В высоком дворце княжеском начался веселый пир. Обширные палаты, срубленные из дубовых бревен в два сруба и украшенные резьбой, стояли на самом видном месте. Вокруг княжеского двора шел высокий тесовый забор, с дубовыми воротами, отворенными на этот раз настежь, в которые валил киевский народ на застольное пированье. Середина двора была заставлена дубовыми столами, на которых лежали печеные хлебы, жареная говядина, целые бараны, козы и быки. В громадных кадках и бочках расставлены были хмельный мед и вино. Рабы в кожаных ошейниках и в цепях на ногах разносили кушанья и суетились вокруг столов, занятых гостями. Поминутно являлись телеги, переполненные яствами, которые развозились по городу для тех, кто не мог попасть за великокняжеский стол. Скоморохи, гусляры, гудочники потешали честной народ своими песнями и прибаутками.

В длинной Святославовой светлице пировал сам Владимир со своею дружиной и боярами. Стены этой светлицы были увешаны щитами, оленьими рогами, кабаньими головами, копьями и мечами.

Великий князь Владимир сидел в конце главного стола; по обеим сторонам находились старейшие дружинники, бояре и витязи. Рядом с князем сидел званый брат Извой. Князь и Извой были грустны; пир не в пир казался им. Извой как бы стряхнул с себя невеселые думы и обратился к князю.

— Ох, государь, почто кручинишься, дозволь лучше слово молвить, — сказал он.

— Говори, Извоюшка, говори, размечи кручину, запавшую в мое сердце.

— Не мастер я, государь, красно говорить, но хотел просить тебя дозволить говорить другим, чтобы потешить твои светлые очи и сердце. В гриднице есть много потешников и без меня: баяны да гусляры пусть бы потешили тебя, князь, и честной народ.

— Умные речи говоришь, — отвечал Владимир, выпивая кубок меда. — Эй, вы, потешники, гусляры, кифарники да шуты!..

Любимец княжий, шут Торопка взял гусли и запел, ударив по струнам: «Не месяц светит во полуночи, а солнышко греет среди белого дня; не Ярополк сидит на киевском столе, а Владимир князь Красно Солнышко. Всколыхалась вода, застонала земля, заметалися звери по дебрям густым, птицы хищные по небесным высям; как проведали да почуяли, что тот князь Солнышко с грозной силою полетел по реке да в землю варягову. Грозно веет княжеский стяг, веют ветры в пути буйные, ухмыляется Красно Солнышко, предвещая помощь волею. Возвращается князь с силой малою, да удалою, и громит он врагов лютых; забирает князь в полон девицу, побивает он аки богатырь, и ломятся стены крепкие; настигает врагов в серединушке, и летает он, что твой сокол под поднебесью; гонит, крушит князь силу вражию, давши плечи да во Киев-град. Упиталась земля кровью вражею, полегло на ней много витязей. А один богатырь да не ломкий был и копьем, и мечом вместе с князем рубил. И рубился Извой да не плакался. Уж не вспять нам идти, молвил молодец. Лучше ляжем костьми в полях бранных. И ударил копьем в свой воинский щит, и рассыпалась вражья сила в лес. А Владимир князь кликнул новый клич; гул разнесся его по лесам да долам. Зашумели снова стрелы каленые, засверкали, застучали мечи булатные. Бьются витязи день, другой, не подламливаются их руки крепкие. Словно ястреб носится наш могучий князь, далеко сверкает его златой шлем; рядом с ним летает, бьет копьем Извой; побивает он шлемы вражие; где князь и Извой, там и рать их удалая. Притупились мечи, приумаялись вороги, побежали вспять, да во стольный град, а наш Солнышко да за ними вслед, люди киевские в пояс кланяются: будь нам князем, нашим батюшкой. И разжалобился князь над несчастными и стал княжить в стольном городе. Думцы младшие шлют ему хлеб-соль, а старейшины — своих дочушек. Не кручинься, князь, Солнце Красное, Киев полон девиц, да пригожих, среди них есть много жен, ждущих взгляда твоего жгучего. Им ты петь прикажи, хороводы водить, добрым молодцам — силу выказать; кто сильнее из них, тот пусть встанет на бой… Слава князю, слава людям киевским, а молодушкам да красным девушкам в трикрат более».

