Глава 27
- Оклемался? - откуда-то сверху спросил неприятный голос.
Глеб приоткрыл глаза и увидел своего заклятого врага. Тот стоял, держа в руках железную кочергу.
- Слава богу, живой, - усмехнулся враг. - Я уж думал, помер ты от страха, парень! И я ничего не смогу от тебя узнать.
Глеб хотел выругаться, но издал только нечленораздельный звук. Он лежал на полу со связанными руками, ноги ужасно болели.
- Нехорошо, парень, врываться в чужой дом без приглашения, - назидательно произнес враг. - Да еще набрасываться на спящего человека. Злой ты! А злые плохо кончают.
- Мм-м-ммм… - промычал Глеб, вскипая от ярости. - Убью…
- Этот шанс ты уже упустил. Так что не сверкай глазами-то! Лучше признавайся, чего тебе от меня надо?
- Убью… все равно убью…
- Ну, хватит! - потерял терпение враг. - Ты ведь Глеб Конарев? Я тебя узнал. Может, мне в милицию позвонить? Там с тобой быстренько разберутся. Впрочем… спешить некуда. Полежи покуда, подумай, как ты дошел до жизни такой, студент!
Враг вышел в другую комнату и набрал чей-то номер телефона, сказал:
- Он здесь. Да… Как мы и предполагали. Приезжайте. Думаю, нам будет о чем поговорить.
Глеб от бешенства едва зубы в порошок не стер. Но что он мог сделать? Попался, как самый последний идиот! Сам шел в расставленные сети… слепой от ненависти, от жажды мщения. Не понял, что человек на диване у камина вовсе не спит, а искусно притворяется, поджидает его, Глеба, чтобы поймать на месте преступления. Теперь и вправду все кончено…
Враг вернулся, сел на диван. Глебу были видны его туфли из дорогой мягкой кожи, удобно облегающие ногу; ворс ковра щекотал лицо, пах дымом догорающих дров. Раскаленные от жара поленья рассыпались на красные угли. Враг взял кочергу, поворошил их, подбросил в огонь пару березовых чурок.
«Этой кочергой он меня и свалил, - подумал Глеб. - Дал по ногам со всей дури. Хоть бы переломов не было».
- Что, студент, оплошал? - ехидно усмехнулся враг. - То-то! Полежи, остуди горячую головушку. Ментам я тебя, пожалуй, отдавать не стану. Сам разберусь, что ты за птица и зачем сюда прилетел, устрою тебе и суд, и наказание.
Дверь в комнату открылась, кто-то вошел, и враг поднялся ему навстречу.
- Вот он, полюбуйтесь, господин Смирнов! Хотел голову мне разбить… Но я с таким щенком еще способен справиться. Хорошо, кочерга под рукой оказалась.
Сыщик присел на корточки рядом с Глебом, заглянул ему в лицо:
- Что, парень, будешь правду говорить?
- Сдал меня, гад… - простонал тот, пытаясь отвернуться. - Надо было придушить тебя там, в склепе! Дурак я!
- Это ты верно подметил, - кивнул Всеслав. - Спорить не стану. «Неуловимый мститель» из тебя не получился. А у вас неплохая реакция, Альберт Демидович! Славно вы его кочергой свалили. - Он ощупал ноги Глеба, улыбнулся. - Кости, кажется, целы.
- Надеялся незаметно ко мне подкрасться, студент? - склонился к лежащему Фарбин. - Я чужого за версту чую, как волк! И слух у меня тонкий, музыкальный. А чердак я нарочно открытым оставил…
- Не верь ему! - прохрипел Глеб, глядя на сыщика. - Он… Алису…
- Посмотрите, господин Смирнов, что я обнаружил у этого мерзавца во внутреннем кармане куртки, - вмешался Альберт Демидович. Он жестом указал на стол, где лежало, переливаясь в отблесках пламени, роскошное ожерелье из сиреневатых аметистов. - Это украшение я подарил Алисе! Уходя, она забрала его с собой. Остальные подарки она от меня не принимала, а ожерелье пришлось ей по душе. Как оно попало к этому негоднику?
