Глава 6
Через некоторое время, отправив колесницу с Антилохом и Нестором в свой лагерь, Ахилл пешком вернулся в священную рощу, где произошел его поединок с Пентесилеей. Он хотел еще раз взглянуть на убитую им царицу амазонок, которая – это он прекрасно понимал – оказалась самым опасным его противником за всю жизнь. Перед этим герой приказал Антилоху передать мирмидонцам его приказ – собрать на равнине мертвые тела амазонок и до наступления ночи сложить костры, чтобы предать их огню. Он вовсе не хотел, чтобы отважных воительниц пожирали ночью шакалы и волки, а утром доклевывали хищные птицы. Агамемнон наверняка хочет как раз этого, да только будет не по его воле: амазонок разбил не он и не его войско...
Что делать с телом царицы, Ахилл еще не решил – он не знал, пришлют ли амазонки посольство с выкупом, или ее тоже придется предавать погребению здесь. Скорее всего, отряд воительниц уже далеко, и едва ли кто-то из них рискнет вернуться...
Раздумывая так, он шел через рощу – то была оливковая рощица, посаженная троянцами в честь богини Афины. Неподалеку отсюда начиналась апельсиновая роща, примыкавшая к лесу, где совсем близко находился его грот. Во время битвы амазонки и ахейцы вполне могли оказаться там, и герой мысленно благодарил богов за то, что этого не случилось.
Ожесточение боя прошло, и теперь он чувствовал, как сильно изранен. Антилох извлек несколько стрел из его груди, правой руки и левого бедра (этой стрелы он вообще не заметил), промыл и перевязал раны. Но боль после этого не притупилась, а стала еще острее, рука немела и плохо слушалась. От сильной потери крови у Пелида шумело в ушах.
В роще не было ни души, хотя с равнины еще доносились голоса и отдаленные крики – возбужденные спартанцы преследовали остатки энеева отряда чуть не до самых Скейских ворот и теперь возвращались, подбирая дорогой оружие убитых троянцев и амазонок, бранясь и призывая проклятия на своих врагов, живых и мертвых. Микенцы, абанты, локрийцы, итакийцы уже почти все возвратились в ахейский стан, унося своих раненых и мертвых.
Конь царицы амазонок лежал в широкой луже крови, над которой тучами вились мелкие золотистые мушки. Несколько ворон уселись на тушу, деловито тыча клювами в пропоротое копьем лошадиное брюхо. При появлении Ахилла они лениво взлетели и переместились на ветви растущих поблизости олив.
Герой обошел труп коня и остановился над неподвижной Пентесилеей.
Ее голова была запрокинута, но шлем по-прежнему закрывал всю верхнюю часть лица. Ахилл поддел край шлема наконечником копья и сдвинул его назад.
И замер, будто прирос к месту... Его поразила в самое сердце даже не удивительная, торжественная красота царицы амазонок, еще более величавая в неподвижности смерти. Он никогда не видел такой прекрасной женщины. Наяву. Но он видел много раз это лицо, чистое, невозмутимое и ясное. Перед ним была та самая девушка, которой он столько раз любовался в своих юношеских снах, та, что купалась на отмели с дельфинами и играла на свирели в лесной чаще. Его нимфа и богиня... Это была она.
– Боги! – прошептал базилевс, разом испытав боль, в сто раз более сильную, чем та, что причиняли ему ра-ны. – Что это за шутка, злые, коварные боги?! И за что вы так шутите надо мной?!
Ахилл стоял и смотрел на Пентесилею. Ее лицо и раскинутые в стороны прекрасные нагие руки не были запятнаны кровью – кровавая лужа, растекшаяся под мертвым конем, не коснулась их. Нагрудник царицы был в крови, но, может быть, то была кровь ахейцев? Базилевс подумал, что, наверное, она, такая искусная в битве, была невредима, пока он не нанес ей рану... А где эта рана? Копье, пронзив лошадь, ударило всадницу, но куда? Нагрудник был невредим, а ниже пояса тело амазонки скрывала придавившая ее конская туша. Ахилл ухватил одной рукой подпругу и резким движением отбросил труп коня в сторону.