— Спасибо, Торопка! — крикнул Владимир, — разутешил меня и размыкал кручинушку мою. Выпей медку да вели хороводы заводить… Ну, добрые молодцы и други любезные, — обратился князь к пирующим, — кто хочет испытать свою силу богатырскую да удаль молодецкую, тот выходи на двор к хороводникам.

На этот призыв отозвались многие изрядно охмелевшие витязи, стали хвастаться своею силой и перекоряться между собою. Все доказывали, что таких богатырей, как они, нет в Киеве.

— Довольно перекоряться, — сказал Владимир ссорившимся. — Кто хочет доказать силу и проворство, выходи на двор поразмять плечи на просторе.

И князь пошел к двери. При виде Владимира веселившийся народ огласил воздух радостными криками. Князь ласково кланялся, хоть лицо его все еще было мрачно.

На дворе среди народа образовался большой круг, на который вышли несколько человек и начали драться. Все смеялись, тешились, как они били друг друга до крови. После них в круг вошел один старый кифарник и с задором начал вызывать витязей помериться с ним силами. Все начали над ним трунить, но он не унывал: видно было, что это не простой кифарник. Вскоре появились охотники. Они поодиночке начали подходить к нему, но кто ни пойдет, так и покатится клубком. Долго стоял Извой, любуясь доблестью старика; наконец зло взяло его, что он всех побеждает. Вышел и он. Взглянув на него, старик захохотал.

— И ты туда же! — воскликнул он. — Не впору биться барану с буйволом…

Извой снял свой кафтан; лицо его вспыхнуло удалью и отвагой; уста его что-то прошептали, и он смело подошел к силачу кифарнику.

— Не хвастайся, витязь, — сказал Извой, — есть и против тебя сила такая, о которой ты еще не ведаешь.

— Да ты, витязь, соразмерил ли свои силы с моими? — сказал кифарник. — Были покрепче тебя, да и тех я за пояс заткнул.

— Да ведь ты вызывал витязей на бой, ну, вот и я пред тобою, хочу показать свою силу молодецкую да поведать людям, что есть в земле русской витязи не хуже тебя. Поборемся за честь нашего князя и земли русской…

Бойцы сошлись; бой начался на мечах; все затаили дыхание, думая, что бой кончится смертью Извоя. Но с первого же удара старик покатился кубарем; все начали поощрять Извоя криками.

— Не выдай, Извоюшка, не выдай! — кричал Торопка. — Туда же, говорит, силен, а впору бы на печи лежать да тараканов лучиночкой бить…

Слова эти возмутили старика, и он с ожесточением бросился на Извоя; мечи сломались от сильного удара; оба остановились, а затем схватились за копья, но с первым же ударом копье старика выпало из рук, а копье Извоя воткнулось в землю. Затем они начали наступать друг на друга и драться кулаками; каждый удар старика приходился по воздуху, тогда как удары Извоя попадали в голову. Наконец кифарник совсем вышел из себя и предложил бороться. Витязи разошлись и тотчас сомкнулись. Долго они боролись, поощряемые криками народа, и не поддавались друг другу. Но вот одно ловкое движение Извоя, и дюжий старик грохнулся оземь, так что кости хрустнули. Разозлился кифарник и хотел было подняться на ноги, но Извой ловким ударом снова сбил его с ног.

— Ай, да витязь, ай, да молодец! — кричал народ, между тем как Торопка подтрунивал над кифарником, поднявшимся с земли и вытиравшим седьмой пот со лба.

