11
Киев — большой торговый город. Здесь сходятся пути из варяжских стран и Новгорода, из Корсуня и византийских владений, из волжских булгар и магометанских Хвалис. На пристанях встречаются товары со всех концов света: русские мед, воск и меха, рыбий зуб со Студеного моря, ромейские амфоры с вином и маслом, драгоценные паволоки, стеклянные украшения, камни-самоцветы, златокузнь, грецкие орехи, сушеные фрукты, диковинные восточные сладости, сарацинская поливная утварь, мечи из дамасской стали, восточные пахучие приправы и благовония, хрусталь, балтийский солнечный камень, варяжское железо и английское сукно. На торгах отсчитывают по весу золотые византийские солиды, серебряные денарии из латынских стран и арабские дирхемы. Русские купцы, особенно новгородские — от них и повелось — любое чеканенное серебро, невзирая на происхождение, называют кунами и с одинаковым удовольствием набивают им кошели. Русь лишена собственного драгоценного металла. Дальше чеканки немногого числа княжеских златников и сребреников при кагане Владимире и его сыне Ярославе дело не пошло.
Привозной звонкой монеты всегда не хватало. А торговали все — от князей до подневольных закупных ремесленников, живших в боярских усадьбах. Даже холопы находили случай купить-продать. С торговлей по быстроте обогащения мог сравниться лишь удачный военный поход: на булгар ли, на греков или на соседнюю русскую землю. Но на греков и булгар не ходили давно, с ними на Руси нынче мир. А князья Ярославичи живут в согласии и грабить друг дружку пока не затевают. Один Всеслав мутит воду. За его своеволие полоцкая земля и поплатилась: град Менеск был взят Ярославичами на щиты и дочиста ограблен.
Отличить княжьего либо боярского дружинника, водившего торговые лодьи, от купчины, препоясанного мечом, кроме воинской гривны на шее и мятля на плечах, можно по выражению лица да по направлению взгляда. Княжий муж смотрит в глаза и на руки, отвешивающие, отсчитывающие серебро и золото. Купец больше приглядывается к свойствам товара, к весовым и прочим мерам — нет ли лишней тяжести в гирьке, той ли длины пядь и локоть у продавца, какой надо.
У тех же, кто легко торговал со всем светом, не слезая с места, не имея ни лодей, ни лавок на торжище, ни меча на поясе, ни лубяного короба за спиной, как у бродячих коробейников, выражение лица отличалось разительно. Глаза на нем смотрели с тысячелетней мудростью и младенческой чистотой. Высокий лоб бороздили морщины, нажитые многолетним трудом лукавства. С робко улыбающихся губ слетало самоуничижительное подобострастие, а руки отсчитывали монеты из сундука, чтобы отдать их в рост и повязать на шею должнику удавку процентов-резов. Изъяснялось это лицо на своем наречии, впитавшем много славянских слов, а прозывалось хазарским иудеем. Обитало оно возле Жидовских ворот, где ему со всей родней и соплеменниками определил место князь Ярослав, внук Святослава, грозы и победителя хазар. Любовью в Киеве оно не пользовалось, зато имело известность. Драгоценный торговый металл нужен всем. Только в княжеской казне золота хранится больше, чем у него.
От Софийского владычного двора до Жидовских ворот всего полверсты и еще четверть. Заплутать невозможно даже ночью — дорога прямая. Левкий Полихроний, комит софийской стражи, предпочитал одолевать этот путь как раз перед полуночью. Митрополичьему сотнику не по чину было торговать. Он жил во владычных хоромах, получал жалованье и не имел домочадцев. Много серебра, если поглядеть со стороны, комиту не требовалось. Так для чего бы ему посещать хазарских ростовщиков-лихоимцев? Ночная темнота избавляла любопытных от подобных вопросов.
Спешившись у ворот на узкой улочке — строились тут тесно, — сотник постучал деревянным молотком. Глянувший в щель слуга узнал исаврянина, впустил сразу.
— Хозяин сказал, ты придешь сегодня, комит.
— Откуда он узнал? — не слишком удивился Левкий. Он давно привык к непредсказуемой иудейской способности удивлять.