- Он все врет! - сверкал глазами Конарев. - Хочет на меня свалить…
- Откуда у тебя ожерелье? - серьезно спросил Всеслав. - Шутки закончились, Глеб. Ты знаешь, где Алиса! Говори…
- Она ушла… - шептал Глеб, а по его щекам текли слезы. - Ушла навсегда! Ее больше нет…
Лицо Фарбина исказилось, стало мертвенно-бледным.
- Ты… убил ее… - одними губами то ли спросил, то ли предположил он. - Убил… Не может быть! Скажи, что она жива… Где она? Где Алиса?! - Он бросился на Глеба и принялся остервенело трясти его. - Проклятый сопляк! Недоносок! Ревнивый подонок! Где Алиса?! Говори, тварь!
Если Фарбин играл, то явно переигрывал. Подобное проявление эмоций шло вразрез с его хладнокровной, бесстрастной натурой. В какой-то момент он сам осознал всю нелепость происходящего… опомнился, разжал руки и отпустил Глеба.
- Что вы сидите? - спросил он Смирнова. - Этот… выродок убил Алису!
- Надо развязать его, - спокойно сказал сыщик. - У вас есть водка?
- Только коньяк.
- Налейте…
Альберт Демидович пришел в себя. Он молча взял со стола бутылку коньяку, налил половину стакана и протянул Глебу.
- Пей, ублюдок, - спокойно и страшно произнес он. - Жить тебе осталось, пока будешь говорить.
Сыщик развязал парня, усадил его на диван. Руки Глеба затекли от веревки и не слушались. Коньяк плескался в стакане, норовя вылиться на светлую диванную обивку. Глеб с трудом проглотил его. Ему стало безразлично, что с ним будет. Так почему бы не выпить, раз предлагают? Мир давно приобрел для Глеба несмываемый отпечаток смерти… какая разница, когда она придет и к нему?
- Еще два дня назад я подозревал тебя в краже картин с выставки «Этрусские тайны», - сказал Всеслав. - Хотя ошибался по поводу «Нимфы». Думал, ты взял ее как самую лучшую работу Рогожина, чтобы испортить триумф художника. Две вещи заставили меня изменить свое мнение: то, что картина оказалась в склепе, и твое изумление, когда ты ее увидел. Оно было неподдельным.
Настала очередь удивиться господину Фарбину:
- Как? Разве картины были похищены? Но…
- Я ничего не брал, - угрюмо буркнул Глеб. - Я даже не знал о существовании… как вы ее назвали?
- «Нимфы», - подсказал Смирнов.
- Да. Так вот… я следил за Алисой… и видел ее с этим Рогожиным. Сначала я не знал, чем он занимается. Я ревновал, думал, у них с Алисой… Она раздевалась перед ним! - Конарев горько усмехнулся. - Судьба, в которую я не верил, сыграла со мной злую шутку. Васильки и Ключи оказались совсем рядышком - рукой подать. Рогожин привозил туда Алису… Наверное, я сошел с ума от ужасных подозрений. Мне и в голову не приходило, что Алиса… могла просто позировать художнику…
- Ты догадался, когда в гробнице увидел картину?
Глеб кивнул, кадык на его шее судорожно дернулся.
- Я сразу узнал ее… по ожерелью… а потом и по лицу, по сумасшедшему выражению глаз… На картине не так легко узнать человека! Я засомневался…
- Ты подумал, что убил Рогожина по ошибке? - спросил сыщик.
- Я его не убивал, - упрямо твердил Глеб. - Не успел! Он должен был быть первым… Но когда я пришел к его дому в Ключах, то застал его мертвым. Он уже… в общем, он повесился. Вы сами знаете.
- А кто в твоем списке жертв второй?
