Когда они пересекли равнину и добрались до последней, самой близкой к морю рощицы, солнце уже стояло высоко, и птицы в зарослях подняли громкий гомон. С моря им вторили чайки – день был ветреный, но не штормовой, и морские птицы стаями носились над волнами, украшенными гроздьями легкой пены.

Эта роща – кипарисовые и олеандровые заросли – завершалась возле низкой гряды скал, доходивших почти до самой воды, и когда во время прилива случался шторм, волны порою докатывались почти до самых корней отдельных кустов, росших вдоль линии утесов.

Небольшой воинский шатер стоял меж редких кипарисов, на краю рощи. Костер, пылавший перед ним ночью, теперь почти догорел, и лишь дым курился над головешками.

Возле костра, на большой коряге, сидела женщина. Ахилл издали увидел только ее темное платье и плащ, тоже темный, украшенный серебром, плотно окутавший ссутуленные плечи. Сколотые гребнями волосы издали казались очень темными, и лишь подойдя ближе, путники увидели, как много седых прядей вторгается в эту густую тьму. В солнечном свете ее волосы отливали сразу золотом и серебром, так, что казалось, будто необычайный венец украшает ее голову.

Женщина сидела, обняв руками колени, в позе, выражавшей огромную, дикую усталость. Однако, когда идущие приблизились, она услыхала их шаги и подняла голову. Ее взгляд упал на огромную фигуру шагавшего впереди Ахилла – и она вздрогнула, приподнялась, вся напрягаясь, словно ей померещилось что-то, чего не могло быть. Потом ее плечи опали, взметнувшиеся было руки опустились. Но она тут же снова встрепенулась и быстро поднялась на ноги.

– Ахилл! – крикнула женщина звонким, молодым голосом. – Это ты?!

– Это я, – ответил герой. – А ты?..

И тут он узнал сидящую. Это лицо, на котором лежала печать отчаяния и скорби, глаза, почти черные в синих провалах, сжатый в волевом усилии рот – все это едва ли могло напомнить величавую красавицу, казавшуюся еще недавно молодой в роскошных царских одеждах, среди блеска дворца, среди любви близких... Но что-то было в ней прежним, что-то главное, что не могло исчезнуть, и это «что-то» сразу заставило Ахилла ее вспомнить. В платье, черном от пепла, с обтрепанным подолом, в измятом и испачканном плаще, с головой, поседевшей за два дня сильнее, чем за двадцать лет, – она все равно была царицей Гекубой. Ее нельзя было не узнать.

– Это я, царица! – крикнул герой. – Не бойся...

– Я и не боюсь тебя, – отвечала она спокойно. – Я вижу, что ты живой. Мой мальчик был прав: он все время говорил, что ты жив и вернешься. Он тебя ждал.

– Гектор! – Ахилл сразу понял, о ком из своих сыновей она говорит. – Где он? Что с ним?!

– Его нет, – голос троянской царицы был почти каменным. – Он погиб при падении Трои.

Ахилл пошатнулся.

– Я не верю.

– Я тоже, – сказала Гекуба и шагнула к нему, подобрав край своего роскошного плаща, выпачканного копотью и кровью. – Я тоже не верю. Но я предавала огню тело моего мужа, сына, дочери, моих близких... Войди в шатер, Ахилл. Ты очень бледен, я вижу, ты тоже много перенес. Войди, ты можешь помочь нам.

Последние слова царицы привели героя в чувство.

– И им можно войти? – спросил он, указав на своих спутников, – Эта женщина – царица амазонок Пентесилея, девочка – сестра Андромахи Авлона, ты не можешь не помнить ее, Гекуба... А воин – ахеец Терсит, но он не враг Трои, я думаю, он никого из троянцев не убивал.

– Входите все, – прежним величавым движением руки царица Трои указала на полуоткинутый полог шатра.

Они вошли.

