Глава 29
Стас погрузился в депрессию - Молох преследовал его. Молодой человек боролся со страхом и за свою жизнь, и за свою душу. То, во что он ввязался, оказалось ему не по плечу. Рана на боку затягивалась быстро, несмотря на ужасное настроение, но Стас продолжал лежать, уставившись в потолок и отказываясь от пищи.
Сегодня постоянно звонил телефон. Поскольку отец еще не вернулся с соревнований, а матери было строго-настрого приказано делать вид убитой горем женщины, которая потеряла сына, Стас трубку не брал. Мать пришла из магазина, опасливо покосилась на телефон - ей было жутко произносить вслух слова о смерти Стасика.
- Может, отключить его? - робко спросила она.
- Нельзя. Должен звонить Смирнов, - вяло возразил сын.- Возьми трубку, послушай, кто.
Женщина повиновалась, чтобы Стас не нервничал, ему и так худо.
- Алло?
Ее лицо исказилось, и она начала невразумительно бормотать что-то о похоронах: язык заплетался, губы дрожали, - выходило правдоподобно.
- Кто это был? - спросил Киселев, когда мать положила трубку и всхлипнула.
- Господи! Грех-то какой… из живого делать покойника. Дурная примета.
- Хочешь, чтобы я умер по-настоящему?
Мать заплакала, нашла в кармане носовой платочек, прижала к глазам, запричитала:
- Что ты наделал, Стасик? Почему на тебя напали? Может быть, ты деньги в долг взял? Так скажи, признайся… мы с папой найдем, отдадим. У нас бабушкин дом есть, продадим, рассчитаемся.
- Кто звонил?
- А? Женщина какая-то… говорит, с работы. О тебе спрашивала. Ой, Стасик, у меня язык не поворачивается произносить такое! Когда это кончится, как мы будем людям в глаза смотреть?
Стас сердито засопел, он и сам об этом думал. Разговор с матерью вывел его из заторможенности, апатичной дремы.
Новый звонок заставил его вздрогнуть. Опять телефон? Нет… похоже, звонят в дверь.
- Кто-то пришел, - испуганно прошептал он. - Иди, только не открывай.
- Я посмотрю в глазок.
Дверь все же открылась, из прихожей раздались голоса. Стас вжался в диван, на котором лежал, - захотелось исчезнуть, испариться. Неужели…
Додумать страшную мысль ему помешал Всеслав: он шумно вошел, неся с собой холод и запах французского одеколона.
- Это я, - добродушно улыбнулся сыщик. - Отбой воздушной тревоги.
После происшествия в метро отношения между Смирновым и его клиентом стали более доверительными, близкими.
- Мне не до шуток, - проворчал Киселев.
- А я по серьезному делу. Расскажи-ка мне, друг, подробнее о Марине.
- Что, например?
- Ну, какое у нее было тело… чем она болела? Особые приметы были?
Глаза Стаса подернулись дымкой ужаса, он побледнел и затрясся.
- Ее на… нашли? М-мертвую, да? Мертвую? Я так и знал, я чувствовал! Боже мой…
- Не паникуй. Ты на вопросы отвечай, - успокаивающе похлопал его по руке сыщик. - Сейчас все выясним.
- Тело… обыкновенное… небольшого роста, худощавое… как будто слегка неразвитое. Это от плохого питания. А чем болела? Сердце прихватывало… ревматизм ее с детства мучил, малокровие. Так они с Вероникой говорили.
- Больше ничего?
- Вроде нет. Хотя… у нее на ноге шрам есть… был. Да? Ее убили?
Сыщик отрицательно качнул головой.
- Давай пока про шрам. Как он выглядел?
- Круглый, светло-коричневый… размером с орех. От ожога!
- Где?
- На коленке. Я когда ей искусственное дыхание делал… шрам мне в глаза бросился. Юбка чуть задралась, вся кожа белая до синевы… а шрам выделяется, будто родимое пятно. Ничего особенного. Странно…
- Что странно? - уточнил Смирнов. - На коленку можно кипяток пролить, мало ли чего? Обычное дело.
- Странно, что я про шрам вспомнил! - заволновался Стас.
