Глава 3
Так, ерунда, пустое дело,
Кобыла ваша околела…
Вечер подобрался незаметно, как хорошо обученный сторожевой пес к вору, перелезшему через забор. И дернул меня за штаны, призывая надеть платье. Но вечернее, забракованное Давыдовым, у меня было всего одно. Как-то не настраивалась я на легкомысленное времяпрепровождение. Пришлось остановить свой выбор на черном блестящем топе с белыми шелковыми брюками. Раз уж Давыдов предпочитает сдержанную классику, то не стану его злить в первый же вечер. Но вредность, полезная в некоторых случаях черта моего скверного характера, подсказала обуть красные атласные шпильки. Собственно, другой обуви у меня и не было. Красные шпильки я взяла под красное платье, оттенки совпадали до невозможности, ведь туфли мне сшила Ванда Вольфовна из остатков пошедшей на платье материи.
Волосы я предусмотрительно помыла, высушила феном, взбила и собрала в пучок.
Да, еще вниз я надела шелковое белье телесного цвета. Дорогущий комплект, между прочим! На всякий случай купила его на распродаже. Мне с распродажами обычно везло, на маленький размер, а у меня – сорок второй, мало кто покушался. Иногда доставались такие экземпляры! Покупала бы и покупала. Ну что поделаешь, одежду я люблю: и чужую покупать, и свою изобретать.
– Сойдет, – как обычно, без стука вошел Давыдов и окинул меня придирчивым взглядом. – Как я понимаю, другой обуви нет?
– Нет!
– Придется завтра проехаться по магазинам.
– Я никуда не поеду!
– Почему?!
В его вопросе было столько изумления, что он ушам своим не поверил. В этом его «почему» слышалось: да как ты можешь, все нормальные девушки любят шопинг; все нормальные девушки на халяву очень любят шопинг; все любят халяву. Он не учел, что я тоже ненормальная.
– Потому что все необходимое у меня есть, – отчеканила я, отворачиваясь от него.
– Ты действительно так думаешь? – прищурился он.
Я заметила, что он всегда щурился, когда задавался трудным для себя вопросом. Скорее всего, прищуром подстегивал мыслительный процесс, тормозивший после моей реакции.
– Да, я действительно так думаю.
– Мы еще поговорим об этом, Кэт, – пообещал Давыдов и приблизился ко мне.
Очень-очень близко встал рядом, от чего моя голова пошла кругом и ноги сделались ватными. Если он сейчас поцелует, подумала я, то рухну в его объятия, наплевав на приличия и правила игры. Кстати, правило третьего свидания, на котором позволяется первый раз целоваться, тоже никто не отменял… Хоть бы это сделал он сам! Он же все может.
– Тебе больше идут распущенные волосы.
Давыдов отколол заколку и распустил мой пучок. Рыжий каскад свалился на плечи, нагло демонстрируя мою сексуальность. Сейчас точно поцелует, решила я и закрыла глаза. Но он только провел рукой по моим волосам и отошел в сторону.
Какой облом! Первый раз я встретила мужчину, которого мне придется соблазнять долго и упорно. А мне придется его соблазнять? Я обернулась, он уже выходил, поправляя свой безупречный черный фрак. Придется, решила я. Не смогу же я остаться в стороне, будучи по уши влюбленной в этого сомнительного типа.
А если он сам укокошил своего отца?!
А если он собирается так же расправиться со своей мачехой?!
А если его разыскивает международная полиция?!
О, я же ничего о нем не знаю!
Только полная идиотка без мозгов может влюбиться с первого взгляда.
С этим нужно что-то делать.
Я подошла к окну и посмотрела вниз, прыгать со второго этажа как-то расхотелось. Снега было недостаточно много, чтобы избежать неприятных последствий. Но я понимала, что должна что-то предпринять, чтобы оказаться случайной, а не нанятой соучастницей будущего преступления. Я чувствовала, что такой необыкновенный мужчина, как Давыдов, появляется в жизни девушки не зря, а с намерениями. И не всегда они бывают чистыми! Как хорошо, что я вовремя засомневалась.
– Привет от Михал Иваныча! – ко мне без стука, вот уж привычка у мужчин, вошел Заславский в строгом черном костюме.