В шатре было полутемно. Возле самого входа стояла бронзовая жаровня, в которой, ало светясь, тлели уголья. Над ней, без треножника, на каких-то палках, был укреплен небольшой чан, от которого шел пар Женщина в рваном хитоне, босая, стояла на коленях возле жаровни, палочкой помешивая что-то в чане. При появлении Ахилла и его спутников она испуганно обернулась, вся сжавшись, так что вздернутое левое плечо наполовину закрыло ее лицо. Ахилл увидел лишь огромные, расширенные голубые глаза, грязный лоб, пересеченный ссадиной, да торчащие во все стороны пряди очень светлых, коротко и неровно остриженных волос.

Подпорки шатра были поставлены кое-как, он кривился набок, и его холщовые стенки провисали. Под обвисшими пузырями этих стенок виднелись несколько покрытых овчинами и травой постелей. На них лежали люди, видимо, раненые, но в полутьме шатра их трудно было рассмотреть.

В воздухе висел запах гари, крови, пота, каких-то трав...

Сидевший на краю одной лежанки юноша, увидав вошедших, тут же вскочил и кинулся им навстречу.

– Гектор говорил правду! – закричал он, не скрывая восторга. – Он жив, хвала богам!!! Здравствуй, Ахилл! Ты узнаешь меня?

– Я узнаю тебя, Троил... – произнес герой и, не успев опомниться, обнял подбежавшего к нему мальчика.

Троил был в одной тунике, босиком. Его левая рука выше локтя была перевязана куском холста, над правой бровью темнело пятно засохшей крови, правый глаз затек, и от него вниз по щеке тянулась ссадина.

– Да пошлют тебе боги долгую жизнь, Ахилл! – донесся из глубины шатра слабый голос. – Как хорошо, что ты вернулся...

– Кто это?

Ахилл всмотрелся, но увидел только полуобнаженное тело высокого мужчины, прикрытое до пояса овечьей шкурой, перевязанные грудь и правую руку. Голова и половина лица тоже скрывались под окровавленными повязками.

– Это второй из двоих моих уцелевших сыновей, – ответила Гекуба, – Деифоб. Только его сейчас трудно узнать. Хвала богам, сегодня он пришел в себя – а до этого утра пролежал в бреду. У него рассечены рука, лоб, раны в груди и в животе, я сама вынимала стрелы. И правая нога сломана.

– Здравствуй, Деифоб! – герой наклонился и тронул локоть раненого. – Вижу, ты хорошо дрался, и Троил тоже.

– Мы сделали, что могли... – тихо сказал молодой человек. – Но они напали ночью. Меня ранили несколько раз и под конец сбросили с внутренней стены, у ворот Афины. Больше я ничего не помню.

Еще один раненый привстал и протянул герою руку. Это был Антенор.

– А меня отпустили, – сказал он, отвечая слабым пожатием на пожатие Ахилла – Я был ранен в самом начале и очнулся на берегу, возле кораблей. Понял, что взят в плен, и хотел кинуться в воду, чтобы лучше утонуть. Но тут подошли Менелай с Одиссеем, и Одиссей напомнил Менелаю, как я когда-то пытался уговорить Приама вернуть похищенную Елену и спартанские сокровища. Тот стал было браниться и кричать, что теперь это ничего не значит... Тогда Одиссей взялся за меч. Вмешался еще кто-то из царей – я не помню, у меня от потери крови кружилась голова. В конце концов, они мне сказали, что я могу плыть с ними или остаться, по своему выбору. Я ответил, что остаюсь, даже если здесь никого больше нет и я умру от ран. Потом царица нашла меня на берегу.

– Садись, Ахилл! – Гекуба положила на освободившуюся лежанку Троила две овечьих шкуры и указала на них Пелиду и его спутникам. – Садись, Пентесилея, и ты, Терсит, если я правильно запомнила, как тебя зовут. А ты иди ко мне на колени, моя маленькая Авлона! – и царица, присев на край лежанки, подхватила девочку и прижала ее к себе.