Другой подошедший прислужник увел жеребца.
— Хозяин сказал, затевается большое дело. Понадобится золото.
— Мне?
— Кому-нибудь, — коротко ответил слуга, ведя комита к дому и освещая путь лампадой.
— Тогда почему ты решил, что приду я?
Левкия разобрало любопытство. Даже хазарские слуги таили в себе бездну таинственности.
— Разве не ты приходишь, когда затевается какое-то дело? В прошлом году, например, перед тем как князь Изяслав вернулся в Киев с плененным Всеславом.
Слуга провел Левкия в жилой покой на втором ярусе дома, поклонился и прикрыл снаружи двери. В резном веницейском кресле, обложенный тонкими подушками сидел хозяин — второе лицо в киевской иудейской общине после раввина, Менахем бар Иегуда Коген. Сухое, дряблое тело было закутано в шитый золотом сарацинский халат из шелка, ноги обуты в остроконечные туфли. Плешивую голову прикрывала маленькая круглая кипа. В длинных седых пейсах осталось не так много волос.
— Доброго здравия тебе, Менахем.
— Добрых трудов тебе, Левкий. Окажи милость, садись в то кресло.
Указанное сиденье было всего лишь скамьей на один зад, с высокой спинкой и без подушки. Но Левкий успел забыть о тех роскошествах, которые недолгое время окружали его в императорском Палатии. На Руси исаврянин привык к тому, что здесь живут в дереве, едят с дерева, ходят по бревенчатым мостовым, спят на деревянных ларях и моются вениками из древесных веток. И сами русы в большинстве тоже были деревянными, негнущимися. Их рожали бабы, которые на ложе напоминали бревна. Иные комиту не попадались, потому здешние женщины его давно не интересовали.
— Итак… — произнес хозяин дома и не стал договаривать. Гость должен сам изложить цель прихода, даже если она ясна без слов.
— Итак, тебе, Менахем, известно, что происходит в Киеве.
Ответом Левкию было легкое покачивание головы. Хазарин сложил руки на животе и подался вперед, внимательно слушая.
— И тебе известно, быть может, что произойдет в Киеве?
— Быть может, — эхом отозвался иудей.
Комит обдумал его ответ и продолжил:
— Так вот, чтобы это произошло, нужно серебро. А лучше золото.
Менахем откинулся на спинку кресла, прикрыл глаза веками и долго молчал.
— Я не один раз давал тебе и серебро, и золото, — наконец заговорил он. — Но те, на кого ты ссылаешься, твои покровители в Константинополе, не вернули мне и половины…
— Ручаюсь тебе, что получишь назад все сполна и с лихвой!
— Быть может… Но я хочу спросить тебя о другом. Какому богу ты служишь, исаврянин?
— А разве Бог Израиля не един? — с вкрадчивой полуулыбкой произнес сотник.
— Бог Израиля един и нет других богов, кроме Него. Но тебе известно, что почитать можно разных богов. Так какой же — твой?
— Тот, которого нет, — с самым серьезным видом ответил Левкий.
— Вот как? — хазарин распахнул веки. — Что это за бог? Как ему поклоняются?
— Ты лукавишь, Менахем. Ты знаешь, каков этот бог. Ведь твой народ поклоняется ему уже тысячу лет, с тех пор как иудеи рассеялись по миру. Вы внесли поправки в Ветхий Завет и написали к нему толкования…
— Я не понимаю тебя.
— Или делаешь вид, что не понимаешь, — усмехнулся комит. — Бог, которого нет, — истинный бог. Он прячется под покровами обрядов любых религий. Он пребывает в тайне, о его существовании мало кто знает. Но твой народ поклоняется ему открыто, потому что ваши раввины и мистики, читающие тайные книги Соломона и Авраама, дьявольски хитры. В своих толкованиях и других книгах они сделали слепок с ветхозаветного Иахво, наполнили его иным содержанием и научили иудеев почитать его. Христианские богословы называют его дьяволом. Пускай так. Мне совершенно все равно, какое имя носит истинный бог…
Хозяин дома взмахнул рукой.