- Ты молодец, очень помог. Отдыхай, а я пошел.
Пока Всеслав звонил майору, договаривался о просмотре протоколов вскрытия тел, пока ездил в морг, беседовал с патологоанатомом, оттуда торопился к Киселеву, выяснить кое-какие детали, пролетело несколько часов.
Ева тем временем сидела за столом, подперев рукой подбородок, и рассматривала вышивки. К своим собственным умозаключениям она добавила услышанное сегодня от Славки и то, что они не успели обсудить: мнение Бальзаминова. Египтолог поделился с ней догадками, которых до сих пор не открывал никому; его глаза светились тем огнем воодушевления, что появляется у человека, встретившего единомышленника. Ни среди многочисленной студенческой аудитории, ни среди коллег и друзей ученый, похоже, их не находил. Он обрадовался Еве, как изголодавшийся радуется куску хлеба. Ей даже не приходилось задавать наводящих вопросов.
- Чем глубже я погружаюсь в исторические пласты, тем чаще сталкиваюсь с неразрешимыми загадками, - признался он. - Я увлекся тайными обществами и проследил их истоки до Древнего Египта, а оттуда до Атлантиды. Но если египтяне следы все же оставили, то атланты канули в бездну почти бесследно. Мы можем видеть только их тени на обломках ушедших в небытие культур и улавливать эхо сокрытых знаний, которые для нас недоступны. Так ли это? Ищите! Не существует ничего, о чем вы не могли бы узнать. Однако желающие помешать вам изобрели бесчисленные способы увести вас в сторону и подсунуть заманчивую, сверкающую фальшивку, где главный бриллиант заменен виртуозно ограненным куском свинцового стекла. И вот вы уже вне себя от счастья… тогда как, наблюдая за вами из-за кулис, настоящие игроки потирают руки и хихикают от удовольствия. Им в очередной раз удалось ловко провести вас, а попросту говоря, надуть!
- К чему вы клоните? - удивилась Ева.
- Да так… ни к чему. Философствую! Вы никогда не чувствовали азарта поиска, когда пропадает сон и аппетит и ум решает единственную задачу: не сбиться с пути? Я все это переживал. Изучая папирусы и вырубленные на стенах гробниц египетские письмена, я наткнулся на загадочную личность фараона Тутмоса III и сведения об основании им тайного ордена, истинная цель которого мне не ясна. Вы, как и я, понимаете, что декларации чаще всего призваны завуалировать намерения, а не раскрыть их. Впрочем… не буду утомлять вас скучными соображениями ученого - вас интересует не это.
Ева попыталась возразить, но Бальзаминов жестом остановил ее.
- Мы теряем время. Итак, я исследовал многие аспекты такого явления, как тайные общества, - продолжал он. - И пришел к выводу, что все они так или иначе уходят корнями в Розу и Крест. Оттуда выросли и тамплиеры, и масоны, и «Рыцари Грааля», и «Братство Змеи», и, собственно, розенкрейцеры, от которых отпочковалось множество ростков типа «Золотых Розенкрейцеров», «Розенкрейцеров Черного Орла» и других загадочных партий. Подчеркиваю, это всего лишь мое мнение! Официально розенкрейцеры объявили о себе в начале семнадцатого века манифестами, открыв цикл своей активности.
- Полагаете, они существуют в наше время?
- Почему бы нет? Интерес к тайным обществам не угасает, даже, по-моему, растет. История братства овеяна легендами - я не стану их перечислять. Замечу лишь, что на протяжении веков они всячески маскировались, придумывая собственный магический язык, символы и даже письменность. Одним из Главных Магистров братства, по слухам, был придворный астролог английской королевы Елизаветы I; многие выдающиеся личности назывались в качестве членов верхушки ордена. Я снова увлекся! - улыбнулся господин Бальзаминов. - На сию тему могу говорить часами. Так вот… одной из мистических реликвий ордена считается печать Тутмоса, с выбитым на ней знаком анкха и цветком: стилизованным изображением розы. Как и о большинстве подобных вещей, начиная с тайных папирусов Тота до меча Экскалибура и чаши Грааля, о которой чего только не выдумывали, - о печати фараона ходили предания, передаваемые из уст в уста, слухи, разговоры. В отличие от других предметов-мифов, о ней знал довольно узкий круг людей. Кто, где и как хранит реликвии ордена - тайна из тайн. О печати Тутмоса известно только одно: ее след теряется после разгрома Ливонского ордена.