Глеб злобно сверкнул глазами, мотнул головой в сторону Фарбина:
- Он… Когда я выследил его логово… долго смеялся. У меня просто была истерика! Его дом оказался на окраине Новой Деревни, где я работаю! Алиса не зря говорила о «нитях судьбы»… они так причудливо переплелись, что приписать это слепой воле случая невозможно. Я ликовал, обнаружив своего обидчика! Теперь моя задача стала совсем легкой. Мне нужно было всего лишь проникнуть к нему в дом и прикончить этого… эту гниду. Я готовился…
Смирнов посмотрел на Альберта Демидовича - тот оставался невозмутимым, высокомерно-спокойным. Слова Конарева, казалось, не задевали его. Он уже внутренне определился, принял какое-то решение… и ждал только окончания разыгрываемого перед ним спектакля, чтобы осуществить свое намерение.
«Я не смогу остановить его, - подумал сыщик. - Никто не сможет. Нужно, чтобы он сам… Но как это сделать?»
- Ты ревновал Алису к обоим? - продолжал он между тем, оттягивая время.
- Я ревновал ее ко всем и всему… - признался Глеб. - К жизни, к стихам, к ее жажде познать все и всем насладиться… Вкусить небесного огня - вот чего ей хотелось! Она стремилась к несбыточному, неосуществимому… Небесный огонь губителен для простых смертных, он их испепеляет! Одни боги могут вкушать его безнаказанно.
- Что ты понимаешь, щенок?! - тихо, с глубоко скрытым отчаянием произнес Фарбин.
Он не ждал ответа. Он почти не слушал. В его глазах появилось пламя самосожжения… разрушительное и жуткое в своей неотвратимости.
Господин Смирнов предпринял попытку остановить «извержение Везувия», которое могло поглотить их всех.
- Глеб! - воскликнул он. - Глеб… Где Алиса? Ты не можешь не знать!
Конарев дернулся, как от удара, поднял измученные, больные глаза. Последнее, что он собирался совершить в жизни, сорвалось. Так не все ли равно? Пусть они узнают… А может быть, ему захотелось облегчить душу. Он заговорил…
Поначалу медленный и бессвязный, затем обретающий форму и смысл рассказ Глеба постепенно приковал к себе внимание слушателей. Даже Фарбин внешне чуть изменился - холодный блеск в его глазах померк, щеки порозовели.
- Тем вечером я не мог работать… - признался Глеб. - Все валилось из рук, голова кружилась. Беспокойство, сильная сердечная лихорадка жгли меня изнутри. Пошел дождь, но я его не замечал. Бригадир отпустил всех по домам… и я отправился в Васильки через лес, под сильным ливнем… По дороге я думал об Алисе, о том, что она меня бросила. Было холодно, но в груди у меня все горело. Не помню, как я добрался до дома…
Рассказывая, Глеб ощущал все так явственно, будто снова оказался в темноте той ночи на пороге васильковского дома, вошел в сени… зажег свечу. Руки прыгали от волнения, дыхание стеснилось… В воздухе стоял слабый запах ее духов. На полу виднелись чьи-то мокрые следы… То были следы чужого. Они еще не успели высохнуть, значит, чужой был здесь совсем недавно.
- Алиса?! Алиса…
Бешеный стук собственного сердца стоял у Глеба в ушах. Он двинулся вперед, в горницу. Алиса была там… Она полулежала на высоких подушках - нестерпимо прекрасная в колеблющемся пламени свечи, одетая в платье из лилового трикотажа в черную крапинку, на открытой шее - аметистовое ожерелье.
Кровь бросилась Глебу в голову, стремительно отхлынула и ударила ниже, в грудь. Он оцепенел, не в силах сделать ни шагу.
Глаза Алисы были закрыты… в полуразжатых руках - «этрусское» зеркало, как будто она только что прихорашивалась перед ним, поправляла волосы, примеряла ожерелье… да так и заснула…
- Алиса…
Он поставил свечу у изголовья кровати, бессмысленно глядя на лежащую девушку. Прошла целая вечность или один миг, пока Глеб осознал, что она не дышит. Он приблизился к ней и осторожно, нежно коснулся пальцами артерии на ее шее… Тело было едва теплым, и кровь остановилась в его жилах: пульс не прощупывался.
«Я сплю! - подумал Глеб, обмирая от ужаса. - Сплю… Это только сон, ночной кошмар!»