Кстати, приветственная фраза – из фильма «Бриллиантовая рука». Там как раз один бандит собирался увезти честного человека в неизвестном направлении!
– Готова? О! Катюха, ты божественно хороша!
– Правда?! – обрадовалась я. Доброе слово и мне приятно, и еще как. Я прямо растаяла от комплимента умного опытного мужчины. – Ничего выгляжу? – еще раз напросилась.
– Обворожительно! Король – вдовец, я и тебя пристрою!
(Ну, с этой фразой вы уже знакомы.)
– Тогда пойдемте, Иван Сергеевич, – я взяла его под руку.
– Катерина, дочь наша! Ты обязана звать меня папой. А еще лучше – любимым папенькой.
– Папики в наше время у девочек с чем-то другим ассоциируются, – хихикнула я. – Но хорошо, я стану звать вас папой.
– С попой только не перепутай.
Иногда Заславский очень плоско шутил, видно, потому и пользовался заимствованиями.
– На сцену, господин Заславский! Ой. На сцену, папа! На сцену, господин маркиз!
– Вот это другое дело. Вот это правильно.
Встреча поколений происходила в гостиной хозяйского особняка, правда, я так и не поняла, кто являлся истинным владельцем поместья. С другой стороны, мне было без разницы, владел ли им Давыдов или старуха…
Когда я вошла в просторную светлую комнату в псевдорусском стиле, то потеряла дар речи. Не сразу, а постепенно. Посредине зала стояла сверкающая елка, на которой висели одинаковые игрушки, конверты и конфеты. Такая дизайнерская елка, где все одинаково блестит и переливается, радуя привычный офисный глаз. Редкая мишура разбавляла строгую тональность новогоднего дерева. А стоявший под ним придурочного вида Санта-Клаус в коротких красных штанишках и курточке до пупка добавлял общей картине карикатурности. Впрочем, поразилась я не этому, а другому.
Она стояла у окна и смотрела вдаль. Когда мы с Заславским зашли, госпожа Давыдова медленно повернула голову, увенчанную пучком густых светлых волос, и посмотрела пронзительными синими глазами. У нее линзы, сразу подумала я. Не может быть естественным такой изумительный цвет глаз! Конечно, она носит линзы, в ее-то возрасте зрение явно не стопроцентное. Впрочем, о точном возрасте госпожи Давыдовой говорить не приходилось. Разве что путаться в датах рождения, вычисляя, насколько она выглядит моложе истинной. Артур говорил раньше, что его мачехе за шестьдесят. Я и представить не могла, что женщина за шестьдесят может так хорошо выглядеть!
Мне нечего было терять, кроме своего гонорара, так что я продолжала ее бесцеремонно разглядывать, пока она жестом не указала мне место за столом. Итак, мадам Давыдовой на вид чуть больше сорока. И она это прекрасно осознает, держится истинной королевой. Высокая, стройная, в облегающем черном вечернем платье, магнетически прекрасная – такая была мачеха моего мнимого мужа. Ко всем внешним ее достоинствам я предположила ум, что меня несколько испугало. Вдруг она догадается о наших настоящих отношениях?! Вернее, об их полном отсутствии.
Я поискала глазами Давыдова. В комнате его не было! Что бы это значило? Бросил нас с Заславским на вражеские баррикады… Или она не враг ему? Тогда почему он ей врет про нас? Сплошные вопросы и ни одного ответа.
– Как устроились? – с холодной улыбкой поинтересовалась в пространство Давыдова.
– Спасибо, миледи, прекрасно! – встрепенулся Заславский, тоже, видимо, опешивший от неземной красоты хозяйки поместья.
То, что она являлась хозяйкой, я уже не сомневалась. Я могла поверить, что такой красавице отец Давыдова оставил все на этом свете, отправившись на тот. Но что тогда хотел Давыдов?!
В любом случае, я точно знала, что он хотел, чтобы мы с Заславским сыграли свои роли.
– Да, папа, – сказала я елейным голоском, – здесь так восхитительно! Кругом дубы!
И сразу почувствовала, что последняя фраза прозвучала как-то двусмысленно. Словно я призывала Давыдову, такую тупую-раступую, увидеть, что ее обманывали.
– Я рада, что вам понравилось, – ответила она и провела рукой по накрытому как на роту солдат столу. – Угощайтесь сами, прислуги в моем доме нет.