- Это тоже ответвление розенкрейцеров? - спросила Ева.
- Не трудно догадаться, - усмехнулся Бальзаминов. - Ливонский орден был создан немецкими рыцарями-крестоносцами и просуществовал до шестнадцатого века. Первоначально он назывался Орденом Меченосцев, по отличительному знаку: белой мантии с изображением на ней красного креста и меча. Орден разгромили русские стрельцы.
- Русские? Значит, может существовать связь с Волгой, со Старицей?
Ученый со все большим уважением взирал на сидящую напротив женщину. Она не только имеет потрясающую внешность - половецкой княжны с доброй примесью славянской крови, этакой русоволосой Кончаковны с характерной линией скул и раскосыми глазами, - но и обладает незаурядным, свободным умом.
- Я сделал в своей книге некоторые намеки, ничего конкретного. У вас на редкость развито ассоциативное мышление. Как вы догадались, что речь идет о Волге?
Ева не любила присваивать чужие лавры, догадка-то принадлежала не ей, а Хромовой, однако пришлось скрыть сей факт в интересах расследования.
- Ра-река, - скромно произнесла она, чуть порозовев. - Пристанище солнечного бога, который решил отдохнуть. Ведь так?
- Именно! - подтвердил Бальзаминов. - Ливонскую войну вел Иван Грозный. Старица городок хоть и маленький, да древний: когда-то он был любимой резиденцией Ивана Васильевича. Оттуда царь руководил войной с ливонскими рыцарями, жил там и молился в Успенском монастыре. Ливонский орден был разбит, хотя войну Россия все равно проиграла. Последний магистр ордена чудом спасся - пришлось ему принять титул герцога, дабы обрести мощное покровительство. С одной стороны, орден получил поддержку; с другой - потерял независимость, и… впрочем, неважно. Магистр по тайному решению Высшего Совета являлся хранителем одной или нескольких реликвий Ордена, которые ему удалось спрятать. Но оттого, что делалось это впопыхах, под угрозой окружения русским войском и захвата в плен горстки рыцарей и самого магистра, произошли некоторые неувязки. Существует несколько версий относительно судьбы реликвий, среди которых якобы находилась печать Тутмоса.
- Вам известны эти версии?
- Возможно, не все, - вздохнул ученый. - Члены братства достигли завидного мастерства в умении заметать настоящие следы и оставлять ложные. Я изучал только один след, ведущий, как ни странно, к берегам Волги. Обрывки разбросанных по архивам сведений позволили мне сделать смелое предположение, что реликвии могли быть спрятаны в прибрежных каменоломнях. Старицкий мрамор залегает на глубине более двадцати метров, и береговые выработки появились уже в тринадцатом или четырнадцатом веках, так что лучшего места для тайника не придумаешь. Впоследствии, когда на заре семнадцатого века Орден Розы и Креста готовился к «выходу в свет», ему понадобились реликвии и манускрипты. В далекую, лежащую в снегах Россию послали тайного гонца. Ливонская война закончилась поражением русских, и Речь Посполитая строила планы по захвату московского престола. Начинается Смутное время, самозванца коронуют в Кремле, народное ополчение выступает против польско-литовских отрядов, освобождает Москву и гонит захватчиков на север, где регулярные войска добивают их. Есть предположение, что именно в тех краях, поблизости Старицы, и погиб посланник братства.
- Откуда такие данные? - волнуясь, спросила Ева.
