Глава XVIII
Прошло более недели после отъезда Карла Гофмана в русскую действующую армию.
Однажды, в летний жаркий день, Анна сидела в покойном кресле у открытого окна. Теперь больная без посторонней помощи могла ходить по комнате. Но как она переменилась! Некогда чудная красавица — теперь с трудом можно было её узнать: она похудела, побледнела; только одни светлые, лучистые глаза по-прежнему приветливо и ласково смотрели. Бледный, чуть заметный румянец покрывал её впалые щёки. Но, несмотря на худобу, Анна всё-таки была хороша.
— Марта, сколько прошло дней, как уехал отец? — спросила молодая девушка у своей родственницы, которая сидела рядом с Анной с чулком в руках.
— Пошёл уже десятый, — ответила добрая Марта.
— Как быстро летит время! — задумчиво заметила молодая девушка.
— Теперь Гофман должен скоро приехать…
— Да, хоть бы скорее приезжал…
— И привезёт вам молодого князя.
— Что ты говоришь, Марта?
— Правду говорю, милая Анна.
— Нет, нет, не утешай меня, Марта, — отец один вернётся.
— Нет, не один, вот увидишь.
— Зачем поедет князь?
— Как зачем? Видеть тебя, с тобой говорить. Ведь князь тебя любит! Ах, Анна, зачем ты так дурно думаешь о князе?
— Знаешь, Марта, если бы он только приехал!
— И приедет, поверь!
— О, тогда я совсем выздоровею, совсем. Это будет такая радость! — волнуясь, проговорила молодая девушка.
— А ты не волнуйся, Анна, — тебе это вредно.
— Мне сегодня так хорошо, Марта! Я… я не чувствую никакой боли.
Послышался стук подъехавшего экипажа.
— Слава Богу!.. Кто-то подъехал к воротам.
Марта встала и посмотрела в окно.
— Кто, кто приехал? — меняясь в лице, спросила больная.
— Анна, Анна, ведь это твой отец вернулся и с ним какой-то красавец офицер. Это, верно, князь…
Марта не ошиблась: с приехавшим домой стариком Гофманом был князь Сергей Гарин. Они без особых приключений благополучно доехали до фермы.
— Князь мой, Сергей! — Анна хотела встать и броситься навстречу приехавшим, но от волнения она бессильно опять опустилась на кресло.
— Анна, милая, дорогая моя Анна!
Князь чуть не плача целовал исхудалые руки молодой девушки.
А старый Гофман и Марта тихо плакали.
— Ты опять, опять со мной, милый! — отвечая на ласки молодого князя, счастливым голосом говорила Анна.
— Да, да, голубка, я опять с тобою. Теперь уже нас никто не разлучит!
— Отец, ты плачешь? Зачем слёзы?
— От радости, Анна. Я так рад, так рад твоему выздоровлению.
— Ах, Серёжа, как я подурнела! Эта болезнь состарила меня.
— Напротив, милая, напротив.
— Ах, мои милые, мои добрые! Я так рада, так беспредельно счастлива! Вы все, близкие моему сердцу, со мною. Сергей и ты, отец, и Марта… Вот так и прожить бы всю жизнь с вами, не расставаясь. Господи, как хорошо! — говорила молодая девушка, попеременно обнимая своего жениха, отца и Марту.
— Мы и не расстанемся, — ответил князь.
— Нет, князь, — я знаю, тебе скоро надо вернуться опять в армию: война… Я и то удивляюсь, как тебя отпустили.
— Есть верные сведения, что война скоро окончится. Будет заключён мир, и тогда, моя дорогая, мы навеки с тобой соединимся.
— Не поздно ли, милый?
— Анна, что ты говоришь!
— Говорю, что чувствую; ведь ты и сам знаешь — чахотка неизлечима. Я только поправилась на время…
— Полно, полно, Анна! Я увезу тебя на юг, в Италию, будем лечить, и ты окончательно выздоровеешь.
— А мне, Сергей, так не хочется теперь умирать, когда я узнала, что ты меня любишь…
— Анна, могла ли ты сомневаться?
— Прости, милый, но Цыганов так уверял меня. Он дурной человек…
— И ты могла поверить этому мерзавцу?
— Нет, я ему плохо верила. Но это письмо!.. Оставим вспоминать про старое. Теперь я счастлива, безмерно счастлива. Я увидела тебя. Ведь ты меня любишь?
— Зачем спрашиваешь!
— Да, да, я вижу, мне этого довольно; что будет впереди — я не знаю, но теперь, повторяю, я счастлива.
Не много князю Гарину пришлось побыть на ферме старого Гофмана; он торопился обратно в армию: срок, данный ему главнокомандующим, истекал. Анна не удерживала его: она понимала святость долга каждого верноподданного.
— Поезжай, милый, ты нужен на войне. Я буду просить Бога, стану молиться. Бог тебя сохранит на войне, — говорила молодая девушка, кладя свою руку на плечо князя. — Осенью с отцом мы едем в Италию.
— Да, да, Анна, непременно поезжай; тёплый климат для тебя необходим. Ты моя невеста, и я на правах жениха хочу вручить тебе денег на это путешествие.
— Зачем? У отца есть деньги.
— Я хочу, милая, чтобы ты ехала на мои деньги. Ты не откажешь, да?
Гарину нелегко было упросить Анну; наконец она согласилась.
— Жаль, что здесь нет близко русского священника! Он бы нас благословил, — проговорил князь Сергей.
— Нас, милый, Бог благословил!
— И как только окончится война, я прямо приеду к тебе, в Италию. Ты позволишь? — любовно поглядывая на свою больную невесту, спросил князь.
— Что спрашиваешь! Знаешь ли, милый, ведь до твоего приезда я чуть не умерла — так была я плоха. Но мысль, что ты приедешь, воскресила меня. Я стала поправляться.
— Ты выздоровеешь, Анна, я надеюсь.
— Если мне суждено быть твоею женою, то выздоровею!
Перед отъездом князь Сергей Гарин долго говорил с Гофманом; он просил старика как можно лучше беречь дочь, не жалеть денег для её излечения, употреблять все усилия к восстановлению её здоровья.
— Напрасно, князь, вы об этом просите: Анна мне дочь, и я её так глубоко люблю. Её смерть отнимет у меня всё. Но я надеюсь — Бог правосуден и не захочет лишить меня единственной отрады.
Сергей Гарин горячо простился со своею невестою и с её отцом. При расставании Анна не плакала — она надеялась на скорое с ним свидание.
— До свидания, Серёжа; я не говорю «прощай», надеюсь скоро с тобою свидеться… Я буду ждать тебя, милый, — говорила молодая девушка, обнимая своего жениха. — Буду считать дни и часы…
Жди, дорогая Анна, я скоро за тобой приеду… Увезу тебя, голубка, в Россию, обвенчаемся…
— О, если бы это так было!.. Быть твоей женой, ведь это такое счастие… Такое счастие…
— Мы оба будем счастливы, Анна. Нас ожидает большое счастие…
Князь Сергей Гарин уехал.
Анна стала быстро поправляться от тяжёлой болезни, и на ферме старого Гофмана потекла жизнь обычным чередом.
