Они дошли, вернее, добежали до Троянской стены, когда солнце едва-едва показалось над горизонтом. Скейские ворота были распахнуты настежь, и никто не окликнул их со стены. Только стаи ворон с громким криком взвились с одной из сторожевых площадок.

Громадная Площадь Коня была вся в дыму – клочья черного дыма носились над ней, как ночные демоны, утратившие страх перед восходом солнца. Гладкие плиты площади были усыпаны пеплом, завалены какими-то обломками, погасшими факелами, брошенными вещами. И трупами. Воины, старики, женщины, дети… То там, то здесь виднелись среди пепла и дыма скорченные или распластанные тела в лужах давно высохшей крови. Многие были уже растерзаны хищниками или обклеваны птицами и являли чудовищное и жуткое зрелище.

И невероятнее всего среди этого ужаса был высившийся посреди площади Троянский Конь, невредимый, тускло блистающий в утреннем свете, прекрасный и страшный, как будто это он, некогда указав место для сооружения великого города, ныне предал его разрушению.

За спиной статуи разверзлось гигантское пожарище. Троя горела. Горела вся. Дома, богатые и бедные, храмы, сады, – все было в дыму и в огне. Видно было, что пожар длится уже давно – возможно, не одни сутки. Многие каменные дома уже выгорели изнутри и стояли обугленные, с облезшей краской стен, и красные пятна обнаженных кирпичей, как рваные раны, проступали среди черной копоти. Из других развалин еще поднимались сполохи огня – он выедал содержимое построек изнутри, жар заставлял крошиться камень, плавил металл, и то там, то тут падали куски стен и искореженные медные листы кровли.

Великий город был мертв. И погребальные обряды в нем совершали птицы и звери – везде, где пламя уже унялось, мелькали зловещие тени и сверкали в дыму зеленые или желтые глаза – хищники, мелкие и крупные, сновали по улицам и площадям, в изобилии находя себе добычу. Когда Ахилл, Пентесилея и Авлона проходили мимо храма Зевса, тоже покрытого копотью, через широкую улицу метнулась пантера, держа в зубах окровавленную человеческую руку – руку женщины. Авлона пронзительно вскрикнула, сразу вообразив, что это может быть рука ее сестры. Ахилл бросился вслед за зверем, рыча громче и страшнее хищника. Но его опередила стрела. Пентесилея опустила лук – а мертвая пантера вытянулась на желтых, засыпанных пеплом плитах мостовой.

Едва удерживая слезы, Авлона схватила Ахилла за руку.

– Я видела... – твердила она. – Я это уже видела! Так же горели Фивы! И моя мама, отец, братья так же лежали в крови. Я помню!

Ее трясло. Ахилл вспомнил, что он брал Фивы вместе с ахейцами. Тогда ему не было страшно.

Не соображая толком, что он делает, герой поднял девочку и посадил к себе на левую руку. Он испугался, что на нее может кинуться какой-нибудь хищник, и они с Пентесилеей не успеют на помощь. Но царица амазонок гневно глянула на прижавшуюся к Пелиду Авлону:

– Амазонка живет для сражений. И ее не должны пугать мертвые тела!

Ты никогда ничего не боялась. Крепись. Мы постараемся найти твою сестру.

Это не ее рука – этой женщине было куда больше лет, чем Андромахе. Сойди с рук, Авлона, – тебе не два года. Ну!

Маленькая амазонка повиновалась, сразу заставив себя успокоиться. Она только старалась держаться вплотную к Ахиллу, и ей приходилось бежать, потому что один его шаг равнялся семи-восьми ее шагам. Пентесилея тоже едва поспевала за ним.

Они прошли по нескольким центральным улицам. Все было в огне и дыму, везде была только смерть. Когда перед ними встала внутреннаяя стена, с виду невредимая, но тоже с раскрытыми настежь воротами, у Ахилла шевельнулась надежда, что царский дворец и прилегающие к нему дома и храмы могли пострадать меньше. И он закричал в отчаянии, когда, миновав ворота Афины, увидел окутанные дымом развалины дворца. Здесь было больше всего мертвых тел – видимо, основная битва за город развернулась именно здесь, за второй стеною, куда в отчаянии сбегались троянцы, куда отступали, защищая их, троянские воины, уцелевшие в самом начале штурма. Здесь они и погибли.