- Я перелопатил несметное количество бумаг, среди которых мне попалось письмо одного польского авантюриста, участника тех событий, к даме его сердца. Сей господин упоминает о странном молодом шляхтиче, с которым они сошлись: тот не производил впечатления труса, но под любым предлогом избегал вступать в бой, и когда автор письма решил оставить отряд, преследуемый русскими, шляхтич попросил взять его с собой. Им не повезло: нарвались на вооруженных людей - то ли стрельцов, то ли ополченцев, - пришлось сражаться. Отбились, но шляхтича тяжело ранили. Товарищ некоторое время тащил раненого, пока не выбился из сил. Шляхтич просил помочь ему добраться до каменоломен, потом потерял сознание и бредил. В горячке и бреду он непрестанно твердил о каком-то важном поручении. Авантюрист понимал, что с таким грузом он рано или поздно попадется и русские убьют его. Поэтому он оставил раненого под большим деревом, а сам подался в деревню, достал мужицкую одежду, переоделся и стал пробираться к границе.
- Думаете, тот шляхтич и был тайным гонцом?
- Я рискнул предположить, что молодой поляк был послан братством за реликвиями, которые остались спрятанными в каменоломнях. Об этом не могли знать несколько человек, только один или два. Тайны ордена охранялись с величайшим тщанием! - воскликнул Бальзаминов. - Я понимал, что вероятность обнаружить тайник равна нулю, и все же не выдержал, поехал в Старицу. Там старый музейный работник поведал мне много интересного про каменоломни, про царевича-невидимку и Кудеяров ясень. Видите ли, при Иване Грозном ходила молва, будто у него есть брат. Дескать, отправленная в монастырь Соломония Сабурова, разведенная жена царя Василия, родила сына.
- Еще история? - всплеснула руками Ева. - Вы вынимаете их одну из другой, как матрешек: мал мала меньше. Я уже запуталась.
- Это с непривычки. На самом деле каждый предыдущий факт объясняет последующий. История умалчивает, где и как Соломонии удавалось прятать царевича: нежеланный претендент на трон - всегда козырная карта в руках приближенных к государю людей, которые хотят иметь рычаги воздействия на власть. Видимо, опальной царице помогали заинтересованные высокопоставленные особы. Большинство исследователей, правда, сходятся на том, что никакого сына Соломонии не существовало в природе. Но его могли выдумать с целью держать Ивана Васильевича в страхе. Говорят, Грозный попался на эту удочку и долго воевал с братом-тенью. Некоторые называют разбойника Кудеяра тем самым рожденным в монастыре царевичем. Другие решительно отрицают такое предположение. Словом, то ли разбойник царских кровей, то ли неуловимый наследник престола, но был загадочный персонаж, по поводу которого мнения расходятся.
- А вы как думаете?
Ученый смешался, легкий румянец выдавал его волнение.
- Боюсь показаться наивным фантазером, но… а, была не была, скажу! - махнул он рукой с красивыми пальцами интеллигента не в первом поколении. - Чур, только на меня в официальных источниках не ссылаться!
- Обещаю, - с готовностью уверила его Ева.
- Я изучал документы того времени, так или иначе касающиеся братства, личную переписку, содержащую туманные намеки, совершенно непонятные для обывателя, зато дающие пищу для размышлений кропотливому уму. На каком-то этапе поисков я позволил себе допустить, что… последний магистр Ливонского ордена мог избрать для «склепа» - места хранения бесценных реликвий - прибрежные волжские каменоломни. Чтобы не дать «склепу» затеряться, могла быть придумана или умело обставлена история «сына» царя Василия и сосланной в монастырь Соломонии. Царевич-невидимка, разбойник Кудеяр! Чем не примечательные фигуры?
- От меня ускользает смысл такой легенды, - призналась Ева.