Ага! В ее доме, значит, Давыдов здесь ни при чем. Кстати, где же он?
– Спасибо, господа! – радостно ответствовал Заславский, пододвигая к себе блюдо с фаршированной щукой.
Реплика главного героя спектакля «Тетка Чарлея», когда он падает на пол, усаживаясь мимо стула. Но вроде я об этом уже говорила. Иногда я буду повторяться, чтобы вы окончательно не запутались в его цитатах.
Давыдова удивленно посмотрела на него, но промолчала.
– К-хе, к-хе, – сказала я. – Извините, но нас не представили друг другу.
– Неужели? – снова удивилась Давыдова.
Да, ее день сегодня полон сюрпризов, мстительно подумала я. Нет, все-таки обидно, когда о знакомстве с тобой не помнят.
– Вы Екатерина Давыдова, я знаю. Артур о вас говорил.
Ее глаза выражали такую рассеянность, что я решила, дамочка сидит на наркоте или пригоршнями глотает успокоительное. Еще бы! Я ее понимала. Приехал пасынок и заявил свои права на такой домище. Я б, наверное, тоже расстроилась.
– А вы Иван Сергеевич Заславский…
Заславский собирался соврать, но эта информация приперла его к стенке.
– Да, – гордо заявил он. – Я отец этой юной леди! И еще я маркиз!
– Кто?
Да-да, сегодня был явно не ее день.
– Маркиз, – менее уверенно заявил Заславский, поправляя бабочку на воротничке белой сорочки. – И брюки превращаются, – ляпнул он не к месту, чтобы разрядить обстановку, – в элегантные шорты!
Реплика из фильма «Бриллиантовая рука».
И даже положенную паузу выдержал. Смешно получилось, но отчего-то улыбнулась только я.
– Давыдова Фаина Борисовна, – бросила хозяйка нам небрежно и чинно уселась за стол напротив нас.
– Весьма приятно познакомиться, – сказал мой «папочка» и потянулся за салатом.
– А где же… – начала я и замолчала.
Хотела поинтересоваться, где же Давыдов, но вовремя поняла, что вопрос глупый. Если я его жена, то должна об этом знать.
– Да, – схватила самую суть Фаина Борисовна, – где же наши мужчины?
Наши мужчины?! Так их еще несколько?!
Теперь сюрпризы сыпались на меня.
– Поразительно, поразительно, – прожевав, воскликнул Заславский. – У вас, Фаина Борисовна, золотые руки! Приготовить такую изысканную фаршированную щуку может далеко не каждый!
– Я и не могу, – повела она плечиком. – Это Луша приготовила, моя помощница по хозяйству.
Ага! Прислуга все-таки была. Барыня она и есть барыня! Рабовладелица.
– Хорошо готовит ваша Луша, – кивнул Заславский. – А можно ее арендовать на время нашего пребывания в вашем поместье?
– Разумеется, – как-то недовольно, словно у нее отнимали последнюю сорочку, сказала Фаина. – Вам она тоже будет готовить, больше все равно некому.
– Отчего же, я умею жарить яичницу…
Фаина окатила меня потоком презрения. Нет, определенно она Давыдову врагиня.
Да где же он?!
Фаину, казалось, больше ничего не волновало, она растерянно водила вилкой по пустой тарелке и смотрела в окно. Ждала почтового голубя, что ли?
Вместо него в дверь влетели двое.
– Давыдов! – радостно прокричала я, видя своего работодателя.
Заславский испуганно пнул меня под столом ногой. Ну, конечно, я же должна быть немой, глухой и слабовидящей. А бросать меня на растерзание этой молчаливой и отстраненной от мира нормальных людей фурии разве честно?!
Давыдов недовольно покосился на меня, прошел и сел рядом. Выглядел он сногсшибательно! Но, вероятно, просто вечерний электрический свет слишком выгодно освещал его мужественное лицо.
– Извините, господа, – сказал он, глядя на Фаину. – Мы со Степаном Терентьевичем задержались, знакомясь.
Только тут я заметила второго мужчину. Вот ему уж точно можно было дать под шестьдесят. Невысокий, склонный к полноте, с поблескивающей лысиной, он мало походил на кавалера хозяйки дома. Тем не менее, судя по всему, им и был.