Не думая, он сделал это правой рукой, и боль от раны на миг почти лишила его сознания. Пелид сжал зубы, прогоняя налетевший приступ дурноты.
Нижняя часть тела амазонки, ее ноги в боевых сандалиях, – все было в крови, и трудно было понять, куда попало копье. Ахилл наклонился и, преодолевая непонятный трепет, осторожно тронул неподвижное тело.
И тут произошло то, о чем он молился бы, если бы хоть на мгновение мог поверить, что это возможно... Тело под его рукой вздрогнуло, шевельнулось.
Радость, которую он испытал, была еще сильнее только что испытанных отчаяния и боли. Он вскрикнул. Отступил, потом вновь нагнулся, в ужасе подумав, что ошибся, или движение, которое он видел было лишь конвульсией. Но нет – тело амазонки вновь дрогнуло, шевельнулись разбросанные в стороны руки, дрогнули веки и губы. И тут же Ахилл подумал: «Да ведь копье могло в нее и не попасть! Толчок, что я ощутил, когда наконечник прошел через тело коня, мог быть ударом о седло. Тогда ее просто оглушило падение и сильно придавило трупом коня».
И в этот момент амазонка открыла глаза. Они были такими, какие он видел у девушки во сне – синие, большие, удлиненные, будто чуть прищуренные. Сначала в этих глазах был лишь туман. Потом взгляд прояснился, в нем появилась осмысленность.
– Что со мной? – спросила Пентесилея, и ее глубокий голос, низкий, почти, как у мужчины, но необычайно красивый, поразил Ахилла почти так же сильно, как ее лицо. – Есть здесь кто-нибудь?
Она говорила совершенно спокойно, без волнения и страха. И если бы Ахилл мог нормально рассуждать, то в этот момент удивился бы больше всего тому, что говорит она на том же критском наречии, что и троянцы, только произношение немного другое. Отрывистые восклицания, которыми обменивались между собою амазонки во время битвы, были явно на каком-то другом языке... Впрочем, от Хирона он когда-то слыхал, что среди амазонок в ходу два или даже три языка.
Пентесилея шевельнула руками, будто проверяя, целы они или нет, напрягла их, привстала. И тут их глаза встретились, и ярость исказила прекрасное лицо амазонки. Она все поняла.
– Ты, ахейская собака?! Ты! Ты выиграл поединок, но ты еще не убил меня!
Она вскочила, легкая и сильная, и Ахилл про себя облегченно вздохнул – кажется, царица аазонок была невредима.
Пентесилея искала глазами свою секиру, в порыве бешенства не сознавая, что ее страшный противник в мгновение ока свалил бы ее просто ударом кулака, если бы того хотел. Секиры не было – очевидно, оружие оказалось под телом коня, когда Ахилл отбросил его в сторону. Тогда царица одним движением выхватила из ножен, притороченных к ремням правой сандалии, небольшой, но очень острый нож с костяной рукоятью.
– Защищайся, тварь! Сейчас я тебя убью!
Ахилл спокойно выпрямился, сверху вниз, почти надменно глянув на девушку.
– Я уже защищался и уже защитился от тебя, Пентесилея. Битва окончена, и амазонки ее проиграли, как ни отважно дрались. Не совершай глупости. У тебя в руке нож, а у меня – копье. Даже будь мы одной силы, это не было бы равным поединком. Остановись.
– Я убью тебя и голыми руками, если ты не убьешь меня! – закричала женщина, и ее лицо вспыхнуло такой ненавистью, что новая боль остро и жестоко кольнула героя прямо в сердце.
– Я не стану с тобой драться.
Он произнес это так спокойно и с таким невозмутимым выражением, что даже обуявшее амазонку безумие на миг отступило. Герой отбросил в сторону свой «пелионский ясень» и опустил руки.
– Убивай.
В первый раз в жизни Ахилл равнодушно подставлял грудь под удар врага. Будь это кто угодно другой, он мог быть уверен, что в последний миг перехватит руку с ножом. Но у этой женщины реакция была такая же, как у него, он в этом убедился. Если она сейчас ударит, то действительно убьет.