Птицы и звери пировали вовсю, их вой, хохот и карканье врывались в треск огня – смутные тени так и шныряли среди развалин. Убитые троянские мужчины были большей частью без доспехов, зачастую полунагие, и Ахилл понимал, что это не победители раздели их – на простых воинах не могло быть дорогих лат – просто захваченные врасплох, вероятно, среди ночи, они вступили в бой, совершенно к нему не готовые. Трою взяли ночью...

– Гектор! – что есть силы закричал герой, – Андромаха!

Визг шакала ответил ему из окутанной дымом галереи.

– Здесь нет живых, Ахилл! – сказала Пентесилея. – Идем назад, на берег. Там скорее может кто-то отыскаться. В этих горящих развалинах люди укрываться не могут: это – верная смерть!

– Мой друг жив, раз он звал меня! – ответил сквозь стиснутые зубы Пелид. – Троя погибла больше суток назад, вероятно, позапрошлой ночью, а я слышал его голос вчера вечером. Я должен его найти!

– Здесь его нет, – голос амазонки был тверд, но выдавал огромное напряжение. – Мы должны найти кого-то, кто остался в живых, чтобы знать, где искать Гектора. Все же не могут быть убиты или увезены в рабство ахейцами, кто-то же остался! Назад, Ахилл, идем на берег!

Герой понимал, что она права, но что-то незримо держало его здесь, среди этих страшных, наполненных смертью развалин. Однако, взглянув на Авлону, стоявшую с ним рядом, герой решился последовать совету Пентесилеи: девочка была бледна, как алебастр.

Когда они вновь шли через площадь, Пентесилея вдруг указала рукой на статую Троянского Коня:

– Вот! Смотрите: вот как они проникли ночью в город!

Дым вокруг статуи в это время рассеялся, и стало видно, что дверца в левом боку коня открыта. Из нее спускалась, свисая до земли, веревочная лестница.

– Эта статуя для троянцев священна, – глухо сказала Пентесилея. – Я о ней много слышала, хотя вижу впервые. Троянцы вряд ли оставили бы ее с раскрытой дверцей, не убрав лестницу. И трупы стражников возле самого Коня – видишь, Ахилл? Они подбежали сюда, наверное, когда заметили со стены что-то неладное...

– Да, – сказал он, – я понимаю... Коня увозили в город в последний день праздника. Вероятно, ахейцы убили рабов, которые должны были его увезти, и вместо них забрались внутрь – там, внутри, поместится десятка четыре воинов... Перед ними открыли ворота, они туда въехали. Было уже темно. Ктото из них спустился, стражники, глядя со стены, подумали, что это – рабы. Кто разглядывает рабов, кто запоминает их в лицо? А ночью те, что оставались внутри, выбрались наружу, убили стражу и раскрыли ворота.

– Ты совершенно прав! Так в точности все и было. Я не видел, но они рассказывали это именно так.

Прозвучавший совсем близко голос заставил всех троих резко обернуться. Из-за статуи показалась и приблизилась к ним человеческая фигура. Человек был в запыленном, испачканном пеплом хитоне, на плечах – грубый плащ, тоже весь грязный. Лицо бледное, со следами крови и копоти.

– Ахеец! – воскликнула Пентесилея и вскинула лук.

– Постой! – Ахилл предупреждающе вытянул руку, хотя амазонка и не собиралась стрелять. – Он не опасен, я знаю его. Я не ошибся – это ты, Терсит?

– Я, – спартанец подошел еще ближе. – А ты что, в самом деле живой?

Я думал сперва, что вижу твою тень и едва не рехнулся со страху. Но для тени ты что-то слишком небритый и перемазанный пеплом – как, впрочем, и я... Дотронься до меня, Ахилл, чтоб мне поверить!

Ахилл тронул его плечо.

– Правда! – в голосе Терсита послышалось невероятное облегчение. – Говорили ведь, что богиня тебя воскресит! Да вот и сама богиня, рядышком, только одета по-другому. Я-то ее разглядел и запомнил.

– Прекрати болтовню, или замолчишь навсегда! – проговорил герой, с трудом сдерживая желание ударить воина. – Ты можешь мне сказать, почему они это сделали? Почему захватили и уничтожили город, если дань была выплачена?! Или ее не выплатили?

Терсит пожал плечами.

