Ночью усилился ветер. Он нагнал с моря тучи, и редкий, тяжелый дождь прошуршал по лесу. Где-то, очень далеко, несколько раз раскатился гром, но гроза не приблизилась, ушла в сторону, и только порывы сырого морского ветра все так же раскачивали стволы и кроны деревьев. Все лесные голоса смолкли, не слышно было ни птицы, ни зверя, лишь глухой треск и шепот, а то будто невнятные стоны доносились отовсюду и ниоткуда...

Гектор, сломленный тревогой и слабостью, к полуночи заснул, Ахилл же лежал без сна, вслушиваясь в непогоду. Он не боялся этих звуков, привыкнув к ним с детства, хорошо умея их различать. Но сейчас ему живо представлялось, как жутко должно быть там, на пустынном горном склоне, отряду Агамемнона. Не найдя подземного хода, ахейцы наверняка не решились двинуться в обратный путь ночью, а палаток у них с собою не было, и теперь они жгут костры под наспех сооруженными навесами из ветвей, а ветер срывает эти навесы, валит жерди, задувает пламя...

Ахилл в сотый раз спрашивал себя: можно ли назвать то, что он совершил, предательством? Он, ахеец, мирмидонский базилевс, великий воин атридова войска, предотвратил вторжение своих во вражеский город, спас ненавистную Трою. Другое дело, что ему была отвратительна и сама измена троянца-перебежчика, и то, что воины Атрида собирались, проскользнув, как крысы, под землей, среди ночи напасть на безоружных спящих троянцев. Он, в любом случае, не участвовал бы в этом. Но сейчас это вторжение означало еще и нарушение слова – слова Агамемнона, его слова... Это опорочило бы навеки честь всех ахейцев. Останься в живых хотя бы один троянец, все земли вокруг узнают, что Агамемнон, Менелай и он, Ахилл – подлые клятвопреступники! Да что там троянцы – разве в самом ахейском войске не найдется охотников судить и осудить их? Одного Терсита хватит... Нет, нет, этого нельзя было допустить!

Дождь кончился, стало светать. Перед рассветом Ахилл тоже забылся неглубоким чутким сном, и ему снилось, что он куда-то летит на своей колеснице, что у нее отрывается колесо, он балансирует, стараясь удержать равновесие и одновременно пытаясь сдержать сумасшедший бег коней, но кони, всегда такие послушные, будто не чувствуют поводьев и мчатся, и мчатся, как обезумевшие. Самое странное, что герой отлично понимал – это сон. С ним уже бывало такое раньше, когда он спал недостаточно глубоко. Но самое мучительное было именно в этом осознании сна и в неумении прервать его и проснуться.

Но вот где-то в лесу пронзительно закричал свиристель, и базилевс разом вынырнул из сна, прекратив бесконечное падение с колесницы и осознав себя лежащим на овечьих шкурах, под темным сводом лесного грота.

В отверстие входа лились солнечные лучи. Птицы захлебывались разноголосыми трелями, завершая утреннюю перекличку, и Ахилл подумал, что, скорее всего, с восходом солнца все же заснул крепче, не то этот гомон разбудил бы его уже давно.

Он потянулся, сел. Гектор спал все так же глубоко, и Ахилл не стал будить его. Андромаха, даже если вышла из пастушьего поселка чуть свет, раньше полудня не вернется. А лишнее волнение раненому совсем ни к чему.

Затянув свой кожаный пояс и расправив тунику, герой выбрался из пещеры и зажмурился – так ярко сверкали кусты и деревья, омытые дождем и с утра еще мокрые. Когда он шел с кувшином к ручью, на него рушились маленькие густые водопады капель. Но, умывшись, проверив свою сеть, в которой оказалось, кроме трех небольших рыбок, еще и шесть большущих раков, наполнив кувшин и отправившись назад к гроту, он заметил, что прохладные потоки иссякли, а трава перед убежищем его пленников уже совсем высохла. Утро, наступившее после пасмурной и ветреной ночи, оказалось жарким, почти знойным.

– А я думал, ты с утра отправился в лагерь! – встретил его Гектор, не скрывая удовольствия от того, что его предположение не оправдалось.

– Куда бы я ушел, не накормив тебя завтраком? – пожал плечами базилевс, выгребая из горячей золы горшок с румяными тушками трех цесарок (четвертая послужила ему ужином). – Ты же не съел ни кусочка мяса, ни крошки хлеба... Только молоко и пил. Но молоком бывает сыт разве что грудной младенец! А сегодня молока не будет – ночью была гроза, и оно, скорее всего, прокисло.