– Ты сошел с ума, ахейский пес? – глухо произнесла Пентесилея и взмахнула ножом. – Почему ты не защищаешься?
– Защищаться? Мне? – он пожал плечами. – Я уже победил. Скажи лучше, отчего ты так хочешь убить меня?
– Ты спрашиваешь?! – ее губы задрожали, кривясь от гнева. – Ах да, ты не знаешь! Я – жена Гектора!
«Ну, и что теперь делать?» – мысль даже не пронеслась, а молнией мелькнула в сознании, – Сказать ей? И что будет? Она захочет убедиться – и узнает про Андромаху и про то, что Гектор ее обманул? И что сделает тогда эта дикая кошка?»
– Гектора я тоже победил в поединке, – тихо проговорил герой. – Ты могла мстить за него, пока мы сражались. Теперь поздно.
– Мстить никогда не поздно, глупец! Дерись, защищайся, или ты сейчас умрешь! Я привыкла сражаться, а не резать баранов... Почему ты не защищаешься?!
– Потому, что я не хочу убивать тебя, Пентесилея, – ответил Ахилл. – Потому что никого больше не хочу убивать без самой крайней нужды. А ты... Мне кажется, как это ни глупо, что я тебя полюбил.
– Да, ты сошел с ума! – казалось, его слова лишь добавили ей ярости. – Или ты смеешь шутить?! Поднимай копье и дерись, или я ударю!
Рука с ножом была занесена, сверкающее острие нацелено ему в сердце.
– Бей! – твердо сказал базилевс.
«Она ведь и в самом деле ударит...» – метнулась новая мысль.
Мгновение Пентесилея медлила. Эта спокойная беззащитность, граничившая с презрением и, с другой стороны, полная веры в ее воинскую честь, лишала ее обычной твердости. Только что она не чувствовала ничего, кроме ненависти, но сейчас...
– Стой, Пентесилея, остановись!
Этот могучий и властный голос, прозвучавший над поляной, как удар гонга, был исполнен такой силы, что амазонка окаменела. И в следующий миг ахнула, будто пораженная в сердце. Она узнала этот голос!
Ахилл тоже его узнал. Но прежде, чем испугаться за человека, совершившего такой отважный и такой безумный поступок ради того, чтобы ему помочь, он испугался за Пентесилею, боковым зрением увидав то, что в этот момент происходило на краю поляны.
– Назад, Тарк! – отчаянно крикнул базилевс.
Крикнул как раз вовремя. Еще мгновение, и гигант-ский пес оказался бы на плечах царицы амазонок. Тарку было довольно того, что на его хозяина подняли нож... Он остановился в прыжке, и его четыре лапы взрыли песок в двух шагах от женщины, которой сейчас было не до него, не до Ахилла и уже ни до чего на свете.
– Гектор! – крикнула она, задыхаясь. – Мой Гектор?!
Троянский герой стоял на краю поляны, прислонившись к стволу оливы. Его лицо, бледное, со сжатыми в усилии губами, было залито потом. Рядом, поддерживая мужа за локоть, стояла Андромаха, лицо которой при возгласе Пентесилеи «Мой Гектор!» выразило нечто куда большее, чем простое изумление...
– Ты... – амазонка уронила руку с ножом и всем телом повернулась к нему. – Ты... Это невозможно! Твой отец написал мне, что ты убит! Поэтому я здесь!
– Он совершил ошибку, написав так, – голос Гектора выдавал теперь и нечеловеческую усталость, и смятение. – Царь Приам знает, что я жив. Ахилл не убил меня, Пентесилея, хотя его копье и нанесло мне рану – вот она, на шее, едва зажила, видишь? Больше того, он спас мне жизнь. Тебе некому и не за кого мстить.
– Я ничего не понимаю… – прошептала амазонка, делая к нему шаг.
– Тем более не за кого, – твердо продолжал Гектор, – что мы с тобой не успели стать мужем и женой по твоим и по нашим законам. А теперь это невозможно. Я женат на другой женщине. Вот она, рядом со мной.
– Твоя жена?! – крикнула Пентесилея. – Этого не может быть! Ты... дал мне слово. Какая еще жена?