- Попробуйте намекнуть о тайнике так, чтобы вас не понял никто, кроме посвященного в тонкости дела. Да еще чтобы сей намек не потерялся в веках. Мало ли как сложатся обстоятельства? Вот послали гонца за реликвиями, а он не добрался, погиб! Идет время… предположим, тот, кто знал о «склепе», тоже умер. Но след тайника должен сохраниться, особенно если там находится «печать Тутмоса». Кудеярово дерево - отличная примета! Знак, подкрепленный историческими именами и событиями. Даже спустя много лет такое дерево останется если не расти, то пребывать в фольклоре народа, в его исторический памяти. На месте погибшего ясеня, скорее всего, посадят новый… или же от семечка прорастет молодое деревце. Словом, люди смертны, а легенды живут. - Бальзаминов смущенно кашлянул, поправил галстук. - Грешен! Сам ездил на Волгу, в деревню Рыбное, любовался Кудеяровым деревом… но не только. Пытался отыскать «склеп». Стыдно признаться, ей-богу! Не нашел, конечно. Ясень растет на обрыве, под ним несколько входов в заброшенные каменоломни, некоторые давно завалены, засыпаны. Я узнавал, какие выработки появились раньше, какие позже: точных данных нет. В общем, не так просты были члены братства - намек намеком, а чего-то главного не хватает. Какого-то маленького, но решающего дополнения. Об этом было известно шляхтичу, посланному за реликвиями. Увы! Он унес свою тайну в могилу. Хотя… возможно, перед смертью молодой поляк предпринял попытку не дать этой недостающей детали кануть в забвение. Разве теперь, по прошествии стольких лет, можно установить, кому и что шепнул на ушко умирающий? По той же причине не до конца понятна история с ясенем - странное дерево, скажу я вам! - воскликнул ученый. - Могучее, раскидистое, на стволе нарост, будто он обвит гигантским змеем: не хочешь, а засмотришься. Чудо-дерево! Прямо как в древних письменах сказано: покой Ра охраняет Великий Змей.
- А что про него говорят? - спросила Ева. - Разбойник сам его посадил или оно уже росло тогда?
Бальзаминов пожал плечами.
- Никому не ведомо! Я полагаю, устроители «склепа» использовали дерево на обрыве как опознавательный знак, с той же целью придумали ему легенду: дескать, то ли царевич-невидимка прятался в каменоломнях, а змей его охранял; то ли разбойник Кудеяр под тем деревом добро награбленное укрывал. Легенда и дала вторую жизнь ясеню. Он ведь не столь долговечен, до наших дней не дотянул бы. По слухам, на месте старого дерева выросло новое, похожее. Вполне вероятно. Розенкрейцеры и не такие штуки умели выделывать! Если они причастны к этой истории, ничему не стоит удивляться.
Они проговорили больше двух часов. Когда Ева собралась уходить, Бальзаминов разоткровенничался и напоследок поделился с ней интересной догадкой.
- Господин Войтовский, который приходил ко мне по поводу пропавшего родственника… показался не совсем искренним. Он интересовался фараонами восемнадцатой династии, Ливонским орденом, Лжедмитриями, польско-литовским нашествием и прочими вещами, касающимися нашей с вами темы. Я принял его за одного из кладоискателей, поэтому был крайне лаконичен и отвечал только на задаваемые вопросы… весьма расплывчато. Мы оба лукавили: он что-то скрывал от меня, а я просто не говорил всего, что знаю или предполагаю.
Ева так ясно, четко вспомнила подробности беседы с автором книги «Египетский крест», как будто просмотрела видеозапись. Эти воспоминания помогали ей думать, сопоставлять слова Бальзаминова с той информацией, которой обладала она.
- Роза и Крест, Тутмос… отворяющий врата Дуата, удостоверяющий и свидетельствующий, - бормотала Ева, глядя на вышивку, где рукой Лукерьи Ракитниковой были положены гладкие, точные стежки, рисующие изгиб реки, садящееся на воду солнце, дерево над обрывом…
Эту «картину» несколько веков назад запечатлела неграмотная крестьянка-золотошвейка в память об умершем возлюбленном. В память ли? А может быть, по просьбе умирающего шляхтича? Писать девушка не умела, сам «посланец» был уже не в состоянии держать перо. Да и где было взять письменные принадлежности? Ткань же, иголка и нитки наверняка имелись в избе золотошвейки… вот молодой человек и попросил мастерицу вышить место их встречи. Только не одна романтика и тоска уходящей любви послужила тому причиной. Что, если раненый таким образом позаботился о недостающей детали, которая указывала бы на «склеп»? Перед кончиной он мог взять у девушки обещание хранить вышивку как зеницу ока: на всякий случай. Известно, последняя просьба умирающего обязательно должна быть исполнена.