– Гроза была? – Гектор встревожился. – А она не могла застать в пути Андромаху?

– Ни в коем случае! Андромаха обещала переночевать у пастухов и тронуться в путь на рассвете. В это время уже не было ни грозы, ни дождя. А утро сегодня великолепное.

И, лукаво поглядев на раненого, Ахилл вдруг спросил:

– Хочешь туда?

Он кивнул в сторону сверкающего солнцем проема.

– Очень хочу! – сразу оживился Гектор. – А ты поможешь мне встать? Дойти я, наверное, и сам смогу, но подняться...

– Нет, пока что не вставай, – возразил базилевс. – Успеешь. А солнце тебе вреда не причинит.

С этими словами он сгреб в кучу с десяток овчин, вытащил их из грота и, вернувшись, подхватил троянца на руки и вместе с ним вышел на лужайку.

Гектор зажмурился.

– О! Я сейчас ослепну!

– Бог Гелиос слишком рад встрече с тобой, он давно тебя не видел! – рассмеялся Ахилл, раздвигая плечами ветви и осторожно поворачиваясь так, чтобы они не хлестали раненого по лицу. – Ничего, сейчас твои глаза привыкнут. Вот здесь мы сегодня будем завтракать.

Выходя перед тем из грота, он соорудил возле запруды, в углублении берега удобное кресло из овечьих шкур, устроенное таким образом, чтобы можно было сидеть, опираясь спиной. Он помнил, что троянцы, в отличие от ахейцев, предпочитают есть сидя, а не полулежа. Впрочем, живя в боевом лагере, он привык есть так же.

Когда вся приготовленная с вечера снедь была принесена на берег, а блюда и чашки расставлены на одной из шкур, Гектор вдруг сказал:

– Ахилл, ты говорил, что молоко прокисло... А ведь, помнится, ты приносил целый кувшин вина и добавлял мне его в воду.

– Ну да, и сейчас добавил, – кивнул базилевс.

– А нельзя ли принести этот кувшин и попробовать вино?

Ахилл усмехнулся:

– Ты прав: вино уж никак не могло прокиснуть от грозы. И с ним наше ожидание будет короче...

Он принес объемистый кувшин и пару серебряных кубков, но перед тем, как наполнить их, заколебался:

– Вино очень крепкое. Разбавить?

Гектор вдруг вспыхнул:

– Я не ребенок! И терпеть не могу разбавленого вина! Если хочешь, разбавляй себе!

– О, только не сверкай глазами так грозно! – Ахилл опустил голову, подавляя новый смешок. – Что ты станешь делать, если я испугаюсь и убегу?

– Утоплюсь! – отозвался Гектор, закатываясь смехом. – Вода так и зовет...

– А вот это – хорошая мысль! – воскликнул базилевс и вскочил: – А ну-ка, окунись для начала!

Ахилл снова подхватил раненого и, не снимая с себя сандалий и туники, вместе с ним вошел в прозрачную и прохладную воду озерца. Он зашел по грудь, так, чтобы вода не коснулась раны на шее Гектора, осторожно опустил свою ношу, дав Приамиду коснуться ногами дна, и тут же бережно подхватил его за локти. Они стояли как раз в том месте, где ручей переливался через запрудившую его преграду, там, где его движение ощущалось еще сильно, настолько сильно, что вода, казалось, толкала их и обволакивала, мягко, но властно увлекая за собою.

– Ну что же? Хорошо? – спросил базилевс.

Гектор, продолжая смеяться, окунул лицо в воду, потом подхватил ее пригоршней и плеснул в Ахилла:

– Чудесно! Какая легкость! Нет, постой, не выходи на берег... Я хочу еще почувствовать эти струи ручья, эту прохладу, этот жар солнца, что льется сверху... Самые обыкновенные ощущения... А я и не знал, как это все невероятно!

Спустя некоторое время они, развалившись на овечьих шкурах, одним духом осушили полные кубки.

– Хорошо! – выдохнул Гектор, поводя мокрыми плечами.

– Хорошо! – Ахилл вновь налил вина и хотел было по привычке нарезать мяса для раненого, но тот выхватил у него тушку цесарки и, решительно оторвав от нее порядочный кусок, принялся за еду, отщипывая кусочки от лепешки и заедая ими мясо.

