлюбленного. На самом деле она тайно направлялась в храм Астарты, где должно было состояться весеннее радение весьма заманчивого свойства. Для знатной аристократки не существовало запретов, да и среди участников непристойного представления Клодия надеялась встретить своих друзей и приятельниц.

Все сильнее терзаясь ревностью, Катулл решился на последнее средство. Не без смущения он посоветовался с Аллием. Толстяк понимающе кивнул и сказал, что узнает подробно у своей отпущенницы Ливии, ловкой проныры и пройдохи.

— Ворожба — дело не шуточное, а кумушки из простонародья разбираются в ней получше нас.

На другой день, получив нужные сведения, Катулл отправился за Тибр, к древнему храму Тиберина. Возле облупившегося портика теснились покосившиеся лачуги пригородного поселка. В нем жили бедняки, для которых не хватило места на чердаках Рима. У оврага, заваленного кучами смердящих отбросов, шумел рынок. Здесь торговали старьем, крадеными вещами, амулетами, лечебными и приворотными снадобьями.

Катуллу со всех сторон предлагали рваные латиклавы и пиксиды — баночки с ядом. В густой пыли топтались с криками люди, а под ногами у них крутились шелудивые псы.

Скоро Катулл увидел харчевню, о которой рассказала Ливия. Харчевня называлась «Обед Геркулеса»; имелась и вывеска, она изображала грызущего кость урода. Протиснувшись между галдящими оборванцами, Катулл спросил хозяина.

Одноглазый грек подозрительно взглянул на Катулла и осведомился, что ему нужно. Катулл коротко объяснил.

— А… так найди старую Климену. Она недалеко отсюда торгует ночными горшками, — ухмыльнулся грек.

Катулл отправился на поиски Климены. Тощая старуха в черной одежде одиноко сидела возле пирамиды медных посудин. Выслушав Катулла, она осклабилась и схватила его за руку.

— Доволен будешь, мой дорогой… Сейчас отведу тебя к сестре… Она великая гадальщица и колдунья… Только тихо… Наклонись ко мне, слушай…

Подавляя смутное волнение и в то же время саркастически посмеиваясь про себя, Катулл глядел на обезьяньи ужимки старухи.

— Все сделаем… Не такое устраивали… — хрипела она. — Кто поднимал быка, легко поднимет теленка… Не сомневайся, готовь сотню сестерциев… Эй, Сцинтилла, куда ты запропастилась, мерзавка?

Откуда-то выскочила девочка лет тринадцати в короткой тунике.

— Хватит возиться с мальчишками и воровать пирожки у ланувийки Цильнии! Попадешься в конце концов, и она тебя отлупит…

— В жизни ей меня не поймать, толстой корове, — засмеялась Сцинтилла.

— Постереги товар, — строго приказала Климена, — а я провожу этого человека.

Катулл молча шел за бойко ковылявшей Клименой. В одном из двориков старуха нашла загорелую женщину с бельмом в правом глазу. Они долго шептались, искоса поглядывая на Катулла. Ему стало досадно. Из-за своей страсти он скоро сойдет с ума и будет бродить по Риму, осыпаемый издевательствами и пинками. Зачем он связался с этими обманщицами? Если он не нашел помощи у образованных и умных друзей, то почему надеется найти ее среди невежества и нищеты? Здесь процветают такие же корыстные помыслы, как и в домах знати, только более беззастенчивые и мелочные. Гай Меммий и Гортензий Гортал будут смеяться над доверчивостью неотесанного транспаданца. Все просвещенное общество заражено эпикурейским свободомыслием, хотя, с другой стороны, в Риме только и болтают о знамениях и чудесах.

Пока он размышлял, сестрицы кончили совещаться; бельмастая поманила его за собой в полутемную лачугу. Катул сел на низенькую скамеечку у стены. Бельмастая примостилась напротив и вперила в него свой единственный черный глаз. Катуллу стало не по себе от такого пристального разглядывания. Он уже собирался прервать молчание и, отделавшись несколькими сестерциями, уйти.

— Наберись терпения, и ты не пожалеешь, что обратился ко мне, — неожиданно сказала колдунья. — Духи зла и напастей сделали свое дело, вижу на твоем лице их мрачную власть. Душа твоя раздвоилась: ты властелин и униженный, ты торжествуешь и мучаешься, ты смеешься и плачешь… Разве не так?