Пришедшие сели, испытывая одинаковую безумную усталость. Ахилл, к тому же, чувствовал невероятное опустошение. Его надежда угасла, и отчаяние, глухое, черное, наваливалось с невиданой силой, лишая воли и сознания. Только взгляды этих людей, тоже все потерявших, израненных, но полных радости от того, что он жив и вернулся к ним, еще заставляли героя держать себя в руках.

Светловолосая женщина деревянной ложкой начерпала из чана и разлила в четыре чашки разного размера и разной формы – видимо, собранные на покинутом ахейском становище, – крепкий, приправленный травой бульон и молча, не поднимая глаз, раздала чашки Ахиллу и его спутникам. В бульоне плавали кусочки мяса.

– Это Троил подстрелил вчера, в роще, двух цесарок, – сказала Гекуба – А то у нас была только конина – я срезала несколько кусков с туши убитой лошади, там, возле города. Ешьте, это все, что у нас есть – хлеба мы не нашли...

– Вот, – Пентесилея достала из своей сумки две лепешки и протянула троянке. – Для раненых. Потом мы что-нибудь еще отыщем. И, прошу тебя, царица, расскажи, как это было. Я знаю – тебе трудно говорить об этом, но...

– Мне не трудно, – женщина покачала головой. – Мне уже ничего не трудно, Пентесилея. Третьего дня ахейцы, получив дань, погрузились на корабли и отплыли. Как было условлено, оставалось только несколько кораблей Менелая – он должен был наутро получить свою жену и догнать остальных в море. Приам поставил это условие, опасаясь, что если при этом будут и другие ахейцы, случайная ссора с ними может привести к новому столкновению. Это был последний день праздника, его отмечали в городе еще и как день окончания войны – ведь все верили, что она кончилась...

И вот ночью они напали. Вероятно – я уже потом это поняла – они проникли на берегу внутрь Троянского Коня, в нем еще вечером проехали в город, а потом, перебив стражу, впустили остальных. Корабли ахейцев, должно быть, стояли за мысом, и ночью их отряды незаметно приблизились к Трое. Мы ведь не ждали! Бойня была страшная и короткая – к утру они всех либо перебили, либо взяли в плен. Дворец какое-то время держался, и мой муж, царь Приам, успел надеть доспехи. Он сказал мне, что это будет его последний бой что он рад умереть не в постели от старческой немощи, а сражаясь...

Мы отступали через левую половину дворца, надеясь выбраться и убежать в верхний город, к западным воротам, чтобы попробовать уйти в горы. С нами был наш сын Полит, дочь Кассандра, двое рабов и мои рабыни. Полита почти сразу ранили, но он продолжал сражаться, защищая нас, и Приам тоже. Я не думала, что в его годы он сможет так драться! В большом зале мы оказались одни, преследователи отстали, дворец уже горел, все было в дыму. И тут появился воин огромного роста – но, кажется, совсем мальчик, в красивых доспехах базилевса, и с ним еще воины, человек семь.

– О, боги! – Ахилл застонал. – Это был он! Мой сын...

– И я подумала, что он на тебя похож, – кивнула Гекуба. – Его называли Неоптолемом, а ведь ты говорил нам, что так зовут твоего сына. Он кинулся к нам с поднятым мечом. Полит погиб от одного удара. Тогда Приам бросил в базилевса копье, оно оцарапало тому руку. В ответ он замахнулся копьем и пронзил царя насквозь. Не смотри с таким ужасом, Ахилл – это было сражение.

– Это было подлое предательство, даже если кто-то и подменил часть дани, как говорил нам Терсит! – крикнул Ахилл, отчаянно подавляя шум в ушах и головокружение, которые становились невыносимы. – И в сражении… в сражении тоже не убивают стариков! О, что же мне делать?!

– Но ты же не виноват! – рука Гекубы мягко легла на его плечо. – И твой сын, наверное, даже не видел, кого убивает. Потом упала Кассандра, но, кажется, она просто потеряла сознание. Меня оттеснили от нее. Воины Неоптолема добивали моих рабов, а я стала на колени возле Приама и оплакивала его, как велит обычай. Мне больше ничего не оставалось. Ахейцы меня не тронули, Неоптолем велел им уйти, и сам ушел с ними.

