ЧАСТЬ IV
ПЕНТЕСИЛЕЯ

– Никогда не видел прежде, чтобы они залетали так близко к морю! – задумчиво проговорил Одиссей, еще выше задирая голову.

Они с Ахиллом сидели на стволе кряжистого бука, столетия назад поваленного бурей и теперь наполовину вросшего в землю, сухого и лысого, без единой полоски коры. Он громоздился вблизи широкой тропы, как раз на середине расстояния между мирмидонским и итакийским лагерями.

Оба базилевса уже довольно долго наблюдали за величавым полетом громадного орла, прилетевшего со стороны гор и зачем-то плавно кружившего высоко над берегом. В этом не было бы ничего странного, если бы царь птиц высматривал добычу. Но добыча уже была у него в когтях, и то, что он так долго нес ее по воздуху, тоже говорило об огромной силе великолепной птицы. Он тащил, держа лапами за шею, крупную горную козу.

– Да, и мне непонятно... – в свою очередь, удивился Ахилл и быстро добавил: – Не это – другое. Мне как раз случалось видеть орлов у морского берега – у меня на родине они иногда даже вьют гнезда на утесах, почти у самого моря. А вот чтобы орел так неудобно нес добычу...

– Отчего ты решил, что ему неудобно? – поднял брови Одиссей.

– Ну сам посмотри: разве тяжесть козы не тянет его назад и вниз? Орлы всегда несут убитую дичь за середину туловища – тогда тяжесть распределяется равномерно. А тут он вцепился козе в шею, а ее массивный зад болтается в воздухе. Можно подумать, что орлу помешали взять тушу поудобнее – может быть, на него кто-то напал, и он побыстрее улетел и утащил лакомый кусочек, который себе добыл?

– Или добыл кто-то другой, а он как раз и стащил козочку! – рассмеялся итакиец. – Думаешь, среди орлов не бывает воришек? Сколько угодно... Должно быть, он и крутится здесь потому, что мечтает побыстрее где-нибудь устроиться и поесть, а внизу кругом – наши лагеря.

– Но на берегу полно свободного места! – Ахилл пожал плечами. Одновременно он продолжая ранее начатое дело – затачивал на плоском кремне наконечник своего копья, хотя глаза его были неотступно устремлены на птицу. – Такое впечатление, будто орел нарочно летает как раз над нами... Если бы я верил в придуманную нашими воинами легенду, будто одни боги помогают нам, а другие – троянцам, я бы решил, что в отсутствие владыкиЗевса его супруга, ревнивая Гера приказала любимому орлу царя богов отправиться в лагерь ахейцев, которых она не любит, и...

– И сбросить нам козу с отравленным мясом! – подхватил Одиссей, проявив ничуть не больше уважения к богам, чем его собеседник. – Но ее на всех не хватит. А я, если бы верил, что иные люди умеют принимать облик животных и птиц (кстати, я чуть-чуть в это верю), то уж точно бы подумал, что этот орел – троянский лазутчик.

– У нас – перемирие, – возразил Ахилл, отрываясь и от заточки копья, и от созерцания странной птицы. – И до сих пор, за все двадцать дней, троянцы его ни разу не нарушали.

Он сделал едва уловимое ударение на слове «троянцы» и тут же об этом пожалел – проницательный Одиссей не мог не обратить на это внимания. Однако итакийский базилевс сделал вид, что не придал значения последней фразе собеседника.

– А с другой стороны, для чего бы им засылать сюда лазутчика? – продолжал Ахилл свои рассуждения. – Расположение лагерей мы не меняли уже несколько лет, и оно им известно, тут бывали и их послы, да и их соглядатаи. И варвары эти, что вечно торгуют и с ними, и с нами...

– А интересно было бы подстрелить эту птичку, да, Ахилл?

– Разве его достанешь стрелой на такой высоте? – резонно заметил мирмидонец, – Легче по мухам стрелять.

– Ну, ты-то из своего лука достал бы! – подзадоривал Одиссей. – Очень уж интересно, что такое приключилось с птицей, что ее так крутит на одном месте... Я бы не поленился сходить в твой лагерь за луком, если ты позволишь. Попытаешься?

– Как тебе угодно. Иди, если тебе охота. Только заодно отнеси в мой шатер копье – я его уже наточил.

С этими словами молодой человек, невинно улыбаясь, протянул итакийскому базилевсу свой «пелионский ясень», небрежно держа на ладони гигантское древко.

Любой другой из ахейских героев либо обиделся бы на это предложение, либо сглупил и попытался исполнить просьбу Ахилла, но Одиссей понял шутку правильно. Он только замахал руками:

– Нет, нет, это бревно таскай сам, либо кликни двух-трех своих воинов, чтобы взвалили на плечи и волокли. Я не хочу, чтобы мирмидонцы любовались, как Одиссей выползает из-под твоего древка, точно придавленный жук!

– Ты прежде был не мастер до льстивых речей! – усмехнулся Ахилл – Или не про тебя мне рассказывали, что у себя дома ты согнул лук, который самые сильные итакийцы не могут натянуть даже вдвоем? Да и здесь, среди сильнейших данайских мужей превосходит тебя разве что Аякс Теламонид...