– Богоравный Ахилл! Ты же знаешь Атридов – разве им когда-нибудь чего-нибудь не бывало мало? Это – самая главная причина. Вторая – тебя уби... ну, словом, то, что с тобой произошло. Все только и говорили, что нельзя прощать этого троянцам. И последнее, что называется – искорка на трут, и все запылало! Кто-то из троянцев подменил часть дани. Проклятущий зануда Идоменей вздумал открывать доставшиеся ему бочки и в них рыться, как жук в навозе. Ну, и обнаружил, что в нескольких бочках под золотишком – простая морская галька! Атриды стали проверять бочки на других кораблях и нашли еще с десяток таких...

– Десяток из сотен! – голос Ахилла сорвался на крик. – И это стало причиной гибели Трои?! Или нельзя было призвать Приама к ответу, добиться выдачи настоящей дани вместо фальшивой?! Ведь это, конечно, не Приам... Просто кто-то из его родни упас свои богатства, решив, что это не сразу откроется!

– Да им было все равно, – Терсит устало махнул рукой. – Они хотели взять Трою – вот и получили предлог. А тут еще тот же Идоменей вспомнил, как Одиссей в разговоре с ним брякнул, что с помощью этой лошади можно было бы попасть в Трою.

– Одиссей! Будь он проклят! Я так и думал, что это – его выдумка... – простонал герой.

– Да он-то громче всех возмущался и говорил, что так поступать недостойно, – возразил Терсит. – Но в пузо лошадке полез, а то как же – скажут еще, что струсил! Ну и последнее, Ахилл... Уж не знаю, как и сказать, чтобы ты меня не пришиб... Твой сын приплыл сюда накануне.

– Неоптолем?! Он участвовал в этом?!

На Ахилла было жалко смотреть. Он даже пошатнулся, вся кровь отлила от его лица.

– Да, он настоящий богатырь, хоть борода у него не будет расти еще года этак четыре. Они сильно рассчитывали на него, и не ошиблись. Все было сделано ночью. Барахла и пленных захватили столько – как только корабли сразу не потонули... Уплыли они вчера вечером.

Ахеец вздохнул и опустил голову. Он видел, что Пелид не убьет его, но горящие яростью глаза Пентесилеи не сулили ничего хорошего.

– Где Гектор? Что с ним? – голос Ахилла был глух.

– Я не знаю! – испуганно воскликнул Терсит. – Я же был, как обычно, по возможности, позади всех. Ты мою «отвагу» знаешь. Говорят, он убит.

У героя вырвался страшный стон, но тут же он в бешенстве топнул ногой, так что Терсит поспешно отскочил в сторону.

– Не верю! Я не верю, нет! Он жив!

Потом, взяв себя в руки, Пелид вновь обратился к ахейцу:

– А ты? Почему ты еще здесь?

Терсит ответил новым печальным вздохом.

– Хорошо, что я здесь живой, а не мертвый. Менелай хотел свести со мной счеты за все мои проделки и собирался убить. Пришлось мне сбежать от них. Я понял, что лучше ни на один корабль не соваться, тем более, что делиться со мной добычей они бы уж точно не стали, да и были бы правы – не больно-то хорошо я воевал. Так вот и вышло, что мне пришлось спасаться от них бегством. Я прятался здесь, возле города, в зарослях, искал чего поесть, а тут вот и вы идете. Ну, я и решил – лучше попросить защиты у тени мертвеца, чем помереть с голоду либо попасть на зубы этому зверью, что тут кругом рыщет… Соваться к троянцам мне тоже не хочется.

– К троянцам?! Где они? Кто из них уцелел?! – закричала Пентесилея, в волнении бросаясь к ахейцу.

– Тут, поближе к берегу, за рощицей, кто-то обосновался, – сообщил Терсит. – Несколько человек. Я их видел только издали. Поставили шатер какой-то, костер жгут ночами. Не ахейцы, это точно. Но я к ним не пошел – убьют ведь.

– Покажи, где это! – потребовал Ахилл.

– Идемте, чего ж не показать... С вами-то и меня не тронут!

– А среди них нет моей сестрички Андромахи? Среди тех, на берегу? – не выдержав, подала голос Авлона.

– Кабы я хоть раз видел твою сестричку, малышка! – развел руками спартанец. – Какие-то женщины там есть. Да пойдемте, недалеко это.

И он решительно зашагал к Скейским воротам. И снова Ахиллу показалось, почудилось, что нельзя уходить из развалин Трои. Но он понимал, что сейчас нужно найти уцелевших троянцев и, вместе со своими спутницами, поспешил за Терситом.