— Я не совсем понимаю тебя, — пробормотал Катулл.

— Меня зовут Агамеда, я вижу твою судьбу и твою тоску по неверной возлюбленной. Но я хочу помочь тебе. Смотри сюда… — Она бросила какую-то крупинку в чашку с прозрачной жидкостью и подала Катуллу. Постепенно чистая влага замутилась, по ней змеились красные и зеленые разводы. Агамеда монотонно шептала непонятные слова над головой Катулла, внимательно глядевшего в чашку.

Там происходили удивительные явления: причудливые переливы красок выстроились в ясную, развернутую в пространство картину. Катулл увидел себя летящим; как большая птица он летел над огромным городом, над улицей, широкой, как Виа Лата. По обеим ее сторонам возвышаются прекрасные храмы, и перед каждым сверкают золотые статуи неизвестных героев или богов, загораживая вход. Катулл опускается и идет посередине улицы, с мучительной надеждой разыскивая свободный вход между мраморными колоннами, но повсюду стоят грозные идолы, запрещая ему войти. Он идет все дальше — улица утомительно длинна, будто тяжелый нескончаемый сон, но вот вход в один из храмов свободен.

Катулл хочет обратиться к Агамеде с вопросом… и понимает, что ее нет рядом. Исчезла и закопченная лачуга. Он находится на привидевшейся ему странной улице и чувствует неизъяснимую радость оттого, что может войти в один из храмов.

Тут он замечает перед собой маленького человечка с темным сморщенным личиком. Человечек смотрит на него с ненавистью. Он похож на врача Клодии, отпущенника Петеминиса. Катулл кивает ему и с удивлением видит: это не Петеминис, у карлика красивое смуглое лицо Руфа. Недоброе предчувствие смущает Катулла и отравляет его чистую радость. Лицо Руфа злобно смеется, карлик прыгает по-лягушачьи и исчезает.

Сейчас Катулл войдет в храм… и опять ему мешают. Какие-то серые, покрытые пылью люди с перекошенными от ярости лицами угрожающе машут кулаками и широко разевают беззубые рты. В первом ряду важно выступают карлики — лысый с узенькими, жестокими глазами, за ним рябой рыжий урод, потом опять лысый, похожий на свинью… От них исходит невыносимое зловоние и Катулл понимает, что несет мертвечиной.

«Обернись, Гай», — говорит кто-то нежным и тихим голосом. Перед ним женская фигура, закутанная в пурпурные одежды. Лица не видно, но Катулл во что бы то ни стало хочет узнать, кто эта таинственная женщина. В его сердце входит щемящая, сладостная тревога, на глаза набегают слезы. Сейчас он узнает ее имя, имя навеки любимой и желанной…

Внезапно раздается отвратительный хохот, из-за плеча женщины высовывается чудовищная морда с оскаленными клыками, и вылезает мохнатое существо на кривых ногах. Оно лает, воет, визжит и делает жесты, мерзким и комическим образом напоминающие приемы ораторов. Чудовище хватает огромный бич и с беспощадной силой начинает хлестать по сторонам. При каждом ударе летят брызги теплой крови. — Катулл ощущает их на руках и лице. Ужас охватывает его. Он кричит отчаянно, он молит о помощи… и видит перед собой бельмо Агамеды.

Катулл закрыл глаза, снова открыл… понял, что больше ничего таинственного не произойдет, и что он вернулся в лачугу. Бельмастая колдунья сидела молча, в ее руках была чашка с мутной водой.

— Ты удостоился пророческого видения, — сказала она наконец. — Устал немного?

— Но я искал средств, чтобы приворожить женское сердце… Я пришел к тебе ради этого… — разочарованно пробормотал Катулл. — Будет ли счастлива моя любовь?

Агамеда хитро усмехнулась:

— Любовь как кашель, все равно не скроешь, если она есть; а уж нет — так нет… Ну, да ладно, через неделю ты получишь то, о чем хлопочешь. Приворожить красотку в моих силах. Приходи за четыре дня до июньских нон, в сумерки, за городскую стену. К базилике Сестерция. Для приворотного снадобья мне нужна трава с эсквилинского кладбища. А сейчас дай денег в награду за мои старания…