Когда я встала, все кругом было в огне и в дыму, я начала задыхаться, и мне было не под силу вынести тело Приама. Кассандры не было видно, ее утащили ахейцы. Снаружи раздавались крики, я подумала, что там гибнут другие мои дети… И я побежала на внешнюю галерею, а оттуда за ворота Афины. У стены лежал Деифоб, он был без памяти и весь в крови. Я взвалила его тело на плечи – не знаю уж, как смогла поднять, и потащила прочь, но не к западным воротам – там шла битва, а к Площади Коня, где уже почти никого не было. Вскоре подбежал Троил с мечом в руке – он мне помог, мы выбрались на берег и спрятались среди скал.

К утру все было кончено. Ахейцы весь день грузили на корабли добычу и пленных, а вечером отплыли – и ночи не переждали, верно, боялись, что начнется шторм, море было неспокойно. Тогда я нашла и вместе с Троилом поставила один из брошенных ахейцами шатров, собрала кое-что из раскиданных кругом вещей. Еще перед тем мы нашли на берегу Антенора. А наутро я пошла в город.

– Ты пошла в город, где все горело?! – воскликнула Пентесилея. – Но это же совершенно бессмысленно!

– Нет, – покачала головой Гекуба. – Я надеялась еще кого-то найти живым. И хотела забрать тело мужа. Троил остался с ними, с ранеными... а я ушла. Мне удалось вынести тело Приама, потом Полита – зверей в Трое еще почти не было, это они вчера набежали, когда пожар стал слабеть. Неподалеку от ворот я нашла Поликсену. Она сказала, что сама бросилась на меч одного из ахейцев, чтобы ее не увезли в рабство. Мы надеялись ее спасти, но вчера она умерла. На площади я подобрала тела своей двоюродной сестры Климены и ее внука Ритона. Вчера мы с Троилом устраивали погребальный костер им всем... всем нашим родным, кого отыскали. Вынести из города и предать огню всех погибших у нас не достало бы никаких сил.

– А Гектор, Андромаха, Астианакс? – подняв голову, спросил Ахилл. – Ты про них ничего не сказала!

– Про них расскажу я, – произнес Троил.

Он слушал мать, изо всех сил сдерживая слезы, но они текли по грязным щекам мальчика и капали на колени.

– Я был в своей комнате, когда это началось, – сказал Троил. Он побледнел, вспомнив и заново испытав пережитый ужас, но овладел собой и продолжил: – Едва успел надеть тунику и схватить какой-то светильник… Им я оглушил вбежавшего в мою комнату воина и отнял его меч и лук. В одном из коридоров, куда я выскочил, я увидел Гектора и Андромаху. Он тоже был в хитоне, без доспехов, и тоже с мечом. Андромаха держала на руках сына. Они отступали к внутреннему двору. Я подбежал к ним, и мы двинулись вместе. Гектор косил ахейцев мечом, как траву. Они боялись к нему подступиться, а стрелять в узком проходе было нельзя – могли бы перебить друг друга. Но их наступало со всех сторон все больше... Гектор был ранен, я тоже. Когда мы добежали до зала титанов, там еще не было огня, только дым. Да там ведь и гореть нечему! Из прохода за нами валила целая толпа ахейцев. Они стали нас окружать. И тут один огромный, как бык, воин ударил Гектора палицей по мечу. Меч сломался пополам. Тогда воин ударил по ногам, и брат страшно вскрикнул – возможно, этим ударом ахеец сломал ему ногу. Но Гектор тут же убил воина ударом кулака и вырвал у него палицу. Мы, я и Андромаха, видели, что он не может идти – из ноги так и лилась кровь... Андромаха хотела его поддержать, но он крикнул: «Бегите по западному проходу! Скорее! Я сам справлюсь!» Он мне приказал увести Андромаху и мальчика. Я потащил их в проход, хотя она рвалась назад, и тут мы увидели, как стрела попала брату в грудь, по-моему, прямо в сердце! Он пошатнулся и, обернувшись к нам, прокричал: «Троил, скорее! Дальше! Уходите дальше!»