— Довольно… Так ты считаешь, что твои цели и цели Израиля совпадают?
— В этом убежден не я один.
— И каковы же наши, — Менахем подчеркнул это слово едва уловимым сарказмом, — цели на Руси?
— Неужели вы не грезите восстановлением Хазарского каганата? — рассмеялся Левкий. — И не в тех прежних пределах, которые из конца в конец прошел с мечом русский варвар Святослав. А в границах всей нынешней Руси! Сто лет назад у вас была возможность, когда русы выбирали себе новую веру. Вы не сумели навязать им свою религию. Упустили великолепную возможность. Но теперь есть другая, тоже очень хорошая.
— За которую нам надо ухватиться твоими руками, Левкий Полихроний? — хазарин улыбнулся краем губ.
— Почему бы и нет? Эти руки цепкие и умелые, — самодовольно произнес комит.
— Что они уже сумели?
— Много разного. Полоцкий князь Всеслав, который, как тебе хорошо известно, сидит в темнице, через своих бояр имеет сообщение со степью. Несколько лет назад там объявилась новая орда кочевников. На Руси их зовут куманами или половцами. Они уже ходили войной на русскую землю, и это был успешный поход…
— Я знаю.
— Ничто не мешает им прийти на Русь снова, — с ядовитой улыбкой сказал Левкий.
— Никто пока не знает их силы. Может быть, они окажутся воинственнее печенегов и, как гунны при Аттиле, покорят половину стран Заката?
— Я не боюсь этого. Куманы — дикие люди. Они придут и уйдут, как весенний речной разлив. Нам же останется плодоносный ил, на котором мы взрастим свой урожай…
Со двора через окно с веницейским стеклом донесся шум. Кто-то во всю силу колотил деревянным молотком по воротам и кричал.
Вошедший слуга сообщил, что буянит княжеский дружинник, которого Менахем распорядился не впускать.
— Ворота крепкие. Пошумит и перестанет, — невозмутимо ответил хазарин. — Не воевать же нам с этими княжьими разбойниками. Они вспыхивают, как солома, от любого не понравившегося слова.
— Я взгляну? — спросил позволения Левкий, подходя к окну.
— Там не на что и смотреть. Нахальнейший юнец, не умеющий себя прилично вести.
Сквозь прозрачное ровное стекло весь двор был виден четко и ясно. Огромная разница в сравнении с мутными слюдяными окнами, которые до сих пор считаются в боярских домах Руси верхом роскоши. Только князья могут позволить себе покупать в иных землях дорогое стекло для своих хором.
Высокие ворота скрывали невежественного дикаря. Левкий видел только щегольскую шапку на его голове, с тонкой меховой оторочкой. Словно почувствовав взгляд комита, конный дружинник отъехал на другую сторону улицы и, как показалось Левкию, посмотрел ему прямо в глаза.
Исаврянин торопливо отошел от окна, вернулся на место.
— Я его знаю. Кажется, его имя Гавша. Вероятно, варварское сокращение от Гавриила.
— Он действительно княжеский дружинник?
— Да. Но я могу с ним поговорить и утихомирить его. Что ему нужно?
— Сначала того же, что и всем. Но теперь он ходит сюда за другим. Этот юный наглец решил, что он — лучший жених для моей Мириам. Моя дочь имела неосторожность показаться ему.
Грохот у ворот возобновился.
— Боюсь огорчить тебя, Менахем, — осторожно произнес Левкий, — возможно, то была не совсем неосторожность.
— Как ты сказал?! — нахмурился хазарин.
— Этот молодой ратник, а вернее развратник, — усмехнулся комит, — производит на женщин опасное впечатление. Родись он в Константинополе, он имел бы успех и у мужчин…
Взгляд комита словно замаслился.
— Моя дочь влюбилась в… — Менахем гневно сжал подлокотники кресла. — Как она могла полюбить не иудея?! Этого не может быть! Ты ошибаешься! Ты сильно ошибаешься, исаврянин.
— Да, наверное, я ошибся, — быстро согласился Левкий и добавил, помолчав: — Теперь я вижу, что ошибся. Мириам не могла полюбить русского невежу и варвара.