Подчиняясь интуитивному импульсу, он приподнял девушку за плечи, и ее голова неестественно запрокинулась набок. Шея Алисы была сломана - Глеб почувствовал это по той легкости, с которой она вывернулась… Страшная мысль пришла и ушла. Во сне и не такое бывает.
Странно, но сердце Глеба забилось ровнее, только в голове стоял звон: непрекращающийся, поднимающийся выше и выше, к пронзительной, запредельной пустоте… Когда Глебу показалось, что он больше не выдержит, звон оборвался, но ужасная картина не исчезла вместе с ним. Она была поистине дикой в своей простоте: ночь, темная горница деревенского дома, догорающая свеча, и в ее неверных бликах - лежащая на кровати мертвая девушка, красивая и бездыханная… с драгоценным ожерельем на сломанной шее. Алиса… та, которую он целовал и которой клялся в любви - земной и небесной…
Глеб как будто сжался, превратился в сплошной комок льда. Он ничего не чувствовал - ни страха, ни горя, ни боли. Он ни о чем не думал и ничего не желал. Алиса лежала рядом, стоило протянуть руку - и одновременно была невероятно далеко… Где бродила она, среди каких туманов? В каких заоблачных высях витала ее мятежная душа?
Это потом, позже посыпались вопросы. Как она здесь оказалась? Пришла сама, чтобы встретить свою смерть? Но Алиса не нашла бы этого дома в Васильках - она не знала о нем. Значит, кто-то привел или привез ее сюда. Скорее привез - ведь модные сапожки Алисы были сухи и чисты, тогда как на полу остались мокрые следы чужого, убийцы. Он втащил ее, уже мертвую, в горницу, опустил на кровать… вложил в руки «этрусское» зеркало, обязательный погребальный дар… Или сломал ей шею прямо здесь, на этих подушках?
Что-то подсказывало Глебу - нет, Алиса была уже мертва, когда убийца устраивал это последнее представление. Зачем? Для кого? Почему именно здесь?
«А для того, болван, чтобы свалить все на тебя! - ехидно подсказал внутренний голос Глеба. - Ты бесился, ревновал… преследовал Алису, следил за ней! Ты обезумел! Заманил девушку в глухомань, в дом на краю леса - и убил. Ведь она хотела уйти от тебя к другому… более талантливому или более богатому. А может быть, вы поссорились, и в горячке обиды ты свернул ей шею! Разве не так подумает любой опер или следователь? В доме полно твоих следов… Никто и разбираться толком не будет! Тебя заберут, будут судить и посадят в тюрьму. Ты там сгниешь, сдохнешь… и не сможешь помешать настоящему убийце ходить по земле, есть, пить, спать с женщинами и наслаждаться жизнью. Алиса будет лежать в могиле, а он останется безнаказанным. Неужели ты допустишь, чтобы его коварный план осуществился?»
- Но что же делать? - спрашивал Глеб у кого-то неизвестного, умного и великого, кто мог дать ему единственно правильный совет. - Как мне поступить?
И Глеб решился. Он сделает все наоборот, вопреки расчетам убийцы! Он никуда не побежит, не начнет звонить в милицию, не станет сообщать Данилиным страшную весть… тем самым навлекая на себя подозрения и превращаясь в объект охоты. Он не бросит здесь тело Алисы, потому что его в конце концов обнаружат, и действия так или иначе будут разворачиваться по сценарию убийцы.
Чужой приехал сюда незаметно, он постарался не попасться никому на глаза. Он скрывался под покровом ночи, а ливень смыл его следы. Он тщательно все подстроил и не учел только одного - силы любви одного существа к другому, которая растворяет страх, отчаяние и любую боль, примиряет с чем угодно, ломает устои и сокрушает принципы.
- Я не знаю, где ты… - шептал Глеб, склонившись над мертвой Алисой. - Не чувствую тебя, не слышу. Не могу исполнить твою последнюю волю, потому что ты никогда не говорила об этом. Мне придется полагаться на собственные представления о тебе и твоих желаниях. Подай мне знак, если я допущу ошибку!
