Старому Вильгельму понравился Санкт-Петербург, как понравился бы любой город, где бы его хорошо понимали и где бы удовлетворяли его потребности. А потребности у Стейница были простые: отель, ресторан, книжная лавка – вот, пожалуй, и все.

Гуляя по улицам, он почти не смотрел по сторонам. Если бы за его спиной с крыш начали валиться кирпичи, падая на те места, где только что стояла его нога, он бы и тогда не прибавил шагу. Он бы просто этого не заметил.

Да и как можно было обращать внимание на подобные мелочи, если в голове у бородатого австрийца шла постоянная, не прекращаемая ни на минуту работа мысли.

Несколько лет назад Стейниц поставил перед собой задачу: вывести для шахмат такие же законы, какие Ньютон вывел для природы. Еще в молодости он начал смутно догадываться, что шахматы – это не просто игра, а целая Вселенная, и Вселенная эта существует по своим строгим законам. И если разгадать эти законы и научиться их правильно применять, то проигрыш фактически исключен.

Догадка эта, как мы сказали, пришла Стейницу в голову много лет назад. И вот сейчас, на пороге своего шестидесятилетия, он был как никогда близок к разгадке. И теперь, когда он познал и почти подчинил себе природу шахмат, у него появилась новая мысль: шахматные фигуры, выстроенные на доске в первоначальной позиции, потенциально уже содержат в себе все варианты будущих ходов и возможных комбинаций. А значит, фигуры еще до начала игры связаны между собой некими невидимыми нитями, которые сам Стейниц называл «паутиной мысли».

Но если это так, то шахматы представляют собой нечто вроде мозга, где фигуры – мысли, а комбинации – идеи. И все эти мысли и идеи только и ждут сигнала, чтобы перейти из потенциального состояния в актуальное. Мысленного сигнала человека! Ибо человеческое сознание, подобно пауку, может перемещаться по невидимым мысленным нитям, связывающим шахматные фигуры, и заставлять их передвигаться по доске без помощи рук.

Вот об этом мысленном приказе, который игрок может отдавать шахматам, и думал Вильгельм Стейниц, блуждая, как сомнамбула, по заснеженным улицам Санкт-Петербурга, не чувствуя ни холодного ветра, дующего ему в лицо, ни снегопада, ни мороза.

Но однажды суровая реальность вновь выхватила его из этого полусонного состояния.

Причина «пробуждения» была банальна и проста – у Стейница опять украли кошелек. Видимо, пожилой, рассеянный и медлительный иностранец был слишком легкой добычей, чтобы петербургские воришки могли обойти его стороной.

Итак, у Стейница кончились деньги. Обнаружил он это, стоя у прилавка книжного магазина и собираясь купить новый номер шахматного журнала. Сунув руку в карман, австриец вместо кошелька обнаружил там большую, прорезанную бритвой дыру.

Некоторое время старый Вильгельм стоял в задумчивости возле прилавка, соображая, что же ему теперь делать. Сначала он подумал сходить в «Доминик» и выиграть там рублей сто. Однако этот способ он решил приберечь для действительно тяжелых времен, буде они когда-нибудь наступят. Нельзя эксплуатировать Фортуну слишком часто, ведь Фортуна – женщина, а женщины обидчивы.

И тут вдруг Стейниц вспомнил, что один британский издатель просил его написать популярную книгу о шахматах, которая могла бы быть понятна начинающим шахматистам. Стейниц тогда обещал подумать.

– Итак, почему бы вам не написать эту книгу сейчас, мистер Стейниц? – спросил Стейниц сам себя.

И сам же себе ответил:

– Турнир начался, и я еще не показал себя в полную силу. Я довольно плохо начал, и мне нельзя отвлекаться.

– Книга не отнимет у вас много времени. Вспомните Достоевского! Он написал свой роман «Игрок» всего за три недели, а это великолепный роман!

– Да, действительно, – согласился Стейниц. – Но, насколько я слышал, Достоевскому помогала профессиональная стенографистка. Один бы он ни за что не успел уложиться в столь короткие сроки.

– Вы правы. Но что мешает вам поступить так же?

– Нанять стенографистку?

– Именно!

– Что ж, пожалуй, я так и сделаю. С помощью стенографистки я напишу книгу за три дня!

Рассудив таким образом, старый Вильгельм вновь вернул себе прежнее спокойствие и невозмутимое расположение духа.