– Вкусней не бывает! Давно мне так не хотелось есть... И вина давно так не хотелось. Налей-ка еще.

– Уже налил! – отозвался Ахилл. – И я пью за скорое возвращение твоей жены, в котором, как ты понимаешь, не сомневаюсь... Поверь мне, Гектор, я не думал, что бывают такие женщины. Разве что амазонки... Но их я никогда не видел. А ты?

К удивлению базилевса, Гектор вдруг покраснел.

– Я-то видел их... Какое хорошее вино! Откуда такое?

– Варвары привозят и продают за чистую бронзу и прочие мелочи. Таковы дикари – союзничают с Троей и торгуют с ее врагами... Тебе еще?

Гектор кивнул.

– Наливай. Ты ведь можешь не бояться, что я свалюсь, коль скоро таскаешь меня на руках.

– Скорее ты должен бояться, что свалюсь я, с тобою вместе! – проговорил Ахилл, с готовностью вновь наполняя кубки густым темно-красным напитком. – А расскажи-ка об амазонках. Правда ли, что их почти никто еще не побеждал в сражении?

– Правда! – Гектор улыбнулся, поднося к губам кубок. – Но их царицу я победил.

– Царицу? – переспросил Ахилл. – О ней я много слышал... Ее зовут...

– Пентесилея. Она поклялась, что станет моей женой.

Ахилла так изумило это известие, что он едва не поперхнулся вином и, держа в одной руке кубок, в другой – полуобглоданную ножку цесарки, уставился на Гектора.

– Вот это здорово! И отчего же не она твоя жена?

Гектор опустил глаза.

– Я никогда и никому этого не рассказывал. Ты первый, кто узнает... Это было пять лет назад. Тогда, если помнишь, мы заключили с ахейцами первое перемирие и начали было переговоры, но вскоре стало ясно, что они закончатся ничем, и война возобновится. И в то время пришло письмо из Темискиры, столицы государства амазонок. Как раз тогда погибла их прежняя царица, Амарсида, и амазонки избрали Пентесилею. Ей было семнадцать лет, и она стала самой юной царицей за всю историю государства амазонок. Она знала о том, сколько лет уже длится война Трои с ахейцами, и горела желанием помочь нам, хотя им по-прежнему хватало войн со своими соседями. Отец решил, воспользовавшись перемирием, послать меня к амазонкам, чтобы договориться о помощи с их стороны, на случай, если снова начнутся бои...

– Он понимал, что против тебя царица не устоит? – небрежно спросил Ахилл.

Приамид покраснел и сердито нахмурился.

– Полагаю, он думал скорее о том, что я умею говорить на нескольких языках... Хотя, Пентесилея говорит отлично и на нашем языке, и на многих других. Амазонок дикарками не назовешь, при всей суровости их жизни. И вот, я поехал туда, и мы с ней встретились. И... это было как рок... Она полюбила меня. И я... Я тоже думал, что люблю.

– Думал или любил? – безжалостно уточнил Ахилл, опрокидывая свой кубок и вновь берясь за кувшин.

– Думал, что люблю, – голос Гектора на сей раз прозвучал твердо. – Тогда я и не знал, что такое любить... Я радовался, что завоевал неприступную царицу амазонок. Это были несколько безумных и великолепных дней и ночей! Мы с Пентесилеей отдавались друг другу, забыв на время обо всем! Потом я вспомнил, что должен возвратиться в Трою, и предложил ей поехать со мною. Но она отказалась. Ты слышал, наверное, как строги их законы. Чтобы выйти замуж не на время, а навсегда, амазонка должна сначала получить разрешение всего племени. Потом ее избранник должен выдержать специальное состязание с амазонками...

– Неужели ты бы его не выдержал? – искренне изумился Ахилл.

– Не в этом дело... – Гектор смущенно отвел глаза. – Я сказал ей, что на это ведь нужно еще несколько дней, а у нас война, и... На самом же деле я просто не знал, так ли хочу этого... А она... Она и мгновения не усомнилась во мне! Она готова была ждать годы! И поклялась, что выйдет за меня замуж, как только это будет возможно. Тогда и я думал, что, если не будет всех этих препятствий, то я женюсь на ней... Я... Ах, разве я сейчас помню обо всем, что тогда думал!

– А что было потом? – спросил базилевс.