С тех пор немало воды утекло, а вышивка по кровной линии золотошвейки переходила из рук в руки, вместе с трогательной историей любви: истинные подробности терялись, новые прирастали. Вероятно, суть дела исказилась до неузнаваемости, даже ткань и нитки истлели, - пришлось Лукерье сделать точную копию вышивки, а картина, несущая тот самый недостающий штрих, осталась. Где он, этот штрих? Как узнать его, выделить среди других мелких деталей пейзажа, отображающего обрывистый волжский берег, дерево на круче, заходящее солнце? Может, это вензель поляка?
Ева достала из выдвижного ящичка лупу, внимательно изучила каждый покрытый стежками сантиметр, вышитые шелком буковки с завитками, - двойное В, окруженное цветущей веточкой.
- Как фамилия человека, который приходил к автору книги? - прошептала она. - Войтовский…
Не исключено, что он говорил правду, называя себя родственником человека, погибшего во время польско-литовского нашествия. Уж если неграмотные русские крестьяне сохранили сведения о той давней истории, то польский род тем более! Господин Войтовский не сказал о главном - его привели к Бальзаминову поиски реликвий Ордена Розы и Креста, а вовсе не судьба умершего в русских снегах шляхтича. Значит…
Ева никак не могла сделать правильный вывод из полученной информации.
«Любому, кто пожелал бы отыскать «склеп», не будет хватать вышивки, сделанной руками влюбленной золотошвейки, - предположила она. - Это промежуточное звено, которое выпадает из всех остальных источников. Интимная семейная драма, о которой не распространяются и которую всерьез не воспринимают. Кстати… раненый поляк просил отвезти его к дереву, где якобы хранится ключ от смерти. И народное поверье гласит, будто полоз, обвивающий Кудеяров ясень, охраняет ключи от смерти».
- Тутмос, отворяющий врата Дуата… - произнесла Ева, прислушиваясь к звучанию слов. - Египетский анкх тоже называли ключом, которым можно открыть ворота смерти. Ясно, что речь идет о печати фараона! Тогда игра стоит свеч. Тот, кто обнаружил «склеп», просит за реликвию миллион долларов… и это ничтожно мало. Поскольку письмо директорше книжного магазина оставила Яна Хромова… которая провела детские годы в Рыбном, слушала рассказы бабушки Лукерьи, неоднократно видела вышивку и даже сама пробовала отобразить нечто подобное…
Ева взяла со стола неумело выполненную работу Яны, поднесла к глазам - ее охватило лихорадочное возбуждение близости развязки. Вот за что поплатилась жизнью жена Валерия Хромова! За тайну печати Тутмоса! Она потребовала у братства денег, и… нет, не вяжется. Ведь за письмом пришли уже после ее смерти.
Ева откинулась на спинку кресла и закрыла глаза. Все мысли перемешались. Книга ученого Бальзаминова могла породить догадку только в подготовленном уме, который сумел провести линию от Тутмоса Великого до Христиана Розенкрейцера, Ливонской войны, Смуты в России и польско-литовского нашествия до Кудеярова дерева, истории любви золотошвейки и раненого шляхтича, вышивки, которую хранила Лукерья Ракитникова, и ее романтических сказок. Данные, изложенные в книге, давали представление обо всех звеньях этой сложной, запутанной цепочки, кроме последнего: любовной истории. Имеющий глаза да увидит.
Похоже, покойная Хромова не раз и не два прочитала от корки до корки книгу о тайных школах Осириса и мистериях Древнего Египта, появившихся при фараоне Тутмосе Великом, - посвященном мистике, - загадочном символе анкхе и об истоках Ордена Розы и Креста. Ее ум зацепился за что-то, провел параллели и выстроил линию событий, которая привела Яну в приволжскую деревеньку Рыбное, к собственному детству, рассказам Лукерьи и вышитому простой крестьянской девушкой пейзажу.
Ева думала о Хромовой, о надписи, сделанной ею на полях книги «Египетский крест», - Ра! Какая идея осенила Яну? Ра - бог солнца? Ра - река Волга? И то, и другое? Ра… Ра… Солнце опускается на воду: бог сияющего светила отправляется на отдых… красный шар, лежащий на линии горизонта… совсем как египетский крест, - круг, примыкающий к поперечной перекладине Т-образной крестовины… анкх…