Глава 6
Реванш шахматистов
Что может пешка против короля…
Ренат Гильфанов
Санкт-Петербург, декабрь 1895 г.
1
Дутый талант
Наш соотечественник г-н Чигорин (хочется сказать – «увы, соотечественник», но жалость не позволяет этого сделать) решительно не оправдал наших надежд. Тот, кого считали русским медведем, на деле оказался не более чем дворовым псом, доедающим объедки с чужого стола – со стола, за которым горделиво восседают три гения – Ласкер, Стейниц и Пильсбери. Именно эти господа – герои сегодняшнего дня. Именно в их честь трубят трубы олимпийских богов, именно их венчают лаврами петербургские хариты. И напрасно говорят, что в родных местах человеку помогает даже воздух. Г-ну Чигорину уже ничто не в силах помочь.
Необыкновенный талант, о котором так много писали, оказался выдумкой. Теперь уже окончательно понятно, что своими бывшими победами г-н Чигорин обязан всего-навсего везению. Но вот разоблачение произошло! Везение отказало г-ну Чигорину, и все тут же встало на свои места!
Так и хочется сказать: «Михаил Иванович, дорогой, не умеете играть в шахматы – не беритесь. Не стоит вам садиться за одну доску с настоящими игроками, дабы не покрыть себя позором». Впрочем, теперь уже поздно. От честного имени остался только пшик! Талант был дутым, и теперь сдулся окончательно. Увы и ах!
Аполлон Быстрописцев
– Быстрописцев, – с усмешкой проговорил Чигорин, откладывая газету. – Фамилия не настоящая, это как пить дать. Журналистская кличка. Как у собак. Быстрописцев, фьюить! Принеси мне косточку! А чья это косточка? Да некоего Чигорина. Чигорина? Кто ж это такой, не припомню? Да ведь это тот самый господин, который сдулся, и эта косточка – все, что от него осталось!
Чигорин засмеялся и залпом выпил рюмку водки. Потом опустил голову и словно бы о чем-то задумался.
– Не стоит вам больше пить, Михаил Иванович, – сказал молодой буфетчик, сочувственно глядя на Чигорина. – Это уже второй штоф.
Чигорин дернул щекой и небрежно произнес:
– А, перестань. От моего честного имени остался только пшик, теперь мне не о чем беспокоиться.
– На улице мороз, – гнул свое буфетчик. – Как до дому-то доберетесь?
– Какой же ты, брат, непонятливый, – с досадой произнес Чигорин. – Говорят же тебе – сдулся я. Нет больше меня. А раз нет – так и не о чем переживать.
Буфетчик покосился на газету и спокойно заметил:
– Экая беда. Вы и раньше проигрывали, и ничего.
– Откуда ты знаешь?
– Да уж знаю. Тут про вас в каждом заведении знают. Особливо после того случая, когда вы на спор самого Герасима перепили. Кроме вас, его никто перепить не смог.
– Да, помню. – Чигорин улыбнулся. – Давненько его не видел. Уж не спился ли?
– Какое там, – махнул рукой буфетчик. – Он же после того спора в шахматы выучился играть. Как вы и велели. Сказал: «Проиграл, долг надо отдавать». Так теперь все вечера в «Доминике» за шахматами и просиживает. Даже небольшой капиталец себе на энтом деле скопил. Собирается лавку скобяную открывать.
– Вот как, – удивился Чигорин. – Кто бы мог подумать!
– Он теперь каждое воскресенье свечку за ваше процветание в церкви ставит. За то, что надоумили его и человеком сделали.
– Поди ж ты, – усмехнулся Чигорин. – Значит, и шахматы могут приносить пользу.
– Коли голова на плечах есть – принесут, а коли нет – так и шахматы не помогут, – с глубокомысленным видом изрек молодой буфетчик.
Чигорин засмеялся.
– Прав, курилка! Еще как прав! Подай-ка мне соленого груздя – хочется закусить!
– Вот это дело. – Буфетчик улыбнулся и поставил перед шахматистом тарелку с соленым груздем.
Михаил Иванович выпил еще рюмку водки и закусил груздем.
– Замечательно! – сказал он, вновь обретая обычное благостное расположение духа. – Запомни, братец, самое гениальное изобретение человечества – это рюмка водки и соленый груздь! Пред этим все остальное тускнеет.
Чигорин полез в карман за платком, желая отереть потный лоб, но вместо платка достал из кармана сложенный лист бумаги. Несколько секунд Михаил Иванович смотрел на него оторопело, потом хлопнул себя ладонью по лбу и воскликнул:
– Да ведь это приглашение! Ах ты ж черт, как я мог забыть? Я ведь приглашен сегодня на вечер к купцу Бостанжогло!