– Дал слово?! – еле слышно прошептала Андромаха.
– Да, Пентесилея, я давал тебе слово! – Голос Гектора дрогнул, уже не только от волнения, но и от телесной слабости: переход через опушку леса и апельсиновую рощу дорого ему стоил. – Да, я думал тогда, что буду твоим мужем. Я обманул тебя. Я встретил и полюбил другую, по-настоящему полюбил и люблю сейчас.
– Я не верю тебе! – вскрикнула Пентесилея.
Страшно было смотреть на ее лицо: только что выражавшее даже не радость, но безумное счастье, оно исказилось, по нему пронесся целый ураган чувств – сомнение и гнев, страшная боль, презрение, вновь сомнение...
– Ты... Ты солгал мне, шлемоблещущий Гектор, великий герой Трои? – глухо проговорила царица, стискивая рукоять ножа с такой силой, что ее пальцы побелели.
– Я не лгал, я действительно думал, что люблю тебя! – ответил Гектор, вырывая свой локоть из ослабевших пальцев Андромахи и делая несколько шагов к оцепеневшей царице. – Но ты была для меня «славной царицей амазонок», равно, как я для тебя «шлемоблещущим Гектором». Любят не за это, Пентесилея, только я поздно это понял. Боги наказали меня за все: я лишился и славы, и свободы. Я – пленник, и только великодушие моего победителя сохранило мне жизнь и даровало надежду вернуться домой. Если можешь, прости, царица! Если нет – накажи меня за нарушение клятвы. Если бы я и хотел, я сейчас не смогу защищаться...
Он стоял теперь в трех шагах от амазонки, бледный до желтизны, тяжело и трудно переводя дыхание.
– Ты предал меня! – голос Пентесилеи упал до самых низких тонов. – Из-за тебя я нарушила обет целомудрия, который дает каждая амазонка... А сегодня из-за тебя же я погубила своих лучших воительниц! Твой отец мне написал, что нельзя нападать на ахейцев, что троянцы заключили с ними мир... Я не послушалась, потому что должна была за тебя отомстить. За кого?! И чего ради?
– Делай со мной, что хочешь, – тем же, почти спокойным тоном произнес Гектор.
– И кого же мне убивать? – спросила она, презрительно искривив губы и переводя взгляд с троянского героя на вновь вставшую рядом с ним Андромаху. – Тебя? Или эту малышку, которую ты называешь своей женой? Кто-то из вас умрет! Ты, она – или вы оба!
Гектор сделал движение, чтобы заслонить собой жену. Но раньше, чем он успел хотя бы шагнуть вперед, Ахилл, до сих пор молчавший, стремительно перехватил руку царицы, вновь заносившую нож.
– Нет, Пентесилея! – тихо, но властно произнес базилевс. – Не умрут ни Гектор, ни его жена. Я не позволю тебе их убить. Ни тебе, ни кому другому. Они здесь под моей защитой – это первое. От того, жив или мертв Гектор, во многом зависит возможность спасти перемирие ахейцев с Троей. Но даже не будь этого, я не дам никому причинить зло ему или Андромахе, потому что просто этого не хочу!
– Вот как! – у Пентесилеи вырвался презирительный смешок, и она дернула руку, пытаясь освободиться из кольца ахилловых пальцев – но с таким же успехом она могла бы разжимать кузнечные тиски.
– Да, это так, царица. Я понимаю, что Гектор перед тобою виноват, но боги действительно уже покарали его за это. А в гибели своих амазонок вини себя – раз Приам написал тебе, что нельзя идти войной на наш лагерь, написал о перемирии, то только ты в ответе за то, что с вами произошло.
– Здесь ты прав, – голос Пентесилеи как будто окаменел, и все больше каменело, становилось неподвижным ее лицо, только что полное огня и смятения. – Отпусти мою руку.