– Степан Терентьевич Дуло, – толстяк протянул руку Заславскому.
Тот привстал, пожимая ее.
– Степан Терентьевич Дуло, – и мне протянул ладонь.
Я пожала кончики его пухлых пальцев. Не стала говорить, что по правилам этикета девушка первая протягивает руку для приветствия. Еще подумает, что я спесивая.
Следующей на очереди была хозяйка дома. Ей Степан Терентьевич галантно поцеловал ручку. Она восприняла это как должное. Он уселся рядом с ней и принялся наполнять свою тарелку.
– Значит, – пробормотал Давыдов, глядя на Дуло, – это ваш, Фаина Борисовна, жених?
– Кто?! – обомлела я.
Честно говоря, в моем представлении женихи выглядели гораздо моложе и привлекательнее. Конечно, нужно было делать скидку на возраст невесты, но она так безупречно выглядела, что сомнения в равенстве пары все же закрадывались.
– Да, – тихо сказала Фаина. – А что тебя удивляет?
– Годовщина смерти уже прошла, – нагло заявил Дуло и вытер рот салфеткой.
Б-р-р-р, не хотела бы я себе такого жениха. Ни за какие поместья на свете.
– Траур закончился…
– Настоящая любовь носит траур в душе всю жизнь! – громогласно изрек Заславский и тут же процитировал героя Булгакова из «Ивана Васильевича»: – Меня царицей соблазняли, но я не поддался!
Я хихикнула. Поздно вспомнила, что должна быть безучастной рабой на этом празднике жизни. Давыдов страдальчески поднял свои серые глаза к потолку. Хорошее настроение мигом улетучилось, я вспомнила про штрафные санкции.
– Мы поженимся осенью, – резко сказала Фаина.
Мне сразу как-то не поверилось про большую и чистую любовь.
– Разумеется, это твое право, – пожал плечами Давыдов и постарался казаться равнодушным.
Но меня-то он обмануть не мог! Я видела, что он удивлен. А, собственно, чему? Одинокая немолодая, но хорошо сохранившаяся дама собиралась связать свою жизнь с немолодым одиноким мужчиной сомнительной наружности. Что в этом такого удивительного? Нельзя же всю жизнь страдать по одному человеку. Хотя… Как сказать, я б по Давыдову всю жизнь страдала. Или нет? Вот и я засомневалась.
– Вот и встретились два одиночества, – затянул Заславский, потянувшийся к бокалу.
Песня. Какая, не помню. Вроде ее раньше пел актер Кикабидзе.
– А не выпить ли нам, друзья, за знакомство?!
– И правильно, – поддержал его Степан Терентьевич. – А не выпить ли нам?!
И с сомнением уставился на Фаину. Та на своего жениха даже не посмотрела. Тогда он расхрабрился и на правах будущего хозяина налил всем вина. Честно говоря, я не понимала ничего в их отношениях. Мало понимал и Давыдов, пристально разглядывающий поочередно мачеху с ее протеже.
– Все в порядке, Агнесс? – поинтересовался Заславский, встревоженно глядя на мой полный бокал.
– Агнесс? – уловила его слова Фаина. – Разве не Екатерина?
Ага, значит, она все слышала, просто делала вид, что далека от всего, как горизонт – от любопытного наблюдателя.
– Мое второе имя, – соврала я, – Агнесс. Папа любит меня так называть. С детства.
И посмотрела на Давыдова. Мол, чего он-то молчит? Самой приходится за все отдуваться. Он округлил глаза и вздохнул. Его правила игры, по которым я молчалива и пуглива, как газель, с треском разваливались.
– Все хорошо, прекрасная маркиза, – пропел Заславский после принятого внутрь вина.
– Дела идут, и жизнь легка, – привычно подпела ему я, поймав на себе злой взгляд Давыдова. – Ни одного печального сюрприза, за исключеньем пустяка…
Нет, тут на всех не угодишь! Придется поговорить с работодателем о повышении гонорара, работать приходится в сложных условиях.
– …Так, ерунда, пустое дело, – внезапно с чувством запел Степан Терентьевич. – Кобыла ваша околела!
Здрасьте вам, приехали!