Гектор отломил еще кусок от тушки цесарки, которую уже наполовину уничтожил, и нечаянно откусил так много, что тут же подавился и закашлялся.

– Осторожнее, обжора! – возмутился Ахилл – Для твоего горла это совершенно недопустимо...

Он хлопнул троянца ладонью между лопаток и тут же испугался еще сильнее.

– Я не сделал тебе больно?

– Нет! – Гектор запил мясо глотком вина и перевел дыхание. – Ты удивительно умеешь рассчитывать свою силу.

– Этому я еще в детстве научился. – Пелид вздохнул. – Не то ломал бы все, к чему ни прикоснусь. Думаю, тебе приходилось учиться тому же – ты ведь тоже во много раз сильнее самых могучих воинов... Но ты мне не ответил.

– Что? Ах, да! Что было потом... Потом ахейцы... потом вы взяли Фивы. Погиб фиванский царь и его сыновья. Ты ведь знаешь, этот город был частью Троянского союза и полностью подчинялся моему отцу, но от старых времен там остался царствующий род, и Приам не возражал против того, чтобы глава города по-прежнему назывался царем. Андромаха – одна из дочерей царя Фив. Во время штурма города женщины с детьми, старики, жрецы храмов ушли в горы, и потом им удалось тайком пробраться в Трою с той стороны, где нет ахейских лагерей. Уцелевшие фиванцы были потрясены гибелью города и своих родных. Им стоило большого труда прийти в себя. Андромаха осталась совсем одна, ее мать умерла за два года до того, старшая сестра уже несколько лет замужем далеко, в чужих землях, а младшая в день гибели города пропала – или ее убили, или, что вернее всего, она сгорела при пожаре. Моя мать взяла Андромаху к нам во дворец. Вот тогда-то я ее и увидел! Увидел и понял, что никогда прежде не любил женщину...

Говоря это, Гектор весь вспыхнул и словно засветился. Его губы тронула улыбка, лицо стало таким мягким и светлым, что сразу показалось почти юным.

– Знаешь, Ахилл, – он опустил голову, будто признавался в чем-то недозволенном, – я ведь действительно до нее никого не любил. Все эти детские и юношеские влюбленности меня не коснулись. Лет с пятнадцати я часто захаживал в отцовский гарем – отец не возражал, тем более, что сам уже много лет знал только царицу Гекубу. Бывали у меня и всякого рода приключения, но я всегда знал, что это быстро пройдет. Только вот с Пентесилеей чуть не попался... Однако то, что случилось, когда я встретил Андромаху, это... Это стал уже не я, понимаешь? И все эти четыре года, что я зову ее своей женой, это совсем другие годы, другая моя жизнь! Даже непонятно – война, смерть, слезы и страх, а мы так возмутительно счастливы!

– А что сказала Андромаха, узнав про Пентесилею? – спросил Ахилл.

– Что ты! Она не знает о ней! И я все эти годы страшусь даже мысли о том, что узнает.

– То... То есть как это? – опешил Пелид. – Ты не сказал ей?

– Нет, – Гектор покраснел и поспешно проговорил: – Она не простила бы, если бы узнала, что я дал слово жениться на другой.

– Не простила бы?! – ахнул Ахилл, – Ты, великий Гектор, боишься упреков женщины?!

В ответ троянец лишь покачал головой.

– Это не то, что ты думаешь. Я боюсь, что она перестанет мне верить.

Ахилл немного помолчал, затем пожал плечами.

– Этого я не понимаю. Но я много чего не понимаю, потому что последние без малого двенадцать лет ничего не вижу, кроме войны. Дай твой кубок, я наполню его. Пью за твою жену!

– Благодарю тебя! – Гектор поднял кубок и залпом выпил вино. – А теперь наливай снова! Не смотри на меня так – я не пьяница, даже в праздники я пью очень мало. Спроси, кого хочешь.

– Сейчас сбегаю в Трою и кого-нибудь спрошу, – усмехнулся герой. – Но сегодня ты пьешь, как сатир из свиты Диониса. И я с тобой вместе...

– Сегодня у меня будто все впервые! – воскликнул Гектор. – И это солнце, и ручей, и вино... За тебя, Ахилл! Я пью за тебя!

– О, боги, если бы кто-нибудь это услышал... – прошептал базилевс.