Алиса молчала. Глебу показалось, что ее ресницы дрогнули… но это были лишь тени от мерцания свечи. Камни ожерелья на ее шее вспыхивали сиреневатыми бликами, как остывающие звезды…
- Я возьму его на память о тебе, - сказал Глеб, расстегивая украшение. - И зеркало тоже, если позволишь.
Он положил ожерелье и зеркало в большой внутренний карман куртки, где обычно носил с собой документы, деньги, зажигалку, фонарь, нож и сложенную вдвое кепку. Достал из шкафа новое покрывало, купленное в подарок матери, осторожно завернул в него тело Алисы, взвалил его на плечо, задул свечу и вышел в сырую черную ночь…
Он знал, куда нужно идти. Его ноша оказалась на удивление легкой, или же нервное напряжение придало ему сил. Глеб не задумывался об этом. Дождь прекратился, и только с деревьев с шумом срывались вниз тяжелые капли. Ноги проваливались в хвою, в мягкий сырой мох. Скоро сосняк закончился. Поднялся ветер, разорвал пелену туч, и выглянула луна. Ее тусклый мрачный глаз то закрывался, то открывался, помогая Глебу не сбиться с пути.
Он спустился в низину, покрытую мелколесьем. Под ногами чавкало. Запахло торфом. Местные васильковские и ключевские грибники считали это место гиблым и обходили его стороной. Говорили, что под слоем почвы якобы прячется подземное озеро, и можно в него провалиться. Здесь недалеко Глеб нашел островок, заросший осинником и волчьими ягодами, на котором часто уединялся, жег костер. Сырые дрова не хотели разгораться, и Глеб соорудил для себя поленницу, притащил еловых веток, накрыл ее. В поленнице была припрятана и старая канистра с бензином.
Выбравшись на островок, он сразу почувствовал под ногами твердую землю, положил тело Алисы и, стараясь ни о чем не думать, принялся разбирать поленницу, готовить костер. Большой погребальный костер для своей возлюбленной. Она любила огонь и не была бы против.
Дождь совершенно прекратился, и Глеб счел это добрым знаком. Значит, Алисе по душе его приготовления. Он делал все как в лихорадке, сам объятый пламенем нервного возбуждения - не замечая ни времени, ни звуков, ни ветра, ни стука своего сердца, как бы выпав из мира живых вместе с Алисой. Они оба были теперь на другом берегу - не доступные никому и ничему: свободные…
Когда пламя занялось как следует, раздуваемое ветром, охватило тело Алисы, Глеб покачнулся - ему показалось, что он отрывается от земли вместе с ней, улетая в черное, бездонное, полное дождевых туч небо… прорываясь сквозь них к далеким прекрасным звездам…
Он сел на мокрую землю и закрыл глаза. Жар пламени ласкал его страстно, исступленно, как иногда, в редкие мгновения интимности ласкала его Алиса… она дарила ему свое последнее тепло, последний огонь любви, последний горячий поцелуй…
Глеб пришел в себя, очнулся… когда на краю мглистого неба появилась первая стылая прозелень…
- Я спал? - пробормотал он, не желая возвращаться оттуда… где нет ни ревности, ни страданий, ни потерь… - Мне снился страшный, ужасный сон!
Он посмотрел на остатки ночного костра и понял, что сон продолжается. На ватных ногах Глеб поднялся, собрал все в кучу, обложил дровами и снова поджег. На этот раз горело быстро, а то, чего огонь не одолел - Глеб закопал, засыпал прелой листвой.
Пора было уходить. Как в тяжелом дурмане Глеб шел обратно через низину и сосновый лес. В дом войти не смог… Привел себя в порядок во дворе, ополоснувшись ледяной водой из бочки. Он не ощущал холода - двигался как заведенный, без мыслей, без чувств.
Поднялся хмурый рассвет, и Глеб, подчиняясь положенному ритму, отправился на стройку. По дороге он осознал всю бессмысленность своей жизни, работы, учебы… Для него теперь все изменилось, настала иная пора - время возмездия. Алиса не просила его об этом - он сам так решил.
- Остальное вы знаете, - заключил Конарев свое длинное повествование.
Воцарилась тишина.
- Ты, часом, не спятил, парень? - хрипло произнес Фарбин, первым нарушая молчание.