Фаина от неожиданности подавилась салатным листом, который мучила все это время. Пришлось бросать фаршированную щуку и кидаться ей на помощь.
Я проследила за Давыдовым, с каким чувством он отнесется к тому, что его мачеха вот-вот может двинуть коньки, другими словами – помереть от удушья. Но он казался искренне заинтересованным в том, чтобы она выжила! Или я ничего не понимала в людях, или он к ней как-то бережно относился. Но к чему тогда устроил весь этот спектакль с нами, не знала.
Спасти Фаину, конечно же, удалось довольно быстро. Только возвращаться за стол она не стала, демонстративно вышла из гостиной и больше там не появлялась. После этого стало значительно легче, напряжение упало, даже Дуло стал казаться милым и привлекательным. А он старался понравиться Давыдову и нам с Заславским. Что ж, понятно, перед будущими родственниками надо предстать в выгодном свете. И что? Предстал. К завершению вечера он мне уже нравился.
Во всяком случае, он честно пытался не фальшивить, подпевая Заславскому песенку про маркизу. Они вдвоем сели за пианино возле елки и в две руки наиграли пару мелодий, отдаленно напоминавших это бессмертное произведение. Скорее всего, у Степана Терентьевича пальцы были кривые, он бил не по тем клавишам. Но Заславский ему все прощал, собираясь поддерживать с Дуло и дальше приятельские отношения.
– Наелась? – внезапно спросил меня Давыдов.
Я вздрогнула от неожиданности, такой суровый был его голос! И посмотрела на стол. Оказывается, глядя на музицирующую парочку, я машинально залезла вилкой в салатницу и прямо оттуда наворачивала салат. Волновалась, получается, раз так много ела. С другой стороны, это всего лишь салат, а не блюдо с плюшками. Между прочим, я б и плюшки все съела.
Говорят, что у великого Чайковского от фальшивых нот начинал болеть сначала один зуб, затем другой… У меня же просыпался жуткий аппетит. Но если особенно не придираться, то вечер, плавно перешедший в глубокую ночь, получился веселым.
– Вполне наелась, – бросила я Давыдову, который пожалел для меня салата.
– Тогда пойдем.
– Куда?
– Спать.
И как он себе это представляет?! Лично я представляла плохо. Если смежная дверь не закрывается, а никакого замка я на ней не обнаружила, то придется ее припереть стулом или столом. Я представила, какой грохот раздастся, когда ко мне попытается зайти Давыдов…
– Размечталась? – поинтересовался он, вставая и беря меня за руку. – И не надейся.
Интуичит? Читает мысли?
– Еще чего! Вспоминала, не забыла ли я бабуле позвонить, чтобы пожелать ей спокойной ночи!
– Позвонишь еще раз.
– Зачем? Бабуля спит уже давно и видит девятый сон.
– Тебе тоже пора. Завтра будет тяжелый день.
– И в чем же выразится его непомерная тяжесть?
– Ты еще не поняла?
– Что вы! Я, как семечки, щелкаю кроссворды, так что ваши загадки давно разгадала. Просто спросила, так, на всякий случай.
Я заметила, что Давыдов упорно не называл меня по имени. Даже с противной кличкой Кэт не обращался. И тоже стала с ним разговаривать обезличенно. Пусть не воображает, что я простая провинциальная актриса! Я, между прочим, подающий надежды дизайнер! Иногда необходимо поднимать себе планку, чтобы не упасть ниже травы.
Мимоходом попрощавшись с подружившимися Заславским и Дуло, Давыдов вышел из гостиной, ведя меня за собой. Хотя, ведя – слишком мягко сказано, он буквально тащил меня из господского дома! Как последнюю холопку, осмелившуюся откусить часть барского пирога. Я шла и думала, а чем же он меня пороть станет, уж не розгами же. При этом вспомнила один нашумевший роман, где главный герой страдал детскими комплексами и вываливал их на свою возлюбленную в виде садомазохизма. Ну и натерпелась та, бедняжка, аж на три здоровенных тома! Лично я терпеть не собиралась. Пусть только попробует дотронуться до меня пальцем, пусть только попробует!
– Катя, вы постоянно наступаете мне на ногу! Прямо на больную мозоль.