– Это все правда, – кивнул Одиссей, сумев не показать, как приятны ему такие похвалы от обычно сдержанного Пелида – Но и я, и большой Аякс перед тобой, как козлята перед бычищем, и глупо было бы этого не признавать. Мой лук ты согнул бы как камышинку, а твое копье... Нет, я, само собою, его подниму и нести смогу, только если возьму в одну руку, меня закачает. Не понесу, и не проси! Скажи уж сразу, что боишься не попасть в орла!

– Сказать по правде, действительно боюсь! – усмехнулся герой – При таком расстоянии даже мой лук придется натягивать до отказа, и прицел не будет абсолютно точным. И потом, ты же знаешь, я ненавижу просто так, без нужды, убивать животных.

– Да и людей тоже, – заметил итакийский базилевс.

Ахилл внутренне напрягся, но сумел не выдать себя.

– Ты о троянских пленниках? Скажу тебе откровенно, Одиссей, – тогда я был в помрачении после смерти Патрокла, не то и не подумал бы о таком чудовищном жертвоприношении. Хвала Афине Палладе – верно, это она прояснила мой разум и отвратила от поступка, который опозорил бы меня на всю жизнь!

– Хм! – Одиссей пристально посмотрел на Пелида, и в его умных серых глазах промелькнуло некоторое недоумение, словно бы он не ожидал услышать от товарища таких слов. – Я знаю многих среди наших воинов, кому случалось приносить такие жертвы.

– И ты мог бы? – быстро спросил Ахилл.

– Я? Нет. Но посмотри-ка, наша птица, наконец, улетает!

Действительно, орел, за которым они наблюдали, завершив второй большой круг над ахейским лагерем, повернул в сторону гор и, все так же крепко держа свою добычу, полетел к горам.

– Улетает туда, откуда явился... Странный орел! – прошептал Ахилл и встал. – Ну, если ты не хочешь отнести мое копье, Одиссей, придется уж мне самому…

– Дай-ка все же подержать! – не устоял перед искушением Одиссей и, взяв из рук Ахилла окованный металлическими полосами древесный ствол, в самом деле едва его не уронил. – О-ох! Каково же получить удар таким копьем! Странно, что оно, попав в Гектора, не проткнуло его от горла до самых пяток.

– Бросок был неудачный: я бросал с близкого расстояния, но копье летело по очень крутой дуге, ты же видел. Пойдем, Одиссей, – он взял у итакийца свой «пелионский ясень» и, подбросив, ловко поймал его в воздухе за середину древка. – Солнце садится, мне надо успеть обойти лагерь. Я сегодня отпустил Антилоха на охоту.

…В то время, как базилевсы вели этот разговор, по одному из горных склонов, примыкавших к Троянской долине, стремительно двигался конный отряд. Не менее тысячи всадников, в строгом боевом построении, по шестеро в ряд, свободно и слаженно мчались через покрывавший склон негустой лес. Упряжь и седла лошадей, снаряжение самих всадников, – все подтверждало, что это, действительно, боевой отряд, и по всему было видно, что цель их похода – битва.

Лошади под ними были, все без исключения, красивые скакуны, той великолепной породы, которая была выведена некогда на пастбищах южнее понта Эвксинского* и особенно высоко ценилась персами. Поджарые, довольно крупные, с небольшой головой на высокой шее, с ногами жилистыми и мощными, но у копыта такими тонкими, что их прикосновения к земле во время скачки казались легкими. Среди них встречались вороные и темно-гнедые, но в основном они были рыжей и золотистой масти, густогривые и пышнохвостые.

Всадники отличались, на первый взгляд, лишь своей необычной посадкой: они ехали, не сидя в седле, а почти стоя на нем коленями, так, что голени не охватывали корпус коня, а были вытянуты вдоль него и прочно опирались на специально приспособленные выступы с двух сторон седла. Но. Приглядевшись, можно было заметить, что необычны и доспехи этих воинов, и их вооружение. На них не было ничего, кроме кожаных набедренных повязок, нагрудников и наплечников из такой же плотной кожи, обшитых медными пластинами, и сандалий с толстой подошвой и высокой, до бедра шнуровкой из широких ремней. Спина оставалась открытой, как бы исключая для воинов возможность паники и бегства. Шлемы были круглые, с коротким нашлемником, спереди закрывающие всю верхнюю половину лица. Но сейчас, когда отряд не сражался, а лишь двигался к месту сражения, шлемы у воинов были сдвинуты на затылок и лица открыты.

Оружие всадников составляли короткие обоюдоострые секиры, привешенные к седлу таким образом, чтобы их можно было в любое мгновение снять. Такая секира, способная резать, колоть и рубить, секира, но которую можно было использовать и для метания, представляла собой страшное оружие. Кроме того, к каждому седлу были приторочены по шесть-семь коротких метательных дротиков. У большинства имелись и луки, небольшие, однако очень тугие, с пучками коротких стрел, густо оперенных и вправленных в кожаные колчаны. Серповидный небольшой щит, укрепленный на левой руке, и недлинный, но мощный нож, вправленный в ножны на шнуровке левой сандалии, довершали вооружение этих необычных всадников. Всадников? Нет! Их лица, не ведавшие бритвы и ножниц, фигуры, лишь немного скрытые легкими доспехами, форма обнаженной спины и контур груди под изгибом нагрудника выдавали то, чего они, впрочем, и не скрывали. То были женщины. По склону горы к осажденной Трое, а вернее, к раскинувшемуся против нее ахейскому лагерю, двигался боевой отряд амазонок.