Мы были в западном проходе, а в зале уже целая толпа этих... этих людей окружала Гектора. Андромаха все пыталась отдать мне ребенка и кинуться назад, но я ее крепко держал. Гектор стоял как раз возле одного из четырех опорных столбов, и... и он ударил по столбу палицей – она была железная и огромная. Раз ударил, второй, третий. Потом закричал: «Прощай, Андромаха! Сын, брат, прощайте!» Столб разломался, рухнул, и сразу обрушился весь зал. От пыли мы ослепли. Рухнул весь потолок зала, все плиты, и вместе с братом погибло не менее ста человек ахейцев, наверное, даже больше... Андромаха потеряла сознание, мне с трудом удалось вынести ее и Астианакса из прохода, а потом через внутренний двор, на галерею. Но тут меня ударили по голове, я потерял сознание, а когда очнулся, их тоже не было... Я бросился искать, но увидел маму – она несла раненого Деифоба. Вот и все. Я больше ничего не знаю.

– И куда потом делись моя сестричка и ее сын? – тихо, глотая слезы, спросила Авлона.

– Наверное, их увезли ахейцы, – ответил мальчик.

– Мой сын умер, как самые великие наши герои! – проговорила Гекуба, и в ее глазах блеснула гордость.

– Значит его вы не хоронили? – глухо спросил Ахилл.

– Как же мы смогли бы достать его из-под этих плит? – горько сказала троянка. – Их никому не сдвинуть с места. Он останется там навеки.

– Не останется! – вскочил на ноги Ахилл. – И если вы не видели его мертвым, то он, вероятно, жив! Нет, нет, царица, я не сошел с ума: я слышал его зов вчера вечером, значит, тогда он еще не умер. Не знаю, как до меня мог долететь его голос – возможно, со мной что-то поделалось… только это был не бред и не обман слуха! Я должен его найти! Ждите, я вернусь!

– Но в Трою нельзя идти – там одно хищное зверье и огонь пожара! – воскликнула Гекуба.

– Мы уже были там утром, – ответил Пелид. – И ты была там, одна, и не боялась. Я найду Гектора.

Он выскочил из шатра, и за ним выбежали Пентесилея, Авлона и Терсит.

– Мы с тобой! – закричала девочка.

Герой обернулся.

– Вы все мне не нужны. Авлона, я прошу тебя, останься с царицей Гекубой, ей нужно помочь, в шатре раненые. Терсит, и ты оставайся – их ведь никто не охраняет, а мало ли, что может случиться. Троил тоже ранен, и он еще мальчик.

– Но я-то тебя одного не отпущу! – воскликнула амазонка.

– Даже боги не смогли бы меня удержать, – сказал он резко. – Но ты иди со мной, Пентесилея. Спасибо тебе...

Уже на ходу молодая женщина сдернула с натянутой возле шатра веревки один из сушившихся на ней чистых холстов – их Гекуба нашла в Трое и выстирала, чтобы использовать для перевязки раненых. Пентесилея, опытная в битвах, знала, что этот холст может им пригодиться.

Ахилл почти бежал к городу. Догнав его, амазонка попыталась образумить героя, боясь, что, узнав неизбежное, он потеряет рассудок.

– Ахилл, – проговорила она, – я понимаю, на что ты надеешься. Но Чаша здесь не поможет – он там уже двое суток, и даже если мы его сразу найдем, будет все равно поздно, а ведь надо еще добраться до Ламеса. Если пройдет столько времени, вода не поможет уже никому, понимаешь!

– Ничего не хочу понимать! – прорычал он, не оборачиваясь. Пентесилея поняла, что его не остановить, и молча пошла следом.

Солнце поднялось уже высоко. Был полдень, когда они вновь миновали Скейские ворота и вошли в разрушенный город.