Я очнулась от своих дум, когда Давыдов резко остановился, и я впечаталась в его широкую спину. Стукнулась и обомлела – он назвал меня Катей! Но не дала себе вольности мечтать дальше.
– Тропинка узкая, кругом сугробы, – фыркнула я, – а ночка темная была! Ой, Артур, смотрите! На небе луна!
– Чудо из чудес, – пробурчал Давыдов, – луна на небе! Никогда раньше не видел.
– Никогда вы раньше не видели такой луны, – разозлилась я. – Она такая большая! И небо такое звездное! И все вокруг такое…
И тут Остапа, как бы сказали классики и Заславский, понесло.
Но разве я была виновата в том, что темная морозная ночь на моих глазах превращалась в романтичную?! С бесчисленным количеством звезд, яркой полной луной и сверкающим под ее светом снежным нарядом! Когда в такую ночь рядом с тобой, влюбленной по уши, стоит мужчина мечты, разве можно думать о больных мозолях?!
Можно думать только об этом мужчине.
Точно, я просто романтичная дура.
– Фиг с ней, с луной, – согласилась я. – Идемте спать.
– Отчего же?! – прищурился Давыдов и встал ко мне лицом. До этого он разглядывал меня полубоком, словно чего-то опасаясь. – Давайте полюбуемся на звезды. Полагаю, иногда девушкам это необходимо, не так ли? Нет, я, безусловно, вас понимаю. Идешь, идешь в темноте, смотришь себе под ноги, чтобы не споткнуться. И вдруг бум-с! Блин, а на небе-то луна! И звезды на небе есть! И всякая другая романтическая придурь. Нужно встать и все это хорошенько разглядеть, чтобы потом вспоминать непонятно зачем, ведь такие ночи повторяются. Извините, Катя, меня волнуют сейчас более прозаические вещи.
– Такие ночи никогда не повторяются, – прошептала ему я.
– Почему? – совершенно искренне удивился Давыдов.
Жаль, что я не кошка и плохо вижу в темноте. Так бы сейчас хотелось посмотреть в его серые глаза!
– Потому что каждая ночь неповторима, как и каждое мгновение.
– Вы такая…
– Какая?
– Такая странная, Катя.
– Зовите меня Кэт!
Я поняла, что Кэт увеличивает расстояние между нами, а Катя как-то слишком сближает. Но что толку, если душевной близости на самом деле нет! А о физической пусть даже не мечтает. Но ведь мечтаю я, а не он. Какая я глупая…
– Пойдем, холодно, – сказал Давыдов и поправил прядь моих волос.
Так бережно и нежно, что я потеряла не только дар речи, но и ход своих мыслей. В голове начался разброд и шатание. Одни мысли твердили, что этот жест, несомненно, что-то значил, другие упивались сарказмом, что жест это всего лишь жест и ничего больше. Третьи мыслишки гадливо напоминали, что мы с ним идем в смежные комнаты, между прочим. Не голова, а рассадник паразитов! Хоть одна умная мысль затерялась между ними и привела меня в чувство.
Он повернулся и пошел, я за ним следом поплыла, стараясь не думать. Это было очень сложно сделать в темноте, к тому же он не отпускал мою ладонь. Наша связка приблизилась к домику довольно быстро. Там двор освещался гораздо лучше. Я еще подумала, что над тропинкой, где много звезд на небе и полная луна, можно совершить идеальное преступление и все свалить на мистику. И в голове снова закрутились навязчивые мысли, как бы все это организовать.
Знаете, какое состояние считается идеальным для постижения смысла жизни? Полное отсутствие мыслей в голове. Мне никогда не доводилось его добиваться. Я садилась, старательно выбрасывала весь «мусор» из мозгов, расслаблялась, чтобы ни одна мыслишка не вертелась – только тогда могла б достичь нирваны. Но что бы я ни предпринимала, одна мысль крутилась постоянно – как бы не думать вообще, чтобы и ее не было. Но она, единственная, все портящая, была. Замкнутый круг! Вот поэтому я чаще задумываюсь не о смысле жизни, а о любви, считая, что смысл жизни – в ней, иначе не было бы на Земле рода человеческого.
– Пришли, – Давыдов толкнул незапертую дверь и одновременно отпустил мою руку.