В тот же вечер Стейниц разыскал своего русского коллегу Чигорина. Тот сидел в ресторане «Апаш» и пил виноградную водку. Михаил Иванович начал турнир плохо, проиграл уже несколько партий, а потому был мрачен. Желая развлечь его, Стейниц сказал:

– Михаил, вы знаете, что вы гений. И я это знаю. Более того, это знают Ласкер и Пильсбери. В Гастингсе вы лишь по случайности отдали победу Пильсбери. А Ласкер как-то признался мне, что он лучше сыграет с дьяволом, чем с Чигориным. С трезвым Чигориным, – добавил с сожалением Стейниц, глядя, как Михаил Иванович подливает себе водки.

– За вашу мудрость, Вильгельм! – провозгласил Чигорин.

– И за вашу поэзию, Михаил! Вы последний шахматный романтик!

Чигорин усмехнулся и, не отвечая на комплимент, залпом опустошил свой стакан.

На улице настроение Чигорина заметно улучшилось – этому, по всей вероятности, поспособствовал морозный, бодрящий воздух Северной столицы.

– Значит, нужна стенографистка? – весело сказал Чигорин. – Что ж, попробуем найти. Но не забывайте, что Достоевский, на пример которого вы ссылаетесь, кончил тем, что женился на своей стенографистке. Смотрите, как бы вам не пришлось поступить так же!

– Я женат и люблю свою жену, – с улыбкой сказал Стейниц.

– В таком случае сегодня вечером стенографистка будет у вас в номере! А пока – не пообедать ли нам, дружище? Я знаю одно местечко, где нас накормят самой вкусной рыбой и напоят самой крепкой медовухой, какую только можно разыскать в этом городе! Идемте, Стейниц! Я не отпущу вас, пока как следует не напою!

– Увы, мой друг, но на сегодня у меня другие планы. Я собираюсь проработать несколько этюдов, чтобы послезавтра в схватке с вами не ударить в грязь лицом.

Чигорин насмешливо вскинул брови:

– Вы собираетесь меня победить?

– Конечно. Пильсбери уже показал, что это возможно.

Сказав это, Стейниц тут же прикусил язык, поняв, что потерял бдительность и наговорил лишнего. Но, вопреки ожиданиям, напоминание о проигрыше не расстроило русского шахматиста. Раз развеселившись, он уже не собирался вновь впадать в уныние – таков был его характер.

– Мы, русские, долго запрягаем, но быстро едем! – предупредил Чигорин. – И мои шансы на победу в турнире все еще велики. Вы уверены, что не хотите пойти со мной?

– Уверен, – с легким поклоном ответил Стейниц.

– Что ж, тогда до вечера!

Чигорин помахал Стейницу шляпой и растворился в морозном воздухе Петербурга.

«Вот человек, который умеет получать от жизни максимум удовольствий, – сказал себе Стейниц. – И он действительно способен побить меня в этом турнире. Эти русские, они такие отчаянные головы, что им сам черт не брат. Впрочем, я не отдам ему победу».

Стейниц улыбнулся своим мыслям, перехватил поудобнее трость и бодро зашагал к отелю.

В тот же вечер стенографистка была у него в номере. Поздоровавшись и представившись Анной Сергеевной, она протянула Стейницу свои рекомендации. Это была высокая и очень худая, почти тощая женщина, с блеклыми волосами, зализанными назад, и выпуклыми рыбьими глазами, одетая во все строгое и темное.

«Ну, по крайней мере, моему браку ничто не угрожает», – с иронией подумал Стейниц, возвращая стенографистке ее бумаги.

– Сколько дней вы намерены пользоваться моими услугами? – осведомилась Анна Сергеевна.

– Думаю, что три-четыре дня, – ответил Стейниц. – Но для этого нам с вами придется работать очень быстро. Вас это не пугает?

– Меня это не пугает, – ответила стенографистка. – Сколько вы намерены мне платить и каково будет наше расписание?

«Вот молодец – говорит по существу», – подумал Стейниц.

За две последующие минуты они обговорили размер оплаты и расписание работы. Анну Сергеевну все устроило.

– Полагаю, вы хотите начать прямо сегодня? – осведомилась она.

– Только если вы располагаете этим вечером, – вежливо ответил Стейниц.