Хазарин отдышался и успокоился.
— В конце концов я уже нашел ей хорошего жениха… Мы уклонились от нашего разговора. Сделай милость, продолжай далее. Новгородский епископ?..
Левкий кивнул.
— Он мог узнать меня. Мы встречались два раза в Константинополе. Ему было известно, к каким кругам я принадлежу. Этот Стефан был чересчур упрям и въедлив. Кроме того, своей внезапной смертью он заварил хорошую кашу. Полоцкая аристократия, не попавшая в тюрьму, жаждет мести за погром своего двора. Полоцкое княжество — центр языческого сопротивления на Руси. Когда на киевском престоле утвердится Всеслав, нам останется лишь немного помочь ему справиться с остальными сыновьями князя Ярослава. И о русском государстве, вознесшемся силой Церкви, а также неразумием императоров, можно будет забыть. Русы вернутся в леса, к своим идолам и капищам. Править этой обширной землей будут другие.
Левкий, увлекшийся грезами, взглянул на хазарина и был неприятно поражен. Менахем мелко смеялся, тряся пейсами. Попросту хихикал.
— Ты хочешь сказать, Левкий Полихроний, что все на Руси происходит по твоей воле?
— Нет. Конечно же, не все…
Хазарин оборвал смех.
— Ты слишком тщеславен, исаврянин. Это погубит тебя, запомни. Я вижу: ты хочешь, чтобы о твоих делах знали и говорили. Этой болезни подвержены многие… из тех, кто не принадлежит к людям Закона. Я дам тебе совет. Если желаешь успеха в своих трудах, оставайся всегда в тени. А на свету пусть будут рабы. Те, кого ты купишь. Не завязывай прямых отношений с Всеславом. Приобрети маленького подлого человечка и сделай его большим и благородным при новом киевском князе Всеславе. Пускай он будет твоим Адамом, и когда он падет, ты извергнешь его из рая и останешься невидимым.
Левкий задумчиво кивал. Он вдруг осознал, что шум во дворе давно прекратился.
— Так ты дашь мне золото, Менахем?
— Я подумаю. Ты ведь просишь немало?
— Разумеется.
— Скажи… — Хазарин, казалось, о чем-то вспомнил. — Имеешь ли ты возможность разговаривать с митрополитом Георгием?
— Я могу отыскать любую возможность, если она необходима.
Левкий сказал это с удовольствием, ощущая сладость произнесенных слов.
— Знаешь ли ты игумена Печерского монастыря?
— Феодосия? Его знают все.
— Да, он знаменит. — Менахем печально вздохнул. — С тех пор как иудеи поселились в Киеве, нам не дают спокойно жить все эти христианские проповедники. Почему они считают, что мы должны отречься от истинной веры и уклониться в троичное многобожие?
— Их обязанность так считать, — пожал плечами комит.
— Феодосий самый несносный из них. Он чересчур досаждает нам. Все время ставит в пример того проклятого отступника, которого они четверть века назад сделали новгородским епископом.
— Луку Жидяту? Ох, прости, Менахем. Я понимаю, это имя оскорбительно для тебя.
— От Феодосия же мы слышим его каждую субботнюю ночь!
— Я подумаю, как кроткого Феодосия сделать укрощенным, — сказал комит и остался доволен фразой.
— Обязательно подумай. Если митрополит не сможет укротить его, то… Подумай, Левкий.
— Так как насчет золота?
— Приходи через три дня. Я тоже буду думать.
Левкий распрощался с хозяином и ушел, не задерживаясь. Лишь за воротами остановил коня, оглядывая улицу — не хотел встретиться здесь с буянившим отроком. Но Гавши не было.
Сверху из окна за отъездом комита наблюдал гость Менахема, прибывший из Константинополя.
— Вы все слышали, уважаемый равви Ицхак? Что скажете о нем?
— Шелудивый пес. Ты дашь ему золото, Менахем?
— Дам. Он будет приходить и просить снова.
— Закон велит предавать таких смерти.
— Но он не принадлежит к людям Закона… Он прервал нашу беседу. Какие новости из града Константина, равви?