Словно на свету меня держать было обременительно. Как проводник слепого, сделал свое дело – перевел ущербную, меня то есть, через дорогу и успокоился. А дальше пусть сама мыкается, горемычная. Тут я и споткнулась о высокий порог и свалилась на пол, больно ударившись коленкой. Стук раздался такой, словно уронили пакет с куриными костями!
– Да что это такое?! – возмутился Давыдов и кинулся меня поднимать.
– Уй-юй-уй! – взвыла я тихонько, держась за ушибленное место.
– Что, нога?! – взволнованно спросил он, наклоняясь к моей коленке.
– Нет, уши! – выпалила я. Коленка покраснела как вареный рак и грозила рассыпаться на составные части.
– Подожди, Катя! Я сейчас тебя на диван отнесу!
– Сама доковыляю. Уй-уй-уй…
Когда его руки дотронулись до моей талии, а потом подняли меня за… х-м, попу, пострадавшая, я то есть, забыла про боль и настроилась на получение удовольствия. Как все-таки приятно, когда тебя несут сильные мужские руки! Как все-таки приятно, что руки эти принадлежат мужчине, с которым ты только что невинно болтала про романтическую ночь, звезды, луну и все такое…
Тут следует напомнить, что обстановка в холле этого дома, как и хозяйского, состояла исключительно из сделанной на заказ мебели. И тому, кто заказал длинные узкие лавки в псевдорусском стиле, руки бы оторвать! Лавки были хоть и обиты бархатом, но все равно жесткие, и Давыдов почему-то упорно называл их диванами. Им лучше подходило название «скамейки для пыток».
На одну такую он меня и уложил.
Я, недолго думая, с нее свалилась. Просто, когда он отошел от меня, решила перевернуться на другой бок. Не лежать же в том положении, в каком меня оставили – попой к людям.
– Уй-юй-уй!
На этот раз ударила копчик.
– Что за неваляшка такая! – рассердился Давыдов.
Вообще-то он шел на кухню за стаканом сока для меня.
И без всяких лишних слов схватил меня… опять за талию, потом за… х-м… и понес наверх. Я обвила руками его шею. Боже, как приятно он пах! Обняла его только для того, чтобы не свалиться с лестницы. Тут коленкой и копчиком не отделаешься. Вон в мексиканских сериалах девицы, которые гроздьями скатываются с лестницы, теряют память и потом долго не могут прийти в себя, ничего не помнят из произошедшего. Я же не хотела забывать об этом волнующем моменте. Честно говоря, хотела б выбросить из памяти то количество шампанского, которое я выпила вечером. Но раз ничего нельзя, так ничего.
Разумеется, я не пью. Стакан водки и шампанское не считается, они стали моими аргументами в мысленном споре с работодателем. Ну, вы поняли, что с мыслительным процессом у меня бывают большие проблемы, особенно, когда я влюбляюсь.
Давыдов положил меня на кровать, как бесценный груз. Я даже удивилась, откуда в таком мужчине прячется столько нежности! Но он, как будто прочитал это, резко поднялся и отошел к двери. Дальше было невозможно, если только из окна выпрыгнуть наружу.
– Схожу за мазью. Полагаю, подойдет что-то типа «Спасателя».
– С цианидами не перепутайте, – нервно хихикнула я.
Не хотелось, чтобы он уходил. Но коленка болела, копчик ныл.
Я вздохнула, когда за Давыдовым закрылась дверь.
Вот мне и романтичная ночь! Напилась, как босячка, дорвавшаяся до алкоголя, и валялась у его ног, как последняя бродяжка. Мило, ничего не скажешь.
А ведь мог бы мне сказать! Я, когда волнуюсь, не только много ем. Я машинально могу и много пить все, что попадет под руку. Давыдов мог бы предупредить, мол, Катерина, хватит жрать и пить что попало! Салата-то он пожалел.
Его светлый образ несколько померк в моих глазах.
Порой мужчины бывают такими зашифрованно-меркантильными, что на первый взгляд и не скажешь. Коленка опять разнылась, зато успокоился копчик. Пока не было Артура, я прислушивалась к своему организму, тот вел себя довольно странно. Только успокоилась коленка, заныл копчик. После копчика – коленка… Синдром чего-то там? После этого откажет голова? Я умираю?!