– И этим, и тремя последующими. – Стенографистка оглядела комнату и спросила: – Куда можно сесть?

Старый Вильгельм проводил Анну Сергеевну к столу, взял с каминной полки листы с планом, который он успел набросать, и приготовился диктовать. Однако, едва раскрыв рот, Стейниц почувствовал, что кровь приливает к его голове сильнее обыкновенного.

Подобные приступы часто случались со старым Вильгельмом, когда он интенсивно о чем-то думал, и он их не боялся. Более того – он научился с ними бороться. Нужно было только погрузить голову на десять секунд в ледяную воду, чтобы кровь отлила от мозга.

Однако ледяной воды под рукой не было и, немного подумав, Стейниц решил, что морозный воздух Петербурга будет ничем не хуже. Приступ между тем усиливался, и нужно было срочно принимать меры.

– Прошу прощения, я на минуту, – сказал Стейниц стенографистке и быстро прошел к окну. Там он вскарабкался на стул, открыл форточку и выставил в форточку свою большую бородатую голову.

Стенографистка реагировала на действия Стейница молча и бесстрастно, с видом человека, которому слишком много довелось увидеть на своем веку, чтобы удивляться чудачествам иностранного гостя.

Подержав на морозе голову около минуты, Стейниц втянул ее обратно, закрыл форточку, спустился со стула на пол и вернулся к столу.

– Итак, начнем, – как ни в чем не бывало проговорил он.

Анна Сергеевна молча склонилась над листом бумаги.

Стейниц начал диктовать. Говорил он четко, громко – готовыми предложениями и фразами. Однако спустя сорок минут он вновь почувствовал прилив крови к голове и вновь вынужден был сунуть голову в форточку.

После часа работы Стейниц почувствовал голод и решил сделать перерыв в работе, чтобы сходить в буфет и перекусить. Он пригласил стенографистку с собой, но та наотрез отказалась, заявив, что дождется его в номере – ей нужно было проверить сделанные записи. Стейниц не возражал.

Спустившись в буфет, австриец заказал себе большой кусок холодной телятины и кружку пива. Когда Стейниц уже заканчивал ужин, к нему за столик подсела женщина в шляпке с черной вуалью.

– Господин Стейниц, – быстро и взволнованно заговорила она, – бросьте эту затею! Отошлите стенографистку! Она вам не нужна!

– Да, но я…

Женщина поднялась со стула и, не прощаясь, быстро пошла к выходу. Стейниц смотрел вслед незнакомке, пока она не скрылась за дверью. Потом перевел взгляд на недоеденную телятину и растерянно пробормотал:

– Достоевский был прав, Санкт-Петербург – весьма загадочный город. Здесь происходят события, которые я не в силах понять.

Произнеся сию сакраментальную фразу, Стейниц отодвинул от себя тарелку с остатками ужина и поднялся из-за стола.

На протяжении последующих двух часов Стейниц еще трижды высовывал голову в форточку, чтобы остудить мозг. В конце концов он решил подержать голову на морозе не минуту, а целых пять, надеясь, что это поможет окончательно побороть приступы.

Старый Вильгельм отлично чувствовал ход времени. Простудиться он не боялся, поскольку обладал поистине богатырским здоровьем. Однако по истечении четырех с половиной минут кто-то дернул Стейница за штанину и властно проговорил:

– Извольте спуститься на пол!

Стейниц втянул голову в комнату и увидел двух мужчин в серых пальто, стоявших подле окна.

– Кто вы такие и что все это значит? – спросил шахматист.

– Мы пришли помочь вам справиться с вашей болезнью, – насмешливо ответил один из незнакомцев. – Но для этого вам придется спуститься на пол.

«Судя по всему, это медицинские работники, – рассудил Стейниц. – Они каким-то образом узнали о моих приступах и решили мне помочь. Может быть, увидели, как я пытаюсь остудить голову».

Стейниц немного удивился проницательности и расторопности русских врачей, но на всякий случай спросил:

– Вы поможете мне справиться с моими приступами?

– За этим мы и пришли, – с улыбкой ответил второй врач, низенький и широкоплечий.

Вообще, оба врача производили впечатление очень сильных людей. Они больше походили на спортсменов, чем на современных эскулапов.

«Русские – очень сильная нация», – подумал Стейниц, спускаясь на пол и с уважением поглядывая на мускулистые шеи врачей.