– Это тот самый табачный король? Миллионщик? – с любопытством поинтересовался буфетчик.
– Он самый! И я должен быть у него через два часа!
– Тогда вам самое время остановиться, – сказал буфетчик, кивнул подбородком на графин.
– Да, ты прав, – сказал Чигорин. Он уже отставил было от себя водку, но тут взгляд его упал на свернутую в рулон газету. Лицо шахматиста снова омрачилось.
– А с этим-то что делать? – проговорил он задумчиво и глухо.
– Вы про статейку? Не обращайте внимания. Газетчики все одно что комары. Им бы утробу кровушкой чужой набить.
– Верно, комары! – согласился Чигорин. – Кровососы! Насекомые создания! – Взгляд шахматиста блеснул, словно ему в голову пришла какая-то идея. – А с комарами как надобно поступать? – рявкнул он. – Бить не жалея! – Чигорин хлопнул ладонью по буфетной стойке так сильно, что подпрыгнул графин с водкой. – Мне пора!
– Что это вы задумали? – опасливо спросил буфетчик.
– Дело одно решу.
– Может, сперва протрезвеете, а потом уж за дела? – осторожно произнес буфетчик.
Чигорин криво ухмыльнулся.
– Нет, братец. Дело это срочное, и решать его надо сейчас. Ну, бывай здоров!
Чигорин повернулся и вышел. Буфетчик посмотрел ему вслед и со вздохом проговорил:
– Ох, чует мое сердце – быть беде…
Двадцать минут спустя Михаил Иванович Чигорин ввалился в редакцию газеты «Петербургский вестник». Пальто его было расстегнуто, шапка сдвинута на затылок, взгляд воинственно блестел.
– Который тут Быстрописцев? – громогласно проревел Чигорин на всю редакцию.
– Господин Чигорин! – воскликнул, вскакивая из-за стола, редактор газеты, невысокий господин с лысиной и брюшком.
– Я-то Чигорин, а вот ты что за хрен с горы?
– Позвольте, что это за слова такие? – обиженно произнес редактор. – Я редактор газеты Пожедомский!
– Ах, так ты редактор! – радостно прогудел Чигорин, и лицо его словно осветилось. – Тебя-то мне и надо!
– Позвольте, по какому праву вы врываетесь сюда и…
Чигорин вытащил из кармана газету, схватил перепуганного редактора за шиворот и сунул конец газеты ему в раскрытый от возмущения рот.
– Фто вы… – зашамкал, выпучив глаза, редактор, но Чигорин его не слушал.
– Ешь-ешь, кровосос! – с яростной веселостью произнес он и указательным пальцем вдавил газету поглубже – в самую глотку редактору.
Двое журналистов с криками повисли у шахматиста на руках, но он тряхнул могучими плечами, и журналисты разлетелись в стороны.
– Жуй, не выплевывай! – приговаривал Чигорин, запихивая газету Пожедомскому в глотку. – Нравится? Нет? Значит, еще не распробовал!
В комнату вбежали еще двое молодых людей, и теперь уже четверо мужчин пытались вырвать бедного редактора из медвежьих лап Чигорина.
– Наелся? – спросил, не обращая на них внимания, Чигорин. – Ну, молодец! А теперь запомни: если еще раз прочту в твоей газетке что-нибудь этакое – выкуплю весь тираж и заставлю съесть! – Чигорин стряхнул с себя журналистов и, окинув их грозным взглядом, прогудел: – И вас касается, господа кровососы! Всех научу, никого не забуду!
Чигорин отшвырнул от себя редактора, повернулся, крякнул и двинулся к выходу.
Когда он вышел, все бросились подымать с пола Пожедомского. Около минуты редактор отплевывался, потом вытаращил глаза и прохрипел:
– Хам… Негодяй… Где Быстрописцев?
На клич из-за стола высунулась взлохмаченная голова, приделанная к тонкой, кадыкастой шее.
– Я здесь, – с вялой улыбкой проговорила голова.
– Фельетон… – прохрипел Пожедомский. – Два фельетона… Три… В завтрашний номер… Первая полоса…
– Фельетон дело хорошее, – проговорил Быстрописцев с тонкой улыбкой. – Но субъект больно агрессивный. Этак можно и жизни лишиться.
Пожедомский попытался что-то сказать, но закашлялся. Журналисты кинулись наливать ему воду из графина. А Быстрописцев, все еще не спеша полностью выбраться из-под стола, перевел взгляд на дверь и тихо прошептал:
– А какой здоровяк этот Чигорин… Ему бы шпалы укладывать, а не в шахматы играть.