Давыдов не дал мне умереть в одиночестве. Вернулся быстро с мазями и сам принялся натирать мне ушибы. Как-то неловко было давать ему себя частями. Наверное, и он предпочел бы меня сразу и целиком. Но уж что досталось, то и осталось.
Его руки были теплыми и бесконечно заботливыми.
Мама дорогая, я влюбилась в него! Безрассудно.
Мама дорогая сказала бы мне:
– Катерина, а ты уверена? А в нем уверена? Ты его знаешь всего ничего, а уже позволяешь ему дотрагиваться до твоего тела?!
Представила бабулю с ее укоризненным покачиванием головы:
– Катерина, а твой ли это человек?
Ну невозможно заниматься любовью при родственниках!
Мне пришлось подумать над тем, как охладить свой пыл. Ведь Давыдов был так близко, так предательски близко сидел на краешке моей постели, что я могла натворить тех еще дел, накинувшись на него с поцелуями.
– В чем смысл жизни, Артур?
– Ну знаешь ли, Катя. Такие глубокие вопросы на ночь глядя задаешь. Смысл жизни заключается в поиске истины, в стремлениях сделать мир лучше, помочь ближнему… Вот как в нашем с тобой случае.
– Мы с тобой разные люди, – глубокомысленно заключила я, отворачиваясь от него. – Смысл жизни – в любви.
– Что ты говоришь! – усмехнулся он.
Но я демонстративно засопела.
Не понимает меня мужчина, ну и ладно. Разные мы с ним люди. Из разных миров.
Ну совершенно не мой человек! Бабуля права.
Он встал и подошел к двери наших смежных комнат.
– Если что-то понадобится, Катя, позови. И да… Давай перейдем на «ты» постоянно. Иначе забудем и станем при Фаине выкать.
– Хорошо. А Фаина тебе враг?
– Как тебе сказать, – задумался Артур. – Давай поговорим об этом завтра.
– Давай, – согласилась я, мучительно думая над тем, отчего сейчас он такой добрый.
Неужели, чтобы мужчина обратил на тебя внимание и начал заботиться, нужно обязательно чем-нибудь хорошенько стукнуться и получить хотя бы легкие увечья?!
Когда он ушел, я затаила дыхание и стала прислушиваться к тому, что происходило за стенкой. Слышимость была так себе. Пришлось сползти с кровати и доковылять до двери. Я приложила к ней ухо и замерла. Давыдов в своей комнате шагал из угла в угол. Метался, бедный! Мучился, страдал из-за меня! Уснуть не мог, все обо мне думал!
– Катя!
Дверь внезапно распахнулась, и я свалилась ему в руки.
– Катя?!
– Нет, спелая груша!
Мне было обидно, что он меня застукал на месте преступления. Я попыталась выкрутиться.
– В душ хочу, – пробурчала я. – А он один. И не в моей комнате.
– Конечно-конечно, – нахмурился он, помогая мне добраться до ванной комнаты.
– Вы… ты что-то хотел сказать?
– Да. Катя, я не хочу посвящать тебя в наши семейные разборки. Постарайся сделать все, от тебя зависящее, о чем мы с тобой договорились, и больше не спрашивай меня о Фаине.
– Хорошо, как скажешь.
В ванной комнате я открутила краны и сначала просто хотела немного посидеть, но затем разделась и влезла в воду. Прохладные струи отрезвляли меня, приводили в порядок растрепанные чувства и мелкие ушибы. Я вспоминала о том, что же страшного сегодня произошло, и не могла припомнить. Так, досадные оплошности. Завтра я буду вести себя намного интеллигентнее и умнее. Действительно, пить не буду, есть не буду, зато буду молчать. Об этом мы и договаривались.
Честно говоря, мне так обидно было, что Давыдов думал не обо мне. Ну, не совсем обо мне. Хотелось, чтобы совсем! Видно, так только у меня от любви крышу сносит.
Я вышла из душа, замотанная полотенцем, Артур стоял возле окна и курил.
– Все хорошо? – поинтересовался он, глядя на меня с интересом.
«Ничего личного», – пробурчала я под нос. Его интерес связан с тем, сумею ли я отыграть второй акт. Первый чуть ли не с треском провалился. Хотя, как сказать, Заславский, опытный партнер, все взял на себя и вытянул.
– Все просто отлично!