И произнес вслух:

– Что же, раз так... Будь здоров, Гектор! Я совершенно не умею лгать, хотя в последнее время мне приходится это делать. Но если бы я сказал, что нас с тобой ничто не связывает, я солгал бы слишком очевидно... Это похоже на безумие, но это есть, и тебе, скорее всего, так же странно об этом думать, как и мне. Ты убил единственного моего друга, я, вероятно, чуть не половину твоей родни... Ни у кого нет больше прав на ненависть, чем у тебя по отношению ко мне, и у меня по отношению к тебе... И вот, мы сидим рядом и оба понимаем, что стали друг другу близки. Я не знаю, как это произошло, но этого уже не изменить. Будь здоров, Гектор! Ого, а кувшин-то почти пустой...

Базилевс наполнил кубки вновь, но на этот раз оба героя долго молчали, бесцельно следя за изумрудными стрекозами, реющими над поверхностью воды.

– Мне вдруг показалось, что это было страшно давно... – прошептал Гектор. – Наша ненависть, смерть Патрокла, твое копье...

Из чащи леса на том берегу запруды с шумом выпорхнули несколько птиц, и Ахилл мгновенно напрягся, всматриваясь и вслушиваясь. И в следующий миг радостно вскрикнул:

– Тарк!

Огромный золотистый пес выскочил на берег, тремя прыжками одолел брод выше по течению ручья и радостно кинулся на грудь хозяину, который при его появлении быстро поднялся на ноги.

Следом за Тарком из леса выбежала Андромаха, тоже вошла в ручей, оступилась, потеряв брод, со смехом упала в запруду, и, когда течение вынесло ее почти на середину, уверенно, по-мужски поплыла к берегу. Ахилл выловил ее из воды и с торжествующим воплем принес прямо в объятия Гектора, от радости на миг утратившего дар речи.

– Получилось! – в восторге кричала молодая женщина, обнимая и целуя мужа. – Все-все получилось! Никто уже не найдет подземного хода... О-о-о, как ругались и бранились ахейские цари! Мы, сидя в кустах, чуть не поумирали от страха. А как удирал троянский перебежчик... Надо было это видеть!

– И он ушел, этот негодяй?! – возопил Ахилл. – Агамемнон его не прикончил?

– Не успел, – Андромаха прижалась к Гектору, не замечая, что с ее лохматого «пастушеского» одеяния ручьями льет вода. – Но предатель не спасся. Он побежал прямо в те заросли, где я пряталась с четырьмя пастухами. Выскочил на нас и с перепугу замахнулся палкой. И именно на меня. А Тарк... Ты же велел ему меня защищать, Ахилл... И потом воины Атридов, прибежавшие на крик, долго гадали, какой же зверь напал на того, кто заставил их впустую совершить этот поход. Они, кстати, подумали, что камни уже давно обвалились.

Ахилл ласково опустил ладонь на голову пса, и тот величаво осклабился, понимая, что им довольны.

– Пастухи дали мне с собою мешочек овечьего сыра, – продолжала Андромаха. – Вот. Надеюсь, я не очень его намочила. Как хорошо, что Тарк учуял вас и побежал прямо сюда. Что было бы, если бы я пришла к гроту и не нашла там никого...

– Как рано ты вернулась! – воскликнул базилевс, так же, как и Гектор, не скрывая огромного облегчения и бурной радости от того, что их затея удалась. – Что же ты, вышла еще ночью?

– Я вышла, едва показалась утренняя звезда. Пастухи провожали меня, пока не рассвело. И очень долго расспрашивали, кто же тот ахеец, который решился предупредить троянцев о замыслах Агамемнона. Я сказала, что об этом нельзя рассказывать. И себя не назвала. Сказала, что я – пленница в ахейском лагере. Ведь это же правда! А как они удивились, поняв, что я – женщина, а не мальчик!..

– Успокойся, – Гектор поцеловал Андромаху и, приподнявшись, усадил рядом с собою на овечьи шкуры. – Ты вся дрожишь от возбуждения. Поешь и выпей стакан вина. Если только оно там осталось...

Молодая женщина взглянула на большой глиняный кувшин, на серебряные кубки, на покрытое румянцем лицо мужа и, переведя дыхание, глубоко вздохнула:

– Ну вот... Пока мы с Тарком совершали подвиги, вы здесь упивались вином. Что за несправедливость!

И, поймав деланно суровый взгляд Гектора, она вновь расхохоталась, закашлялась, и вдруг, расплакавшись от усталости и от всех недавно пережитых страхов, спрятала мокрое личико на огромной груди мужа.