— Впору тебе только с кифарой возиться, а не с добрыми молодцами биться, — говорил он, к общему смеху народа и князя. — Ступай на печь да пой про удаль молодецкую.

— Давай слегу! — яростно крикнул старик, и ратоборцы схватились за слеги; круг раздвинулся. Раздраженный упорством Извоя, он хотел докончить с ним одним ударом и, подняв свою слегу обеими руками, покрутил ею несколько раз над головою и выпустил ее из рук в голову Извоя, но тот отскочил в сторону, присел к земле, и в то время, когда оглобля пролетела мимо, он прыгнул к кифарнику и одним ударом кулака сбил его с ног.

Снова раздался одобрительный крик.

— Слава тебе, Извой! — закричал Тороп. — На вот лучиночку, подай своему противнику, авось он научится драться в люльке у матери.

Но Извой не хотел тешиться над побежденным. Он стоял напротив него в ожидании, когда тот вздумает еще помериться с ним силами. Однако Владимиру стало жалко старика, который, видимо, утомился. Князь приказал кончить бой.

— Полно, богатыри, — ласково сказал он, — чай приустали ваши руки и ноги… Ну, спасибо, Извоюшка, потешил ты меня своею удалью, победил сильного противника. Вот тебе за это награда от меня. — Владимир надел на шею Извоя золотую гривну. — Ну, а ты, богатырь, не взыщи. И впрямь лучше тебе кифару взять да тешить честной народ… Поди, уж годы не те, чтоб ходить на бой…

— Было время, другого бойца не было, о том знал и твой отец… Стар стал, признаться, да ништо еще, когда надо будет, постою за себя.

— А, ты служил у моего отца?…

— Нет, князь, не служивал, а, было дело, мерился и с ним силами.

— Э, да ты и в самом деле богатырь, коль мерился силами с ним… Ну, исполать ко мне в дружинники: честь и почет тебе…

— Нет, князь, теперь стар стал, и впрямь пора на печи полежать.

Он хотел уйти, да Извой удержал его.

— Ну, помиримся, — сказал Извой, подходя к своему противнику. — Мы ведь только тешились да тешили Красное Солнышко, а злобы питать нам не за что. Только знай наперед, что я силен, а есть сила большая над нами, и кто верует в нее, тот всегда побеждает.

— Не след тебе говорит мне таких речей… Не знаешь, кому говоришь их.

Богатыри обнялись.

— Ну, пойдемте теперь, — сказал князь, — хороводы водить да красных девок выбирать, свои ножки разминать… Тороп, зови девок красных, собирай пригожих, становись в круг да вели тешить нас песнями.

Вскоре раздались песни молодиц и девушек, начавших водить хоровод.

Владимир сел на поставленном для него на крыльце седалище; Вышата, Извой и многие другие старейшины и дружинники окружили его. Между тем кифарник что-то шепнул одному княжескому отроку, который удивленно посмотрел на него.

— Негоже служить тебе рабыничу, когда ты сам князь, — шепнул он ему и исчез в толпе.

Вечер был прекрасный. Все продолжали веселиться и пировать. Время от времени Тороп тешил князя своими прибаутками, заставляя смеяться всю его свиту.

Но вот пришли девушки и, ставши вокруг князя, начали величать его. Князь слушал и любовался красными девушками.

Вдруг взгляд его упал на одну из них; глаза его разгорелись.

— Вышата! — позвал Владимир, — чья она!

— Оксана, дочка лесного сторожа Ерохи, князь, — отвечал Вышата.

— Хороша, дюже хороша, — сказал он.

Он подошел к молодой девушке и заглянул ей прямо в глаза, отчего та потупилась и покраснела.

— Пойдемте пир доканчивать! — обратился князь к окружавшим его. — Спасибо, девушки, спасибо, красные, что потешили меня.

Владимир вернулся в палаты; все последовали за ним и расселись по своим местам: снова заходила чара зелена вина кругом стола, снова все заговорили и веселье продолжалось своим чередом, но князь заметно загрустил.