– Господа, я в вашем распоряжении, – сказал старый Вильгельм, спустившись с табуретки. – Вы, вероятно, хотите узнать, кто я такой?

Врачи переглянулись.

– Было бы неплохо, – сказал один.

– Да, очень любопытно, – с непонятной улыбкой проговорил второй, тот, что был пошире и пониже. – По виду вы очень значительная фигура.

– Так и есть, – ответил Стейниц, вновь удивляясь проницательности русских врачей. – Дело в том, господа, что я первый чемпион мира по шахматам!

Стейниц произнес свое признание скромным голосом, но врачи все равно были поражены. Они вновь переглянулись, как бы говоря друг другу: «Ты это слышал? Сам чемпион!»

«Должно быть, я имею дело с поклонниками шахмат», – решил Стейниц и невольно приосанился. Сознавать себя знаменитостью было приятно.

– Стало быть, вы первый чемпион, – сказал один из врачей. – Очень интересно. Вот что, господин чемпион, у нас мало времени. Что, если вы расскажете нам о себе по дороге?

– По дороге куда? – в замешательстве переспросил Стейниц.

– В клинику, – ответил врач.

– Не думаю, что мои приступы заслуживают такого внимания, – задумчиво ответил Стейниц. – Но все равно спасибо за приглашение.

– Вы, кажется, не поняли. Мы в любом случае препроводим вас в клинику. Но лучше, если вы пойдете добровольно. Это поможет вам избежать травм.

– Травм? – Стейниц был совершенно сбит с толку. – Позвольте, а разве вы не…

В этот момент Стейниц встретился взглядом со стенографисткой, стоявшей за спиной у мужчин, и все понял.

«Это не врачи! – понял Стейниц. – Это санитары! И увезти они меня хотят в психиатрическую клинику. Вероятно, стенографистка сочла меня сумасшедшим и вызвала их сюда».

– Ну что, господин чемпион, вы последуете за нами добровольно или нам придется применить силу? – поинтересовался один из санитаров.

– Отказываясь сотрудничать, вы рискуете навлечь на себя неприятности, – напомнил второй.

Стейниц грозно сдвинул брови и выгнул грудь дугой.

– Я иностранный гражданин и не намерен… – начал было он, но договорить не успел. Странные врачи, не сговариваясь, схватили его за руки, заломили их за спину и молча потащили австрийского шахматиста к двери, не обращая внимания на его крики и угрозы, произносимые сразу на двух языках – немецком и русском.

Поначалу Стейниц сопротивлялся, но вскоре понял, что санитары гораздо сильнее его, и прекратил сопротивление.

«Это явное недоразумение, и вскоре оно уладится», – подумал он, покоряясь судьбе.

Прилизанный господин с лицом хорька и повадками лисы прикрыл за собой дверь и повернулся к человеку, сидящему за столом.

– Какие новости? – поинтересовался тот. Пальцы, украшенные перстнями, сжимали толстую сигару, легкий сизый дымок от которой медленно поднимался к потолку.

– Должно быть, вы еще не слышали, – проговорил прилизанный печальным голосом, – австрийский шахматист пропал из своего номера.

– Как пропал?

– Бесследно. Словно испарился. Лакеи видели, как двое мужчин выводили его из номера. Говорят также, что австриец при этом был сильно пьян.

– Вот как? – На лице сидящего за столом человека появилась усмешка. – Я всегда говорил, что пьянство не доводит до добра. Вероятно, то были его собутыльники.

– Не исключено, – улыбнулся прилизанный. – Утешает лишь одно: гостиницу троица покидала обнявшись. И господин шахматист не проявлял никаких признаков недовольства.

– Ну, думаю, что он скоро где-нибудь объявится. Кстати, у меня для вас кое-что есть.

Ухоженная белая рука открыла верхний ящик стола. Усыпанные перстнями пальцы ухватили за краешек белый конверт и небрежно швырнули его на обтянутую сукном столешницу.

– Это вам за то, что вовремя сообщаете мне новости.

Прилизанный с улыбкой взял конверт, поклонился и, повернувшись, ужом выскользнул из кабинета.

Сидевший за столом человек задумчиво пососал сигару, затем выпустил ноздрями густой белый дым, протянул руку к шахматной доске и, опрокинув второго короля, пробормотал:

– Второй король с ума сошел…