– Отпущу, если ты обещаешь никого не трогать, – твердо сказал Ахилл. – Андромаху вообще не за что винить: она даже не знала, что до нее Гектор давал слово другой женщине. И потом, – тут базилевс перевел дыхание и тоже усмехнулся, – неужели ты, великая и непобедимая царица амазонок, едва не сокрушившая в поединке самого Ахилла, неужели ты поднимешь руку на раненого, который едва держится на ногах, и на беззащитную женщину, которую не учили владеть мечом? Ты унизишься до этого?
Пентесилея мучительно перевела дыхание.
– Нет. Ты снова прав, ахеец. Я никого не трону. Отпусти меня, или ты раздавишь мне руку.
Ахилл разжал пальцы и с облегчением вздохнул: царица амазонок спокойным движением вернула нож в ножны на ремне сандалии.
– Хвала тебе, Афина Паллада, дарующая мудрость! – произнес базилевс. – И, как я понял, у тебя нет больше повода желать моей смерти, царица?
– Есть! – Она говорила сухо, уже безо всякого выражения. – Ты перебил четверть моего отряда. Я виновата в том, что привела их сюда, но убивал их ты, Ахилл, сын Пелея! Однако это была честная битва, тем более, что ты дрался без доспехов и с одним только копьем. Поединок с тобой я проиграла, мой отряд далеко, значит, теперь я тоже – твоя пленница. Это так?
– Нет, – почти таким же холодным тоном ответил Ахилл, найдя в себе силы и волю спокойно смотреть в эти потухшие синие глаза. – Ты свободна, Пентесилея.
Она чуть заметно вздрогнула.
– Ты не хочешь даже получить выкуп?
– У меня хватает боевой добычи. А награды большей, чем победа над таким великолепным воином, как ты, царица, для героя не может быть. Я не могу дать тебе коня – моя колесница далеко. Но на равнине еще много лошадей, и ты, конечно, сумеешь поймать любую. Уезжай, пока здесь нет ахейцев – они сейчас озлоблены, как никогда. Прощай. А я должен проводить Гектора и Андромаху в безопасное место, пока здесь никто не появился.
– Я сам дойду! – воскликнул Гектор и пошатнулся, побледнев еще сильнее.
Андромаха вскрикнула и обхватила его руку.
– Какие нежности! – сквозь зубы проговорила Пентесилея. – Будто ты удержишь его, воробышек, если он станет падать...
– Я удержу! – уже почти резко сказал Ахилл и решительно опустил руку раненого на свое плечо. – Скорее, Гектор! Ты натворил уже довольно глупостей... Тарк, за мной!
Уходя, он не оборачивался. Ему было страшно вновь посмотреть на амазонку – он знал, что не выдержит, если еще раз встретится с нею взглядом.
* * *
– Ну и дела! – не выдержала Анна, когда Каверин умолк, глянув, наконец на часы: они показывали девять вечера. Значит, он читал свой перевод уже семь часов, почти без передышки. – Ну и дела... Я все это знаю не так, как Мишка, но ведь все же это там есть! Правда, не совсем так... В «Илиаде».
– При чем тут «Илиада»? – очнулся от задумчивости Михаил. – В ней как раз все абсолютно не так. И, кстати, она заканчивается погребением Гектора, которого, как мы теперь знаем, вообще не погребали! То есть, не погребали после поединка с Ахиллом, потому что он остался жив. А в мифах – там, да... Там и Пентесилея есть, и битва с амазонками описана почти так – ну, не так, но похоже… Только там, опять же, Ахилл убивает царицу.
– А вот тут ты ошибаешься, Миша, – возразил уже успевший перевести дыхание профессор. – Да, в учебных пособиях чаще всего дается именно этот вариант: Ахилл убивает Пентесилею, потом видит ее лицо и влюбляется в нее, то есть, в нем возникает страсть к мертвой. Но в мифических сюжетах существует еще один очень распространенный вариант, согласно которому Ахилл взял Пентесилею в плен и женился на ней. Возможно, этот вариант и был первоначальным.
– А тут он тоже на ней женится? – быстро спросила Аня.
– Пока что об этом нет и речи! – Александр Георгиевич снял свои очки и старательно протер стекла. – Ну... Еще часок-другой я вам почитаю, а потом встретимся уже после возвращения Михаила из теплых краев. С родины, так сказать, большинства героев…